Лезвие агата/Blade of Agathe

Шершавые руки Богоматери И шершавые простыни как скатерти Блаженные и мечтатели взаперти Точно куда-то под дых Ночные стоны больных Это местная колыбель Месса жёлтого храма — Плач вперемешку с храпом Да, белей таблеток лишь белые лица По храму бродят медсёстры-жрицы Хороводят меж клеток

Не рыдай мене, мати Дитя распято вязками на кровати Бормотала икона с какой-то стати Встать бы и станцевать с ней Да не святы стены в смятой палате (Дарья Виардо – Не рыдай мене, мати)

Было около одиннадцати, когда Рубен и Лесли сидели в гостиной и наблюдали за другими пациентами. Лида лежала на капельнице, поэтому ее компанией разжиться не представлялось пока возможным. – Вот гляди на этого пожилого мужчину, – начал Викториано, исподтишка показывая пальцем. – У него персеверации. Это навязчивое повторение одних и тех же действий и эмоций. Вот он постоянно хмурит лоб и переставляет стакан с водой, потом словно держит что-то в руках на весу. – Угу, – отозвался Лесли. – А у того, похоже, галлюцинации. Он что-то бормочет и смотрит в стену. А вон женщина с односторонней пространственной агнозией. Она действует только левой стороной тела, ее мозг не соотносит лево и право. Да, здесь есть на что посмотреть. – Угу, – снова отзывается альбинос. Ему было скучновато без новых друзей, но Рубен смог развлечь его. – А что делает вон тот мужчина с лысиной и бородой? – У него поражены лобные доли. Видишь, он вообще не двигается, словно ему сделали лоботомию. Я видел, как он смотрит на книжную иллюстрацию, которую ему показывают, и восклицает «Ток высокого напряжения!» Нарисована там не до конца замерзшая река с подписью «Осторожно!» У него стереотипное поведение, он всякий раз с утра идет наливать себе воды, при этом не пьет ее и к вечеру выливает в раковину. – А откуда вы знаете? – Следил за ним. Он положил книгу на вторую полку, я достал ее и полистал, нашел закладку. И в туалете я с ним столкнулся, это было вчера. – Вы очень наблюдательны, доктор Викториано, – вежливо заметил Уизерс. – За воду его не наказывают? – Ты не в «Мобиусе», Уизерс. Здесь ни за что не накажут. Альбиносу стало отчего-то легко. Здесь доктор Викториано ничего не сможет ему сделать, он под круглосуточным наблюдением. Но парня все же волновал вопрос, который он не мог задать. Почему спасли именно его? Что он значит для бывшего ученого? И значит ли? Может, доктор хочет просто поиграть с ним? Как с собакой или кошкой? Лесли привык к такому отношению от родственников: помани кота – он поиграет и побегает, а когда надоест – «пшел вон». Парню тут же стало грустно, грусть вернулась. Его используют для чего-то; он начал это ощущать в третью неделю пребывания в больнице (с учетом восьми дней комы, о которых сообщил Корнер, и «безголосой» недели). С другой стороны, зачем забирать Лесли если он такой раздражающий и над ним можно только смеяться? Проще же поехать к друзьям или родственникам, если продал дом, и жить у них, пока не получится заработать хороших денег. Лесли на месте доктора Викториано так бы и поступил. Друзей у него не было, зато была двоюродная тетушка в Мериленде, он смог бы до нее добраться. Он вряд ли был ей нужен, но перекантоваться на несколько месяцев, пока не получится снять квартиру – почему нет? Не выгонит же она его взашей, не выставит из дома на холод! Лесли в душе не верил, что люди могут быть жестокими, видел в каждом добро и свет. По наивности он воображал, что Рубен оформит над ним опекунство, и они будут жить в одной квартире. Это пугало до коликов, но Лесли верил, что Рубен исправится и не будет над ним издеваться. Так, словно опыта с родней не было. Уизерс вспоминал, как Лиза оскорбила его из-за разбитого шприца для собаки, и как Джейсон огрел его кружкой от пива. Вспоминал, как ему не разрешали общаться с другими детьми (да он и не хотел: боялся), как били клюшкой для гольфа, горячей сковородкой (до серьезных ожогов), утюгом и скалкой. Он понимал, что к родителям больше не вернется и даже не будет узнавать, живы ли они и где живут. Но перспектива быть опекаемым доктором Викториано тоже не способствовала спокойному рассуждению. А вдруг он тоже будет его бить? Лесли привык, что его все бьют или унижают. В «Мобиусе» он нашел настоящих друзей, которые защищали его. Теперь же он потерял все. А что обрел? Пока тоже ничего. Лесли приуныл, усевшись поудобнее в кресле. Он наблюдал как пожилой мужчина переставляет стакан с водой и бормочет. По телевизору шел какой-то боевик. Мимо проходящая медсестра словно опомнилась и переключила на бейсбол, затем на документальный фильм о змеях, идущий по «Дискавери». – Вот это змеища! – фыркнул какой-то престарелый субъект, тыча пальцем в экран телевизора. – Прямо как моя бывшая женушка! Сидящие рядом мужики покатывались со смеху, пока дед изображал свою бывшую жену. Особенно усердствовал лысый с бородой. Рубен закатил глаза и решил надменно удалиться в палату. В этот же момент откуда-то выскользнула Лида со скетчбуком. – Привет, – поздоровалась она с Лесли. – Что делаешь? – Мы тут с доктором Викториано пациентов обсуждали, – неожиданно громко сказал парень. Тут же на них с Лидой уставилось десять пар любопытных глаз. – Эй, парень, – начал лысый с бородой, – что это за франт только что покинул нас с выражением крайнего неудовольствия на физиономии? Вы в одной палате лежите? Лесли испугался и прикусил язык. От боли в языке у него