Keep silence

Весенние каникулы тянулись безмятежно, и Антон искренне ими наслаждался. В неспешности он чувствовал себя комфортно. Не было необходимости бегать с домашними заданиями, за учителями. Подрываться ранним утром тоже не требовалось, и Антон с удовольствием отсыпался, чувствуя, как с каждым днём настроение улучшается. Пару раз он выбрался со Славой на прогулку и даже сходил до поселковой библиотеки. — Такое чувство, будто у нас одна локация, — посмеивался Слава, — Даже вне школы. — Можешь предложить альтернативу? — поинтересовался у него Антон, и тот, хитро улыбнувшись, произнёс нараспев: — Пока на дворе слякотный апрель, Антон Борисович… Мне нечего Вам предложить. Но в библиотеке оказалось достаточно приятно. Она была больше, а следовательно и читальный зал — просторнее. К ним присоединялась Алиса, которая в каникулы была куда более спокойной, но почему-то и уставшей, чему Антон не придал особого значения. Но пришла она с небольшим холстом, и это его заинтересовало. Он даже смог помочь ей изобразить кота в небольшом участке, отчего она была просто в восторге. — У тебя получаются удивительно человечные животные, — с гордостью заметила она, вглядываясь, по мнению Антона, в совершенно обыкновенного кота. — Ты сама-то поняла, что сказала? — хмыкнул Слава, тоже заглядываясь на холст. Так они пересеклись несколько раз. Антон больше не обсуждал со Славой произошедшее между ним, Ромой и Полиной с того дня. Он предпочёл больше не влезать в это, а Слава и не стремился говорить что-то ещё. Так и пришли к молчаливому согласию о том, чего озвучивать не следует. А так дни были достаточно спокойные. Когда они вышли прогуляться, Алиса отвела их в очень милое место: беседку на другой стороне уже оттаявшего озера, куда Антон ходил кататься на коньках этой зимой. В апреле стало куда теплее, и Антон наслаждался солнечным днём. Они прихватили с собой пару вкусностей. В магазине Алиса обхаживала жадным взглядом одиноко разместившийся на прилавке глазированный сырок, и Слава чуть пихнул её в предплечье, произнеся с укором: — Я сейчас матери твоей позвоню, Погорельская. — Ух, ты зачем так сказал! — возмущённо запищала Алиса, когда они выходили из магазина, — Продавщица бы подумала, что я действительно его стащить хотела! — А вдруг на тебя опять синдром двенадцати лет нападёт? — хмыкнул Слава, и Антон, совершенно не разбирающийся в теме диалога, потребовал объяснений, после чего ещё долго посмеивался, пытаясь при этом не обидеть надувшуюся Алису. Глядя на неё, он бы в жизни не подумал, что лет пять назад она частенько заходила в магазин и стаскивала оттуда сырки. Клала их в карман, для вида покупала жвачки по рублю и быстро уходила. — Не было у меня клептомании! — пихнула она усмехающегося Славу, — Я даже не знала, что это воровство. Я думала, что так можно! — Ну-ну, — хмыкнул Слава. — Тем более, что мне потом за это прилетело, — Алиса поёжилась, — Мама потом сказала, что отведёт в участок меня… Даже наручники принесла. Вот я испугалась тогда. — Откуда у неё наручники? — выпучил глаза Антон. — У меня мама прокурор, — пробормотала смущённо Алиса, и Слава вставил свои пять копеек: — Представляешь, какой контекст приобретает ситуация? Вот примерно так и прошли эти полторы недели. Антон старался по полной абстрагироваться после их с Ромкой телефонного разговора, пусть и навязчивое «О тебе» отказалось покидать его даже во сне. Ему казалось, что Ромка перманентно жил в его голове, сам не понимая, какой песок разворошил на дне сознания Антона и какие последствия могли бы быть, начни они развивать эту тему. Он считал правильным решением положить трубку. И, учитывая, что Рома больше не предпринял попыток с ним связаться — понял это точно так же. Либо сдался. Об этом думать было тяжелее, потому что Антон больше не хотел никого ранить. Так что оставалось надеяться на то, что Рома не сильно расстроился из-за сказанного. После каникул приходить в школу было немного непривычно, но Антон прошёл сквозь это с гордо поднятой головой. Поднял с кровати взлохмаченную, невыспавшуюся Олю, пошёл умываться, переоделся, поднял Олю во второй раз и спустился вместе с ней завтракать. Апрель давал о себе знать: световой день увеличивался, и вставать по утрам было куда легче, чем до этого, так что Антон довольствовался куда более светлой дорогой до школы. Жулька стала показываться реже, но всё так же исправно могла попадаться им по пути. В первый день именно так и случилось, так что счастливая до посинения Оля тут же присела перед ней на корточки, щедро угощая колбасой, которую та приняла с явной охотой. Здорово было бы, подумал Антон, появись у них собака. Оля бы явно визжала от радости. Да и он сам был бы рад выходить с ней на прогулки по вечерам. Или даже всей семьёй можно было бы… Хотя