Один грамм терпения

Юни улыбалась, наблюдая за маленькими шажками Харам по парковой дорожке. Тэхён постоянно был на подхвате, следовал за ребёнком по пятам в вечном поклоне и с немного вытянутыми руками, которые позволяли ему в любой момент подхватить малышку, предотвратив болезненное падение. И это тоже служило причиной улыбки. От него никто ничего не ждал — во всяком случае Юни, — а он завоёвывал всё больше доверия своей чуткостью. Ему хватило одной демонстрации, чтобы понять, как складывается и раскладывается коляска, как ставить её на «тормоз», а потом он принялся изучать Харам: её милую привычку накручивать на указательный пальчик прямые тёмные пряди, засматриваться на что-то, умудряясь спотыкаться на ровном месте, намеренно громко топать ботиночками, чтобы каждый новый стук был громче предыдущего. Ей была интересна как коробочка с хрустящими хлебными палочками и мягким плавленым сыром, в которую она вглядывалась как в какое-то сокровище, так и плавающие по каналу утки, которые каким-то чудом не мёрзли вне зависимости от погоды. Харам была любознательной и увлечённой, а Тэхён всё старался подметить, вычислив что-то, что интересует её больше остального и за что можно ухватиться. — Может, присядем ненадолго? — спросила Юни, подталкивая коляску с зелёной игрушкой-черепашкой вперёд. — В парке? — Чуть дальше есть детская площадка, можно там. Харам немного покатается на качелях и съедет пару раз с горки, чтобы использовать всю свою энергию до дневного сна. Тэхёну не хотелось отпускать её так скоро, он не покидал надежд на эти шепелявые неразборчивые разговоры, которые по какой-то причине поднимали ему настроение, заставляя напряжённо вслушиваться и морщиться, стараясь разобрать хотя бы слово. Он уже догадался, что Харам общается на инопланетном корейском, а Юни его прекрасно понимает. Это заставляло его немного волноваться — вдруг их с Мики ребёнок будет разговаривать так же, а он не научиться различать его слова? — Конечно, — он обернулся к Юни с добродушной улыбкой, — давай пойдём на площадку. — Харам, милая, садись в коляску, — Юни обращалась к дочери со всей возможной мягкостью, но без сюсюканья, — чтобы ножки не устали. Харам была против и за одновременно, потому заколебалась на мгновение, остановившись посреди дорожки. — А можно я возьму её на руки? — Тэхён опередил её решение своим вопросом и сразу потянулся к крохе. Юни изначально не возражала — была слишком удивлена его стремлением испачкать свою куртку детскими ботинками, но после и вовсе все бурлящие внутри неё тревоги улеглись. Харам опустила ладошки парню на плечи, прижимаясь к нему в крепких объятиях и улыбаясь маме, шествующей на несколько шагов позади. Она, очевидно, была всем довольна. И её восторг лишь возрос, когда её донесли до невысокого заборчика детской площадки, где уже играли дети. Тэхёну пришлось поставить её на ноги и забрать у Юни коляску, временно отпуская как ребёнка, так и девушку на усыпанный мелкими камушками участок. Юни повела Харам на невысокую горку, которая не очень-то впечатляла, так как была ростом с Тэхёна. Потом было недолгое раскачивание на качелях и свобода, так как Харам очень заинтересовалась чужими игрушками в песочнице, рассаживаясь на выкрашенном в синий деревянном бортике и принимаясь орудовать лопаточкой. Не спуская с дочери взгляда, Юни вернулась к Тэхёну, который занял единственную свободную лавочку, поскольку остальные были заняты другими родителями. Он заведомо вооружился влажными салфетками, сжимая ярко-оранжевую упаковку в левой руке, а правой похлопывая по скамье и призывая Юни присесть рядом. — Уф, она совсем не фанатка экстрима, — шуточно пожаловалась девушка, — почти плачет, когда спуск с горки оказывается дольше, чем она рассчитывала… — Она милая, — с непринуждённой улыбкой сказал Тэхён. — Похожа на тебя, когда задумывается над чем-то. — Она ещё слишком маленькая, чтобы быть похожей на меня, — Юни рассмеялась, — и чтобы задумываться над чем-либо. У неё сейчас самый лучший и беззаботный возраст, когда всё кажется достаточно простым. Тэхён был не согласен и покачал головой. Будучи взрослым, он далеко не всё мог понять, а детям приходится задумываться даже об элементарных вещах, поскольку они с ними пока не знакомы. — Я так не думаю, — в итоге сказал он, используя вероятный спор как предлог, чтобы взглянуть на Юни. После полудня из-за облаков показалось солнце. Оно проглядывало через голые ветви деревьев и через густые тёмно-зелёные листья кустов, рассаженных в парке, охватывая покачивающуюся на лёгком, почти весеннем ветерке траву и разливаясь золотом в волосах Тэхёна. Он всё пытался смахнуть переливающийся блеск, взъерошивая чёлку. Вскоре золото добралось и до волос Юни, в большей степени спрятанных