заслезились глаза. – Да не дрейфь, салага, – продолжил «сирийский террорист». – Я Джо. А ты? Лесли представился. – Ну так что он тебе, маленькая нимфа, рассказывал о том субъекте? – прозвучал тот же хриплый бас. – Это ученый, изобретатель, и еще психиатр, – ответила Лида. Джо заржал. – Так он доктор? А почему лежит в больнице? Ха-ха-ха! – не унимался он. – Вот это не повезло мужику! Да вообще-то какой из него мужик: дунешь – он упадет! Качаться ему надо! Сидящие рядом с Джо трое мужчин одобрительно закивали. Лесли чувствовал себя сильно смущенным и покраснел, глядя на бицепсы Джо. Такой тронет – сразу развалишься. Лесли стало страшно. Он решил сбежать к себе, попытался встать – и тут внезапно сидящий неподалеку мужчина силой усадил его обратно. Альбинос потирал плечо. – Так что он о нас говорил? – осведомился Джо у Уизерса. – Не боись, я с ним и с тобой ничего не сделаю. Мне просто интересно. – Н-ничего, – заикаясь, выпалил Уизерс. – Просто он устал и ушел, чтобы лечь и поспать. Лесли… защищает доктора Викториано? Того, кто несколько лет его смущал, а потом издевался в «Мобиусе?» Но… почему? – Я видел, как он закатил глаза и изобразил из себя интеллигентишку, – снова прорычал Джо. – Ученый, значит? А мы – люди простые, да, Боб? – Так точно, – ответил Боб и приставил руку козырьком к виску. – Я в море воевал, на корабле, – поделился Джо. – Наемник. Контузило меня. Да еще какое-то ПТСР приписали, мол, постоянно вспоминаю о войне и плохо становится. Я тут уже три месяца. Удивительно, как обычная психушка сводит таких разных людей, да? Лесли помялся. – Да, уд-дивительно, – пробормотал он. – А ты чем болеешь? – спросил моряк. Десять пар глаз снова уставились на Лесли. Ему опять стало неловко. – Ш-шизофрения, – выдавил он. – И от-равление в-веществами. – Ты что, употребляешь? – Употребляю что? – удивился альбинос. Джо и Боб заржали. – Да, не похож ты на наркомана, – вынес вердикт Джо. – И на тюремного завсегдатая не похож. Как же ты тут оказался? Родственники что ли притащили? – Я был в научной корпорации… И тут из коридора пулей вылетел откуда-то взявшийся Викториано, схватил Лесли за руку и потащил в палату. «Ай!!!» Лесли сначала вырывался, но потом понуро опустил голову и потопал до палаты, ведомый Рубеном, который словно хищная птица вцепился пальцами в его предплечье. – Ай! Больно! – взвыл Лесли. – Будешь еще рассказывать о том, откуда мы, или будешь слегка менее тупым? – разъяренно шипел бывший изобретатель, когда они уже зашли в палату. – Я н-не знал, что н-нельзя, п-простите! – давился слезами альбинос. – Закрой рот! – прорычал Рубен. – Этим типам не нужно знать, откуда мы и как сюда попали! Небось подружке своей уже разболтал? Так?! От такого давления Уизерс расплакался до истерики. – Так и знал… – вздохнул Рубен и схватил парня за волосы. – За тобой что ли постоянно следить надо?! – Что тут у вас за шум? В палату заглянул доктор Корнер. Его взгляду предстала картина маслом: плачущий Лесли, весь в слезах и соплях, и держащий его за волосы Викториано. – Что здесь происходит? – властно потребовал ответа Корнер. Рубен отпустил Лесли, тот тут же юркнул в кровать. – Простите, я слегка… вспылил. Он рассказывает пациентам, откуда мы. Мне не хотелось бы, чтобы они знали. Вилли Корнер слегка задумался. – Вас, может быть, расселить? Хотя я бы не хотел этого: вы оба такие ценные пациенты, оба из «Мобиуса…» Но беспорядки в моем отделении я устраивать не позволю. Придите в себя, мистер Викториано, и не трогайте парнишку, он и так напуган новой обстановкой. – Постараюсь. Психиатр покинул палату и отправился к себе в кабинет. Рубен тут же завалился спать. Лесли подождал, пока тот уснет, и на цыпочках вернулся в гостиную. Там все еще сидело одиннадцать человек, в том числе и Лида. – Мы слышали, как ты кричал, – серьезно сказала девушка. – Он сделал тебе больно? Лесли молчал. – Парень, не дрейфь, говорю же. Все свои, – развел руками моряк. – Если что – врачу расскажем. – Н-не рассказывайте, п-пожалуйста! – замахал руками парень. – Это… наше с ним. Мы давно знакомы. – И он так с тобой обращается? Он же врач! Он в принципе обязан соблюдать этику. Или вы родственники? Просто странно все это… – сказала Лида. – Я видел видение, где он – мой опекун. Я – инвалид, за мной нужен присмотр, – сознался Лесли. – Я не ожидал, что это будет именно он. – Это – всего лишь видение, – убеждала его альбиноска. – Ты можешь и сбежать отсюда домой, когда выпустят. У тебя есть дом? – В том-то и дело, что нет. Наступило тревожное молчание. – Сирота? – вдруг нарушил тишину Джо. – Нет, просто родители лишены родительских прав, и жить с ними я не хочу. Есть тетушка, но и она не будет рада меня видеть. Я фактически бездомный. Семья отвернулась от меня, сдала в психушку, где он заведовал. Я вечно всеми брошен. Лесли повернулся к Лиде и обнаружил, что она чуть ли не плачет. Скорбные лица мужчин, еще недавно игравших в покер, тоже немало удивили его. – Мне очень жаль… – Девушка обняла своего нового друга. – Мужайся, сынок, – сказал кто-то из сидевших. Лесли обнял Лиду в ответ, но почему-то ощутил себя стесненно. Мужчины продолжили играть в покер, который забросили, пока по телевизору показывали огромных питонов. Альбиносы засмотрелись на змей и просидели так до обеда. На обеде давали отбивные с макаронами, Лесли с аппетитом принялся за еду. Теперь он сидел за столиком с Лидой, Роуз и белокурой девушкой с