Лезвие агата/Blade of Agathe

Начать сначала, не смотреть по зеркалам, не тормозить Горят контакты и катушки, нам их незачем тушить Огонь и ветер. Слишком поздно, чтобы нас остановить Начать сначала. Мы взлетаем и уже не посадить

Время Луны Облака не отменят Страх высоты Нас с тобой не изменить

(Тату – Время луны)

Еда на столе закончилась, и Рубен уже понимал, что предстоит далее. Как бы он ни стремился избежать чужого члена в своей заднице – придется потерпеть. Ради побега. Ради нее. Она никому не достанется, или вновь будет его через суд – он обязательно что-нибудь придумает. – Ну что, ты доволен? Вкусно? – нарушил тишину Марсело. – Угу, – кивнул гость. – Неплохо. Хименес хитро улыбнулся. – А теперь иди сюда. Викториано старался сделать лицо попроще, и у него это вышло, правда, его выражение он сумел превратить в похотливое. Марсело это заметил. – Сколько я думал об этом, сколько я ждал, встретив тебя в корпорации… – бормотал Марсело. – Сколько я добивался тебя… Теперь ты позволишь сделать с собой все, что я хочу, не правда ли? – Делай все, что захочешь. – Эта фраза была простой, но далась Рубену нелегко, впрочем, звук собственного голоса он словно изменил: ответ прозвучал мягко и даже с долей предвкушения. Хименес, опять же, это заметил, и его спутанное сознание застыло в шоке и надежде: неужели он сам этого хочет? Неужели все капризы – притворство? А Рубен думал о том, насколько его бывшего учителя легко одурачить. Викториано упал на кровать и призывно положил ногу на ногу. Марсело лег рядом и тут же схватил руку любимого ученика, принялся ее целовать. Он запустил рубенов палец себе в рот и начал сосать, а член его уже взрывался от возбуждения. Рубен рядом, он лежит в расслабленной позе и, кажется, сам призывает к разврату… Он будет лучшим любовником, сделает все, чтобы гость кричал от удовольствия… Их губы слились в страстном, даже весьма жестком поцелуе, гость слегка покусал хозяина номера, но тот отозвался на это лишь большей страстью. Марсело принялся раздеваться, не прерывая поцелуя, уже расстегнул на себе рубашку – и вдруг почувствовал рубеновы пальцы на своих сосках! Викториано теребил соски. Сам! Он правда хочет сбежать вместе, правда хочет жить с ним до старости? Неужели… Неужели это возможно… Викториано расстегнул свою рубашку, обнажив старые следы от ожогов, и прижался своим животом к животу испанца, тот уже впивался губами в шею любовника, совершенно забывшись. В такие минуты Марсело хотелось возблагодарить всех богов за предоставленную возможность испытывать самые прекрасные ощущения рядом с тем, кого любишь больше жизни. Он согласился на авантюру со шприцами только потому, что Рубен обещал быть рядом… всегда. Заработная плата в «Мобиусе» устраивала, ничто в мире не задержало бы его в Кримсоне, кроме любимого ученика, которому он хотел предложить стать парой прямо после выпускного, если бы не тот разговор, где Рубен признался, что больше никогда не увидится с ним из-за учебы в другом корпусе. Но теперь ничто не задерживало Марсело в корпорации, даже куча денег, которую ему отваливал Администратор: Рубен будет рядом, в Испании!Хименес правда хотел покупать любимому дорогие вещи, но в первую очередь – кольцо. Становилось очень жарко, испанец отпустил своего гостя, прервав поцелуй, и бросился снимать брюки и носки. И как только он обернулся на Рубена – увидел, как тот неприкрыто соблазняет его! Изобретатель вел линию пальцем от рта к груди по шее, закусив губу и смотря на него полуприкрытым взглядом. Невероятно… Что с ним опять? Марсело просто надеялся, что привычная за этот год схема на этот раз не сработает: после (фальшивого ли?) проявления чувств Рубен обычно издевался и унижал его, но испанец ощущал, что точно не сегодня, раз согласие на побег было дано. Он сам попросил его сбежать, он