Keep silence

— Получается, вы были друзьями? — уточнил Антон, обхватывая свою чашку двумя ладонями и стараясь унять странное волнение в собственном голосе. — Да, — Слава кивнул, задумчиво постучав пальцем по подбородку, — Притом не просто друзьями: мы были почти как семья. — А Алиса? Она была с вами? — Не совсем, — Слава нахмурился, — Я дружу с ней очень давно, но тогда она была чуть в стороне от компании: она не очень хорошо контактировала с ребятами… — Понял тебя, — отозвался растерянно Антон, глядя на то, как Славина лодыжка, чуть скрытая под столом, наматывает агрессивные круги, — А ты… Не расскажешь, как ты познакомился с ними всеми? С Полиной, Бяшей? — Иронично, но раньше всех я познакомился с Ромой, — усмехнулся Слава. — Да ну? — выгнул бровь Антон, — А при каких обстоятельствах? — Если так вспомнить… — Слава задумчиво нахмурился. В тестовой части всё было выполнено не так уж и плохо. Если с блеском напишет сочинение — то можно рассчитывать и на городскую. Возможно, Лилия Павловна не зря его сюда пихнула, но, честно говоря, он бы предпочёл спокойно посидеть на литературе, никуда не торопясь. Время к тому моменту поджимало. — Тут, конечно, сложно поверить, но я познакомился с ним на олимпиаде по литературе. — Пс! — зашипели у него за спиной, и впору было бы раздражительно закатить глаза, но он спокойно продолжил писать, не обращая внимания на чужие шиканья, однако вскоре меж лопаток ему резко тыкнули ручкой. — В чем дело? — раздраженно процедил он, разворачиваясь назад. Он знал того парня: тот учился в восьмом классе, буквально на год младше. Но был жуткий раздолбай, каких поискать. Как он оказался здесь — сплошная загадка. — Как Рома потом объяснил мне, он пошёл на олимпиаду, чтобы по-быстрому пропустить алгебру. Напросился к Лилии Павловне. А она пригрозила ему, что если не напишет — то два в четверти. — Бля, помоги по-братски, — шепнули ему, и Слава, округлив возмущенно глаза от такого откровенного тунеядства, проворчал: — С чего бы? Сам себя вытаскивай! — Ну помоги ты, я в долгу не останусь! — Чем отплатишь? — Слава пошёл в обход: надо быстро отвязаться от него, иначе он вообще не успеет ничего доделать. — Ну… — взгляд напротив панически начал бегать из стороны в сторону. Слава хмыкнул: попался, — Могу в столовой булку купить. Три. Святая простота. — А мне булок не надо, — фыркнул Слава, — Я и сам себе напечь могу. Хоть десять. — Хочешь, я тебе весь год покупать буду? — по взгляду было видно, что Славе врали в лицо, не задумываясь, но почему-то ему стало по-человечески жаль парня напротив. Вряд ли бы тот мог потратить столько денег. Но зачем-то предлагал. Будто олимпиада — вопрос жизни и смерти, — Ну помоги, а? Слава смотрел на него долгим, тяжелым взглядом, а потом, вздохнув, послушно отдал свой бланк с ответами назад, терпеливо выжидая, пока ручка перестанет чиркать, и ему вернут работу обратно. — Ну, выручил! Ну, спасибо! — с лицом, полным восторга, говорил ему Рома уже после олимпиады. — Если на городскую попадешь — я тебя убью, — предупредил его Слава с усмешкой, и Рома, засмеявшись во весь голос заливистым, мальчишеским смехом, махнул рукой, произнеся беспечно: — Не боись, я специально ошибок, где надо, понаставил! Слава, покачав головой, скрестил руки на груди, ещё раз оглядев Ромку быстрым взглядом. Выглядел, как обыкновенный, не очень благополучный подросток. Одежда старая, но, стоит заметить, отутюженная. Небрежно подстриженные волосы. Ещё и бровь разбитая. Буквально сочетание всего, что Слава обходил стороной за пушечный выстрел. Но почему-то выглядел до боли по-простому. Наверное, дело было в открытом лице и взгляде. И добродушной улыбке, которая и не думала сползать. — Понял тебя, — Слава кивнул. — Спасибо ещё раз! — вздохнул Рома с облегчением, — Завтра тебя в столовой угощу. Слава сглотнул и, сам не зная почему, отмахнулся: — Не нужно. — Почему? — Рома нахмурился, — Ты ж сам… — Просто не нужно, — перебил его Слава, хотя по обыкновению старался дослушивать своего собеседника до конца, но тут просто… не смог. Мысль о том, что этот мальчик, если судить по его слишком простому поведению, будет у него в должниках, Славе претила. — Нихера ты щедрый… — покосились на него с подозрением, и он, поджав губы, хмыкнул: — Позволяю воспользоваться только один раз. Дальше каждый сам за себя. — Забились! — обрадованно вскрикнули в ответ, и Рома, пожав растерянному Славе руку со всем пылом своего сердца, отстранился и зашагал в противоположном направлении, — Спасибо! — Пожалуйста… — негромко ответил Слава, глядя Роме вслед и слегка потирая затылок. Помочь кому-то ощущалось достаточно приятно. Тем более когда реакция была такая неподдельная. Фыркнув про себя, Слава забросил сумку на плечо и удалился в другом направлении. — Я помог ему только один раз. Но думаю, что ты и сам Рому знаешь — он это хорошо запоминает. Собственно, он и тогда это не забыл. Поэтому напомнил о себе буквально на следующий день. Так, он пока ещё не опаздывал, можно было спокойно пройтись по коридору. — Эй, здарова! — крикнули с левой стороны, и Слава, развернувшись с нахмуренным лицом, увидел перед собой Пятифанова, который подскочил к нему, а на лице лучилась искренняя приветливость. — Привет… — протянул он слегка недоверчиво. «Надеюсь, он не собирается сесть мне на шею и свесить ноги… Вдруг подумал, что теперь я его постоянный помощник?» Но Рома вновь с жаром пожал ему руку, а потом и крикнул своим одноклассникам, которые стояли чуть поодаль: — Вот он мне вчера помог на олимпиаде! Двое остальных подошли не так решительно, как Пятифанов. Слава оглядел их глазами: знал их точно так же, как и Рому — пару раз видел в коридоре. Девочка — на лице улыбка, волосы темные и гладкие. А глаза мягкие — дружелюбные. И другой парень. Несмотря на взлохмаченный вид, слишком добродушное лицо. И взгляд доверчивый донельзя. Слава подумал о том, что Алиса бы им понравилась. Она могла влиться, куда хочешь. И заодно Славу втянуть. Но сейчас он был без неё, так что придётся всё делать самостоятельно. — Друзья твои? — чуть усмехнулся Слава, скрещивая руки на груди. — Ага! — радостно отозвался Пятифанов. — Рому выручить — это сильно, конечно, — засмеялась девочка, а потом, подойдя к Славе поближе, протянула руку в знак приветствия, — Я Полина! — Я Слава, — мягко ответил он, охотно пожимая протянутую ладонь. Он слегка нервничал: так резко обступившие его люди слегка напрягали, но настроен негативно никто не был. Он увидел, как Рома внимательно наблюдает за движениями Полины. И двух секунд не прошло, как Слава всё понял. И как к Полине относится Рома, и как обстоят дела в их компании. Кто главный, кто заводила, кто голос разума. — Буквально одного эпизода в коридоре было достаточно, чтобы мы сдружились, — Слава пожал плечами, а потом, призадумавшись, продолжил медленно, — Один эпизод за другим — мы постоянно пересекались в школе. Я разговорился с Полиной в библиотеке буквально на следующий же день. Потом Игорь любезно угостил меня булочкой в столовой. Хотя я отказывался. Два раза, — они с Антоном вместе издали смешок, — Так что и Рома достаточно быстро счёл нас друзьями. — А ты так не считал? — Антон выгнул бровь. Ему сложно было описать то, как он чувствовал себя, узнав такие нюансы. Слава описывал достаточно достоверно, и Антону верилось. Но так странно было слышать про эпизоды тех дней, частью которых он никогда не был. — Сложно сказать, — Слава потёр переносицу, издав неловкий смешок, — В