под капюшоном. Оно осветило и её лицо, как ей самой казалось, акцентируя внимание на недостатках — обветренных губах, раскрасневшемся кончике носа и голубых венках, что иногда создавали видимость синяков из-за тонкой полупрозрачной кожи под глазами. Её смущало, что Тэхён так внимательно и с таким упоением пробегался взглядом по её лицу, выхватывая даже то, что ей хотелось бы скрыть. — Посидим здесь ещё минут десять, — сменила она тему, отворачиваясь и окидывая взглядом площадку. — Пока не замёрзнем и не начнём превращаться в ледышки. — А тогда зайдём куда-нибудь поесть? На улочке с магазинами было много разных кафе. Юни не успела кивнуть, согласившись на обед, — дети на площадке привлекли её внимание. Пока Харам продолжала копать тоннели в песочнице, раскинув ноги в стороны и закусив нижнюю губу, какие-то мальчики устроили соревнование «кто кого сильнее толкнёт» под горкой. Их родители, очевидно, следили не очень-то внимательно, а вот Юни сразу заметила. Она резко вскочила, пропустив, как Тэхён взволнованно запрокинул голову, чтобы хорошо её видеть. Пока никто не упал, она ринулась через заборчик к детям. Пришлось пригнуться, склонив голову, чтобы забраться под горку и как раз подхватить одного хнычущего мальчишку, что пятился назад и споткнулся. Он бы упал, если бы Юни не подставила руки. — Что вы делаете? — спросила она без упрёка, но строго. — Нельзя толкаться. Что, если кто-нибудь из вас пострадает? Харам отреагировала на мамин голос, вытирая испачканные во влажном песке руки о курточку и медленно поднимаясь на ноги. Тэхён не сомневался, что у неё получится переступить бортик песочницы и дойти, но на всякий случай отпустил ручки коляски, отложил влажные салфетки и поспешил на площадку. Ему переступить через заборчик было проще простого, как и поймать Харам за локоть, когда та одной ногой ступила на усыпанную камушками дорожку, а второй зацепилась за деревянный край. — Он первый начал! — завопил мальчик, что по-прежнему опирался на Юни. — Неправда, он — первый, — запротестовал другой. — Вам двоим стоит извиниться друг перед другом. Юни наверняка хотела задержаться, выслушать обе стороны и рассудить их, но отец двоих братьев, как оказалось, был против вмешательства в конфликты его чад. Невысокий мужчина трусцой бросился к горке, по ходу размахивая в воздухе указательным пальцем. — Что тут такое? Почему вы поучаете моих детей? Ли Джин, Ли Ван, ко мне. — Поучаю? — Юни выдохнула облачко пара, глядя с негодованием. — Они ссорились, могли нечаянно покалечить друг друга… — За своими детьми смотрите. Воспитательница тут нашлась, — злился мужчина. Юни немного наклонила голову вперёд и моментально подбоченилась, очевидно, владея большим количеством аргументов по поводу этой ситуации. Боясь, как бы она не влипла в неприятности, Тэхён наспех отряхнул руки Харам от песка и усадил девочку в домике-грибочке, чтобы самостоятельно забрать Юни. Ему пришлось обхватить её левую кисть, легонько таща на себя, привлекая к себе внимание. — Пойдём, осталось не так уж много времени до дневного сна, — проговорил он вкрадчиво, полушёпотом. — Харам нужно ещё покормить. Юни в последний раз свирепо посмотрела на мужчину и мальчиков, что липли к отцу, чувствуя себя отчасти задетой, так как хотела сделать как лучше. Расслаблялась она постепенно, от плеч и до пят, податливо протягивая Тэхёну руку, а после сдвигаясь с места и идя к Харам, что стучала камушками, подобранными на земле. — Эй! — прикрикнул мужчина вдогонку. — А ну немедленно извинитесь! Тэхён от такой наглости резко крутанулся на пятках, создавая две небольшие ямки в покрытии из камушков. Он выпустил кисть Юни, взамен обхватывая её предплечье и притягивая её настолько близко к себе, что она столкнулась с ним телами, взамен не допустив прикосновения рук незнакомца к своей куртке. — Не трогайте, — процедил Тэхён. — Тут не за что извиняться. Скажите спасибо, что ваш ребёнок не упал и не поднял вой на всю площадку. Он подтолкнул Юни немного вперёд, выдерживая взгляд мужчины какое-то время. Только услышав, как девушка подзывает к себе дочь, и топот ног, сам отвернулся. Он был так раздражён. Не представлял, что можно затеять ссору на детской площадке с другими взрослыми. На каких-то пару мгновений он настолько вошёл в роль родителя, что посочувствовал как Юни, так и её оппоненту, обеспокоенному тем, что кто-то другой ругает или наставляет его детей. Он ещё не знал, каким родителем будет, но думал, что тоже преисполнится ревности в случае чего. Пришлось немного отвлечься от своих мыслей, потому что Юни собиралась поднять Харам и усадить её в коляску, а ему совсем не хотелось, чтобы она поднимала что-либо тяжелее чашки с чаем. — Давай я, — он немного улыбнулся, приподнимая Харам и