сам понял, что для любимого здесь небезопасно, он сам придумал способ… Должно сработать, должно!.. Прерванный поцелуй продолжился, изобретатель с такой нежностью обнимал Марсело, чертя завитки на спине и сминая губами мочки ушей, лаская его тело, прикасаясь ногами к его ногам и сжимая в объятиях, что тот едва не расплакался – он явно не ожидал такого. Марсело поймал взгляд Рубена, он был затуманенным и неотрывно направленным прямо в глаза испанца. Викториано заскользил ладонями по лицу любовника и сам начал целовать его скулы, подбородок, а затем вкусил его губы, заставляя дрожать. Удивление сменилось на уверенность, что Рубен его, теперь уже точно навсегда его Новая земля становится покоренной, в ее теплую податливую плоть уже можно втыкать флаг. Неожиданно Рубен оказался сверху и выгнул спину, тихо застонав, пока Марсело судорожно оглаживал его торс. Взгляд Рубена стал наглым и вызывающим, он снова покрасовался, проведя руками по груди. Типичная для изобретателя театральность в постели возникла и сегодня, Хименес с радостью преданного слуги целовал его руки по линии ульны, от запястья до локтя, потом принялся их лизать языком. Он чуть ли не рыча сбросил Викториано с себя, отчего тот чуть не упал с кровати, перевернул его на живот и потянулся за смазкой. Войти в Рубена было непросто: много лет Викториано занимался сексом только с женщинами, и его задний проход был не готов к подобному испытанию. Рубену было попросту больно, его лицо выражало страдание, хотя он и старался терпеть. Марсело старался действовать как можно аккуратнее, и вскоре полностью поместился в любимом. – Прости если сделал тебе неприятно: я совсем забыл, что ты… Ты же все это время не занимался сексом с мужчинами? С самого дня выпускного? – робко прошептал испанец в ухо любовнику. – Нет, не занимался. С женщинами – в твою пользу будет сказано – раза в два скучнее, – ответил изобретатель, все еще слегка морщась. Но через какое-то время Рубен привык к движениям в себе и отпустил боль, расслабил тело. Приятно не было, но и больно – тоже нет. Внутри Марсело же горело кострище, он ощущал, что его непокорный любимый под ним, подчинен ему, что испанец обладает над ним властью, что опьяняло чище вина. В один момент он постарался войти под особым углом и достать до простаты – и тогда Рубен ахнул, вцепившись в одеяло. Стало значительно приятнее, Викториано двигал бедрами в такт движениям испанца, и чем быстрее – тем интенсивнее становилось удовольствие. Он взмок, точно так же, как Марсело, который едва держался, чтобы сразу не кончить, впившись зубами в предплечье Рубена. На укус тот отреагировал слабым возмущением, но сбрасывать с себя любовника не стал. Новая земля обнажена и умыта дождевой водою, на ней растут пышные цветы, над облаками сияет жаркое солнце. Он лежит в траве, жуя былинку, смотрит на небо. Небо ультрамариновое, но не болезненно яркое, а приглушенное белыми облачками. Дышится легко, свежий воздух проникает под кожу и остужает горячее тело, напитывает его свободой и решимостью. Особый вкус имеет и былинка, она сочна и зелена, сладка. Земля словно принимает его в свои материнские объятия, он словно общается с богиней, создавшей жизнь на планете, в том числе и в этом воображаемом уголке. Лежать удобно, тело чувствует опору, нос ощущает благоухание разнотравья. Рубен стонет, когда Марсело чуть ли не атакует его резкими и быстрыми толчками, рыча. Зубы покинули предплечье и теперь впивались в шею (на обоих местах, конечно же, останутся синяки), от состояния невыносимого счастья колотилось сердце, пульс был словно во время бега. Вот она – власть над ним! Вот оно – то, что он никогда бы не разрешил, если бы не решение сбежать из корпорации… А потом он сможет каждый день трахать Викториано сколько душе угодно. От этой мысли кружилась