Это всего лишь твоя грязная кровь

      Когда она в прошлый раз проезжала мимо Вейе вместе с Далемаром, тот снисходительно назвал это место деревней. Однако, по мнению Мэв, такое определение было явным преуменьшением. Этот прибрежный городок лишь немного уступал размерами Данстару. Уютные разномастные домики — крытые дорогой черепицей или простым камышом — вперемешку вытянулись вдоль пологой береговой линии, насколько хватало взгляда. Местные рыбаки либо разбирали сети у причалов, либо закидывали удочки с лодок ближе к протоке Румаре. Это озеро разделяло равнину, лежащую перед Великим лесом, и остров с возвышающимся на нём Имперским городом.              Съехав с моста, Мэв окинула взглядом очертания белых стен, остававшихся позади, и повернула на запад, к видневшейся на горизонте чаще. Лошадь шла спокойно, и подгонять её не хотелось. Мысли упорно не складывались в единое целое, а каждая попытка обдумать предстоящий тяжёлый разговор с мужем превращалась в пытку.              «Он не простит. Не простит. Не простит», — настойчиво твердило сознание. Эта мысль била по сердцу больнее любого кнута. Но Мэв упрямо повторяла себе: «Даже если он не простит, я должна рассказать Далемару всё. Не только о Вермине, но и о Талосе и нашем с ним завете… А что потом? Исполнять волю Девятого мне страшно. Я даже не представляю, что потребуется, чтобы вернуть дракону утраченное. А если… Если я всё пойму и исполню «предначертанное», что тогда? Вдруг Талос заберёт свой дар и Далемар умрёт? Ведь тогда Девятый мне ничего так и не ответил на вопрос о судьбе моего мужа. Только сказал, что Далемар в его глазах страшный грешник, недостойный искупления».              Мэв прикусила губу и крепче сжала поводья. Она старалась не обращать внимания на шум голосов прохожих. Вейе пересекала широкая улица, ведущая к главному мосту в столицу. Чтобы случайно ни в кого не врезаться, Мэв направила лошадь ближе к обочине, где поток людей и повозок был менее оживлённым.              «Предвестник обмана говорила, что мой отец тоже пил зелья, чтобы не видеть сны. И умер он вовсе не от козней даэдра, а от… рук Торга. Может, и я смогу избегать пут Вермины, если не буду соваться в её царство?»              Точного ответа на этот вопрос не было. Мэв, качнув головой, снова задумалась об отце. О своём настоящем отце. С горечью она вспомнила, как отчим запрещал ей с Брит купаться в пруду за фермой. Торг уверял, что там утонул великан и из-за этого вода стала дурной, мёртвой. Он даже матери не позволял полоскать там бельё. Но стоило Торгу уйти из дома, как они переставали соблюдать этот запрет. Крутить ручку колодца было долго и утомительно, а вот вынести лохань за забор и прополоскать бельё на берегу куда проще. Выбор между этими двумя вариантами всегда склонялся к последнему.              Теперь Мэв с тоской вспоминала, как они с сестрой бегали друг за другом вокруг рокового пруда. Как смеялись, уворачиваясь от мокрых полотенец, которыми хлестались… А всё это время тело её настоящего отца лежало в иле на дне.              По спине побежали мурашки. Мэв опустила взгляд.              «Он вернулся за мной и за мамой, — подумала она с горчинкой на кончике языка. — Совсем как Далемар вернулся за мной и Иенн. Предвестник обмана утверждала, что мерам плевать на полукровок, но здесь она противоречила самой себе, ведь во мне эльфийской крови куда меньше, чем в Иенн. А в моей маме её не было и вовсе. И всё же… мой папа пришёл».              В этот миг Мэв окликнул пожилой имперец — и вовремя, иначе она на лошади заехала бы прямо в его огород. Осознав свою оплошность, Мэв резко натянула поводья.              — Совсем слепая? — недовольно произнёс старик, опираясь на грабли.              — Простите! — склонила голову Мэв. — Я задумалась.              — «Задумалась»? На Красном тракте нужно быть начеку, — упрекнул он. — У развалин форта Никель видели разбойников.              — «Никель»? — переспросила Мэв. — А где это?              — Севернее Вейе, — проворчал старик. — У развилки с дорогой на Коррол. Одинокой девице сейчас в глуши делать нечего. Особенно если она не глядит, куда едет.              — Разбойники на севере? — встревоженно уточнила Мэв, ведь туда она и ехала.              Мэв вновь оглянулась на далёкие, но всё ещё величественные стены Имперского города. Новые приключения ей сейчас были ни к чему — и без того хватало забот.              — Да, охотники егермейстера очистили тамошние леса от всякой дряни. А как известно, тихое место долго пустым не простоит. — Старик недовольно покачал головой. — Но раз уж там нет достойных трофеев, то и Паланию делать там нечего. Гонять бандитов он не станет.              Мэв придержала лошадь и вновь посмотрела на старика. Тот явно был недоволен таинственными охотниками, о которых говорил.              — Дедушка, а вы не подскажете, где можно купить дичь? Может, в Вейе есть лавка, где охотники торгуют свежим мясом?              — У нас продают рыбу. — Старик нахмурился, явно не одобряя её обращения к нему. — Хочешь дичи — сядь где-нибудь у тракта и жди. Паланевская шайка с утра проскакала на юг, скоро будут возвращаться. Сам егермейстер ничего не продаёт, но его слуги этим промышляют, и ещё как. Слыхала, что в Имперском городе запретили торговать трофейным мясом? Так вот это не что иное, как наглое навязывание монополии.              Слово «монополия» старик произнёс с особым чувством, явно рассчитывая, что Мэв не поймёт его значения. Но уроки Далемара и прочитанные книги не прошли даром — Мэв знала.              — Я слышала, что на юго-западе Великого леса появились гоблины. — Мэв вспомнила предостережение конюха.              — Если Паланий со своей шайкой попёрся на юг, то перед ними и гоблины спасуют, — проворчал старик. — Егермейстер как саранча: куда налетит — там ничего крупнее зайца не остаётся. Вот увидишь, скоро и гоблины на север перекочуют, к разбойникам.              Мэв ещё раз оглянулась на стены Имперского города. Навари упоминала, что достать дичь на рынке сейчас непросто, но обещала помочь найти свежую говядину или нежную ягнятину. Упомянула даже, что последнюю очень любит старший господин. Далемар обещал вернуться пораньше. Может, стоило вернуться в город и приготовить ужин из того, что есть?              А по дороге в особняк можно будет заглянуть в алхимическую лавку и купить там сушёных медведок. Положить их в его кабинете с остатками монет, а после спуститься на кухню и забыться, сосредоточившись на готовке. Вечером же… Вечером придётся принять расплату за свою глупость, какой бы та ни была.              «Не убьёт же меня Далемар? — спросила сама у себя Мэв. И тут же ответила на собственный вопрос: — Нет, не убьёт. Точно наорёт, а потом, возможно, и взбесится. Заставит уйти и будет метаться в одиночестве, рыча и калеча себя. А когда приступ отступит, он успокоится и просто окончательно разочаруется во мне».              Эта последняя догадка отозвалась неосязаемой, но очень сильной болью в груди. Разочарование Далемара было для Мэв куда страшнее всех приступов его гнева, разом обрушившихся на неё.              — Дедушка, подскажите, а поблизости водятся сурки или барсуки? — хрипло спросила Мэв, проглатывая ком, грозивший стянуть горло спазмом.              Она повернулась к лесу. Сейчас тот нестерпимо манил её, противопоставляя себя холодным и душащим стенам особняка Улькаринов. Сень чащи сулила крупицу душевного покоя. В юности, когда становилось невыносимо терпеть молчание отчима и отчуждение матери, Мэв всегда искала утешения в бору за фермой.              — Барсуки водятся, — неохотно отозвался старик. — Охотники Палания такой добычей брезгуют. Слишком мелкая и лёгкая, а это вроде как ниже их достоинства.              Он замолчал, но, бросив взгляд на Мэв, вдруг ударил граблями по земле, будто приняв какое-то решение.              — Девушка, можешь проехаться по следам свиты егермейстера, на юг. Держись дороги к лесу и избегай айлейдских руин. Они ближе к берегу, и там вечно всякая погань прячется. Что до гоблинов, то наверняка по их душу охотники и поскакали. Мясо гоблинов несъедобно, но головы их шаманок — славный трофей. Услышишь заварушку — поворачивай и скачи прочь. А ещё знай: гоблины всегда помечают свою территорию тотемами. Если не пересекать этих границ, они не атакуют.              — Спасибо, дедушка, я так и сделаю, — с благодарностью кивнула Мэв.              

