Лезвие агата/Blade of Agathe

Белые стены вокруг меня Белые люди вокруг меня Белые сны снова для меня Белые дни снова для меня

(Линда – Ангелы)

Рубену казалось, что он не чувствует тела. Тело словно онемело. Через несколько часов попытка пошевелить конечностями увенчалась успехом: психиатр стал чувствовать левую руку и правую ногу. Он старательно ими шевелил, в голове не было никаких мыслей. –…Эва, он очнулся. Викториано услышал голосок незнакомой женщины откуда-то из глубины мира. Глаза его все еще были закрыты: не было сил даже на то, чтобы их открыть и посмотреть на неизвестную. Мужчина ощущал, что лежит в постели, что накрыт одеялом, и к его носу подсоединены трубки. – Мистер Викториано, как вы… себя чувствуете? – послышался другой женский голос, более низкий. Во фразе сквозило изумление. – Вы можете говорить? Рубен покачал головой, все еще не смотря на незнакомых женщин. – Вы можете открыть глаза? С титаническим усилием мужчина открыл глаза – и тут же болезненно зажмурился вновь: его ослепили больничные лампы. – Н-н-н-н-х… – Не можете сказать? Рубен поднял левую руку в воздух и попытался показать пальцем на чересчур яркую лампу, но его рука лишь судорожно дернулась и бессильно опустилась на одеяло. – Лежите и отдыхайте: вам с мистером Уизерсом нужен отдых, – ласково произнесла Эва. – Я сообщу доктору Корнеру о том, что вы пришли в себя. – Н-н-х… – Не разговаривайте: то, что вы себе вкололи, очень плохо влияет на вашу речь и в целом психическое состояние, у вас могут быть галлюцинации или жар. Мы едва сбили жар, мистер Викториано: вы умирали. Теперь все хорошо. Медсестры ушли. Вместе… с Уизерсом? А кто это? И что, скажите на милость, Рубен себе вколол? Память будто отшибло. Кто он такой? Судя по фамилии, итальянец. Где он находится? Судя по всему, в больнице. Но в какой стране? И почему? Есть ли у него родственники? Кем он работает? Сколько ему лет? Одни вопросы… Мозг утомился от них, и теперь в межбровье засела тянущая боль. Рубен попробовал подняться на постели, опираясь на локти, но мышцы, как и голова, заныли, словно он и вправду пережил какое-то чрезвычайное происшествие и теперь начисто лишен сил. Но что произошло? Может быть, этот доктор Корнер объяснит? Рубен пошарил рукой в изголовье кровати, чтобы найти кнопку вызова медсестры, нащупал ее и нажал. Эва прибежала буквально через пару минут. – Мистер Викториано, вам что-то нужно? – Н-х-х-х… Рубен понял, что не сможет сформулировать мысль. Он титаническим усилием воли поднял руку и изобразил желание выпить воды. – Хотите пить? Сейчас. Медсестра скрылась и через пять минут пришла со стаканом воды. Викториано выпил всю воду, а потом закашлялся, вздохнув полной грудью с хрипом, словно у простуженного. Кажется, это было и там, в «Мобиусе»… Доктор Корнер пришел в этот же день и начал спрашивать, как Рубен себя чувствует. Он был человеком высоким и худощавым, с большими руками, остроконечной бородкой и весьма некрасивыми жидкими усами, но глаза… Они были ярко-зелеными, как у кота, и в них сиял недюжинный ум. Увы, «н-н-х» было единственным ответом мужчины: он ничего не мог сказать, язык словно отрезали. – Я думал, вы умрете, – качал головой доктор Корнер, почесывая бородку. – Вы вкололи себе опасное вещество. Вы помните, что это такое? Рубен покачал головой. – Так, значит еще и потеря памяти… – проворчал доктор. – А вы помните, кто вы такой? Рубен снова покачал головой и сощурился от неприятного света. – Так вот, вы – Рубен Викториано, ученый и изобретатель из компании «Мобиус», которого прислали к нам для того, чтобы мы искусственно поддерживали вам жизнь, они думали, что вы не вернетесь с того света. Этот парень рядом с вами – ваш подопытный, которому вы тоже вкололи некое вещество. Это был эксперимент? Впрочем не важно, вы все равно не можете говорить… Вы на данный момент лежите в психиатрической клинике. После этой тирады Викториано осенило: а ведь Корнер прав! Он действительно проводил какой-то эксперимент… – «Мобиус» доверяет нашей больнице. Рассказать вашим коллегам о случившемся? Все конфиденциально, если что. Можем и не говорить. Викториано что есть силы замотал головой так, что она аж загудела. Он вспомнил побег. Он бежал из «Мобиуса» вместе с подопытным! Но почему?.. – Наверное у вас много вопросов, – продолжал доктор, – но мы сможем ответить на них все только тогда, когда вы поправитесь окончательно. Мы не будем рассказывать о том, что вы выжили, вашим коллегам, хотя это странно: вы словно не хотите возвращаться? Изобретатель яростно закивал. – Странно, «Мобиус» дает столько