Полоумные

Мне грезы не даруют забытья,

Не радуют меня красоты слога;

Прекрасна жизнь – однако не моя;

Исчез огонь – осталась боль ожога.

Печально подведение итога:

Я жил, лелея радости ростки;

Но сколь же ныне я наказан строго!

Разбито все, – кто склеит черепки?

Карл Орлеанский

Сдернув с пальца кольцо, Мари швырнула его в темноту. Она тотчас поняла, что сделала глупость. Пропажу заметят, и ничего хорошего ей это не сулит. Только как же теперь найти его в полной темноте? Встав на четвереньки, она зашарила ладонями по полу. Да где же ты? По звуку точно упало тут. Наверное, закатилось между досок. Ей пришлось провести кончиком пальца по каждому стыку — проклятого кольца нигде не было. В конце коридора задрожал в чьих-то руках огонек свечи. По стенам поползли оранжевые блики, и тут Мари, наконец, заметила кольцо — оно действительно застряло между досок, но совсем в другом месте. Увидеть ее полуголую не должны были ни в коем случае, но и являться на свадьбу без кольца нельзя. Она отчаянно скребла ногтями по доскам, люди со свечой подходили все ближе. Последнее усилие — едва не сломав ноготь, Мари и выдернула кольцо из щели. Ей показалось, что она погнула его: в темноте сложно было разглядеть, но какая-то деталь явно была не на месте, кажется, камень. Как теперь объяснить это матери, дяде, Изабелле? Да и самому жениху, наконец. Послезавтра она окажется в полной его власти. Потом придумаю, решила Мари. Пока ей не оставалось ничего другого, кроме как вжаться спиной в небольшую нишу в стене, часть которой прикрывал вонявший пылью гобелен. Господи, сделай так, чтобы это оказались не любовники! — взмолилась она. Это будет долго и противно, а она замерзла и очень хотела уснуть поскорее. Во сне ничего этого нет. — Здесь не очень-то уютно, мы могли бы поговорить и в моей комнате. Там огромный камин. Голос герцога Орлеанского раздался совсем рядом, едва не вскрикнув, Мари поспешно прикрыла рот рукой. — В твоей комнате наверняка у всех стен и каминов огромные уши. Собеседником герцога оказался Дюнуа. В груди бешено колотилось сердце. Если они ее заметят… Мари не могла внятно представить, что будет, но была готова на все, чтобы такого не произошло. Она сжала кулак, и сломанное кольцо до боли врезалось в ладонь. — Ты хочешь доверить мне какой-то секрет, Жано? Тайное послание от твоего короля? Обычно невыразительный голос герцога обильно расцветился ядовитыми интонациями. — Моего короля? — мрачно переспросил Дюнуа, выделив первое слово. — Ну как же! Граф Дюнуа! Господин великий камергер! Вам, как я погляжу, оказаны великие милости со стороны этого славного монарха. Мари не удержалась и выглянула из ниши: очень хотелось увидеть, как герцога корежит от злости. Он стоял лицом к ней, привалившись к стене и зябко обхватив себя за плечи. Выцветшие глаза уставлены на Дюнуа с пытливым и болезненным выражением, которое совсем не вязалось с язвительностью слов. Отросшие волосы, подсвеченные свечой, которую он поставил на подоконник, блеснули серебром. Мари подумала, что есть даже некоторая ирония в том, что герцог тоже разгуливает по коридорам в одной рубашке и наброшенном на плечи старомодном упелянде с высоким воротником и длинными, до самой земли, рукавами. Дюнуа, который в отличие от него, был полностью одет, раздраженно дернул плечом. — Ты изменился… — горечь в его голосе смешалась с разочарованием. Дюнуа протянул руку, видно, хотел убрать от лица герцога мешавшую прядку, но тот отпрянул, словно в него ножом ткнули. — Двадцать пять лет… Ты не находишь, что не измениться за такой срок было бы, по меньшей мере, глупо. — Шарль… Не надо так. Я на твоей стороне. — На моей стороне, малыш, никого нет и никогда не было. Теперь я служу только себе. — Поэтому ты и продался бургундцам?! — хмыкнул Дюнуа. — А еще англичанам! — оскалился