моём мире друзьями становились, как гардемарины. Или мушкетёры. Знаешь, нужно было пройти огонь и воду, а потом скрепиться дружбой… — Ну, вы же вроде и прошли огонь и воду, — осторожно сказал Антон. — Прошли, — Слава кивнул, — Но уже после. Я усложнял ситуацию. А для ребят всё было куда проще — для того, чтобы стать другом, не нужно было что-то доказывать. Антон чуть прикусил щеку с внутренней стороны. Когда он вливался в компанию, всё было немного иначе. Но следы прежней доверчивости и дружелюбия оставались в той же Полине, которая достаточно быстро сочла Антона своим другом. Или же, например, в Бяше, который едва понял, что Рома с Антоном не во вражде, вмиг проявил более добрую и щедрую сторону своей натуры. — Звучит похоже на них… — туманно произнес Антон, и Слава ответил в тон ему: — Именно так. Поэтому и месяца не прошло — мы уже сдружились. — А Алиса? — Алиса… — Слава призадумался, — Понимаешь, она такой человек… Возможно, даже более закрытый, чем я. — Мне так не показалось при нашей первой встрече, — пробормотал Антон, — Она была очень приветливой. — По сути она такая и есть. Она со всеми очень дружелюбная и вежливая. Но вот если заходит речь про то, чтобы стать настоящими друзьями — то Алиса в этих вопросах немного недоверчивая. Тем более ей казалось, что из-за неё в компании станет немного… тесно. Она любит маленький круг общения. — Понял тебя, — Антон откинулся на спинку стула, поджав под себя ногу. — Хотя ребята её знали и относились к ней хорошо, — Слава пожал плечами, — Просто так вышло… Я прокололся, — он вздохнул, — Считай, что это первый гвоздь в крышку моего гроба. Я отдалился в тот момент от неё. На какое-то время. Мы даже ругались по этому поводу… — Ого, — выдохнул Антон, — Сложно себе это представить. — Есть такое, — криво улыбнулся Слава, — После всего остального… Алиса очень меня поддерживала. Поэтому мы стали ещё ближе. Антон кивнул, стараясь внести в вопрос побольше выжидающей интонации: — И… Что было дальше, потом? — Потом… — Слава постучал пальцем по подбородку, — Где-то к Новому году девятого класса мы стали очень близки. Несколько месяцев дружбы, — он даже улыбнулся, — Тогда это была отрада. Антон вслушался внимательнее. — Проблем никаких не намечалось… Несмотря на то, что компания у нас была, мягко говоря, разношерстная, нам всегда было, о чём поговорить. Мы много времени проводили вместе в пустых классах. Ключи давал Степан Геннадьевич. Сидели там, сдвигали столы, пили чай, писали домашнюю работу. Но ещё чаще играли в карты. — На погоны! — довольно крикнула Полина, бросив две последние карты, и Слава с усмешкой отметил выражение истинного коварства на её лице, когда она взглянула на оторопевшего Рому. Вот чертовка! — Реванш, бля! — взревел Рома, — Ты опять карты высчитывала? — А что ещё делать, когда их всего тридцать шесть? — изящно усмехнулась Полина, пожав плечами, — Не жульничала — ничего не знаю. Так что давай, иди-ка сюда… Ромка, явно воздерживаясь от не очень приличных слов, послушно склонил голову вперёд, зажмуриваясь и позволяя Полине дать ему крепкий щелбан. — Сука! — рявкнул он, потирая даже слегка покрасневший лоб, — Мало того, что ты, блять, шулеришь, так ещё и щелбаны, как в последний раз хуячишь! Завязывай уже! Полина громко рассмеялась, и Слава, не сдержав смешка, прокомментировал со скрещенными на груди руками: — Полина, ты прямо-таки упиваешься. — А как иначе? Он всё время в шашки выигрывает! — возмутилась она, но он уловил скрытое кокетство в её взгляде. Слава подавил зародившуюся в нём мысль, увидев, как едва ли не преданно на него смотрят. Не смог обработать её повнимательнее. Не сейчас и не здесь. Иначе тревога в нём перекроет всё остальное. — Ну что, — развернулся он к остальным с довольной улыбкой, — Снова раздаю? — Только давайте без проездных, я о такой хуйне в жизни не слышал, на! — заголосил Бяша. — В один из таких дней, — Слава, допив чай, отложил чашку в сторону и принялся перебирать в руках шахматного ферзя. Его пальцы двигались быстро и нервно, — Я увидел… — он нервно рассмеялся, потирая лицо, — Не хочу показаться превратным, но я, по всей видимости, симпатизировал Полине. Антон кивнул. Слава выглядел таким неуверенным в своих словах, будто боялся, что ему не поверят. Но пока то, что он говорил, было правдой. В конце концов, Полина ведь действительно была влюблена в него, лжи в этом не было. — Я не виню её за это, вообще к такому не веду, — Слава замахал руками, — Просто я к ней ничего такого не испытывал. Она была хорошей: Полина красивая, она умнее многих и может своим энтузиазмом зажечь остальных, но в тот момент, — он всплеснул руками, — Я ей ответить никак не мог. — В этом же нет ничего такого, — тихо возразил Антон, почему-то опасаясь того, что Слава скажет дальше. — Ты прав, ничего такого, — Слава передёрнул плечом, — Просто в тот момент Полина очень сильно нравилась Роме. Ох. Антон совершенно забыл про этот аспект. Рома ведь действительно долгое время был влюблён в Полину, пока это перестало иметь подтекст какой-нибудь другой, кроме дружеского. Но если Рома так относился к Антону в тот момент, когда к Полине уже ничего не чувствовал, то как тогда относился к Славе, будучи в неё влюблённым. — И для него это было тяжело, — Слава положил ферзя на доску, — Она ему так нравилась, но к ней не подступишься. И в то же время передо мной она как открытая книга. Немудрено, что Рома метался. Антон поджал губы: — Он злился на тебя? — В тот момент — да, — произнёс Слава так, будто после этих слов его попросят на выход из дома, — Не хочу ничего такого говорить, но я думаю, что ты и сам догадался. Тебе приходилось драться с Ромой, как я понял. И я могу догадаться, по какой причине. Антон сглотнул. — Он тебя?.. — Нет, он не трогал меня, — Слава покачал головой, — В тот момент мы всё ещё были очень близкими друзьями. Он много рассказывал мне, тяжелого, личного. И я делился с ним. Огонь и воду прошли, однозначно, — Слава невесело улыбнулся, — Но Рома не мог не злиться на меня в тот момент. И злоба такая — бессильная, — Антон представил это себе, и ему стало дискомфортно, — Он понимал, что чувствам не прикажешь, но всё равно выходил из себя. — Он просил тебя избегать Полину? — предположил Антон, и Слава мрачно кивнул: — Он всё равно метался. Он не хотел делать Полине больно, но и не хотел, чтобы я всё больше её… увлекал. Пусть и не хотел этого. И даже усилий никаких не прикладывал, — Слава поджал губы, — А потом этого стало недостаточно. Рома начал просить меня избегать Полину, говорить с ней реже, отклонять предложения пойти к ней в гости. Антон представил, как это было тяжело для них всех. Один не понимает, что делать, другая — что происходит. А третий пытается сохранить дружбу и при этом не может справиться с влюблённостью. — Это тяжелая ситуация, — выдохнул натужно Антон. — Ещё как, — подхватил Слава, — Это был самый тяжелый период в нашем общении. Я не хотел отказывать, но мне не нравилась мысль о том, что я делаю кому-то плохо. Я этого не хотел. — И что… дальше было? — настороженным голосом поинтересовался Антон. — Роме становилось тяжелее, — Слава сглотнул, его лодыжка начала истошно вертеться из стороны в сторону, — Мы с ним были всё ближе, уже почти как лучшие друзья. Мне даже удалось отпроситься у бабушки и пойти к нему с ночевой, — Слава улыбнулся, — Вот уж его мама злилась от того, что мы смеялись и не давали ей спать… — Ого, ты знаком с тетей Аней? — выгнул бровь Антон, — Не