Трагедия Зила

Ранним утром над маленькой деревней на окраине Эквестрии простиралось бескрайнее небо — полотно, нарисованное кучей красок. Облака лениво дрейфовали по бледно-голубому простору, а их края были обведены розовым сиянием восходящего солнца. Деревня таилась в тени, её соломенные крыши и мощëные улицы всё ещё грезили под растущим светом. Лишь тихое щебетание ранних птиц и редкий скрип оседающего дерева нарушали необходимую тишину для маленькой деревни. Одинокий пегас шагал по тропинке, ведущей из деревни, — белый жеребец с гривой, сквозь которую пробивался скудный солнечный свет, а полосы яркого зелёного и голубого цвета переливались, как аврора бореалис, при каждом усталом шаге. Его звали Зилмантас, хотя большинство пони в деревне называли его просто «Зил». Мало кто удосуживался узнать его полное имя; ещё меньшее количество живых душ находили время, чтобы узнать, что за пони за именем этим скрывается. — Очередной день, очередная доставка, — бормотал он про себя, подгоняя тяжёлую почтовую сумку, которая обвисала на его боках. Ремни неприятно впивались в шерсть, оставляя незаметные следы, которые, как он знал, будут болеть уже к ночи. Его копыта вздымали небольшие облачка пыли, когда он ступал, и каждый шаг был медленнее предыдущего, словно земля пыталась удержать его. Его некогда горделивые крылья безвольно свисали по бокам, их перья были неухоженными и тусклыми. Пролетавший мимо ветерок слегка взъерошил их, и он вздрогнул от знакомой боли. Над головой в утреннем воздухе кружилась стайка воробьëв, их движения были изящным танцем, который он знал наизусть, но больше не мог к нему присоединиться. — Когда-то я был одним из вас, — с горечью прошептал он, наблюдая за их воздушным балетом своими зелёными глазами, давно утратившими искру. Слова растворились в тихом утреннем воздухе, не услышанные больше никем из пони. — Когда-то я владел небом. — А сейчас… — произнёс он вслух вновь. — Полный неудачник. Пожилая кобыла, подметающая порог своего дома, остановилась, когда он проходил мимо, и ласково улыбнулась. — Доброе утро, Зил! Прекрасный день для полëтов, не так ли? Он растянул губы в подобие улыбки, хотя это больше походило на неуклюжую попытку. — Конечно, миссис Маффинс. Но сегодня я, кажется, останусь на земле. Нужно доставить много почты. — Очень жаль, — с сочувствием прокудахтала она, хотя её взгляд уже устремился к подметанию своего порога. — Раньше ты устраивал для нас такие замечательные представления… Зил ускорил шаг, делая вид, что не слышит её слов. Много лет назад он был перспективным летуном, мечтателем, который верил, что сможет прикоснуться к звёздам. Будучи жеребëнком, он проводил бесчисленные часы, пикируя и кружась в воздухе, воображая себя Вондерболтом или даже героем какого-нибудь грандиозного романа. Родители всегда подбадривали его, и их возгласы эхом разносились по деревне, когда он совершал всё более дерзкие сальто и кувырки над их скромным домом. — Когда-нибудь ты станешь особенным, Зилушка, — говорил его отец, чья грудь раздувалась от гордости. — Попомни мои слова — тобой будет гордиться вся деревня. Но всё это было как будто целую жизнь назад, как история, принадлежащая какому-то другому пони. Теперь его крылья были скорее бременем, чем даром. Виной тому несчастный случай. Он до сих пор чувствовал фантомную боль, если задумывался об этом слишком сильно: резкий треск при ударе крыла о зазубренный камень, тошнотворный хруст костей, бесконечное падение, которое, казалось, длилось вечность и не кончалось вовсе. Это было воспоминание, от которого он никак не мог избавиться, которое преследовало его во сне и будило в холодном поту. Острая боль пронзила повреждëнное крыло, словно вызванная одной только мыслью о том дне. Зил стиснул зубы и продолжил путь, заставляя себя сосредоточиться на текущей задаче. Утренняя почта сама себя не доставит, а зацикливание на разбитых мечтах не позволит оплатить его скромный домик на окраине города. — Сосредоточьтесь на том, что вы можете сделать, а не на том, что не можете, — повторял он мантру, которую дал ему психотерапевт, хотя слова звучали пустотой в холодном утреннем воздухе. — Шаг за шагом. Посылка за посылкой. Но стоило ему двинуться по знакомой тропинке из деревни, как его взгляд устремлялся к бескрайней синеве, которая когда-то была его владениями. Каждый взгляд был как удар кинжалом в грудь, напоминание обо всём, что он потерял, и обо всëм, чем он уже никогда не сможет стать. Зил до