Keep silence

Это не было его правом — решать, кто и как должен понести наказание. И это было не совсем целесообразно — позволять жажде мести управлять собой. Но едва Антон проснулся тем утром, разбитый, с красными, сухими глазами, его заставило подорваться с кровати и начать собираться только желание отыграться, желание взять верх и доказать, насколько далеко вскарабкались люди, ведомые чувством безнаказанности. И как больно будет им падать. Он ушёл рано. В тот момент все только начинали собираться. Время едва перевалило за половину восьмого, как он вышел из дома. Получаса до начала уроков ему будет достаточно, чтобы вывести суть своего плана получше и объяснить это Ромке. И объяснить, почему именно так. Сегодня пятнадцатое апреля. До завтрашнего дня им нужно внести в дело как можно больше ясности, иначе всё пропало. То, что у них есть только одна попытка, заставляло испаряться любую влагу в горле — это не было таким откровенным риском, но ставки были высокие. И Антон не сомневался, что при проигрыше он сгорит дотла. В школе всё было настолько обыкновенно, что он даже немного подостыл. По пути он успел представить все возможные расклады, вспыхнуть от ярости и самолично потушить себя. Он не хотел, чтобы злость сводила его с ума, но он даже не знал, что делать, если Слава с Алисой ему-таки подвернутся. Когда он вешал куртку в гардеробной, то с досадой заметил, что черная Алисина куртка и Славина ветровка на вешалках пока не висят. Подсознательно он жаждал встречи. Хотел посмотреть в глаза. «Тем лучше для меня… — с мрачностью подумал он, выходя из раздевалки, — Если я дам понять, что не намерен это так оставить, то они придумают что-то новое…» Так и надо. Неожиданность — это козырь победителя. Пускай они нанесут удар внезапно, и тогда эти двое не успеют подлатать дыры в своём ненадёжном плане. Он хотел приступить к выполнению плана сразу же. И понимал, конечно, что пока Алёна не поговорит с Алисой, приступать к дальнейшим действиям не получится. Но всё равно не мог дождаться — как дурак ждал Ромку в холле перед началом первого урока. И едва только тот появился на выходе из лестничного пролёта, как Антон, пересекаясь с ним взглядом, кивком указал ему на дальний коридор, где их бы не услышали. Антон чувствовал себя так, будто выпил две чашки кофе за раз. Ему аж на месте не сиделось. Хотелось начать какие-то действия, а такая смиренность была настолько некстати, что он не знал, куда деть себя. Ромка же наоборот — своим спокойствием мог охладить даже воспалённую голову Антона. И такой был диссонанс от того, как они поменялись ролями. Но Антон находил это по-своему закономерным. Ромка такой, каким он был в тот момент, заземляющим, спокойным, уверенным — был нужен Антону. — Так, — Ромка скрестил руки на груди, пока они стояли у окна, — Какой план? — Сейчас расскажу, — Антон облизнул губы, а потом поинтересовался, — Ты когда внизу был… Ты случайно Алису?.. — Видел, — кивнул Ромка, — Куртка её висела. И Славы там же. Антон согласно промычал, стараясь не загореться от одной мысли, что они оба в школе. Видимо, сегодня у них уроки на первом этаже — Антон бы попросту не смог бы проглядеть их на втором. Значит, не пересекутся в ближайшее время… Он одернул себя. И ничего страшного. Не стоит поддаваться мимолётному желанию. Ему придётся затаиться и ждать. Он методично расставит все капканы, чтобы они попали под каждый в тот момент, когда подумают, что выйдут сухими из воды. — Хорошо, — произнёс с напускным спокойствием Антон, — А Алёна? — Тоже в школе, — ответил Рома, — Пересеклись только что… Сказала, что сейчас пойдёт с Погорельской говорить. — Так, ладно… — Антон прочистил горло. «А зачем она помогает нам?» застряло в горле. Ему лучше не отказываться от помощи. Тем более если окажется, что Алёна добудет ценные сведения. Он развернулся вперед, вглядываясь в школьное окно напротив и поинтересовался: — А когда милиционер придёт? — Сказал, что до двенадцати точно, — Антон чувствовал, что Рома смотрит на него, — А для чего спрашиваешь? Он развернулся к Ромке. — Нам нужен будет где-то час. Или полтора.

***

Урок проходил так тягостно, что хотелось снять часы со стены и самостоятельно крутануть стрелки эдак на полчаса вперёд. Антон варился в собственном соку, желая приступить к действиям сразу же. И одновременно вместе с этим одёргивал себя, чтобы ещё раз обдумать всё получше. Он знал, что Ромка, сидящий за ним, если не видит, то хотя бы чувствует суету, которая сковала конечности и голову Антона, заставляя его сновать туда-сюда по тетрадному листу или ронять ручку по два раза за урок. Когда он объяснял план Ромке, тот, вопреки его ожиданиям, не выглядел сильно впечатлённым или озарённым, будто Антон действительно подал дельную мысль. Поэтому Антон всё равно невольно сомневался в том, правильно ли он поступил. Но выбора ведь в любом случае не было, утешал он себя, раздраженно шикая, когда ручка выпрыскивала чернила и оставляла кляксу. Он либо будет сидеть, сложа руки, либо постарается внести немного ясности, выбор невелик. Так что лучше уж от него будет хоть какой-то толк. Даже если сомнительный. Дальше всё зависит от милиционера. Так что пусть хоть они с Ромкой попробуют сдвинуть дело и своими силами, не вмешиваясь совсем глобально. Со звонком он как по струнке встал со своей парты и бросил осторожный взгляд через плечо назад. Это веяние подхватили сразу же: серьёзность в Ромкиных глазах говорила сама за себя. Он тоже был готов. Пора идти. — Намылились куда? — Бяша вопросительно выгнул бровь, глядя на то, как они оба с пугающей синхронностью направились к выходу из класса. Антон чуть не запнулся об собственные ноги. Проклятье, он совершенно упустил из виду то, что Бяша совершенно не знает о том, какая заварушка происходит вдали от всех. И что он, скорее всего, страшно расстроится, если Антон скажет, что ему идти не стоит… Ситуацию благополучно спасли, пока Антон въезжал в реальность. — Мы сейчас подтянемся, братан, — объяснил коротко Рома, — Перетрём и вернёмся. Это прозвучало настолько спокойно и невозмутимо, что Антон и сам едва не расслабился с концами. Действительно, почему он так не придумал? И в самом деле — коротко и просто. И даже не требует витиеватых пояснений. «Хорош, — подумал Антон, со смесью восхищения и недоумения вглядываясь в Ромкино лицо, — Врёшь хлеще меня» — Ну и говнари, на, — Бяша показал им язык, — Другана не взяли на сбор, я всё припомню… — Мы всё расскажем, — Антон развернулся к нему, пытаясь одним взглядом воззвать ко всей Бяшиной честности и пониманию, — Правда… Просто дашь нам чуть времени? Бяша прищурился, покосившись на Антона с Ромкой несколько секунд, а потом, вздохнув, махнул рукой. — Пиздуйте… Прикрыть вас надо? Антон с Ромкой переглянулись, после чего произнесли одновременно: — Да. — Вы, скотобазы, — Бяша положил локти на стол, ткнув в них пальцем, — Всё мне расскажете. Поняли? Его серьёзность никак не подкрепляли разбросанные по парте учебники и карандаш, засунутый за ухом, однако Антон кивнул со всей хладнокровностью: — Обещаем. Бяшина помощь была как нельзя кстати. Она давала им время. По школьным коридорам они шли быстро. Лица мелькали перед глазами, но Антон не особо всматривался, смазанно здороваясь с ребятами помладше или с учителями. Останавливаться на разговоры не следовало. Перемена длилась от силы минут десять, поэтому желательно было обговорить все детали. Прокалываться нельзя. Алёна ждала их около гардероба. Долго всматриваться не понадобилась — копну её пушистых волос Антон увидел сразу, едва вышел с лестничного пролёта вместе с Ромкой. Расслабленность, с которой она стояла, засунув руки в карманы, не особо перекликалось с напряжением на лице. И, чему Антон был искренне рад, Алёна не пыталась приободрить его улыбкой или спросить, как дела. Просто кивнула в знак приветствия, не размениваясь на излишние жесты. Она тоже понимала, как обстоят дела. И что им требовалось по факту — это сухие пояснения. Они встали под лестницей, ведущей на второй этаж. Это был самый тихий закуток возле пожарного выхода, так что какое-никакое, но удобство, для их дела было обеспечено. — Поговорила? — поинтересовался у неё Ромка, и Алёна чуть кивнула, на всякий случай всматриваясь за снующими школьниками в дверном проёме за Ромкиной спиной. — Поговорила, — отозвалась она. — Надеюсь, не пиздились? — хмуро спросил Рома. — Нет, ты что! — возмутилась Алёна, — Я просто на тонах повышенных говорила. Ну и пришлось за ворот схватить, чтобы припугнуть. Но до чего-то страшного не дошло. — Так, нарыла что-нибудь? Алёна кивнула, а потом, хмыкнув как-то невесело, ответила: — Врёт. — Точно? — уточнил Антон. Этот ответ взбудоражил его сильнее, чем он рассчитывал. Этого, возможно, и стоило ждать — ведь вчера всё было, как на ладони. Однако услышать это напрямую от другого человека ощущалось совсем иначе. Алёна, посмотрев на него, кивнула без промедления. — Точно. Причём даже не врёт — пиздит внаглую, — она покачала головой, — И глаза бегают. — Может, заволновалась? — спросил Ромка, и Антон закусил щёку с внутренней стороны. Он слишком увлёкся, забыл даже такой примитивный вариант. — Я так тоже вначале подумала, — Алёна кивнула, — Но я только-только начала с ней говорить — а она стоит белая. Сразу всё поняла. И в глаза не смотрела. А потом вообще начала путаться, — она зажестикулировала. — А как она тогда, блять, директору, милиции — всем напиздела, а тебе зассала? — Ромка упёр руки в бока. Все трое застыли. С одной стороны — всё это встревало в тупик. Замечание было грамотное. Нельзя так просто осмелеть и растерять всю