мама присутствие третьего невоспитанного ребёнка в семье явно не переживёт, усмехнулся про себя Антон. Он пытался отвлечь себя перед школой, но, вопреки его ожиданиям, особо ничего не изменилось. Школа поприветствовала его точно так же. Толкучка в коридоре — прежняя, лица — тем более. Оля лихо повесила свою новую жилетку на самое видное место среди остальных крючков и вмиг унеслась на третий этаж, впопыхах попрощавшись с Антоном. Сам он, зайдя в класс, привычно со всеми поздоровался, стараясь особо не пересекаться с Ромкой. Но тот, к удивлению Антона, сам поймал его взгляд и, недолго думая, кивнул в знак приветствия, отчего он тут же замер и, нашедшись с действиями спустя секунду, кивнул в ответ, усаживаясь за свою парту. Полина по-прежнему с ним не говорила. После каникул она выглядела куда свежее, пусть Антон и отметил, что уставала она, скорее всего, по-прежнему, просто отсутствовал фактор школы, из-за чего ей не надо было подрываться в рань. Первый школьный день пришёлся на вторник седьмого апреля. Так что и приём у Евгения Сергеевича пришёлся на тот же самый день, а туда Антон с удовольствием и направился. И его встретили, как друга, пусть и привычно — с чашками чая, пирожными по особому случаю — начала нового семестра — и радушной улыбкой, когда Евгений Сергеевич его поприветствовал. — Рад тебя видеть! Садись, я эклеры нам принёс… — Здравствуйте, — мягко улыбнулся Антон, присаживаясь за кресло напротив и ощущая себя по-домашнему уютно и спокойно, — Как каникулы у Вас прошли? — Несладко, — поморщился Евгений Сергеевич, — Даша заставила меня доехать до города и сходить с ней на каток. Я ужасно не люблю коньки… Всё время с них падаю! И лыжи тоже. Вот ты хорошо на лыжах катаешься? — Не очень, — с нервным смешком выдал Антон, вспоминая уроки лыж. — Тогда думаю, что ты меня понимаешь. На катке я отбил себе всё. Но пришлось с этим мириться — Даша очень этого ждала. Видимо, чтобы посмеяться надо мной, — он хмыкнул, — Так что на этих каникулах было сложнее, чем на других… — Ого, это каток Вам так сильно не понравился? — хмыкнул Антон. — Не только! — возмутился Евгений Сергеевич, — Она ещё и зуб мудрости мне вырвала! Вот уж где был ад на Земле. — Она же стоматолог по специальности? — поинтересовался Антон, получив кивок в ответ. — Именно. К ней и не прикопаешься — профессия такая. Зато ничего не болит, — Евгений Сергеевич чуть помял собственную щеку, будто удостовериваясь, — В первые дни даже булку не съешь — вот я мучался. — Да уж, — выдавил Антон из себя, стараясь не смеяться от искренне огорчённого лица Евгения Сергеевича, которое вмиг просветлело, едва он бросил взгляд на эклеры: — Зато сегодня можем с тобой отъесться ими до отвала! Специально для нас берёг. Так что ты не стесняйся — бери какой хочешь. Очень тебе советую миндальный. Да-да, вон тот зеленый, бери… И заодно расскажи мне, как у тебя дела? Евгения Сергеевича сложно было назвать другом — скорее, юным наставником. Но Антон с каждым сеансом чувствовал себя всё спокойнее, всё раскрепощённее, поэтому подцепил симпатичный эклер безо всякого стеснения и принялся с удовольствием рассказывать Евгению Сергеевичу о своей жизни. Он бы мог назвать их взаимоотношения замечательными. Или самого Евгения Сергеевича. Казалось, что тот был так влюблён в жизнь, в людей, в свою профессию, что мог зарядить этим любого. — У тебя день рождения скоро, кстати? — Евгений Сергеевич положил последний оставшийся эклер на тарелку Антона. Он бы возразил против такого жеста, но не стал. Был уверен в том, что Евгений Сергеевич не примет возражений. Возможно, даже обидится. Поэтому спокойно принял угощение, только произнеся: — Спасибо, — а потом, отпив чая, добавил, — Да, скоро… — Семнадцатого же? — уточнил Евгений Сергеевич, и Антон, не донеся эклер до рта, ответил сконфуженно: — Да… Вы что, с того урока запомнили? — А то! — весело ответил тот, — Мне все-таки двадцать восемь, память ещё свежая! — Антон улыбнулся, после чего Евгений Сергеевич спросил соучастливо, — Если не секрет, не мог бы рассказать, как хочешь праздновать? — Ну, сложно сказать, — Антон почесал затылок, неловко улыбнувшись, — Но я думаю, что, скорее всего, со своей семьёй… — Как здорово! — Евгений Сергеевич говорил так искренне, что и сам Антон улыбнулся, — Это хорошо, если ты хочешь провести время и с родными. На самом деле именно так оно и было. У Антона не было возможности пригласить старую компанию, хотя, думая об этом в тот период, когда они общались, он был готов лопнуть от радости — тогда видеть Ромку, Полину и Бяшу у себя дома на празднике казалось настоящей мечтой. Но и Алису со Славой он пока звать не спешил. Не по той причине, что не хотел с ними праздновать, а, наверное, потому, что хотел немного спокойствия в этот день. Между компаниями