знал, что вы так хорошо с Ромой дружили… Точнее — догадывался. Но почему-то всё равно не ожидал… — пробормотал он. — Да, — кивнул Слава, — Дружили, и очень хорошо. Но Рома всё равно злился на меня, если я контактировал с Полиной. И я даже могу его понять в этом… — Слава сочувственно улыбнулся, — Это тяжело — ведь он не мог злиться на меня за то, что я просто… был, — Слава посмотрел на Антона, и его глаза показались куда более уязвимыми, чем вначале диалога, — Но он всё равно злился. И я тоже злился. Антон, в начале разговора будто направивший на Славу пистолет, понемногу опускал дуло. Он так или иначе сочувствовал — если Слава и врёт, то получается уж слишком складно — безупречно подвязанное с тем, что говорила Полина. Тем более он не пытался обелить себя перед Антоном или оправдывать. Скорее наоборот — сразу же заявил, что Антон может отнестись к нему плохо. А осознание как никогда важно. — Может, я и был немного эгоистом и не понимал Рому, но я тоже злился. И всегда думал: почему я должен отгораживаться от остальных ребят, если мне так же хотелось веселиться? В чём я виноват? Почему несу ответственность за чужие чувства? Почему Рома не может никак Полине признаться? Слава даже немного увлекся: в его голосе появился сумбур, который в обычной жизни слышался даже слишком редко, чтобы Антон распознал эту эмоцию с первого раза: Слава действительно злился. — Вот и представь себе: я начинаю дружить с ребятами где-то в сентябре, — начал рассуждать Слава, — И чуть ли не с полгода… Да нет, даже больше — почти до марта моего уже десятого класса — самый светлый период нашего общения. Полтора года дружбы — для меня это всё равно было немало. И я бы многое отдал, чтобы вернуться, потому что правда был тогда счастлив. А потом Полина начинает проявлять ко мне симпатию. У неё был концерт, и я вручил ей — чисто символически — розу, а она, возможно, посмотрела на меня в другом ключе… Так или иначе — Рома в отчаянии, я в отчаянии. И с апреля по сентябрь — пять месяцев я верчусь между Полиной и Ромой. Я пытаюсь не обидеть ни того, ни другого, но на двух стульях усидеть же невозможно. — Получается, они на тот момент уже в десятом классе были? — уточнил Антон. — Да. Охренеть. Сентябрь десятого класса. Буквально за пару месяцев до прихода Антона. Славино присутствие ощущалось теперь не так фантомно, а даже слишком физически. Вся эта история между ним и ребятами прошла, оказывается, так близко к Антону, а он и понятия об этом не имел. — И… — внутри свернулось дурное ощущение: Антон будто ощущал, что услышит что-то нехорошее, — Что было потом? — Случились некоторые обстоятельства… — очень деликатно начал Слава, — Из-за которых я на какое-то время отдалился от всех. — А что, если не секрет? — поинтересовался Антон, сглатывая, хотя в горле было сухо. — Да как-то это всё… — Слава махнул рукой, — По-дурацки. Я хочу тебе сказать, но в своё время ребятам об этом не сказал. Глупость какая-то… И чего я сам тогда пытался… — он поджал губы, качая головой. — Слава? — нерешительно окликнул его Антон, потому что Слава будто говорил больше сам с собой, а не с ним. А потом на него подняли до смерти уставший взгляд, и Слава, клацая ногтем по ручке кружки, произнёс так, будто слога застревали меж зубов: — У моей бабушки после моего десятого класса произошла атрофия мышц. И она стала из-за этого… Ну, лежачей. — Ох, — сконфуженно произнёс Антон. Он догадывался, о чём идёт речь, но всё равно было не так уж и легко это слушать. Тем более с учетом того, что Слава никогда об этом не говорил, а Антон представлял её обыкновенной женщиной. Но сейчас весь образ резко исказился. — Просто… — Слава выдавил из себя усмешку, хотя во взгляде — ни намёка на веселье, — Я тогда сам вёл себя отвратительно. Меньше года прошло, так что не могу я как-то подумать о том, что был тогда несмышлёный или вроде того… Я всё понимал. Но опять же думал: почему я всем должен? Почему с меня требует какое-то конкретное общение в конкретный промежуток времени? Почему я дома должен сидеть, пока остальные на велосипедной прогулке, хотя я тоже хотел пойти? Из-за того, что Рома хотел побыть с Полиной? Так мне и не нужна была Полина, я просто!.. — он глубоко выдохнул, а потом, ткнув себя пальцем в грудь, произнёс ровно и как-то холодно, — Я не хотел быть дома. И при этом я ещё и должен был быть дома. И от этого я тоже злился. Почему я должен убирать за бабушкой? Бегать вокруг неё? Слушать её капризы? Она ведь взрослый человек, она понимает… — он вздохнул, потирая переносицу, — Просто до меня тогда не доходило, что она и сама по-другому не может. И вряд ли сможет. — Это тяжело в шестнадцать понять, — пробормотал Антон, — Так что тут нечему удивляться… А твоя мама? Папа? — Папу я знаю только по отчеству, — криво улыбнулся Слава, — Никогда его не видел. А мама… Вряд ли ей до этого, — он махнул рукой, — Она всё время работала. А потом хотела выйти замуж — молодой красивой ей недолго оставаться… Так что да. С бабушкой был именно я. — А ребята об этом знали? — на всякий случай уточнил Антон, и Слава фыркнул беззлобно: — В том-то и дело, что нет. Я просто промолчал. А лучше бы взял — и сказал. И проблем было бы вполовину меньше. Тебе же взял и выдал, как на духу. А тогда… — Слава махнул рукой, — Черт его знает. Струсил, не решился — но сам факт, я сорвался, а они не поняли, почему. Просто беспричинный гнев. — Сорвался? — у Антона чуть не осип голос. У него в принципе заледенели пальцы: волнение ощущалось так явственно, что он даже покрылся мурашками. — Вроде того, — кивнул Слава, — Думаю, тут другое слово вряд ли подойдёт. Просто это всё затянулось: друзей у меня будто нет, бабушка давит на меня тем, что без меня не может, Рома злится от того, что меня нет, и Полина переживает. И при этом Рома так же хочет со мной дружить. А я… — он взлохматил себе волосы, — Вообще не знал, что делать. — Что случилось? — голос прозвучал слишком тихо, но Слава не обратил на это внимание: смотрел в одну точку, почти не мигая, и мерным голосом делился тем, что его, судя по всему, долго грызло: — В сентябре — в этом учебном году, в моём одиннадцатом классе — когда мы вышли с каникул, я пересёкся с Полиной в библиотеке, — он выждал мучительно долгую паузу, из-за которой Антон даже сглотнуть не мог — горло будто стеклом набили, — Она была в очень хорошем настроении в тот день. Я не знаю, может я не был достаточно убедительным, может быть, что она не совсем меня поняла: но она не воспринимала, что я говорил ей, что устал или что хочу побыть один. — А ты точно хочешь дальше договорить? — поинтересовался обеспокоенно Антон. Его и самого, почему-то, начало волновать это ощущение неминуемости, будто то, что Слава скажет, повлечёт слишком большие изменения, хотя Антон понятия не имел, что такого могло случиться. — Да, хочу, — отрезал Слава, — Мне кажется, что так правильно. Мне всё равно не оправдаться. Какой смысл бегать? «Мне всё равно не оправдаться» Антон вдруг настолько узнал себя в этой фразе, что ему стало почти физически больно от услышанного. Он вспомнил, какие примерно эмоции испытывал, пока говорил то же самое. Загнанность. Сплошное чувство погони. И неизвестно от чего. От злых языков, которые норовили ужалить. Или от самого себя, в вечных попытках найти оправдание? — Так что я в любом случае продолжу… — Слава, выдержав паузу, отвёл взгляд в сторону, и последовательно заговорил, — К тому моменту я был замотан. И взбешён. Так что для того, чтобы сорваться, мне