смелость. Тем более у Алисы с Алёной никаких личных разборок не было… «Думай» Антон вгляделся в Ромку, напрягая голову. Всё было откровенно сложно. Когда Антон только пришёл сюда и был вынужден выгрызать себе место в классе вечным соперничеством с Ромкой — это казалось легче. Но суть в том, что это и было легче. Ему стоило брать в расчет, что Ромка никогда не петлял, не обманывал, не строил планы. Он действовал исходя из собственной натуры — открыто и напролом. Задействуя силу, как преимущество. Поэтому и бороться с этим было легче. Антон чувствовал себя так, будто снова играет в шахматы. Чувство знакомое, ещё не слишком позабытое. И играть в шахматы именно со Славой было особенно нелегко. Потому что Антон боялся допустить промах и переживал всё сильнее, едва совершал его. Руки холодели вне зависимости от тепла в комнате. Сейчас по другую сторону поля не Ромка, простой и понятный. У его соперников другая манера. Долговременная, терпеливая, внезапная. Острее, чем у Ромки, пусть и не такая болезненная в прямом смысле слова. Антону нужно было под это подстроиться. Алёна уже поговорила с Алисой. Та не глупая — сложит дважды два и поймёт, откуда ноги растут. А точнее, поймёт, кто стоит за Алёной. И вряд ли это останется неразглашённым. Время уже идёт. Ему нужно думать быстрее, потому что Алиса наверняка успела рассказать об этом Славе, наверняка они… Антон приоткрыл рот. Слава. Сознание подхватило мысль и начало работать в нужном направлении, приправляя это заодно и свежим воспоминанием со вчерашнего дня. Из курилки. Как Алиса сидела на подоконнике, как Слава стоял рядом с ней. А когда Антон вошёл, то Слава ей что-то втолковывал. Объяснял. — Я думаю, — хрипло произнес Антон, — Дело в том, что ты с ней один на один была. Славы рядом не было. И он не ждал, что ты позовёшь Алису на разговор. — Вроде того, — Алёна передёрнула плечами, — К чему ведёшь? — Она не знала, что делать, — Антон чуть прикусил губу, — А наверняка в этом Слава замешан. И она не знала, как действовать, потому что план общий, и о тебе, — он посмотрел на Алёну, — Речи в нём не было. — Допустим, — Алёна кивнула, — Это похоже на правду… Я всё равно не уверена, правда — Славе это зачем? — Я не знаю… — Антон покачал головой, — Просто я вспомнил, что когда вчера зашёл к ним в курилку — он будто убеждал её в чём-то… Может, говорил, что делать, как делать… Что говорить, например. На какое-то время между ними застыла вязкая тишина. Антон не знал, насколько его мысль достоверна или оправдана. Он мог ошибиться на раз-два, но как будто бы это было похоже на правду. — Короче, — они с Алёной посмотрели на Ромку, — Если она пиздит — то придётся жать до конца, — он посмотрел на Антона, — В итоге действовать по плану твоему будем? Антон кивнул. Они, конечно, могут получить громадный выговор, но Ромка знал о последствиях. — Какому плану? — нахмурилась Алёна. И она, если согласится, тоже будет понимать, чем всё обернётся. Антон не знал, в ад они катятся или идут на пути к справедливости, но ему не к кому было обратиться. Если клевета была, а он в этом уже почти не сомневался, то обвинение было слишком серьёзное. Все они — не взрослые: умом не блещут. И встревать в разборки между взрослыми — рискованная идея. А Слава и Алиса, которые взялись за такую клевету, были похожи на детей, которые случайно взяли в руки автомат. Вряд ли они трое узнают что-то новое, но стоит попытаться. И додумать что-то ещё до того момента, когда милиционер придёт в школу. Антон посмотрел на Алёну. — Нам понадобится твоя помощь.

***

Он знал, что пытаться забрать ключ от кабинета с вахты и проникнуть туда практически под самым носом у директора — это идея, которая доведена едва ли не до абсурда. И более, чем искренний скепсис в глазах Алёны дал ему об этом понять. — А что ты там найти думаешь? — поинтересовалась она, засунув руки в карманы школьных штанов, и Антон истолковал этот жест, как недоверчивость. Он попытался объяснить очень терпеливо и убедительно: — Звучит, конечно, не очень, — он вздохнул, — Я просто думаю… Мы можем там найти какую-нибудь записную книжку? Или папку со сведениями… — Мне кажется, что могли там всё перерыть, — с сомнением произнесла Алёна. — Вряд ли… — Ромка покачал головой, — Дело в комитет они пока не передавали… Так что если осмотрят — то так, на полшишки… А вот когда уже полным ходом возьмутся за то, чтоб сажать — то уже камня на камне не оставят… Антон кивнул. — Когда вчера меня спрашивали про Алису, то про кабинет ничего не сказали… Так что мы, может, ещё что-то найдём… — Так, — Алёна потёрла переносицу, — Хорошо. — Ты можешь помочь? — уточнил Антон. Она посмотрела на него ясным взглядом: — Если и начинать так действовать, то после третьего урока. — После какого? — Антон не сдержал возмущения, — Ты хоть представляешь, как это долго? — А что ты предлагаешь? — она зажестикулировала, силясь унять его суету, — Перед носом у Степана Геннадьевича ключ брать? — Антон длинно выдохнул, и она, поняв, что нащупала верно, продолжила гнуть свою палку, — Тем более если отвлечь его — то только на длинной перемене. Третья — самая ближняя. Ещё два урока. Антон понятия не имел, что будет на них делать. Пережить первый урок было легче, едва он думал о том, что они начнут действовать сразу. Проклятье, он вечно призывал себя к терпению. Но оно так быстро таяло, едва речь начинала заходить о конкретных действиях. Его сжирал страх, что все может провалиться. Это как тянуть время перед ходом в шахматах. — Милиционер придёт к половине первого. Может, позже, — Антон вздохнул, переглянувшись с Ромкой, и тот с готовностью убедил: — Быстренько прошвырнёмся… Там вряд ли дохера всякого. — Как знать, — Алёна пожала плечами, — В любом случае — я помочь могу. — Слушай… — Антон, чуть прищурившись, развернулся к ней, и на весь этаж прогремел звонок, от которого все трое поморщились. Он перекричал шум, — А почему ты помогаешь? Ученики хлынули в дверной проём и подсуетились по пути к лестнице. Алёна чуть улыбнулась. — Он хороший был, — и поспешила пояснить, — Психолог. Так что я в это не верю. И просто так оставить не могу, — она пожала плечами и, чуть склонившись к Антону с Ромкой, произнесла, — Давайте тогда после третьего урока встретимся тут же… Вы так согласны? — Да, — Антон кивнул и пересёкся с Ромкой взглядами. Внутри защекотало знакомое ощущение опасности. Либо они совершат полную глупость, либо найдут что-то важное. Либо ни то, ни другое, и этот осмотр будет бесполезным.

***

Следующие два урока показались Антону вечными, но он заставлял себя уткнуться в страницы учебника, хотя мысли уходили куда дальше класса. Он чувствовал, что Ромка тоже не ведёт себя, как обычно, а значит, возможно, тоже переживает. Антон старался пораскинуть мозгами, где конкретно в кабинете Евгения Сергеевича что-то можно найти. Шкафов там предостаточно — тот успел заполнить их всякими книжками, тетрадями и чаями за пару месяцев. Но должно же там что-то ещё быть? «Выдвижные ящики в столе» — сделал он мысленную пометку. Нужно начать сразу же оттуда. Со звонком на третью перемену они оба вскочили со своих мест и снова раскланялись перед Бяшей, героически выдержав его истерическое «Вы ещё и жрать со мной не будете, уебки?!». Даже ещё раз со всей осторожностью попросили его прикрыть их, из-за чего взгляд был настолько уничтожающий, что Антон даже не знал, смотрела ли на него так уничижительно родная мать. Вахту великодушно взял на себя Тихон и, вытолкав Бяшу в коридор, благополучно направился с ним в столовую, горланя на всю ивановскую: «Нахуй этих мудаков, ты мне булку должен!». Они с Ромкой позволили им себя обогнать, а сами тем временем спустились на первый этаж. С каждой ступенькой пальцы леденели всё сильнее, будто он окунал их в жидкий азот. Алёна ждала их под лестницей, и Антон при виде неё выжидающе приподнял брови и спросил аккуратно: — Они уже в столовой? — Да. Я их вперёд пропустила, чтобы видеть, — она прикусила нижнюю губу, — Вроде ничего странного на уроках не было… Сидели рядом, да и всё… Даже взгляд не бросили. — Хуево, — лаконично изрёк Ромка, и Антон молча с ним согласился. Да уж. Не очень хорошо. Антон даже не мог сказать, что это значило. Что они что-то поняли и пытаются выпутаться. Или что они ничего не ждут, что, как будто бы, не очень похоже на Славу… — Ладно, — он выдохнул, — У нас времени не очень много… Давайте тогда. — Так, — Алёна заправила прядь волос за ухо, — Вы просто выйдете и за угол встаньте. Я его с вахты отведу. А вы ключ быстро берите. — Бля, а как мы его вернём-то… — нахмурился Ромка, и Антон так уверовал в собственную глупость, что чуть не послал план в бездну. Ну почему у него будто отнялось всё, что он прежде в себе уважал? Почему будто последние мозги отпали с такими событиями, и он научился продумывать путь из пункта А до середины, не доходя до В? Так же быстро, как он вмиг заледенел, он тут же собрался. Мозг бешено работал и подбрасывал одну идею взамен другой. — А я откуда знаю? — Алёна нахмурилась, — Это ваш план. — Я знаю, как мы вернём, — Антон кивнул, — Ты просто действуй, дальше мы разберёмся. Она посмотрела на них долгим взглядом, а потом, кивнув на длинном выдохе, аккуратно скользнула в дверной проём. Пока ещё учеников было много — все держали путь в столовую, и Антон очень надеялся, что они с Ромкой успеют смешаться с ними и хоть не быть такими заметными, откровенно забирая ключ с вахты. Они оба вышли в фойе около вахты и шагнули за угол. Краем уха Антон услышал добродушный голос Алёны. — Да пойдёмте-пойдёмте! Девчонки чай вам нальют! Чего Вы скучать тут будете? — Да