метаться не хотелось, а день рождения был слишком важным праздником, чтобы делать выбор, так что Антон понял, что всё чаще задумывается о том, чтобы отпраздновать с мамой, папой и Олей. С родителями отношения улучшались будто с каждым днём. Антон обнаруживал себя на том, что стал терпеливее к их замечаниям, а они учитывали это и становились лояльнее к нему в ответ. И он, сам того не замечая, стал тянуться к ним всё чаще. Он хотел услышать, что они думают, предлагал свою помощь, обсуждал какие-то повседневные темы. И почему-то успокаивался от того, что в мире, где постоянно присутствуют перемены, его семья была незыблемой, неизменной, и он всегда мог к ним обратиться. Поэтому мысль о том, чтобы отпраздновать день рождения в кругу семьи, не тяготила его, а наоборот — успокаивала. — Я думаю, что так и есть, — задумчиво произнес Антон, — Я действительно хочу сейчас сам проводить с ними время. У нас как будто взаимоотношения намного лучше стали. — Это происходит исключительно по твоей инициативе? — Нет, — Антон покачал головой, — Я все чаще вижу, что они мне тоже навстречу идут… — Тогда это очень хорошо, — одобрительно и очень ласково заверили его, и Антон, улыбнувшись, заметил: — Так что я был бы рад с ними отпраздновать. После каждой встречи они делали некоторые выводы, и это помогало Антону лучше отслеживать результаты, которые у него получались. Поэтому даже в тот момент, когда встреча заканчивалась, Антон чувствовал себя спокойным, ведь ему было на что опираться. — Но ты не думай, — внезапно предупредил Евгений Сергеевич, — Что я просто так запомнил… Я тебя поздравлю обязательно! Так что остерегайся. — Ух, — Антон засмеялся, — Я уже напрягся. — Вот-вот, — хвастливо заметил Евгений Сергеевич — он вёл себя так очень редко, но это был почти конец сеанса, так что он понемногу отходил от личины психолога. Но Антон любил такие моменты. И возможность говорить с Евгением Сергеевичем менее формально. Жизнь шла полным ходом. И Антон в таком темпе чувствовал себя максимально хорошо. Он даже ждал своего дня рождения, что не случалось, наверное, последние пару лет. Обычно относился очень спокойно: праздник, как праздник. Но в этот раз, почему-то, был настроен позитивно. Тринадцатое апреля началось вообще замечательно. Он выспался, не проспал, успел неспешно собраться. Папа даже приготовил ему гренки с шоколадом, отчего Антон был готов уплести в одиночку целую тарелку, но благоразумно оставил парочку Оле. А уж после того, как они с Олей прошлись по лесу, где растаял уже весь снег, а мартовской грязи не осталось в помине — настроение поползло вверх ещё стремительнее. День предстоял не особо сложный: две литературы, алгебра, география, на которой можно было отвлечься и порисовать, биология… В общем — все шло, как по маслу. В школе тоже стало куда лучше. Он спокойно коммуницировал с одноклассниками. Иногда ходил с Тихоном в столовую, сверял с Катей или с Ариной домашнее задание. Даже с Бяшей переговаривались. Тот старался делать это не слишком навязчиво, но его теплота в глазах грела Антону душу — Бяша хотел с ним общаться. Причём Антон действительно успел затосковать по чужой умилительной манере скакать галопом по темам. От того, как Бяша ненавидел Лилию Павловну в начальной школе, до, например… — Да, у матери часы такие, — с умным видом кивал Бяша, — Часы-картинка, вроде такого… Матери на барахолке сказали, что это щас прям раритет, и заграницей у всех такие. — Да ну? — усмехнулся Антон, — Что за картинка-то? — Ну, не прям картинка-картинка, — Бяша слегка смутился, — Там на картинке цифры. И стрелки присобачили. Ерундовина. Но матери нравится. — Это главное. — Да, там это… С картины. Да Винчи рисовал вроде. Ангелочки эти. Жирненькие такие. Как цыплята-бройлеры. — Бяша, — со смехом прервал его Антон, потирая переносицу, — Это вроде с «Сикстинской Мадонны» ангелы, — он изобразил позу одного из путти*, задумчиво уставившись вдаль, и Бяша воскликнул обрадованно: — Да, да, вот они, на! — он даже по столу хлопнул, — С «Мадонны», да… Так матери и сказали. Ну, вот первое слово я не запомнил, — он смущённо улыбнулся, — А Мадонну — да… Как Пугачёва! Антон прыснул, а затем, отсмеявшись, произнёс на выдохе: — Только это не Да Винчи рисовал, а Рафаэль. Санти. — Да их всех запомни ещё! — рявкнул в негодовании Бяша. — Легко, — Антон пожал плечами, — Как черепашек-ниндзя зовут — так и художников. Вот Рафаэль есть. И Микеланджело. И Леонардо. И Донателло… — Да Бог ты мой, на… — вздохнул Бяша, — Я этих черепашек-ниндзя никогда не смотрел нормально… — Что, серьёзно? — у Антон чуть челюсть не отвисла, и он, встретив Бяшин кивок, ответил расстроенно, — А зря… Я всё детство их смотрел. Мама даже злилась, что я только о них и говорил… — Ха! — Бяша даже засмеялся, — Черепашки, бля… А «Утиные истории» смотрел? Такие разговоры здорово разряжали обстановку, и Антон даже мирился с двумя единственными казусными моментами в школе: с Ромой и Полиной. Если одна не говорила с Антоном, и он ощущал всё большую тоску по этому поводу, то второй просто вызывал первое время в школе такихардию одним своим появлением. Сразу всплывали в голове и наколенники, которые Антон при всём желании не смог отдать обратно и просто бережно сложил в шкаф, и телефонный разговор, от которого ухо будто до сих пор жгло Ромкиным голосом. И злополучное «О тебе» выбивало точно так же. Антон держался молодцом, но мириться с тем, насколько его ситуация безнадежная, иногда было трудно. В первые дни после каникул было малость тяжело, но Антон смог войти в колею. И спустя неделю после начала учёбы, после посиделок с Алисой и Славой в библиотеке, после последнего приёма у Евгения Сергеевича накануне, после сытных гренок с утра и отличной погоды, Антон пришёл в школу в распрекрасном настроении. Предчувствие чего-то хорошего не отпускало его, и он едва ли не осветил всю школу приветливым выражением на своём лице. — Чего-то ты слишком радостный, — усмехнулась Катя, когда они пересеклись в школьном коридоре. — Настроение хорошее, — он пожал плечами. — Ничего удивительного, — она кивнула в сторону окна, — Вон как распогодилось. Хороший день. — Ещё бы, — они зашли вместе с ней в класс практически со звонком, и Антон, покосившись на свою парту, с удивлением отметил, что Полины нет. Учитывая то, что она присутствовала в последние дни, это слегка его напрягло. Он вдруг вспомнил, что вчера, когда уходил после приёма у Евгения Сергеевича, увидел, что Полининого пёстрого мешка для сменки в раздевалке нет. Антон нахмурился, а затем, усевшись за парту, развернулся к Бяше и поинтересовался у него осторожно, стараясь не смотреть на сидящего напротив Ромку: — А где Полина? Заболела, что ли? Бяша растерянно посмотрел на Антона, а потом произнёс настороженно: — Не, ты че, Тоха… Она уехала вчера. — Да ну? — он скрестил руки на груди. — Так да, на. В Москву. — Куда? — Антон даже заопасался на возможность своих глаз настолько округлиться. В Москву. Вот это да. Это же сколько ей добираться? До одного только Екатеринбурга нужно было ехать полтора часа на электричке. А до города, откуда эти электрички ездят, нужно было добираться ещё с полчаса на автобусе. И это даже не половина пути… На поезде же день ехать, не меньше. И с кем она туда поехала? С папой? — Но это же очень далеко… — с самым глупым выражением на лице произнёс Антон. — А вы… знали? Бяша слегка растерялся: — Ну… Полинка рассказывала, на. Но очень редко… — Бяша шепнул чуть тише, — Она же это, в консерваторию свою поехала. Учителям показываться. — Ого, — монотонным голосом произнёс Антон, уставившись в одну точку, — Я об этом не знал… Возможно, Полина не сказала ему вполне по конкретным причинам. Они попросту не разговаривали друг с другом, так что всё было закономерно. Но потом Антон, кивнув с растерянным видом и развернувшись обратно к себе, начал понемногу восстанавливать полную картину происходящего. Ведь до этого он задавался вопросами: а что происходит с Полиной, если она буквально спала на ходу? Всё ли у неё было в порядке и какая нагрузка у неё была, раз уж она так вымотана? Теперь начал понимать. И усталость, и тревогу, и синяки на шее, типичные для скрипачей, но с недавних пор проявляющиеся всё сильнее. Даже почувствовал себя немного грустно. Он смог порадоваться за Полину, какие бы отношения их не связывали. Но почему-то ощутил нечто странное касаемо себя. Полина так стремительно неслась в будущее, а что оставалось делать ему? Был ещё только десятый класс, времени — вагон, но он догадывался, что оно пролетит куда быстрее, чем кажется. Мог ли он стать художником? Звучало, конечно, здорово. Но папа всегда говорил, что перспектив мало, а ему претило будущее, где он будет сводить концы с концами, лишь бы оставаться при своём. Тем более после того, как их семья долгое время жила впроголодь. Антон боялся допустить лишних ошибок. И теперь, когда Полина внезапно уехала в консерваторию после того, как усиленно готовилась к этому аж с февраля, Антон и сам задумался о том, что ему следует предпринять. Урок быстро отвлёк его. В тех мыслях, которые не сильно приятны, не захочется вариться долго, и Антон не стал грузить себя. День начинался на редкость хорошо, не очень хотелось его портить. Да и молодец Полина. Возможно, это даже хорошо, что он внезапно задумался о будущем. В конце концов, рано или поздно ему пришлось бы это сделать. Тем более рассудительность всегда была его сильной стороной, поэтому Антон лишь порадовался тому, что воспринимал будущее лишь с лёгкой опаской, но не с ужасом. И для него найдётся место под солнцем.