голова, словно в подпитии. Марсело ощутил невероятное удовольствие, излившись в любовника, он вскинул голову, вскрикнул и долго, продолжительно стонал, пока семя наполняло кишку. Наконец, весь мокрый он упал на подушку рядом с Рубеном, который тоже был близок к тому, чтобы излиться, схватил его за руку и присосался губами к костяшкам тонких аристократических пальцев. Едва дыша, он прикрыл глаза и слегка укусил рубенову руку чуть ниже запястья, сплетясь с ним пальцами. Он был словно ненасытный вампир, которому наконец, спустя годы заточения в темнице и побега, перепало выпить свежей крови. Викториано молчал, перевернувшись на спину, его клонило в сон. Но он помнил, что пока не кончил, и ждал, когда Марсело отдышится. Марсело тоже ждал, когда душа успокоится, а потом спустился к уже слегка упавшему члену любовника и принялся его ласкать, обильно смазав своей слюной. Орган быстро обрел плотность и поднялся, Хименес водил по нему кольцом из пальцев и облизывал уздечку, заставляя любовника дрожать и хрипло стонать. Он вобрал в рот яичко, затем второе, лаская точку на основании члена, и любовник отвечал ему благодарными возгласами. Его руки как обычно принялись плясать, выписывая кренделя в воздухе, лицо приняло страдальческое выражение. Марсело отдал бы все, чтобы оторваться от члена хотя бы на миг и посмотреть на это, но очень старался не отвлекаться и довести любовника до самого бурного оргазма в его жизни. Рубен стонал уже очень громко, и Марсело впервые забеспокоился насчет соседей и слышимости как характеристики стен в корпорации. Но потом он вспомнил, что никогда не мог опознать, что именно делают его соседи в своих комнатах, и успокоился. Джошуа… Он ходил вчера здесь с ножом… Сегодня он выломает дверь, и увидит их… Хименеса передернуло, он забеспокоился, оторвался от органа, но взглянув на любовника потерял всякое желание отвлекаться: Викториано был на пике наслаждения и уже готов был кончить. Тогда Марсело энергичнее задвигал рукой – и через пару минут проглотил теплое семя. – Мать вашу, я забыл сигареты в номере… – наконец выдохнул Рубен. – Я тебя отучу курить, запомни! – шутливо сказал Марсело. – В Испании будем над этим работать. Викториано издал горлом звук «ха», похожий на насмешку. Они накрылись одеялом, ведь в номере, где они были разгоряченные, ощущался холод, идущий из коридора. Рубен очень хотел спать, а испанца тянуло на поболтать. Но, видя как любимый зевает, он решил не разговаривать, а просто выключить свет и спать до утра. Уже утром они исчезнут с лица корпорации. Эта мысль и пугала, поскольку уколы были опасны из-за передозировки препаратом, и обнадеживала, поскольку испанец был уверен, что они выживут и заживут на его родине припеваючи. Доза не была смертельной, разве что оглушающей. Марсело выключил свет и снова лег в постель, а его драгоценному любовнику понадобился душ, и вот теперь, когда Рубен ушел мыться, Марсело ждал его, тоже ощущая сладостное утомление. Дверь ванной через минут пятнадцать открылась, из нее шмыгнул изобретатель, обмотанный полотенцем. Он улегся рядом с бывшим преподавателем по нейропсихологии, последний обнял любимого, а Рубен ответил ему долгим многообещающим поцелуем. – Утром встанем рано, поставим друг другу уколы – и будем ждать, – прошептал Хименес. – У тебя завтра рабочий день по расписанию? – Вроде бы да. Я сам назначал как мне удобно. – Тогда они найдут нас быстро: операторы поднимут всех, поставят на уши… Они же первые приходят в лабораторию. – Факт. Спокойной ночи, любимый. Что?! Марсело был в таком шоке, что не смог ответить, открывая и закрывая рот, словно рыба. Потом мужества хватило на вопрос: – Как ты меня назвал? – Я же согласился бежать с тобой, значит я люблю тебя, Марс, – все так же непринужденно сказал изобретатель. – Не врешь? – Нет. Они