Лезвие агата/Blade of Agathe

Я делаю удар

В эту темноту

А потом пожар

Больше не могу

Я хочу тепла

Это для меня

Дым мне покажет путь В этой тишине Больше не уснуть Я дарю тебе Пламя от огня Это для меня

(Линда – Сидите потише)

Сон Лесли нарушало предчувствие, словно с ним что-то будет, причем очень скоро. Парень только начинал дремать – тут же его голову обнимал липкий мрак ощущения, что с ним что-то сделают, отчего будет плохо. Неподалеку Аманда тоже ворочалась: девушка не могла заснуть. Она замечала, что Лесли тоже не спит, мучилась от скуки, но заговорить в полной тишине ночного мрака не решалась. Ей снова грезилась Анна, ужасная смерть которой потрясла всех. Парень будто чувствовал это событие сильнее, чем другие, хотелось обсудить с ним, пожаловаться на одиночество и покинутость. «Подожду до утра, подожду до утра», – вертелось в ее голове. А еще она думала о том, что с ними будет делать Викториано на этой неделе. Эта фамилия уже набила оскомину, девушка не могла отвязаться от воспоминаний, особенно о машине, которая якобы «улучшала память». Электрошоковая пытка – не более того. «Как только нас выпустят – я буду первой свидетельницей и потерпевшей в суде, я расскажу такое, отчего у адвоката волосы дыбом встанут», – размышляла она. Она надеялась на судебное разбирательство, которое им всем предстояло, и солидную компенсацию за моральный ущерб. А что с ее физическим здоровьем – девушка не знала досконально, обследование показало бы – уж точно – какие-то нарушения после всего этого чертового эксперимента, и Викториано выплатил бы ей и остальным еще одну нехилую сумму. Денег у него навалом, справится. Под утро Уизерс заснул и увидел сон: вот Викториано покупает что-то в их дом, они идут по заснеженной улице какого-то неизвестного города, а перед этим – какая-то больница, яркие ослепляющие лампы, врачи хороводят вокруг их кроватей… Утром всех разбудила разносчица, все принялись за свои порции овсянки. Бодрее всех ела Гвинет, ее хорошее настроение трудно было объяснить. – Как думаете, сегодня что-то будет? – зевнула герлскаут после того, как женщина забрала пустые тарелки. – Пес его знает, этого экспериментатора, – бросила в ответ Филипс. Викториано не приходил. Они играли в интеллектуальные игры, которые вспомнила Айна, и так коротали часы взаперти. Лесли был чем-то обеспокоен. – Лесли, расскажи нам, о чем ты думаешь, – обратилась к нему Аманда. – Мне кажется, что ты взволнован. Парень потер переносицу. – Мне кажется, что скоро случится что-то, сильно меняющее нашу жизнь здесь. Доминанты верили каждому слову их маленького пророка. Еще бы не верить: он – единственный, кто получал видения, которые сбывались! Видения, правда, напрягали его разум, пугали, он становился нервным, но в целом все уже привыкли к тому, что у альбиноса есть какие-то способности. Наделила ли его ими машина или это с рождения – кто знает. – А что именно? – спросил Ян. – Наша боль скоро закончится, – протянул альбинос, обняв колени. – То есть ты чувствуешь, что нас скоро освободят?! – чуть не крича, начала трясти его за плечи Аманда. – Машина уже не нуждается в нас, я чувствую, – бормотал парень. – Доктору Викториано мы больше не нужны. Он отдаст машину другим людям. Все переглянулись. – Откуда ты знаешь? – вновь подал голос Левандовский. – Я стал чувствовать… его. Машина дала мне какую-то силу, которая позволяет забираться к нему в голову. Машина показала нам, что мы – одно целое. – Да что ты такое говоришь? Вот нас освободят – и ты снова вернешься домой, – бодро сообщила Гвинет. Лесли посмотрел на нее с грустью. – Он уже не отпустит меня. Он – мой будущий опекун. Я видел сон. Парень лег на кровать и задрожал. – Не бойся, это же всего лишь сон! – попыталась успокоить парня герлскаут. – Я привык к вещим снам. Тот мальчик с лицом как у мышонка – это был он, но в детстве. А я думал, это мой будущий брат… Он пришел ко мне в двух образах, я уверен, что это многое значит. Терли поглаживала Лесли по спине, пока он дрожал от страха. – Он придет сюда! Придет… – повторял, словно заведенный, альбинос. – Мы тебя не отдадим, – убеждала парня Аманда Филипс. – Сдохнем, но защитим тебя! Я лично расцарапаю физиономию Викториано, давно об этом мечтаю. Рубен проснулся многим позже доминантов и сразу же потянулся