Словно в страшной русской сказке

      Утро было серым. Еще с ночи небо заволокло тучами, и начал накрапывать мелкий дождик, грозящийся перерасти в настоящий ливень. В открытые окна задувал влажный свежий ветерок, немного колыша занавески. Людей на улице было мало, изредка проезжали машины. Андрей совершенно без аппетита размешивал рисовую молочную кашу в тарелке, глядя в никуда. Чай стоял нетронутый, даже стопка аппетитных блинов не уменьшилась ни на один. - Не нравится каша? – обыденно спросил Давид. – Хочешь что-то другое? - Нет, - глухо ответил Андрей. – Просто нет аппетита. - И все же тебе надо поесть, - настойчиво, но мягко сказал мужчина. - На поминках поем, - огрызнулся Васильев и бросил сердитый взгляд на Давида. - Андрей, - со вздохом сказал мужчина и отложил ложку. – Я понимаю, что ты злишься, но… - Да что ты понимаешь?! – закричал парень. – Что ты понимаешь?! Строишь только из себя хера лысого с горы! Умный такой, блять! Интеллигенция! Что ты доебался до меня с этой кашей? Надо? Сам ешь!       Андрей схватил тарелку со стола и со всей силы швырнул её в стену. Та, звеня, разбилась, оставляя на невероятно дорогущих обоях потеки каши с осколками. Однако Давида это нисколько не смутило, он спокойно хлопнул в ладони, и тут же на месте беспорядка появились черно-белые люди во фраках и принялись убирать беспорядок. В порыве гнева Васильев даже внимания не обратил на них, только крепко сжимал кулаки и яростно глядел на мужчину. - Драться с тобой, все равно, что избивать младенца, Андрей, - Давид безучастно отпил из своей чашки кофе. – Драться честно – не в моих правилах, а ты еще слишком юн, чтобы быть со мной на равных. - Тогда что мне делать? – задушено от слез спросил он. – Что мне делать? Скажи! Разве ты не знал, что все так закончится? А?! Разве ты не мог это узнать?! Какой смысл в твоей Силе, если она ничего не может?! - Я не всеведущ, Андрей, - виновато ответил мужчина. – И не всемогущ. Будущее размыто и не определено. Если бы знал…       Парень поднял голову и посмотрел на Давида. Он выглядел растерянным, будто у него самого выбили землю из-под ног. И от такого вида мужчины на Андрея накатило понимание, что Давид тоже был человеком; он не был всесильным, не мог учесть всех обстоятельств, не мог всего знать. И от этого стало так горько, потому что реальность давила со всех сторон своей неизбежностью, и не было от этого спасения.       Андрей упал на колени и, наконец-то, зарыдал, - громко, отчаянно, по-детски. Давид тут же оказался рядом и обнял его, качая как ребенка. Васильев отчаянно цеплялся за крепкие мужские руки, сжимал их почти что до синяков, стараясь найти хоть какую-то точку опоры. Давид целовал его в макушку, но в этот раз просто так, без магии, только утешая. -Тш-ш-ш, все проходит, - он крепче прижал парня к себе. – И это пройдет. - Я не могу-у-у… Не могу-у-у… За что-о-о…, - выл он раненным зверем. – Почему-у-у… - Тш-ш-ш, квэла упфлэба, Андрей. Все хорошо будет, - Давид крепко прижал его к себе, разделяя чужое горе и боль.       Парень рыдал еще несколько минут, - громко, надрывно, протяжно. Ему казалось, что внутри вместо органов образовалась зияющая пустота, которая поглотит и его тоже, схлопнется, будто он и не существовал никогда. От таких мыслей его охватил невыразимый ужас. Стало тяжело дышать, в глазах потемнело. Словно через толщу воды он услышал голос Давида: - Ужас – это всего лишь часть…       Часть чего – Андрей не услышал. Резко провалился в спасительную темноту…       …и так же резко из нее вынырнул, все еще чувствуя крепкие мужские руки, обнимающие его. Только теперь они были в спальне на кровати, завешенной балдахином, от чего нельзя было понять сколько сейчас времени. Андрей пошевелился, ощущая, как сильно у него пересохло в горле. - Принесите воды, - хрипло сказал Давид, поворачиваясь на спину и потирая глаза одной рукой, потому что на второй удобно устроился Андрей.       