мучаясь с ремешками и черепашкой, что норовила выпасть из детских ручек. — Сейчас поедем за чем-нибудь вкусненьким… Что думаете о супе и рисе? — Шиш — фу, — скорчила мордашку Харам. — Рис — это хорошо, — исправила её Юни. — Можешь выбрать с курицей и овощами, либо с водорослями и тунцом. Харам хмурилась, пока мама и Тэхён одновременно вытирали её руки влажными салфетками, постоянно сталкиваясь то плечами, то локтями и обмениваясь быстрыми взглядами. — Хочу шиш с тунцом, — наконец, определилась она. — С ту-ун-цо-ом… Она принялась повторять одно и то же слово до тех пор, пока Юни не встала позади коляски, толкая её в сторону выхода из парка. Тогда Харам заметила птиц и стала зазывать их, оповещая о своей находке. Мысли о еде подняли ей настроение, и она не умолкала, пытаясь научить Тэхёна новым словам или, по крайнем мере, новым произношением слов, которые он и сам знал, всю дорогу до кафе.

***

— Терпеть не могу таких родителей, — Юни говорила в основном шёпотом, покачивая Харам на руках, пока они медленно катили по пустой дороге между деревнями. — Детей нужно слушать и понимать, объяснять, кто прав, а кто нет, подталкивать к перемирию, а не закрывать глаза на ссоры. Родные без конца ругаются, что же тогда будет, когда они в школу пойдут? Тэхён закивал, мельком глядя на отражение Юни в зеркале. Нечаянно расходясь и перескакивая с шёпота на кричащий шёпот, она побеспокоила уснувшую дочь. Та замахала скованными объятиями ручками. — Тш-ш, тш-ш, — протянула шипяще Юни. — Ты права, нельзя игнорировать, — согласился Тэхён. — Кстати, о школе… Твой отец решил, что я директор школы. Это ничего? Он интересовался из-за того, что считал это нелепым. Разве он был похож на директора учебного заведения? Как Мики и сказала, он только с мёртвыми и умел обращаться. — Ты работала прежде в школе? — Пока нет, но буду. После репетиторства и родов, — слова Юни сопроводил тяжёлый вздох. Тэхёну нужно было просто кивнуть, не вдаваясь в подробности отцовского прокола с нынешним местом работы дочери, но это не давало ему покоя. — Ты не исправила, когда меня назвали директором. — Ты ведь и правда директор. — Похоронного бюро. Это далеко не то же самое, что школа. Юни чувствовала, что он давит, что хочет выяснить о ней побольше. Поэтому он расспрашивал об отце Харам и старался вывести её на чистую воду с этой маленькой ложью про работу. Ей приходилось тщательно скрывать всё от родителей и от Мики, логично, что Тэхёну тоже лучше было оставаться в неведении. — Ты им не сказала? — он выпалил единственное разумное объяснение, которое сам нечаянно нашёл, перебирая варианты в голове. Снова взглянув на Юни в зеркале, он понял, что не сказала. Вот почему так просто согласилась переехать на время беременности и не пыталась вырываться домой почаще — не хотела попасться родным в своём положении. — Я планирую рассказать позже, — сказала она, на самом деле скрещивая пальцы за то, чтобы вообще никогда и никому не рассказывать об этой короткой главе своей жизни. Тэхён выдохнул с полустоном, который для Юни значил что-то вроде: «Даже не знаю, что с тобой делать». Но в действительности это был стон облегчения. Хорошо, что Тэхён не додумался самостоятельно уточнить, в каком смысле он её работодатель. Мог ведь раскрыть её секрет нечаянно. — Если получится, можешь не рассказывать, — предложил он. — Я понимаю, почему ты не хочешь. В наше время люди постоянно обсуждают и осуждают. Я на работе тоже никому не говорил… Он молчал больше потому, что на работе у него складывались сугубо деловые отношения с подчинёнными и смысла распространяться о личном не было, хотя многие благодаря господину Гото оказались осведомлены о том, что у Мики был по меньшей мере один выкидыш. Это что-то, что просочилось наружу благой вестью изначально и превратилось в скорбь позже. — Ты можешь не рассказывать госпоже Гото, пожалуйста? — руки Юни без устали качали ребёнка. — Конечно. Она наверняка попробует всё испортить, если узнает. В ней очень много вредности. — Разве вредности? Не жестокости? Это был риторический вопрос, которым Юни стремилась продемонстрировать, что совсем не дура. Она всё видела и слышала, она знала, что поведение Мики выходит за всевозможные рамки и в её поведении вредности на полмизинца, а жестокость преобладает. Вещи, к которым она была причастна, вовсе не были детскими шалостями, это всегда было что-то неприятное в больших масштабах. — По ней так сразу и не скажешь, но для неё много значит чужое мнение. Только не в том понимании, в котором это важно нам, — заговорил Тэхён с небольшими паузами между предложениями, так как тщательно продумывал дальнейшие слова. — Она главная в доме, главная на работе и по вашему договору, так что не может себе позволить дать слабину. Но