к сигарете. Он ощущал, что находится в опасности. Ему рассказали, что потаскуха Дженни подговорила подругу, чтобы та распространяла про него слухи, но сейчас, заказав желтую газету, он убедился, что кто-то еще хочет очернить его репутацию. Рубен сразу же подумал на Холли Кроуфорд: вот уж кто любил сплетничать! Заметки были одна омерзительнее другой, автор будто смаковал все, что писал, всю ту похабщину, что обычно печатали в желтухе. Мужчина выбросил газету в мусорное ведро еще вчера вечером. Вдруг в дверь постучали. «Опять он…» – закатил глаза Викториано, подозревая, что к нему пришел Марсело. «Сейчас я его…» Накопив порядочно злобы, мужчина поднялся с кровати, оделся и открыл дверь, готовя отповедь. За дверью была Юкико Хоффман. – Хоффман? Ты чего в такую рань? – зевнул мужчина. – Рубен, впусти меня, мне надо с тобой поговорить. Викториано отошел от двери и впустил психолога. Та села на кресло, как бы делая знак сесть против. – Ну и что нужно? – приготовился слушать изобретатель, сев против. – У тебя есть враги и много, – начала Юкико. – Тебе лучше сбежать из «Мобиуса», я знаю, как это сделать, но, увы, не могу достать лекарство… – Куда сбежать? Какое лекарство? – прикинулся дурачком изобретатель. Но о каком-то лекарстве он правда не знал. Хоффман вздохнула. – Со мной говорил мистер Хименес. Он жаловался, что ты не впускаешь его уже неделю, а новостей у него порядочно. Он хочет помочь тебе сбежать. – Так, и что для этого нужно? – уже более заинтересованно спросил психиатр. – Трифармин. – Что-что? – Лекарство, которым тебя кормили в больничном крыле после той ситуации с айяуаской. Его передозировка отправит тебя в кому, из которой, если обладаешь железной волей, можно вылезти. Марсело хочет сбежать с тобой и для этого добудет тебе и себе трифармин. Но с одним условием, которое он тактично от меня скрыл, обещая сообщить тебе лично. Если ты, конечно, его впустишь. Викториано закатил глаза. – Какой бред, Хоффман. И почему он рассказал это все именно тебе? – Он доверяет мне. Мы знакомы много лет. При помощи трифармина Орден часто набирает себе адептов. В Ордене состоит не весь «Мобиус», а Теодор хочет, чтобы паствы было как можно больше, и действует, не гнушаясь никакими средствами. Рубен вспомнил хрипло дышащего соседа по ритуалу, когда он сам только вступал в Орден. Так это был трифармин?.. Рубен помнил, как после лекарства ему тяжело было дышать, и он хрипел, словно умирающий. – Трифармин, значит… Ну скажи тогда ему, что я готов выслушать его «условие», – фыркнул изобретатель. – Береги себя. Я знаю, что вам удастся сбежать. Удачи. Юкико слегка поклонилась, словно японский политик, и оставила его одного. Есть ли у нее выгода? Хочет ли она избавиться от него? Юкико отправилась в комнату Марсело, чтобы сообщить ему о том, что Рубен согласен. Марсело в этот момент еще спал, стук в дверь разбудил его. – О, доброе утро, – улыбнулся испанец японке. – Ты с самого утра решила его достать? – Сегодня вторник, большинство работников «Мобиуса» уже приступили к своим обязанностям, только вот вы вдвоем все спите, – с веселым укором сказала Хоффман. Марсело улыбнулся еще шире и впустил девушку. – Я ненадолго: все же работа, – сказала она, отказавшись от чая. – Посыльный с самого утра – вот о чем я мечтала! – хихикнула девушка. – Но он спокойно меня выслушал и согласился. – Ты сообщила ему условие? – Сказала, что ты сообщишь ему лично. Я не могу повторить все то, что ты мне тут наговорил, я бы вывела его из себя, – резонно заметила девушка. – Давай уж сам. А трифармин и правда поможет? Как именно? – Сначала мы ощутим боль в ногах, а потом упадем в обморок, который закончится комой. Я узнал о свойствах этого лекарства еще когда Рубен был в больничном отсеке. Это русская рулетка, но выхода у нас нет. Ты сказала ему про волю? Так вот, я не знаю, убьет ли нас трифармин. Но если мы окажемся в коме – нас отправят в больницу, а из больницы полными инвалидами – на свободу. Но мы с Рубеном справимся и восстановимся, я уверен в этом: есть таблетки, нейтрализующие действие трифармина. Я их хоть из космоса достану ради нас с ним. Это нейролептик. Луразидон. Такие таблетки дадут только в психиатрической лечебнице, куда нас отправят после местного больничного консилиума, я уверен. Мы полежим