Keep silence

Где бы Антон ни находился, в какой части класса ни открывал бы суетливо учебник или же ни ел спокойно свой завтрак в столовой, он не был уверен, что на него не смотрят. Казалось, что его спина на физическом уровне ощущала жжение, потому что взгляд был пронзительный, но как только Антон оборачивался, не находил его. По крайней мере, направленный ему в ответ. Хотя догадки были. Когда бы он не поворачивался, тот парень, с которым они зацепились словесно накануне звонка, был рядом. Такое чувство, будто он примеривался, с какой бы стороны напасть получше, и как только Антон улавливал этот контакт, Ромка сразу же отступал, чтобы не спугнуть его. Антон поджал губы в очередной раз, когда понял, что его спину прожигают взглядом. К его удивлению, никакой потасовки после первой же перемены не завязалось. Создавалось ощущение, что они не отступили, а выжидали. Парни такого типа не любят, когда последнее слово остается не за ними. И Антон, в принципе, был готов. Он ждал атаки в любой момент и уже мысленно придумывал ответы на возможные провокационные вопросы, которые хулиганы уж точно не погнушатся ему задать. К счастью, проблем с местом тоже не было. Свободная парта была одна, и она находилась там, где Антону было максимально удобно. В самом конце. Никто не мог ему отвесить тычков сзади, похихикать над ним за его спиной или прилепить к волосам жвачку. Спокойней, когда потенциальные враги перед тобой. Он вздохнул. Нет, это уже как-то ненормально — воспринимать практически любого сверстника, как кого-то, от кого понадобится защищаться или даже атаковать первым. Возможно, ему требовалось немного разжать руку на пульсе и расслабиться. Когда Катя, переговорив с подружками, снова засмеялась, Антон чуть нахмурился. Здесь будто всё не было… по-человечески. Даже в этой Катиной улыбке сквозила какая-то пустошь. А в общем галдеже класса — тем более. Антону было, с чем сравнить. В городской школе у ребят было больше интересов. Но Антону не на что было уповать — в городе и развлечений было больше. Там учились выделяться острым умом, юмором, талантами. А здесь, в посёлке — мало перспектив, мало интересов. Приходится и обходиться, чем есть. Он вновь воссоздал в своем сознании образ Ромки. Тот был парнем видным, и уж отчего-то он вперился Антону в подкорку сознания, запоминаясь как следует. Не то чтобы Рома был каким-то красавцем. Но что-то в его внешности было портретичное, запоминающееся, что Антон бы хотел запечатлеть на листе бумаги. Может, взгляд. А может, улыбка, которая была то заразительной, то устрашающей. Антон, наблюдая за ним, как и за всеми остальными, в течение дня, про себя делал выводы. Ромка сам по себе был человеком-противоречием. С Бяшей он хохотал до колик, порой даже уж слишком громко. Но вот Семён у того явно не был в милости. Это читалось по Ромкиным взглядам, если Семён говорил — в глазах отсутствовал интерес. Ромка частенько хлопал того по плечу или перебивал, не желая дослушивать. Но и Антон не стал бы дослушивать. Почти всё, что хотел озвучить Семён, представляло собой шутки ниже пояса или его попытки подхватить общее веселье. И Антон не мог не почувствовать удовлетворение, когда Семёна отправляли восвояси. Быть мальчиком на побегушках ему очень даже шло. Когда уроки заканчивались, Антон хранил в душе крохотную надежду, что Оля его не ждет, так как он не сомневался, что за школой могут ждать его самого. И явно не для того, чтобы сопроводить на приятную прогулку, а скорее чтобы дать понять, кто тут главный. И будет лучше, если Оля не станет свидетелем драки с его участием. Если уроды попытаются и к Оле прикопаться, то Антон не сомневался, что всё благоразумие отринет в сторону. Он не любил драться, не любил бросаться оскорбительными