***

Антон пересёкся со Славой в библиотеке после третьего урока. И выглядел тот каким-то взволнованным и взбудораженным. Бесконечно оглядывался на дверь, его нога вертелась в бешеном темпе, а сам он своим непривычно-беспокойным состоянием напоминал скорее Алису, которой как раз и не было. — А где она, кстати? — поинтересовался Антон, и он, растерянно почесав затылок, произнёс растерянно: — В классе осталась. — Ей нехорошо? — Если бы я сам знал. Она ходит какая-то странная в последние дни. Ничего не понимаю… — Я тоже ничего не понимаю, — вздохнул Антон, — Вроде день хороший и чувствую себя хорошо, а все странные сегодня какие-то. — Ну, — Слава оглянулся на дверь в очередной раз, но в библиотеку зашла только Тамара Анатольевна, и он, коротко ей улыбнувшись, развернулся к Антону, произнеся беспокойно, — Алиса будто боится чего-то. Я не знаю, чего, правда — она мне не говорит. Но может потом расскажет. — Может и расскажет, — туманно повторил за ним Антон, а затем, подвинув к себе чашку, поинтересовался, — А твои дела как? — Очень вежливо, Антон Борисович, — Слава хмыкнул, повторяя его действия, а затем, бесшумно отпив, уточнил, — Лучше не бывает. А Вы чем поделитесь? — Да ничем особо, — Антон засмеялся, подпирая щёку рукой, — Просто хотел подобрать тему для разговора. Слава выгнул бровь: — Подобрать? Мне виделось, что нам всегда есть, о чём поговорить. — Ну, — Антон пожал плечами, — Алисино отсутствие в глаза бросается. — Тут ты прав… — пробормотал Слава, перелистывая страницу, и Антон, вздохнув, принялся за собственную книгу, не питая надежды на то, что диалог возобновится. Возможно, сегодня следовало говорить поменьше, раз уж настроения не было — возможно, Слава и в самом деле переживал за Алису. После четвертого урока они пересеклись точно так же, и Слава выглядел даже более угрюмым, чем в первый раз. — Точно всё в порядке? — поинтересовался у него обеспокоенно Антон, и тот, вздохнув и потерев пальцем висок, произнёс озадаченно: — На самом деле — нет. Алиса вообще на меня разозлилась, судя по всему. Мы очень давно ругались в последний раз. Антон нахмурился: — Может у неё действительно что-то случилось? — Да так и есть, скорее всего, — покачал головой Слава, — Просто она мне не хочет говорить. Я в последний раз попытался, ну и… Антон сочувствующе посмотрел на него. — Не переживай. Я думаю, что Алиса быстро остынет. Может, потом и сама расскажет. — Может, — Слава пожал плечами, и они возобновили работу. Антон думал про себя, что день хорошо складывается, по всей видимости, только у него. Оставалось только рассчитывать на то, что всё сложится лучше. День был едва ли в середине, так что выправиться может безо всяких проблем. Тем более, что Алиса накануне была такая веселая. Если они со Славой и в самом деле были так близки, то эта ситуация не создаст такой раскол. Но тот, наверное, после ссоры с Полиной, Ромой и Бяшей воспринимает каждую склоку близко к сердцу. Антон глянул на Славу краем глаза. Внешнее спокойствие было очень… скупым — внутренняя тревога и разочарование проглядывали наружу: в выражении лица, в чуть дерганых движениях. Он вздохнул, вернувшись к чтению. Внутри свернулась маленькая, гадкая грусть.