немного в больнице, восстановимся, но не сообщим об этом в «Мобиус», а потом полетим в Испанию. Я все продумал. – Неужели так легко сбежать… Хотя, скажешь тут, легко… – проворчала японка. – У вас может быть злокачественный дефект на всю жизнь. – Зато мы будем в Испании! Я устроюсь на работу, заработаю кучу денег для нас с ним (я сделаю все, чтобы обеспечивать его, как бы он ни ворчал: это моя мечта), мы купим дом с виноградником… Боже, Юкико, как я этого жду! Сильнее всего на свете! – Любовь делает из людей сумасшедших, – улыбнулась Хоффман. – Берегите себя, прошу. Я буду скучать без тебя: больше мне не с кем здесь поговорить по душам. Они обнялись и расстались, как подумал Марсело, навсегда. Он больше не увидит Юкико. Сегодня он отправится за двумя шприцами лекарства, а пока нужно дойти до Рубена и рассказать ему условие. Викториано было лень работать, он развалился на кровати и курил. Условие… Опять заставит его подчиняться? Коварная испанская задница… И тут в дверь снова постучали. На пороге уже стоял Хименес. – Я хотел с цветами, но не успел купить, – улыбнулся он до ушей. – Я тебе не барышня, – фыркнул изобретатель. – Заходи. Марсело, чуть не подпрыгивая от радости, зашел в комнату к любимому и расселся в кресле. Рубен тоже сел. – Ну и какое у тебя условие? – Я добуду нам лекарство все равно, даже без условий. Но я очень хотел бы выйти за тебя, когда мы полетим в Испанию. Будешь моим мужем? – Э-э-э… Нет, а чего ты ждал? – Тогда ты сегодня вечером позволишь мне быть сверху. Я хочу тебя, Рубен. Как раньше, на выпускном, помнишь? И ты не сбежишь от меня, когда мы освободимся. Мы будем жить вместе. – Как ми-и-и-ило, – сказал Викториано, растягивая слова, – но нет. – Я не отпущу тебя отсюда, если ты решил не ехать в Испанию. Ты понял меня? Твоя машина останется твоей, но будет собственностью Ордена. Тебе же это так противно, не правда ли? – уже строже спросил Марсело. – Так она и так будет в собственности Ордена, когда мы свалим отсюда, надеюсь, твоих мозгов хватает дойти до этой мысли! – разъярился Викториано. – Благо у меня есть пароль… – Вот именно. Ты не оставишь им ни шанса! А потом попробуем отсудить ее у «Мобиуса», подать на моральный ущерб, если, конечно, получится распространить скрытую информацию. Мы расскажем всему миру о «Мобиусе», твоя машина к тебе вернется, лишь бы ты много не болтал. Будешь работать на кого-нибудь другого, или откроешь свою лабораторию в собственном научном центре. Мы не пропадем, уверяю тебя. У меня в Испании родня, приютят нас на какое-то время. Только согласись, прошу… Рубен задумался. – Шприцы в обмен на мой зад… Ну ты даешь, конечно, – покачал головой изобретатель. – Как в твою буйную голову вообще пришла такая идея?.. Да, а что если нас поймают агенты «Мобиуса?» Они привезут нас сюда и здесь нас будут пытать, а потом подвесят в большом зале! Ты сам мне рассказывал об этом! – Я все продумал: я отдал все свои сбережения судье, он подкуплен. Они не будут нас казнить. Нас просто уволят и оштрафуют. Мы будем в безопасности, пойми уже! А еще я узнал, что тебя правда хотят убить, причем не Хонеккер и компания, которых мы подозревали, а темнокожий приближенный, которого ты знаешь. Он вчера ходил по коридору с ножом, я проснулся от его шагов и предчувствия, и взглянул в глазок. Но он не решился зайти к тебе. Что-то остановило его сегодня. А завтра вполне может сделать свое дело. И ему с рук сойдет. Изобретатель в изумлении приоткрыл рот. По его спине прошла неприятная волна дрожи. – Хорошо, я выполню твое условие. Я уже убедился сам, что положение мое в «Мобиусе» небезопасно. Марсело просиял. – Тогда я зайду к тебе вечером. Ты будешь ночевать у меня в номере. Под утро мы сделаем себе инъекции, и нас уже найдут отрубившимися. Жди меня. Он удалился, оставив Викториано в неопределенности и сомнениях. Он, несомненно, говорит правду, но полагаться на подкупленного судью… Здесь же все «праведные», а судью Рубен видел на собраниях Ордена, так что тот может и обмануть ради «их же блага». Джошуа хочет его прикончить… Без сомнений, это так. Не в меру эмоциональный любимчик Теодора (правда, уже бывший, раз появился он, Рубен) затаил обиду и заревновал, хотел сегодня ночью ворваться к нему с ножом… Психиатра снова передернуло от страха и отвращения. И