***

             Знакомый шум ветра в кронах заставил Мэв прикрыть глаза и поднять лицо к небу, проглядывавшему сквозь редкую листву. Осень уже начала золотить деревья, но воздух был теплее, чем во время короткого скайримского лета. Пахло сладостью прелой листвы и нотками свежести кедра.              Пока что ей встретились лишь лиса и пара шустрых зайцев. Однако даже при виде последних Мэв не потянулась за луком, который висел за спиной. Сегодня её интересовала совсем другая добыча, но, как назло, барсуков в округе видно не было.              «Чтобы заметить следы, нужно смотреть не на небо, а под ноги», — напомнила она себе и вновь сосредоточилась на траве и лесной подстилке, выискивая тропы, ведущие к барсучьим городкам или их временным норам. Торг когда-то рассказывал, как отличить одно от другого. На ферме они не брезговали никакой добычей и охотились на всё, что можно было съесть: от тех же барсуков до простых ворон. Особенно весной, когда прошлогодние запасы подходили к концу. Несмотря на все трудности, Мэв нравилось то время. Принося с охоты трофеи и получая похвалу от Торга и матери, она в кои-то веки ощущала себя значимой.              Потянув поводья, Мэв свернула с лесной дороги, направив лошадь южнее. Она знала, что барсуки предпочитают сочную траву и уединение, а рядом с проторенным трактом ни того, ни другого было не найти.              Чем глубже она направлялась в эту часть леса, тем реже росли деревья, а холмы, напротив, всё чаще вставали на пути.              «Далемар, прости меня. Больше я ничего не буду от тебя скрывать. Клянусь!» — мысленно произнесла Мэв. Но даже в голове оправдание звучало неубедительно. Она знала: муж не станет её слушать. Особенно вначале, когда гнев захлестнёт его с головой.              «Да, я подсмотрела твои воспоминания, но теперь точно знаю: ты не убивал Брит. И знаю, что ты снял мундир не ради продвижения каких-то зловредных талморских планов, а чтобы растить со мной нашу дочь…» — Мэв нахмурилась.              «Нет, так только хуже. Он ведь говорил, что никогда не встречал Брит. Много раз. А я ему не верила. Да и упоминание Талмора лишь сильнее разозлит его. Или, что ещё хуже, испугает. Ведь то, что он сделал, чтобы развернуть Армаду, — измена. А Далемар не верит, что я могу держать язык за зубами. И что же сказать? Не вдаваться в подробности. Просто изложить сухие факты и попросить помощи? Наверное, так будет лучше всего. Конкретику Далемар уважает».              Она шумно выдохнула и натянула поводья, останавливая лошадь и оглядываясь. Неприметная звериная тропка вывела её на вершину холма, но здесь не оказалось ни выеденной делянки, ни вскопанной земли. Зато внизу, перед возвышенностью, раскинулась живописная низина. Верхушки деревьев здесь не просто золотились — они пылали всеми оттенками от зелёного до бордового. Пейзаж был завораживающе красив, но Мэв не могла позволить себе насладиться им.              Грудь сдавило странной болью, когда она оглянулась. Шпиль Белой Башни был виден даже отсюда.              — И хорошо, — тихо прошептала она. — Значит, не заблужусь.              Вот только быстрый взгляд на солнце подсказал ей, что пора возвращаться. Похоже, затея с охотой оказалась напрасной.              «Придётся готовить ужин из того, что есть, — подумала Мэв, хмурясь. — Лучше взять ягнятину: она мягче других видов мяса и запечётся быстрее».              Вздохнув, Мэв спешилась. Её внимание привлекли кустики тимьяна. Фрида всегда заготавливала это растение впрок, утверждая, что из его листьев можно приготовить отвар от кашля, а его пары помогают лучше любого лекарства. Дигли же обожала добавлять перетёртые семена тимьяна в еду: сыпала их почти во всё — от рагу до выпечки. Приправа придавала блюдам пряности и лёгкую остринку.              «Если Далемар так не любит вкус мяса, тимьян поможет его немного приглушить», — решила Мэв, заметив, что на крепких веточках как раз созрели оранжевые коробочки с семенами.              Она только потянулась к первому кусту, когда услышала странный звук со стороны долины. Мэв замерла, прислушиваясь. Звук повторился. Кто-то внизу звал на помощь. Голос был звонким — словно у девушки или подростка.              Повернувшись к лошади и Белой Башне на горизонте, Мэв прикусила губу. Она была в глуши одна, но не безоружна. За спиной висел заряженный даэдрический лук, а колчан был полон эльфийских и эбонитовых стрел — их предусмотрительно положил туда Далемар, избавившись от стали, которой она пользовалась на Арене.              Отчаянный крик раздался снова. Мэв больше не могла колебаться. Быстро перевесив колчан в боевое положение, она вернулась к лошади. Схватив удила, привязала их к деревцу на вершине холма.              Развернувшись, Мэв достала лук из-за спины и побежала на крик, молясь, чтобы зовущий продержался до её прибытия.              «Если там гоблины, будет непросто», — подумала она, ловко перепрыгивая через корни и камни на склоне. Подошвы сапог были прочными, но тонкими, и Мэв двигалась с изяществом и точностью. Это ощущение свободы и контроля над своим телом делало её по-своему счастливой, напоминая, что она вовсе не бесполезная обуза.              Различив волчий рык, Мэв облегчённо выдохнула:              — Не гоблины.              Между деревьев всё чаще попадались крупные камни. Наконец она наткнулась на овраг, напоминавший свежую трещину в земле. На его дне, прижавшись к валуну, стоял невысокий юноша, окружённый шестёркой волков. Юноша отчаянно отбивался мечом, едва удерживая равновесие и заметно приваливаясь на одну ногу. Хищники же рычали, и бросались вперёд, и всякий раз отскакивали, как только остриё клинка поворачивалось в их сторону. Но Мэв понимала, что скоро всё изменится: волки просто изматывали жертву, прекрасно зная, что у той нет пути к бегству.              «Стая — серьёзный противник», — подумала Мэв, доставая из колчана чёрную эбонитовую стрелу. Едва её пальцы коснулись тетивы, как привычный трепет от зачарования пробежал по рукам. Но теперь он мешал сосредоточиться. К тому же согнуть даэдрический лук оказалось гораздо сложнее, чем она ожидала.              «Медленно!» — чертыхнулась Мэв про себя, напрягая мышцы. Пальцы заныли, но наконец тетива была натянута.              Первым выстрелом она промахнулась: стрела вонзилась в землю под лапами ближайшего к юноше волка, и трава вокруг на несколько мгновений вспыхнула зелёным пламенем. Волк отскочил, насторожившись. Мэв стояла с подветренной стороны оврага, но слишком близко, чтобы остаться незамеченной.              Глубоко вдохнув, она достала новую стрелу и, прицелившись, выстрелила снова. На этот раз массивный наконечник пронзил бок одного из волков, сбив того с ног. Магическое пламя охватило его шерсть, наполняя воздух запахом пали и заставляя остальных зверей отступить ещё дальше.              В этот момент юноша поднял взгляд, и Мэв с потрясением заметила, как он перестал махать мечом. Один из волков, воспользовавшись этим замешательством, с рыком бросился вперёд. Мэв крикнула, спрыгивая в овраг. Сапоги заскользили по земле, но она удержала равновесие и не скатилась кубарем прямо в зубы стаи. Не теряя времени и понимая, что стрелять на ходу бесполезно, она замахнулась луком, чтобы отогнать хищника прежде, чем тот порвёт горло растяпе. Заметив её манёвр, волк резко затормозил.              Достигнув дна оврага, Мэв быстро развернулась, прикрывая юношу спиной, и выхватила из колчана сразу три стрелы. Две она зажала в зубах, третью положила на тетиву. Раскинув трясущиеся от напряжения плечи, натянула тетиву и выстрелила.              Стрела попала в заднюю ногу ближайшего волка, заставив того заскулить и отступить, шерсть задымилась, и Мэв поняла, что вскоре и этот зверь падёт. Лук в её руках оказался необычайно смертоносным оружием. Но вместе с тем и ужасно тяжёлым. О скорострельности здесь не приходилось и мечтать, поэтому коронная троечка у неё не вышла: пришлось не ловить выплюнутую стрелу на лету, а брать её рукой, удерживая вес оружия в другой.              Оставшиеся волки снова приблизились, но уже осторожнее. Мэв заметила вожака — крупного зверя, державшегося за спинами двух молодых и гибких волков.              «Если убить его, остальные наверняка отступят», — подумала она, готовя новый выстрел. Но мышцы рук начали забиваться, и тетиву Мэв натягивала слишком медленно. Заметив заминку, два ближних волка бросились на неё одновременно.              «Не успею!» — осознала Мэв. Она отпустила стрелу и изменила хват. Острое чёрное плечо лука с треском ударило одного из волков, сбив того с лап. Но второй увернулся, присев для прыжка. Мгновение — и его клыки впились в локоть, которым Мэв инстинктивно закрыла шею.              От удара по первому волку кисть, держащая лук, онемела, но даэдрический металл выдержал. Ловко изменив хват, Мэв вонзила острый шип на плече оружия в глаз второго, укусившего её волка. Запахло кровью. Горячая алая струя окрасила кольчужную вставку на груди. Волк взвыл и вспыхнул зелёным пламенем, как от выстрела. Прежде чем боль от укуса успела настигнуть Мэв, она на одном дыхании вонзила острый шип в пробитую глазницу ещё раз, глубже, и зверь замолк, упав в траву.              С трудом справившись с дрожью в укушенной руке, Мэв выхватила ей стеклянный кинжал из ножен на поясе. Волк, сбитый ранее, попытался подняться, но Мэв прыгнула к нему и вонзила клинок тому под челюсть. Зверь дёрнулся и затих: верно, длинное лезвие достало до мозга.              Подняв глаза, она посмотрела на вожака. Волк рычал, прикрывая оставшегося более мелкого сородича — самку?              — Ну, подходи, — прошипела Мэв, сплёвывая последнюю стрелу и меняя лук и кинжал местами, чтобы сражаться последним здоровой рукой.              Мэв выпрямилась, стараясь выглядеть выше, и встретилась взглядом со зверем. Карие глаза волка казались неожиданно умными и жестокими. Он, как и она, решал, стоит ли продолжать бой: трое его сородичей уже лежали мёртвыми, а четвёртый, всё ещё скуля, волочил по земле обожжённые задние лапы. Добить раненого было бы милосердно, но подойти к обезумевшему зверю, клацающему челюстями, Мэв не решалась. Да и полностью натянуть тетиву прокушеной рукой она бы тоже не смогла. Оставалось надеяться, что волки не поймут этого.              Секунды утекали в такт ударам сердца, которые Мэв уже не считала. Волк-вожак отступил прежде, чем боль в прокушенном локте полностью поглотила её сознание. Стиснув зубы и из последних сил сдерживая дрожь, Мэв твердила себе, что показывать слабость сейчас нельзя.              Волк и волчица, зарычав напоследок, сделали ещё несколько шагов назад, а затем развернулись и трусцой скрылись за крутым склоном. Мэв не сводила взгляда с их серых спин, пока те не исчезли из виду.              Только тогда она позволила себе пошатнуться и опустить кинжал. Раненая рука ныла настолько сильно, что удерживать в ней лук было пыткой. Однако Мэв удалось закрепить оружие за спиной так, чтобы в случае необходимости его можно было быстро достать. Кинжал она боялась пока убирать: волки могли вернуться, причём с подкреплением.              — Эй! Ты там цела? — раздался дрожащий голос за спиной.              Мэв обернулась. Юноша привалился к камню, стоя на одной ноге и нелепо приподняв другую, словно цапля.              Она взглянула на свой локоть. Гибкая кожа рукава куртки смягчила укус, но волк всё же пропорол её клыками. В прорехах виднелась кровь. А ещё больше — крови, хлынувшей из пробитой глазницы хищника, — было на ней самой. И не только на груди, но и на шее, животе.              — Почти, — ответила Мэв, осознав, что её голос тоже дрожит. Едва жар в груди отхлынул, как ноги подкосились. Взгляд на крутой спуск, по которому она сбежала, вызвал у неё холодок вдоль позвоночника. Этот манёвр был безумием. Если бы она поскользнулась или подвернула ногу, то оказалась бы в волчьей пасти или сломала шею.              «Почему меня всегда тянет кого-то спасать? О Мара, я уже и не рада своему альтруизму. Ну почему? Почему я снова влипла в историю?»              — Кажется, я сломал ногу, — жалобно произнёс юноша. — Свалился с коня в овраг. Потерял сознание, а когда пришёл в себя, уже не смог выбраться. Звал на помощь, а пришли волки.              — Глушь — их дом, — сухо ответила Мэв.              Вновь осмотрев вершину оврага, она убрала кинжал в ножны и осторожно коснулась локтя. Кость была цела, но кровь окрасила пальцы — её было слишком много. Зашипев от боли, Мэв начала расстёгивать ремни, удерживающие лук и колчан. Ей нужно было снять куртку. Полы рубахи под ней были достаточно длинными, чтобы использовать их как бинты.              Перед тем как заняться перевязкой, она бросила взгляд на юношу.              — Смотри по сторонам, пока я занята. Волки могут вернуться.              — Хорошо, — пробормотал он.              Обнажив локоть, Мэв увидела глубокие следы клыков.              «Ну вот, ещё один шрам. Теперь от Далемара этот проступок точно не утаить. А это ещё один повод для приступа гнева», — с тоской подумала она.              Стиснув зубы, Мэв начала готовиться к перевязке, периодически замирая, прислушиваясь и оглядываясь.              — Вы видели моего коня? — снова спросил юноша.              — Нет, — коротко ответила Мэв, разрезая ткань рубахи. К счастью, она была из плотного льна. Шёлк бы не впитал кровь, да и скользил бы — она точно не смогла бы затянуть им раны одной рукой.              — Я не хотел ехать на эту охоту, — хныкнул юноша.              — Замолчи и смотри по сторонам, — резко оборвала его Мэв. Каждый новый всхлип раздражал её всё сильнее. Хотелось обругать его и оставить здесь, а самой уйти. Мысль тут же показалась Мэв чуждой.              «Когда это я отвыкла от того, что другие могут показывать слабость?» — упрекнула она себя.              Закончив перевязку, Мэв надела куртку и обмундирование. Затем глубоко вздохнула, чтобы успокоиться и лишь потом посмотрела на юношу.              Перед ней стоял имперец и, вероятно, коловианец: рост, смуглая кожа и тёмные кудрявые волосы выдали его южное происхождение. Одет он был просто — в коричневый кафтан и кожаные наручи. В руке юноша держал короткий стальной меч. На его поясе Мэв заметила лишь пустые ножны, но ни мешочка с припасами, ни кошеля с зельями там не висело — что удручало.              — Нам нужно выбираться, — заявила Мэв.              — Я сломал ногу, — с обидой напомнил юноша. — Не могу даже стоять ровно. Найди моего коня.              — На коне отсюда не выедешь, — ответила Мэв, указывая на крутой склон. — Не можешь идти — ползи.              Юноша жалобно всхлипнул.              «Как же хочется его треснуть по этому красному носу», — подумала Мэв, но тут же насторожилась: это побуждение тоже было ей чуждо.              Она нахмурилась и внезапно осознала:              «А что, если это последствия слияния моего сознания с сознанием Далемара? Тогда, в мире былых грёз, я ощущала его эмоции как свои. А вдруг частичка сущности Далемара осталась со мной даже в реальности?»              Не найдя ответа, она снова взглянула на юнца. Тот смотрел на неё с опаской покрасневшими от слёз глазами.              «Похоже, он моложе меня, — подумала Мэв, устало проводя рукой по волосам. — Эх, лучше бы мне достались знания Далемара в целительной магии, а не его чёрствость».              — Ладно, давай осмотрю твою ногу, — сказала она, шагая вперёд. — Но сначала дай мне свой меч.              — Зачем? — настороженно спросил юноша, крепче сжимая рукоять.              — Твой меч длиннее моего кинжала, а я хочу добить волка, — кивнула она в сторону подранка. — Этот скулёж может привлечь его сородичей. А то и кого похуже.              