сих пор помнил стерильные залы Главной Больницы Кантерлота, где надежда угасала в небольших, отмеренных порциях. Врачи говорили осторожным тоном, их слова были окутаны слоями медицинского жаргона и вынужденного оптимизма. — Перелом зажил очень хорошо, — сказала доктор Свифт-Винг, её рог светился, когда она изучала рентгеновские снимки. — Кость хорошо срослась, а шрамы минимальны. — Затем она заколебалась, и маска профессионала на мгновение спала. — Однако… Всегда было «однако». — Однако повреждение нервов… обширное. Хотя вы сможете восстановить свою минимальную подвижность, я должна быть честной: соревновательные полëты или длительная деятельность в воздухе, скорее всего, окажутся за пределами ваших возможностей. Он сидел, оцепенев, пока она продолжала объяснять то, что он едва слышал. Что-то о физиотерапии, об управлении ожиданиями, о поиске новых направлений в жизни. Слова лились на него, как дождь на камень, не оставляя после себя ничего, кроме холодной пустоты. — Ты снова будешь летать, — обещали они. Но они никогда не говорили, как это будет больно, как каждый взмах крыла будет ощущаться как нож между перьями. Они не говорили о том, что самое простое парение вызовет у него дрожь и тошноту, а одна только мысль о высоте заставит его раненое крыло спазмировать. Первая и последняя попытка полëта после выздоровления запечатлелась в его памяти. Как и сегодня, над холмами только что забрезжил рассвет. Он стоял на заднем дворе, широко раскинув крылья, сердце колотилось от решимости и страха. — Давай, — шептал он себе. — Как на велосипеде. Ты никогда не забудешь. Но его тело забыло. Или, возможно, оно слишком хорошо помнило боль, падение, удар. Крылья едва успели поднять его на три фута, прежде чем затрещали, и он рухнул лицом в грязь. Он пролежал там несколько часов, но не от боли, вызванной падением, а от давящей тяжести реальности. Теперь, когда Зил добрался до окраины деревни, где грунтовая дорога переходила в открытое поле, он остановился, чтобы перевести дух. Солнце поднялось выше, окрасив мир в тёплые медовые тона, которые, казалось, насмехались над его мрачным настроением. Он положил сумку с почтой, облегчëнно расправил плечи и осторожно потянулся, помня о крыле, которое уже никогда не растягивалось как надо. На соседнем поле играла группа молодых кобылок, их смех разносил утренний ветерок. Они упражнялись в полëтах, совершая неуклюжие прыжки в воздух, пока их родители с гордостью наблюдали за ними. Одной из них, маленькому пегасу с пудрово-голубой шёрсткой, удалось зависнуть на несколько секунд. — Вы видели? Вы видели? — визжала она в восторге. — Это моя девочка! — отозвался её отец. — Скоро ты Вондерболтов обгонишь! Зил отвернулся, в горле у него поднялась желчь. Когда-то ему снились подобные сны, он был воодушевлëн. Теперь они казались ему жестокой шуткой, которую сыграла более молодая и наивная версия его самого. Первым домом на его пути был коттедж Дейзи Петал, сад который пестрил разноцветьем и, казалось, плясал в утреннем свете. С крыльца домика доносился тихий звон ветряных колокольчиков, игравших мелодию, которая напомнила ему о лучших временах. Когда он подошёл, жёлтая земная пони выскочила из дверей со свойственным ей энтузиазмом, едва не сбив в спешке горшок с хризантемами. — Зилмантас! — воскликнула она, используя его полное имя — одна из немногих, кто так делал. — Я надеялась, что ты скоро придëшь. Входи, входи! Я только что приготовила свежий чай и те булочки, которые тебе понравились в прошлый раз… — Дейзи, я правда не должен. У меня другие дела… — Глупости! Ты выглядишь так, будто не ел со вчерашнего дня. — Она уже заталкивала его внутрь, и от её настойчивых уговоров невозможно было отказаться. — Кроме того, мне нужно знать твоё мнение кое о чём. Внутри коттеджа было тепло и уютно, пахло выпечкой и травами. На стенах висели новые картины — пейзажи далёких мест, которые он когда-то мечтал посетить. Пока она суетилась, готовя чай, Зил заметил на столе письмо, на котором красовалась печать Кантерлотского Двора, сверкающая в утреннем свете. — Это из Королевского Общества Садоводов, — пояснила Дейзи, заметив его взгляд. — Они интересуются моими новыми сортами гибридных роз. Представляешь? На меня, старенькую, обратили внимание в Кантерлоте! — восторг её слегка угас, когда она заметила выражение его лица. — Прости, я знаю, что ты, наверное, не хочешь слышать о Кантерлоте… — Нет, это… это замечательные новости, Дейзи. Правда. — Ему