только Марсело теперь может его спасти… Викториано претило быть кому-то обязанным жизнью. Да и в Испанию он не хотел, хотя выбирать было не из чего: либо смерть, либо «долго и счастливо» вместе с Хименесом. Все же жизнь дороже, но… Боже, как это ужасно! Мужчина поднялся с кресла и налил себе выпить. Скоро алкоголиком станешь с такими коллегами… Его натурально трясло от того, что этим утром он мог не проснуться. Он все еще не мог понять, что ощущает к Марсело: неприязнь, смешанная с желанием… Это слишком перегружало его голову – вот он и злился постоянно. Машина. Она достанется «Мобиусу» и Теодору в частности. Ненависть к Теодору дошла до своего пика: изобретателя натурально трясло, когда он представлял, что вот так «подарит»STEM. Он вложил в его разработку столько сил, энергии, времени… Эта невероятная леди с ярчайшим сердцем, однако, ни за что не откроется им без пароля. Рубен ощупал флешку, висящую на шее. Да. Никогда они не смогут добиться контакта с ней. Можно, наверное, выдохнуть… Если она не предаст его. Викториано содрогнулся от мысли о том, что у искусственного интеллекта, сотворенного им, теперь есть воля и разум. Машина может сама решать кому доверить искусственные волшебные миры. Что она действительно думает – неизвестно. Врет ли она, льстит ли она, общаясь с ним? Но зачем ей это? Мужчина потряс головой, словно хотел вытрясти из нее неприятные и в чем-то очень глупые мысли, которые ему не под стать. В конце концов, он ученый. Но ведь, черт подери, это первая встреча человечества с разумной машиной – всякое возможно… Она может запросто уничтожить мозг всех, кто будет в ней теперь находиться вместо его подопытных. Она привыкла работать с психически больными людьми, нормальные ей не интересны. Машина имеет свой интерес – это делает работу с ней максимально сложной, особенно тем, кто не является ей отцом. Так думал Рубен, лежа на кровати. Может, запрограммировать ее убивать? Или просто попросить… Мужчину тут же сдуло с кровати, он отправился в лабораторию. В зале STEM было пусто: день сегодня не рабочий, он сам ничего не назначал на сегодня. Операторов нет, ассистентов Администратора (тех, которые ему как собаке пятая нога) – тоже. Ключи теперь у него: не смогли долго их держать вне зоны доступа самого изобретателя, который вообще-то был главным в лаборатории. Он помнил, как требовал ключи у врачей, к которым его давеча послали за «справкой о психическом самочувствии»: он вслух возмущался, что ему, самому изобретателю, не доверяют нахождение рядом с машиной в нерабочий день. Теперь же в зале было тихо, никто не мешал пообщаться со STEM. Изобретатель включил машину и уселся в свою капсулу. «Здравствуй, моя дорогая», – написал он в чат. «Приветствую тебя, создатель», – ответила машина в ту же секунду. – «Как поживаешь? О чем мне хочешь рассказать?» «Я уже говорил, что скоро ты попадешь в чужие руки. Это неизбежно. Завтра утром меня уже здесь не будет и вряд ли я вернусь. Мне очень жаль. Я хотел попросить тебя убивать всех, кто не подойдет, как ты делала с моими испытуемыми, но в этот раз тебе не будет подходить вообще никто: все новые твои пленники будут психически здоровы и лягут в капсулы добровольно. Тебе будет скучно с ними. Если узнаешь кого-то из прошлых пленников – можешь убить и их тоже: все равно потом испытания, начатые мной, закончатся и их прекратят к тебе приводить. Скоро твои миры наводнят фанатики Теодора, лидера религиозного ордена. Они испортят великолепные виды, уничтожат всех существ, что создали мои пациенты. Они просто захотят жить безопасно, это желание понимаемо. Убей их всех – вот мое последнее послание». Машина подумала с полминуты. «Хорошо, создатель. Я буду тосковать по нашим беседам: никто, кроме тебя, не знает пароля и не сможет забраться в эту капсулу, не сможет давать команды». «А можешь ли ты уничтожить себя?» – вдруг напечатал Викториано: эта мысль показалась ему заманчивой. Как в выражении «не доставайся же ты никому». «Могу, но только если моему сердцу угрожает опасность. Новые пленники могут наткнуться на него и попытаться уничтожить – тогда я убью и их, и себя. Все равно смысла в моей жизни больше не будет, когда ты прекратишь посещать лабораторию», – ответила STEM. Викториано сделалось тоскливо. «Ты не обманываешь меня? Ты бы