***

             — Да, это перелом, — вздохнула Мэв, осмотрев ногу юноши. — Ещё и кость сместилась. Нужно поставить её на место и наложить шину.              Она потянулась к багровеющему синяку на вздувшейся коже чуть ниже колена. Юноша дёрнулся, и Мэв закрыла глаза, пытаясь сдержать раздражение.              — Прости, — тут же виновато прошептал он. — В детстве я сломал руку, и помню, как больно было, когда её вправляли. Это… глупо, знаю. Если ты разбираешься, делай, конечно. Я просто волнуюсь. Поэтому и дёргаюсь. А ещё болтаю.              — Заметила, — выдохнула Мэв, оглядываясь. — Сиди здесь. Я поищу подходящие ветки для шины и костыля.              Она поднялась, потёрла саднящий локоть и бросила взгляд на склон, по которому скрылись волки. Подниматься лучше всего было там. Даже с двумя здоровыми ногами это казалось непростой задачей, а уж имперцу и вовсе было не осилить этот путь.              «Жаль, у меня нет верёвки. Можно было бы закрепить узел у него под мышками и выволочь наверх при помощи моей лошади. А ещё проще будет запрыгнуть в седло, выехать на тракт и поискать там помощи».              Мэв помнила, что, пока ехала в глушь, ей встречались имперские патрули. Пара крепких рук здесь явно не была бы лишней. Вот только, пока она будет искать помощь, волки могут разодрать юнца.              — Ты же вернёшься? — с опаской спросил юноша.              — Вернусь, — сухо пообещала Мэв. После короткой паузы добавила: — Спасать кого-то — моё любимое занятие. Когда-нибудь оно точно меня прикончит. И, возможно, даже сегодня.              — Тогда будь осторожна, — тут же встревоженно отозвался юноша. — Вернее, будьте, простите. Я…              — Сиди тихо, — перебила его Мэв, кивнув на меч, лежащий рядом с юношей, тот тут же положил ладонь на рукоять. — Я слышала, где-то в округе видели гоблинов.              Карие до черноты глаза юноши распахнулись: в них мелькнул страх.              