уж прям — скучать, — засмеялся Степан Геннадьевич, и Антону даже стало немного стыдно за то, что они пытаются надурить этого дедушку. Лишь бы у него потом не было проблем… Учитывая, что камер в школе уж точно нет — то всё должно пройти гладко. — Степан Геннадьевич, да Вы не стесняйтесь! — протянула Алёна, — Всё равно все завтракать идут! И Вы давайте с нами! — Молодёжь, сидите там сами кушайте, я тут… — Да прям — молодёжь! — Алёна хмыкнула, — Вы фору нам ещё дадите! Всех тогда запутали. Глеб до сих пор думает, что Вы в КГБ работали… — Глебу книжек бы читать побольше, а не диски свои слушать… — фыркнул охранник. Алёна сказала что-то ещё, но невнятно. Последовала тишина в пару секунд, и Антон услышал заветное поскрипывание стула, — Пошли, я с Вами чаю выпью немного… — Пойдёмте-пойдёмте! — радостно заголосила Алёна. — Быстро она, — тихо кинул Антон Ромке, и тот нервно усмехнулся: — Тут учителя и охрана не только Погорельскую любят. Они выждали с десяток секунд — достаточно времени, чтобы Степан Геннадьевич с Алёной успели зайти в противоположный коридор к столовой. Выглянули как раз вовремя: за тем углом будто прощальным взмахом скрылись кудри Алёны, и Антон едва заставил себя сглотнуть. Поток учеников заметно поредел, но им с Ромкой всё равно было, с кем смешаться. Вахта пустует. Степан Геннадьевич уведён. Все карты на руках. Он заставил себя двинуться вперёд, и Ромка последовал за ним. Сделаю вид, будто ищу по журналу конкретного преподавателя. — Ты бери ключ, — аккуратно бросил он Ромке, — Я тебя закрою немного… Девятый кабинет. Тот едва заметно кивнул, и, когда они приблизились к столу вахтера, каждый начал выполнять свою часть работы. Антон перевернул подрагивающими пальцами страницу журнала, вглядываясь в записанные ручками фамилии и номера классов. На всякий случай глянул вдоль строчек — кабинет номер девять за вчерашний вечер и сегодняшнее утро никто не брал. Он наткнулся на одну из ранних записей того утра, выведенную округлым почерком, и сердце сдавило болезненным ощущением. Ласточкин. Это был последний раз, когда он записал кабинет на свою фамилию. Он прикрыл глаза, едва представил, как Евгений Сергеевич зашёл в фойе, дыша свежей апрельской прохладой и парфюмом, как обратил внимание на подозрительный и презрительный взгляд Степана Геннадьевича, с которым он наверняка вежливо поздоровался, как шёл по коридору, напрягаясь от тяжести и отвращения на лицах, встреченных по пути… Возможно, он даже до кабинета не дошёл. Ромка тем временем отогнул металлическую дверку и легким движением подцепил ключ, висящий среди остальных. Они пересеклись взглядами с Антоном и, кивнув друг другу, широкими шагами направились обратно — в широкий холл на первом этаже. Антон даже был уверен, что они оба задержали дыхание, проходя мимо директорской. Наступало время для второй самой волнительной части — это открыть дверь в класс и войти, ни на кого не нарвавшись. Кабинет Евгения Сергеевича был самым дальним по коридору, так что «случайно забрести» туда не получится. Туалет находился ближе к выходу из коридора, курилка — в другом крыле. Ромка вставил ключ в замочную скважину и аккуратно повернул, стараясь действовать не слишком громко. «Два оборота, — с жалящей тоской подумал Антон, — Он всегда на два оборота закрывал» Раздалась характерная пара щелчков, и Ромка приоткрыл дверь, резко высунув ключ. — Бегом! — шепнул он. Они быстро шагнули внутрь, дернули ручку на себя, и Ромка от волнения даже выронил ключ, умудрившись для верности отправить его пинком кроссовка подальше. Антон лишь краем глаза успел заметить, как тот, блеснув, проскользил по полу, прямо под тумбочку, где обычно стояли чашки или печенье. — Сука! — выругался он и кинулся к тумбочке, скорчившись около неё, чтобы заглянуть вниз, — Это ж, блять, так надо… Антон оглядел всё вокруг, и губы сжались. Кабинет выглядел точно таким же. Прежний коврик. Чашки на полках. Та, из которой обычно пил Антон, чуть поближе. Видно небольшую трещинку на ней. Кресла, книги, электрический чайник, оставшийся на месте. Картина с цветочками на стене, на которую Евгений Сергеевич иногда заглядывался, если о чем-то рассказывал. Здесь даже до сих пор немного пахло его парфюмом. И всё это так по-родному и забыто одновременно. Будто все краски выцвели. Это было место, где Антон хохотал, ревел, как маленький, изливал душу и восстанавливался морально. И он испытал иррациональную тоску от того, что Евгений Сергеевич будто с минуты на минуту зайдёт внутрь. Но парадокс был в том, что не зайдёт, и Антон здесь остался один. Практически. — Нихера, — Ромка, достав ключ, оглянулся, — А уютно он тут себе намутил… Коврик вон какой, — он с сомнением оглядел лаконичный серый ковёр между кресел. — Да, — туманно протянул Антон, с нервным смешком подумав о том, что Ромка смотрелся среди всего этого почти комично, — Тут все, как и было… — А ты думал, что они тряпками всё накроют? — хмыкнул Ромка, засовывая руки в карманы, и Антон сардонически усмехнулся. — Смешно, — они так постояли какое-то время, после чего Антон немного пришёл в себя и заговорил рассеянно, но более вдумчиво, — Так, время же идёт… Давай осматриваться… — А с чего начинать-то надо? — уточнил у него Ромка, когда Антон прошёл в центр кабинета, оглядевшись. — Ты посмотри по книжным шкафам. Я — выдвижные ящики в столе, — коротко дал он указания, и каждый занялся своим делом. Было слегка дискомфортно так беспардонно рыться в чужом пространстве, но Антон настроил себя на бесстрастность, поэтому рылся в столе со всей хладнокровностью. Под руки ничего толкового не попадалось. Один выдвижной ящик был чисто деловой: бумага для печати, карандаши, ручки, точилки… Канцелярское изобилие, не иначе. Во втором были отчёты, документация… Небольшая кипа файлов, и Антон, прошедшись коротким взглядом по каждому из них, не обнаружил ничего примечательного. И начинал переживать всё больше. От ящика к ящику толковой информации не было. Вдруг действительно что-то важное уже забрали? Но Ромка же говорил, что пока дело в комитет не передали… Вдруг начнут действовать только с согласия милиционера, попросившего лично заняться делом? Он прикусил губу, выдвинув последний ящик. На глаза бросилась старенькая записная книжка, и Антон, встрепенувшись, потянулся к ней, с величайшей осторожностью вытащив наружу. Внутри был однозначно почерк Евгения Сергеевича. Да и вся она изнутри была исписанная, наверняка же… Антон вчитался в буквы. Колесникова. 12.03.01. Была в хорошем расположении духа. Регулярность приёмов выправилась. Впервые за долгое время согласилась выпить чай. Выполнила домашнее задание и подошла к нему с энтузиазмом. Понемногу становится увереннее и говорит чуть громче… Антон нахмурился и вернулся глазами к дате. Почти два года назад. Ещё слишком ранняя дата, нужно дальше… Это был ежедневник с пометками про пациентов. Антон вспомнил, что мимолётом видел его на самых первых приёмах с Евгением Сергеевичем. Чаще всего он был на столе — в руки его брали редко, однако он всё же был. И если сведения об Антоне там были, то и про Алису должны быть однозначно. Антон задвинул ящик обратно и распрямился, держа записную книжку в руках. Это привлекло внимание Ромки, который, в свою очередь, корячился над кипой салфеток самых разных мастей, пытаясь найти среди них что-то криминальное или хотя бы не такое пёстрое. — Ну че, нашёл там что-нибудь?.. — поинтересовался Рома, и Антон согласно промычал, старательно листая вплоть до конца. — Здесь остался его ежедневник старый… — пробормотал он, вчитываясь, — С пометками про пациентов. Ромка прикрыл шкафчик и подошёл к нему, вставая рядом и точно так же упираясь взглядом в листы. — Тут про неё точно есть? — уточнил он, нахмурившись. У Антона обледенели все пальцы. Он сам не знал, почему, но волнение окутывало его так интенсивно, что в какой-то момент появилось чувство, будто ему не стоит сейчас лезть дальше. Риск ситуации это всё только подстегивал, и Антон сглотнул, ощущая сухость в горле. Так, ладно. Они уже нашли, скорее всего, что-то толковое. Сейчас точно не стоило поворачивать назад. — Чего ты? — тихо поинтересовался Ромка, и Антон, встрепенувшись, покачал головой. — Ничего. Задумался. Но она, вроде, должна быть тут. После середины две тысячи второго даты скакали очень быстро. Буквально страницы хватило на то, чтобы перескочить с апреля на август, с августа на ноябрь, а дальше всё шло в обыкновенном темпе. Видимо, это был тот период, когда Евгений Сергеевич и его невеста переезжали в посёлок. Антон оглядел даты, когда начал подбираться к концу. — Конец две тысячи второго. Сейчас и наши даты пойдут уже… — вполголоса сказал он. И, спустя ещё пару листков, Ромка встрепенулся, ткнув пальцем в нужном направлении: — Вон! Твоя фамилия. Антон с готовностью впился взглядом в указанное место. И действительно, там была никак иначе, как его характеристика. Январские даты. Это были первые приёмы. Генеалогия. Мать. Отец. Сестра. Это было изображено схематически, но походило на семейное древо. Ячейки мамы с папой повыше, идущие от них стрелки к Антону и Оле. Небольшие приписки. Присутствует контроль с родительской стороны. Напряженная ситуация в семье. Провокация панической атаки. Доброжелательный, — у Антона дрогнуло сердце, когда он понял, что это пошли его характеристики, — Спокойный. Хорошо формулирует мысли. Понимает себя. Доносит чувства очень понятно. Не совсем осознает весомость некоторых проблем. Часто говорит «Не у меня одного так…», «Мои родители — все равно хорошие люди». Антон даже и не задумывался о том, что его так можно