короткими волосами. – Я Стейси, – представилась она. – Мы типа подруги втроем, да девчонки? – Ага, – сказала Роуз. Ее рот был набит макаронами. – Она из старичков, тоже три месяца, как и Джо, – рассказала Лида. – Говорил, у тебя шизофрения? У меня типа тоже, – рассказывала Стейси. – Здесь и поставили. Я была типа в шоке, когда узнала. Вообще здесь много шизофреников. А еще у меня типа депрессия, как у Лиды. Лесли ощущал впервые с момента, как подружился с доминантами в корпорации, что оказался в кругу друзей. Слово-паразит придавало Стейси даже какого-то шарма. – Я типа из Арканзаса, но меня привезли сюда: больница хорошая, – продолжала она. – Далеко, но моим предкам обещали мое полное излечение от депрессии. Шизу типа не вылечить. А ты типа надеешься полностью вылечиться? – Я… – Альбинос задумался. – Надеюсь, что найду дом. Меня бросила моя семья. – Не повезло, братик, – сочувственно похлопала Стейси Лесли по спине. – А меня ангел охраняет. – Она показала татуировку. После обеда все четверо разошлись по палатам на дневной сон. Лесли был рад, что познакомился с девушками и хотел лежать с ними в одной палате. Лучше с ними, чем с Рубеном. Парень удивился, что даже забыл Аманду, Люцию, Айну и остальных. Его напугало это. Что же с ними будет? Они остались там, в «Мобиусе». Их наверняка будут опять пытать или убьют! Уизерс слегка задрожал. Он вспоминал искаженное злостью лицо Аманды, когда она защищала его. И странно, что никто не смог встать с постели, когда доктор Викториано сделал рукой «вот так» (он попробовал сделать похожий жест). Он всех гипнотизировал?.. После дневного сна и полдника вся молодежная компания собралась за настольными играми в гостиной. Также играли в покер пятеро мужчин (Джо среди них не было). Рубен тоже проследовал в гостиную, чтобы взять что-нибудь почитать. С отвращением отбросив книгу Луизы Хэй, которая случайно подвернулась под руку, он заметил Карла Густава Юнга, причем книгу, которую он так и не успел прочесть в студенческие годы, а потом совсем забыл о ней. Он с радостью забрал ее в палату и принялся читать. А Лесли, Роуз, Лида и Стейси играли в «Уно». Лесли в очередной раз забыл сказать кодовое слово и набрал карт. Стейси засмеялась, когда он уже в четвертый раз набирал себе карты и держал поэтому в руках целый веер. – Надо типа говорить «уно», когда у тебя одна карта! – смеясь, вновь объясняла она. – Простите, я невнимательный. – Ты мне напоминаешь Невилла из «Гарри Поттера», – сказала Стейси. – А он хороший? – с надеждой спросил Уизерс. В детстве у него не было ни книг, ни телевизора, чтобы познакомиться со вселенной Гарри Поттера. Родители вечно смотрели новости, а еще Лиза особенно любила слезливые мелодрамы. – Ты что, не читал и не смотрел? – изумилась Роуз. – Нет, – виновато ответил Лесли. – Родители не разрешали. – Ну и семейка у тебя, – фыркнула Стейси. – Они типа злые были, ага? – Да, у меня были ужасные родители. Лесли ощутил, что сказал что-то непотребное и неправильное. Но он-то понимал, что это правда. Шрам от ожога сковородкой еще белел у него на спине. Тем более, что здесь, вдали от них, в целом можно говорить о них что угодно и никто не накажет. В «Маяке» казалось, что они вот-вот приедут, чтобы вместе с медсестрами отчитать парня за что-нибудь, но вдалеке от Иллинойса и Кримсон-Сити было спокойнее. Играть было очень весело, карты ложились друг на друга, а потом доставались снизу и снова шли в ход. Лесли впервые играл в эту игру, она показалась ему интересной. – Я типа впервые в психушке, – рассказывала Стейси. – Родители привезли и оставили здесь. Иногда навещают. Ехать далеко, они типа на своей машине добираются, прикинь? Вообще так многие делают. Мне, кстати, восемнадцать. А тебе? Лесли засмущался. Он не хотел говорить, сколько ему лет. – Ну… Мне двадцать пять исполнилось в прошлом году, в мае, – сказал он. – Ого, ты всех нас старше! – изумилась Лида. – А выглядишь как подросток. – У меня еще задержка в развитии, может, поэтому, – рассудил парень. – Да типа какая задержка еще? – удивилась Стейси. – Ты типа довольно сообразительный, просто с вниманием проблемы. У меня тоже так. В школе училась неважно только потому, что травили и внимание слабое. А тебя травили в школе? – Ага. – Лесли все же успел сказать «уно» перед тем, как положить предпоследнюю карту. – Молодец! – похвалила его Роуз за внимательность. – Меня не травили, но и не особо жаловали. Ни с кем в школе не дружила. Зато соседи были. Ты гулял с соседскими детьми? Скажем, в торговом центре? – Меня почти не выпускали, – признался он. – Могли закрыть в чулане на целый день, если куда-то уезжали. Боялись, что я что-нибудь испорчу. – Так это типа выученная беспомощность, – сказала Стейси. – Тебе с детства внушали, что ты глупый и неуклюжий – вот оно к тебе и прицепилось, вечно о себе в таком тоне говоришь. – Наверное, – задумчиво протянул альбинос. Они играли до ужина. После ужина в гостиной собралось человек двадцать, и все сели за «Монополию». Молодежь предпочитала играть особняком, да и было их всего четверо. Все разошлись по палатам. Лесли успел схватить коробочку с фиджетами и взял резиновый мячик, чтобы разминать его в руках. Он с опасением озирался на Рубена, а тому было в общем-то все равно, он читал Юнга и ни на что не обращал внимания. У Рубена появились силы на чтение – он праздновал это событие глубоко в душе. Еще в студенческие годы он мог читать