возможностей… Впрочем, не буду вас больше утомлять. Зовите, если что. Врач ушел, оставив на тумбочке у кровати стакан с водой. От наплыва воспоминаний закружилась голова: он изобрел прекрасную машину, которую не хотел отдавать организации… Но почему? Пока было неясно. Хименес… Они хотели сбежать вместе… Вернее, Хименес хотел. Рубен вспомнил, как украл у Марсело шприцы с каким-то веществом, поставил уколы себе и Уизерсу, а что было потом – неясно. Голова как в тумане. И почему вдруг Марсело решил сбежать? Тоже было неясно. Викториано с большим усилием дотянулся до прикроватной тумбочки, взял стакан воды и выпил, уже не кашляя. Слева кто-то пошевелился и с силой втянул воздух в легкие. Рубен кое-как поднял голову – и увидел парня-альбиноса, который тоже, видимо, только что очнулся и тупо таращился в потолок. – Н-х-х-х-х… Н-х-х… – послышалось в палате, но это был уже не голос изобретателя. Лесли казалось, что он очнулся от долгого сна. В отличие от Рубена он сразу вспомнил, кто он такой, правда, тоже не понимал, почему лежит в кровати в чужой больнице, а не в отсеке, где жил десять месяцев. Лесли очень сильно испугался того, что не может говорить. Он, кое-как передвинувшись выше, нажал на звонок, чтобы вызвать медсестру. – О, мистер Уизерс! И вы очнулись? – Радостная медсестра подоткнула одеяло. – Вас тоже лечит доктор Корнер, сообщу ему. Девушка ушла. Альбиноса тоже слепил больничный свет, он перевернулся на бок и достал из носа трубки. Рубен, смотря на него, сделал то же самое. Знакомое лицо… Да, это был подопытный. Вроде бы, он когда-то был и пациентом. Уизерс… Знакомая фамилия. Он, кажется, часто ее повторял, пока был в «Мобиусе». Корнер пришел через десять минут. – А вы, вы помните, кто вы такой? – спросил он с прямо-таки чудовищным любопытством. Альбинос покивал. – Что же это за вещество… Местные ученые постоянно что-то изобретали… – бубнил врач себе под нос. – Видимо, неудачная разработка. Вы оба участвовали в экспериментах, не так ли? Рубен зевнул и повернулся на бок, отвернувшись от Уизерса. – Ох, простите за любопытство. Поговорим когда вы полностью восстановитесь, вы расскажете мне все, что сами захотите, мистер Уизерс. Доктор покинул палату. Лесли слегка поворочался и вскоре заснул. А вот его соседу было не до сна, он все еще не понимал, что себе вколол и почему Хименес так настойчиво хотел сбежать. Он был, верно, старым знакомым… А! Преподавателем! Память, кажется, возвращалась. Рубен смотрел в потолок и думал, думал, думал… Что ему теперь делать? Он вспомнил рассказ Марсело о казнях. А что, если Корнер расскажет о том, что он очнулся и вполне может предстать перед местным судом Линча? Он обещал… Конфиденциальная информация… Он должен молчать. И в каком они штате? Кажется, этот вопрос волновал его еще в «Мобиусе». Далеко ли они от Иллинойса? Вполне можно добраться до дома автостопом или на автобусах. Или он продал дом и все имущество? У Рубена раскалывалась голова, но он думал. Карта! В «Мобиусе» ему платили кучу денег! Но где она? Спросить об этом он сможет только когда заново научится говорить. Черт! Деньги ему сейчас нужны! Ему необходимо вернуться в Иллинойс! А куда еще? Не в старый же семейный особняк в Колорадо… Рубена передернуло. Рядом завозились. Лесли сучил ногами, спал беспокойно. Лампы отключились автоматически, и в комнате стало не так отвратительно светло. Маленькое окошко, которое было видно если повернешь голову, свидетельствовало о том, что это палата не для «буйных». Через окно светило солнце, наверное, был погожий денек. А в этой больнице позволяется гулять? Конечно, не в том состоянии, что они сейчас. Нужно будет все узнать. Голова разрывалась от боли. Рубен вынужденно прекратил думать и постарался заснуть. Проснулся он к ужину: медсестра Эва занесла ему бульон и сосиски с пюре. Лесли тоже уже не спал, медсестра подошла к нему и мягко тронула за руку. Парень не отказался от блюда, постарался сесть в постели и стал с аппетитом есть. У Викториано вдруг тоже проснулся аппетит и он моментально расправился с едой. Снова захотелось спать, и изобретатель не стал препятствовать желанию своего организма. Лесли тоже вскоре заснул. Доктор Корнер пришел на следующее утро. – Мистер Викториано, доброе утро! Как вы? Пациент поднял большой палец и зевнул. Он проснулся в приемлемом состоянии, полностью выспавшимся. Он нигде так не высыпался, как здесь. В «Мобиусе» спал мало, больше работал. Трудоголизм был ему свойственен всегда, а здесь, в этой безымянной больнице, он мог часами отдыхать и есть, спать, есть и снова спать. Такой