удалось улыбнуться, и на этот раз улыбка была почти искренней. — Ты много работала для этого. Она поставила перед ним чашку с чаем, пар вздымался вверх изящными спиралями. — Как и ты, знаешь ли. Иные мечты — не значит меньшие. — У меня больше нет мечтаний, — тихо сказал он, говоря скорее чаю, чем ей. — Только обязательства. — О, милый… — Она потянулась через стол, её копыто мягко коснулось его копыта. — Ты не думал поговорить с кем-нибудь? Я знаю одного замечательного психотерапевта в Понивилле, который… — Я должен идти, — прервал он её, резко встав. — Почта сама себя не доставит. — Зилмантас, подожди… Однако он уже направился к двери, оставив нетронутый чай. Он не мог вынести её доброты, её заботы. Проще было иметь дело с селянами, которые игнорировали его, относились к нему как к очередному элементу своей повседневной жизни. Оставшаяся часть пути тянулась перед ним, уводя от деревни в более тихие окраины. Здесь дома становились всё реже и реже, а единственной компанией был шёпот ветра в траве и редкий крик далёкой птицы. С каждой доставкой почтовая сумка становилась всë легче, но тяжесть в груди, казалось, только увеличивалась. Последней остановкой был фермерский дом Винтер Вита — обветшалое строение, стоявшее, как часовой, на краю леса. Древнее здание видало лучшие времена, краска облупилась, а ставни висели чуть наискосок. Как и он сам, с горечью подумал Зил, это была тень былой славы. Когда он подошёл к почтовому ящику, что-то в лесу привлекло его внимание. Деревья сегодня казались другими — более тёмными, более притягивающими. Их тени тянулись к нему, как манящие пальцы, обещая тайны и уединение. Прохладный ветерок доносил аромат сосны и чего-то ещë… чего-то более древнего, более таинственного. Впервые за несколько месяцев Зил почувствовал, как в груди что-то зашевелилось. Не надежду — от неё он давно отказался, — а любопытство. Лес всегда был рядом, тёмной линией на горизонте, но он никогда раньше не присматривался к нему. Никогда не задумывался о том, что может скрываться в его глубинах. После доставки почты Винтер Вит, он долго стоял там, вглядываясь в тени между деревьями. Ветер шелестел его перьями, и в кои-то веки его раненое крыло не протестовало. Лес словно звал его, предлагая что-то, чему он не мог дать названия. — Почему бы и нет, — прошептал он про себя, — может быть, есть что-то… Оставив размышления незаконченными, он повернулся, чтобы идти домой, и бросил последний взгляд на лес. Завтра, решил он. Завтра он будет исследовать эти тени, хотя бы для того, чтобы на время скрыться от своих собственных. Когда он возвращался в деревню, солнце уже садилось, отбрасывая длинные тени, которые, казалось, были направлены в сторону леса, как стрелы. Впервые за долгое время Зил почувствовал что-то, кроме отчаяния, при мысли о завтрашнем дне. Это была не надежда, но что-то близкое к цели. А иногда цели было достаточно. Кромка леса колыхалась перед ним, как мираж, — граница между обыденной реальностью и чем-то совершенно иным. Зил стоял на месте, неуверенно переставляя копыта в траве, а полуденный свет рисовал на земле длинные тени. За спиной у него были дома, деревня и всё, что он знал, — жизнь, измеряемая письмами и сочувственными взглядами. Впереди простиралась неизвестность, тёмная и манящая. — Мне нужно домой, — пробормотал он, но эти слова прозвучали пусто даже для него самого. Дом означал пустой коттедж с пылью, которую собирали трофеи, и зеркало, которое он закрыл, потому что не мог смотреть на то, во что превратился. Дом означал ещё один вечер, когда он притворялся, что доволен своей участью в жизни, ещё одну ночь, когда он мечтал о бесконечных небесах, а проснулся уже к земле заключённым. Прохладный ветерок шептал сквозь деревья, разнося аромат сосен и диких роз. Он ерошил его гриву и поглаживал крылья, нежно, как материнское прикосновение. Его повреждённое крыло подёргивалось, но в кои-то веки это движение не приносило боли — словно сам лес приветствовал его, принимая таким, какой он есть. — Просто… просто немного посмотреть, — сказал он себе, делая первые неуверенные шаги под пологом. — Просто посмотреть, что здесь есть. Перемена была мгновенной и глубокой. Солнечный свет проникал сквозь листву, создавая на лесной подстилке меняющийся гобелен из света и тени. Воздух стал другим — более чистым, старым, наполненным тайнами. Звуки деревни стихли, сменившись симфонией природы: листья танцевали на ветру, далëкие ручьи журчали по камням, птицы