Иллюзия греха

Он уже и не помнит, когда поездка на байке перестала нести с собой прорву эмоций, — когда случилось так, что обычное увлечение, знаменующее собой захлёстывающий восторг от бьющего в лицо ветра, стало предвестием беды. Сэм Кристи — тот, кто раньше наслаждался громогласным рёвом двигателя, — давно ушедшая история. Клуб единомышленников, выбирающийся по выходным на пробег, тоже. Он не позволяет себе жалеть об этом, все принятые решения были основательным образом утрамбованы в голове, тысячу раз перевёрнуты в самых разных направлениях. За годы его президентства далеко не каждый день был солнечным, и прямо сейчас, подъезжая к Рексбергу — городу на юго-востоке Айдахо, — Сэм словно пересекает стену из ливня.  День близится к концу, и темнота догоняет не только исчезающее за горизонтом золотое пятно, но и его самого. Для него жизнь в Астории — рай настоящий. Не всего его любят, не каждому он нравится, но в его самых смелых мечтах не существовало другого, и не существует теперь. На смену бегству за пусть и не долгими, но частыми путешествиями, пришло желание уместить задницу в продавленный диван и лишний раз не срываться.  Сплошной контраст — лет десять назад През едва справлялся с изменениями в повседневной жизни: никаких частых сборов в Церкви, никаких пробегов, никаких распределений обязанностей. Ушла на второй план постоянная борьба за собственную безопасность и безопасность остальных мемберов. Всё стало пресно, скучно — он видел, как лица других выравниваются под отсутствием гнёта на спине, как морщины, преждевременно отпечатавшиеся на лбах, вновь становятся менее заметными. И Сэм, правда, рад за них — до сих пор рад за тех из его братьев, кто сумел добраться до лучшей жизни без потерь. С другой стороны от его плоти будто насильно отодрали ещё живую часть, требующую опасности и адреналина. Теперь семья, которой когда-то были Грешники, сделала из него сварливого деда и пугает своих детей времяпровождением с ним. И с этим он смирился, заглушил борьбу, свирепствующую пульсом крови в артериях, потушил негаснущий прежде огонь. Его путешествие в Айдахо — не больше, чем необходимость, в сложившейся ситуации — это действительно стоит сделать, и маленькая часть живущего обычной жизнью человека в нём посылает импульс вины за то, какую большую важность она в себе несёт.  Ему не нравится опасность, но он её жаждет.  Он бывал здесь прежде, уже навещал старика Джо, но как правило они встречались в закусочной у выезда из города — не было смысла задерживаться здесь дольше необходимого, а на все разговоры у них никогда не уходило дольше пары часов. Однако теперь Сэм едет дальше, дольше. Преодолевает расстояние до центра города, которое на карте бы обозначилось чуть большей плотностью застроек, выезжает в пригород, двигаясь с шумом, несвойственным этому небольшому городу, добирается до Лалин Драйв. Дома здесь однотипные — двухэтажные и с маленькой площадью, неогороженные участки сливаются в зелени газона, и его урчащее двигателем чудовище представляет собой дракона, нападающего на мирную деревушку.  Сэм замедляет ход, высматривая табличку с нужным номером, — в темноте цифры сливаются, и ему приходится доехать до конца улицы, прежде чем глаза натыкаются на искомое. С затуханием работы движка приходит дребезжащая остатками вибрации тишина — ощущается белым шумом, желанным вакуумом, вытесняющим всякие мысли. Тяжёлые ботинки громко стучат по хлипким деревянным ступеням, и он намеренно мягко — насколько это возможно — вещает о своём присутствии тремя короткими прикосновениями костяшек с дверью и немедленно толкает ту, слыша тихое «открыто». «Конечно, открыто», — думает Сэм. Здесь и он бы дверь не запирал — тихо и безопасно: в Рексберге нет мотоциклетных банд, уровень преступности в целом низок. Раздолье для уставших душ, стариков и жаждущих красивого, спокойного места для воспитания выводка. Сэм никогда к такому не стремился, и поэтому почти удивился, когда Джо сообщил ему о переезде.  Он проходит по короткому коридору, утонувшему в темноте, движется на мелькающий в одном из дверных проёмов свет от работающего телевизора, и чуть запинается о ровный пол, когда слышит хрип от стремящихся покинуть грудную клетку лёгких.  