режим был весьма непривычным. – Вы выспались? Мужчина кивнул. – Говорить можете? – Н-н-н… – Я понял, довольно, не напрягайте связки. Отдыхайте, будем ждать, когда вы придете в себя, чего вам всенепременно желаю. Патетика доктора слегка смутила Викториано. Тот потер руки, словно замышлял какое-то дело, сказал «так…», закончив это слово каким-то шипением, и у него получилось «так-с-с-с». Доктор подошел к Лесли. – Мистер Уизерс, как вы поживаете? – Н-н-н… – Не напрягайте же язык, покажите жестами! Лесли повторил жест с поднятым пальцем за Рубеном и даже попробовал улыбнуться. – Рад, очень рад! – улыбнулся в ответ Корнер. – Обязательно сообщите медсестре, когда сможете говорить. У вас, кажется, шизофрения? Из «Мобиуса» пришло досье… Зато о вас, мистер Викториано, мы почти ничего не знаем… – Он снова потер руки и улыбнулся снова, но уже сам себе. – Ваше досье тоже пришло. Я нахожу его весьма и весьма любопытным. Викториано настороженно прищурился. – О, не думайте обо мне и о «Мобиусе» плохо, там нет ничего криминального. Склонность к насилию, нарциссизм, макиавеллизм… Да, определенно ничего. Он подмигнул Рубену. Тот был так зол, что губы его сжались в полоску. – Ну, не злитесь, это просто шутка! Ха-ха! Понимаете? Я не буду препарировать ваш ум, если вы будете против. Более того, вы – мой коллега, тоже психиатр. Устроить, так сказать, «супервизию» мы можем только если вы того захотите и выразите в письменном согласии. Вы не подписывали согласия на лечение, но вам была необходима экстренная помощь, иначе вы бы умерли. Викториано скрестил руки на груди и смерил Корнера скептическим взглядом. Он просто ждал, что еще этот чудаковатый человек выкинет. На «супервизию» он никогда бы не дал согласия, ибо был незнаком с Корнером на должном уровне. Корнер посмотрел на окошко, потом зачем-то примял уголок простыни на кровати Уизерса. – Ну, тогда я отчаливаю. Выздоравливайте! Он ушел. Подали овсянку, Викториано набросился на нее, словно это были устрицы. В палате было прохладно, и он попросил жестами у Эвы второе одеяло. Та принесла ему одеяло верблюжьей шерсти, и второе такое же – для Лесли. Потом принесли таблетки. Викториано гадал, что это за препарат, но никак не мог понять. Ему поставили капельницу, через какое-то время ее поставили и Уизерсу. Они лежали, по трубке змеилась прозрачная жидкость... Оба тут же заснули. Проснулся Викториано вечером: за окном уже садилось солнце, небо окрашивалось в темные тона. Лесли спал, снова суча ногами. Подали еду, но уже курицу с ананасами. Эва мягко разбудила альбиноса, тот потянулся, зевнул, сел на кровати (Викториано же пока ел полулежа и завидовал соседу) и принялся за еду. Рубен поел и снова стал думать. Какого черта его вообще не добили? Теодор сознательнодал ему сбежать? Никаких надежд на исцеление не было что ли? Или это часть какого-то плана? Нужно узнать все у Корнера. Он расскажет, нет сомнений. Но чертовы связки не работали, горло от попыток говорить только свербело. Одеяло и матрас были удобными, спалось прекрасно… Может быть, пока перестать думать? Но Рубен ощущал себя в большой опасности, что уж никак жестами не пояснить. Ощущение опасности схватывает и не отпускает, держит в напряжении. Через неделю, где каждый день был почти идентичен предыдущему, Викториано наконец смог встать. Пошатываясь, он поднялся с кровати. На кресле лежали приготовленные для пациентов больничные пижамы, Рубен надел брюки и рубашку, засунул ноги в тапочки и попробовал пройтись по палате. Аккуратно ступая, он дошел до кровати альбиноса, который спал беспробудным сном со вчерашнего вечера. В палате было зеркало, Викториано подошел к нему, обнаружив, что у него выросла отвратительного вида щетина. – Твою мать! Ругательство прозвучало громко и смачно. Он… может говорить?! Викториано заулыбался. Он тут же вышел в коридор к медсестрам. – Дайте мне станок, мне нужно побриться, – попросил он. Эва и вторая сестра подскочили на месте. – Вы можете ходить и говорить? Это так здорово, поздравляем! Медсестры тут же принесли бритвенный станок и отпустили пациента в туалет. Коридор тот видел впервые. Где-то в самом его конце сидела группа пациентов, они о чем-то оживленно беседовали. Повсюду сновали сестры в накрахмаленных халатах. Чтобы дойти до туалета, нужно было пройти мимо пациентов. Викториано почему-то очень не хотел этого, но в туалет хотелось сильнее. Наконец-то по-человечески… Он направился прямо по коридору и на повороте столкнулся с доктором Корнером. – Вы встали! Я считаю это своей личной победой! – сказал психиатр и пожал пациенту