хватило только пары фраз. А Полина даже не знала, что делала. Я не могу её винить, — он взъерошил волосы, пока его нога моталась по кругу, — Мне негде было выпускать гнев. Дома не сорвёшься — за стеной бабушка. В школе — тем более. Так что Полина попала под горячую руку… — Слава замолчал, как будто онемел. — Ты сказал ей, — спросил охрипшим от переживания голосом Антон, — Что-то? — Даже не «что-то», — истерично усмехнулся Слава, — Я наговорил ей вообще всё, что у меня вертелось в голове все месяцы. И всё это приправил злобой. И, разумеется, преувеличил, — Слава переплел пальцы обеих ладоней и, положив на них голову, пробормотал, глядя на приглушенный свет настольной лампы, — Сказал ей, что её присутствие меня душит, что мне надоело слышать её голос, что я прекрасно вижу, что нравлюсь ей, но совершенно ничего не испытываю. А взамен её влюблённость лишает меня друзей и возможность проводить время вне дома. Я сказал ей отстать от меня, не подходить ко мне. А если она действительно хочет, как лучше… — Славин взгляд похолодел. — …то лучше выйди из компании и дай мне хоть немного воздуха, ради Бога! Да. Дела. Сказанное Славой, конечно, не красило его, совсем нет. И это действительно жёсткие слова, особенно в сторону человека, который испытывает к тебе сильные чувства. А если вспоминать слова Полины — то чувства и в самом деле были хоть куда, и её влюблённость и в самом деле ослепляла её. — И, более того, — Слава вскинул пальцы, — Я забыл сказать… Это ещё даже не конец истории, ведь я помимо этого, — он постучал пальцем по столу: тук-тук-тук, всегда три стука, — Если я был с ребятами, то я чаще всего был в плохом настроении. Мягко говоря. Каждый раз, когда Полина ко мне обращалась, я чувствовал, как на меня смотрит Рома. Антон вспомнил первые дни в школе, когда взгляд Ромы преследовал его буквально по пятам. К такому невозможно быть подготовленным. Плюс ко всему Антон с Ромой тогда ещё даже нормально не был знаком. Тогда Славе, который был с ним лучшими друзьями, явно было несладко. Антон даже почувствовал раздражение: эта черта в Роме действительно была его страшным недостатком. Он не умел вовремя останавливаться. А брал себя в руки и извинялся только к тому моменту, когда всё разрушал в пух и прах. — Когда я не обращал на Полину внимания, Рома злился тоже, ведь тогда Полина расстраивалась и не говорила с ним… Цеплялся я в компании только за Игоря — он всегда старался разрядить обстановку. Но если его не было или, например, в духе не были все — я начинал подливать масло в огонь, — Слава снова постучал указательным пальцем, — Говорил всякие жалящие фразы. Язвил. Подмечал недостатки. Делал просто для того, чтобы остальным стало неловко. Или злостно. Хотелось от души с кем-то поссориться… Антон понимал это чувство. Когда все были готовы обвинить его за общение со Славой, он хотел того же: сыпать неоправданными обвинениями, жалящими фразами. Чтобы наверняка. Слава возвёл глаза к потолку, словно старался переварить всё им сказанное. — Так что до того момента, когда я всё высказал Полине, я ещё несколько месяцев до этого морально измывался над ними всеми, если мог присутствовать на посиделках. Меня раздражало ощущение, что я пятое колесо в телеге. Или что до меня снизошли и пустили, как дворнягу с дождя… — в голосе Славы появился намёк на злость, — Хотя Рома, опять же, мог признаться ей и не заставлять её и меня плясать под его дудку… — он поймал взгляд Антона и произнёс с усталой растерянностью, — Прости, Антон, что делаю тебя свидетелем вот этого всего… — он неопределённо махнул рукой, — Как ты понял: я всё ещё зол. Но вины своей не отрицаю. — И я не отрицаю, — тихо произнёс Антон, — Ты действительно сказал плохие слова. И действительно нехорошо поступал. Слава поджал губы и кивнул, не противясь сказанному: понимал не меньше Антона. — Но, возможно, всё и в самом деле было бы лучше, расскажи ты им. — Я знаю, — тихо произнес Слава, — Что было бы. Так и следовало поступить. Я даже удивился, как с тобой это легко получилось… Просто взял и выдал. И не упало же небо на землю: всё в порядке… — он потёр переносицу, — Возможно, тогда ещё мне не хотелось, чтобы кто-то знал, в каком положении я нахожусь. — Я понимаю, — туманно произнёс Антон, — А ты… Не хочешь с ними поговорить? — На самом деле, — Слава неопределённо пожал плечами, — Со мной вначале пытался поговорить Рома. Он очень злился за то, как я поступил с Полиной. — Ты объяснил ему? — Антон переплёл собственные пальцы, занервничав. — Нет, — Слава покачал головой, криво ухмыльнувшись, хотя в этом выражении лица было больше сожаления, чем веселья, — Даже тогда не стал в руки себя брать. — Он подрался с тобой из-за этого? — у Антона вдруг перехватило дыхание. Один раз. Слава так ему ответил на вопрос про драки. Что это произошло единожды. И теперь Антон вдруг понял, почему, как и с кем. Слава иронично взглянул на него, сказав внезапно дрогнувшим голосом: — После того, как я сказал ему много плохого. Про то, что его сильно беспокоило. И я знал об этом. — Ты сказал ему про папу? — Антон не успел вовремя прикусить себе язык: любопытство попёрло впереди. Он пожалел об этом почти сразу, едва заметил, каким оторопелым взглядом на него уставился Слава. — Ты знаешь об этом? — Знаю, — тихо произнёс Антон, не став уточнять о том, что ему об этом рассказала Полина, — И знаю, что для Ромы это больная тема. Слава закивал, почесав нос и помолчал некоторое время, прежде чем продолжить ещё медленнее, чем до этого. От чего Антону даже стало неловко: — Я знал его. Роминого папу. Мы пару раз пересекались, когда я заходил к Роме с ночёвкой. — Он говорил с тобой? — Антон сам не знал, почему ему так важно это знать. — Не особо, — Слава покачал головой, — Война ломает людей, и по нему это было очень заметно. Тем более если учесть то, как афганских солдат тогда приняли… Это явно был удар. Антон длинно выдохнул, пытаясь унять сердцебиение. Слава нырнул в свои воспоминания слишком глубоко, чтобы его сейчас из них вытаскивать. — Рома с ним говорил так… Будто был очень рад его видеть. Но всё равно боялся. Про приступы я узнал намного позже. После того, как спросил Рому, откуда у него эти синяки. — Он тебе рассказал? — Рассказал, — кивнул Слава, — Это был конец его восьмого класса. Тогда мы по-настоящему стали друзьями. Рома делился со мной… Я был на похоронах его папы, — Слава поморщился, — Ужасный день… Было так на душе тяжело. — И потом… Когда ты сказал об этом Роме? Что ты ему сказал? — Не могу, — Слава покачал головой, — Это слишком личное. Но Рома даже не разозлился, — взгляд у Славы будто остекленел, — К чему я вёл — я ночевал у Ромы, я был на похоронах его папы, я видел его переживания, знал, что его волнует. И всё равно сказал тогда это, — Слава сглотнул, — Это было худшим, что я сделал. И Рома очень разочаровался, — он приложил ладонь к скуле, будто стараясь найти там незримый след, — Рома ударил меня. А потом ушёл. Он был белый, как мел. Антон представил это, и ему стало нехорошо. Пазл сложился. Все, сказанное Полиной и Ромой о Славе, сложилось в историю, рассказанную им. Они просто не поняли, что произошло до конца. Так что всё сейчас, услышанное Антоном, восполнило всё недостающие пробелы в картине и показало её полную суть. Господи, к каким же страшным последствиям могло привести непонимание. — Мне меньше месяца хватило, чтобы понять, что я сделал, — Слава нервно хмыкнул, — Ну, и Алисиных пинков. Но уже было поздно