Гостиная обставлена скупо — диван и подвешенный на кронштейн телевизор, небольшой комод придвинут к стене, торшер в углу вовсе стоит без необходимости: в нём нет лампочки. Сэм обходит незанятую сторону дивана, усаживается на лишённое мягкости сиденье и только потом поворачивает голову, игнорируя звуки говорящего ящика. У него давно не перехватывало дыхания, слишком давно его ничего не пугало, потому что первая реакция на любое несоответствующее обретённому спокойствию души событие — злость. А теперь нет — ему нечем дышать. Так пахнет старость и приближающийся конец. Ароматы, которые ему не знакомы. Его отец умер раньше и не от старости, мать скончалась скорее от скуки, чем от болезни. Родителей он потерял прежде, чем сам успел почувствовать себя взрослым, но получил в наследство от отца клуб, а от матери тёмный цвет волос и понимание того, какая женщина ему в жёны не подойдёт. Клуба теперь нет, но его он лишился позже, чем жены. И с расформированием Грешников пришло в его эмоциональный диапазон опустошение подобное тому, которое раздирает рёбра сейчас. Толстяк Джо — добрый старик, походящий на Санту больше, чем любой нанятый торговым центром актёр, теперь больше напоминает ему… Наверное, мужчину нормального для семидесяти лет телосложения. Такие старики ходят в Астории — в основном тонкие и хрупкие, будто лишний шаг без поддержки способен перемолоть сухие кости в труху. На месте плотного живота, мешавшего Джо в последние годы управлять байком, впалость. Рубашка висит на худых плечах. Борода поредевшая, не скрывающая продавившихся внутрь щёк, и кожа выглядит тончайшим пергаментом.  — Если пришёл сюда молчать, то можешь убираться к чёр… — начинающийся со знакомым запалом разговор прерывается болезненным кашлем. Этот отрывистый шорох страшнее выстрелов. Джо дрожащей рукой прикрывает рот, с остатками ярости хватает второй рукой платок с колен, вытирает губы. Жалость и расспросы о самочувствии — не то, что нужно им обоим. Джо этой херни не приемлет. Сэма это пугает. Единственный взрослый, ставший для него помощником во всех делах, ещё дышит — плохо и редко, с надрывом и болью, но дышит. Он приехал сюда не просто так — этот визит стал необходимостью.  — У нас проблемы, — грохочет его собственный голос.  — А когда их не было, — тихо выговаривает Джо, всё ещё пялясь в экран; тени кривыми линиями пересекают морщинистое лицо, танцуют изломами. — Ты, чёрт в… Чёрт возьми, должен быть осмотрительнее. И это говорит ему тот, кто не запирает чёртов дом. Надо сказать, Джо — единственный, от кого Кристи терпит настолько снисходительное обращение; Джо для него больше, чем старый друг, — отец, которым кровный родственник никогда для Сэма являлся. Ему позволено многое. — Значит, ты обо всём знаешь, — ровно констатирует он.  Не следует удивляться — возраст в данном случае не имеет значения, а вот прошлое — да. Желание оглянуться, чтобы убедиться в отсутствии опасности за спиной, оно не исчезает, сколько бы лет не прошло.  Сэм мнётся — ему неудобно начинать этот разговор, он тянул до последнего, стараясь не принимать во внимание очевидность некоторых вещей из прошлого. У него было достаточно врагов, но, завершая незаконную деятельность клуба, он постарался сделать всё так гладко, чтобы обеспечить безопасность своих людей. У него это получилось. Или почти, если всё же спустя десятилетие прошлое кусает за задницу их всех. И даже девчонку Лилу. Это похоже на месть и обиду, старое сведение счётов. Сэм не идиот, чтобы исключать скребущую изнутри череп идею — нелепую, почти невозможную в своём воплощении, но отчего-то она кажется ему ещё более невыполнимой, когда он пытается сложить её в один вопрос. — Ты путаешь ось своего взгляда, През, — каркает Джо, снова захлёбывается кашлем, вытирает рот. — Может, это кто-то из прошлого, но не тот, кто находится так уж далеко от тебя. Или находился. Я уже говорил тебе, слепое доверие — такая большая ошибка. Он помнит это слишком хорошо: один из немногих случаев, когда в их братстве случился взрыв колоссальных масштабов, чего Сэм всячески старался избегать. Когда приходится выступать против других банд, допустить разлад внутри своей значит заранее пустить любое приближающееся дело под откос. Тогда — давно, больше двадцати лет назад — они во всём разобрались. Без потерь обойтись не удалось, но иногда выгнать кого-то одного проще, чем распрощаться с ещё пятью ребятами.  