Божий дар и яичница (совместно с Mythland)

Не верьте слухам: вдруг всё ещё хуже? Общее устное достояние Следующий день начался, как сказал бы кто-то, кто не выбирает выражения, пресно. Так думала и сестра Агата, и сестра Евгения, и причина тому была довольно простая, но не очень очевидная: не только не было новостей от Мари, но и было какое-то странное чувство, что их и вовсе впредь не будет. То ли она послушала Евгению и поняла все не так, как она бы хотела, то ли гости скорее умрут, чем позволят предположить, в чем здесь дело. В то, что их монастырь был выбран почти наугад, не считая нескольких довольно скучных причин, из которых сплетни не выйдет, обе не верили с таким же упорством, с каким не думали о том, порок ли то же любопытство. Это значит, что юные сестры обители ждали любых новостей и даже не отказались бы услышать что-то не такое близкое и понятное, лишь бы узнать. Мыслями об этом друг с другом они не делились, но их общий нервный вид говорил об этой муке сам за себя. Действительно, все люди грешны и могут от этого страдать отнюдь не после смерти, чему этот случай может служить подтверждением. Мари же с утра была погружена в размышления, на удивление не связанные с тем, что она слышала вчера. Ее больше беспокоило то, что после того, как ее заметили, произойдет что-то не очень приятное. Правда почему, сказать она не могла, но разве необходимо всё точно знать, чтобы бояться? Справедливо обычно только опасаются, а бояться можно просто так. От расстроенных - как и у Евгении и Агаты, но в ином роде - чувств Мари приняла решение пройтись за пределы монастырских стен, но не в город, а туда, где нет никого из людей, к той дороге, окружённой высокой травой, по которой и прибыли странные гости. Солнце было в зените, а погода - отвратительно ясной: она решительно не желала сочетаться с расположением духа девушки, тем самым раздражая ее почти до предела. Однако Мари умела быть и серьезной, и сдержанной, и виду не показывала даже при траве, солнце и редких облаках, как будто они могли о ней кому-то донести. Но вся сдержанность, оставив серьезность в гордом одиночестве, исчезла, как только она услышала бодрое: Как-то шел я гордо Без гроша в кармане, А холодный ветер - Рядом, напевая. Вот бы ветер этот Вдруг со мной расстался: Перестал надеяться, Что я испугался... Этот голос был ей уже знаком, и самое последнее, на что она надеялась - услышать его здесь и сейчас. И действительно: стоило ей пройти немного дальше, как она увидела его. Лежащего в траве с расстегнутыми крючками на воротнике и с ничем не покрытой головой. Она могла бы уйти по крайней мере потому, что не знала, как приблизиться к этому человеку, но было ещё одно желание: подойти незаметно, а там уже понятно будет. По крайней мере, ее точно уж не убьют. Как можно видеть, любопытство ее все же не покинуло. Но тут все пошло не так, как она хотела. -Здравствуй, раз стоишь, - судейский испытующе смотрел на нее. Что на такое ответить, с ходу придумать довольно сложно, но Мария нашлась, если только так можно сказать о том, что ей в голову пришло хоть что-то связное без каких-либо усилий: -Здравствуйте, благородный господин. А что вы здесь делаете? -Что я здесь делаю? - он вновь улыбнулся так, будто хотел заставить собеседника сделать то же самое. -Да, - быть наглой, так до конца, - ведь у благородного господина наверняка должны быть какие-то дела... По должности. -Иногда очень удобно все сделать так, чтобы не хотелось придраться, хотя есть за что, с самого утра, как бы трудно это ни было: слава Богу, я не спал. А потом что? Свободен! В этих словах было что-то ребяческое, хотя Мари могла, пусть и с трудом, представить то серьезное, что было за ними скрыто. Молчание прервал судейский, будто увидев отблеск интереса в глазах девушки, пусть она и надеялась на