руку. – Мало того, что я встал – я еще и говорю. – Вдвойне прекрасно! Тогда пройдемте ко мне в кабинет… – Побриться хоть дайте. – Ах, да, конечно! И помыться. Идите в душевую, она рядом. Но потом зайдите ко мне, мой кабинет за поворотом, нужно будет дойти до гостиной, а потом свернуть направо. Я жду вас! Рубен кивнул и отправился в туалет. Там он побрился и облегчился привычным образом, как делал это до клиники. Потом он отправился в душ. Теплая вода приятно текла по телу, Рубену казалось, что он не принимал душ месяц, а не неделю. В кабинет Корнера идти и хотелось, и не хотелось: хотелось, чтобы узнать все о его положении, и не хотелось… по той же причине: вдруг все плохо? Но свежесть после мытья придала ему сил и уверенности. Он вытерся, оделся и отправился в кабинет врача. Тот уже ждал его, перебирая историю болезни. – Так-так… Вы все же зашли – это прекрасно! – Корнер улыбнулся, словно Чеширский кот. – У вас, полагаю, много вопросов? Задавайте, я слушаю очень внимательно. – Меня так просто отпустили? – Вас очень не хотели отпускать, мистер Викториано, но угроза жизни… Они должны были вас отпустить. – А почему они сами не стали меня лечить? – Потому что были уверены, что вы умрете, – пояснил Корнер. – Администратор «Мобиуса» был разъярен. Он лично говорил со мной. Говорил, что вы крайне важны для него. Он был раздосадован. Прогнозировали или вашу смерть, или жизнь в состоянии овоща. «Мобиусу» не нужны нахлебники, уж простите за такую фразу. – Понял. А вы разговаривали с Теодором? – С кем? Простите, я такого не знаю, – пожал плечами Корнер. – Я, кстати, Вилли. Можете звать меня по имени, если вам угодно. Вы – ценный пациент. Удивительный. Просто изумительный случай… Я тоже думал, что вы умрете, но надеялся, что хотя бы можно поддерживать вам жизнь. Этот препарат… Мне не сообщили, что это. Но сказали, что луразидон нейтрализует его действие. Предложили побороться за вас. И мы победили! Хо! Это правда удивительно. – Согласен. Так вы не знаете Теодора? – Увы, нет. Это ваш друг или коллега из корпорации? – Коллега, – соврал пациент. – Ладно, не буду спрашивать: вы все равно не знаете. А что со мной будет после лечения? – Отправитесь домой. Вы не продали свой дом? Перед вступлением в организацию так часто делают. – Кажется, продал… Но я знаю, где можно пожить. Я смогу работать? – Посмотрим: инвалидность не обещаю. Раз уж вы встали так быстро… Прошла всего неделя, но вы еще слабы, придется пожить у нас месяц-два. Вы не против? – Я не против. Вам сообщили свойства вещества, что я себе вколол? – Нет… – Корнер пожал плечами. – Только то, что луразидон его нейтрализует. Его мы вам и даем. И мистеру Уизерсу, конечно. Вы не знаете случайно, что он принимал до этого? – Я когда-то был его лечащим врачом. Я заведовал частной клиникой, знаете ли… Он принимал кветиапин. – Да, в вашем досье это было. Частная клиника… И вам пришлось продать ее? – К сожалению, – проворчал Рубен. – Лучше бы я остался в Кримсоне… – Разве эксперименты не были удачными? – полюбопытствовал Корнер. – Не ваше дело. Кстати, в «Мобиусе» мне неплохо платили. Где моя карта? – Вы прибыли к нам без нее, – рассеянно проговорил доктор. Помолчали. – Я полагаю, – начал доктор, – вы неплохо себя чувствуете, а? Можете посидеть в гостиной. Там есть шахматы. Вы любите шахматы? – Играл с отцом, он меня учил, – ответил Викториано. – Превосходно! Тогда можете быть свободны, если у вас не осталось вопросов. Рубен поднялся с кресла, кивнул Корнеру и отправился в гостиную. Комната была большой, там на нескольких диванах сидели пациенты и смотрели утренние новости. «…ожидается волнение в нашем любимом штате в связи с избранием нового мэра, который обещал решить проблему ликвидации свалок. Новый мэр Айдахо обещал, что к следующему Рождеству…» Айдахо? Так вот где он находился весь этот год! Далеко же жизнь забросила… Штат довольно теплый, ждать попутку на дороге будет не так холодно. Деньги… Он остался без денег, хотя на карте была и вправду нехилая сумма. Можно было купить машину или дом. Его, вероятно, обыскали перед тем, как отправить сюда. Черт побери… А пароль? Он все еще его помнит? Рубен сел в кресло в гостиной, взял белый лист бумаги, что лежал на деревянном столике, и карандаш. Он попробовал вспомнить пароль – и с третьей попытки у него получилось. Рубен тут же разорвал бумажку на мелкие клочки. В соседнем кресле сидела молодая женщина с короткими белокурыми волосами, татуировкой на руке и проколотой бровью, и листала журнал. На диване расположились несколько мужчин, у одного была очень длинная борода