герцог, — И продамся любому, кто даст хорошую цену. Но твой господин, насколько я понимаю, не заинтересован. От него-то я пока не увидел ни денье! Что ж, тем хуже для него. Они надолго замолчали. Тяжело дыша, Дюнуа сжимал и разжимал кулаки, а герцог, на мгновение спрятав лицо в ладонях, продолжил прежним лишенным всякого выражения голосом: — Мы что-то не с того начали. Прости, я был слишком резок. — Ты отдал ей кольцо нашей матери, — с упреком произнес Дюнуа. Разжав кулак, Мари протянула ладонь к свету. Они слишком увлечены разговором, чтобы ее заметить. Крышечка с сапфиром была откинута — под ней небольшое углубление, куда можно было бы насыпать только яд. По спине пробежал холодок. Значит, байки Жака не сказки. Кольцо герцогини Валентины оказалось с секретом. — У меня не было другого, — пожал плечами герцог. — … За приданое в сто тысяч золотых… Хмыкнув, герцог закатил глаза. — Меньше?! — изумился Дюнуа, — Филипп осмелился дать меньше?! А сколько? Семьдесят? Пятьдесят? — Двадцать на руки. Остальное в собственности невесты и ее детей. Если таковые родятся от нашего брака. Ха-ха. — Недорого… Лицо герцога исковеркала почти что сатанинская ухмылка, а глаза полыхнули чистой обжигающей яростью. — А я, братишка, как пожилая портовая шлюха отдаюсь за ту цену, которую мне предлагают! Ни от чего не ворочу нос! Жизнь научила меня смирению! Сложив ладони в молитвенном жесте, он возвел очи горе и издевательски ухмыльнулся. Дюнуа схватил его за плечи и изо всех сил встряхнул, так что голова мотнулась из стороны в сторону. — Хватит! Хватит вести себя как полоумный! — Полоумный? — истерично расхохотался герцог, — А может я такой и есть, а?! В дядюшку Шарло?! Коротко всхлипнув, Дюнуа прижал его к себе, укачивая как ребенка. — Ну тише-тише. Прости. Меня тоже что-то занесло. Герцог замер, уткнувшись лбом в его плечо. — Я так устал. Смертельно устал. Мне нужно прилечь, — пробормотал он в рукав Дюнуа. — Что ты хотел мне рассказать? — Не все довольны нынешним положением дел. И кое-кто подумывает о том, что Франции нужен… другой государь. Герцог Орлеанский недобро сузил глаза. — И кто же этот негодяй?! — он деланно всплеснул руками. — Мессир камергер, я бы на вашем месте доложил его величеству! — Не веришь мне? — опешил Дюнуа. Герцог медленно покачал головой, не отрывая от его лица горящих глаз. — Никому. Никому не служу, никому не верю — вот мой новый девиз. — Ладно, тогда я скажу по-другому: как закончишь брататься с бургундцем, загляни в гости к Алансону.Он шлет тебе свой привет и любовь, а также велел передать, что будет рад встрече. — О, вот это нравится мне гораздо больше. — слабо улыбнулся герцог, — Малыш Алансон вырос таким же высоким, как ты? — Нет, — покачал головой Дюнуа. — Зато красавчик. На отца похож очень. — Ты тоже похож на нашего отца и очень красивый, Жано. Герцог осторожно провел ладонью по щеке Дюнуа. — Столько времени прошло, но я сразу тебя узнал. Сколько тебе было, когда мы виделись в последний раз? Двенадцать? Ты был длинноногий, как жеребенок, и такой же строптивый. — Таким и остался, — усмехнулся Дюнуа. — Давай вернемся в комнату к твоему огромному камину. У тебя руки ледяные. — Я привык. Ты не представляешь, до чего холодно в Англии. Невероятный адский холод... Дождавшись пока они уйдут, Мари поднялась и дрожащими руками нацепила на палец кольцо герцогини Орлеанской. Во что же ее втравил любимый дядюшка Филипп? И зачем он отдал ее за двадцать тысяч золотых салю умалишенному чернокнижнику с ядом в кольце, который явно задумывает мятеж? Пока она не узнает ответ, дяде рано знать о том, что она услышала. Он этого, попросту, не заслуживает. *** — Механизм делал мастер из Брюгге. Они отбивают каждый час. Очень удобно! — Филипп осторожно поддел кончиком пальца стрелку и чуть подвинул ее вперед. Позолоченные