что-то делать. Когда я подошёл и попытался поговорить с Полиной, Рома отвёл меня в сторону и дал понять, чтобы я не подходил к ним больше, — Слава сильно потер глаза, — А потом ещё раз. И ещё. В последний раз мне пригрозили конкретно, и я перестал пытаться. Опять струсил. Струсил. Антон не мог с этим не согласиться. Многое из этого, конечно, могло и не произойти, не будь Слава настолько… молчаливым. Если бы не утаил суть вещей. Но стоило ли возлагать на него такую ответственность, если её так сложно нести за себя даже сейчас? Ему семнадцать лет, и иногда Антон забывал об этом. Ведь перед ним сидел точно такой же юноша, как и он сам. Живший жизнь точно так же — по первости, и не имевший шанса вернуться назад и не допустить ошибку. Но не отнекивается от них, не убегает. А признаётся в них, пусть ему явно и не по себе. Пусть он готов услышать от Антона обвинения. И прочувствовать на себе осуждение. Слава посмотрел на вдумчивое лицо Антона и, явно занервничав, приподнялся с насиженного места. — Ладно, я не буду… Мне не следовало, — суетливо заголосил он, поправляя фигурку ферзя на доске и гуляя по ней взглядом. А потом, подправив галстук, бросил напоследок, — Я такой реакции примерно и ожидал, так что всё нормально, но я думаю, что лучше… Антон тоже подскочил со стула, оказавшись напротив него и положив руку на плечо, пересекаясь с чужим взором, полным замешательства. — Всё в порядке, — заверил он Славу, — То, что ты мне это сказал… Спасибо. Было видно, что Слава не шибко ему поверил, и Антон, чуть склонив голову, заговорил спокойно: — Ты прав — действительно много нехорошего сказал. И я действительно тебя за это осуждаю. Я не стану врать тебе и говорить, что всё нормально, — Слава выслушал это с молчаливой готовностью, и Антон поспешил высказать ему ещё немного своих мыслей, — Но я считаю, что тебе тоже трудно пришлось. Не нужно во всём себя винить… Здесь всё очень сложно. И выбора у тебя нормального не было, — Антон вздохнул, — Так что знай, что я не прекращу с тобой общаться, ладно? Слава долго смотрел на него, будто анализируя. А потом поверил. Взгляд стал мягким, уязвимым. А тело расслабилось. Антон и понятия не имел, что Слава так напрягся, пока жесткое плечо под пальцами не опустилось. Антона обняли, будто пытаясь найти чуть больше поддержки прежде, чем придётся отстраниться и выйти из комнаты. В привычную жизнь, где нужно держать лицо и задавать дежурные вопросы. Где нет Славы, один на один оставшегося со своими проблемами и с ними не справившегося. А где есть Славочка, умник с книжками, у которого в голове гуляет ветер и обрывки занудных фраз. Он обнял Славу со всей имеющейся эмпатией. Обхватил руками, будто хотел уберечь от чего-то невидимого, помочь, дать надежду. Ведь Слава, скорее всего, потерял её. И себя, возможно, тоже в какой-то момент. Объятие было недолгим. Но важным, потому что Слава зазвучал совершенно иначе, едва отстранился от Антона. — Мне очень нужно было это услышать, — признался он, потирая затылок, — Спасибо тебе огромное, правда… За то, что выслушал. — Нет проблем, — Антон мягко улыбнулся, — А ты прости меня, что так внезапно накинулся на тебя с вопросами. Просто… хотел выяснить. Долго не решался. И подумал, что сейчас — пора. — Это нужно было сделать однажды, — Слава дернул плечом, облегчённо выдохнув, — Но я рад, что с тобой поделился. Как гора с плеч. Взглянув на чужое спокойствие, Антон вдруг понял, как чувствовал себя Евгений Сергеевич, когда дал Антону высказаться в конце февраля. Наблюдать за облегчением своего собеседника оказалось куда более приятным и естественным чувством, чем Антон ожидал. А ведь он сказал от силы пару фраз, но и этого хватило, чтобы Слава успокоился хоть немного. Но ощутимо. — Тебе тоже спасибо, — произнёс тихо Антон, — Я тебя толком никогда не благодарил… Ну, за то, что ты меня выручил, когда мне плохо стало… Ты и Алиса — вы правда меня очень выручили в сложный период… Слава кивнул, выглядя растроганным. Какое-то время они постояли так, друг напротив друга, рядом с отодвинутыми стульями, а потом Слава, глянув на сгустившуюся за окном тьму, пробормотал: — Ни зги не видно… Ладно, я думаю, что нам пора собираться… — Да, — поддержал его Антон, потягиваясь, — Сколько же мы с тобой говорили? — По ощущениям — с час, — Слава неловко улыбнулся, — Мне кажется, Алиса там совсем спеклась. — Вряд ли, — засомневался Антон, подходя к двери и дожидаясь Славу, — Оля ей точно заскучать не даст. Едва они вышли в коридор, то услышали хихиканье с кухни. Антон постарался сдержать свой скепсис, едва они со Славой посмотрели друг на друга. Но в комнате Оли было пусто, а значит, все они втроём явно собрались внизу. — А мне кажется, что Вам этот цвет очень подходит! — послышался назидательный тон Алисы, — И зря Вы им не пользуетесь! — Мне всегда казалось, что он меня старит, — поделилась своими мыслями мама, на что Алиса явно возмутилась: — Ни в коем случае! Так редко женщинам идёт красный! А Вы смотрите, как он к коже Вашей подходит! Он не старит, Вы просто выглядите чуть строже… Зато завораживает! И одежду подобрать можно! — Антон, подойдя вместе со Славой к двери на кухню, чуть отворил её, чтобы увидеть, как Алиса, уперев одну из рук в бок, удерживает другой небольшое зеркальце, в которое, поворачивая голову то вправо, то влево, смотрит мама. Оля была рядом с ними. Её, очевидно, очень прельщала такая атмосфера. Девчачья, выразился бы Антон. Но он и не был против. Возможно, она впервые так долго и так весело провела время наедине с кем-то, кроме Антона. А удержать фокус её внимания было не так-то просто, так что Алиса могла получить свою медаль. А за то, что она отдала Оле своё зеркальце, в которое та на себя заглядывалась, а себе забрала другое, крошечное и розовое, ей можно было присудить вторую медаль следом. — Алиса, я тоже хочу помаду попробовать, — изъявила желание Оля, повернувшись к Алисе, которая, вздохнув, терпеливо объяснила: — Олечка, в десять лет красный цвет — это плохое решение. — Но я так как будто вообще не крашусь! — возмутилась она, потрясывая зеркалом, — Просто сюда смотрюсь и волосы расчёсываю… Мне косметики хочется! — Будет тебе косметика, — кивнула Алиса, — Просто мамину трогать не надо. Вот тебе будет шестнадцать. У тебя будет своя косметичка. Ты же не захочешь, чтобы её трогали? — Нет, конечно, — вмиг отрезала Оля. — Вот именно, — Алиса щёлкнула пальцами, — Мамину трогать тоже не надо. У тебя сейчас просто косметичка должна быть маленькой. Это правило такое. — Кто его придумал? — с подозрением поинтересовалась Оля. — О нём мне рассказала моя мама, когда мне было десять, — Алиса будто начала рассказывать сказку, — А ей в десять её мама, той её мама и так до бесконечности. Это девчачье правило. Сейчас у тебя в косметичке пока расческа будет. И крем для рук, сейчас пока ещё холодно! Ну и ещё можно купить специальную помадку, чтобы у тебя губы не трескались, — Антон вообще не понимал, к чему ведёт Алиса, но слушал её с живым интересом, как и Оля, которая забыла про своё недовольство, — А потом пополняться будет. Ты думаешь, у Карины Васильевны сразу такая косметичка стала? Неправда, вначале все с маленькими ходят, — мама сдерживала улыбку, но по глазам было видно, что она явно одобряет то, что говорит Алиса, — Но ты всем скажи, чтобы твою косметичку никто не трогал. Обязательно. У каждой девочки она своя. Скажешь? О, а вот это она попала в яблочко. Оля ничего не любила сильнее, как возможность