четыре-пять или даже шесть-семь книг одновременно (разумеется, по очереди) целый день после занятий и на перерывах в университете. И иногда читал ночью, чтобы все успеть. Удивительно, что он упустил книгу Юнга. Будет чем заполнить пустоту жизни в клинике, решил он. Местная публика не доставляла ему удовольствия, особенно этот невежественный тип с бородой. Он неожиданно соскучился по единственному другу – Грегори Маршу, с которым виделся в последний раз в мае прошлого года. Он задумал поехать к нему после того, как выйдет из клиники. У Марша была гостевая комната, где можно было пожить, пока он не решит, куда ему податься. То-то будет сюрприз! То-то Грегори будет шокирован! Еще и этого потащит с собой – вообще будет миллион вопросов. Бывший ученый обернулся на Лесли и встретился с ним взглядами, от чего тот тут же опустил глаза и отвернулся. Местная пижама в клеточку была довольно просторной и удобной, оба новых пациента уже привыкли к ней. Раз в неделю, в воскресенье, сестра Эва забирала ношенную и приносила свежую одежду. Ее глубокий голос обычно спрашивал, как у пациентов дела, хотя в сущности ей было все равно: это всего лишь работа. И это было понятно: кому захочется интересоваться делами пациентов искренне, кто еще не выгорел на этой работе? Но в клинике было довольно спокойно, за исключением четвертой недели пребывания Рубена и Лесли в ней. Тогда в понедельник Джо затеял драку и ему вкололи аминазин, оставив лежать в палате. Пациенты поправлялись, Викториано чувствовал себя уже на все сто процентов. Он был готов выехать в Кримсон, но Корнер пока еще его не отпускал: «Полежите еще недельку – тогда поговорим». Неделя здесь была длинной, казалось, что она растягивается на две. Рубен уже сбился со счета и не считал дни. Как отпустит – так отпустит, незачем торопить события. Время в больнице шло своим чередом, отличным от обычной, свободной жизни. Оно то бежало, то тянулось, но чаще тянулось от завтрака до обеда, от обеда до полдника, от полдника до ужина. Книга увлекала бывшего ученого, он с упоением читал Юнга, которого раньше не любил (он сам себе удивлялся) пока Лесли веселился с новообретенными знакомыми. Ближе всего ему была Лида, ибо альбинизм объединял их души, словно общая проблема. Это же скорее особенность, чем проблема, здоровью он не вредит. Стейси и Роуз часто подшучивали друг над другом, а Лесли не понимал, почему та или иная девушка не обижалась. Это был вовсе не глумливый акт, а скорее дружеский подкол. Стейси, худая, как щепка, часто подшучивала над весом Роуз, вроде случаев в столовой, когда пациенты обменивались едой: «не ешь его отбивную – тебе уже некуда есть», или, бывало, «пузо подбери, дорогая». Роуз отчего-то не было обидно, она хихикала и шутливо давала подруге подзатыльник или отвечала: «а ты подбери свои кости». Уизерс удивлялся веселости девушек, они будто бы совсем не унывали. Зато Лида часто была притихшая и задумчивая, словно молодой философ на литературном приеме. Она часто будто ощущала себя не в своей тарелке, что, впрочем, объяснялось: она скучала по дому. А иногда вспоминала, как ей жилось в России. – Зимой там очень холодно, – рассказывала она Лесли и остальным. – Все ходят в шапках и шубах, пуховиках. Здесь, в Айдахо… – Мы в Айдахо? – удивленно спросил Уизерс. – Да, а ты разве не знаешь? Как-то странно. Лесли помнил, что ему нельзя рассказывать о корпорации, поэтому просто молчал. Так вот куда его и других постояльцев «Маяка» завез доктор Викториано! – Так вот, – продолжала Лида, – там есть дворы, где дети играют все вместе, зимой во дворах там часто делают ледяные горки, с которых можно кататься. А в Америке тепло, даже снега мало: не то, что наши сугробы. И люди совсем другие. Я была маленькой, когда меня перевели сюда, язык выучила довольно легко, кстати. Мне было всего десять – но я помнила, как по-доброму со мной здесь обращались взрослые и дети, и как тыкали пальцем там, в России, из-за моего альбинизма и особенностей психики. Здесь, кажется, тебя принимают таким, какой ты есть. Мы с родителями жили сначала на Аляске, чтобы привычнее было. Потом переехали в Техас, где было вообще постоянно тепло. А теперь живем в Айдахо, здесь клево. Мне двадцать один, можно ходить в клубы и пить алкоголь. А ты когда-нибудь пил ликер или вино? – Нет, – сознался Лесли. – А я типа пила абсент! Это просто жесть… – рассказывала Стейси. – С друзьями устроили вечеринку по случаю дня рождения моего парня. Кто-то притащил бутылку с этим зеленым варевом. Каждый налил себе немного, я типа попробовала – и чуть не сдохла! Лучше типа пива попить, чем такую гадость употреблять. К черту абсент! Стейси умела доносить информацию красочно. Лесли даже улыбнулся. Дни шли спокойные, размеренные. В коридоре были окна, и Лесли часто смотрел на улицу. Когда открывали форточки – в клинику проникал прохладный воздух. Лежал снег, термометр показывал минус три. Иногда парень выбегал на улицу вместе с Лидой, которая курила тонкие сигаретки, по две за один «подход». Стейси тоже курила, и так они стояли втроем, а потом приходила Роуз. Стейси хотела было подсунуть сигарету и Уизерсу, но тот испугался и отказался. С ними стояло еще около десятка мужчин и несколько женщин. Потом все разбредались по двору и садились на скамьи. Доктор Корнер был против полной деинституциализации психиатрических больниц. Он не понимал, как вообще можно отменять помощь людям