часы в форме собора с резными шпилями послушно отсчитали восемь часов. Достав из рукава очки в уродливой роговой оправе, герцог Орлеанский приложил их к носу и уставился на часы. — Невероятно! Опять придуривается, отстраненно подумала Мари. Но дядя то ли не заметил, то ли ему было не так уж важно, насколько искренне герцог Орлеанский восхищается его часами. Длинное дядино лицо расплылось в торжествующей улыбке — не зря тащил из Брюсселя серебряный сервиз, большой буфет, свои любимые часики и семерых бастардов. Если он потеряет возможность пускать пыль в глаза, то неминуемо погибнет от тоски. Он счастливчик, этот герцог Бургундский! С ним муж Мари хотя бы вежлив. С момента венчания он посмотрел на нее едва ли пару раз. Теперь она знает, сколько в нем злобы и отчаяния. Если он так вел себя с братом, то что же будет с ней? Точно ничего хорошего. Она бы переживала об этом сильнее, но после венчания впала в оцепенение: ходила, улыбалась, даже что-то говорила. Мари не оставляло чувство, что кто-то сунул ее в большой стеклянный сосуд с водой. Все остальные, включая герцога Орлеанского с его ненавистью, были теперь снаружи, где-то далеко-далеко. В зале нечем было дышать. Жар от ярко горевших каминов, смешавшись с винными парами и запахом пота застревал в горле. Грохот барабанов и отчаянный визг флейт складывались в бодренький турдион. Вуали танцующих дам развевались, как паруса маленьких корабликов. — А вот тут, только гляньте, Шарль, какая изящная резьба! — разорялся дядя. На Мари он подчеркнуто не обращал внимания. Не простил выходки перед венчанием. Интересно, знает ли о происшествии герцог? На ступенях собора ее охватила паника. Вцепившись в дядин рукав, она запричитала: — Дядя, миленький! Пожалуйста, пощадите! Я не хочу! Я его боюсь! Он не тот, за кого себя выдает, у него в перстне яд! Оторопев от этой внезапной вспышки, дядя попытался отцепить Мари от себя. — Сударыня! Уймите свою дочь! — взвизгнул он, обращаясь к матери. Та зашипела в уши, больно ухватив за локти: — Сумасшедшая! Немедленно прекрати! — Нет! Нет! Я не хочу! Умоляю, пожалуйста, не надо! Мари понимала, что делает что-то не то, но не могла остановиться. Послали за герцогиней Изабеллой, которая уже вошла в собор вместе с женихом. К тому моменту, когда она прибежала на крыльцо, Мари едва могла дышать от рыданий. Изабелла поспешно увела ее в один из дальних приделов храма. — Девочка моя, послушай меня, — произнесла Изабелла, заключая в ладони ее лицо, — Все будет хорошо, поверь мне. Герцог хороший человек. Я успела неплохо узнать за время проведенное в Гравелине. — Мне так страшно, — призналась Мари. Изабелла сжала побледневшие губы и кивнула. — Я знаю. Мне тоже было страшно. Мне и до сих пор часто бывает страшно. Почти каждый день, если честно. Но я иду вперед и стараюсь стать смелее. Просто это жизнь, она всегда такая. Но состоит она не только страха. Хорошее тоже будет. Обязательно. Светло-карие, отливающие солнцем, глаза Изабеллы были полны слез. Ее Мари никогда не осмелилась бы подвести. Поэтому она, судорожно вздохнув и смахнув с ресниц слезы, вышла из придела к негодующему дяде Филиппу. Их с герцогом Орлеанским обвенчали, но она ничего толком не запомнила. Заметив, что Мари поглядывает на танцующих, дядя решил сменить гнев на милость. — Кузен, обычай велит жениху танцевать с невестой хотя бы один раз. Сам-то он прошелся с пятью разными партнершами и в гальярде, и в турдионе, и в бранле. — Не-ет, — герцог обронил с лица равнодушную гримасу и испуганно осел в кресло. — Я шагов не знаю. Современные танцы ужасно сложные. И еще.. у меня колени ломит. Наверное, к дождю! В раздражении скрестив руки на груди, дядя покачал головой: — Да полно вам! Какие колени, любезный кузен, о чем вы? Мы с вами ровесники — у меня никакие колени не болят. Не