это изменится, как только она привыкнет к твоему присутствию и поймёт, что тебе не нужно ничего доказывать. Юни казалось, что прошло уже достаточно времени, чтобы осознать, что проживание вместе не строится на запугиваниях и демонстрации худшего в себе. А Тэхён свято верил, что Мики правда изменится, потому что на таблетках она всегда менялась. Это было неизбежно и от того так сладко. — Считаешь, это представление только для меня? — у Юни ныли руки от веса Харам, но сменить позу сейчас она не могла. Радовало только то, что они уже были совсем недалеко от дома. — Наручники, избиение, картина?.. Она делает тебе больно из-за меня? Тэхён нечаянно включил поворотник, чувствуя, как приливает к щекам кровь. Ему казалось несправедливым, что Юни была такой честной и не стеснялась говорить с ним о нём, но всячески избегала разговоров о себе. — Наручники были шуткой, картина тоже, а избиение… Почему ты называешь это избиением? Не было ничего такого, — Тэхён поёжился, осматриваясь по сторонам, потому что не мог вспомнить, за каким из домов будет нужный им поворот. — Правда? — Юни спросила тоскливо, с сожалением. — Я мало что знаю о супружеских отношениях, но мне кажется ненормально то, что ты подставлялся под удары и вышел с аукциона с царапиной на щеке… Он заприметил знакомую зелёную крышу и успел повернуть перед ней, опередив автобус, что плёлся позади. Больше не боясь попасться на глаза родителям Юни, Тэхён припарковался у самого дома. — Всего-то царапина, ничего такого, — ответил он, пожимая плечами. — Это произошло почти случайно. Юни отстегнула ремень безопасности, сидя на месте, потому что Тэхён не спешил выйти и открыть ей двери как прежде. Вероятно, он хотел довести разговор до конца, растолковав всё как можно безобиднее. — Это не задевает твою гордость? — Мики? — Разговоры со мной. Я могу увлекаться, потому что мне неприятно думать, что госпожа Гото унижает тебя при мне намеренно, что я причина этого. Но хуже, если она делает это постоянно, а ты боишься в этом признаться себе, надеясь, что всё пройдёт со временем… Я начинаю переживать, что будет с тобой и с ребёнком позже. Тэхён покраснел ещё гуще. Ему становилось тяжело дышать из-за таких тем. Он буквально балансировал на тонком канате и одно неверное движение могло привести его к падению. — Я не дам его в обиду, — сказал он решительно. Юни это знала. Он никогда не принимал сторону нападающего, скорее был защитником, но только когда дело не касалось его самого. Тэхён должен был признать, что умеет бороться с Мики и остальными, если на кону стоит что или кто угодно, только не он сам. — А себя? Он сунул три пальца в углубление дверной ручки, гладкое и холодное. Нельзя было и дальше сидеть, задерживая Юни и себя. Воскресенье не длилось вечно, к сожалению. — Себя тоже, — сказал он, открывая двери с тихим щелчком. — Мне достать сначала коляску или помочь тебе выйти? Юни попросила сперва выпустить её, чтобы она поскорее пошла в дом, раздела и уложила Харам. Она хотела избежать лишних встреч Тэхёна с родителями и уехать из дома как можно раньше. В кафе они всё равно наелись каши с овощами, пока малышка уплетала кашу с тунцом. У Юни был соблазн попробовать немного рыбного бульона, Тэхён разрешал, даже подговаривал её, обещая не рассказывать Мики, но она чувствовала себя вполне славно, поглощая сладкий болгарский перец, приготовленный на гриле, цукини и жареные тёмно-красные помидоры, притрушенные очень вкусными специями, потому не соскочила с вегетарианства, хоть в чём-то угождая госпоже Гото. Юни собиралась продержаться все девять месяцев, а как только отойдёт после родов, съесть огромный бокс с острыми куриными крылышками, удон с морепродуктами, приготовленную мамой говядину и побольше закусок на рыбном соусе. Это был вызов, который ей хотелось преодолеть, пусть она и доверяла Тэхёну на девяносто девять процентов, подозревая, что ему незачем сдавать её жене. — Оставь коляску во дворе, я выйду через минутку и заберу. — Мне не заходить? — Тэхён слегка расстроился, оставляя багажник открытым, чтобы не разбудить ребёнка хлопком. — Нет. Я только отдам маме Харам и выйду. Ты ведь не против отправиться сразу домой? Ему нравилось ездить вместе с ней и проводить время без Мики, но мысль о возвращении домой немного подбадривала. Там можно будет запереться в кабинете или сесть на кухне, и Юни вряд ли заговорит о Мики снова. Она использовала слово «унижает» и оно слишком напоминало удар под дых. Тэхёну и сейчас хотелось согнуться, чтобы облегчить боль и избежать её взгляда. — Да, не торопись. Я подожду сколько нужно. Он отнёс коляску в собранном виде к ступенькам, а после того как Юни скрылась за дверью, поднял на крыльцо. Он прогулочным шагом возвращался к машине, рассматривая