обозначить территорию и верить в то, насколько важно то, что она запрещает кому-то трогать. — Скажу! — кивнула Оля, и в этот момент Антон решил подать голос, отчего все трое подскочили: — О чём болтаете? — Господи! — воскликнула мама, вмиг расслабившись на стуле, — Антон, это как называется? Ну зачем так пугать? — Прости, просто вы заболтались, — хмыкнул Антон, заходя на кухню и пуская Славу за собой. — Снова извиняюсь за беспокойство, — вежливо кивнул Слава, но вид у него был выжатый. Возможно, пока они спускались с Антоном по лестнице, тот заново переосмыслил весь их разговор и понял, как устал от того, что ему пришлось вспомнить. Слава подошёл к Алисе, и та, скрестив руки, поинтересовалась: — Что, уходить пора? — Вроде того, — Слава кивнул, — Уже полседьмого, меня бабушка скоро хватится. После недавнего их разговора Антону стало понятно, почему для Славы не предполагался такой вариант — пойти к кому-то с ночёвкой или хотя бы посидеть в гостях подольше. Его ждали. — Да, давай собираться тогда, — Алиса кивнула. Она неуловимо изменилась: лицо разрумянилось, улыбка была счастливой и заводной. Она даже рукава свитера закатала, будто ей работать пришлось. Они явно успели выпить не одну чашку с тортом, пока Антон со Славой наверху выясняли весь хронометраж их дружбы с Полиной, Бяшей и Ромой. Правда теперь она была немного расстроенная. Возможно, хотела ещё много секретов рассказать Оле или помочь маме. — Мы сейчас выйдем с Олей вас проводим, — сказала мама, вставая с насиженного места, и Алиса, кивнув ей, вышла из кухни вместе с Антоном и Славой. Антон чуть прикрыл дверь, молча наблюдая за тем, как они оба подходят к обувнице, подхватывая свои ботинки. А сам подал Алисе её черную куртку, а Славе — дублёнку. — Спасибо большое, что позвал, Антошенька! — сердечно поблагодарила его Алиса и даже заключила в объятия, отчего он чуть растерялся, слегка похлопывая её по жесткому плечу. — Да не за что. Я даже не думал, что тебе так у нас понравилось… — Очень понравилось! — воскликнула она, отстраняясь. Что-то на секунду мелькнуло перед глазами Антона. Очень неуловимо, но он успел заметить прежде, чем оно выскользнуло у него из рук. Хотя мысль была почти сформированной, он попросту не успел за неё ухватиться как следует и додумать. На лице Алисы промелькнуло какое-то особенное выражение. То ли уязвимость, то ли тоска, то ли ностальгическое чувство. Она тихо призналась на выдохе: — Я бы хотела остаться. Но это схлынуло так же быстро, как и появилось: Антон толком не успел ответить на эту фразу, как Алиса, будто сама растерявшись, воскликнула бодро: — Мы столько с Олей обсудить успели. Она рассказала мне, как ты ей запрещал встречаться с мальчиками до пятидесяти! — Правда? — протянул саркастически Слава за его спиной, — Антон Борисович, да Вы деспот. Причем форменный! — А вы не верьте так на слово моей сестре! — раздражённо отмахнулся он, — Она любит про меня поболтать… всякого. — Смотри-смотри! — хмыкнула Алиса, — Вот оно — лезет! Уже и нами помыкаешь! — Ой, Погорельская, собирайся молча, — закатил глаза Антон, не сдерживая усмешки и натягивая ей шапку на самые глаза. — По фамилии называть — это неуважительно, — хихикнула она, поправляя шапку и надевая куртку. — Кажется, это не только Антону стоит усвоить, — не удержался от шпильки Слава. — Так, собираемся! — командным тоном приказала Алиса, натягивая на себя ботинки и пошатываясь на одной ноге. Антон помог ей удержать равновесие и, получив в ответ короткую благодарную улыбку, развернулся к Славе, который успел лихо и при этом аккуратно надеть свою обувь, застегнуть дубленку и повязать шарф. Мама с Олей вышли в коридор, и Алиса проникновенно произнесла, со всем пылом своего сердца пожимая руку маме: — Спасибо вам большое за гостеприимство! — Да не за что, — мамин тон звучал на редкость дружелюбно, — Это вам спасибо за лимонный торт. — А уж ваш кекс! И кофе. Череда взаимных комплиментов не растянула прощание. Напротив — Антон успокаивался всё больше, ощущая, как внутри мягко греет тепло от того, что у него всё получилось, и всё было сделано правильно. Смотря на то, как Оля прощается с обнимающей её Алисой и пожимает руку Славе, Антон вдруг подумал, что, наверное, исчезла одна из причин его последних тревог, и он чувствует себя более-менее твёрдо стоящим на ногах. Он узнал какую-никакую, но причину конфликта. И, возможно, причину, по которой Рома не рассказал ему об этом, ведь он никогда не делился с Антоном историей своей семьи. Антон уверился сам и заверил Славу в том, что всё должно быть хорошо, и, пусть тот и виноват, но он не распоследняя дрянь от этого. И всё прошло гладко, без чужих взглядов и вопросов. Антон обнялся на прощание с Алисой и пожал руку Славе, который, чуть придвинувшись, произнес тихо: — Спасибо за разговор. Честно. — Хорошо, — кивнул Антон, отстранившись. Улыбку сдержать было сложно. Тем более, что он хотел поддержать Славу, — Пожалуйста. Когда дверь за ними закрылась, и Антон выдохнул, прислонившись к ней лбом и приходя в себя после такого интенсивного разговора, мама за его спиной внезапно весело выдала: — А ты прав! Очень симпатичная девочка. Антон, ощущая себя в заложниках собственной лжи, развернулся к маме, скривив улыбку. Он напрочь успел подзабыть о том, что наплёл ей ради того, чтобы Алиса со Славой получили доступ к ним в дом. — А я о чём говорил, — усмехнулся он слегка нервно. Ладно, ничего. Выкрутится. Симпатия может внезапно пропасть, его ложь — малая цена за правду, которую он смог получить, пусть и немалыми усилиями. Так что сейчас это — меньшая из проблем. Нужно лишь как-то объяснить Ромке, что произошло большое непонимание. Но как это сделать своими устами, если то, что ему придётся сказать — Славина личная информация? Ему в любом случае придётся держать рот на замке — у него нет права болтать направо и налево о том, что ему рассказали с большим кредитом доверия. Значит, оставалось просто ждать. Это, возможно, был вопрос времени. Если Слава решился сегодня, то не за горами тот день, когда и остальные услышат всё, как есть. — Так, идите помогайте мне, — засуетилась мама, — Отец сейчас придёт, а у нас не накрыто. Пошли-пошли! — поторопила она Антона и Олю, лениво засеменивших на кухню, — И никаких мне!

***

После всех разговоров послевкусие осталось странное. Антон чувствовал себя то ли вымотанным, то ли расстроенным после того, что услышал. Успокоившись и обрадовавшись вначале тому, что всё хорошо, он вдруг испытал грусть от того, что всё сложилось таким образом. И от того, что он не может помочь Славе. Хотя хотелось бы. Было видно, что он скучал по своим старым друзьям. И жалел о том, что сделал. Но как из этих руин возвести что-то новое — вопрос оставался открытым. Несмотря на раздумья, он с удовольствием съел мамино рагу. И не поскупился на кекс с чаем, после чего оставалось только сыто развалиться на стуле, поглаживая полный живот. — К нам сегодня друзья Антона заходили, — поделилась мама, тихо поблагодарив папу, когда он подлил ей чай. — Полина с Ромой? — странно, но от этого вопроса папы уже не было так тягостно, как в первый раз. Либо Антон привык к такому положению дел. Либо уверовал с концами в то, что не всё потеряно. — Нет, — спокойно ответил он, раскрывая барбариску и аккуратным движением отправляя её в рот, — Это ребята с одиннадцатого класса. — Там есть девочка, Алиса, — уточнила мама, скрестив руки на груди и посмотрев на папу с усмешкой, — Антона