обратное. -Боишься меня? Или хочешь бояться? И то, и то, уверяю тебя, лишнее. -Разве можно хотеть бояться, благородный господин? - то, что молодой человек все ещё не спросил ее имени и не предложил обращение на "ты", как Этьену, сбило ее с толку, но причины этого она понять могла. -Да сколько угодно! Не веришь? Могу и рассказать. -Рассказать? -Господи Боже! Конечно, разве не веришь, что я могу болтать без умолку больше пяти часов? Мари тихо хихикнула, всей душой желая не показать своего подступающего веселья. -Вот, видишь, начинаешь верить, и правильно делаешь. Подойди ближе, что перекрикиваться. Как твое имя? -Мари. -Мое ты уже знаешь, верно? - тут девушка немного потупилась, но, не заметив в облике собеседника осуждения, выпрямилась и даже несмело присела на траву. -Знаю, благородный господин. -Как же скучно! Но ничего, пускай буду благородный господин: раз дворянин, разве всегда выйдет отпереться?.. -А разве благородный господин хочет "отпереться"? -Ничуть, быть дворянином может быть и полезно. Вижу, ты так и хочешь фыркнуть и закатить глаза и будешь права, если так сделаешь. -Я не поэтому, благородный господин, просто какой-то вы, - тут она едва не вжала голову в плечи, но набралась наглости и выдохнула, - забавный. Судейского это, как она предполагала, повеселило - только и всего: -Этого, к несчастью или нет, не отнять. -Разве можно быть забавным к...-Мари крепко задумалась, но в итоге определилась, - несчастью? -Можно. Это если от этого тебе никто не верит. Как вижу, жила ты не очень весело, раз так подумала. Девушка искренне надулась: ещё чего! Она, между прочим, колебалась с ответом, да и в городе часто бывает. Нет уж, этот господин явно смеётся над ней. Только вот отчего - непонятно. -И ничего не скучно, я больше всех, если не считать матери-настоятельницы, женщин там знаю. -Гуляешь везде, где хочешь? -Почти. Мне тоже кое-чего нельзя, но это я не одна такая. -А со мной говорить тебе можно? -Я не знаю. Да и это сам благородный господин предложил подойти, только зачем - непонятно, - она попыталась испытующе воззриться на собеседника, тот картинно закашлялся и поправил воротник. -Знаешь, Мари, я ведь был знаком со многими женщинами... -Благородный господин хотел сказать "с дамами"? Тут на лице судейского изобразилась почти что смертная мука. -Я хотел сказать "с женщинами". Сама подумай, разве можно добровольно вспоминать знакомства с дамами? Так вот, на чем я остановился? Я был знаком и остаюсь знакомым со многими женщинами, и пришел к удивительным мыслям: веришь или нет, но одну из них я бы точно поставил на место короля; по крайней мере, ещё одну - на место прокурора; кому-то бы стоило поручить те дела, что ведёт кардинал; а ты, Мари... Хочешь знать, кем бы тебе стоило быть? Девушка вновь надулась: она понять не могла, к чему эти речи и уж точно не ожидала их. -И снова прибегаешь к пыткам. Вот и следовало бы тебя сделать королевским палачом или лучше дознавателем, если угодно! -А кто был бы на месте короля? - спросила Мари первое, что только пришло ей в голову, сама себя за это неистово коря. -Моя жена, конечно. Сначала я так решил, а потом уже женился, иначе никак. -Но разве можно вспоминать знакомства с дамами? - Мари воскресила в памяти эти слова и почувствовала непреодолимое желание поспорить. - Благородный господин сам об этом сказал. -Так я ее дамой не считал и не считаю. -Не очень-то господин о ней, выходит, высокого мнения. -Наоборот, таким образом отдаю ей должную честь. Ничего, Мари, может, поймёшь это как-нибудь, хоть это вещь не очень необходимая. -Странные люди - благородные господа. -Здесь соглашусь. Его Преосвященство стоит только взять - кладезь чудес! Ты представить не можешь, насколько, зато я за наше долгое знакомство в последние лет пять - шесть насмотрелся и наслушался такого, что