словами. Но был готов этим поскупиться, чтобы выгородить Олю. Если брать школу, то он был благодарен Лилии Павловне, которой явно не решались перечить. Она держала класс в ежовых рукавицах, не позволяя хулиганству твориться на её уроках и переменах. Единственный минус заключался в том, что Катя явно была под её протекцией. Поэтому её ехидные замечания или высказывания на грани пропускались мимо ушей или обрывались чуть строгим «Катерина» со стороны Лилии Павловны. Но и остальные учителя, к удивлению Антона, довольно неплохо справлялись с классом. Когда все, увлеченно болтая и галдя, вышли из класса, Антон предпочел задержаться у окна, наблюдая за удаляющимися школьниками, которые выглядели россыпью темных пятен на снегу. Они семенили ногами, спотыкаясь или скользя по снегу, раскачивали свои сумки со сменной обувью из стороны в сторону, и Антон внезапно почувствовал себя гадко. Он пока не мог чувствовать себя так же беспечно. Хотелось быть уверенным в том, что ничего плохого не случится и ограничится все максимум косыми взглядами или дурацким прозвищем, но, судя по всему, он крупно вляпался, сцепившись с ними. Он не жалел о сказанном. Будь бы у него возможность переиграть сценарий на новый лад, он бы сделал то же самое — не дался бы так просто. Просто не хотел сталкиваться с последствиями, пусть и знал о них. До конца школьного дня он продолжал с любопытством изучать класс. Вопреки его изначальным впечатлением, здесь были и неплохие ребята. Суетливые, болтливые или же спокойные. Он вглядывался в их лица и запоминал их. И одно из них смотрело на него с таким же добродушием. Одна из его одноклассниц время от времени пересекалась с ним взглядами, и Антон ещё ни разу за это время не увидел на нём других эмоций, кроме положительных. Он даже слегка смутился. Но проникся к ней искренней симпатией. Она была достаточно примечательной, и её смольные волосы, которые красиво лежали на спине и плечах, было видно с любого конца класса. Да и чего греха таить, она была очень хорошенькой, поэтому такое добродушие было вдвойне приятным. Ему нравилась приветливость. А уж когда она улыбалась, то от этого простого действия Антон чувствовал желание отвернуться, потому что от неловкости слегка горело лицо. Он еле уговорил себя улыбнуться в ответ и спокойно отвести взгляд. Не то, чтобы Антон был обделен женским вниманием. Его бывшие одноклассницы говорили ему, что он «миленький». Но ему такая формулировка не очень нравилась. Что это за слово такое странное — миленький? И что оно вообще значит? К чему относится: ко внешности или характеру? Но ведь быть миленьким и красивым — разница однозначно есть. В школе одна девочка даже подарила ему валентинку на четырнадцатое февраля, буквально-таки умирая от смущения. Было приятно, но все-таки обширного опыта в делах амурных он не имел, а потому это было все ещё в новинку. Его одноклассница так и не заговорила с ним, однако он не спешил сильно огорчаться. Как и приписывать ей влюблённость. Мало ли, что ему могло померещиться во взгляде её темных глаз. Думая об этом, он едва не навернулся с лестницы, но успел схватиться за перила. Сконфуженно оглядываясь, Антон надеялся, что никто не увидел этот провал, но никого рядом не было. Он облегченно выдохнул, чуть нервно посмеявшись, и спустился вниз, чувствуя, как ноги подрагивают от легкого испуга. Он забрал вещи из гардероба и, застегивая молнию куртки оледеневшими от прохлады и волнения пальцами, уставился на плиточный пол. Оли тут нет. Значит ли это, что он сможет разрешить конфликт в одиночку и спокойно пойти домой? Эта мысль его успокоила. Почему-то Антон абсолютно не сомневался, что его подстерегают. Если не сегодня, то завтра, а если не завтра, то в какой-либо другой день точно. С рук не