снова поцеловались, во время поцелуя Рубен гладил любовника по спине, а тот весь покрывался мурашками. Они не договариваясь решили не размыкать объятий и спать так всю ночь. Он ЭТО сказал?! Зря Марсело так убивался все эти месяцы: бывший ученик его и правда любит, а вредность можно списать на тяжелый характер. Они все выдержат, они все вынесут. Доминанты весь день провели в каком-то ожидании. Чего ждали – им было неясно. Сон Лесли они уже забыли, просто ждали очередной пытки от изобретателя. Миры STEM их больше не радовали, все провалились в глубокую депрессию из-за того, что разносчица по их просьбе озвучила дату. Уже февраль! Они так и не отпраздновали Рождество… Никто. Аманда очень любила Рождество, как и остальные члены «клуба STEM». Елка, носки с подарками, леденцы, неусыпные огни Кримсона, который всегда праздновал ярко и броско. Аманда вспоминала, как они с матерью ездили на каток каждый год, где девушка отрывалась как в последний раз, разрезая коньками лед по три-четыре часа кряду. Потом они шли в торговый центр и покупали всякие вкусности к чаю, ехали домой и там угощались на славу. Отец мог даже свозить их в лес, заказать на турбазе домик на пару дней, где было все, что нужно для настроения: елка, камин, напитки (еду готовили сами). Робин вспоминал, как они с соседом играли в снежки. Это была настоящая войнушка! Соседский мальчик хоть и был на пять лет младше него, но зато не травил и не издевался. Он был настоящим другом Бауэрмана, почти младшим братом. Скатать руками белый шарик, прицелиться – и попасть прямо по шапке! Конечно же, друг отвечал не менее хорошим броском и попадал куда-нибудь, не желая причинить боль. А потом жареная утка и домашний лимонад… После зимних забав было очень приятно сидеть у огня камина, распластавшись на диванчике в гостях у друга, и рассказывать что-нибудь. Айна вспоминала, как готовились к Рождеству в библиотеке, где она работала. Библиотекари все стояли на ушах, украшали зал и обматывали мишурой книжные полки, развешивали носки и игрушки, ставили елку прямо в центральном читальном зале. Каждое Рождество к ним приходили дети со всей округи, и Айне поручали читать им рождественские истории и сказки. Если ребенок не был заинтересован в истории – Айна пыталась создать моноспектакль или читать по ролям. За окнами падал пушистый снег, а снег, как известно, делает все тише и спокойнее; дети завороженно сидели в детском зале вместе с Кравитц, а взрослые брали книги и играли в настольные игры. Люция вспоминала, как к ним приходил раввин, и они с обеими сестрами и родителями садились за праздничный стол. Ребе рассказывал удивительные рождественские истории и радовался, словно ребенок, рождению Христа, пока все ели пудинг и пироги с капустой и картошкой, грызли початки кукурузы и хрустели чипсами. Для Люции был важен семейный стол, важны традиции – так уж воспитали – и она с удовольствием разговаривала с гостем, поскольку была самой общительной. А однажды ее отвели на ипподром в сочельник – ух, как же она хорошо отдохнула рядом с существами, которые были ей милы! Ян вспоминал, как он вместе с братьями и сестрами катался на лыжах, а потом они дружно играли в прятки во дворе: квартира была слишком мала. Однажды ему подарили пазл, который он собирал больше полугода. Это были соседи: дом был очень дружелюбен к большой семье Левандовских, ведь они буквально источали доверие к миру и большую любовь. Потом поляк неожиданно вспомнил как праздновал Рождество в «Маяке», это было «время-без-главврача», который предпочитал в рождественский день и несколько дней далее быть дома. Пациенты собирались в холле и играли в рождественские игры, а потом гуляли во дворе (кого-то, если он или она сильно просились, отпускали за территорию больницы: был бы на месте главный врач – никто бы не