перекликались друг с другом на непонятных ему языках. Перед ним показалась тропинка, проложенная не копытами пони, а оленями и другими лесными существами. Он пошëл по ней, не задумываясь, втягиваясь всё глубже в зелёные сумерки. Его копыта бесшумно ступали по покрытой мхом земле, как будто он стал частью тайного мира леса. Воспоминания всплывали, как пузырьки в газировке. Он вспомнил своё первое удачное сальто, сияющие от гордости лица родителей. Как мама обняла его после победы на первых соревнованиях по полëтам среди юношей и прошептала: «Ты был рождëн для полëтов, моя маленькая звëздочка». То, каким голубым было небо в день аварии, какой идеальной была погода, и как ничто не предупредило его о том, что всë вот-вот изменится. — Остановись, — прошептал он, но воспоминания не прекращались. Ощущение ветра в гриве во время того последнего полëта. Внезапный всплеск, который застал его врасплох. Тошнотворный момент, когда он понял, что находится слишком близко к скалам. Удар… Его ноги подкосились, и он рухнул на подстилку из опавших листьев. Они смягчили его падение, словно объятия самой природы, источая аромат осени и разложения. Из его глаз полились слëзы, горячие и горькие, беззвучно падая на лесную подстилку. — Я больше нигде не принадлежу себе, — задыхаясь, проговорил он срывающимся от эмоций голосом. — Ни там, ни здесь. Кем я должен быть теперь? Кто я без крыльев? Лес отозвался нежным шëпотом, листья вздохнули над головой. Сквозь полог пробился солнечный свет, осветив небольшую поляну, которую он раньше не замечал. Там в изобилии росли полевые цветы — не культивированные, как в саду Дейзи, а дикие и свободные, растущие, где им вздумается. — Им не нужны крылья, чтобы быть красивыми, — подумал он про себя. Эта мысль удивила его, вырвавшись из какого-то потаённого уголка сердца, который он считал увядшим. Он поднял голову и впервые по-настоящему посмотрел на окружающее его пространство. Лес был полон жизни, от самых высоких деревьев до самых маленьких грибов, пробивающихся сквозь поваленные бревна. Никто из них не летал, но у каждого было своë место, своя цель, своя красота. Мимо промчалась рубиново-золотистая колибри и, сделав короткую паузу, осмотрела его, а затем молниеносно перелетела на соседний цветок. Её крылья двигались слишком быстро, чтобы разглядеть их, но парила она с идеальной точностью — маленькое чудо природы. Зил заворожëнно наблюдал за птицей. Раньше он никогда не замечал колибри: его внимание всегда было приковано к более крупным и грандиозным формам полëта. — Может быть… — прошептал он, и слово застряло у него в горле. — Может быть, есть разные способы прикоснуться к небу. Эта мысль не утешала — она не стирала боль и не заполняла пустоту в его сердце, — но в ней чувствовалось что-то новое. Что-то иное, чем бесконечный цикл отчаяния, в котором он был заперт. Он сидел и смотрел, как послеполуденный свет медленно сменяется, окрашивая лес в янтарные оттенки. Слëзы высохли на его щеках, а дыхание выровнялось. Сейчас, в этот момент, ему не нужно было быть сломленным пегасом или неудачливым мечтателем. Он мог просто… быть. В деревне зазвонил далёкий колокол, напомнив ему о мире за деревьями. Шесть курантов — приближался вечер. Скоро пони будут гадать, куда исчез их почтальон. Скоро ему придëтся вернуться к своей жизни, состоящей из осторожных улыбок и взвешенных ожиданий. Но не сейчас. — Не сегодня, — прошептал он, вторя маленькому, настойчивому голосу внутри себя. Голос, который, несмотря ни на что, не желал умолкать. — Просто… позволь мне остаться здесь ещë немного. Ветви над ним раскачивались в узорах, похожих на танец, и тянулись к небу, которое он едва мог разглядеть сквозь листву. Но впервые с момента происшествия отсутствие возможности видеть небо не казалось ему наказанием. Напротив, лес словно предлагал ему иной вид свободы — такой, о которой он и не подозревал. Он закрыл глаза и прислонился спиной к стволу дерева, его шершавая кора плотно прилегала к его шерсти. Наступит завтрашний день со всеми его трудностями и болезненными напоминаниями. Завтра ему придëтся столкнуться с деревней, почтовым ящиком, жалостливыми взглядами. Но сейчас, в этом зелёном сумеречном мире, он мог дышать. Он мог отдохнуть. Он мог представить, хотя бы слегка, что, возможно, есть и другие способы летать. Лес тихо бдил вокруг него, древнее спокойствие проникало в его кости, предлагая не ответы, а то, в чëм он больше нуждался, — пространство, чтобы найти себя.