спустят. Поэтому единственное, на что Антону оставалось надеяться — он выяснит отношения как можно скорее и заживет спокойной жизнью. Он вышел из школы, оказавшись во дворе. Снег щедрыми сугробами лежал на земле, и от такого обилия белого цвета Антон даже зажмурил вмиг заслезившиеся глаза. Он проморгался, дождавшись, когда привыкнет, и только потом двинулся вперёд. Во дворе играли в снежки ребята из начального звена, и их гневные выкрики, хохот, а порой и проскальзывающие крепкие слова воссоздавали атмосферу зимы в детстве. Антон бы и сам не отказался поиграть снежки, но сомневался в том, поймут ли его правильно. А что, ему тоже хотелось изваляться в снегу, а потом пойти домой и чай пить. Взрослеть становилось всё сложнее, а ведь он даже на середине не был. Поэтому, наблюдая за младшими, он ностальгически заулыбался. Ворота почти были рядом. И в тот момент Антон почувствовал пробежавшую между лопаток дрожь и понял: на него снова смотрят. Более того, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто именно. Вслед за этой догадкой немедленно последовал сварливый и веселый донельзя окрик: — Антошка, да ты погоди! Улыбка померкла. Антон прикрыл глаза, длинно выдохнув. Он даже успел понадеяться, что это случится не сегодня. Если сейчас он попросит выяснить отношения на другой территории, его немедленно сочтут трусом, решив, что он пытается сбежать. Антон стал лихорадочно думать, что же сказать. В конфликтах с этой шайкой прежде всего нужно следить за языком, чтобы не спровоцировать, но и не дать ткнуть себя в грязь лицом. — А вы что, за спиной моей выжидали? — хмыкнул Антон, обернувшись и стараясь всем видом продемонстрировать уверенность и спокойствие. Как он и ожидал — все трое были в сборе. Семён, с красными щеками и меховой курткой, из-за чего напоминал бобра. Бяша, все такой же раздражающий и громкий с его улыбкой и зубами, напоминающими решето. И Ромка. Тот стоял, с силой затягиваясь сигаретой и выдыхая дым. Каждый раз, когда Антон встречался с ним взглядом, кровь вскипала, и его будто захлестывало чувство опасности. В этот раз было так же, только отвлекаться не стоило. От дыма горло сжалось, и Антон едва подавил в себе рефлекторный кашель. Он лишь пристально смотрел на Семёна, ожидая либо атаки, либо продолжения разговора, в котором выкрутиться будет куда легче, поскольку словами Антон кидаться умел, в отличие от самого Бабурина, которого колбасило от любой насмешливой фразы в его адрес. — Да больно надо со спины подкрадываться, — Семён щедро раскинул руки в стороны, — Тебя ж дядя Сёма раз ударит — и поляжешь тут, дохлый. Поморщившись от такой фамильярности, Антон почувствовал, что в груди наливается жар. Внутри всё буквально опутывало его, заставляя сказать что-то такое же гадское, чтобы поставить Бабурина на место. Но Антон подумал, что сейчас не время, и все ещё можно завершить этот идиотизм лишь на словах. Не хотелось бы попадать в такую дурацкую ситуацию в первый же день. Он вздохнул, расправив плечи, и посмотрел на Семёна прямо и открыто: — Тебе от меня что нужно? Тот едко оскалился в подобии улыбки и, обхватив пальцами подбородок, принял задумчивый вид, будто бы пытался сосчитать косяки Антона за сегодняшний день: — Ну, может, я хочу, чтобы ты попросил прощения за то, что сегодня обидел нашу Катьку, или за то, что больно язык у тебя развязался на Бяшу гнать, а? Сам же знаешь, в чём виноват… «Ну, артист» — Если я Катю обидел, то почему бы мне не извиниться перед ней лично? — Антон приподнял брови, а потом продолжил, — а тебе, Бяша, я приношу искренние извинения, — произнес он с сарказмом, и, приложив руку к груди, отвесил легкий поклон, — сожалею о сказанном, терзался весь день. — Ромка, гляди, Антошка-то борзеет по часам, на, — вскинул