гулял в лесопарке). И персонал был будто бы приятнее и безопаснее. Рори вспоминал, как они поженились с любимой девушкой в сочельник. Годовщину их брака он так и не отпраздновал… И все благодаря Викториано, черт бы его… Они вместе с Митчем, который приехал к ним в гости из Канады, втроем ходили в кино на рождественскую комедию. Ух как смеялись! А потом засели в ресторане, который предоставлял большую скидку в праздники, а тут – аж двойной праздник: Рождество и свадьба! Дора была счастлива… Де Хэвилленд очень тосковал по жене: десять лет брака, как-никак. Гвинет вспоминала, как путешествовала вместе с женой ее дяди и, собственно, дядей Оливером. Они ехали по серпантинной дороге на горный курорт. Они застали сильную пургу, было тяжело вести машину. Как приехали – поселились в арендованном домике и сразу взялись за коньки и сноуборды. Гвинет тогда только училась кататься на сноуборде, и поэтому устоять было трудно – что уж говорить о самой езде. Но она пыталась лавировать на горке, вилять так, чтобы было ощущение полета. Падала не раз, но потом, когда наставала пора идти в домик, снимала коньки и клала сноуборд возле входа во временное жилище, ела стейк из лосося с овощами и грызла леденцы. А Лесли было нечего вспомнить, кроме вялого салатика и заточения в чулане на час меньше, чем обычно. – Хорошо было в Кримсоне на Рождество… – протянула Аманда. Все тут же кивнули. – А здесь что? Здесь всем на нас плевать. – А Викториано небось праздновал со своим дружком, – едко заметил Ян. – Мне кажется, что тот разговор о его ориентации закончился правдивым заключением о том, что он все же гей. Пес с ним, конечно… Ну ничего, зато сейчас обменялись праздничными историями. – Угу, – донеслось из угла, где Гвинет сидела и пыталась заплести себе косичку. Волосы у нее были тонкие и косичка не получалась. – Мы, кстати, и Хэллоуин пропустили, а я так его люблю, – добавила девушка. – Попробуй здесь раскрыть рот – тут же заколют чем-нибудь. Даже в «Маяке» мы праздновали и веселились худо-бедно. – Что-то я не помню хорошего праздника в клинике, – возразил ей Ян. – Все было так же, только столовую украшали санитарки. – Ты что, забыл? – удивилась Терли. – Мы играли в прятки и пугали друг друга из-за угла. Ну, такой себе Хэллоуин, конечно, но он был. И в меню было печенье с тыквой. Даже медсестры с нами играли. Мне так моя сестра вообще дала раскраску, и я рисовала в холле. Она не хотела, чтобы мне было скучно. Да, хороший персонал был, кроме… – Сами-знаете-кого или лорда Волдеториано, – выдала Филипс, и все нервно рассмеялись. – Меня все же не оставляет чувство, что что-то не так, – добавила Аманда. – Лесли, твои сны показывают будущее, но в них ты не видишь нас. Это значит, что тебя спасут, а нас – нет? Лесли помялся. – Не знаю… Но я думаю, что рано или поздно вы спасетесь. А я чувствую, что ко мне нагрянут уже сегодня… – сказал он, почесав светлые вихры. – Ну так мы тебя в обиду не дадим, – воинственно сказала герлскаут. – Я укушу его за ногу, а вы – за руки, и он отпустит Лесли. – Он все равно за мной вернется, – бесцветным голосом сказал альбинос. – Вы уже ничего не сделаете, вы ничего не добьетесь. Не вздумайте меня защищать: вас убьют! По щеке парня потекла слеза. Он шмыгнул носом и утер ее ладошкой. Аманда не выдержала и села рядом, слегка приобняв товарища по несчастью. – Мы с тобой, Лесли. Ты столько нам помогал! – воодушевленно сказала она. – Эй, а вы что сидите? Идите обниматься! Доминанты повскакивали с постелей и сгрудились вокруг альбиноса, обняв и его, и друг друга. Вихрь теплых рук обвился вокруг тщедушного тельца парня, он просунул в свободные места руки и обнял в ответ тех, кто ему попался. Все как-то устали за этот день от воспоминаний, которые и грели душу, и делали больно: есть ли шанс спастись? Никто из подопытных