и лысина, поэтому он был похож на сирийского террориста. Знакомиться Рубен не собирался, он тоже уставился в телеэкран, повинуясь общему режиму. Раз включили телевизор – стоит его смотреть. Как раз начинался какой-то фильм. Но Викториано почувствовал слабость и головокружение и решил, что отправится к себе в палату. Пациенты будто и не заметили, как он ушел. Уизерс спал. Уже был час дня, скоро обед – а он все спит. Рубен лег в постель и стал наблюдать за ним. Лесли повернулся на бок и забавно всхрапнул. А ведь его еще и с собой тащить… Может, в клинике оставить, пускай себе живет здесь?.. Но желание восстановить машину и убить Уизерса ради его мозга оставалось, поэтому Рубен хмыкнул про себя и закрыл глаза. Да, придется его забрать. Он тихий, особенно мешать не должен. Разве что может зареветь, но можно будет дать ему подзатыльник. Рубен хмыкнул второй раз. Лесли активно заворочался и проснулся. Он тут же боязливо посмотрел на соседа. – Проснись и пой, Уизерс, – пропел изобретатель хриплым голосом. – Я сегодня встал и принял душ. И тебе бы не мешало. Лесли покраснел, словно вареная свекла. Викториано рассмеялся и лег на спину, скрестив руки за головой. Альбинос удивился, услышав голос своего мучителя. Они не могли разговаривать неделю. Быть может, и он в скором времени сможет говорить?.. Он попробовал сказать что-то, но из горла вырывалось только привычное хрипение. Почему он не может ничего сказать? Из-за чего? От того укола, что был сделан в комнате ученого? Видимо, да. Лесли был рад, что никаких экспериментов над ним больше ставить не будут, и был довольно спокойным. Они смогли уйти из корпорации. Но что заставило доктора Викториано покинуть столь восхищавшую его машину? Может быть, он ее продал? Наверное, так и было. Больше никаких опытов над ним! Но как же Аманда и остальные? Лесли встревожился и сел в постели. Может, попробовать встать? Силы, вроде бы, были. Ноги сами влекли его прогуляться. Парнишка свесил ноги с кровати и, пошатываясь, встал. Перед глазами бегали мелкие черные точки. Он прошелся по палате, оделся и выглянул в коридор. Коридор был выкрашен светло-лиловой краской в сочетании с белым кафелем на полу. Нужно спросить доктора Корнера о том, что случилось с его друзьями. Лесли пошел по коридору. Аманда, Ян, Робин и остальные были первыми, кто подружился с ним по-настоящему. Родители Лесли не разрешали ему общаться со сверстниками, а потом обвиняли его же за то, что он нелюдимый. Двойные послания и насилие – вот каков был язык общения с ребенком. Но он не злился на Лизу и Джейсона, он вообще не умел злиться. Он умел только бояться и достиг в этом немалых успехов. Самое пугающее, что с ним было в жизни – это галлюцинации. На втором месте – родители и доктор Викториано. Теперь они лежат в одной палате, оба набираются сил. Удивительно… Доктор Викториано уже не доктор, а пациент, прямо как альбинос. Значит, наверное, стоит быть смелее и перестать его бояться. Аргумент был сильный. Но что будет, когда они уйдут из клиники? Доктор Викториано выгонит его? И куда он пойдет? Лесли захотелось плакать. Он дошел до гостиной, где пациенты смотрели прогноз погоды. Людей было много, что всегда смущало альбиноса. Но он заметил деревянный столик и карандаши с бумагой, и решил взять все это в палату, чтобы там порисовать. Нужно же как-то отвлечься. Бумага и карандаши лежали совсем рядом, но парнишка медлил. А что, если пациенты не разрешат ему забрать карандаш и бумагу? А если медсестра накажет его? Говорить-то он не может, попросить не получится. Лесли медленно подбирался к столику. Всем, казалось, было на него все равно. Он изловчился и схватил листок и пару карандашей, и побежал обратно в палату, но по пути растянулся на кафеле из-за того, что резко потемнело в глазах. Карандаши разлетелись, бумага смялась. Медсестра, идущая ему навстречу, подняла его с пола и отвела в процедурную мерить давление. – Мистер Уизерс, у вас очень низкое давление, – сообщила женщина. Лесли услышал вновь ее глубокий голос: она была в его палате вместе со второй сестрой и ставила ему уколы. – Идите в палату и лежите, отдыхайте. Лесли кивнул и пошел в палату, забрав карандаши и бумагу. Значит, можно! От этой мысли парень повеселел. Доктор Викториано спал, поэтому его сосед не шел, а крался по палате, чтобы ненароком не разбудить спящего. Лесли поставил подушку стоймя, положил возле нее листок и задумался. Что же ему нарисовать? Аманда Филипс стала для него лучшим другом, она постоянно поддерживала его в «Мобиусе». Лесли решил нарисовать девушку, а рядом с ней – умершую Анну. Карандаши ему достались синий и красный, и вот в такой гамме пришлось творить. Задорные кудряшки Аманды и жидкие волосы Анны… Анна очень высокая, Аманда доставала ей до шеи... Может, нарисовать еще Яна? Лучше изобразить всех! Парень принялся размещать фигурки друзей на листе, чтобы вошли все, даже умершие. Он помнил лицо каждого и тосковал. Почему хорошие люди умирают во цвете лет? Почему мы не храним их облик в сознании, если они не родные? Когда человек уходит – он забирает с собой частичку твоей души. И альбинос начал изображать эти частички душ в виде призраков за спинами уже таких близких ему людей, которых у него отобрали. Плохо было в корпорации, но рядом хотя бы были соратники, товарищи по несчастью. А что сейчас? Один только доктор Викториано. Он будет его опекуном – это пугало парнишку. Видение больше не повторялось, но Лесли отчетливо помнил его. Мужчина, стоящий у окна. Лесли думал, куда же они с доктором Викториано отправятся. Он конечно же где-то живет, заберет его с собой, станет относиться как к сыну… Или издеваться? Стыдить, унижать? Альбинос боялся этого больше всего. Но он выбрал именно его среди всех подопытных, чтобы забрать с собой, отвел в личную комнату… Почему? Что Лесли для него значил? Почему доктор Викториано спас ему жизнь? Может быть потому, что когда-то лечил? Но он лечил и Яна. Почему он тогда не спас его? Альбинос ощущал себя каким-то особенным, что поднимало его самооценку. Он не просто боялся своего бывшего врача, он еще и уважал его, даже превозносил за интеллект, которого у того был вагон. Лесли никогда не встречал человека умнее, а ум в людях он ценил. И такое внимание льстило ему. Но и настораживало: он так и не мог ответить на свой же вопрос, почему именно он, а не Левандовский. Рассуждал он так: Левандовский, наверное, того же возраста, что и бывший главврач «Маяка», опекунство над ним выглядело бы странным, тем более, что поляк может за себя постоять. А вот Лесли не мог, он мог только плакать и терпеть унижения в своей семье. Рубен это знал. Так же, кажется, зовут доктора Викториано? Уизерс слышал его имя только пару раз, но хорошо его запомнил. Парень даже вздрогнул от своей смелости: в мыслях он назвал своего бывшего доктора по имени! В жизни он, конечно, не осмелился бы. Рубен пошевелился и тяжело вздохнул во сне. Лесли отчего-то стал думать о том, что же ему снится. Он так ошеломляюще сильно боялся его в «Мобиусе», так отчаянно тревожился в «Маяке», а что теперь? Страх, без сомнения, остался, но что это? Он лежит рядом совсем как… обычный человек. Тот пьедестал, на котором он находился в голове Лесли, словно бы обрушился, открывая всю наготу человеческого в Рубене. Вот, он опять назвал его по имени! Уизерса передернуло: не дай бог он ненамеренно скажет это вслух! Что-то изменилось внутри Лесли. Он видел в своем соседе не императора психиатрии, не великого изобретателя и ученого и даже не простого врача, а пациента. Такого же пациента психиатрической больницы, каким был он сам всю сознательную жизнь. Это было странно. Неожиданно и как-то криво, словно плохой рисунок. Лесли посмотрел на свой рисунок и постыдился того, что так плохо вышло. Но он никому его не покажет. Рисование утомило Лесли и вскоре он заснул. Бывший же изобретатель наоборот проснулся, протер глаза и сел в постели. Подавали ужин, Эва снова слегка потрясла Лесли за плечо, чтобы тот проснулся. – Мистер Уизерс, ужин, – проворковала она. Альбиносу пришлось проснуться и начать есть. Он был опять голодным, как волк, и ел, ел, ел... Сосед рядом тоже поедал рыбу с фантастической скоростью. – Вижу, у вас к счастью появился аппетит? – спросила медсестра у пациентов. – Я все рассказываю вашему доктору, вы не против? Пациенты покачали головами с набитым ртом. – Не хотите с завтрашнего дня ходить в столовую? – вновь спросила Эва. – Я не против, – бодро сообщил альбинос, отдавая женщине пустую тарелку. – О, вы заговорили! – восхитилась сестра. – А вы, мистер Викториано, завтра посетите столовую? – Всенепременно, – отозвался психиатр. Эва улыбнулась и ушла с пустой посудой. А Уизерс и правда произнес первые слова за эту неделю. Он изумился тому, как легко это сделал. – Уизерс, ты, я вижу, тоже разговариваешь? – весело обратился Рубен к соседу. Лесли шумно сглотнул. – Ну, видимо, да, – пролепетал он. Приволокли вечернюю капельницу. Оба пациента заснули во время процедуры и проснулись только на следующее утро. Рубен чувствовал себя практически на все сто: бодрость, силы возвращались к нему. Пока что это было скорее тонкое ощущение