зазноба. — Зазноба? — папа засмеялся. Антон смутился так, словно это и в самом деле было истиной. — Да пока ещё ничего такого, мам, — вяло возмутился он, — Лишь бы сразу преувеличить. — Хорошо-хорошо, — быстро капитулировала мама, — Но в любом случае — хорошая девочка. — Мне она тоже понравилась, — подала голос Оля, — Вот если бы она вышла за Антона замуж, то я бы каждый день с ней болтала. — Мечтать не вредно, — ужаснулся Антон, понадеявшись на то, что мысли всё-таки не материальны. Папа прыснул: — Оля, оставь своего брата в покое. — Я его и не трогаю! — возмущенно заоправдывалась Оля, — Пускай просто Алиса к нам чаще заглядывает! Я её в школе вообще почти… Ой! — внезапно опомнилась Оля, повернувшись к Антону, — Я забыла тебе сказать! — Что такое? — выгнул бровь Антон, а потом осёкся, когда Оля живо протараторила: — Я сегодня с Ромой в школе встретилась, он тебе пакет передал. Антон поначалу так растерялся, что даже в его вечно рассуждающем уме на секунду застыла тишь. — Какой пакет? — переспросил он, и Оля, до жути напомнив этим папу, фыркнула: — Откуда мне знать? В чужой пакет ещё смотреть не хватало. — А почему сразу не сказала? — он чувствовал, что задает вопросы, будто робот — на автомате. — Потому что забыла! — возмутилась Оля, — Ты всё равно со Славой общался! И Алиса пришла… Вот, — она почесала нос, — Сейчас и вспомнила. — Хорошо, — пробормотал он, спокойно развалившись на стуле, хотя даже собственные конечности были готовы унести его в Олину комнату. Посмотреть, что там. Но он силой воли взял себя в руки и добавил, — Доедай тогда — потом пойдешь, покажешь. Ему не следовало демонстрировать тем же родителям то, в какое волнение его привело только упоминание Ромки. Антону не хотелось, чтобы у них возникало много вопросов. Ему в принципе не следовало сейчас обрастать дополнительными противоречиями — он и так сегодня рискнул Алисой и Славой. Не хотелось теперь и старую компанию пихать под удар. — Можешь сам взять, если хочешь, — Оля пожала плечами, — Я ещё кекс съем. — Оля, — строго произнесла мама, — Ты и так съела несколько кусков до того, пока мы сели. Не лопнешь? — Не цепляйся к ребёнку — пускай съест, — мягко настоял папа, — Да и кроме того… Дальше Антон не стал слушать. Оля дала добро — он мог спокойно пойти к ней в комнату, не вызывая вопросов у остальных, так что теперь за столом не было смысла находиться — интерес был слишком велик. Он преодолел лестницу на пути к её комнате и, приоткрыв Олину комнату, уставился на её рюкзак возле кровати. Что Рома мог передать ему? Антон же ничего не забывал. Или вдруг опять в школе тетрадь забыл? Тогда странно, что Рома решил передать через Олю, а не вручил лично — так явно было бы удобнее. Антон вжикнул молнией, заинтересованно уставившись вглубь портфеля, где среди пёстрых Олиных учебников тускнел пакет невзрачного черного цвета. Это было почти так же волнительно, когда он вскрывал подарки под ёлкой. Даже появилось желание оттянуть. Антон помнил, что помимо радости подарки могли принести и разочарование. Если он навоображал себе много. А здесь наверняка так оно и будет. Пакет был совсем небольшим: учебники и то покрупнее были, но Антон схватился за него, как бездомный за кусок хлеба. И так же быстро поспешил ретироваться к себе в комнату, где останется на своей территории. Они с Ромой не говорили со дня соревнований. Уже почти две недели прошло. Так ещё и каникулы завтра — у Антона не было возможности спросить. Только если не позвонить… Но это как-то… Так, стоп. Следовало прекратить любые планы действий, пока он не вскроет несчастный пакет. Что Антон и поспешил сделать. Будто руку в ров со львами опускал, ей-Богу, так осторожно он выуживал содержимое, оказавшееся чем-то мягким… И по-прежнему пахло порошком. Антон сам не знал, как ему реагировать на черные наколенники, оказавшиеся в его руке. Снова выстиранные, аккуратно сложенные в пакете, переданные Антону, как… как что? Что это вообще был за жест? Взгляд Антона уловил клочок белой бумажки на дне пакета. Это могла быть одна из тех, что постоянно валялись у Оли в портфеле, но он с надеждой потянулся к ней, даже не понимая, чего он хочет больше — чтобы Рома как-то объяснил свои действия или дал Антону додумать самому? Он сжал записку в пальцах, вглядываясь в буквы. Ромин почерк, определенно. Но меньше, убористее. Будто писал очень аккуратно. Антон сглотнул, пробежавшись глазами по непривычно строгим буквам, будто от них и в самом деле веяло серьёзностью, с которой Рома призывал его прочесть крошечное послание. И Антон вчитался. Оставляю их тебе. Короткая фраза, толком ничего не объясняющая. И пусть контекст, по большей части, был положительный… Но почему-то от этого на душе всё равно стало серо, гадко, пусто. Антона будто так проняло после всего, что случилось до этого. Череда событий начиная с начала февраля так его измотала, что он больше не был способен загореться по-прежнему. Только ноющая боль засвербела по костям, поджилкам от того, что Антон не мог остановить себя от того, чтобы не воспринимать любой добрый жест от Ромки с подтекстом… И, честно говоря, это так выматывало. То, что эта часть Антона, влюблённая и слишком наивная, с большим трудом поддавалась его рассудительному, здравому уму. Он даже слегка разозлился на Рому. Зачем тот это сделал? Чтобы дать Антону понять, что не злится на него? Так Антон уже и понял — Рома говорил ему об этом? Это уже становилось невозможным. Он сжал записку в руке покрепче и, сам от себя этого не ожидая, вдруг ринулся к письменному столу, резким движением выдвигая ящик, в котором хранился его блокнот. Антон лихо перелистнул страницы, выискивая конкретную, на которую отрисовал незамысловатую комбинацию из цифр, которая, как считал, должна ему пригодиться. И сейчас, похоже, пригодится. Запомнив, он широкими шагами направился к выходу из комнаты, продолжая удерживать наколенники, будто вещественное доказательство. Хотя в его случае и показывать будет нечего. — Ты куда? — поинтересовалась у него поднимавшаяся к себе Оля. — В коридор, — небрежно бросил он, быстро преодолевая одну ступеньку за другой. — А то, что Рома… — обернулась к нему она. — Посмотрел! — чуть нервно ответил Антон и добавил, чтобы не огорчить её своим напряжением, — Спасибо! Спрыгнув на последних двух ступеньках, он потянулся к телефону, водрузив на столик и наколенники с запиской. Антон легко набрал цифры вертушкой, будто делал уже с тысячу раз, хотя номер ему толком-то и не пригождался. Просто сейчас его напряжение шарашило вольтами всё вокруг, и сам он двигался, будто на автопилоте — без лишних движений. Ждать ответа было волнительно — он был уверен, что над ним навис мрак от не самых радостных и тяжких мыслей. Антон даже в какой-то момент запереживал, что трубку не возьмут. Но почему-то он очень быстро отринул эти сомнения. Ему даже почудилось в какой-то момент, что Рома, возможно, и ждёт звонка. Что он, скорее всего, прекрасно знал, что делает и с какой целью. «О чем ты думаешь?» Этот вопрос уже хочется озвучить, наверное, в сотый раз с момента их знакомства. Причём суть вопросов и контекст всегда разные. Так что сейчас Антону стоило призвать Рому к максимальной откровенности. — Алло? — одно короткое слово в трубке, а ему стало до позорного спокойно. Голос звучал тихо, но мягко. Как если бы Антон разбудил Ромку после сна. Возможно, так и произошло. Либо Рома старался звучать тихо, чтобы не беспокоить тетю Аню. И даже от того, как спокойно и