придумывайте ерунды и идите танцевать с невестой. Она, вон, едва не плачет с досады. — Ничего страшного, — поспешила вмешаться Мари. — Мне не хочется танцевать. — Ну раз не хочется, тогда спать пора. Молодые желают удалиться в опочивальню! — гневно сверкнул глазами дядя. Уходя Мари успела увидеть, как он уселся за стол рядом с Изабеллой и, кажется, принялся жаловаться ей. И, скорее всего, недоволен он был не одной Мари, но и ее мужем. Потом глаза заволокла пелена. Она безропотно дала увести себя в спальню, ярко освещенную несколькими тройными подсвечниками. Вместо язычков свечей она видела лишь ярко-желтые пятна. Ее раздели и натянули через голову полупрозрачную сорочку из тончайшего льна с шитьем. И как в ней спать? Она не для сна, одернула сама себя Мари, мужчине должно быть приятно снять ее и отшвырнуть в сторону, прежде чем насладиться ее телом. Вчера вечером с помощью ужасно вонючего и жгучего состава служанки свели все волосы с ее тела, даже втом самом месте. Чтобы мужчине было приятно прикасаться к ней даже там. Он сделает со мной, что захочет. Я даже не имею права сопротивляться. Это его право. От этой мысли комок подступил к самому горлу, не давая вздохнуть. Ее уложили в пахнущую лавандой постель. Желтые пятнышки огоньков слегка подрагивали, растворяясь в темноте невесомыми ореолами. Маргарита справилась, Катрин справилась, Элен справилась, упрямо повторяла Мари про себя. Я тоже выдержу. Это же пустяк! Это происходит рано или поздно с любой женщиной. Такова наша доля. В камине бешено завывал ветер — погода опять испортилась, не зря герцог жаловался на свою коленку. Он явился из гардеробной во вчерашнем долгополом голубом упелянде с золотым шитьем, сжимая в руках небольшую резную шкатулку из слоновой кости. Изящная вещица. И наряд элегантный, даже сейчас, когда вышел из моды. Герцог явно любит красивые и дорогие вещи, вот и она оказалась в его коллекции в придачу к двадцати тысячам. Поставив шкатулку на стол, он забулькал графином и застучал по стеклу ложкой. — Мадам, есть кое-что, о чем я хоте…— начал он. В его голосе отчетливо звякнули металлические нотки. У Мари вдруг перехватило дыхание, как будто железные пальцы сжали горло. Никто не справлялся этим, поняла она. Никто! Ни Элен, ни Катрин, ни тем более Маргарита, над которой надругался ее старый и мерзкий муж. И с ней сейчас сделают нечто противоестественное, потому что это будет против ее воли. — Не могу... Дышать, — прошептала она, хватаясь за ворот рубашки. Герцог вздрогнул и обернулся. Стеклянный бокал выскользнул из его рук и со звоном разбился об пол. Мари хотела сказать, что кажется умирает, но изо рта у нее вырвалось только тоненькое и жалобное: — Ы–ы-ы… — Пожалуйста, успокойтесь, — потрясенно пробормотал герцог. Весь ужас последних дней, весь стыд, весь гнев — все это тугим скользким клубком скопилось в груди, как мокрота, и не давало вдохнуть. — Я сейчас! Потерпите! Я сейчас! — испуганно и тоненько вскрикнул герцог и метнулся в гардеробную. — Вот выпейте, прошу! Стуча зубами о край стакана, Мари сделала несколько жадных глотков. — А теперь дышите! — он энергично взмахнул рукой, — Вот так! Вдохнули-выдохнули! Вдохнули-выдохнули! Держите меня за руку, Мари… Какая она? — Х-холодная… — Да-да. Сосредоточьтесь на этом. Рука холодная, свечки яркие. И дышите. Вот так, вот так… Ей ничего не оставалось, как подчиниться и делать, что говорят. Отпустило ее не сразу, но когда это произошло, и она, наконец, смогла вздохнуть полной грудью из глаз хлынули слезы. — Вы... вы меня отравили! — вскрикнула она, отталкивая его ладонь, — Ну, довольны теперь?! Он стоял перед кроватью на коленях, но от этих слов осел на пол. — Да что вы такое говорите… Это же… Это настой валерианы. — У вас кольцо с ядом. Вы меня ненавидите, я знаю! А за что? Что я вам сделала? Я