так долго не был в замкнутом пространстве: прошло десять месяцев… Люция как-то расчувствовалась и зарыдала от этой новости: она скучала по сестрам. Младшая была непослушной и часто ее раздражала, но средняя всегда урезонивала ее, а Люция – старшая сестра – радовалась, что эта забота не касалась ее самой. Даже если и так – она любила своих сестер. Ей снова стали надоедать мысли о смерти, о том, что будет, когда они все погибнут от рук адского доктора. Ее увлечение психиатрией сошло на нет. Она думала, что если выберется отсюда – далеко не сразу посетит врача. Она сказала об этом остальным. – Да, мы тебя понимаем, – ответил ей Рори. – Я тоже не хотел бы. И в клинику я постараюсь больше не попадать. Там все будет напоминать о нашем заточении здесь. – Я тоже. Была бы Анна здесь – она бы выдала что-нибудь ободряющее, – сказала Аманда, тяжело вздохнув. – Я могу только сказать, что мы все должны выдержать этот кошмар. За нами приедут рано или поздно, нас вернут в наши семьи. Нужно думать о хорошем. – Она права, – вдруг вставил Робин. – Я уверен, что увижусь с матерью, снова буду спать в своей спальне на втором этаже. Боже, как же я хочу домой! – Мы все хотим домой, но придется еще потерпеть, – резонно заметила Айна. Все легли спать после ужина, как всегда довольно скудного. Лесли дрожал во мраке: его не отпускало предчувствие. Рубен дождался, когда Марсело крепко уснет, и тихонько, стараясь не мешать его сну, распутал объятие, сел на кровати. Потом тихо оделся, захватил шприцы и выскользнул из номера Хименеса. Он шел по пустынному коридору, все неувереннее себя чувствуя: камеры могли зафиксировать его ночные прогулки. Но назад уже было нельзя: мужчина подбадривал себя. Они сделают это. И ноги больше в «Мобиусе» не будет, в корпорации с фанатичной сердцевиной. Перед глазами Рубена маячила ужасная казнь, которой предшествовали бы пытки, но, так или иначе, уйти было необходимо. Викториано заранее выяснил, где живет надзирательница Кейт, и направлялся к ее номеру. Он постарался придать лицу воодушевленное выражение и постучался. Через минут пятнадцать ему открыла сонная надзирательница. – Доктор Викториано? Сейчас ночь… Что вы хотели? – слегка раздраженно спросила она. – Я на пути к открытию, которое все перевернет, – начал врать психиатр. – Мне срочно нужны ключи от малого отсека. Я должен все проверить! Мне нужны мои пациенты. – А до завтра не подождет? – зевнула Кейт. – Нет, как вы не понимаете! – слегка повысил голос изобретатель. – Они мне нужны. Сейчас. Кейт кивнула и скрылась во тьме своей комнаты. Через минуту она вернулась с ключами от отсека. – Вам вредно много работать, – заметила она, подавая ключи. – Но понимаю, это не мое дело. – Именно. Спасибо. Дверь Кейт захлопнулась, и Викториано, сияя от счастья и весь возбужденный от волнения, направился к отсеку доминантов. Он шел долго, но все-таки добрался. Дверь отсека открылась, к сожалению разбудив абсолютно всех, кто там спал. – Эй, вы! Чего вам надо посреди ночи? – рявкнул Левандовский, когда увидел физиономию Рубена в щели, которую тот приоткрыл. – Помолчи, Левандовский. И вы все, – он провел в воздухе дугу, – заткнитесь. Лесли сидел на кровати и плакал. Аманда рванулась к нему, но была отодвинута словно бы невидимой силой руки Викториано, которую тот протянул в ее направлении. Девушка шмякнулась на свою постель. Викториано держал руку, не давая никому встать. – Уизерс! Пойдешь со мной. Лесли всхлипнул, но не двинулся с места. Предсказание сбылось. – Говорю тебе: встать! – прикрикнул Викториано. Лесли неуклюже поднялся с постели и поплелся к выходу, все еще шмыгая. – Что ты хочешь с ним сделать, мразь?! – заорала Аманда. Она вновь хотела кинуться спасать альбиноса, но не могла сдвинуться с места, что ее неслабо удивляло. У Викториано тоже есть какие-то