небольшой участок, усеянный сухими кустами и пожелтевшей травой, и невольно сравнивал это место с тем, в котором сам жил в детстве. Здесь всё же было лучше. Свежий воздух, зелень, соседи, возникающие то тут, то там… Тэхён за десять минут ожидания у машины успел поздороваться трижды, постукивая носком ботинка по асфальту и изредка поглядывая на наручные часы. От скуки и волнения он ощупал все карманы, присутствующие на его одежде, а когда не нашёл телефон, решил, что оставил его где-то в машине. По тому, с какой частотой — нулевой — поступали звонки, он судил, что Мики по-прежнему спит или занята собой. Он нарочно оставил пузырёк с галоперидолом в одном из ящиков на кухне, чтобы она могла найти, если потребуется, хоть внутренне и дрожал от ужаса при мысли, что она догадается о его обмане. — Тэхён, — Юни окликнула его взволнованно и громко, не успев толком закрыть двери дома, из которого выскочила прямо в домашних тапочках и без верхней одежды, — госпожа Гото просит тебя… Она протягивала ему мобильный, уже зная, что он услышит в ближайшие пару минут, и чувствуя себя чертовски виноватой за то, что известие он получит через её телефон, находясь рядом с ней из-за поездки, в которой его быть не должно было. — Мики? — он удивился, сперва отскакивая от телефона как ошпаренный, словно догадывался, что его не ждёт ничего хорошего. В голове сразу промелькнула мысль, что она его поймала и звонит Юни для того, чтобы та тоже всё узнала. — Бери скорее, — попросила девушка, всучивая ему телефон и дрожа на ветру без куртки. Она принялась грызть ноготь на большом пальце правой руки, ощущая, как холод пробирается под свитер и даже под кожу. Это вызывало мурашки. — Кхм, — Тэхён прочистил горло, прежде чем ответить: — Да? — Как можно было забыть телефон дома? — голос Мики звучал грозно, но с придыханием. — И почему вы так долго? Веселились там, пока доктор Квон названивал тебе? — Звонил доктор? — Тэхён перевёл взгляд на Юни в поисках ответов и поддержки, но столкнулся только с испугом. Его мысли попадали в торнадо, хаотично кружась, потому он даже не додумался отослать её обратно домой, чтобы она не мёрзла. Если заболеет, в этом будет его вина. — Да, — Мики зевнула, сладко и протяжно, заразительно, — у госпожи Пак случился приступ. — Когда? Какого рода? Сердце? — вопросы следовали один за другим. — Она уже пришла в себя? Повисшая на пару мгновений тишина в трубке показалась Тэхёну ужасно долгой. Мики не умела столько молчать. — Её не стало, — она проговорила это чётко и быстро, словно сообщала что-то обыденное, отвечала на один из тех глупых вопросов, которые изредка сыпались изо рта Тэхёна. — Доктор Квон хочет знать, собираешься ли ты хоронить её в агентстве при их клинике или займёшься похоронами сам. Он намеревался спросить, шутка ли это, издевается ли она над ним как обычно, но не смог выдавить ни единого слова — ждал, пока отпустит невидимая рука, что крепко схватила за горло. — Ау? Тэхён, ты тут? — Мики пощёлкала пальцами с той стороны, но его это нисколько к реальности не вернуло. Он был не готов к этим новостям. Несколько лет жил с мыслью, что однажды это случится и уходил от мамы с тяжёлым сердцем, целуя её на прощание как в последний раз, потому что знал, что он и правда может быть последним. Но не в тот день, когда они приезжали с Юни. Мандарины были такими сочными и сладкими, разговоры любопытными и увлекательными, и им пришлось уехать пораньше практически впопыхах, из-за чего у Тэхёна впервые и мысли не проскочило, что причина поездок в больницу может исчезнуть. Мама утверждала, что ей лучше, она и съела побольше, и выглядела счастливой, рассуждая о внуках… Он часто заморгал, затравленно глядя на Юни, которая жалостливо выгибала брови, но её нынешнее сочувствие никак не вязалось с широченной улыбкой, которую он наблюдал большую часть дня. Её чувства и даже его чувства казались такими нереальными сейчас и тогда, далёкими и неискренними, хотя он и не сомневался в том, что ей жаль. Не так сильно, как ему, но жаль. — Я поеду в больницу, — сказал он сдавленно, всё ещё чувствуя мёртвую хватку в районе шеи. Он совсем забыл, как сбрасывать вызов и, хотя пару секунд потратил на попытку попасть пальцем хоть куда-то, в скором времени передал Юни телефон как есть. Он двинулся вперёд, затем назад, не зная, с какой стороны быстрее обойти машину, как будто уже было не всё равно, в какое именно время он приедет, как будто был шанс гнать так быстро, чтобы время отмоталось назад, и он застал маму в палате, а не на нижних этажах, где холодно и пахнет формальдегидом до спазмов в области желудка. Тэхён на какое-то время упустил из виду факт, что должен был подвезти Юни до дома, не заметил, что она всё ещё стоит рядом, и вздрогнул от