***

             Её возвращение юноша встретил с облегчением и почти щенячьей радостью. Мэв осторожно спускалась по склону боком, балансируя с тремя ветками в руках.              Она подошла ближе, опустила свою ношу на землю, присела рядом с юношей и тут же достала кинжал. Локоть болел не меньше, но к этому она уже привыкла и лишь благодарила Мару за то, что правая рука осталась целой.              — Я порежу твой кафтан, — предупредила Мэв. — Мне нужны бинты, чтобы закрепить шину.              Юноша молча кивнул.              Она поддела ткань лезвием, кряхтя, оторвала несколько широких полос и отложила кинжал. Взяв самую короткую из веток, Мэв обмотала её одной из тканевых полос и протянула юноше.              — Зажми это в зубах.              Тот принял деревяшку, всё ещё дрожа, но теперь сделал это молча. Его затравленный взгляд тронул Мэв, вызвав в ней первую слабую тень жалости.              — Будет больно, — произнесла Мэв уже мягче. — Без этого можешь сцепить зубы так крепко, что эмаль треснет.              — Я знаю, — пробормотал юноша.              «А я знаю, что в последний раз, когда пыталась помочь мальчишке, только навредила ему», — подумала она с горечью, вспоминая песок Арены и Казира.              — Ты не маг?              — Нет, — выдохнул юноша. — Но в сумках на седле Бринса были зелья. Ты не видела его? Это конь моего отца, он не мог бросить меня.              — Не видела, — ответила Мэв и тоскливо оглянулась на склон оврага. — Надеюсь, хотя бы моя лошадь нас дождётся. Я взяла её напрокат, так что она точно не проявит той же верности, как конь твоего родителя. А теперь давай попробуем закрепить шину на ноге. Задерживаться здесь нельзя.              — Почему нельзя? — простонал имперец. — Я охотился с дядей и его друзьями. Они будут меня искать. А здесь камни, и нас с трёх сторон не достать.              — Дядя и его друзья — это, конечно, хорошо, но, пока я искала ветки, заметила кое-что, — мрачно произнесла Мэв, кривя губы. — Воздетая на палку сушёная голова, украшенная ожерельем из клыков и перьев. Никогда раньше не видела гоблинских тотемов, но, думаю, это один из них. Так что постарайся не кричать.              Юноша побледнел, кивнул и послушно зажал деревяшку в зубах.              Мэв приладила ветку к его икре, закрепила тканью и с силой вправила кость. Раздался щелчок. Юноша застонал, слёзы навернулись на его глаза, но он не закричал и не дёрнулся. Глядя на его сжатые до побеления кулаки, Мэв осознала, что поспешила посчитать его таким уж слабаком.              — Потерпи, — тихо произнесла она, коснувшись его руки, чтобы приободрить. — Нужно как следует закрепить шину. Нам придётся подняться на этот склон вместе.              

***

             Часть пути юноше всё же пришлось проделать ползком. И Мэв тоже, ведь он не смог опереться на колено: потерял сознание от боли при первой же попытке. Потому она ползла на коленях рядом, поддерживая спутника, шипя и поминая Шора, ведь вес юноши приходился на её раненый локоть. Когда овраг остался позади, они оба рухнули на траву и долго лежали, ловя дыхание и глядя на ясное небо.              С тревогой Мэв посмотрела на солнце. Близился вечер. О приготовлении ужина не могло быть и речи, но она всё ещё могла успеть вернуться в особняк Улькаринов раньше, чем Далемар заметил бы её отсутствие.              Встав на колени, она кряхтя поднялась и протянула руку юноше.              — Идём, нам нужно добраться до моей лошади.              — Приведите её, пожалуйста, — простонал тот. — Я не смогу идти. Просто не смогу.              — Рада бы, — вздохнула Мэв. — Но здесь сильно разит волчьей кровью. Чего доброго, она ещё взбрыкнёт и ускачет, а одной рукой мне её не удержать.              Юноша скривился, закрыл глаза, но, прежде чем Мэв решила, что он вновь лишился сознания, он посмотрел в сторону и взмолился:              — Дайте мне немного отдышаться. А потом я пойду.              — Дыши, — кивнула Мэв и, прикусив губу, вновь посмотрела на солнце.              Нет… Всё же она не успеет в город, даже если будет гнать лошадь во весь опор. А значит, вернувшись домой, Далемар снова не застанет ни её, ни обмундирования. Хорошо хоть, на этот раз она предупредила Навари, что хочет немного проехаться и поохотиться. Сначала каджитка отнеслась к этой затее скептически, но Мэв заверила её, что будет держаться близко к Вейе. И тогда горничная успокоилась, упомянув, что округу рядом с этим поселением хорошо патрулируют.              — Леди, — позвал её юноша. Мэв повернулась к нему. Он всё ещё не выглядел как тот, кто готов продолжить путь. — У меня к вам огромная просьба. — Он указал в сторону начала оврага, из которого они только что выбрались. — В траве у того полукруглого камня лежит мой арбалет. Я уронил его, когда Бринс встал на дыбы. Принесите его, пожалуйста.              Мэв не любила арбалеты, находя их тяжёлыми и медленными, но с прокушенным локтем это оружие было куда практичнее лука, требующего большей силы рук и сноровки. Она кивнула.              Арбалет и правда оказался там, куда указывал юноша, вот только болтов к нему поблизости не было. Вздохнув, Мэв подняла его и тут же охнула: он был ещё тяжелее, чем её даэдрический лук.              Увидев находку в её руках, юноша ухитрился сесть.              — Целый? — крикнул он, и Мэв, тут же бросив арбалет, прижала палец к губам.              Вспомнив о гоблинах, юноша прикрыл ладонью рот.              Подобрав злополучный арбалет и подойдя к юноше, Мэв нахмурилась и уже готовилась прочесть ему отповедь, но тот опередил её:              — Леди, простите, я не подумал. Обещаю, больше этого не повторится. Клянусь.              — А болты где? — тихо спросила она, решив не тратить время на нотацию.              — Остались пристёгнутыми к седлу Бринса, — так же глухо ответил юноша.              — Тогда это бесполезная деревяшка, — вздохнула Мэв, разглядывая явно тяжеловесный арбалет, окованный чёрным металлом. — Придётся бросить его здесь.              — Нет, я сам его понесу.              — Что за глупости?              — Это фамильный арбалет, — опустив голову, пояснил юноша. — Дядя меня с потрохами съест, если я его потеряю. Плечи из эбонита, ствол из чернотопского кедра — дядя скажет, что этот арбалет стоил дороже, чем я.              Эти слова заставили Мэв мрачно хмыкнуть и осознать, что не только меры Имперского города страдали чёрствостью по отношению к близким.              

***

             Окончательный удар ждал Мэв на вершине холма. Лошади там не оказалось. Лишь ободранная кора на дереве, к которому она привязала поводья, и взрыхлённый копытом ком земли. Приглядевшись, Мэв заметила несколько капель крови и следы волчьих лап. Видимо, волки выбрались из оврага, пошли по её следам и устроили эту подлянку. Вряд ли дикие звери могли сделать это осознанно… Хотя Торг уверял, что волки не только невероятно умны, но ещё и мстительны.              «Не зря же Далемар так часто напоминал мне именно этого зверя».              Мэв пригладила волосы и посмотрела на далёкий шпиль Белой Башни. Горизонт за её спиной уже начал рыжеть. Даже если сейчас отправиться на восток, до тракта к темноте пешком не выйти. К тому же она не могла бросить спасённого юношу, а значит, нужно было искать место для привала и надеяться, что волки, погнавшись за её лошадью, не вернутся.              