знать не знала вашего отца, да и деда своего тоже. Я ни в чем не виновата! — Ненавижу? Вовсе нет. Ну с чего вы взяли?! — Вы на обручении пальцы вытерли, словно я жаба какая-то! Слова текли изо рта, как слезы из глаз. И с каждым новым словом ей становилось легче. — И танцевать со мной назло не пошли. Я видела, вам хотелось, вы ногой дрыгали. Хоть бы раз сказали что-то без этих ваших ужимок! Я отлично вижу, что вы постоянно, каждый раз, когда открываете рот, лжете. Как ни стараетесь притворяться, не выходит у вас! Думаете, не заметно, как мы все вам противны и я, и дядя. Совсем не то, что Изабелла! Конечно, она же не убивала вашего отца! А я вот только и делала, что убивала! У нас же вся семья такая. Вы же так думаете, я права? — Ма-мари... — попытался прервать ее герцог. — Ложь! Ложь! Сплошная ложь! Я знаю, что вы это из-за денег все! А зачем жениться тогда? Дядя и так бы вам денег дал! Зачем жениться, если я вам настолько противна и ненавистна?! Она зарыдала в голос, как не плакала, наверное, лет с восьми. Это было даже приятно, тело содрогалось от рыданий, и с каждым вдохом отчаяние понемногу уходило куда-то. С трудом переведя дух, Мари шмыгнула стремительно отекающим носом и искоса глянула на мужа. Он по-прежнему сидел на полу перед кроватью. Длинные рукава упелянда разметались по полу. — Откуда про деньги знаете, — спросил он, поднимая на нее прозрачный настороженный взгляд. Вытерев нос рукавом рубашки, Мари помедлила. А потом решила: теперь, когда она накричала на него, не так уж важно, если он узнает… — Я слышала ваш разговор с Дюнуа вечером после помолвки. Вы говорили, что дядя мало денег дал. И что вам ничего и не нужно, кроме денег. Он оперся на край кровати локтем. — Вообще все слышали до конца? — спросил он вкрадчиво. — Угу, — кивнула Мари, — и про то, что кто-то хочет поменять короля тоже. Но я никому не скажу. Ее пробрал озноб, и она, поежившись, натянула на себя одеяло. — Не будем тянуть время. Давайте, герцог, делайте свое дело! — Простите? — его брови поползли вверх. — Ну исполняйте... супружеский долг. Я готова. Подперев щеку ладонью, он надолго замолчал. И без того худое лицо заострилось затаенной скорбью. — А сами-то вы что делали в коридоре темной ночью? — спросил он строго. Мари вспыхнула и затеребила край одеяла. Она слишком измучена, чтобы убедительно солгать. Самое страшное она уже разболтала. У герцога есть несколько весомых поводов ее отравить или что там еще делают мужья с постылыми женами? Одним больше, одним меньше… — Я ходила целоваться с... одним человеком... Напоследок. — Что-о? — выдохнул он, округляя глаза. Вскочив, он заходил туда-сюда по комнате, рукава упелянда вскидывались в такт его метаниям. Налетев на осколки разбитого бокала, герцог хотел их собрать, но почти сразу же порезался. Лизнув порез на ладони, он замер и уставился на Мари с такой беспомощностью и отчаянием, что она едва не рассмеялась сквозь слезы. Она ожидала, что он отвесит ей пощечину. Ну или хотя бы разозлится. Она знала немало случаев при дворе, когда мужья, узнав об измене, избивали жен до полусмерти. Знатные дамы, бывало, по паре недель проводили в своих покоях, дожидаясь пока с лица сойдут синяки. — Целовалась. Я целовалась в коридоре с Жаком де Лаленом. — повторила Мари, чтобы сейчас до него точно дошло. Да, наверное, она совершает грех, что сродни самоубийству. Пусть прибьет ее сейчас и все закончится. Стукнув себя окровавленной ладонью по лбу, герцог сокрушенно выдохнул: — Что же ты наделал, старый дурак! Обессиленно опустившись на кровать, он схватился за голову и замер. — Но Жак потом ушел. Он ничего не знает про ваши дела с Дюнуа, — добавила Мари поспешно, — И вообще тут не причем. — Вы влюблены в него, — произнес герцог, глядя прямо перед собой. Это был не вопрос, скорее утверждение. — Вам