***

Единственное, что заставляло настроение подняться — так это то, что шел пятый урок. Ещё немного — и он будет свободен. На завтра домашней работы было мало, а значит дома он сможет спокойно расслабиться. Может, даже порисовать сядет, чай себе заварит… Представления об уютном, спокойном вечере заставили его воспрять духом, и перестало терзать его и пустующее место слева, и Славино унылое настроение, и странное состояние Алисы. Он понимал, что ни в какой из этих ситуаций не имеет воли, чтобы их разрешить, а пропускать всё через себя не хотелось. Хотелось спокойствия, особенно в такой хороший день, поэтому Антон не винил себя за желание абстрагироваться. Как раз шла география, и Антон позволил себе облениться на полную, что-то вырисовывая в тетради. Оставалась биология и история, там ему тоже не потребуется напрягаться, так что можно чуть опустить вожжи. Время пробило тринадцать дня, когда в класс постучались. В проёме показалось лицо завуча, и все поднялись со своих мест, когда она, шагнув в класс, махнула рукой, тихо произнеся: — Сидите-сидите, я ненадолго… — она подошла к учительнице, произнеся спокойно, — Мариночка, я могу у Вас забрать ученика? Тут дело такое… — она шепнула ей что-то, и Антон, со всей силы напрягая уши, ничего не услышал даже при всём желании. Марина Яковлевна, сильно приподняв брови, кивнула, произнеся растерянным голосом: — Конечно, конечно, забирайте… — Хорошо, — завуч кивнула, и, посмотрев на класс, нашла Антона взглядом и произнесла мягко, — Петров, пойдём со мной… Если бы и можно было почувствовать на себе с десяток чужих взглядов одновременно, то Антон в тот момент именно это и ощутил. Ему показалось, будто его вяжут и забирают в милицию, хотя он даже ничего не сделал. На глазах у всех было не очень приятно встрять в такую ситуацию. Худшее, что можно было сказать в такой ситуации — это «А чего я?», поэтому Антон без лишних возражений собрал рюкзак. Вряд ли он ненадолго отлучится с урока — лица были встревоженные: и у завуча, и у Марины Яковлевны. Поэтому он забрал все вещи, оставив парту, где сидели он с Полиной, пустой. Он не переживал, что подумают одноклассники — они знали его достаточно хорошо, чтобы не подумать лишнего. Но сама ситуация смогла его напрячь: он вообще не понимал, по какой такой причине его куда-то уводят и что он успел сделать. Развернувшись, он внезапно посмотрел на Ромку. У того был взгляд растерянный и непонимающий, и Антону вдруг до того стало не по себе, что он едва не захотел попросить Ромку увести его. А тот и выглядел так, будто был готов это сделать: напрягся, чтобы отпружинить от стула. — Не бойся. Антон успокоил себя и, сам не зная зачем, кривовато улыбнулся, будто призывая к хладнокровию, а сам вышел из класса, провожаемый чужими недоумевающими взглядами. Дверь закрылась, и они с завучем двинулись вперёд, вышагивая по уныло-пустым коридорам. Если бы это была перемена — то Антону было бы гораздо легче пробираться сквозь гомон чужих голосов: он бы успокоил его. А сейчас он будто шёл на плаху, как бы иронично это не звучало. Вокруг — тишина. И в голове — тоже. Нарушаемая только стуком чужих каблуков, пока завуч вышагивала по коридору, так рванув вперёд, что Антон едва поспевал за ней. От этого становилось не по себе только хлеще. Куда она так торопилась? — Лариса Фёдоровна, а куда мы идём? — спросил он у неё, и та, аккуратно шикнув на него, уточнила: — Не здесь. В кабинете директора тебе объясню. Директора? Антон сглотнул, увеличив шаг. Завуч была ниже его на полторы головы точно, но это не мешало ему плестись за ней, как мальчишка. Она одной только репликой озадачила его, как никогда. Его ведут в кабинет директора? А что он успел такого сделать? И что ему там объяснят? Потому что завуч не выглядела злой на него, скорее встревоженной. Так что вряд ли где-то он так им нашкодил, что его теперь ведут на разборки к директору. Они спустились на первый этаж, и Антон, оказавшись напротив двери в кабинет, набрался смелости и шагнул туда вслед за Ларисой Фёдоровной, будто решался прыгнуть с обрыва. Ирина Петровна сидела за своим столом. В последний раз Антон пересекался с ней почти полгода назад, когда у него случилась паническая атака. Поэтому сейчас снова оказаться в этом кабинете было… непривычно, мягко говоря. А ещё больше ему стало не по себе, когда он перевёл взгляд на сидящего неподалеку от Ирины Петровны милиционера. Что происходит? И почему он в этом кабинете один? Неужели он умудрился где-то накосячить настолько, что дело зашло так далеко? Пальцы аж заледенели от волнения. — Здравствуйте, — прошелестел он, присаживаясь на стул напротив директора. — Антоша, здравствуй, — вопреки максимально напряженной обстановке, голос её звучал мягко, пусть и устало, — Ты уж прости, что мы тебя так… — она махнула рукой, — С урока сорвали… Только