испуга, когда она открыла дверь со стороны пассажирского сидения. — Родители ещё не вернулись, потому я должна остаться с Харам, — сказала она. — Сможешь поехать один? Не стоит ли вызвать водителя? Тэхён мотнул головой, заводя мотор. В тот момент у него совсем не было сил думать о том, как Юни вернётся домой и достаточно ли у неё на это средств. Он не успел отойти от того, как умер господин Гото, а сейчас снова... Тогда всё тоже произошло слишком быстро, и они с Мики не успели попрощаться. Был только факт смерти и вопросы о вскрытии и похоронах. Все вокруг бегали и суетились, Тэхён в том числе, а Мики выходила на работу, потому что не была готова трое и более суток сидеть в похоронном бюро и смотреть на поклоны гостей. Тэхён её осуждал. Он был убеждён, что на прощании нужно присутствовать столько дней, сколько положено. А сейчас у него лоб испариной покрывался, стоило подумать о том, как он будет сидеть на деревянном полу одной из комнат совершенно один, потому что к маме даже некому прийти. И Мики опять не будет рядом, потому что она такая, потому что ей всё равно, потому что она сообщает дурные вести в перерывах между зеваниями, не тронутая ничем. Он вытер внезапно появившиеся слёзы тыльной стороной ладони, сосредоточенно глядя на дорогу и мерцающие вдали оранжевым светофоры, постепенно сливающиеся в серое пятно. В носу щипало, в груди ныло, но он не мог позволить себе разреветься сейчас. Он не ребёнок, ему не положено. И в то же время… Когда ещё, если не в машине по пути в больницу? На месте придётся сдерживаться, а дома Мики высмеет, если он посмеет показаться ей ещё более слабым, чем есть на самом деле. На дорогах было мало машин и Тэхён придерживался приемлемой скорости, боясь нарушать правила вне зависимости от ситуации. И вместе с тем так плакал, что казалось у него внутри вот-вот что-то оборвётся. Из-за этого приехал с опухшим лицом и забитым носом, с красными глазами, которыми изучал документы, что нужно было подписать, и дрожащими руками, которые его совсем не слушались. Люди на него пялились, пока он расхаживал по коридору перед кабинетом врача, ожидая его решения касательно перевозки из морга в морг. Ждать пришлось долго, можно было успеть выпить минимум пять стаканчиков кофе, смакуя каждый горький глоток, но в Тэхёна бы не влезло. Его бы стошнило даже от запаха американо. Он ждал ответа, упрекая себя за то, что сразу не догадался, зачем Мики звонит. Он должен был всё понять раньше, чем она сказала, должен был почувствовать, что в мире стало на одного замечательного и любимого человека меньше. У доктора Квона были и другие пациенты, и другие заботы, но он любезно предоставил Тэхёну водителя и машину за небольшую доплату наличными. Он счёл это премией за месяцы и годы «сотрудничества». Тэхён решил ехать с мамой — в кузове. Их последняя совместная поездка по бесконечным улицам сопровождалась сумерками и раздражающим бормотанием радио в кабине водителя; у того совсем не было совести, и он слушал последние новости на одной из радиостанций. Негромко, неразборчиво и на том спасибо. Тэхён всё равно мог сосредоточиться на чёрном шуршащем пакете, всё равно взгляда с него не сводил, пока они добирались до больницы Чоннам. Их последняя остановка. Там их встретили лучше. В агентстве было пусто из-за выходных, но хотя бы среди медперсонала нашлись косвенно знакомые. Они помогли с оформлением и внесением оплаты, и кто-то сунул Тэхёну под язык какую-то мятную таблетку, а может и простой леденец, с которым он проходил ещё минут пятнадцать, пока ему не разрешили ехать. Домой он, конечно, не отправился, вместо этого закрывшись в своём кабинете, уже не впервые в жизни, но с огромным трудом заполняя форму клиента бюро. Он знал, что завтра этим займутся другие и к подготовке он не будет иметь никакого отношения, потому выбирал качественно, долго и нудно вглядываясь в цветочные композиции, сокращая меню до минимума и постоянно меняя количество бутылок соджу. Он чувствовал себя таким одиноким. Он всегда чувствовал себя одиноким. Дождавшись, пока включится компьютер, он открыл мессенджер, искренне надеясь, что Мики проявит немного терпения и дождётся от него сообщения. Он хотел попросить её приехать, и плевать, что из этого получится. Будут они и дальше сидеть в его кабинете или она просто заберёт его на машине, разговаривая о каких-то глупостях и требуя внимания, — неважно. Ему нужно было, чтобы она показалась в агентстве и сказала, что понимает его. Чтобы между ними было немного настоящего, подтверждающего, что в их браке есть смысл. Но Мики не писала сама и была не в сети. Зато в самом верху, первым из всех чатов, висел чат с Юни. Она спрашивала, нужно ли за Тэхёном приехать, что бы это ни значило. Он написал «да».