***

             Прислонившись спиной к поваленному стволу полусгнившего тополя, юноша скептически наблюдал за тем, как Мэв возится с палочкой, наскоро выскобленной деревяшкой и измельчённой сухой травой. Однако, как только он увидел дымок, оживился и даже тихонько захлопал в ладоши.              — Что? — недовольно переспросила Мэв, приняв его жест за издёвку.              — Просто я не ожидал такого от столичной леди, — произнёс он, смутившись.              «Альтмеры редко смущаются. А Далемар так вообще никогда. Я уже и забыла, как это бывает», — подумала Мэв с горечью, склоняясь, чтобы раздуть огонь.              Заметив первые искры, пожирающие сушняк, она аккуратно перенесла пламя в углубление заготовки для костра и бережно подпитала его тонкими щепочками. Вскоре раздался весёлый треск, запахло дымом и горящими смолами.              — Наверное, потому что я не столичная леди, — наконец отозвалась Мэв, подкладывая в разгорающийся костёр влажные ветки с листвой.              Солнце клонилось к закату, но высокий столп дыма всё ещё мог быть виден издалека. Юноша утверждал, что дядя с компанией будут его искать. Да и Далемар, узнав, что она попёрлась в глушь, тоже не будет сидеть сложа руки. Мэв это прекрасно понимала, и оттого на сердце всё больше ощущалась тяжесть.              — Это не опасно? — с тревогой спросил юноша.              Мэв исподлобья взглянула на него. Он кивнул на густой тонкий столб дыма, поднимавшийся всё выше к раскрашенному сумерками небу.              — Ну, гоблины тоже могут это увидеть, — сказал он. — Дядя говорил, что они звери, но не отрицал, что при этом разумные. А Леорус добавил, что у них даже есть свой примитивный язык.              — Та сушёная голова была повёрнута к оврагу лицом, а значит, территория гоблинов за ним, — пояснила Мэв. — Ворожеи и ведьмы тоже вывешивают черепа так, обозначая границы. Старик из Вейе говорил, что гоблины не нападают, если держаться вне их владений.              — Если только не охотятся, — буркнул юноша. — Гоблины — людоеды, знаете?              — В глуши все людоеды, — хмыкнула Мэв. — А порой и вовсе каннибалы. Но ты упоминал дядю и его компанию. Если тебя будут искать — дым самый верный ориентир. К тому же ночевать в лесу без огня — самоубийство.              — А вы раньше ночевали на природе?              — Да, — с улыбкой подтвердила Мэв. — Правда, не одна.              — Ну, вы и сейчас не одна.              Мэв мрачно хмыкнула. Юноша нахмурился. Его густые брови сошлись на переносице, образуя одну сплошную линию. Иенн тоже делала так, когда хотела показать, что сильно обижена.              — Хорошо, прежде я ночевала в глуши в компании других воинов, а не с раненым мальчишкой, который даже не может стоять на ногах, — пояснила она.              — «Других воинов»? — Юноша окинул её удивлённым взглядом.              Мэв кивнула.              — Это было давно, — произнесла она печально. — Но было. А теперь… я уже и не воин, и не столичная леди. Признаться, я какое-то ходячее недоразумение.              — Не согласен. Вы смело вышли одна против стаи волков и победили, — уверенно сказал он.              — Победила? Скорее не дала себя порвать, — возразила Мэв. — И это чистая удача, а не заслуга моих боевых навыков.              Она склонила голову и аккуратно подложила в огонь несколько сухих веточек, чтобы влага от горящих листьев не задушила его паром.              — Сунулась в глушь, не привыкнув к новому луку, — укорила она себя. — Знаешь, мой отчим всегда говорил: в бою выживают не те, кто лучше всех владеет оружием, а те, кто умело пользуется головой. А Торг был умным мужиком… Особенно когда не пил.              Собеседник предпочёл деликатно промолчать. Мэв снова посмотрела на небо.              «Далемар тоже предупреждал, что мне нужно сначала освоить эльфийский лук, а потом уже браться за что-то более смертоносное. Но я… даже не приняла это всерьёз. Думала, что смогу подстрелить барсука даже из простой рогатки, если потребуется. А теперь… Когда он увидит мой локоть… Хотя какая разница? По сравнению с тем, что я натворила, пойдя на поводу у Предвестника обмана, это просто мелочь».              — Я — Клавирус Паланий, кстати, — вдруг представился юноша.              Мэв посмотрела на него. Осторожно потирая колено поверх перелома, он смотрел на неё своими покрасневшими, почти как у данмера, глазами. Юноша мучился от боли.              Она молча поднялась с земли и отряхнула колени здоровой рукой.              — Вы куда? — встревожился Клавирус. — Если это из-за дяди, то поверьте, я ничего не скажу про вас, если вы с ним не в ладах.              — Я не знакома с твоим дядей, — ответила Мэв. — Пока собирала дрова, видела фенхель. Моя знакомая знахарка Фрида использовала его сок, чтобы приглушить боль в суставах. Не уверена, что он поможет при переломе, но даже это лучше, чем ничего.              — А мама всегда лечила наши ссадины кашицей из листьев папоротника и лугового сердечника, — весело отозвался юноша, когда понял, что она не намерена его бросать.              — Я не знаю, как выглядит сердечник, — призналась Мэв. — У нас даже фенхель не растёт. Но однажды подруга купила его у каджитов для праздничного ужина, который мы готовили в длинном доме. А вот папоротник я видела. Могу принести.              — Спасибо, что так заботитесь обо мне. — Клавирус ухитрился кивнуть. — Только не уходите далеко. Можете потеряться или наткнуться на проклятые тотемы. Скоро окончательно стемнеет.              — Да, сумерки здесь короткие, — мрачно признала Мэв, а потом уже веселее добавила: — Но и ночи тёплые. Точно не замёрзнем.              