способности? – Не твое дело, Филипс. Прощайте, – закончил изобретатель. Он был сам удивлен: когда-то в больничном отсеке он так же хотел выгнать Марсело, и сделал это одним лишь жестом. Его жесты физически изменяют реальность? Откуда у него это? Но удивляться и гадать было некогда. Лесли подошел к двери на ватных ногах – и его тут же потянули за локоть под вопли Аманды и Гвинет. Но дверь уже закрылась на ключ, и крики утихли: шумоизоляции надо отдать должное. Все еще держа пленника за локоть, Рубен вел его по коридорам «Мобиуса». Надо же, он видит их в последний раз! За десять месяцев он здесь многого добился, стал любимчиком начальства. Но скрытая угроза от Теодора и явная – от Джошуа были весомее. – К-к-куда м-м-мы идем? – захлебываясь в истерике, спрашивал Уизерс. Его довольно больно встряхнули. – Перестань реветь, – зашипел на него Рубен. – Тебе не пять лет. Когда ты уже перестанешь лить слезы? Лечить тебя в «Маяке» было наказанием! И он молча потащил Лесли по коридору к лифту. – С-с-скажите, п-п-пожалуйста, к-куда м-мы идем? – вновь, вне себя от страха, спросил альбинос. – Объясню у себя в номере. Успокойся. Лесли изумился: они идут прямо в номер к доктору Викториано? Но зачем? Лесли мог бы поклясться, что его ведут в лабораторию, но после этой фразы своего бывшего доктора был шокирован еще сильнее. Лифт приехал, и они добрались до номера Рубена, последний включил свет и запер дверь. – А теперь слушай меня внимательно, – начал Викториано, – твоей жизни угрожает опасность. Как и моей. Тебя могут убить, и меня – тоже. Единственный способ уйти от них – это, – он продемонстрировал два шприца с трифармином. Лесли не понимая смотрел на шприцы. – Н-н-но, чем они помогут? Вы укол будете ставить? – И себе, и тебе. Тогда нас выдворят из этой корпорации, и мы оба получим свободу. Я спасаю тебе жизнь, понятно? – Н-но почему? – растерянно задал Лесли вопрос. – Потому, что я – твой будущий опекун, – сказал Рубен первое, что пришло в голову. И как он оказался прав! Лесли вспомнил, что ему говорила птица однажды в «STEM», что она показывала. Тот мужчина у окна… Тот мальчик, похожий на мышонка… Они куда-то едут… Елка, подарки… Воспоминания завертелись в его голове. – Н-н-но зачем я вам? – все так же растерянно вопросил альбинос. Рубен закатил глаза и раздраженно вздохнул. – Расскажу когда выберемся отсюда. Нам будет несладко, но мы все преодолеем. – А в шприце что? – Лекарство. Оно поможет выбраться из корпорации. Нас, скорее всего, положат в психиатрическую больницу, но потом мы сможем оттуда уйти. Парня трясло. Он не знал, куда себя девать, хотел присесть на кровать Рубена, но боялся. Его отвели в личный номер. От этого было не по себе. «Это… ворона. Я… видел ее…» «А почему у нее такие длинные крылья? Она летит?» «Она очень опасная, хищная. Я испугался, когда услышал ее. Больше ничего не хочу говорить. Я… пойду, можно? У нас обед скоро». «Иди сюда». – Я не ум… умру от этого укола? – озабоченно спросил парень. – Этот укол – это точка на карте желаний. Там, где лес. Только эта карта – моя. Лесли тут же вспомнил, как рисовал карту. Там было то, что он боялся сказать: несмотря на страх, его тянуло к доктору Викториано. Именно об этом он не сказал в «Маяке» в тот самый день. Какого рода было это притяжение – парень не мог сформулировать. Здесь, в «Мобиусе», он стал бояться своего доктора пуще прежнего. Этот странный коктейль из ужаса, отчаяния и какого-то подспудного желания внимания со стороны бывшего главного врача «Маяка» вгоняли Лесли в какой-то транс. «Успокойся, здесь с тобой не случится ничего плохого». «Не просто со мной! И с вами!» Это было предсказание на двоих. Лесли вспомнил это и все понял. Именно это, эти шприцы, этот номер… Он все это предчувствовал еще в мае прошлого года! Красная река сделала