иногда и не расскажешь даже. -Чего это - такого? - она чуть не задохнулась что твоя сестра Агата. Было похоже, что девичье любопытство скоро будет удовлетворено. -Это всяко не то, о чем может подумать любой человек, который впервые бы это услышал. -Я помню, как вчера, - стесняться было нечего, - что-то заставило подумать о том, что "то". -Да? Что же, все равно не верь тому, что ты поняла: вдруг все ещё хуже? Мари не могла представить что-то хуже, но на всякий случай воззрилась на замолчавшего судейского огромными глазами, будто умоляющим сказать, что все это было шуткой. Молодой человек оказался к этой трогательной молчаливой просьбе глух и окончательно лег на траву, прикрыв глаза. -Смерть как спать хочется, - пояснил он. - А тебе? Ты же тоже почти что по ночам бегала за новостями. Прости, если прозвучало нехорошо. Мари промолчала, но невольно улыбнулась: такого она не ожидала. Судейский, как будто почувствовав это, ухмыльнулся: -Я и вправду очень хочу спать. А ты... ты не будешь сидеть здесь вечно, конечно. -Да, я пойду, благородный господин? Мешать не буду. Он ничего не сказал, только как-то странно закинул голову. Это можно было считать положительным ответом. Мысли уходящей Мари были о том, что может быть хуже слухов, которые она бы распространила, если бы почему-то не хотелось медлить. Что ещё, кроме того, что судейский наверняка сын того, кому иметь сыновей не положено и ещё кое-чего? Про кольцо девушка уже благополучно забыла. * In vino veritas, in aqua sanitas - такова теория. На практике же никакая вода и никакое воздержание от вина не смогли добавить епископу здоровья. Его преосвященство действительно был из тех, о ком говорят "всего сорок два года": он, хоть и был способен упорно и долго быть занятым умственным трудом, едва ли уже мог вынести долгое физическое напряжение или просто утомительный путь, пусть не пешком и даже не в седле. Тот день, когда состоялся знаменательный разговор Жоаннеса и Мари, он встретил, сидя в подобии кресла и рассматривая окрестности из окна; ночью он не спал: и рад бы, может, но просто не мог. Сон не шёл. Это случалось с епископом очень часто, длилось не первый год. Точно вспомнить, с чего началась бессонница, он не мог: уже семь... нет, десять, двенадцать - много лет она не переставала его посещать хотя бы изредка. Однозначно, размышления давались ему куда лучше и легче, чем что-либо ещё, и так было всегда, хотя поверить в это могли все же не все из тех, кто был достаточно хорошо с ним знаком. Чем дальше, тем больше он обращался к мыслям; на этот раз - обо всём и ни о чем, что было не так часто, но теперь объяснимо: он устал и понял это только теперь. На самом деле, впервые силы покинули его... опять же, давно. Семь, восемь, десять, если не немного больше, лет назад, тогда же, когда он впервые начал предпочитать думать вместо того, чтобы спать. Тогда и был по-настоящему потерян счёт времени, хоть епископ в это поверить все ещё не хотел. Теперь мысли его были совсем недалеко: за соседней стеной. Тот, кто должен был там находиться ночью, мог с одинаковой вероятностью и спокойно спать, и провести её в мыслях, пусть и иного рода, и не то чтобы самому епископу было известно, что это должны были быть за мысли. Раздался стук. Не дождавшись ответа, посетитель приоткрыл дверь и проскользнул в полукелью-полукомнату. -Как, это ты? - взгляд Его преосвященства стал куда спокойней. Увидев нашего старого знакомого Жоаннеса, он было хотел для чего-то подняться, но был остановлен нарочито мягким касанием ладони. Через несколько мгновений епископ уже сложил для благословения руки на голове пришедшего. Ничуть не "буднично" и привычно, а так, будто он сделал это единственно для того, чтобы лишний раз коснуться его волос. -Вы меня не ждали? - от будто вечно издевательского тона молодого человека