***

             Когда Клавирус Паланий доел выкопанный ею корень, то долго благодарил Мэв, хотя она отчётливо слышала, как песок скрипит у него на зубах. Но что оставалось делать? Ручья она так и не нашла, а воды было мало — одна её фляга на них двоих. Поэтому Мэв обтёрла фенхель одеждой, как могла.              Измельчив листья папоротника, она уложила получившуюся кашицу на опухоль над переломом.              — Ну как?              — Холодит, — слабо улыбнулся Клавирус. — Мне уже легче.              Мэв даже не нужно было обладать проницательностью Далемара, чтобы понять очевидное: юнец врёт. Она протянула ему флягу. Клавирус охотно взял её, но отпил довольно скромно — похоже, он не страдал тем эгоизмом, которым, если верить молве, грешили родственники влиятельных людей.              — Меня зовут Клавирус, — зачем-то повторил он, вытирая губы.              — Ты уже говорил. — Мэв бросила на него встревоженный взгляд. Не хватало, чтобы он начал бредить. Или хуже того — впал в беспамятство.              — Помню, — успокоил её юноша. — Просто обычно собеседники представляются в ответ, а вы… Ну, просто ушли. Если дело не в моём дяде, то…              — Я — Мэвель.              Представившись, Мэв тут же нахмурилась, сообразив, что в этот раз точно стоило назвать сокращённое имя. И лучше не упоминать фамилию Улькарин. Слухи о том, что она застряла в глуши с незнакомцем, явно не добавят престижа её мужу.              — Вернее, я просто Мэв. И не обращайся ко мне на «вы». Мне двадцать лет, так что рановато записывать меня в матроны.              — Мне тоже двадцать, — радостно откликнулся Клавирус. — Вернее, скоро исполнится. Именины третьего числа Заката Солнца.              — А у меня первого числа Заката Солнца, — хмыкнула Мэв.              Почти сразу она осознала, что так и не сказала дату своего рождения Далемару. Хуже того, она даже не знала, какого числа и под каким созвездием родился её муж.              — Значит, мы оба родились под знаком Атронаха, — воодушевлённо продолжил Клавирус. — Что ж, если верить учёным, мы оба должны быть прирождёнными магами. Но, кажется, это утверждение можно смело опровергнуть.              Он рассмеялся.              Мэв прикусила губу. Прирождённый маг… Что могло точнее описать Далемара? А ведь ему должно исполниться шестьдесят. Юбилей! Вдруг это случится совсем скоро, а она успела подготовить ему в подарок только известие о том, что за ней охотится Вермина.              Качнув головой, Мэв тут же отогнала мысль о том, чем она может порадовать Далемара. Все её попытки угодить мужу неизменно заканчивались катастрофой. Она хотела помириться с его матерью — и попала в тюрьму. Хотела излечить его от зависимости — и оказалась в ловушке Вермины. Она выпотрошила его воспоминания, прекрасно понимая, что он никогда бы не дал на это разрешения. Даже простая попытка приготовить мужу ужин закончилась тем, что сейчас она сидит в глуши, прислушиваясь к каждому шороху. А сам Далемар в это время наверняка мечется в поисках своей негодной жёнушки, тратя на это последние крохи своего здоровья.              Мэв вспомнила, как, вернувшись с Арены, застала Далемара, дожидающимся её в холле особняка. А ведь тогда она думала, что он будет спать. Теперь, поняв его истинные мотивы, она знала, что он искренне переживает за неё. Но от этого становилось только горше.              Она с грустью взглянула на костёр и подкинула сухих веток. Дым во тьме уже был не так заметен, как огонь, а свет был нужен, чтобы отпугнуть хищников.              — Так ты родом не из столицы?              Мэв взглянула на Клавируса. Может быть, фенхель или кашица из папоротника подействовали, а может, он уже привык к боли, но сейчас на его лице вместо страдания читался искренний интерес.              — Теперь я живу здесь, — туманно ответила она.              — Я тоже перебрался недавно. Летом. А так я из Кватча. Вернее, из-под Кватча. У родителей там поместье. — Клавирус замялся, а потом неловко уточнил: — Хотя нет, скорее ферма.              «Ещё одно совпадение», — подумала Мэв, беззвучно хмыкнув.              Клавирус, верно, уловил её реакцию и принял её за насмешку, потому что спешно добавил:              — Но учусь я в Скинграде. Хотя, вернее сказать, учился. Дядюшка Паланий забрал меня в Имперский город и решил, что теперь я буду постигать законы. До этого я занимался стихосложением, пением и игрой на лютне в Коллегии бардов.                     — Ещё один виршеплёт, — тихо произнесла Мэв, искажая лицо от раздражения. Так уж вышло, что все барды ассоциировались у неё с Лестеро.              — «Виршеплёт»? — переспросил Клавирус, уловив этот едва различимый шёпот среди треска костра и ночной песни сверчков и цикад.              — Не обижайся, — смущённо сказала Мэв. — Я ляпнула не подумав. У меня талант сначала говорить, а потом уже думать. К тому же единственный бард, которого я знала достаточно близко, оставил о себе не самое лучшее впечатление. Но это не повод переносить всё на тебя.              Лестеро Циаран вызывал у неё противоречивые чувства. Он был гораздо более открытым, чем большинство альтмеров, которых она знала. Иногда Лестеро остроумно шутил и, как Маринья, общался с ней так, будто не замечал её принадлежности к другой расе. Но его отношение к Далемару и то письмо Риэлии, которое могло всё изменить, если бы достигло адресата, — этого Мэв простить не могла.              — Этот неприятный бард из столицы? — живо поинтересовался Клавирус, даже слегка подавшись вперёд.              Вот только Мэв не хотела болтать о кузене своего мужа. Честь семьи для альтмеров была выше любых внутренних дрязг. Этот урок она тоже успела усвоить.              — Давай лучше помолчим.              — А может, всё же поговорим? — тут же возразил Клавирус. — Боль в ноге такая, что хочется кричать. А если заплачу перед тобой, то начну презирать себя за слабость ещё больше.              — В том, чтобы выражать свои чувства, нет ничего постыдного, — покачала головой Мэв и тут же уверила Клавируса: — Плачь, если станет легче, я не стану думать о тебе плохо. Мы — живые существа, и нам присуща слабость. Негоже тратить последние силы, чтобы скрывать её.              «Вот только Далемар так не сможет, — с тоской подумала она, глядя на костёр. — Даже умирая, он будет "хранить лицо". И особенно передо мной».              Невольно Мэв вспомнила, как непринуждённо он держался перед той же Рианнон. В то время как с ней самой, своей женой, он никогда не был так расслаблен.              «Даже про своё настоящее происхождение он рассказал, лишь когда понял, что это может выйти наружу и без меня. А в остальном Далемар ведь редко говорил со мной о том, что его тревожило. Не жаловался. Не просил помочь в чём-то серьёзном. Только хотел, чтобы я нашла подход к его матери. Чтобы я не ставила себя и его в глупое положение. Не делала хуже, чем есть. И все эти задачи я благополучно провалила».              Огонь перед глазами размылся. Шмыгнув носом, Мэв поняла, что плачет.              — Что тебя тяготит? — тихо спросил Клавирус, верно заметив её состояние.              Мэв посмотрела на его встревоженное лицо, виднеющееся над языками костра. Спустя пару мгновений Мэв посетило озарение:              «Клавирус Паланий… Племянник егермейстера императора. Когда нас отыщут, скрыть, кто я, ведь всё равно не удастся. Так может, вместо того, чтобы стыдливо опускать глаза при упоминании мужа, показать гордость?»              — Ты хотел узнать про барда? Так вот он из столицы, — сказала Мэв, смахнув слёзы и сев ровнее.              Клавирус, видимо, не ожидал, что она так повернёт разговор. Он вскинул густые брови и, перестав потирать колено, тоже устроился удобнее.              — И как его зовут? Это кто-то из известных?              — Не думаю, что из известных, — усмехнулась Мэв, окончательно подавляя в себе горечь и тяжесть. Хотя бы настолько, чтобы собеседник их не замечал. — Хотя он несомненно считает иначе. Вряд ли ты о нём слышал, так что это…              — Нет, — остановил её Клавирус, приподнимая руку. — Мне хочется угадать. Просто я знаю многих. Дядя этого не одобряет, но я тайно хожу на музыкальные сходки. Но лишь слушаю. Выступить я так и не решился. Столичные барды слишком хороши. Думаю, я буду выглядеть на их фоне зарвавшимся провинциалом. К тому же я променял служение музе на благосклонность дяди-сенатора, а у бардов такое равнозначно измене. Узнают, что я отступник, и будут презирать заранее.              Он опустил голову, словно показывая, как тяжела роль, навязанная кем-то другим. Обязанность блюсти чужой престиж, отвергая то, к чему стремится сердце, — Мэв это было до боли знакомо.              Вот только если бы у неё появился шанс повернуть время вспять, вернуться в ту таверну в Рифтене и снова встретить Далемара, она поступила бы иначе. Не наносила бы ран, не отталкивала бы его презрением и неверием.              Тогда им так не хватало осознания сути друг друга. Теперь же многого было уже не исправить. Но она могла попытаться сделать хоть что-то для мужа. Например, спасся наследника влиятельного сенатора, подружившись с ним, она поможет Далемару в достижении его цели.              — Хорошо, угадывай, — согласилась Мэв.              — Давай я буду перечислять, а ты остановишь меня, если угадаю, — оживился Клавирус. — Начнём с живых и нетленных классиков. Вряд ли кто-то из них мог тебя разозлить, но если уж и начинать, то с выдающихся современников. Ангорис?              Имя показалось Мэв знакомым, но она не смогла вспомнить, где его слышала.              — Я даже не знаю, кто это, — призналась она.              — Ну, Ангорису сейчас под девяносто, — успокоил её Клавирус. — Он уже лет двадцать как не пишет. А выступать и вовсе перестал, как надел траур по своим ученикам. Тридцать лет назад их казнил Талмор. Ты слышала «Балладу о тринадцати крюках»?              Мэв поёжилась.              — Балладу не слышала, но историю знаю, — глухо отозвалась она, подумав, что Клавирус вряд ли поймёт злую иронию судьбы, ведь палачом тех несчастных был её муж. — Она жуткая. И я не хочу говорить об этом.              — Согласен, — кивнул он. — Тогда, быть может, тебя разозлил Торнарльд Еловая Лютня? Он грубоват, как и его стихи. Да и творит в своеобразном стиле. Такой утончённой девушке, как ты, точно не понравятся белые стихи с нецензурщиной и фантазиями о том, что все драконы на его родине обратились в дев и разом влюбились в поэта.              — Я бы на это посмотрела, — засмеялась Мэв. — Но это не он.              — Может, Вальдар Пепельный? Нет? Орами Голубка? Тоже мимо, она ведь женщина. Тогда Мирцелий Пендрагон? Лестеро Циаран?              Мэв изумлённо вскинула брови.              — Что? — тут же заметил перемену Клавирус. — Кто-то из них? Мирцелий? Если он, то я понимаю твоё недовольство. Он нагло подражает ныне покойному Ралсу Садри, но того не признаёт.              — А Лестеро Циаран подражает Ангорису, — парировала Мэв. Она наконец вспомнила те слова Далемара, сказанные за семейным застольем, когда он обвинял кузена в плагиате.              — Ну, Лестеро Циаран был последним учеником Ангориса, — неожиданно ринулся на защиту «опального кузена» Клавирус. — И схожесть эта заметна только в раннем периоде. Уже начиная с «Тринадцати крюков», в Красном периоде, у Лестеро появился собственный, уникальный стиль.              — У него ещё и периоды есть? — с лёгким раздражением спросила Мэв.              — Конечно! Ранний — с 160 по 165 год, Гиацинтовый — с 166 по 173. Затем был двухлетний перерыв, после которого начался Красный период — с 175 по 185. Штормовой — с 186 по 196. После этого он больше не публиковался. Очень жаль. Я писал доклад по его Гиацинтовому периоду. Многие считают его слащавым и предпочитают надломленную ярость Красного и смелость Штормового, но меня впечатлила его любовная поэзия. После того, как прочёл «Послание к М», то сразу понял, на кого хочу равняться.              — Лестеро правда так известен, что по нему доклады пишут? — с недоверием спросила Мэв.              — Так и есть! — воскликнул Клавирус, позабыв о боли. — Как только прибыл в Имперский город, хотел нанести визит Лестеро Циарану, но мне сказали, что он не принимает посетителей.              — Встретив его, ты бы разочаровался, — усмехнулась Мэв. — Поверь мне.              — Значит, Лестеро Циаран? — осознал Клавирус, подаваясь вперёд, будто забыв о переломе. Мэв кивнула, не желая отрицать очевидного. — Выходит, ты знакома с ним лично?              — Он даже посвятил мне стихи, — сухо усмехнулась она.              — «Стихи»? Но ведь он уже лет семь как не пишет!              — И не думаю, что публика много потеряла. Однажды при мне он высмеял в стихах собственную сестру, — скривилась Мэв. — И то, что он был пьян, этому не оправдание.              — Да, это неприятно, — кивнул Клавирус, но тут же отмахнулся от неудобных откровений о кумире. — А ты можешь продекламировать те стихи, что он написал для тебя?              — Не могу. Я их ему вернула, не читая, — небрежно отозвалась Мэв.              — Отвергла первые стихи Алого поэта после семи лет затишья?              — Да, — пожала плечами она. — Наверняка в них была лишь новая скрытая издёвка.              — «Новая»? Он писал тебе стихи и раньше? — тут же ухватился Клавирус. — Вы с ним так хорошо знакомы?              — Я подруга его сестры, — сказала Мэв. Сознаться, что она ещё и жена его кузена, она так и не смогла. Восторженный поклонник творчества Лестеро просто не мог не знать, кто такой… Свежеватель и какую роль он сыграл с теми, чью гибель описали в «Тринадцати крюках». — И хватит уже про Лестеро Циарана и его стихи.              — Но…              — Я всё сказала.              — Хорошо, — разочарованно выдохнул Клавирус.              Их небольшой привал погрузился в безмолвие. Длилось оно долго. Где-то вдали заскулил шакал, Мэв положила руку на кинжал, чтобы немного себя успокоить. Потом, когда это удалось, подкинула дров в костёр.              — Что-то твой дядя не спешит искать тебя, — заметила она.              Вокруг уже опустилась глухая ночь, и было понятно, что за ними уже никто не придёт.              — У дяди ещё пять племянниц мне на замену, — усмехнулся Клавирус, а затем шутливо добавил, кладя руку на древко арбалета, приваленного рядом: — Но за этим он точно явится.              «Да, верно, у них и правда не самые тёплые отношения», — в очередной раз убедилась Мэв.              — Твой дядя бездетен?              — Нет, у него есть дочь, — тяжело выдохнул Клавирус. — Но она связалась с Гильдией воров, а дядя, как член Совета, не мог допустить такого позора. Он отрёкся от неё. Потом вызвал в столицу моего старшего брата как нового наследника, но тот его разочаровал. Однажды брат без объяснений бросил законы и устроился помощником капитана на торговое судно. Теперь вот моя очередь попытаться стать преемником дяди. Хотя, думаю, и я не оправдаю его надежд. Дядя считает меня бездарем и вечно поучает.              Мэв хмыкнула, не поднимая головы. Но углубляться в опасную тему и злословить на сенатора не желала.              — Как твоя нога?              — Если честно, болит так, что выть охота. А как твой локоть?              — Тоже ноет. Но прокушенный локоть — это не сломанная кость. Да и к боли я привыкла, — с грустью ответила Мэв, оглядываясь.              Тьма обступила их со всех сторон. Мэв знала, что дров хватит до утра, но…              «Спать мне нельзя», — напомнила себе Мэв.              Зелье, прогонявшее сны, осталось в особняке. Без него же она могла вновь попасть в ловушку порождений Вермины. Мэв зябко поёжилась.              — Клавирус, ты хочешь спать? — спросила она. — Если да, то отдохни, а я побуду на карауле. Всё равно не сомкну глаз этой ночью.              — Вряд ли я засну, — вздохнул он. — Едва пытаюсь расслабиться, как боль становится нестерпимой. Так что могу взять первый караул на себя, а ты подремли.              — Не могу, — отозвалась Мэв. В её голосе резко зазвенела сталь.              Клавирус её разобрал и тут же поник.              — Я понимаю, что ты мне не доверяешь. Считаешь слабаком. Но, поверь, я разбужу тебя, если увижу или услышу что-то подозрительное, — тихо заверил он.              — Дело вовсе не в том, что я тебе не доверяю, — сказала Мэв, снова устремив взгляд на языки пламени. Их пляска завораживала, напоминая об опасности, от которой её отделяла лишь тонкая, как шёлк, пелена реальности. — Просто мне нельзя спать.              — Почему?              — Я вижу кошмары, — призналась она. — А зелье, которое их прогоняет, осталось на прикроватной тумбе в моей спальне. Я не планировала ночевать здесь, так что…              — Почему тебя мучают кошмары? — в голосе Клавируса прозвучал интерес, смешанный с ноткой сочувствия.              — Война, — соврала Мэв.              Говорить о Вермине Мэв не хотела. Единственное, чему её научила та книга, что заманила в мир снов, — это тому, что сноходцы всегда были гонимы. Вечные жертвы, которых преследовали охотники: одни — из страха, другие — ради могущества, которое давало способность красть чужие воспоминания и тайны.              — Если спрошу, ты ведь не расскажешь. — Это было утверждение, и Мэв не стала отвечать.              — Я бы лучше про что-нибудь послушала, — медленно произнесла она, не отрывая взгляда от огня. — Если не трудно, расскажи про вашу ферму под Кватчем или о том, как ты учился в Скинграде.              — Это я могу, — бодро откликнулся Клавирус. — Родители ведь и отправили меня в Коллегию бардов, потому что меня было не заткнуть. Так что готовься — сейчас ты узнаешь куда больше, чем хотела.              Мэв услышала, как он потирает ладони и чистит горло. Закончив откашливаться, он заговорил.              Клавирус оказался отличным рассказчиком, и Мэв узнала о его семье почти всё. Об отце — ветеране Великой Войны, его наградах и героических подвигах. О матери, управлявшей небольшой, но прославленной винодельней. О старшем брате, с которым Клавирус некогда был близок, но который теперь редко писал домой. О пяти его сёстрах и их увлечениях. О друзьях и девушке из Скинграда, которую он когда-то любил. О том, как её измена с женатым мужчиной разбила ему сердце.              Пока Клавирус говорил, он пару раз просил флягу, чтобы смочить горло, но не умолкал. Наконец на рассказе о его буднях в столичной Коллегии законов Мэв перестала следить за сутью. Её внимание переключилось на звучание его голоса. Приятного и, как бы сказал Далемар, хорошо поставленного.              Подняв лицо к небу, Мэв долго смотрела на звёзды, думая о том, где сейчас её муж. Хорошо, если всё-таки спит, отложив поиски на утро. Вот только чутьё подсказывало, что это совсем не так.              «Я люблю тебя…» — так Далемар сказал, когда она впервые приняла его после тяжёлых откровений про инцест матери и её брата. А теперь, увидев будни Далемара в Солитьюде, как он оберегал Рианнон, спасал котёнка для безвестной девочки, как рисковал, чтобы спасти её и Иенн… Теперь Мэв точно знала: никакой он не выродок.              «Мы могли бы быть счастливы, но я потеряю его, — сказала она себе в который раз. — Прав был Лариникано — мы с ним слишком разные… И даже взаимная любовь не в силах это изменить».              — Ты правда веришь, что он любит тебя?              Неожиданный вопрос заставил Мэв потрясённо посмотреть на Клавируса. Он по-прежнему сидел по ту сторону костра у поваленного тополя и потирал колено, глядя на неё в ответ.              — Что ты только что сказал?              — Я спросил: ты правда веришь, что Свежеватель любит тебя?              — Откуда… Как ты узнал?              Клавирус невесело улыбнулся.              — Просто понял. Ты знакома с Лестеро Циараном, бываешь у него дома. Он посвятил тебе стихи, чтобы уязвить. Но зачем ему так стараться задеть подругу своей сестры? Это странно. Но всё становится на свои места, если допустить, что ты жена палача, убившего его друзей-бардов.              Мэв застыла. А Клавирус качнул головой и сел ближе к огню, продолжая смотреть ей прямо в глаза.              — Ты презираешь Лестеро. Считаешь его пустомелей, который не оценил самоотверженного поступка Далемара, спасшего ему жизнь. А ведь среди тех, кто закончил свою жизнь на тринадцати крюках, был и его возлюбленный. Тот, во славу которого Лестеро писал все свои стихи Гиацинтового периода. Мирабальт. Мало кто помнит, но его звали именно так. Лестеро часто видит его в кошмарах. Он винит себя за то, что выжил. Ты ведь не знаешь, но перед тем, как столкнуть того несчастного юношу со стены, Свежеватель взглянул своему кузену в глаза и подмигнул.              Мэв не ответила. Клавирус подложил в огонь одну из сухих палочек, в небо поднялся сноп искр.              — Лестеро скрывал свою связь с Мирабальтом. Он не хотел расстраивать семью, которая ждала от него брака с порядочной альтмеркой и рождения наследников. Но скрыть тайну от кузена Лестеро не смог. Свежеватель знал, кого убивает, и злорадствовал, потому что наконец-то смог отобрать у брата то, чему так завидовал, — любовь. Именно тогда Свежеватель приобрёл в лице брата смертельного врага, а не когда ломал его руки молотком. И они оба это знают.              Внутри Мэв всё похолодело, горло перехватило спазмом. Она потрясённо огляделась: ночь, лес, костёр, звёзды, пряный запах листвы, перебиваемый дымом, далёкое уханье совы и близкий стрекот сверчков. Всё такое реальное… И всё же.              — Заснула! Проклятье, я всё же заснула!              — О, Мэвель! В этот раз ты догадалась сразу. Но неужели так трудно было немного подыграть нам и не показать этого?              Голос по ту сторону костра изменился. Тёмные и буйные кудри Клавируса распрямились, побелели, стали реже. Его лицо посерело, заострилось. На этот раз Предвестник обмана даже не пыталась прятать свою истинную суть за личиной Брит. Она явила себя во всей жути. Чёрные, гротескно крупные руки с изогнутыми когтями легли на острые колени, прикрытые рваным балахоном.              — От нас не убежать, Мэвель, — торжественно произнесла даэдра. — Думала, тебя спасёт зелье? Смешно. Твой отец тоже пытался спастись им, но тщетно. Куда чаще, чем ты думаешь, он откупался от нас, кормя чужими душами Тёмную госпожу. При этом твой отец успокаивал себя мыслью, что бандитам самое место на дне Трясины. По иронии, он сам закончил там же. Ведь душа того, кто служит даэдра, неизбежно отправляется в обитель покровителя.              Мэв попыталась встать, но ноги будто приросли к лесной подстилке. Она рухнула обратно.              — Он кочевал из банды в банду, пока однажды не встретил твою мать. И её тоже он едва не принёс в жертву, — продолжала даэдра. — Испугавшись собственной слабости, он трусливо сбежал, бросив её с ребёнком-полукровкой на руках. Думал, что это поможет. Но всё дело в крови.              Предвестник обмана облизнулась.              — Кровь… Она в тебе, Мэвель. Пока это так, мы найдём тебя, как далеко бы ты ни сбежала. И даже смерть не будет для тебя концом. Ты не сможешь уйти от нас в Этериус. Ведь ты воспользовалась даром, и теперь на дне твоего колодца тебя ждёт лишь Трясина.              Костёр затрещал. Новый сноп искр поднялся над головой. Предвестник обмана подбросила в огонь новую ветку.              — Но ты можешь избежать вечных мук. Цена всё та же: твой вероломный муж взамен на свободу.              — Почему именно он? — воскликнула Мэв, отчаянно дёргая руками и ощущая, что даже они утратили силу. — Что в Далемаре такого особенного для вас?              — Для нас? — издевательски медленно переспросила Предвестник обмана. — Ничего. Если Свежеватель и важен кому-то, то только тебе. Но в этом и вся суть драгоценной жертвы — её трудно принести. А когда это наконец свершится, то изменится всё. И ты сама станешь иной.              Даэдра оскалилась. Рот её оказался необычайно широким, гротескным, как крышка монструозной шкатулки, полной острых, как иглы, зубов.               — Например, мальчишка, что сейчас сидит перед тобой в Нирне. Если тебя прижать, ты пожертвуешь им без раздумий. И не надо сотрясать воздух, будто ты это сделаешь. Поверь, у Тёмной госпожи есть то, что заставит тебя пасть на колени в любой момент. Но мы не хотим сломать тебя. Мы хотим, чтобы ты почувствовала всё могущество дара своей крови. Научилась наслаждаться им. Вот для чего тебе нужно принести жертву и обрести свободу.              — Ты говоришь о свободе, — произнесла Мэв, — но тут же утверждаешь, что я уже погрязла в Трясине и выхода оттуда нет.              — Мы говорим тебе не о свободе от власти Тёмной госпожи — это невозможно, — поучительно протянула Предвестник обмана. — Мы говорим о свободе от твоих собственных предрассудков и слабостей. Да, теперь ты обречена на вечность в Трясине — это факт. Но царство Тёмной госпожи — это не только бесконечные кошмары и гниение.              Крючковатый палец даэдра указал на Мэв.              — Избранные, прошедшие инициацию и доказавшие свою верность Госпоже, не знают мук в её царстве. Для них сон становится вечным блаженством, миром, где всё обстоит так, как они желают. Твой Свежеватель может быть с тобой вечно, избавленный от своих пороков и страхов. Он станет тем, о ком ты на самом деле мечтаешь.              — Но это будет не он, а подделка, — возразила Мэв. — Весь ваш идеальный мир — лишь пустая иллюзия.              — Даже если так, — Предвестник обмана развела руки, — ты не будешь этого осознавать и будешь счастлива! В этом новом мире твоя сестра не попадёт в руки садиста Рулиндила. Она станет женой короля Ульфрика и родит ему здоровых счастливых детей. В этом мире ты не окажешься в том амбаре ночью. Не увидишь, как тот, кого ты считала отцом, идёт на тебя с животной похотью на лице и стоячим членом, торчащим из мотни. Забыв об этом, ты сможешь смотреть на своего обнажённого мужа без содрогания. Торга просто не будет в этом новом мире. Он не вернётся с последнего похода. Так будет лучше для всех.              Мэв промолчала, напрягла руки, но что-то невидимое лишь крепче стянуло их при первой же попытке.              — Ты увидишь своего настоящего отца, — продолжила даэдра, полностью игнорируя отчаянные попытки Мэв сбросить наваждение. — Твоя мать будет с ним. Она не превратится в затравленную тень себя прежней и будет счастлива. И никто не упрекнёт ни её, ни тебя за связь с мерами. В идеальном мире не будет места распрям и ненависти. Не станет ни Талмора, ни Братьев Бури. Ты сможешь жить вечно, идти куда хочешь, плыть куда вздумается, не замечая границ. Сможешь испытать все радости, познать всё, что пожелаешь. Быть целомудренной императрицей или блудницей, проходящей за ночь через сотни рук. Ты можешь быть всем и сразу. Только пожелай. И принеси жертву добровольно.              — Нет.              — Почему ты упрямишься? — с искренней растерянностью спросила даэдра, смотря на Мэв как на маленькую неразумную девочку. — Твой Свежеватель всё равно скоро умрёт, и это случится куда быстрее, чем ты думаешь. А после смерти его, как и всякого палача, ждёт бескрайнее огненное море Обливиона в межмирье. Души, попавшие туда, сгорают дотла. Но если ты будешь верно служить Тёмной госпоже, если отдашь его Трясине, она сохранит его дух. И когда ты погрузишься в блаженные грёзы избранных, то встретишь в них его настоящего. Прекрасный новый мир станет приютом для вас обоих.              — Ты лжёшь, даэдра, — отозвалась Мэв. — Глупо ждать хотя бы крупицу правды от той, кто зовётся Предвестником обмана. Страх и ложь — вот и всё, что у вас есть. Но я больше не боюсь ни тебя, ни твоей Госпожи! У вас нет власти ни надо мной, ни над ним.              — Ты влюблена, а это слепит ярче света ока Магнуса. — Вместо того, чтобы опровергнуть её слова, Предвестник обмана проявила к ней столь явную жалость, что Мэв почувствовала, как начинает бурлить кровь. — Ты ведь знаешь, что Свежеватель, муж, которого ты так любишь, тебя не ценит.              — Ложь!              — Ты чувствуешь, что он тебя презирает, — протянула даэдра, смакуя каждое слово, словно нежный кусочек мяса, так и тающий во рту. — И себя самого он тоже презирает за то, что вынужден доживать свой век с такой ветренной глупышкой. Все косятся на него, смеются. Даже для Свежевателя это невыносимо. Хочешь узнать правду? Он не ищет тебя сейчас. Узнав, что твоя лошадь вернулась в конюшню в крови и без седока, он испытал облегчение. Ведь ты бесполезна для него. Будешь и это отрицаешь?              — Буду.              — Глупая, глупая Мэв. — Вспомнив старые трюки, даэдра произнесла это голосом Брит, не меняя при этом личину. — О, претёмные кошмары, он ведь никогда бы и не вспомнил о тебе, не роди ты ему ребёнка! Ты привязала его своей утробой насильно. Не оставила выбора, ведь он так не хотел быть таким отцом, каким был для него Лариникано. Когда он вёз тебя в этот город, как няньку для дочери, ты соблазнила его. А потом ты дула губы в Бруме, пока он не отвёл тебя в храм. А потом разочаровала его в себе так, как только может разочаровать та, ради блага которой он отказался от мечты о возвышении. Ты не пригодна для его новой цели. И именно поэтому тебе уже давно приготовили замену. Ты же чувствуешь это. Женщина не может не чувствовать, когда мужчина отдаляется от неё. Всё ещё не веришь нам? Ну так сделай то, что тебе так нравится: узри всё своими глазами.              — Нет! — крикнула Мэв, но Предвестник обмана, протянув свою невероятно длинную руку, коснулась её лба.              В тот же миг костёр вспыхнул лиловым пламенем. Его языки завизжали, будто тысячи истязаемых душ, сливаясь в невыносимый хор боли. Жуткий, липкий холод пронизал её до самых костей. А затем всё исчезло. Она провалилась в пустоту.