сейчас, сидя напротив неё, Антон разглядел, что кожа её была белая. «Как мел» — вспомнилось сравнением из прочтённой книги. — Ничего страшного, — в горле пересохло по-страшному, он и говорить нормально не мог, — А Вы можете объяснить, что случилось? Пожалуйста… Я что-то сделал? — Нет, — она резко покачала головой, в то время, как у милиционера за её спиной поджались губы. Антон, заметив это, закаменел на месте. Если они и пытались делать вид, что всё в порядке, то лицо милиционера говорило всё за себя. Ирина Петровна продолжила, — Ты совсем ничего не сделал, всё хорошо… Не переживай даже об этом… — Мы по делу тебя вызвали, — сказал сотрудник милиции, — Потому что ты можешь показания дать. Ну… Самые надёжные показания — ты дашь. Антону вдруг стало плохо. — Что-то случилось с моей семьёй? — у него аж голос дрогнул. От догадки он весь заледенел. Зачем его позвали одного, в директорский кабинет? Почему все смотрели на него таким взглядом, будто были готовы расплакаться, почему здесь был милиционер? Он уже успел приподняться, как сотрудник милиции заговорил спокойно: — Сядь на место, пацан. Всё в порядке с семьёй твоей. — Да, Антон, сядь, пожалуйста… — нервным голосом заговорила директор, — Ты прости, что мы ходим вокруг да около… Нет, с семьей твоей, слава Богу, ничего не случилось, — она помотала головой, и он, испытав облегчение, но лишь кратковременное, вслушался в то, что она продолжила говорить, — Мы тебя вызвали, потому что кое-что успело произойти… Я тебя прошу, милый мой — никому об этом не говори, хорошо? Он, сам того не замечая, начал заламывать пальцы, спросил обманчиво-спокойным голосом, хотя сам переживал страшно: — О чём мне не говорить? — Мы пока сами не знаем, как будем об этом говорить, — она потёрла нос, — Пока следствие идёт… Там, в целом, всё понятно, как кончится. Но для галочки обязаны расспросить свидетелей. — Я б сказал, — начал милиционер, — Что толку в этом мало. Там всё, как на ладони. Такого в жизни не выдумают. Понятно же уже, что будет, — он приподнялся с места, — Но расспросить надо. Правильно Ирина Петровна говорит. — Что случилось? — он собрал весь концентрат имевшегося у него спокойствия. Антон был готов услышать уже что угодно, лишь бы надорвать этот натянувшийся канат из переживаний и беспокойства. От чужих взглядов, которые были на него направлены, хотелось свернуться: он чувствовал себя под ними голым и слабым. Но старался не прятаться. — Так, давайте к делу, — милиционер обратился к Антону напрямую, — Петров, ты к психологу вашему школьному ходил? К Ласточкину? Ласточкину? Евгений Сергеевич? Перед глазами сразу возникло его улыбчивое, мягкое лицо. — Ходил, — голос сел практически мгновенно. Антон едва прозвучил гласные. — По каким дням? — По вторникам, — ответил он как на автомате, — Где-то в половину четвертого… — По четвергам точно не попадал? — уточнил милиционер, и Антон, ощущая, как начинает трепетать от скрытного чувства ужаса, ответил подрагивающим голосом: — Нет. Только по вторникам. Милиционер неодобрительно цокнул: — Так, понятно… — что-то пометил у себя в ежедневнике, — А ничего странного в поведении у него не замечал? Странного? Антон сглотнул, едва не подавившись от переживания. Что он мог заметить странного? Что вообще могло быть не так с Евгением Сергеевичем? Антон был достаточно рассудительным, достаточно внимательным. Но теперь полностью потерял уверенность, могло ли пройти что-то мимо него незамеченным, или он окончательно спятил. — Нет, — он прочистил горло и попытался придать голосу хоть немного уверенности, — Нет, никогда не замечал… — Ладно, — кивнул милиционер, потерев переносицу, — А тебе никто ничего про него не говорил? — Нет, — Антон агрессивно помотал головой, а потом спросил нервным тоном, — Вы мне можете объяснить, в чём дело? Что случилось? Я уверен, что Евгений Сергеевич вообще ни в чём… — Да ну? — взгляд милиционера, посланный Антону, заставил слова застрять в горле, — А так ты прям уверен? — Объясните мне, пожалуйста, — потребовал Антон тихим, но твёрдым тоном. — Психолог твой, — милиционер постучал ручкой по ежедневнику, — В СИЗО сейчас находится. Под стражей. Пока следствие ведётся, никто его оттуда не выпустит. Нехорошее чувство, прежде свернувшееся внутри, начало полыхать огненными волнами, из-за чего Антона резко бросило в жар, отчего голова закружилась, и он чуть не свалился со стула. Опять воспроизвёл в голове лицо Евгения Сергеевича, его убедительный тон. Самые важные слова, сказанные им Антону. — И ты замечательный. Ты хороший человек, Антон. — В чём его подозревают? — выдохнул он, и милиционер, косо глянув на него, отрезал: — В домогательствах. — В домогательствах? — переспросил Антон. Его затошнило, а в животе свело так, что он едва не рухнул со стула. — Дважды повторять не собираюсь, — произнесли над ухом, но