не осталось и следа, как и от бойкого вида: теперь он выглядел спокойно и как будто невесело. -Я тебя почти всегда жду. Что-то случилось? Жоаннес наполовину льстивой кошкой, будто он не состоял при помощнике прево, а был всего-навсего мальчишкой, наполовину скорбно сел на пол у кресла собеседника. Епископ в который раз за последнее время посмотрел ему в глаза, такие уверенные в своей тихой печали, что было сразу ясно безо всякого самообмана: этот взгляд подделать невозможно. Тут же вспомнились его слова: "Братец Клод, я не хочу вас обидеть, но сейчас я на вас смотрю, и мне кажется, что вы от одного какого-то не такого моего взгляда просто сломаетесь". Его Жеан боялся, что он сломается. От этого становилось странно, будто хорошим это назвать нельзя, но все же хотелось заставить себя посчитать это приятным, ценным, запомнить таким образом на хоть сколько-нибудь долгое время. И, что сказать, это ему удавалось без особого труда, в особенности сейчас. -Захотелось вас проведать, - коротко сказал Жоаннес, подсаживаясь на полу ещё ближе. - Странный день сегодня. -Странный? - ему хотелось вытрясти из брата всё, что заставило бы его так подумать, как будто он к этому мог быть хоть как-то причастен, как будто дело происходит не сейчас, а годами семью или восемью ранее. Опять ход времени едва не потерялся, но епископ отбросил мысли о подобном в ту же минуту. -Немного, - голос брата имел поразительно честный, чистый и невесёлый тон, - Если бы я сказал, что мне скучно, вы бы справедливо заметили, что возраст и положение для этого не то, - и вновь их глаза встретились. Жоаннес тихо встал и утвердительно бросил: -Вы снова не спали, братец Клод. Не стоит, совсем сломаетесь. Эти слова будто сделали воздух вокруг тяжелее, почему - неясно, ведь это же Жеан, который совершенно искренне говорит не совсем уж глупые вещи, но в этот день что-то было не так, и поцелуй брата в его изрезанный морщинами лоб казался таким же гнетущим. * Епископу был дан совет не бодрствовать по ночам. Поэтому можно было догадаться, что ничего подобного не говорили выскользнувшему за пределы монастырских стен и скорым шагом, таким, что подумать что он замышляет что-то дурное было бы затруднительно, направившемуся в сторону города. У второго угла, насколько это было возможно беззаботно, стоял ещё кто-то. Кто-то, возможно, прислонился к стене, отдыхая, быть может, он был немного пьян, однако не исключено было, что он кого-то поджидал. -Гийом! - до плеча стоящего дотронулась твердая рука. Такая твердая, что поверить было невозможно, что это она мягко усаживала Его преосвященство в кресло, а до этого не менее трепетно помогала ему подняться по ступеням. -Здесь ты, что ли? Как тебя теперь называть, милый человек: господин черт? Мэтр дьявол? Явно ведь на бесенка не потянешь, - шепот стал заразительно-насмешливым, - вырос наш мальчишечка, нечего сказать. -Просто дьявола с меня будет, - не заставил себя ждать ответ, а в следующую секунду Гийома стиснули в непродолжительных, но крепких объятиях. - знал бы ты, как я стосковался... -Ну, будет с тебя, дьявол! Если уж по мне так скучал, то как же ты встретишь короля? -И сам не знаю, если честно. Я не припозднился? -Ничуть, быстро бегаешь. -То есть? -Знаешь, что о тебе сказал старик Хунгади перед тем, как ему помереть от старости и сливовки? Нет? Так вот я тебе передам. Сказал, что просить у тебя прощения за то, что о тебе думал, он не желает и не станет: считает, что он прав. Во всем, кроме одного: не стоило ему тебе вечно верить с пятого раза и хотеть как-то испытать. Ты хоть и лис, сказал, но бегаешь слишком быстро для благородного. Я уж не знаю, что он, славный старый пьяница, имел ввиду, но все было именно так. -Бегаю быстро? Хорошо же, Гийом, не будем же терять времени и докажем это. Я готов, а новости стоящие.