могла убить меня?» Машина размышляла секунд десять. «Я бы умерла вместе с тобой, но сначала убью всех, кто принес или мог бы принести тебе вред. Сейчас я не вижу смысла в собственном существовании, а если и ты не видишь смысла в своем – так умереть нам вместе. Можем умереть прямо сейчас, только пошли кого-нибудь к моему сердцу, чтобы этот пленник попытался навредить ему». «Нет, я хотел бы продолжить жизнь и создать копию тебя в будущем, чтобы продолжить опыты». «Так значит, у меня будет сестра?» – вдруг спросила машина. – «Хорошо, создатель, но пусть она знает обо мне: расскажи ей о том, кем была я, запрограммируй точно так же, чтобы ее миры были столь же прекрасны, сколь прекрасны мои». Викториано улыбнулся, но тоска вновь взяла свое: он так не хотел расставаться со своим изобретением! «Не грусти, о, создатель, я отомщу им за нас :-)», – написалаSTEM. Смайлик был неожиданностью, Рубен отправил ей «Я знаю, ты сделаешь это» и принялся поглаживать корпус капсулы. Машина прислала ему еще три смайлика. Лучшая женщина на свете: не пререкается, не ноет и не капризничает. Татьяна здесь и рядом не стояла. Тревога и паранойя ушли на второй план, мужчина успокоился и прикрыл глаза, все еще сидя на своем месте. «Я хочу подарить тебе на прощание мелодию своего сердца», – вдруг возникло на экране. – «Будешь слушать? Человеческое ухо может и не выдержать такой музыки, но я знаю, что ты примешь то, что я тебе подарю, любимый создатель». «Хорошо», – ответил ей создатель. В ушах заговорили металлическим голосом: «Звуки сердца через 3…2…1…» То, что Рубен услышал, превосходило все его самые смелые ожидания: музыка, электронная вне всякого сомнения, была просто внеземной красоты: глубокие звуки впечатывались в его уши плотным потоком, окружая своей тяжестью и размазывая по креслу. Это было похоже на пульсацию космических волн, искажение пространства-времени, пение жутких ветхозаветных ангелов. По телу мужчины бежали мурашки, его словно лихорадило от безумной мелодии. Наконец, пение сердца утихло. Изобретателю было нелегко осмыслить то, что он услышал, но он оценил подарок любимой машины. Марсело предстояло выполнить весьма нелегкую задачу: достать два шприца с трифармином из медицинского отсека. Знакомые доктора у него были, но как попросить, чтобы они ничего не заподозрили?.. Марсело добрался до медицинского крыла без приключений (правда, с ним два раза поздоровались знакомые по дороге), постучался к одному из врачей – молодому психиатру Малькольму, с которым работал не первый год. Их связывала общая статья о некоторых новых для науки особенностях гипофиза и эпифиза, которую они очень долго и старательно писали. Потом их совместное детище опубликовали в «Научнике», и после этого с Хименесом стали здороваться незнакомые ученые и просить уже его написать совместную статью с ними. Марсело тогда был очень горд за себя. С Малькольмом он не виделся больше двух лет.    – Входите, открыто, – услышал испанец веселый голос своего бывшего коллеги. – Привет, Малькольм! – поздоровался Марсело. – Как проходит жизнь талантливого доктора? Чем занимаешься? Молодой полноватый врач стиснул руку испанца в обеих своих руках, как привык делать. Он был страшно рад увидеть бывшего коллегу. – Не жалуюсь, за новую статью о моем лекарстве выдали премию! – похвастался тот. – Я купил себе огромную картину Дюрера в комнату, новый диван и подсвечник, и конечно заказал побольше вкусного: ну, ты знаешь: поесть я люблю. А ты как? Слышал, что ты работаешь с каким-то изобретателем, про него в газетах писали. – Да, Рубен – мой бывший студент и мое главное сокровище. Не обижайся, – дружески похлопал по плечу Малькольма гость. Тот не выказал ни малейшей обиды. – Мне с ним работается временами сложно, но у него таланта не отнять – это факт. – Ты встретился здесь, в «Мобиусе» с бывшим студентом? – удивился Малькольм. – Вот это совпадение, конечно! – Он улыбнулся. – Я читал о его изобретении, но слышал, что эксперимент пока не закончен. Это так? – Да. Мне кое-что нужно для эксперимента… Не мог бы ты дать мне два шприца с твоим легендарным трифармином? Два пациента проявляют необычные способности, которые им, к сожалению, мешают, они оба страдают от шизофрении ужасной силы. Галлюцинации не сбить ничем, кроме твоего лекарства. Можешь