охарактеризовать со стороны. Ему эти формулировки казались очень… целесообразными. Однако будто не совсем применимыми к нему нынешнему. Возможно, это означало, что какой-то личностный рост у него всё же произошёл. — Тох, — тихо позвал его Ромка. И что-то в его охрипшем голосе заставило Антона оторвать взгляд от листа в ежедневнике и посмотреть на Ромку, — А ты ему говорил, ну… Про меня? Когда-нибудь? Антон не стал колебаться с ответом. — Да, говорил. Но почему-то взгляд отвёл. Всё ещё было нелегко сознаваться и говорить об этом с Ромкой. Тем более если учесть то, что они уже очень давно не затрагивали эту тему, а тут было понятно, о каком контексте речь. — Говорил… — повторил за ним Ромка, кивая будто сам себе. Антон попытался немного объяснить: — Я ему не всё говорил, конечно… — А ты когда сказал? — поинтересовался Ромка. — В феврале… — выдохнул Антон, — Тогда сложно было. Ну, мы ещё «Плаху» на уроке обсуждали, — он чуть смутился: это всё таким далёким казалось. И будто не взаправду. Они с Ромкой тогда оба вели себя просто отвратительно. И все эти события были искренне хреновыми. Антон решился посмотреть на Ромку, — Тогда правда было плохо. Я даже не знал, что мне делать… В Ромкиных глазах отразилась горечь. Наверняка и он сам не с теплотой вспоминал тот период. И, возможно, только после того, как увидел реакцию на случившееся с Евгением Сергеевичем, понял, насколько тот был важен в жизни Антона. И как много, скорее всего, было высказано в этом кабинете. Ромка кивнул, а потом спросил так, будто это его терзало: — Слушай, а ты все ещё?.. Сердце у Антона вначале замерло, но не от контекста сказанного, а от того, что за дверью, в тишине коридора, послышались звуки шагов. И он вмиг обледенел, потому что шаги становились всё ближе и ближе. Рядом была только директорская. Туалет уже прошли. Кто бы там ни был, он целенаправленно шёл в кабинет. Резко вскинувшись, Антон произнёс одними губами: — Кто-то идёт! Ромкино лицо, до того вдумчивое и чуть взволнованное, на мгновение ответило ему непониманием, а после озарилось настоящей паникой, когда он обернулся ко входу и рванул туда. — Сука, дверь! Антон с досадой вспомнил о том, что они не заперли её, потому что Ромка уронил ключи, а после они оба забыли об этом. Если это будет преподаватель, Степан Геннадьевич, который заметил отсутствие ключа, или, что ещё хуже, директор — проблем им не избежать. Причём огромных. Этот кабинет был фактическим местом преступления, если дело двинется с мёртвой точки. «То, что мы тут роемся — это уголовное правонарушение…» Адреналин резко выбросился в кровь, и Антону пришлось чуть ли не за доли секунд оценивать обстановку. Ящики они успели закрыть, Ромка тоже прикрыл шкафчик, когда они читали записную книжку. Нет следов, будто здесь кто-то копался… А шаги уже слишком близко — Ромка попросту не успеет… Если он попытается закрыть кабинет, щелчки прозвучат на весь коридор — снаружи услышат, и они только выдадут себя. Можно попытаться выйти через окно — это был первый этаж. Но у вошедшего мог быть и запасной ключ… И однозначно поймут, что младшие ребята не могли так просто спрыгнуть с окна, их сразу вычислят… Краем глаза Антон взглянул на шкаф около входа. С широкими дверцами, высокий. Евгений Сергеевич вешал туда пальто или клал зимнюю обувь. Антона будто током шарахнуло, и он лихорадочно облизнулся. Выбора нет. Действовать придётся очень быстро. Он рванул за Ромкой и, до того момента, когда тот успел вытащить ключ из кармана, подлетел к нему, схватив за ворот свитера, и потянул на себя. С Ромкиных губ сорвалось изумленное восклицание. Но он даже не успел ничего сказать — Антон открыл дверцу шкафа и рывком втащил туда Ромку, а затем шагнул сам, прикрыв со всей аккуратностью. Их обоих окутала темнота. Сердцебиение дубасило по вискам, и сквозь него Антон слышал собственное и чужое загнанное дыхание, будто они пробежали не пару квадратных метров. Как раз в тот момент, когда дверца шкафа бесшумно прикрылась, ручка щёлкнула, и в кабинет вошли. И явно растерялись. Или насторожились. Антон слышал эти эмоции в чужой поступи шагов. Поначалу уверенные, они заметно поредели и приглушились, будто кто-то передвигался по классу с тщательной внимательностью и осторожностью. Возможно, проверяли, не стащили ли что-то отсюда. Записную книжку Антон со страшным напряжением сжимал в руках. Её он точно не отдаст. Так близко было хоть что-то, похожее на ответ. Как Антон мог от этого отказаться? Они оба задержали дыхание, и только сейчас, при всем напряжении и неоднозначности ситуации, Антон обратил внимание на то, что они с Ромкой были практически нос к носу, потому что шкаф был предназначен для пальто, а не для двух взрослых парней. Чужие тихие, мерные выдохи теплом проходились по лицу Антона, и он был готов поклясться даже в этой темноте, что Ромка смотрел на него. Его рука вцепилась Антону в плечо, они находились друг к другу очень близко. И всё это веяло какой-то странной интимностью, от которой у Антона начали краснеть уши, а внутри будто пошевелили угли, выбросили пепел, подожгли спичку, и остывший очаг снова начал разгораться. Через крошечную щель света он видел Ромкины губы, и те были поджаты, будто тот сам был смущён от ситуации. А тепло его тела Антон ощущал своим собственным, из-за чего хотелось протяжно выдохнуть и хоть немного отстраниться. Или, что куда лучше — прижаться. Всё это не выглядело и не ощущалось дружественно, поэтому он чувствовал себя на стыке взбудораженности и ужаса от происходящего. И при этом всём ему приходилось краем уха фиксировать чужие движения по кабинету. Они оба застыли, когда шаги начали приближаться вдоль стеллажей прямо к их шкафу. «Пожалуйста» — взмолился Антон, зажмурившись и неосознанно прижимаясь к Ромке, будто стараясь уменьшить их обоих. Ромка чуть обхватил его, пытаясь то ли уменьшиться точно так же, то ли чуть успокоить Антона. Вошедший остановился прямо перед шкафом, и Антон как в кошмарном сне смотрел на то, как свет преломляется от теней тянущихся к дверцам рук. Сука, какая же несправедливость! В нём буквально шипели и грохотали эмоции: смущения, ужаса и злости. И нелегко было сносить такой шквал. Он был готов впиться в преподавателя зубами, лишь бы вытребовать своё право на пересмотр дела засчет той же записной книжки или вещей, которые они могли ещё найти, но просто не успели! Он как в кошмарном сне смотрел на то, как полоса света становится всё шире по мере того, как медленно открывали дверцы шкафа. Являя им до крайности удивленную Алёну. — Мать честная! — живо воскликнула она, шарахнувшись от них точно так же, как они от неё — в заднюю панель шкафа. — Блять! — от облегчения громко рявкнул Ромка, — Ты нас пиздец напугала! Было видно, что он старательно сдерживался от эпитетов позабористее, в то время как сам Антон и слова выдавить из себя не мог — уж слишком сильная перемена эмоций, её нужно было переосмыслить. Он длинно выдохнул, расслабляясь всем телом и чуть отстраняясь от Ромки. — Вы в Джеймса Бонда поиграть решили? — Алёна выгнула бровь, — И почему дверь не заперли? — Забыли, — съязвил Ромка, выходя из-за шкафа и бросая на Антона взгляд через плечо, убеждаясь, что с ним всё в порядке, — А ты чего пришла? — Наши со Степаном Геннадьевичем сидят, я решила подойти помочь, вдруг надо… — Алёна пожала плечами, а потом, посмотрев на Антона, поинтересовалась, — Всё хорошо? — Да, — выдохнул он, — Я просто напрягся очень… — Ну, я догадываюсь, — она невесело хмыкнула, растирая предплечья, а потом кивнула головой на ежедневник, который Антон всё ещё стискивал в руках, — А это что? Он, вспомнив о записной книжке и информации, которую она содержала, быстро оживился и шагнул из шкафа, подходя к ним обоим и говоря всё ещё растерянным после недавнего испуга голосом: — Мы рылись в ящиках, и я нашёл ежедневник. — Там про Погорельскую есть, — Алёна уже даже не спросила, а утвердила и, дождавшись кивка Антона, неловко хмыкнула, — Вы успели что-то посмотреть, или я раньше пришла? — Не, тебя раньше услышали, — Ромка покачал головой, а потом выжидающе посмотрел. Понятно всё было без слов. Как раз прозвенел звонок, и они трое вздрогнули от громкого звука. Перемена кончилась. Времени у них в избытке не было, поэтому Антон подсуетился, шустро раскрыв записную книжку ближе к концу и скрепя сердце обходя собственные характеристики. Чего греха таить, ему было действительно интересно узнать, что о нём писали. Может, у него появится возможность. Но сейчас приоритет был другой. — Нашел, — одними губами произнёс он и, чуть распихав Алёну с Ромкой плечами, встал между ними около стола, водрузив ежедневник на ровную поверхность и позволяя им обоим склониться над ней. — Ого, — протянул Ромка, — Слушай, а она-то раньше намного стала ходить, чем ты. С декабря ещё. — Да уж, — задумчиво пробормотал Антон. Странно, что они проглядели её фамилию. Он вспомнил, как встретил Алису в тот день, когда Евгений Сергеевич перенёс всех с четверга на вторник. Она тогда выглядела такой непривычно-взволнованной. Он тогда подумал о том, что это мог быть её самый первый приём. И, возможно, она поэтому не обсудила с Антоном обстоятельства их первой встречи, когда увидела их со Славой в библиотеке. Может, постеснялась. Или не хотела, чтобы кто-то знал. А оказывается, что она на тот момент ходила почти два месяца. Антон вчитался в характеристики. Погорельская. 