просто потому, что основное время они проводят взаперти. В его клинике, правда, можно было гулять один раз в день целых два часа и делать все, что хочется в плане развлечений, но в основном он придерживался консервативных принципов и, скажем, не отдавал сотовые телефоны пациентам на весь день. У Лесли и так не было телефона, поэтому ему было все равно, а вот Роуз очень скучала без мобильника. Как-то раз Лесли и девушки гуляли во дворе клиники. Территория больницы была небольшой, поэтому негде было разгуляться, они сидели на скамейке. Рубен в этот момент тоже вышел и сел подальше от людей. Теплую одежду ему выдали больничную так как приехал он без куртки и теплых брюк. Он был так же и без сигарет, но именно сегодня не выдержал и попросил сигаретку у одного из пациентов. Он сидел и курил, сонно разглядывая сосняк, окружающий двор и территорию клиники. На ветках деревьев сидели сойки и голосили. Где-то пролетела большая птица: все услышали уханье тяжелых крыльев. – Слушай, – вдруг начала полушепотом Стейси, обращаясь к Лесли, – а расскажи все-таки нам про него подробнее. Что у вас с ним? Откуда вы приехали? Лесли помялся. Он тоже был в больничной одежде, которая была ему великовата, и теребил край куртки. – Вообще мне нельзя говорить, – наконец со вздохом начал он, – но вам я доверяю. Я лежал в его клинике несколько лет, когда моя семья бросила меня. Он изобрел какой-то способ гипнотического воздействия на пациентов и лечил меня. Мы делали всякие упражнения: в основном я рисовал, рассказывал что-то, проходил тесты. Потом однажды пришли злые люди с оружием и вывели нас из клиники. Нас посадили в автобус и повезли до самолета, погрузили в самолет. Мы прилетели сюда, в Айдахо. С этого дня мы стали подопытными в его эксперименте. Его машина погружала нас в фантастические миры, которые мы сами же и создавали. Там были очень жуткие монстры, было очень страшно. Организация, в которую мы попали, по моим ощущениям влиятельна и огромна. Я почти ничего не знаю о том, что делал доктор Викториано вне опытов, ведь мы, подопытные, сидели взаперти, словно дикие животные, всем было на нас наплевать и только после сеанса в машине нас опрашивали, да и то только в самом начале. Однажды нас привели к двум ученым, которые били нас током, было больно. К концу эксперимента наши ряды стали редеть, ребята начали умирать. Машина убивала их. Меня очень любили и защищали другие подопытные, и я тоже любил их. У меня были видения, которые сбывались, другие очень интересовались ими. Месяц назад доктор Викториано поставил себе и мне какой-то укол, он был очень зол и напуган. Он говорил, что меня могут убить, и что он спас мне жизнь. Так мы и оказались здесь. Больше не расскажу. Девушки сидели, открыв рты. – Ну ни фига себе! – изумилась Стейси. – Это типа сюжет для кинофильма. – Эксперименты на людях незаконны, – нудила Лида. – Они не имели права их ставить. Вы не подписывали даже согласия? – Нет, – понуро отвечал Лесли. – Тогда их всех надо посадить, в том числе и твоего доктора, – тоном, не терпящим возражений, сказала альбиноска. – Я типа поддерживаю Лиду, – высказалась Стейси. – Я бы защищала тебя, не позволила никому делать тебе больно. Я типа очень сопереживающий человек, как бы залихватски и хулигански ни выглядела и как бы временами ни наглела. Я очень сочувствую тебе, Лесли. Я бы не выдержала столкновения с такой ситуацией и спилась бы к чертовой матери. А ты вон даже не куришь. Ты похож на ангела. Мы с девчонками думали, что у нас ангел – Лида, а оказалось, что и ты типа очень подходишь на его роль. – Я бы не смогла защитить себя и сошла бы с ума еще сильнее, – высказалась уже Роуз, докуривая третью сигарету. – Я тоже сочувствую тебе, но помочь бы ничем не смогла. Я – не активистка, как Лида. У меня банально не хватает сил помочь себе – как тогда я помогу другим?.. – Тебе надо типа больше отдыхать, подруга, – поддержала ее Стейси. – Оттягиваться как в последний раз. Ты в клубе-то была один раз всего. Там музло, алкоголь. Классно же! И не стыдно тебе быть такой толстой монашкой? Девочки рассмеялись. – Я рад, что нашел вас. Один бы с доктором Викториано по соседству я бы не выжил, – искренне сказал парень. – Мне кажется, или между вами типа что-то есть? – с полуулыбкой спросила Стейси. – Вы почти всегда вдвоем, пока ты не с нами. И он хватает тебя за руки, ругается, как старый супруг. Подозрительно! – Она подмигнула Лесли и показала язык. Язык, как и бровь, был проколот. – В каком смысле? – наивно вопросил он. – В каком-каком? А в таком, – передразнила его девушка. – Вы пара? Лесли покраснел до кончиков ушей. – О ч-чем ты? Вовсе н-нет, – заикаясь, ответил он. Стейси посмотрела на него с коварной улыбкой на лице. – Тогда почему ты покраснел от стыда? – добила парня она. Лесли покраснел еще больше. – Я его боюсь, – признался альбинос. – С самого первого дня в клинике, которой он заведовал. Но вот что странно: если он прикасается ко мне, пусть даже ругаясь – я ощущаю что-то смутное и непонятное. Словно бы я сам хотел этого. Словно бы я сам нарывался. Меня пугает это чувство. – Да, это подозрительно, – сказала Стейси. После прогулки, в которой девочки сопровождали Лесли, все гурьбой поднялись в гостиную и снова стали играть в «Уно». Рубен, докурив, отправился туда же за новой книгой, взял ее и удалился степенным шагом. – А он – крепкий орешек, доктор твой, – сказала Роуз. – И вдобавок какой-то