мне пожертвовать? Малькольм задумался. – Вообще это мое лекарство, и я могу давать его кому хочу. Но начальство… Они могут что-то заподозрить. Я не знаю, как сделать нашу сделку безопасной. Лекарство уже давно собственность «Мобиуса». Марсело присел на стул и тоже погрузился в свои мысли. Вроде бы, обмануть удалось, теперь речь шла о том, как получить шприцы без опаски быть раскрытым. И, кажется, пришла мысль… – Слушай, давай я попрошу у Рубена протоколы его эксперимента, отнесу твоему вышестоящему и поясню свой план в виде своеобразного лобби? Я хочу продвигать эксперимент моего любимого ученика. – Почему нет? Иди за документами, а потом подходи ко мне, пойдем к начальству вдвоем. Хименес был очень доволен, но теперь перед ним стояла новая цель: создать фальшивый протокол о двух мифических страдающих пациентах Викториано. Он покинул бывшего коллегу и быстрым шагом направился в комнату любимого. Он постучался, но ответа так и не дождался. Спит? Вредничает? Или… Он в лаборатории? Но сегодня же не рабочий день… А и к лучшему: все протоколы хранятся именно там. Марсело зашел в лифт и поехал до лаборатории. И уже там он вправду застал работающий STEM и, видимо, занятую изобретателем капсулу. Хименес подошел к капсуле и стал ждать. Он слышал оттуда какую-то странную музыку, но не придавал ей значения.STEMвсе так же ярко сиял в полумраке. Каково будет Рубену бросить любимое изобретение?.. Наверное, он будет расстроенным многие месяцы после их побега, но испанец знал, как угодить ему и поднять настроение. Как бы изобретатель ни сопротивлялся – все равно испанец его в итоге уламывал. Тем более он согласился сбежать вместе! Это несказанно грело душу. Послышалось пиканье, и тут капсула раскрылась. Из нее в ужасном состоянии духа чуть ли не вывалился Рубен. Если бы Марсело не знал Рубена – можно было бы подумать, что тот плачет. – Чего тебе? – унылым и усталым голосом спросил изобретатель. – Есть новости? – Мне согласились дать лекарство, только с условием, что ты предоставишь мне бумаги о якобы серьезно больных пациентах, которым необходим трифармин, и я покажу их прямому начальнику создателя этого лекарства, с которым я по счастью знаюсь. – Н-да, связи многое решают, – согласился Викториано. – Сейчас сделаю документы: все равно все записываю я, ни к кому обращаться дополнительно и не нужно. Рубен сел за компьютер и принялся печатать протокол эксперимента. Он обозначил его датой последнего эксперимента, как бы прибавив этот документ к тем, которые уже были распечатаны и лежали в красной папке в его столе. Во время создания документа он думал о том, как бы он пообщался с создателем трифармина, который чуть не сделал из мужчины овоща. Кома, говорите?.. А выйти из нее точно можно? Хотелось бы задать пару вопросов этому изобретателю лекарства. Но придется сыграть в русскую рулетку не на жизнь, а на смерть… Сбежать было необходимо. Через минут двадцать протокол был готов: там Рубен написал, что Уизерс и Левандовский нуждаются в лекарстве и просил его у Малькольма Бэддока (так, оказалось, и звали изобретателя трифармина), поставил свою подпись, потом Марсело тоже расписался, и они договорились, что Марсело уже вечером занесет шприцы. Викториано отправился в свою комнату, а Хименес отправился к Малькольму. Перед этим Марсело попросил своего бывшего ученика подойти к нему не раньше шести часов: предстояло отстаивать честь опыта перед начальством Бэддока. Рубен заметно нервничал, лежа на кровати и выкуривая уже пятую сигарету подряд. Что с ним будет после целого шприца трифармина? Какую дозу он принимал сам мужчина не знал, но для того, чтобы тебя посчитали неизлечимым инвалидом, очевидно нужна была гораздо большая доза. Мужчина метался: с одной стороны, Орден и Теодор, который все равно попытается взломать STEM при помощи своих программистов, с другой – побег и возможная инвалидность на всю оставшуюся жизнь. Не лучше ли было остаться?.. Опыты в самом разгаре, у него только все начало получаться безотказно… Внезапно в голову мужчине пришла мысль (точнее, фамилия): Уизерс. Что делать с ним? Написать Теодору о том, что парня нужно убить, а его мозг сделать Ядром? Иначе они не догадаются, тупые их головы. Но Викториано хотел вести опыты сам. Придется… попросить третий шприц? Лесли