мерно он звучит, Антону стало неловко за поток злости, который он хотел излить. — Это я, — произнёс он, сжимая трубку и опасаясь, что попросту её переломает. Это их первый разговор с момента соревнований. И ощущается всё так же волнительно. — Я уже понял, — хмыкнули в трубке, — Что ты. — Знал, что я позвоню? — воды бы сейчас: по горлу от сухости вот-вот пойдут трещины. — Знал, — согласился Ромка. «О чём ты думаешь?» — Ты отдал мне наколенники, — Антон даже не спрашивал: просто утвердил, чтобы понять, как это интерпретирует Рома. Не хотелось терзаться догадками: пускай ему подадут правду на блюдечке, а он и будет её придерживаться. — Отдал, — Рома был поразительно покладистым, — Претензии есть? — Зачем? — У меня новые появились. Решил, что старые тебе нужнее. — Врешь, у тебя новые уже давно, — голос чуть не дрогнул от такого небрежного оправдания. Ромка, по всей видимости, постарался над нужной версией. Но Антон был готов мириться только с истиной. — Сейчас решил отдать, — вот сучонок, наверняка ещё и плечами пожимает для пущей убедительности, — А тебе они что, не нужны? — Может, и нужны, — пошёл на попятную Антон, склонив голову, — Но не нужно так делать. Пожалуйста. — Делать как? — уточнил Ромка. — Ты знаешь. — Нет уж, давай-ка объясни, — в трубке начали раздражаться. — Просто… — Антон защёлкал пальцами, — Я тебе ещё в феврале сказал: как раньше не будет… — Только из-за того, что ты… — в трубке зашуршало — Рома замешкался, и Антон, чуть понизив голос, чтобы сказанное не дошло до ушей родителей, произнес: — Да. Из-за того, что ты мне нравишься, — в трубке задышали чаще, и Антон, стараясь не обращать на это внимание, продолжил мысль, хотя испытывал чувство, похожее на лихорадку, — Поэтому как раньше точно не будет. — Почему? — ответ Ромки был самым наивным и одновременно добивающим. — Потому что я так не хочу. Нам быть только друзьями, а ты больше никогда не будешь доверять мне, как раньше… — Да чепухня… — Послушай, — внезапно призвал его Антон резким голосом, — Я просто хочу, чтобы ты… Отнёсся к моему желанию с уважением. Пускай всё будет так. Отказываться от этого… Я не могу. Я не выбираю, как мне чувствовать… А когда ты так делаешь — то мне хреново. — Хреново, — повторил Ромка напряжённо, будто пытался обработать всё сказанное. — Просто наколенники эти твои… Или что ты меня на волейболе страховал — так не нужно делать. — А что, как к говну к тебе относиться? — разозлился Рома, не до конца поняв Антона. — Ты не дослушал, — покачал он головой и поспешил объяснить, — Просто когда ты так делаешь — мне от этого тяжко. Я всё время думаю о том, что это ничего не значит. И всё равно радуюсь… А потом ещё столько же времени себя с небес на землю возвращаю. Так нельзя, — ему вдруг стало чудовищно грустно от собственных доводов, — Ты же надежду мне так даёшь. И ради чего? В трубке раздалось молчание, после чего Ромка произнёс так растерянно и так огорчённо, что Антон даже на мгновение пожалел о сказанном. — Я не знал, что ты так об этом думаешь. — Теперь знаешь, — тихо произнёс Антон, чуть разжав хватку на трубке — заставил себя немного успокоиться. — Просто… Бля, — Рома длинно выдохнул, — Это сложно так всё. Я просто пытаюсь… Да я хуй знает, че я пытаюсь сделать. Может, хочу вести себя не как мудак. — Ты и не ведёшь… — Веду, — настоял Рома, — Или вёл себя так в феврале… Я уже сам не вдупливаю, че да как… — Я понимаю, — мягко согласился Антон, — Но так не выходит. Если ты действительно хочешь вести себя не как мудак, то прекрати, пожалуйста. Вести себя так, будто мы дружим… Так уже не получается. — И че, — фыркнул Ромка, — Как незнакомцы теперь? Будто, бля, и не было ничего. — Может, и так, — туманно ответил Антон. В трубке зазвенела тишина, а потом — растерянный Ромкин голос: — Ты серьёзно щас? — А что ты предлагаешь? — Антон едва ли не взмолился. — Слушай, Тоха… — Ромка выдохнул, — Ну не делается так… — Я тебя не понимаю, — Антон покачал головой, — То ты и слова мне не говоришь, то говоришь, что не злился на меня… Потом опять — тишина. И сегодня мне Оля приносит наколенники. Ты можешь так не делать? Просто не понимаю, зачем… «О чем ты думаешь?» — Я не знаю, — запальчиво ответил Рома, и Антону стало так же напряжённо, непонятно, так же… неизвестно, как и ему. Не разделяй их трубка и пара-тройка километров, Антон бы обнял его. Ромка выдохнул и заговорил до странного уязвимо, — Знаешь, просто… Тебя так не хватает, — Антон застыл, боясь неосторожным вздохом спугнуть Ромку, не дать выговориться, — С полтора месяца прошло… Ты с нами дружил столько же, а всё равно как-то… Тяжко. Что тебя нет. Полина грустит, Бяша… И я тоже. И я тоже. Тебя так не хватает. Такое откровение резало без ножа. Антон не ожидал того, что Ромина слабость, похожая немного на его собственную, окажется настолько болезненной. Он даже ничего не мог сказать в качестве утешения — слишком непривычным было снова взаимодействовать. И он боялся сказать что-то не то. — Я знаю. Мне тоже вас… — Антон уязвимо прижался к трубке щекой, но взял себя в руки и произнёс чуть настойчивее, — Рома, ты просто скажи честно. Ты когда всё это делаешь… Ну, помогаешь мне, хотя мы ругаемся. Передаешь мне наколенники. Вот тогда… «О чём ты думаешь?» — …О чём ты думаешь? В трубке замолчали — Рома не ожидал вопроса в свою сторону, поэтому в какой-то момент Антон запереживал, что тот попросту отключится, не посчитав нужным отвечать на этот вопрос. Однако ответ последовал: не совсем ясный, нерешительный. Настолько наивный и вместе с тем от души, что Антона могло бы ошпарить, усомнись он в искренности. Рома, помявшись с несколько секунд, произнёс коротко: — О тебе. Антон будто весь иссох в один момент. Ему и близко не могло почудиться, что Рома хоть раз в жизни скажет что-то такое. Это было поразительно похоже на сон Антона. В тот день, когда Слава впервые пришёл к нему. Только это было радикально противоположно. Теперь Антон слышал собственный ответ с чужих уст. О тебе. О тебе. Он закрыл глаза, выдохнув так тихо, будто и вовсе задержал дыхание. И произнёс в самую трубку, коротко и однозначно: — Не стоит. С огромным трудом ему дались слова, которые он сумел выговорить, кое-как шевеля губами. Лучше он ответит так, чем будет понимать превратно. Ромку лучше держать на дистанции, тот это тоже понимал, просто, возможно, не мог пока ещё смириться с тем, что они в самом деле стали чужаками. — Пока, — напоследок бросил Антон прежде, чем Ромка бы смог ответить что-то ещё, а затем бросил трубку, уставившись на себя в зеркале, как на чужака. Его будто лихорадило. Пытался отмахнуться, но никак не мог отделаться. Навязчивое «о тебе» будто пожизненно прописалось у него в сознании и отказывалось покидать, как бы Антон не пыжился. Беспокойный сон ночью ему обеспечен. Он был готов поклясться, что и близко не забудет о том, что случилось и что было сказано. И, возможно, спрячет наколенники подальше, чтобы они не попадались ему на глаза и не заставляли терзаться этим днём, разговором в стылом коридоре. Рома, наверное, даже сам до конца не понял смысл сказанного. Тем лучше — не придётся объяснять ему, в чём причина окончания разговора. Пускай думает, что Антон спятил или с концами зазнался. Пускай думает, что зря он сказал это. Зря. Даже несмотря на то, что Антон был готов трепетно вынашивать этот момент в голове. Даже если он был готов отдать многое, чтобы услышать ещё раз. С упоением. С восторгом. И с надеждой, от которой так и не избавился.