22.12.2002. И точно. Первый приём был за пару недель до Нового года. Мать — агрессирующая сторона. Отчим — более добродушная. Больше информации не предоставилось — клиенту тяжело говорить дальше. Антон поджал губы. Он помнил, что мать у Алисы была не сахар. И как минимум увидеть это зафиксированным было немного странновато. Будто беспардонно лезть в чужую жизнь. Взгляд пробежался по лаконичным предложениям. Вежливая. Часто улыбается. Прямой взгляд, будто хочет чем-то поделиться. Но ощутимая неловкость в языке тела. Заламывает пальцы. Болтает ногой. Не может усидеть на месте. — Ну… — произнесла Алёна, почесав затылок, — Вроде, пока без чего-то странного. Всё по делу. Да и на Алису похоже, ничего лишнего… — Первый приём только пока, — внёс смуту Ромка, но с этим утверждением спорить никто не стал. Антон двинулся дальше, в то время как рядок оставшихся страниц редел все больше — они добрались почти до конца записной книжки. Погорельская. 29.12.2002. С охотой выпила чай. На сеансе чувствует себя спокойно. Поведение очень добродушное. Неловкость всё ещё присутствует, но меньше. Нижняя надпись была подчеркнута. На откровенный разговор выходить пока не хочет. Старается говорить на отвлечённые темы. Он, нахмурившись, повернул ещё одну страницу. Погорельская. 09.01.2003. Поделилась рассказами с детского периода. Мать отстранена, много работает. Бабушек, дедушек нет. Отца нет. Предоставлена сама себе. На приёме была достаточно разговорчива. Нередко задавала ответные вопросы. Живой интерес. Но отсутствует понимание, что разговор ведётся с психологом, а не с собеседником. Даты приёмов сменялись одна за другой. Погорельская. 16.01.2003. Весь приём пересказывала сюжет незамысловатого мультфильма. Активно демонстрировала иллюстрации. Разговор о жизни самого клиента не вёлся. — Да уж, — Алёна хмыкнула, — Я пока не вижу толком ничего такого… Он же совершенно спокойно её оценивает. Да и на правду похоже всё записанное. — Может, сразу к концу подойдём? — предложил Ромка, но Антон покачал головой: — Можем что-то важное упустить… Погорельская. 23.01.2003. Была непривычно молчалива на приёме. Впервые речь зашла о семейных взаимоотношениях. Про отчима вскользь упомянула, что он почти не участвует в конфликтах. На вопрос, применяет ли мать физическое насилие, ответила резко отрицательно. А на вопрос касательно оскорблений замолчала и посмотрела в глаза. До этого отказывалась от домашних заданий, несмотря на просьбы выполнять их. В этот раз настояла на том, что выполнит к следующему приёму. Так, уже какие-то зацепки. Как минимум то, что мать действительно была не последней причиной тяжелого Алисиного настроения. Они прошлись ещё по датам нескольких приёмов. Там особо ничего примечательного не было, но вот более любопытные вещи начинались после середины февраля. Пришла подавленной. Толком не могла говорить. Впервые расплакалась на приёме. Попросилась уйти пораньше. Очень настаивала. Дата значилась на шестнадцатое февраля. Дальше события развивались схожим образом. Разговорчивость вернулась. Настроение лучше по сравнению с предыдущим приёмом. Но взгляд тяжелый, будто очень хочет что-то сказать и не решается. Постоянный зрительный контакт, будто рассчитывает, что к ней последует вопрос. Это за двадцать первое, и Антон хмурился всё сильнее. Алиса не обозначала, в какой период до неё домогались и когда всё это началось. Но с каждой записью становилось всё тревожнее. Следующая дата была назначена на двадцать восьмое. День рождения Евгения Сергеевича. Антон вчитался. От приёма к приёму настроение меняется, но неизбежно становится подавленным. Появилась расслабленность — из-за этого перестала удерживать себя в хорошем настроении. Говорить всё ещё отказывается, пытается найти отвлечённые темы. В приёмах за второе, седьмое и девятое марта было примерно тоже самое. Евгений Сергеевич постоянно отмечал подавленность Алисы и тяжесть в приёмах. И её отказ говорить что-то большее. Последняя запись значилась на девятое марта. Очень сильно плакала на приёме. Попыталась объяснить — рассказала эпизод из детства с матерью. Присутствует навязчивое чувство, будто речь шла вообще не об этом. Сказала, что очень постарается рассказать побольше на следующем приёме. Есть вероятность, что подвергается либо травле, либо активному осуждению с родительской стороны. На этом записи заканчивались, и Антон от досады стиснул ежедневник. Он вспомнил, что всё остальное, скорее всего, хранилось в записной книжке, которую он дарил Евгению Сергеевичу на его день рождения. — Блять, и это всё… — он раздосадованно снял очки и потёр переносицу, — Я думал, что там хоть что-то будет… Антон отошёл в сторону, силясь как-то взять себя в руки, а Алёна, склонившись над ежедневником, протянула: — А ты обратил внимание на даты? — А что там? — уныло поинтересовался он, оборачиваясь к ней. Алёна бросила на него взгляд через плечо, и её блекло-зеленоватые глаза зажглись каким-то огнём пылкого интереса. — Она только по четвергам ходила? — Да… — растерянно ответил Антон. — Пиздец, — внезапно заговорил Ромка, вглядываясь в лист ежедневника, — Я понял, про что ты… — Ага, ага, — Алёна активно разгоняла их мысли, и Ромка, подойдя с записной книжкой к Антону, показал ему один из листов, исписанных приёмами с Алисой. — Здесь видно, что не раз в неделю, — он ткнул пальцами в разные даты, — Она не только по четвергам ходила. А потом стала ещё два раза в неделю к нему. — К насильнику — и на дополнительные приёмы ходить? — Алёна хмыкнула, — Всё равно как-то не верится. Антон поджал губы. И ведь действительно… Было заметно, что есть скачок между датами — выходные. А дальше точно близко стоят друг к другу. Да и двадцать восьмого февраля — это же был его день рождения! А Евгений Сергеевич всегда уходил с Антоном вместе — он попросту не мог никак задержать Алису после приёмов, она была однозначно перед Антоном в течение учебного дня… А по расписанию у них как раз учебный день заканчивался раньше. Было окно порядка сорока минут… — А ведь на самом деле… — пробормотал Антон, — Евгений Сергеевич ещё по понедельникам работал. Там стояли другие ребята. А у Алисы во вторник окно было… — Во-от, — кивнула Алёна, — Уже какие-то странности есть… — И это не всё ещё, — Рома, посмотрев на Антона, произнёс, — Я в шкафах когда рылся — там чета странноватое было… Я не знаю, конечно, подсунули ему там что-то или нет… Антон переглянулся с Алёной, пока Ромка шёл к шкафчикам под книжными полками. Спустя какое-то время копошений и сдавленных ругательств, Ромка распрямился, демонстрируя им квадратный предмет, запакованный в бумагу. — Я хер пойми, че это вообще такое, — со всей честностью сознался Ромка, — Но чет странно, что это было среди печенек, конфеток, блять… Странно, короче… — Похоже, — у Антона пересохло в горле, — На холст. Внутри свернулось какое-то подозрительное чувство, пока Ромка укладывал предмет на стол и аккуратно освободил из бумаги, в то время как Алёна и Антон встали около него, вглядываясь в то, что скрывалось под упаковкой. — Ух ты! — раздался восхищённый возглас Алёны, а сам Антон ошарашенно вглядывался в лицо Евгения Сергеевича перед собой. Это и был холст. С портретом. Причём настолько аккуратным, достоверным… Антон бы в жизни так изобразить не смог, не смог бы передать так цвета. Да и выполнено было маслом, у него бы и не нашлось денег на такие краски… Он пригляделся к мазкам, к характерным штрихам, и будто всё стремительнее приближался к преследующей его мысли. Евгений Сергеевич был изображен в полупрофиль, и Антон как наяву слышал восторженно тараторящий ему голос. — Я терпеть не могу анфас, ты уж прости! Да и профиль тоже… На нос знаешь, как обидеться могут? Вот и хорошо, что не знаешь! Вот полупрофиль, ну идеально же!.. — Это Алисин портрет, — выдал он, глядя перед собой. И даже не сомневался в том, что говорил. Тут вообще сомнений никаких нет. Её штрихи, её любимое положение лица. Даже детали, которыми она с ним делилась сама. Раздавала ему советы. Он узнавал её почерк во всём этом. — Её? — уточнил Ромка. — Точно, — кивнул Антон, — Я уверен. Они помолчали какое-то время, а потом он схватился за холст, чуть приподнимая его и ставя на ребро, чтобы заглянуть на изнаночную сторону. Наткнувшись на взгляды Ромки с Алёной, он поспешил пояснить. — Я хочу посмотреть, подписала ли она что-нибудь на обороте… Он вгляделся и обнаружил в правом нижнем углу приклеенную бумажку, на которой подпрыгивал почерк. И уже совершенно точно Алисин. Антон поднял холст со стола, развернув его окончательно, и все трое впились в буквы взглядами. Жаль, что я о дне рождении поздно узнала. Дарю попозже, но всё равно от души! Спасибо за то, что Вы делаете, Вы замечательный человек, оставайтесь таким же! — Почерк точно её, — пробормотала Алёна, а потом пояснила, — Я хорошо помню, она часто мне конспекты давала… — Тогда я вообще нихера не понимаю… — Ромка нахмурился, — Она недавно подарила, видимо. В записной книжке тот про это не написал… Антон вновь положил холст обратно на стол, и все они, глядя на портрет Евгения Сергеевича, молчали, пытаясь переварить всё то, что они нашли в этом кабинете. — У меня мысли сейчас одна страннее другой, — с подозрением произнесла Алёна, и Ромка с Антоном закивали, бормоча слова согласия. Мысли действительно были странные. Антон немного смущался собственных выводов, но как будто только такое решение и было. Алиса что, влюбилась в Евгения Сергеевича? Просто всё это выглядело так странно… Если это не влюблённость, то искренняя признательность. Но уж очень явная… Да и будут ли так старательно рисовать насильника? Или вдруг Алиса влюбилась в Евгения Сергеевича, а Слава решил вмешаться в это? Или она взревновала и решила так отомстить… В голове творилась такая Санта-Барбара, что он устрашался любой мысли, которая