Слепое доверие — большая ошибка. Свет будто намеренно избегает этого места — церковь отгорожена от клубного дома неслучайно: вход посторонним запрещён, всегда кто-то охраняет дверь с другой стороны. Сейчас по правую руку от него сидит Джо — брат, в котором Сэм уверен. Доверяет ему в некоторых вопросах даже больше, чем самому себе, — Джо для него едва ли не отец, а ещё играет роль чертовски хорошего деда. — Тебе бы перестать с этим бороться, През, — несколько колец на толстых пальцах Джо поочерёдно ударяются о деревянные подлокотники. — Парни не станут так просто болтать, ты их знаешь.  Знает, ещё как. Клуб — не место для размазни, не способной постоять за себя. Такие если и оказываются в пределах их стен, то надолго не задерживаются уж точно — отваливаются сами по себе ещё до официального вступления. Остальные проверены временем, скованы общими тайнами — чертовски хреново, что парни не пошли к нему, а обратились через Джо. Но он это понимает. От него ушла жена совсем недавно — были заботы посерьёзней, чем разбираться с чужими проблемами. Точнее, не так: в клубе проблемы решались по мере серьёзности — с поставщиками, со своевременной доставкой товара, с пробегами в соседние штаты. А потом… у него был сын. Ребёнок, с которым он и понятия не имел, как себя вести. Не потому что не любил — просто всю основную заботу о нём брала на себя Лилит, оставляя ему возможность быть там, где находилась часть его сердца, не принадлежащая ей и сыну. «Чёртова сука», — в очередной раз крестит её про себя. В общем, какое-то время внутренние перебранки его уж точно не интересовали.  — И как давно это продолжается? — он трёт лицо ладонями, откидывается на спинку стула, смотрит в никуда: в темноту, отсутствие теней на стенах. — Первым заметил Бронко, — говорит Джо. Из-под красной, подёрнутой каплями машинного масла банданы выглядывают седые волосы. — Он не самый молодой, уже года три с нами.  Сэм не перебивает, хотя и сам прекрасно знает, кто такой этот Бронко. Если бы не знал, легко можно было сказать, что он облажался даже с клубом. Хороший През знает каждого своего брата в лицо, знает где тот живёт и чем питается, с кем проводит свои ночи и для чего ему было становиться грешником. — Почти все его выплаты поступают на счёт местного дома для престарелых, — объясняет Джо. — Там его мать живёт, у неё Альцгеймер, требуется уход и разные процедуры, это недёшево. Выплат хватало, а потом перестало хватать. Для постоянных пациентов у них есть какие-то программы, что-то вроде проживания в счёт будущей оплаты. Ему не звонили, и часто Бронко мать не навещает — та его и не вспоминает почти. В общем, недавно парень туда заявился, вот ему и сказали, что за ним уже долг числится.  Сэм потирает подбородок, кивает несколько раз.  — Дальше? — Дальше был Смити. Парень просирал все свои деньги, ты это знаешь, — Джо вопросительно выгибает бровь, будто его проверяет. — Тратил на шлюх в Портленде, на дурь спускал. С полгода назад решил перестать, — Сэм и об этом осведомлён: просто Смити встретил какую-то чёртову суку, которую захотел сделать своей старухой. — Он просил меня лично контролировать выплаты, поэтому мы распределили так: сорок процентов остаются на его счету, остальное получает наличкой, чего ему хватало на аренду дома и покупку всякого. Он однажды только подошёл к Казначею, тот что-то промямлил и сказал, что разберётся.  Надо ли говорить, что Сэму этот факт перестал казаться нормальным. Осень буквально два дня назад пришла в Орегон, а вместе с ней начало учебного года в средней школе, куда теперь ходит его сын. А это значит, что Сэму не приходится выдумывать развлечения для парня или таскать его за собой повсюду. Он должен был быть в курсе — пребывание в доме престарелых стоит дорого, а значит, так скопился достаточных размеров долг — возможно, несколько тысяч или около того. Сорок процентов доли Смити — тоже приемлемая сумма, и она должна быть выдана ему по первому запросу.  Что ж, и вот теперь, когда есть время, он начинает расследование.