асоциальный. Он всегда такой был? – Я ничего не знаю о том, чем он занимался до заведования «Маяком», – признался Лесли. – Но в клинике он был боссом, самым натуральным. Со мной хорошо обращались потому, что я был его личным пациентом. У меня даже была личная медсестра, которая постоянно смотрела за мной. К некоторым приставляли личных медсестер, у кого случай сложный. И иногда я даже гордился этим, если бы не постоянное смущение, что я испытывал в его кабинете. Называл этот кабинет камерой пыток. – Он хохотнул. – Это еще были не пытки, в «Мобиусе» было гораздо хуже. Доктора Викториано я воспринимаю как высшее существо, до которого не дотянуться. Словно это ужасный, но великий Ктулху. Я, кстати, перестал быть таким замкнутым благодаря ему и другим подопытным, с которыми очень подружился. Я много знаю о своих заболеваниях благодаря тому, что в «Маяке» была библиотека с медицинскими книгами. Сейчас же я вообще не могу читать... Наверное, машина доктора Викториано на меня так повлияла. Девушки слушали рассказ с интересом. Потом Лесли рассказал, каких существ он видел внутриSTEM, и девушки слушали с изумлением. Он описал смерть некоторых подопытных – и у Лиды глаза полезли на лоб. Лесли вспомнил смерть Ребекки Эйзенхауэр, которую поглотил монстр-фрактал Серпинский, созданный Робином, и у него побежал холодок по спине. Он почти не знал девушку и не пережил с ней много приключений, в отличие от других доминантов, но ему все равно было до слез ее жаль. Он также описал смерть Анны от озерного чудовища и то, как страдала Аманда после нее. Описал смерть других. И то, как было все равно доктору Викториано на гибель его подопытных кроликов. – Да он, пожалуй, психопат, – заключила Стейси. – У меня типа бывший парень был таким, сочувствие было точно не его коньком. Лесли погрустнел. – Не переживай, все равно ты уйдешь отсюда куда-нибудь без него, – успокаивала Лида. – Он взял меня с собой и не отпустит! – возразил Уизерс. – Я зачем-то ему нужен. Он спас меня от смерти. Возможно, это как-то связано с экспериментом. Другое дело, что теперь машины нет, и опыты надо мной никто не проводит. Я очень рад этому, правда. – Ох, иди сюда. Стейси, Роуз и Лида обняли Лесли. Тот удивлялся тому, как пребывание в психиатрической больнице сплачивает людей. Не прошло и месяца, как он нашел новых друзей. Викториано похвастаться этим не мог. Его раздражали все, кого он видел, поэтому мужчина предпочитал лежать в палате и читать. Он читал две книги сразу, тренируя мозг, который сильно пострадал от трифармина. Сначала чтение давалось ему нелегко, но потом он разогнался и читал целыми днями, даже в часы прогулок. Сидя с книгой о патологиях характера мужчина заметил, что какие-то из этих патологий присущи и ему самому, скажем, нарциссизм. Он, ранее никогда этим не занимавшись, глубоко анализировал собственное детство, и так проходили часы между приемами пищи и прогулками. А Корнер-то не промах! Правда, такая его прямота раздражала не меньше, чем повадки Джо или тупость Уизерса. Насчет макиавеллизма или расстройства личности раньше Рубен не думал, ему даже не приходило в голову проанализировать самого себя – вот настолько он погряз в заботах о пациентах в «Маяке» и в эксперименте в «Мобиусе». Здесь же он был пациентом, а не врачом, и времени на все, чего он ранее не предпринимал и даже не думал, хватало. Естественно, Корнеру он ничего не сообщал, это было слишком личным. Но тот настаивал на том, что Рубен – нарцисс, что вызывало порой горячие споры. – Вы утверждаете, что я ищу у всех одобрения? Какая чушь! – не унимался бывший ученый. – Не то, чтобы ищете, но хотели бы. Вы пытаетесь заполнить пустоту в своем сердце наукой, стать великим ученым, признанным большим сообществом. Но, как я понял, эксперименты не удались? – Я не хочу рассказывать, но я все предусмотрел. Никто не сможет взломать мой механизм. Он совершенен. Вернее, это она. – Она? – удивился Вилли Корнер. – Она сама вам сообщила свой пол? – У моей машины есть самосознание, – хвастался бывший изобретатель. – Это открытие сделало бы меня всемирно известным, если бы не некоторые люди, которые имели на нее виды. Больше не расскажу. Корнер понимал, что своим хвастовством Рубен только подтверждает его гипотезу, упрямо не замечая того. Он не знал, что пациент читает книгу, где есть описание всех расстройств личности и анализирует себя. Сам Рубен не понимал, откуда у него такая тяга к самоанализу. Видимо, огромное количество личного времени повлияло. Раньше трудоголик-ученый никогда не посвящал столько времени себе, и в университете тоже было некогда. Он тогда поглощал книгу за книгой, выписывая главное в тетрадь, ведь на уме у него были лишь будущие открытия в психиатрии. Знал ли Хименес… Нет, не знал. Надеялся, но не знал. Теперь его малышка в руках испанца и Ордена и ужасно страдает без него… И только книги отвлекали мужчину от тягостных мыслей. Прошел месяц пребывания в клинике. Рубен и Лесли почти не разговаривали потому, что чуть солнце заглянет в палату – альбинос уже бежал в палаты к девушкам, чтобы разбудить их до завтрака для игр. Те неохотно вставали, но уже после завтрака с радостью шли играть в «Уно» и «Монополию». Джо, Боб и остальные старшие играли в покер и не особенно обращали внимания на «мелюзгу». Среди них было много мужчин с ПТСР после военных действий. А Джо вообще был добрый малый, хотя это и не было видно с первого