***

Тэхён был молчаливым в такси. Он отвернулся к окну, подперев подбородок правой рукой, а левой сжимая собственное колено. За окном то и дело мелькали улочки и фонари, отражались крохотными мерцающими квадратиками и кружками вывески магазинов, и светящийся Сеул всё больше напоминал какой-то футуристический фильм, где из-за любого угла могла показаться летающая тарелка и люди были не люди вовсе, а голограммы. Это отвлекало и успокаивало, даже убаюкивало, и вес тэхёновой головы становился всё ощутимее в ладони. Юни следила за ним искоса. Она ждала, пока усталость охватит его настолько, чтобы он прикрыл глаза, локтем сползая ниже и отстраняясь от холодного запотевшего окна, а когда это произошло, помогла ему отклониться назад и подставила своё плечо, в глубине души отчаянно желая, чтобы он опёрся на него. Но Тэхёна устраивал и подголовник. Он не дремал, даже близко ко сну не подобрался, да и голова слишком болела, чтобы он без таблетки смог переступить через боль и провалиться в сон. — Ты дождалась родителей? — он задал свой вопрос негромко, водитель и вовсе не услышал, а Юни пришлось наклониться в его сторону. — Что? — Дождалась родителей? Харам не проснулась из-за звонка? Он поднёс пальцы к переносице, легонько потирая её, словно от этого головная боль должна была исчезнуть. — Да, дождалась. Она крепко спала, совсем ничего не слышала. — Фух, — он выдохнул переживания за весь сегодняшний день. — Прости, что бросил тебя. Совсем не подумал, что лучше дождаться… — Ты всё правильно сделал. Нужно было ехать. Тэхён спорить не стал. Он от Юни таких слов и ждал, полагался на её поддержку и подтверждение того, что он поступал верно. — Мики дома? — спросил он, ощущая, как сводит челюсти от невыносимой боли. — Была на кухне, когда я уезжала. Она занялась готовкой. Весь холодильник заставила закусками. Даже кимчи приготовила. — Зачем? У Юни не было ответа на его вопрос. Она подумала, что, может, госпожа Гото так готовится к похоронам, либо просто пытается быть хорошей женой и готовит что-то, что позже Тэхён сможет съесть. А он подумал, что это из-за таблеток. Она чувствовала их эффект и старалась не утонуть в море, в котором, как ей казалось, она отлично плавала. Уборка, готовка… потом опять займётся перестановкой на книжных полках. Но хотя бы молча. Они продолжили разговор на улице, уже после того, как Тэхён расплатился за поездку на такси в две стороны. — Ей было скучно без тебя, наверное, потому и занялась готовкой. — Да, это похоже на неё. Она всё делает от скуки. Лампочка при подъёме на крыльцо освещала лицо Тэхёна достаточно хорошо для того, чтобы Юни заметила, как он стискивает челюсти. По всему дому горел свет и стоял запах острой перчечной пасты. Этот запах быстро пробил Тэхёну нос. Он почти мог представить себе вкус — острый, слегка кислый, солёный. Если бы у него было хоть немного лишних сил, он не поленился бы заглянуть в холодильник, но желание рухнуть на постель было сильнее. — Хочешь, я приготовлю для тебя что-нибудь? — предложила Юни. — Нет, но тебе самой нужно перекусить, — он поднял правую руку, словно махал ею на прощание. — Я сразу спать. Завтра рано вставать. — В котором часу? — Поеду на работу к девяти как обычно, постараюсь договориться о первом дне церемонии на время после обеда или вторник. Юни опустила голову, вглядываясь в свои же пальцы, которые заламывала от волнения. Она вовсе не разделяла мысли Тэхёна о том, что «договариваться» в своём похоронном агентстве как-то абсурдно. Нужно просто сказать, что церемония должна быть готова к двум часам дня и не платить за это ни копейки, как это было с господином Гото. — Я тоже могу прийти? — после вопроса она убрала руки за спину, поднимая взгляд на Тэхёна. — Я не очень суеверный, но предпочёл бы, чтобы ты не приходила в агентство в дни похорон. То место вряд ли можно