𓆩♡𓆪  𓆩♡𓆪  𓆩♡𓆪

Всё случается неделей позже, когда после очередной переданной партии метамфетамина деньги выплачиваются клубу. Сэм, получив на руки не меньше трёх десятков тысяч, передаёт их в руки Казначею. Все ведут себя как обычно — ничего странного, никаких лишних движений, всё выработано и выучено, всё по плану. С выручкой не шутят — каждый это знает. Неспроста для этого в клубе есть отдельный человек. С этим парнем не так всё прозрачно — он не местный, присоединился к Грешникам после одной из поездок по Библейскому поясу несколькими годами ранее. Худой, бледный, носит волосы до плеч и густые усы над верхней губой. Он был середнячком, но исправно выполнял задания и не рыпался даже в самые непредсказуемые моменты. Сэму нравилась эта выдержка, нравилось, что тот разбирается в налогах и прочем финансовом дерьме, поэтому тому почти сразу доверили ведение бухгалтерии клуба, сбор вступительных взносов, распределение доходов. Его даже попросили вести дела в автомастерской — собственно, именно там и находится его офис, в котором стоит огромный сейф со всей документацией и чёртовой кучей наличных. Если полиция возьмёт курс на клуб, то обязательно сначала заявится в компаунд и только потом доедет в мастерскую, а там у них будет время для того, чтобы основательно замести следы.  Сэм поджидает его в бюро — небольшой пристройке к гаражу, где парни занимаются авто и байками. Здесь тихо и пыльно, на столешнице ничего лишнего — у него было иначе: всегда горы хлама, куча счетов и папок в придачу к поступившим коробкам с деталями. Он садится на стул за рабочим местом и ждёт. Ждёт десять минут, двадцать. Проходит час, но никого нет. Он выходит в гараж к парням и переглядывается с Джо, который решил провести свободное время, возясь со старым харлеем и развлекая Люцифера. Сэм останавливается, упирается в открытые ворота плечом. Сын его даже не видит — мальчишке куда интереснее перебирать грязные детали, подавая нужные Толстяку Джо, он относится к своей работе очень серьёзно, не отвлекается на шум двигателей и стук инструментов, нахмурив брови, копается в сверкающем металле. А Джо, пожалуй, чёртов волшебник, раз смог найти к пацану подход, потому что у Сэма терпения на это не хватало. У него получалось воспитывать, не подпускать туда, где детям не место, и наказывать, если на это были причины. Но не быть тем родителем, к которому ребёнок бы прибежал за помощью. Такой для Люцифера была Лилит. — Чёртова сука, — думает Сэм, снова двигаясь к бюро; он не успевает дойти до двери и слышит звук нескольких байков, выезжающих на грунтовую дорогу, ведущую к гаражу.  Двигатели перестают урчать, а Смити и Бронко немедленно слезают с харлеев. Дальше остальных останавливается их Казначей — братья в шутку называли его Маммон; мол, демон Богатства заведует их деньгами. На деле его зовут Тобиас Найтингейл — Тоби. Тоби всё ещё спокоен, хоть и видит в пределах своей обители, куда без необходимости и предупреждения никто не заявляется, Преза. Он не выглядит паникующим, ни капли. В его глазах расплавленная сталь, тёмное серебро — оно плавит арктическим холодом в этот тёплый сентябрьский день. Сэм не пугается такого взгляда, просто на секунду задерживает дыхание и заставляет себя не расправлять плечи, чтобы не выдать стучащего в висках беспокойства.  Тобиас направляется к двери мимо него, не выказывая ни капли удивления незапертой двери и вообще чужому присутствию. Парни следуют за ним, но ждут, пока Сэм первым двинется в сторону офиса, и только потом вторят его шагам. Дверь запирается со щелчком, засов проворачивается, отрезая их от остальных на территории гаража.  Сэм прослеживает передвижение Казначея по кабинету. Тот неторопливо проходит к столу, присаживается на стул, складывает руки на столешнице и не отводит от него взгляд. И почему Сэм только сейчас замечает бездонную пропасть вместо зрачков? Хотя наверняка Тоби с самого начала был таким — оттого и бесстрашие, оттого и возможность совершать невозможное.  Они смотрят друг другу в глаза — встреча ярости и безразличия, злости и равнодушия.  Оба знают, что грядет, и ни один об этом не жалеет.  