взгляда. Однажды во время дневного сна Лесли, атакованный воспоминаниями об эксперименте, зарыдал и закачался в углу возле книжного шкафа. Девочки спали в палатах, а парень не мог плакать при соседе, который вечно его за это костерил, и вот он оказался в гостиной в слезах. Троих мужчин не смогли разогнать по палатам, и они продолжали игру. Джо, услышав, как альбинос рыдает, подошел к нему. – Эй, ты чего слезы льешь, парень? – спросил он. Лесли всхлипнул. – Надо м-мной ст-авили опыты… Мне д-делали б-больно… Родители били меня… Меня все ненавидят… Я н-никому н-не нужен! Парень разразился новым приступом рыдания. Джо попробовал его поднять и посадить на диван. – Не плачь, сейчас-то все хорошо, никто тебя не обижает, – улыбнулся моряк. – А если этот франт тебя обидит – нажалуемся Корнеру. Знаешь, а меня доставали в школе. Но однажды я решил накачаться и дать всем пинка под зад. На очередное оскорбление я ответил довольно резко, а потом, когда началась драка, хорошенько отметелил обидчика. Больше ко мне не приставали. Но ты – умный малый, завалишь всех интеллектом. Да и вообще, наша нимфа на тебя глаз положила. – Джо подмигнул. – Вы с ней оба альбиносы, так? – Да, – вытирая слезы, сказал Уизерс. – Ну, значит, будем сватать! – Моряк широко улыбнулся. – Люди должны быть рядом с теми, кто на них похож. Мы должны помогать друг другу – во как. Лесли засмущался и вытер лицо рукавом. Плакать уже не хотелось. В теплый мартовский вторник был день Рождения доктора Вилли Корнера. Пациенты поздравили его, Лида нарисовала портрет эскулапа, а Джо спел матросскую песню. Голос у него оказался красивым, все дружно захлопали. – Боже, как приятно! – На лице Вилли сияла широченная улыбка. «Уйду сегодня с работы пораньше, к жене и детям», – думал он. И только один Викториано лежал в палате до боли в боках и спине – читал. «Отчего такой шум?» – подумал он. Мужчина свесил ноги с кровати и прислушался. Этот неотесанный мужик с бородой еще и поет? Он узнал голос Джо. От ощущения полной безвкусицы он не выдержал и отправился в гостиную, где вовсю поздравляли психиатра. – Вы мешаете мне читать своим шумом. Будьте так добры не шуметь, – проворчал он. Все тут же обернулись на Рубена в гробовой тишине. – Сегодня день Рождения доктора Корнера, – сказала Лида. – А вы, мистер Гринч, забыли, что Рождество давно кончилось. Все засмеялись. Сравнение было столь удачным, что Джо заржал, по своей привычке, очень громко. – А ты заткнись, – прошипел Викториано, обращаясь к моряку. – Кто ты такой вообще? – Эй, мальчики, не ссорьтесь, – игриво сказала Стейси, но было уже поздно. Джо подошел поближе к Рубену и ткнул ему пальцем в грудь. – Сам заткнись, понял? – прорычал он. Назревал скандал. Корнер испугался, что сейчас будет драка. – Если кто-то хоть пальцем друг друга тронет – будете изолированы, – непримиримо сказал он, обращаясь и к Джо, и к Рубену. – Санитары вас растащат. Медсестры будут вам бензодиазепины колоть. Никаких ссор у меня в отделении! Он ушел в свой кабинет. Джо пришлось отойти и сесть. Рубен все еще сверлил его взглядом, полным ненависти и отвращения. Но тут же Корнер вынырнул из кабинета с радио и включил веселую музыку. Стейси тут же взяла под руку Роуз, они принялись танцевать. – Пошли тоже танцевать? – вдруг предложила Лесли Лида. Тот замялся, но принял предложение, хоть и не умел двигаться. Вся молодежь плясала под хлопанье взрослых. Боб и Джо растащили столы, и теперь было много места для танцев. Еще три женщины вышли на импровизированный танцпол. Викториано закатил глаза и ушел к себе в палату. Лида держала Лесли за руки, размахивая ими, а потом положила руку парня на свою талию (тот покраснел) и принялась учить его вальсировать. Лесли спотыкался, наступал Лиде на ноги, но упрямо пытался танцевать так, как нужно. Было очень весело, молодежь давала жару взрослым. Наконец, все устали и снова принялись играть в игры. Две женщины нашли себе новые книги и отправились читать. – Я прочла здесь уже четыре книги, – рассказывала Лесли Лида. – Я довольно быстро читаю. Дома у меня был компьютер, а уж там несложно найти себе развлечение. Ты когда-нибудь смотрел порно? – Что-что смотрел? Лида засмеялась до слез. – Порно. Это когда снимают на камеру чужой секс. Понял, нет? Глаза парня округлились. – Н-нет, н-не смотрел, – заикаясь, признался он. Лида удивилась. – Правда? Вообще я считаю порно плохой штукой: там часто унижают женщин. Если не смотрел – то и не стоит, по правде говоря. Обед прошел тихо и мирно. Лесли, правда, заметил, как Джо бросает взгляды на стол, за которым сидели дед с трясущейся головой и Викториано. Рубену уже было все равно на стычку, и он спокойно пил чай. Общаться с этими подозрительными типами у него не было никакого желания. Он с детства любил одиночество и избегал людей, кроме, разве что, общества любимой Лоры. Рубен очень скучал, машина не дала ему того, что он ждал. Он то решался отпустить сестру, то вновь был охвачен мучительным воспоминанием об их свидании внутриSTEM. Она была словно куклой Вуду, в которую проклятьем вдохнули жизнь. Лора. Она – единственная, кого он всегда любил. Теперь она навеки заточена внутри сюрреалистических миров машины и никогда не станет прежней. Рубен понимал, что самаSTEMстала для него чем-то вроде суррогата Лоры, поэтому машина была так дорога ему. Единственное, что спасет ее от вторжения этих неотесанных идиотов из Ордена – пароль. Сколько