брови Бяша, не впечатлённый реверансом Антона, — Не чую я, что ты сожалеешь. Лучше проси, Гандон, на. — Проси-проси, — подхватил Семён, — или прямо тут и поляжешь. И просить будешь только посрать тебя на коляске отвезти. Антон аж рот приоткрыл. Это не звучало серьёзно, но его аж всего покорбило от того, как это было сказано. Ромка с Бяшей тоже не выразили особого восторга. И он даже не знал, шутит ли Семён или у него действительно есть проблемы с головой. Антон резко подобрался и напрягся. В ногах начала нарастать упругая сила, которая могла бы помочь ему сбежать на всех парах хоть сейчас и гарантированно скрыться. Он поджал губы и исподлобья взглянул Семёну прямо в глаза, буквально мысленно его заверяя, что если тот попытается хоть что-то сделать, то лучше ему передумать и остановиться. — Что смотришь? — внезапно заговорил Рома, чуть склонив голову набок и задрав подбородок — силился подавить властным взглядом. — Оглох? Сказали тебе — проси. Чтоб мы прониклись тут все. Антон почувствовал, что скалится в гневе: — А ещё мне что сделать? — процедил он, его глаза расширились, брови сошлись к переносице, а кулаки сжались в карманах до побеления. Он уставился на Ромку звереющим взглядом, потому что понимал, что от него не отстанут, и это злило его неимоверно. Тот уставился на него в ответ, и на какие-то пару секунд Антону заложило уши, как при резкой смене высоты. Взгляд Ромки был агрессивный, но с ленцой. Антону казалось, что он готов ударить сейчас каждого, кто слишком резко дёрнется в его сторону, но если он предпримет хоть что-то — начнется драка. И вряд ли он выйдет из неё победителем, учитывая то, что он один. — Ты пиздеть не начинай, — тут Семён протянул к нему руку, порываясь схватить за шиворот, но Антон быстро вильнул в сторону. — Откроешь ещё раз рот… Антон уже прикидывал, с какой стороны лучше ударить и куда бежать, как вдруг за его спиной раздалось возмущённо-напуганное: — Тоша! Оля? Он мысленно обматерил весь белый свет за то, что сестра сейчас как никогда невовремя. Он развернулся к ней вполоборота, чтобы не пропустить удар от Семёна, который сто процентов не упустит возможность ударить его в спину. Это и правда оказалась Оля. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся и, судя по всему, вся в снегу. Она подошла к нему, но резко остановилась, заметив стоящих за Антоном парней. При виде не слишком приятного на лицо Семёна она и вовсе нахмурилась. Тот ей явно не понравился, и Антон был готов нервно рассмеяться от этого. — Оль? — он со страшной неловкостью произнес её имя и сделал шаг навстречу. — А ты тут чего?.. — Папа за мной не приехал, так что я вот… — она, запыхавшись, продолжала, — тебя подождать решила. Её взгляд то и дело возвращался к парням за его спиной. Антон кивнул, показывая, что понял её. Он не знал, что сказать. А уж тем более не знал, что предпринять в такой ситуации. В голове не было ни единого предположения, что хулиганы сейчас будут делать. Их вообще как-то будет колыхать присутствие Оли? Он встал перед ними, загораживая Олю, давая им понять, что подходить не стоит. Она показывалась из-за его спины и внимательно рассматривала их, делая какие выводы про себя. Все трое выглядели странно. Семён — так, будто его одолевала досада, поскольку выяснение отношений прервано Олей, Бяша — растерянно, поскольку не знал, что делать и переводил взгляд с Оли или Антона на Рому и обратно, а сам же Рома косился на Олю с любопытством, прищурившись, отчего той явно стало неловко. — Мы идём домой?.. — растерянно поинтересовалась она, слегка похлопав его по плечу. Антон все прекрасно слышал, но не ответил ей. Он внимательно смотрел Роме в глаза, пытаясь понять, что же тот предпримет. Парень и сам уловил его взгляд, но этот молчаливый