Костяшки пальцев ноют, передавая воспоминания. Он обезличил то выбивание дерьма — не помнил его фактически до этого самого момента. Потому что предательство отвратительно, потому что разлад в семье ужасен по определению. Потому что одно дело помнить о том, как облажался, и совершенно другое вспоминать. Тогда Сэм сделал вывод, принял к сведению. И благополучно забыл, откуда эти новообретённые знания пришли. — Он был зол, — добавляет Джо, прежде чем в очередной раз зайтись диким кашлем. — Ты помнишь, что Тоби сказал тебе, пока ещё мог? Сейчас Сэм помнит. Помнит не потому, что эти слова выжглись на подкорке сознания и всплывают упёртым вправо почерком время от времени, не так всё было. Он отчётливо слышит эту фразу не шершавым голосом предателя, конченого труса, а тонким почти визгом собственного сына.  Тем вечером они вместе вернулись домой из гаража. Люцифер — куда более беспроблемный, чем сейчас, куда более послушный — упорно игнорировал сочащиеся кровью кулаки отцовских рук, а Сэм старался делать вид, что ничего необычного не происходит. Каким-то образом он верил, что у него получается оградить сына от подобных отношений в стенах безопасных для его семьи мест. Таких как компаунд, их дом или автомастерская. Он надеялся, что Люцифер в правильное время увидит необходимость той жестокости, которая, несомненно, присутствовала в жизни любого байкера. Это был первый раз, когда он засомневался в верности своих поступков. Потому что был наедине с необходимостью воспитать каким-то образом этого ребёнка, вырастить из него мужчину.  Теперь ему кажется, что Люцифер каким-то образом воспитал себя сам. Не с отцовским опытом, а вопреки ему. И Сэм собой в этом отношении не гордится — просто потому, что не считает, что сделал достаточно и приложил всевозможные усилия. Может, так. Наверное, в тот вечер его сын впервые показал свой характер — он молчал после ухода матери, почти не отреагировал. Возможно, он спрашивал Джо. Возможно, опять же самостоятельно, додумался до чего-то. Так Сэм думал. Но именно тогда Люциферу захотелось узнать у него. На фоне тяжёлых дней в клубе През справлялся плохо, поэтому рявкнул что-то вроде: «Живо в свою комнату, парень, или до конца недели пробудешь под домашним арестом». И сын ему ответил: «Да плевать мне, През!».   Теперь Сэм думает, что именно тогда Люцифер и взял в оборот именно это прозвище.  Никогда он так не ненавидел то, кем являлся. — Тебя ни в один даже самый грязный клуб не примут, и я об этом позабочусь, — твёрдо заверяет Сэм. — Точно не в пределах ближайших десяти штатов. Ну, это если ты вдруг намерен выжить. В чём я сильно, блядь, сомневаюсь. Сэм внимательно его осматривает — вывихнутые из плечевых суставов продолговатые руки, висящие вдоль пестрящего свежезацветающими синяками тела, торчащие изломами под тонкой кожей рёбра, переводит взгляд на подбитый заплывший глаз и вымоченные в бордовой крови тёмные волосы.  Кисти рук настолько онемели, что уже не слушаются, но ему нужно завершить этот изгоняющий грешника ритуал: он хватает со стола сорванную с Тобиаса кожаную куртку, достаёт из кармана складной охотничий нож, после чего методично и вовсе не аккуратно срезает каждую из множества нашивок — спиливает, отрывает, дырявя полотно. Задняя часть почти вырывается полностью со спины. Когда-то он считал это душераздирающим — однажды его отец проворачивал подобное, но для Сэма это боевое крещение. Он бы прекрасно выжил без этого опыта, но, эй, лучше он, чем его. — Да плевать мне, През, — последнее слово выплёвывается с выбитыми зубами и кровавыми слюнями. — Я тебя, блядь, так поимел, что до конца жизни разгребать устанешь. Захочешь ответов, а спросить будет не у кого. Досадно, правда? Смутили не слова — они могли значить что угодно, — а интонация: дерзкая, неподходящая ситуации ухмылка и огненная искра, которую, Сэм мог бы поклясться, он заметил на дне непроглядных чёрных зрачков. — О чём-нибудь жалеешь в жизни? — снова хрипящий голос Джо прерывает его мысли; казалось бы, старческий шёпот, а от него так и разит подсказками на каждом слове. Сэм думает долго — под громкий звук работающего телевизора, а потом и под заглушающий голос ведущего новостей храп Толстяка Джо. В глобальном смысле ему на ум ничего не приходит — могло бы: выбор в качестве старухи и матери для сына недостойной суки, которая позволила себе свалить безо всяких объяснений. Но это не стоит сожалений — так, досадная помеха. Ему стоило убить ублюдка. И сожаления, как Сэм знает, ни к чему не приведут. Так что пришло время отыскать Тобиаса блядского Найтингейла. И приложить кучу сил, пытаясь разговорить немого. Буквально.