Антон будто находился в прострации. Он ничего не понимал… Или отказывался понимать. Втупую уставился в стену перед собой и никак не мог обработать то, что услышал только что. В СИЗО. Под стражей. Следствие. Домогательства. — …Ещё всех не опросили, — донеслось до его ушей, — Так что если и знаешь что-то — то лучше сейчас говори. Нечего урода покрывать. — Александр Васильевич, — повысила голос директор, — Я Вам не позволяю так с учеником говорить! Это Вы так со своими дружками-мужланами говорите! Вы куда попали, я не поняла, в богадельню?! Милиционер поджал губы, не став с ней спорить, а Антон, пытаясь прийти в себя, растерянно пробормотал: — Вы уверены, что всё так и есть? Я к нему четыре месяца почти хожу… Я никогда не видел, я бы заметил… — Все так говорят, — милиционер пожал плечами, — Был уже здесь такой один. Лет пять назад… — Александр Васильевич, — предупреждающим голосом произнесла директор. — А пускай знает, — глаза милиционера упёрлись в Антона, — Был уже такой тут. Тюфяк. И мухи не обидит. А сам детей в лесу… Мурашки взвились по затылку, и Антона будто отбросило в тот день, когда они с Ромой шли бок о бок через чёрный лес. Выискивали Бяшу с Олей. А Рома рассказывал ему эти страшные, жуткие вещи. — Тут дети раньше пропадали. Лет, наверное, пять назад. Мы тогда с Бяшей учились в шестом. Здорово пересрались из-за этой херни. — А…их находили потом? — Находили. Наизнанку вывернутыми. Кто-то трындел, что детей звери растерзали. Но мы быстро просекли, что серийник поди какой завелся. По лесу шароебились постоянно. Долбоебы, думали, сами убийцу найдем и отпиздим. — Чем все кончилось? — Чем-чем. Нам повезло, что мы на него не напоролись. Его нашли потом. В тюрячку посадили, все дела. Я и пара пацанов из школы видели, как его вязали. — Как он выглядел? В смысле, он выглядел как… — …Как больной? Не сказал бы. Даже не подумал, что убийца — он. Его знали. Умный был, начитанный, друзей у него много было. Вообще не похож на психа. Одна мысль о том, что Евгений Сергеевич и тот убийца были одного поля ягоды, и Антон сидел рядом с ним в одном классе, делился с ним сокровенным, дарил подарки, смотрел в глаза, обнимал его. Голос Славы зазвучал у него в голове. Последняя перемена перед тем, как Антона сюда вызвали. — Алиса будто боится чего-то. Я не знаю, чего, правда — она мне не говорит. Но может потом расскажет. Он вмиг подвязал это к вопросу милиционера. «А по четвергам ходил?» Алиса ходила по четвергам. — Александр Васильевич, — ледяным тоном перебила директор, — Вам лучше помолчать. Вы что, не видите? Мальчика стошнит сейчас! — Уж извините, Ирина Петровна, — съязвил милиционер, — Если я с каждым буду нежничать, так и трое суток пройдёт. Мы ещё ордер на обыск дома его не получили. Хотя мало ли, какая там может быть мерзость у педофила. Антона разрывало от желания вцепиться в чужую, равнодушную рожу и заорать «Не смей так говорить о нём!». Но он даже понятия не имел, кого защищал на самом деле. Он хоть что-то перед собой видел? Или четыре месяца сидел напротив зверья и даже не догадывался, что может происходить у него под носом. — Но ты не думай, — внезапно предупредил Евгений Сергеевич, — Что я просто так запомнил… Я тебя поздравлю обязательно! Так что остерегайся. Где была правда? Он хоть… Хоть что-то из этого было правдой? Или это был старательно выстраиваемый чужой образ? Образ блестящего, эмпатичного, старательного Евгения Сергеевича Ласточкина? Сына двух алкоголиков, который смог пробиться дальше, поступить, выбраться в лучшую жизнь? Образ влюблённого в свою работу и людей человека, ласкового, интересующегося, энергичного? Или Антон и в самом деле каждый раз оставался в классе один на один с педофилом? — Антон, — позвала его директор, и он, кое-как успокоив шумное дыхание, перевёл на неё взгляд. Встретился с чужими, мягкими, но серьёзными глазами. Увидел седые пряди среди её темных волос, аккуратную линию рта. Черные бусы, за которые зацепился взглядом, чтобы сфокусироваться хоть на чём-то, — Скажи нам, пожалуйста, очень честно. Ты о чём-то таком слышал? Хоть от кого-то? Может, это были как слухи? И ты просто не сразу поверил? Вдруг слышал от кого? Его аж потряхивало. Он даже при всем желании не был уверен, что сможет связать хоть пару слов. Что сможет хоть как-то заступиться за Алису, добрую, немного взбалмошную, но хорошую девочку, которая оказалась не в том месте, не в то время. Что сможет сознательно принять тот факт, что Евгений Сергеевич, внешне казавшийся добряком, неспособным и муху обидеть, мог быть преступником. Что сможет подтвердить это. — Поэтому скажи нам, пожалуйста… Антон, чуть взяв себя в руки, посмотрел ей прямо в глаза, пытаясь найти в себе хоть немного смелости, что у него ещё осталась, чтобы встретиться с неизбежным. — Ты знал о том, что происходило у него в кабинете?