нужно было спасти от того, что могло его ожидать при новых руках, а новая метла, знаете ли, метет по-своему. Его могут просто убить, не воспользовавшись его мозгом, не читая результатов анализа его поведения до и после погружений (просто потому, что в машине будут новые жильцы, могут взять и убить старых, даже не проверяя их способности: на подобные шаги Теодор мог пойти). Хотя почему? Все документы по STEM, должно быть, придется оставить Теодору и его ученым, там есть и записи о том, почему именно альбиноса следует сделать Ядром. Но Рубен сам хотел видеть превращение его машины в совершенный механизм при помощи мозга альбиноса. Парень может не пережить стресса и умереть раньше, чем его мозгом воспользуются по наущению изобретателя. Что с ним еще сделают перед погружением в машину – большой вопрос. Та машина, помогающая добавить памяти… Это было совершенно необоснованно. Местные ученые просто не смогут сладить с его мозгом… Тут Рубена снова осенило: он вернется, но уже с присяжными. Он подаст на «Мобиус» в суд и ему отдадут STEM. Но как? И где он потом продолжит опыты? Он один против целой корпорации… Мужчина оживился, а потом его накрыло горькое разочарование: глупая мысль, глупая. Но что если всколыхнуть общественность, рассказать, что в корпорации происходят эксперименты над людьми и бесчеловечные казни (конечно, не докладывая людям о том, что он сам проводил опыты)? Неплохой способ отомстить за свою малышку. Даже если его убьют агенты – все равно однажды «Мобиус» накроют. Он дойдет до Гааги… Правда, и про него потом все будет известно. Но вряд ли тюрьма – это большее, что его ожидает. Лучше быть в тюрьме, зная, что его машину не тронут (придется ее разрушить), чем скитаться всю оставшуюся жизнь, зная, что теперь у STEM другие хозяева. Нужно будет засесть где-то, набраться сил… В Испанию мужчина точно не собирался. Тогда… Тогда ему хватит и двух шприцов. Рубен все решил: второй шприц достанется Уизерсу – живому доказательству жутких экспериментов «Мобиуса». Парень, во-первых, поможет доказать невиновность Викториано (его легко убедить и запугать), во-вторых, поможет доказать бесчеловечность «Мобиуса» одним своим идиотским и болезненным видом. Но что, если за Уизерса вступятся другие пациенты и расскажут правду?.. Тогда тюремного срока не избежать. Но зато и его машина не достанется религиозным фанатикам Теодора, которые тоже «присядут». Из двух зол нужно выбирать меньшее. Викториано надеялся, что выйдет сухим из воды, рассказав, что Уоллес гипнотизировал его, заставляя заниматься опытами. Почему нет? Но тогда и STEM ему не отдадут, скорее всего попросят разрушить изобретение. Тогда пусть его темная леди не достанется никому. Когда-нибудь в другой стране он создаст ее сестру-близнеца: все чертежи мужчина помнил наизусть, обладая поистине фотографической памятью. Нужны будут только редкие материалы, но их все равно для него достанут, или же он достанет все самостоятельно, заработав достаточно денег на другой работе. И тогда Уизерсу уже не избежать смерти, но его жизнь послужит великой цели. Пока придется таскать его с собой, скрываясь от агентов «Мобиуса». Ничего, парень тихий, не помешает. А капризы, которыми тот славился еще в «Маяке», можно утихомирить хорошей пощечиной. Привязать его к батарее – пусть сидит, как собачка, и молчит, пока не разрешат говорить. Шестая сигарета дымилась, пепел уже упал на дорогой ковер: психиатр совсем забыл о ней, задумавшись. Да, он выйдет из этой ситуации как смелый и находчивый человек, он отомстит Теодору и Администратору за их палки в колеса. Пусть пока они делают с машиной что захотят – все равно на то, чтобы разблокировать его капсулу, у них уйдет немало месяцев. За это время психиатр успеет сделать все, что запланировал. Тогда нужно забрать и протоколы опытов, чтобы доказать свою причастность к ним, более того, главную роль в них. Придется подставить себя под удар – но все равно справедливее оставить его малышку без подобных хозяев. Рубен был готов даже отсидеть в тюрьме – лишь бы STEM не достался Уоллесу и его прихлебателям. Он был готов разрушить машину, а затем создать ее заново, но уже в другом месте. И Уизерс ему пригодится, его определенно нужно отсюда забрать. Но как обмануть Хименеса, отобрав у него шприцы? Наверное, нужно