бой был прерван Сёмой. Оскалившись, он выдал: — Что, сестрёнка твоя? Антон впился в него взглядом, буквально предупреждая не болтать больше. Оля, совсем стушевавшись, отойдя чуть дальше за Антона и будто пытаясь подтянуть его подальше, чтобы уйти вместе с ним. — Ну и неловко будет, если она… Тут все четверо, включая Антона и Олю, подскочили на месте от оглушительного свиста, который издал Ромка. Семён резко развернулся и посмотрел на него, а тот процедил сквозь зубы: «Рот закрой, не сейчас». Антон, как и Бяша, изумленно покосился на Ромку, который, как ни в чем не бывало, сделал пару шагов вперед, навстречу ему и Оле. Даже разулыбался. Только улыбка была совсем неискренняя, Антона аж в холод от неё бросило. — Ну бывай, Петров, свидимся ещё, — Рома протянул руку, и Антон, ещё не до конца вышедший из оцепенения, рассеянно пожал её в ответ… …И едва удержался от болезненного шипения. Крепкие и мозолистые пальцы сдавили его ладонь так, что у Антона в ушах чуть ли не раздался треск собственных костей. Ромку в тот же момент захотелось огреть по лицу. «Рукопожатие» продолжалось несколько секунд, но ему казалось, что длилось оно явно дольше. Сжав зубы, он посмотрел на Ромку, а тот, расплываясь в ухмылке, похлопал его по плечу, потянул на себя и, приблизившись, коротко произнес на ухо: «Завтра». Антон сразу понял, что он имеет в виду, и смог лишь кивнуть, чувствуя отголоски боли в пальцах. — Пока, — процедил он, разворачиваясь и отдаляясь от них вместе с Олей. Краем уха он слышал очень недовольного Семёна, который, судя по скрипу снега, подошел к Ромке со словами: «Ты что, серьезно его отпустил?». Антон не смог распознать, что тот ответил, но ему уже не было дела. Очень хотелось домой. Оля приблизилась к ступенькам, где среди прочих детских рюкзаков и мешков лежал и её ранец со сменкой. Она, продолжая молчать, пошла вместе с ним, и лишь когда они отдалились от школы на достаточное расстояние, Оля выпустила наружу все переживания. — Тоша, это ещё кто были? Они хулиганы? Антон едва не расхохотался от того, насколько она походила на маму. Только сейчас он обнаружил, что на основании ладони виднеются свежие полумесяцы от ногтей — следствие сжатых в кулаки рук. А во рту до сих пор был кислый привкус — как всегда, когда он дышал очень глубоко в моменты опасности. Адреналин все ещё бежал по венам, но Антон потихоньку приходил в себя. Сквозь тихий смех он выдавил: — Оль, а у тебя что, в твоем классе хулиганов не было? — Да были конечно! — запричитала она. — Но эти ведут себя, как… Как преступники! — какая формулировка обличающая, — Ещё разговаривают, как в тюрьме! И они драться хотели, я всё видела! — Да нет, нет, — он поспешил заверить Олю, что все в порядке, — Сёма просто показывал мне приём, которым нужно пользоваться, когда кто-то тебя достает. Мы дурачились. — Как же, как же! — Оля ему не поверила, — Он и мне ещё что-то хотел сказать. Хорошо, что этот… свистун его заткнул. — Да… Хорошо, — повторил Антон её слова и призадумался. Был ли у Ромки какой-то моральный кодекс? И как он звучал? При сёстрах не драться? Или… Детей не втягивать? Антон перевёл тему. — Ты вообще в снегу вся. Заболеешь — мне что делать? — отряхивая капюшон, отчитал он сестру, но та только заулыбалась: — Не заболею! Там во-о-обще весело было! — она засмеялась, судя по всему вспомнив самые веселые эпизоды. — Я моему однокласснику прямо в лицо попала, представляешь? Он весь красный был потом… — она чуть потрясла руку Антона, которую держала все это время, словно стараясь привлечь его внимание. — Да уж, — Антон и сам улыбнулся, только вот на душе у него было не так спокойно. Он радовался за Олю, что та нашла свое место, но за себя чувствовал беспокойство. Такого дружного класса, как у Оли, у него