приходила вслед за предыдущей. И сомневался в каждой из них. Алиса казалась ему более… благоразумной, чтобы совершать какие-то глупости. — Боже, — Алёна потёрла переносицу, а потом посмотрела на Антона, — А ты когда с ней общался, ты видел подвижки какие-нибудь? — Нет, — Антон покачал головой, — Мы никогда о Евгении Сергеевиче не говорили… Алёна кивнула с пониманием, хотя и выглядела задумчивой. — А тебе не кажется, что она в него… — …Влюбилась? — Антон закончил вместе с ней, а потом закивал, — Да. Причём очень явно… Но это абсурд какой-то… — Короче, — подытожил Ромка, — Хер с этим. Додумывать не надо. Покажем, что нашли, менту, дальше он сам… Как по мне — херня её показания. Она соврала, что раз в неделю ходила. Портретики его рисовала, благодарила. Пиздежом веет. — Ещё каким… — Алёна кивнула, а потом, посмотрев на настенные часы, сказала, — Время почти без десяти… Надо уходить, сейчас милиционер придёт. Ну… Хотя бы полчаса им порыться в классе удалось, подумал про себя Антон, пока они приводили кабинет в порядок. Картину завернули в бумагу и взяли на всякий случай с собой вместе с записной книжкой, чтобы чуть что — продемонстрировать. Из кабинета вышла первой Алёна, затем Антон, держащий холст и записную книжку. И Ромка, которого они оба прикрывали собой, благодаря чему удалось закрыть дверь. Антон успокоился с концами только когда они вышли в общий холл. Присутствие ребят его немного успокаивало, потому что он бы в жизни не справился один. И каждый внёс свою лепту в это. Алёна отвлекла охранника, заметила несовпадение дат. Ромка вызвал милиционера, смог забрать ключ. Да и вылазка в кабинет оказалась не такой уж бесполезной, как он опасался. Хоть какие-то детали стали яснее, пусть дело, как будто бы, приняло только более запутанный оборот. «Жаль, что их здесь не было…» — подумал он с тоской о Полине и Бяше. Бяшу они просто не успели бы ввести в курс дела. Да и им нужен был хоть кто-то, кто прикроет их. Ведь если на уроке не будет и Бяши, и Ромки, то учителя подумают, что эти двое что-то затеяли. А Полины просто тут не было, и это очень бросалось в глаза… Она бы явно могла составить какую-нибудь версию. А Бяша бы разглядел ситуацию с более эмпатичной стороны. Пока они шли к вахте, Антон попросил Ромку аккуратно взять у него холст и записную книжку. Около входа в школу уже сидел Степан Геннадьевич. Рядом была чашка с чаем, а лицо у него было румяное и довольное. Видимо, все-таки позавтракал. Антон чуть улыбнулся, пока Ромка спрашивал. — Степан Геннадьевич, а сюда мент не приходил? — Мент? — тот нахмурил густые седые брови, — Не приходил. А что такое у нас? Случилось чего? — Да не, — пока Ромка беспечно болтал с охранником, Антон наклонился, чтобы завязать шнурки на школьных кроссовках, а сам в то время обхватил ключ вспотевшими пальцами. Пол был плиточный, так что должно было проскользнуть легко. Главное, чтоб его не заметили, и он сделал это бесшумно. Ну, или хотя бы как получится. — …Просто у нас тут разбирательства кой-какие идут, но мы пока ещё сами не знаем, чем всё кончится! — Ромкин голос был достаточно громкий, чтобы ключ, который Антон скользящим движением руки отправил под вахтёрский стол, прошмыгнул туда почти бесшумно. — Ну понятно, понятно… — пробормотал охранник, а Антон, вглядевшись вниз, произнёс нарочито-растерянно: — Степан Геннадьевич… У Вас там ключ, что ли, валяется? — Ключ? — тот вмиг засуетился, отчего Антон даже немного ощутил удушливую совесть, едва понял, что тот был прост, как три копейки, из-за чего так легко верил сказанному, — Слушай, а в самом деле ключ здесь… — он наклонился и приподнял его, прищурившись и вчитываясь в цифру, — Девятый, — он открыл чуть подрагивающей рукой отсек с ключами и повесил его среди остальных, — Спасибо, сынок, я что-то проглядел… — Да ничего! — Антон беспечно махнул рукой, и буквально мог ощутить, как они все трое облегчённо выдохнули. Такую авантюру, конечно, опасно было делать, но он ощутил приток чуть ли не умиротворения от того, что им удалось выйти из воды сухими. И даже кое-что нарыть самостоятельно. — Спасибо тебе большое, — тихо произнёс он, развернувшись к Алёне, и та улыбнулась ему. На её лице читалось такое же облегчение и почти что радость. — Не за что… Я правда хотела помочь, — она чуть похлопала по плечу, — И ты хорошую идею предложил. Это оказалось правда полезно… Антон выдохнул и уже хотел было ответить ей, как со стороны входа раздался глухой хлопок двери, и в фойе шагнул человек. «Вот это… — оторопело подумал Антон, глядя на его фуражку и начищенные ботинки, — Милиционер» Он выглядел, как образцовый сотрудник из всех сериалов про следаков, которые Антон видел. Ему было уже за сорок, но держался милиционер статно, а взгляд у него был спокойный и ясный, будто ему нечего было утаивать. Ромка тут же подошёл к нему, крепко пожав руку. — Здрасте, — вежливо кивнул он, а потом чуть хмыкнул, — Константин Владимирович. — Кончай с формальностями, — милиционер приподнял брови, а потом снял фуражку. Антон с Алёной попали под взор его глаз, и как-то это всё ощущалось немного странно. Взгляд был такой осмысленный, взрослый и при этом живой, будто Антон посмотрел в своё отражение на чистой водной глади. — Здравствуйте, — поздоровался он, а Алёна кивнула в знак вежливости. Константин Владимирович оглядел их обоих с пару секунд, а потом, длинно выдохнув, кивнул: — Пройдёмте.

***

В учительской было очень тихо. Ирину Петровну поставили в известность о том, что должно было происходить, поэтому стоило милиционеру пройти в директорскую и чинно поздороваться, сказав «Старший лейтенант Тихонов», как они оказались в кабинете, смежным с директорской, все четверо. А точнее они трое. И Константин Владимирович. Который, усевшись за стол, оглядел их, будто отличников перед экзаменом, и поинтересовался. — Ну? По какой причине дело задержать попросили? — последним он посмотрел на Ромку, но заговорил Антон. Не хотелось, чтобы за ситуацию, которую он сам же и создал и в которой даже косвенно был виноват, отчитывался кто-то другой. — Это я изначально запросил, извините… — он чуть стушевался, когда взгляд перевели на него. Ну да, здесь не стоило ожидать, что с ним будут нянчиться. Тут они должны были защитить право на пересмотр дела, — Мы полагаем, что Погорельская сделала ложный донос на Евгения Сергеевича. — Полагаете? — милиционер выгнул бровь, и Антон замолк, растерявшись, — Вы уж меня простите, дети, но её мать в участке рвёт и мечет из-за того, что дело не двигается. Она пока не знает, что это по моей инициативе. И пусть не знает пока. Но если вы только полагаете… — Да не только полагаем мы, — все-таки вмешался Ромка, — Он сказал, как есть. Погорельская оклеветала психолога. И мы не только полагаем, — он положил перед Константином Владимировичем записную книжку и холст, — Это в кабинете у него нашли. — А вам туда разрешали ходить? — Нет, — спокойно ответил Ромка, и милиционер длинно выдохнул, произнеся обманчиво-спокойно: — Надеюсь, там действительно что-то существенное… — Извините, — подала голос Алёна и, дождавшись, когда на неё обратят внимание, вежливо поинтересовалась, — Можно открыть окно? Здесь душновато… — Да-да, — растерянно кивнул Тихонов, — Середина апреля, а они вжарили батареи, паразиты… Да пошире-пошире, — кивнул он ей, и Алёна, почему-то обрадовавшись, открыла окно чуть ли не нараспашку. Тихонов посмотрел на них и произнёс, — Показывайте тогда, что нашли. Спустя какое-то время немного сбивчивых объяснений со стороны Ромы и Антона, Тихонов оглядел их уже менее скептическим взглядом, пока Антон продолжал договаривать: — Алёна заметила, что даты разные… То есть она ходила к нему не раз в неделю, как она до этого говорила, а два. По вторникам, до меня. И Евгений Сергеевич уходил вместе со мной… Если он её домогался — почему она начала два раза ходить? — он будто ябедничал на кого-то. И страшно переживал от того, что собственные доводы вслух звучали не очень убедительно, — И по записям в ежедневнике видно, что ей нравится ходить на приёмы… Вряд ли они неправильные. То, что там написано про меня — достоверно. А значит и про Погорельскую тоже… Так что она как минимум соврала и не сказала, что взяла ещё один день на посещение… Тихонов кивнул взглядом на холст, тихо поинтересовавшись: — А тут что? Алёна движением руки сняла бумагу, и Тихонов уставился на портрет Евгения Сергеевича. Чужое удивление выдали только приподнятые брови, но Антон был уверен, что эмоции у него точно такие же смешанные, как были у них троих, когда они обнаружили портрет. — Дела… — пробормотал он и нахмурился, когда они повернули холст другой стороной и показали ему записку. Вчитавшись, Тихонов посмотрел на них очень красноречивым взглядом, и Антон, стушевавшись, чуть пожал плечами: — Она дарила позже, чем в датах из ежедневника… Там про это не указано. Но мы и сами не знаем, как давно он её… домогался. — Походу, сейчас все это выяснять и будем… — Тихонов снова оглядел и портрет, и холст перед собой, а потом, подняв глаза, поинтересовался, — Она влюбилась в него, что ли? Они трое пожали плечами. — Мы правда ничего сказать не можем… Но просто… — Антон оглядел всё, что им удалось нарыть, тяжелым взглядом, — Я не уверен, что к насильникам относятся… так. Тихонов кивнул, произнеся растерянное: — Я уже и сам не знаю… Если окажется, что действительно… — он покачал головой, — Уж не знаю, — он потёр переносицу и встрепенулся, — Ладно. Вы идите… А Погорельскую уже позвали, наверное. Так что свободны. Все трое кивнули и, чуть неловко потоптавшись у двери, вышли из кабинета. Только Антон