выздоровления, но уже довольно уверенное. Он решил прогуляться в столовую вместе с Лесли. – Уизерс, пошли в столовую. Лесли расторопно оделся и послушно пошел, как козлик на веревочке, за своим бывшим мучителем. В столовой было человек сорок, мужчины и женщины всех возрастов. Альбинос заметил девушку, которая тоже с рождения была светлой-светлой, прямо как он. Глаза ее были лазурными, ресницы и брови – белыми-белыми, а волосы, заплетенные в косу – до колен. Прямо фея! Лесли решил познакомиться с ней во время досуга в гостиной. Они подсели к какому-то старику и съели свои порции ячневой каши. Старик тряс головой и что-то бормотал. После завтрака почти все пациенты отправились по палатам. Лесли следил за загадочной девушкой и был несказанно рад тому, что она пошла в гостиную. Рубен же отправился в палату. В гостиной, помимо удобных диванов, были книжные полки, большой стол и стеллаж с настольными играми. Восемь мужчин тут же сели за покер, а девушка, похожая на фею, отошла к книжным полкам и стала что-то искать. Уизерс помялся, но решил подойти к незнакомке и поговорить. – Привет, я Лесли, – обратился он к ней полушепотом. Девушка повернула голову и Лесли заметил, что у нее нос с горбинкой. – Привет, я Лида, – представилась она отчего-то хрипловатым голосом. – Я хочу почитать, а потом пойти покурить. Пойдешь со мной? – Я не курю, – признался альбинос. – А ты… тоже альбинос, как и я? – О да, я заметила тебя еще вчера в коридоре, – задумчиво протянула девушка. – Подумала, что надо познакомиться. Ты недавно поступил? – Я тут уже неделю. – А, ты – один из тех двух загадочных пациентов, которые приехали в коме? А кто второй? – Он – ученый, изобретатель, сам тоже психиатр, как и доктор Корнер, – с какой-то странной гордостью рассказывал парень. – И что же он изобрел? – с интересом спросила Лида. – Это была машина, которая погружает тебя в иные миры. – М-м-м, как загадочно, – снова протянула альбиноска. – Я из России, кстати. Родители перевезли меня в Америку, когда мне было десять. – А я из Иллинойса, – сказал Лесли. – Трудно было язык учить? – Довольно трудно, но я справилась. У меня депрессия, кстати. А у тебя? – Шизофрения, как мне говорят, – ответил Лесли. Лида улыбнулась ему светло-розовыми губами, которые были настолько тонкими, что их будто и не было. – Смотри, – начала она показывать книгу, – тут об искусстве. Я учусь на архивариуса, но люблю еще рисовать и изучаю психологию, гадаю на картах. А ты? – Я… – Лесли замялся. Он нигде не учился, несмотря на двадцатипятилетний возраст. Впервые ему стало по-настоящему стыдно за это. – Я нигде не учусь. – Почему же? Надо мозг развивать, – снова улыбнулась Лида. – Я глупый и нигде не смогу учиться… Вечно в психушке торчу. – Нельзя так говорить о себе, – серьезно сказала Лида. – Ты не глупый, это написано у тебя на лице. Разве родители… – Родители били меня и морили голодом. Лида, казалось, была в шоке. Она чуть не выронила книгу. – Блин, очень тебе сочувствую. Я – гуманистка и не могу представить даже, что так можно обращаться с ребенком. Прости за вопросы, не стоило… – Все хорошо. Они сели на отдаленный диванчик и стали рассматривать репродукции картин в книге, которую девушка взяла с полки. – Я, кстати, тоже люблю рисовать, – вдруг поделился Лесли. – Хочешь, покажу тебе свой рисунок? – О, давай! – Глаза альбиноски на секунду вспыхнули большим интересом. Лесли тут же сорвался и быстрым шагом дошел до палаты. Увидел он доктора Викториано, который… держит в руках его рисунок и рассматривает его! Парень мгновенно сделался свекольного цвета, насколько позволяла ему его белая кожа. – Неплохо, Уизерс, – хмыкнул Рубен, завидя соседа на пороге. – Скучаешь по ним? Лесли ничего не ответил, только, заикаясь, попросил рисунок назад. Рубен отдал его, и парень тут же отправился обратно к девушке-альбиносу, которая уже успела ему понравиться. Лида ждала его с книгой на коленях. – Ого, красиво! – честно призналась она. – Ты самоучка? – Д-да, – выдавил альбинос. Он не ожидал, что его похвалят. – Для самоучки очень даже ничего! А я училась много лет в художке, рисунки тоже захватила с собой. Принести? Лесли попросил принести, и Лида ушла за рисунками. Через несколько минут она принесла скетчбук, в котором были потрясающие работы. Лесли рассматривал портреты и пейзажи, вне себя от восторга по поводу таланта Лиды. – Ты так классно рисуешь! – восклицал он. Лида улыбалась. – Так, и что это мы тут делаем? Со спины подошел доктор Корнер. – Я показываю Лесли свои рисунки, – невозмутимо ответила альбиноска. – Мистер Уизерс, вы