петлю. Мозг вдали заработал. Викториано перевязал руку своего бывшего пациента поясом от халата. Он нащупал вену с большим трудом – и сразу же воткнул шприц. Голубоватая жидкость все проникала и проникала в кровь, страх уходил… – Ноги… они тяжелые… – начал сонно мямлить Уизерс через минуты две-три. – Я будто камень… Рубен осторожно уложил Лесли на свою кровать. – За… бота… – едва выговорил Лесли. – Опе… кун… – Все будет хорошо, ты просто надолго заснешь, – успокаивал парня Викториано. Он будто вспомнил, как ухаживал за альбиносом в «Маяке», как было интересно с ним разговаривать, но не пожалел, что вовремя рявкнул, чтобы тот перестал лить слезы. Спокойный Уизерс нравился ему гораздо больше, чем этот ходячий пожарный шланг. Вскоре парень отключился, и Викториано уселся в кресло с тем же поясом от халата и шприцом. «Мобиус». Сколько он дал ему, как прекрасно воплотил его мечту в жизнь… Лора… Она была чудной, совсем не такой, как представлялось… Но машина смогла сделать только это. Она, его прекрасная леди с ледяным сердцем и программой, вшитой в позвоночник… Теперь он прощается с ней ровно до того момента, как добьется того, что еще не придумал. Столько открытий…Ее искусственный интеллект, ее разум, поистине сверхчеловеческий! Это достойно любви и восторга. Ни один человек не даст ему того, что дала она. Власть. Не физическая и не моральная – сверхъестественная власть над умами подопытных и всей корпорацией, сердцем Администратора, сотнями и тысячами последователей Ордена... Но они поступили с ним подло и низко, Теодор запросто отнял бы машину, прикрывшись общим благом. Но его леди им не послужит никогда: пароль. Нужно его получше спрятать, но как? Викториано отправился в лабораторию, по счастью не встретив никого на своем пути. Камеры – ну и что? Уже поздно. Он зашел в залSTEM, включил механизм и отправился в капсулу, предварительно введя пароль, который открыл на флешке. «Здравствуй, дорогая», – написал он в чат. «Здравствуй, создатель», – ответила ему машина. «Мне нужно срочно запомнить твой пароль. Можешь поселить его у меня в голове? Он длинный, я не смог его запомнить». «Могу. Фиксация пароля через 3…2…1…» Рубен ощутил укол в мозгу, словно что-то вмешалось в его мысли и раздвинуло их. Он вылез из капсулы и попробовал написать пароль на бумажке – и у него вышло! А что если он забудет его после побега? Мало ли как трифармин будет действовать… Ничего, она все равно им не достанется, и даже если получится так, что не достанется и ему – все равно будет спокойнее за нее. Рубен забрал с собой флешку и листок, вернулся в номер и там смыл все в унитаз. Теперь пароль только в его голове. В номере на его кровати валялся альбинос и мерно посапывал. Не обманул ли этот создатель лекарства? Все точно сработает? Уизерс спит. Сейчас и ему нужно было спать. Викториано более решительно сел за стол, перевязал себе руку. Вену найти было нелегко: Рубен никогда не ставил самому себе уколы. «Но наркоманы же как-то находят, надо было спросить у Зайлер», – мрачно подумал он. Положение было невыносимым: вена все никак не желала находиться. Тогда Рубен все же нащупал ее на запястье по ощущению сердцебиения – и наугад воткнул шприц. Через пару минут он тоже почувствовал тяжесть в ногах: тот же симптом… Значит, укол был поставлен верно. Он быстро поднялся с кресла, дополз до кровати и лег рядом с Лесли. Впервые Рубен не мог ничего контролировать. Его разум плавал в каком-то киселе, было страшно отдаваться этим ощущениям, терять реальность. Он тихо погружался во тьму с единственной мыслью: если Хименес увидит эту сцену первым – его эго совершит кульбит и спрячется за оградой ревности. А потом всех, кого нужно, накажут за выдачу трифармина. И Хименеса заодно. Психиатра поглотила тьма.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