хотел что-то произнести, когда они шагнули в прохладный коридор, как все слова застряли в горле. Снаружи стояла Алиса. Антона будто кипятком ошпарило. Он до последнего не рассчитывал пересекаться с ней до выяснения обстоятельств, так что смог только оторопело уставиться на неё. Она, оглядев взглядом их троих, выглядела встревоженной до крайности. Наверняка напряглась от того, что её вызвали с урока. А теперь, возможно, даже поняла что-то. Алёна с Ромкой тоже замерли, и до того было непривычно видеть их всех так рядом. Алиса будто была из другого мира Антона, а сейчас будто вселенная схлопнулась. Он толком ничего и сказать не мог. Просто моргнул, в то время, как Алиса всё ещё смотрела на него. Её лицо было таким же бледным, как в последний раз, когда он её видел. И таким же напуганным. «Ты знала о последствиях, — заголосил рассудок, — Что такое обвинение не разрешить так просто» — Погорельская, ты заходишь? — раздался окрик Тихонова из кабинета, и Алиса, вздрогнув, шагнула внутрь, оставив их троих в тишине коридора. Все эти события произошли буквально за час, но Антон чувствовал себя смертельно уставшим. И эта встреча с Алисой… Он не рассчитывал на то, что снесёт её спокойно. Но всё равно растерялся. Она выглядела до того… потерянной, что он практически засомневался в содеянном. Заставил себя опомниться лишь мыслью о том, что стоит на кону. — Тоха, — Ромка чуть потрепал его по плечу, — Ты как? В норме? — Чувствую себя тошно, — признался он, понуро опуская голову, и Рома с тяжестью вздохнул. — Не кори себя… Сам понимаешь — если оклеветала, то уже не твоя проблема… — Я понимаю, — произнёс Антон с неловкой улыбкой, — Просто… Жаль, что так происходит. — Это да… — протянул сочувственно Ромка, чуть похлопывая его по спине. Антон вспомнил, как Ромка вёл себя с ним буквально вчера, после того эпизода в туалете. Он подумал о том, что, не будь здесь Алёны, он бы обнял Ромку, надеясь испытать то нежное ощущение, когда он ощущал не дружественный жест поддержки, а что-то более интимное. Алёна всё это время смотрела на них внимательным взглядом, а потом произнесла тихо: — Слушайте… Я надеюсь, что от этого толк будет, но вы не хотите послушать, что она скажет? Антон нахмурился. Он даже не был с концами уверен, хотел ли этого. Казалось, будто нет. Но он подсознательно боялся того, что Алиса может сказать ещё, находясь наедине с милиционером. И как она может завраться. — Стакан к двери подставим? — с сарказмом поинтересовался Ромка, и Алёна, выгнув бровь, хмыкнула: — Почти. Но с другой стороны. Ромка непонимающе нахмурился, а Антон, уставившись на неё, издал смешок на грани истерического и удивленного. И даже довольного. — Ты открыла окно. В кабинете. Алёна устало заулыбалась и кивнула, и Ромка, до которого дошла суть сказанного, удивленно хохотнул, прикладывая ладонь к глазам, а потом хмыкнул нервно: — Пошли тогда, что ли… Проветримся.

***

На улице было прохладно, и они предусмотрительно завернулись в куртки, прежде чем выйти наружу. Степан Геннадьевич им не возразил, потому что перемена на тот момент ещё не кончилась, поэтому из школы они вышли беспрепятственно, а уже потом, на подходе к нужному месту, Антон услышал, как звонок гремит на все три этажа. И испытал облегчение. По крайней мере, в самой школе будет немного тихо. А окна директора выходили не на уличную часть, а на лесочек около школьного стадиона, так что и там должно быть тихо. — Я надеюсь, что они там не закрыли это окно… — пробормотал Антон. Они двигались не прямо под окнами, а взяли пошире, чтобы не ходить вплотную к классам. Им следовало обойти всю школу до задних окон. — Я тоже, — поддержала Алёна. — Вряд ли закроют, — тихо произнёс Ромка, — В кабинете конкретная духотища была… — они завернули за угол и остановились. Ромка прищурился, — На то похоже, вроде… Кивком головы он указал на окно, которое находилось поближе к их краю и было распахнуто настежь. — Оно должно быть… — ответил он Ромке. Все трое придвинулись вплотную к стене и начали идти вдоль неё, стараясь пробираться тихо, чтобы не выдать своего присутствия голосами или шелестом шагов по пожухлым листьям. Кабинет Евгения Сергеевича пустовал, а в директорской было тихо, так что Антон был благодарен уже за это, потому что на подходе к нужному окну он услышал обрывок голоса Алисы. Даже зная, что его не увидят, он почему-то всё равно сгорбился, будто опасаясь попасть в чье-то поле зрения. За ним двигались так же осторожно Ромка с Алёной и, когда все они трое встали под нужным окном, то можно было прислушаться к словам полноценно, пусть Антон и напрягал свой слух со страшной силой. — Так… Ну, хорошо, — голос Тихонова был значительно ниже Алисиного, а потом и тише, и Антон часть слов мог услышать только догадками, — Действительно, такого не насмотришься нигде, очень убедительно звучит… Ладно… Как Антон понял, Алиса закончила к тому моменту, как они пришли, рассказывать о том, каким образом происходили домогательства. Тихонов шумно выдохнул, а потом заговорил потише: — Давай с тобой тогда пройдёмся… — остаток фразы Антон не услышал и в отчаянии развернулся к Ромке. Тот шепнул ему на ухо: — Дополнительные вопросы задать хочет. Антон кивнул, быстро вернувшись к сути разговора. — Хорошо, — донёсся Алисин неловкий ответ. — По Вашим показаниям домогательства начали происходить в начальных числах марта? — Да. — Ласточкин оставлял Вас после сеанса в четверг, после чего начинал действия сексуального характера? — Да, — ответы были сдавленные. На Антона самого начинала давить эта последовательность провокационных вопросов. — Вы не ставили кого-либо в известность о домогательствах со стороны Ласточкина? — Нет. — Хорошо, — произнёс Тихонов, и Антон застыл на месте. Это был весь допрос? Неужели он не принял в расчет то, что они нашли?.. Не успел он толком разволноваться по этому поводу, как со стороны кабинета раздался шелест, а затем вновь зазвучал голос Константина Владимировича, уже громче. Будто тот говорил на суде. — Пока обыск проводился в кабинете, мы нашли записную книжку Вашего, так мягко говоря, мучителя… Антон сам не знал почему, но он буквально почувствовал эту зарождающуюся Алисину панику, которую невольно перетащил и на себя, потому что ему самому было практически страшно — слышать то, как нарытые ими аргументы используются против Алисы. Будто Антон самолично её подставлял. Он был решителен вначале дня. Но почему-то сейчас переживал. Возможно, дело в том, что на деле с Алисой труднее бороться, чем в представлениях. Она всё ещё казалась Антону уязвимой. — И в этой книжке обнаружили несостыковку дат, — продолжал Тихонов обманчиво-спокойным голосом, — Как Вы сами мне буквально пару минут назад утвердили, Вы ходили к нему раз в неделю по четвергам… С Алисиной стороны донёсся едва слышный согласный возглас. — …А здесь вот указано, что Вы ходили так же и по вторникам. Последним на этот день оставался Петров, а далее в журнале у вахты отмечено, что психолог из школы уходил… А Вы говорили, после сеансов он Вас задерживал? С Алисиной стороны донеслось молчание, а потом заикающиеся слова: — По вторникам… Я не сказала… Он предложил мне посещать по вторникам, чтобы лучше… — она растерянно замолкла, пытаясь, судя по всему, подобрать слова, и только тогда Тихонов заговорил. — Он предложил? — переспросил он, — Допускаю, что так. Но Вы утверждали, что домогательства происходили чуть больше месяца. А здесь отчётливо заметно, что Вы практически в тот же период, когда они начались, начали ходить к нему два раза в неделю. И это по Вашей собственной воле? Алиса вновь попыталась аргументировать: — Я тогда ещё не сразу поняла… На лицах Ромки и Алёны, притаившихся точно так же, как и Антон, отобразилось искреннее возмущение. Вот теперь Алиса однозначно врала. Звучали эти слова неубедительно, потому что было заметно, что она пытается импровизировать на ходу. Ни она, ни Слава не ждали того, что Тихонов предъявит что-то такое. «Славы рядом с ней нет, — подумал об этом Антон, — Она теперь вообще не знает, что делать» — Ну хорошо… — Тихонов кивнул, — Это я понял. Тогда давайте дальше пойдём с Вами. Даже если мы закроем глаза на то, что Вы опустили наличие ещё одного дня посещения и зачем-то согласились на ещё один сеанс в неделю… — раздался шелест, — В кабинете так же и это нашли. Антон обменялся взглядами с Алёной и Ромкой. Речь зашла о холсте, и буквально ощущалась, что нарастающая паника Алисы сменялась ужасом, потому что на такой выпад и аргументы подобрать было сложно. Она наверняка ждала, что Евгений Сергеевич забёрет портрет домой. — Что скажете? — уточнил Тихонов, — Я вообще удивился. Я слышал, что Вы рисуете хорошо, Погорельская. Но тут действительно выложились… Душу вложили, я б сказал… Ещё приписка есть, — раздался глухой звук — Тихонов, очевидно, перевернул холст, — Если верить Вашим показаниям, то в тот момент Вас уже вовсю домогались. В записной книжке этот подарок никак не отмечен, соответственно, идёт позднее по датам… На середину марта уже однозначно. — На середину марта… — повторила Алиса. — Гражданка Погорельская, — зазвучал голос Тихонова громче, — Что скажете? Я вижу большое несовпадение деталей. Время, которое Вы заявили, не соответствует в журнале записи ключей. Степан Геннадьевич подтвердил, что уходили строго в это время. А теперь и портрет в период домогательств. Вам нравился Ласточкин? Антон вначале оторопел от таких претензий, потому что Тихонов вёл себя… вообще не как на допросах. Но потом он вспомнил, что официальным допросом это не было. Только добрая воля Тихонова. И сейчас он был настроен на