встали? Как вы? – Все путем, – ответил парень. – О, вы тоже разговариваете! Превосходно, просто прекрасно! – Корнер опять потер руки, как привык. – А что, он не мог разговаривать? – удивилась девушка. – Спросите об этом у него, а я удаляюсь на обед, – помахал всем доктор. – Лида, я просто не мог говорить: доктор Викториано поставил себе и мне какой-то укол, после которого я заснул и проснулся здесь, с хрипами в груди, – рассказывал Лесли. – Мы хотели сбежать из «Мобиуса». Он спас меня от смерти. – А что такое «Мобиус?» – загадочным голосом спросила альбиноска. – Необычное слово. Я такого не слышала. Это латынь? – Там работают ученые, много ученых. Изобретают, ставят опыты. – О, научная корпорация! Клево! – восхитилась Лида. – Ты был помощником этого доктора? – Подопытным. Глаза Лиды поползли на лоб. – Подопытным? Но на людях экспериментировать незаконно! Это негуманно! – возмутилась она. – Какие твари ставили на тебе опыты? – Д-доктор Викториано ставил, – честно признался парень. Он почувствовал, что рассказал девушке слишком много, а доктор Викториано узнает об этом и накажет его. Пареньку стало очень страшно. Он обнял колени, сидя на диванчике, и стал качаться. – Эй. Не переживай, это же в прошлом, – обняла Лесли Лида. – Я читала, что в СССР (так называлась Россия в двадцатом веке) тоже ставили опыты на людях. Лидеры партии пытались всем доказать, что они гуманисты, но на самом деле верхушка была жестокой. Твой доктор – жестокая тварь, избегай его. Вы лежите в одной палате? – Д-да, – заикаясь, сказал Лесли. – Тогда избегать не получится. Хм-м, что же предпринять? – задумалась девушка. – Может, попробуешь переселиться ко мне в палату? У меня в палате есть свободное место. – Я привык, – сказал Уизерс. – Он спас меня от еще более страшных людей, как он сам говорит. Если бы не он – меня бы, наверное, давно убили или сделали из меня какого-нибудь зверька. – А он не врет? Он делал тебе больно? – Как-то раз нас отвели на процедуру, там было два доктора – женщина и мужчина. Они били нас током. – О, господи… – Лида закрыла лицо руками. – Бедняжка… Надо прикрыть эту лавочку, как считаешь? Но сил у нас на это все равно нет, тем более, что мы в психушке. Кто нас будет слушать?.. Кстати, ты сказал «нас». На твоем рисунке другие подопытные? – Угу, – кивнул альбинос. – Мы очень подружились за эти месяцы… Кстати, какой сейчас месяц? Мы поступили туда в мае. – Февраль. Значит, прошло… Десять месяцев? – Десять? Ого… – протянул Лесли. – И самое страшное, что все они остались в «Мобиусе». Я очень переживаю и грущу временами. – С ними уже могли сделать что-нибудь плохое, – покачала головой Лида. – Но давай будем надеяться на то, что их освободит полиция, спасатели или еще кто-нибудь. – Давай. Помолчали. В коридоре показались медсестры, позвали на обед. Лесли и Лида отправились в столовую вместе. К ним за столиком присоединилась полная девушка с короткой стрижкой и руками, усыпанными шрамами. – Привет, я Джина-Роуз, можно просто Роуз, мне двадцать лет, – представилась она. – Мы с Лидой здесь подружились. Лида, ты нашла нового друга? – С тобой я от этого дружить не перестала, выключи паранойю, пожалуйста, – серьезно сказала Лида. – Да я и не против… Как тебя зовут? – спросила Джина-Роуз Лесли. Лесли представился. – Да, мы слышали о тебе и этом докторе. Психиатр лежит в психушке – нонсенс! – рассмеялась девушка. – У тебя шизофрения, да? У меня тоже. Дебют. Лежу тут уже второй месяц. – Сочувствую, – вздохнул Уизерс, откусывая от куриной ножки. – Доктор Викториано меня когда-то лечил. Он заведовал клиникой в Иллинойсе. – Еще и заведующий! – присвистнула Роуз. – Далеко же тебя забросило… Но у нас в Айдахо классно, тепло. Это у вас холодища. Я была в Иллинойсе, давно, еще в детстве, ездили на Рождество к родственникам. Я замерзла до кончиков волос! Дальше ели молча. В один момент Лесли обернулся – и увидел, как доктор Викториано наблюдает за ним, сидя у стены со стариком с трясущейся головой и поедая кукурузу. После обеда следовало пойти в палату и подремать. Роуз и Лида отправились по своим палатам, а Лесли побрел в свою. Перед ним маячила спина Рубена. После разговора с Лидой Лесли стал сомневаться в правдивости объяснений бывшего ученого, но не подал виду. – Какая интересная у тебя завелась подружка, Уизерс, – заметил Рубен, когда они ложились в постели. – Лично я знакомиться ни с кем не буду. – Ну и не знакомьтесь, – буркнул Лесли. – Все равно вы здесь друга не найдете. – Почему это? – Потому, что вы злой. Рубен хохотнул и отвернулся, готовясь к лечебной дневной дреме.