времени им понадобится, чтобы вскрыть череп его малышки? Сможет ли он отсудить ее у них? Рубену было страшно. Он боялся, что когда он уйдет из клиники, за каждым углом его будут поджидать агенты Администратора. Чем ближе была выписка – тем было волнительнее. В среду Корнер дал ему обещание, что выпишет их с Лесли через неделю, и тревога уже поселилась в сердце бывшего изобретателя. Он решил, что точно поедет к Маршам и поживет у них немного, но где брать деньги для дальнейшей жизни? Рубен был уверен, что не пропадет и всегда будет востребован. Но паранойя уже владела им, заставляя дрожать руки. Его поймают, как только где-то прозвучит его имя. Его повесят. Поскупится ли Теодор на пыточные средства и банкет по случаю смерти своего неудачливого пророка? Будет ли выбивать под пыткой пароль? Озвучит ли Хименес какие-нибудь интимные подробности их свиданий публично, для смеха? Будут ли смеяться Джон Ричмонд и Дебора Гарсиа – единственные стоящие и интересные люди в «Мобиусе?» Поможет ли программист Моро взломатьSTEM? Разумно ли он решился на такой же опасный, как и пребывание в корпорации, побег? И зачем он решил подвергнуть себя опасности? Марсело мог бы что-нибудь придумать… Но ничего, кроме побега, он так и не предложил. И Рубен воспользовался его предложением. Сам, как захотел, но все же решился на опасную инъекцию. И неужели у побега нет будущего?.. Так размышлял он утром четверга, лежа в кровати под капельницей. Лесли еще спал, на завтрак не звали. Викториано стал плохо спать и очень рано, часа в четыре, просыпался без возможности заснуть вновь и встречал рассвет. А этому парнишке хоть бы что: дрыхнет без задних ног. Рубену даже стало немного завидно. Ворох мыслей атаковал его голову, она никогда не пустовала. Иногда в ней заводился рой подозрений, а иногда вертелся пароль от капсулы. Ведь только оттуда теперь можно давать командыSTEM; каждый из них будет бороться, но тщетно: его малышка только его, и никто не смеет нарушать ее покой, пока она ждет своего отца. Как добираться до Маршей – эта мысль была следующей в рейтинге самых беспокоящих. Попутка? Автобус? Но где деньги? Попросить у Корнера? Унизительно. С чего бы Корнеру давать ему деньги? Но Вилли так заботился о своих самых интересных пациентах, что в целом можно было и попробовать. Два билета до Иллинойса, всего лишь один ему и один Лесли… Но просить было стыдно. Рубен все оттягивал и оттягивал разговор с коллегой. Наконец он решил попробовать попросить денег. Он злился, безумно досадовал на то, что у него отобрали карту, на которой были тысячи и тысячи долларов. Он смог бы полететь в Иллинойс на частном самолете, уж если так подумать. Но карты не было. Рубен ненавидел, когда у него не было денег. Он казался себе беспомощным и жалким. А беспомощность и жалость были последним, что он мог бы приписать себе, они неминуемо отвращали. Именно такие чувства пытался привить ему отец, чтобы заставить его чувствовать себя последней свиньей. Эрнесто не скупился на унижения в «воспитательных» целях и внушал своему ребенку, что он – последнее, о чем можно заботиться в этой семье. Викториано вспомнил, как убивал родителей, и его почему-то передернуло от отвращения и к ним, и с какой-то радости – к себе. Он доселе считал свое решение правильным, но почему было так противно?.. Такие мысли вертелись в его мозгу, когда наконец позвали на завтрак. – Уизерс, просыпаемся, – ворчливо поднял он Лесли. Последнему было неохота вставать, он лежал и бесконечно зевал, пока его сосед надевал тапки, умывался в туалете. И только когда мужчина покинул туалет – он увидел, что из палаты высунулась любопытная белобрысая голова. За завтраком он наблюдал, это занятие было самым интересным. Вон у того лохматого парня снова галлюцинации, этот чуть не разбил тарелку оттого, что его руки тряслись. Рубен заметил, что его руки тоже трясутся: побочный эффект антипсихотиков. Уизерс, как всегда, сидел у окна за столиком с девушками. Было заметно, что парень боролся со своей стеснительностью и аутичностью, он уже довольно легко разговаривал с другими людьми. Рубен считал это своей заслугой: не зря же он его лечил в «Маяке» с две тысячи десятого года. И, возможно, это – заслуга его дружбы с другими подопытными. Они сформировали коалицию против него – он всегда это знал и помнил. Но Уизерс не казался ему оппозиционером, он слушался бывшего ученого и не перечил ему. После завтрака был прием врача. Рубен занял очередь и ждал. Корнер встретил его в очень добродушном настроении, поэтому бывший изобретатель решил уже сегодня попросить у него денег и одежду. – Ну-с, как у вас дела? – спросил Вилли слегка в нос, теребя бородку. – Мистер Корнер, мне нужно кое-что от вас. Не возражаете, если я попрошу? – Так конечно, мой друг, не возражаю! Что вам нужно? Сказал он это очень позитивным тоном. Кажется, дверь открыта. – «Мобиус» может как окрылять, так и обрезать крылья. У меня отобрали карту с тысячами долларов думая, что мертвецу они ни к чему, в итоге у меня совсем нет денег. Можете дать мне денег на билет до Иллинойса? Я знаю, у кого могу пожить. И одежды теплой у нас с Лесли нет. Мы буквально в отчаянном положении, иначе я бы не просил у вас денег. Вилли подумал. – Хорошо, я дам вам денег на билет и куплю одежду, только сообщите свои размеры и размеры вашего подопечного. У нас в запасе еще шесть дней, что-нибудь придумаем. Рубен сиял от счастья.