результат. Занимался самым важным — выбивал из Алисы истину. Алисин голос стал дрожать так сильно, что Антон еле разбирал слова. — Я просто… Подарила. Там ничего… — сильный вздох, — Просто вначале всё… — голос её окончательно размазался: она, судя по всему, закрыла лицо руками. Послышались её невнятные всхлипы, которые в тишине звучали особенно… Жалко. Алёна поджала губы, и лицо её приобрело сочувствующе-презрительный оттенок. Эти эмоции так противоречиво вязались в выражении её глаз, что Антон понял, что они трое в этот момент были в смешанных чувствах. Потому что Алиса врала. И при этом звучала так тоскливо, так отчаянно, что Антон ощущал тяжесть. Тихонов молчал с десяток секунд, а потом его голос стал неожиданно мягким, пусть и серьёзным. И, что немного ужасало, обречённым. У Антона аж самого мурашки по затылку прошлись. — Честно скажи сейчас: оклеветала же его, да? Антон сглотнул. Этот пряник после кнута действовал безотказно. После такого давления смена интонации ощущалась куда сильнее — хотелось быть откровенным. Плач не прекратился. — Алис, — он впервые обратился к ней неформально, — Я тебя с малых лет знаю. Давить не хочу. Просто говори, как есть. Побоялась сказать, что донос ложный? И спустя несколько секунд до ушей Антона донеслись чужие, слабые слова. — Пожалуйста… — она с трудом выговаривала слога, — Пожалуйста… Не говорите моей маме… Тихонов молчал, пока Алиса продолжала из раза в раз повторять одно и то же. Антон стиснул зубы. Это было невыносимо слушать. Он не понимал, притворяется Алиса или нет. Потому что сейчас, как будто бы, нет. Мать — агрессирующая сторона. Отчим — более добродушная. Больше информации не предоставилось — клиенту тяжело говорить дальше. В записной книжке было помечено так. И это не было похоже на то, будто Алиса сейчас импровизирует. Антон теперь вообще не понимал, что происходит и в какой момент Алиса стала искренней. — Она всё равно узнает, — произнёс с толикой сожаления Тихонов, — Потому что просто так это оставить нельзя. — Ну не говорите же Вы ей… Ну не говорите! — Алисин голос срывался, и Антон, отлепившись от кирпичной стены, понял, что это конец. Тихонов выяснил, что он хотел. Они тоже выяснили, что хотели. У него больше не было сил это слушать, потому что это слишком. Он не хотел это знать. Антон двинулся вдоль стены, громко не вышагивая, и скрылся за углом. В ушах все ещё звенел голос Алисы, и ему было так необъяснимо тошно, будто он принял неправильное решение. Хотя, если судить по фактам, всё было более, чем правильно — справедливость торжествует. Однако он, продвигаясь к школе, ужасался ощущению того, будто мир вокруг сереет. — Тоха! Ромка нагнал его, когда Антон преодолел половину пути. Он шёл вместе с ним нога в ногу и упорно пытался посмотреть Антону в глаза. — Прости, что ушёл, — сухо ответил он, стараясь не звучать слишком некорректно. Ещё не хватало с кем-то сцепиться. Особенно с Ромкой, который ему помог совершенно беззаветно. — А че с тобой? — спросил Ромка, укладывая ладонь ему на плечо и пытаясь развернуть Антона к себе. Он поддался, глядя Ромке в глаза и выдавливая. — Я больше не хотел это слушать. Ромка озадаченно нахмурился и решил спросить ещё раз: — Ты жалеешь? — Нет, — Антон покачал головой, на секунду отвернувшись, а потом даже взял Ромку за руку. Она у него была сухой и тёплой, как всегда, и Антон наслаждался этим ощущением, которое проходило через его ледяные руки, — Я тебе очень благодарен, правда, спасибо… Просто, — он покачал головой и сглотнул, — Мне нужно немного это через себя пропустить. И всё… Ромка ответно сжал его руку и похлопал его по плечу другой ладонью, поддерживая, как мог. Антон кривовато улыбнулся, оборачиваясь, чтобы найти взглядом Алёну, которая тоже поравнялась с ними. Она тоже выглядела озадаченной и, посмотрев на Антона, попыталась ему ободряюще улыбнуться. Когда они зашли в школу и оставили куртки в раздевалках, то Антон почувствовал себя немного лучше. На этаже было всё так же тихо. Бедный Бяша, скорее всего, конкретно замучился тащить два их рюкзака со второго этажа на первый. Им оставалось не так много времени до конца урока, в любом случае. Поэтому следовало просто дождаться звонка и присоединиться к остальным на шестом уроке. Когда они вышли из раздевалки и направились в общий холл, то Антон был готов застонать от вновь накатившего уныния, когда Алиса вышла из кабинета Тихонова в холл и застыла, глядя на них через всё пространство. «Она наверняка думает… — с невеселым смешком подумал Антон, — Что мы не уходили отсюда. Что мы её выслеживали…» От зарёванного лица Алисы было горько, и Антон просто хотел двинуться всей этой молчаливой процессией дальше, в коридор, но она внезапно шагнула к ним навстречу, произнося хриплым голосом: — Это же вы в кабинете всё нашли? Они трое замерли, пока Алиса приближалась всё ближе. — И ты Константина Владимировича позвал… — она вперила взгляд в Ромку. Алиса не выглядела ни проигравшей, ни преисполненной местью. Она выглядела так, будто животное попало в капкан и выло, пытаясь отпугнуть звуками чужие ружья, направленные на неё. Ромка, вопреки всему, таким состраданием не преисполнился. — Я позвал, — он шагнул вперёд, поравнявшись с Алисой, — И в чём проблема? Если ты святая такая, то всё, наверное, как по маслу прошло? Или ты запизделась? Алиса замолкла, проморгавшись. Задышала, будто пытаясь немного выровнять положение, но Ромка тем временем давил. — Ты ж ложный донос сделала, да? Наврала… — он хмыкнул злостно, практически нависая над ней, — Тебя на учёт поставят, сука. Антон поморщился. Алёна чуть одёрнула его, но Ромка не обратил внимание, не пережимая хватку и продолжая давить на Алису словесно: — Молодец, че сказать, — его голос стал резким, он практически сплёвывал слова, — А потом, когда у девчонок реально такая хуйня произойдёт… Из-за таких, как ты, им никто нихера не поверит! Алиса, не дослушав конец фразы, резко развернулась назад, уйдя в другую сторону и не оборачиваясь. «В курилку» — понял Антон, а потом, сглотнув, перевёл взгляд на Алёну, которая, встав напротив Ромки, зажестикулировала. — Ты ей зачем так говоришь? — А че, блять, я не прав? — Ромка впервые на памяти Антона так откровенно гнал на девушку. Возможно, дело было в том, что он, в отличие от Антона или Алёны, не до конца поверил Алисе и её дрожащему голосу. Его это не проняло, — Мне похуй, как она там слезами заливалась — она пиздаболка. И мне её нихуя не жаль. Будь у Антона хоть немного сил, он бы вмешался. Он бы сказал что-то против. Но после этой короткой стычки с Алисой он был выжат досуха, хотя и с утра был уже разбитый из-за хренового сна. Внезапно всё, что они сделали, вся работа, все старание — всё это показалось не героизмом или успехом… А какой-то жалкой победой, потому что Антон, вопреки всему, никакого удовлетворения не почувствовал. И Алёна внезапно озвучила мысли, которые вертелись у него в голове. — А ты не слышал, как она говорила? Я тоже была уверена вначале, что мы правы! — И теперь че изменилось? — Ромка скрестил руки на груди, и Алёна выпалила: — Такое не сыграешь же! Она честно говорила! — Потому что её в угол загнали, — Ромка пожал плечами. — Ты не совсем понимаешь… — Алёна выдохнула, и Антон догадался, что она чувствовала себя примерно так же хреново, как и он. Вспомнил её взгляды под окнами кабинета, вспомнил, как ей тоже было нелегко слушать то, что говорит Алиса, — Мне кажется, мы что-то не то сделали… — В каком смысле? — вскинул брови Ромка. — В прямом! — гаркнула Алёна. — Ты сама на неё наезжала! — Ромка всплеснул руками, — С хера ли теперь так всё резко поменялось? — Блять, да я не знаю! — она потёрла переносицу, — Этот мент её почти с полчаса расковыривал, чтобы она так сказала! А я с ней в туалете две минуты только говорила… Ромка замолчал, и Антон поднял на него глаза. У того на лице читалось какое-то бессилие. Он точно так же устал, как и они все, если не больше. Потому что приход Тихонова был конкретно на его ответственности. И Ромка понимал, что у него нет шанса проколоться. Поэтому, возможно, сейчас ему было тяжело принять то, что говорит Алёна. — Я не понимаю, в чём конкретно дело, — произнесла она с горечью, — Но что-то неправильно! Мы что-то упустили… У Антона стало сухо в горле, и он, наконец, решился подать голос: — Мне тоже так кажется… — он дождался взглядов Ромки с Алёной, направленных на него и тихо продолжил, — Но я пока не могу точно сказать, что… — он перевёл взор на Алёну, — Я понял, про что ты говоришь, просто… — он вздохнул с тяжестью, — Мы сейчас уже ничего не сделаем. Всё, что до этого могли — сделали. Сейчас уже ничего… — Дальше за Тихоновым дело, — произнес спокойно Ромка, — И придётся ждать, че он скажет. Между ними на какое-то время воцарилась тишина, но потом каждый кивнул, соглашаясь со сказанным. Антон не знал наверняка, на что именно им следовало обратить внимание. И стоило ли порыться в кабинете Евгения Сергеевича подольше, чтобы нарыть чего-нибудь ещё. Успокаивало только то, что они двигались хотя бы на относительно правильном пути. Прозвенел звонок, и они с Ромкой, распрощавшись на какое-то время с Алёной, двинулись к классу, где заканчивался пятый урок. Разговора в директорской им не избежать. Скорее всего, позовут всех свидетелей. Либо же Алису отчитают в одиночестве. Но проблем ей однозначно не избежать. И весь этот сумасшедший день, вся эта цепь событий случилась будто бы из-за чьей-то прихоти, из-за какой-то глупости. И Антон, пересёкшись взглядами с Ромкой, убедился для себя окончательно. Что он больше никогда не сможет верить кому-то, как прежде.