нет. Плюс ко всему, он не только друзей себе не нашёл, так ещё и врагов умудрился нажить. Он резко остановился, услышав, как кто-то тявкнул на высокой ноте. Обернувшись вместе с Олей, Антон заметил с правой стороны их тропы, что шла через лес, маленькую дворняжку, которая вставала на задние лапы и виляла хвостом. Она подбежала к ним и стала наворачивать круги вокруг обоих, что вызвало у Оли приступ веселого смеха. — Ой, хорошая какая! — заворковала она, наклонившись, и погладила её. Дворняжка великодушно подставила пузо, и это не могло не растопить сердце. Явно увлекшись ею, Оля присела на корточки, — Ай как погладиться хочешь! Гла-адиться хочешь? — собака только хлеще виляла хвостом на ласковые интонации. — Оль, может ты… — Антон осекся на полуслове и призадумался, глядя на дворнягу, — Хм… Кушать хочет, наверное… — Антон присел вместе с Олей и огладил тощий собачий бок. Внезапно она, высунув язык, сделала оборот вокруг самой себя и, принюхавшись, уткнулась в его рюкзак. Он вспомнил, что и в самом деле не съел бутерброды с колбасой, заботливо сделанные папой этим утром. — Завтрак мой почувствовала. Проголодалась, да? — он играючи стал быстро перемещать ладонь вокруг собачьей пасти, что её очень развеселило. Она пыталась атаковать его пальцы лапами, хватаясь за них, когда ей все-таки удавалось их поймать. Эта игра сопровождалась Олиными смешками, которая была просто в восторге от дворняжки. Антон засмеялся и расстегнул рюкзак, вытащив оттуда его завтрак, который теперь уже больше не его. — Ой-ой, как мяса-то нам хочется, — хлопотливо запричитал он, видя, как собака привстает на задние лапы, силясь дотянуться до заветных бутербродов, — аж сил нет терпеть, да? — он мягко пожурил её, ероша ухо. — Она тебя сейчас съест, не жадничай! — Оля засмеялась и попыталась отнять бутерброды, но Антон перестал дразнить её и без всяких пререканий с улыбкой отдал их ей, чтобы она покормила сама. Дворняга ела с большим аппетитом. Даже хлеб стороной обошла. И не забывала благодарно оглядываться. Они просидели рядом с ней ещё немного, а потом Оля, хлюпнув носом, радостно воззрилась на Антона: — Ну что, идем? «Эх, уже заболела» — мысленно запричитал Антон, глядя на её красный нос и синеватые губы. Но не стал отчитывать сестру и лишь положил ей руку на плечо: — Да, пойдём. Выпьешь чай, как придём домой. Иначе мне голову снесут. — Хорошо! — Оля расплылась в улыбке и, обернувшись к собаке, которая была на середине своей трапезы, заканчивая первый бутерброд, живо замахала рукой, — Пока-пока! Собака, приподняв морду, всю в хлебных крошках, тявкнула на прощание и завиляла хвостом, после чего вновь принялась за обед. Ещё никогда Антон не добирался до дома с таким облегчением и усталостью одновременно. Первый день в школе дался ему не так легко, как ожидалось, поэтому он все ещё находился в легкой растерянности. Оля шла рядом, довольная и счастливая, как никогда, а Антон постепенно погружался в свои мысли из обрывков слов и фраз в голове. Когда они поднялись по скрипучим ступенькам и позвонили в дверь, когда Антон услышал мамины шаги и её негромкое: «Сейчас-сейчас», когда он услышал, как она отчитывает Олю за ледяные руки и мокрую куртку в придачу с хлюпающим носом, в голове Антона словно набатом прозвучало: Завтра. Руки и ноги стали ватными. Антон, сам не зная почему, обернулся назад, вглядываясь в лесную чащу. Он сам не понимал, зачем он это сделал, что он услышал или что почувствовал, но на секунду, на какую-то крохотную частицу времени он будто бы вдруг отчетливо ощутил взгляд на себе. Но он ошибся. Среди деревьев и кустов никого не было. Лишь оглушающая зимняя тишина и едва слышный шёпот снежинок, что, кружась, падали на землю. Антон вздохнул и, развернувшись, шагнул в дом.