какая разница?! — в груди Мари опять вскипела притихшая было злость, — Не прикидывайтесь опять, что вам есть хоть какое-то дело до того, что я чувствую! Что ж вы сразу-то не спросили, не влюблена ли я кого, перед тем, как жениться собрались?! — Вы правы, Мари. Вы во всем правы. — кивнул он, не поднимая на нее глаз. Его голос снова стал бесцветным и слабым, словно ему трудно было не то что говорить, но и дышать. Скрестив руки на груди, Мари переводила дух и осуждающе молчала. — Сейчас я понимаю… У вас были веские основания думать обо мне, как о настоящем чудовище. Я и был им. Думал только о себе. Мне и в голову не пришло поставить себя на ваше место. Жалобно сдвинув брови, он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Мари в ответ упрямо выдвинула челюсть вперед. Она не собирается вот так просто взять и простить. Пусть он об этом даже не мечтает. — Мне нельзя жениться… Ни на ком… Тем более на вас, юной девушке. Но и в Англии оставаться тоже было нельзя. Свадьба была обязательным условием вашего дяди. И я решил… Я себя убедил, что смогу переступить через себя и через вас. Через кого угодно, чтобы добиться цели. Но у меня ничего не вышло. Опять… — Все у вас отлично вышло! — выкрикнула Мари, — И не без прибытка! У вас, по крайней мере, есть двадцать тысяч салю. А у меня?! Моя жизнь разрушена, не ваша! И этого уже не изменить, мы обвенчаны. Поздно предаваться сожалениям, дорогой супруг. Вы собираетесь исполнять супружеский долг или нет?! Если нет, я тогда… ложусь спать, а вы… делайте, что хотите! Мари упала на подушки и до боли зажмурила глаза. Ответом ей стало молчание такое тяжкое и долгое, что через некоторое время, она вынуждена была подняться. Закрыв лицо ладонями, герцог сгорбился на кровати. По запястью вилась алая струйка. Мари несколько раз шмыгнула носом, но заплакать больше не получалось, а муж ее являл собою такое яркое зрелище человеческого отчаяния, что она решилась тронуть его за плечо. — Герцог... Вы что... плачете? Мари спустила ноги с кровати и села рядом с ним. — Нет, я думаю… — ответил он громким шепотом. В полумраке его глаза казались почти черными. — Есть только одна вещь на свете, которую нельзя исправить. — Какая? — спросила она тоже шепотом. — Смерть. Со всем остальным можно попробовать как-то сладить. Я не должен был жениться на вас, вообще не должен был жениться. И вы ни в чем не виноваты. Глупо думать иначе. У меня, по крайней мере, не выходит, как я ни старался. Виноват я, значит, мне все и исправлять. — А как? Кончиками пальцев он потер виски и задумчиво произнес: — Пока не знаю, но обязательно что-нибудь придумаю. Ведь вы заслуживаете счастья… Хоть кто-то на этой земле должен же быть счастлив. Он вдруг как-то странно моргнул и отвернулся, смахнув что-то с носа. — Я с самого начала не предполагал, что между нами могут быть какие-то супружеские обязательства. Это смешно! Тридцать лет разницы. Это такая чудовищная бездна времени, что даже у меня не хватает духу охватить ее мысленным взглядом. Я пришел сказать, что наш брак будет формальностью. И пожелать вам доброй ночи, — произнес он по-прежнему глядя куда-то в сторону. Думал, вы обрадуетесь… — Доброй ночи? По тону больше было похоже, что вы собираетесь меня придушить. — Ну… Я волновался, а когда я волнуюсь, я часто бываю излишне резким. Набравшись смелости, Мари осторожно погладила его по плечу. — Ну будет вам… Дайте-ка мне свой носовой платок, я перевяжу вашу рану. В первую брачную ночь кровью положено истекать невесте, а не жениху. Герцог с усмешкой покачал головой. — У вас опасное чувство юмора, мадам. Странноватое, но интересное. Во сне Мари видела свое венчание, только лица жениха не могла разобрать, как ни старалась. Во сне она была счастлива, потому что на этот раз выходила замуж по любви, не за герцога Орлеанского.