импровизировать, четкий план так и не пришел в голову мужчины. Стоит расслабить Хименеса, успокоить его, чтобы тот ничего не заподозрил, уступить ему во всем – а потом украсть шприцы и сбежать, когда он уснет. Придется торговать задницей… Викториано передернуло, он снова занервничал и затянулся. Хименес умел ублажать – это верно, но никаких чувств, кроме похоти, не вызывал. Его «любовь» была тошнотворно навязчивой, Викториано был бы рад избавиться от нее. А что, если Хименес станет следующим хозяином машины, когда они с Лесли сбегут? И как Уизерс перенесет трифарминовую кому? Вопросов было так много, что Рубен поджал губы и покачал головой, глядя на часы на стене. Голова его пухла от размышлений, он невероятно устал за те часы, что лежал в комнате и думал. Мужчина широко зевнул и потянулся: пора было идти к испанцу в комнату. Придется терпеть вторжение в собственную задницу, но что ни сделаешь ради любимой малышки, которую он никогда никому не отдаст. Как забрать документы? Видимо, уже никак: никто в «Мобиусе» в здравом уме не отвезет его и Уизерса в клинику вместе с ними. Значит, Теодору придется их читать, а он все равно ни черта не поймет. Его ученые, должно быть, все расшифруют, но над паролем они все равно будут думать долго, взломщики нехило вспотеют, когда будут пытаться проникнуть в разум машины. Викториано решил шокировать Марсело окончательно и оделся в лучший костюм, решив намекнуть испанцу, что этот день праздничный и для него тоже. Он воспользовался духами, которыми и так пропиталась вся его одежда, чтобы завлекать в три раза сильнее, вышел из своего номера, дошел до двери испанца и постучал. «Иду-иду», – послышалось за дверью. Голос у испанца был крайне радостный: значит, шприцы удалось заполучить. – Ну ничего себе! Марсело разглядывал пришедшего к нему любимого ученика. – Все для тебя, мой дорогой, – шутливо сказал Викториано. Хоть бы получилось, хоть бы все получилось… Нужно быть максимально ласковым, чтобы он поверил в искренность… – Прости, что я без цветов, – пропустил гостя в номер испанец. – Но зато со шприцами: мне удалось! Мы два часа уговаривали начальника Малькольма, чтобы получить трифармин, все расписывали, как же сильно он нам нужен – и вот он! Испанец указал на прикроватную тумбочку. На ней лежали два огромных шприца с длинными иглами, наполненные жидкостью голубоватого цвета. Рубен покачал головой с веселым лицом. – Ну ты даешь, конечно, – рассмеялся Викториано. Он сел за стол, на котором уже были вино и гора еды. – Все ради улыбки на твоем лице. Рубен вооружился палочками, Марсело – за ним. Оба поедали суши и радовались. Викториано отлично умел скрывать волнение, которое уже стало довольно сильным, поэтому испанец ничего не подозревал. Красное вино согревало сердце, расслабляло, а суши и другие лакомства были приготовлены отменно. – У шеф-поваров заказывал! – похвастался Марсело. – В конце концов, сегодня праздник. Правда? – Правда-правда, – кивнул изобретатель, отправив в рот креветку в кляре. Марсело был уже расслабленным и радостным, поэтому особых усилий его бывший ученик не прилагал, чтобы усыпить его бдительность. – Малькольм описал действие трифармина очень четко: такая доза вполне может вызвать кому, но он уверил меня, что все рассчитал. Он дал с собой таблетки, нейтрализующие действие укола, чтобы не было передозировки у наших якобы больных подопытных. Таблетки, как ты понимаешь, нам не понадобятся: придется положиться целиком на наше собственное здоровье и наши силы, чтобы выбраться из овощного состояния. Но мы справимся. Все ради нашей свободы, – не унимался испанец. – Моя тетка будет рада видеть меня в Ронде,* правда, она ничего не знает о моем гомосексуализме, но и тебя примет, раз я приеду с тобой. Поживем у нее немного, я найду работу, заработаю нам на отдельное жилье, и будем жить счастливо вдвоем. – Я бы тоже работал, я же не нахлебник, – возразил Рубен. – Рубен, ох… – Испанец вздохнул, картинно приложив бокал ко лбу. – Ты так ничего и не понял? Я хочу обеспечивать тебя – лишь бы на твоем лице чаще светилась радость. – Ну смотри: привяжешь меня к себе – я буду требовать дорогие подарки, – хохотнул Викториано и глотнул вина. – Я подарю тебе весь мир. «Сумасшедший…» – пронеслось в голове изобретателя. *Город в Испании.