назвать подходящим для беременных. И всё же ей хотелось. Она знала госпожу Пак всего ничего и осознавать, что её больше нет, было не столько грустно, сколько странно, но она считала себя обязанной поддержать Тэхёна, раз с Мики всё так неоднозначно. По возвращении домой Юни застала её не просто у плиты, а мурлычущей песни с капустой в руках. Порою Мики казалась сюрреалистичным персонажем, выпавшем из одной из тех дорогущих книг на полках. Она просто не могла быть настоящей, не могла мыслить так, как мыслила, не могла ранить ещё больше, открывая рот и изрекая мелодию вместо соболезнований. — А хотя бы ненадолго? Чтобы помочь тебе. Ему не требовалась ничья помощь. Он собирался просто сидеть, смотреть на мамино фото и сдерживать слёзы. Будь жизнь хоть чуточку справедлива, мама могла бы прожить ещё десятки лет. Десятки. Он согласно кивнул, потому что хотел уйти поскорее и был не в состоянии отвергать её предложения. Он думал исключительно о холодных остывших простынях и покрывале, о тихом сопении Мики под боком, но это мигом вылетело из его головы, стоило Юни приблизиться неуклюжими, неуверенными шагами. Её руки обвили его талию в нежных, но в то же время крепких объятиях, она уткнулась лбом в его грудь. Тэхён в жизни не был растерян больше. Его руки дёрнулись, слегка приподнимаясь, потому что с одной стороны, правильнее было бы обнять её в ответ, но с другой… он не мог себе этого позволить. Не с ней. Её объятия и так слишком тёплые и уютные, слишком приятные, а если он присоединится к ним, они будут длиться вечность, и они простоят так до самого утра. Юни сместила руки немного выше, достигая пальцами острых лопаток, поглаживая под ними, утешая Тэхёна так, как считала нужным. Но лучше бы она вообще к нему не прикасалась. Она делала всё таким сложным. Он ничего не говорил и руки его безвольно висели вдоль туловища. Это вызывало некоторые волнения. Юни могла погорячиться с объятиями, переборщить с этими идиотскими телячьими нежностями. Чтобы проверить, она отстранилась совсем немного и подняла голову, испытывая лёгкое головокружение из-за тяжёлого взгляда Тэхёна. Она редко сталкивалась с подобным взглядом, он практически никогда не смотрел на неё замученно, не пытался поглотить её своей темнотой. Его глаза были опасно чарующими, чуточку прищуренными от усталости и попыток не моргать как можно дольше, чтобы не упустить ни мгновения, ни миллисекунды, пока она смотрит. Юни слегка приоткрыла рот, выдыхая прерывисто, обдавая шею Тэхёна теплотой и прохладой одновременно. Она ещё никогда не была ближе и доступнее, может только в кабинете на УЗИ, когда сжимала пальцы Тэхёна, сводя его с ума. Но тогда с ними находился свидетель, а сейчас в коридорах было пусто. Грудь Тэхёна стала вздыматься и опускаться чаще в резких коротких вдохах и выдохах. Боль из затылка переместилась в шею и, чтобы облегчить её, он склонил голову. Юни знала, что им нельзя, что не время и не место, что они не те люди, но её губы сложились в трубочку сами по себе. Она боялась представлять, как нелепо выглядела для Тэхёна. Наверняка как попрошайка, не знающий своего места. Тэхён обязан был это осознавать, знать на всех возможных уровнях, что она вытянула губы нечаянно, без зазывающих жестов, но не смог остановить себя вовремя и не накрыть их своими. Он задержался в поцелуе не менее чем на три секунды, может даже дольше, значительно дольше, иначе почему у Юни дыхание сбилось, когда он отстранился? — Спасибо, что приехала за мной, — сказал он совершенно спокойно, вряд ли понимая, каким был этот поцелуй. Он вполне вписывался в рамки безобидного, дружеского, благодарственного. Юни сама опустила руки, освобождая его от объятий и заодно от каких-либо объяснений. У него было горе, его можно было понять. — Спокойной ночи, — промямлила она ему вслед. Он снова поднял руку, махая.