Через мгновение полотно балдахина чуть отодвинулось в сторону, и рука в белой перчатке протянула стакан. Андрей, приподнявшись, перегнулся через мужчину и забрал стакан, тут же жадно к нему припадая. - Сколько времени? – спросил Васильев, вернув стакан в ожидающую руку. - Половина шестого вечера, - ответил Давид, открывая глаза. – Тебя, наверное, потеряли. - Наверное, - вдохнул Андрей и вновь улегся на чужое плечо. – Я не представляю, что вообще дальше… - Мне как с тобой? Как с ребенком или по-взрослому? – просто спросил Давид, глядя в потолок, задрапированный темной тканью. - Давид, блин, - парень пальцем тыкнул его в ребра, еле улыбаясь, но мужчина даже не пошевелился. – Нормально со мной. По-человечески. - Хорошо. Дальше будут отпевание, похороны и поминки. Все будут скорбеть и жалеть тебя, хотя большая часть всех, кто там будет, придут исключительно пожрать и выпить, - Давид брезгливо скривился. – Чужое горе никого не трогает, пока не почувствуешь его на себе. - А ты его чувствуешь? Горе? – шепотом спросил Андрей. - Чувствую, - Давид поднялся на локте и навис над парнем, заглядывая ему в глаза. – Чувствую, конечно, - он прогладил его по щеке, прошелся большим пальцем под глазом. – Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими. - А оно когда-нибудь заканчивается? – Андрей, практически не моргая, смотрел в темные глаза мужчины, ощущая, что его начинает вести от такой близости. - Заканчивается, - едва различимо кивнул он и увел ладонь под челюсть, пальцами поглаживая за ухом. – Блаженны плачущие, ибо утешатся они. - Что ты цитируешь? – Васильев поерзал, неосознанно пододвигаясь ближе к мужчине. - Библию, вестимо, - Давид улыбнулся, сверкнув зубами. – На удивление она подходит ко многим случаям. - Я даже в глаза не видел Библию, - признался Андрей. – Знаю только, что «религия – это опиум для народа». Вроде так. - Довольно пространно, но ёмко, - мужчина провел ладонью по плечу парня и убрал руку. – С другой же стороны, человек без веры, - все равно, что блуждающий во тьме. «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». - Ты Библию наизусть знаешь? – спросил Васильев, совершенно бездумно кладя руку на крепкое плечо и ведя ею вниз до запястья. - Только все самое интересное, - Давид улыбнулся, а потом совершенно серьезно спросил. – Андрей, что ты делаешь? - В смысле? – парень замер, внимательно глядя на него. – Что я делаю? - Вот это, - мужчина поймал его за руку, которая будто сама по себе гладила его шею и плечо.       Андрей резко сел на постели, смущаясь и отворачивая лицо. Почувствовал себя полным дураком. Потом резко накатила злость и на себя, и на Давида тоже. Спрятав пылающее в коленях, сказал: - Сам тоже самое делаешь. - В отличие от тебя я делаю это сознательно, - мужчина присел. - И насколько сознательно ты полез ко мне на даче? – тут же нашелся Андрей. - Мне извиниться или оправдаться? – спокойно уточнил мужчина. – Мне казалось, я объяснил, зачем я это сделал. - А сказать правду – не вариант? – парень все же посмотрел в сторону Давида. - Я тебе иногда поражаюсь, Андрей, - ответил мужчина с улыбкой. – Вот, вроде, иногда такие вещи сложные понимаешь, а очевидного не понимаешь. - Что я не понимаю? – терпеливо спросил Васильев, все равно не догоняя, о чем говорит мужчина. - Нравишься ты мне, - совершенно серьезно без капли насмешки сказал он, и Андрей задеревенел. - То есть, как… Нравлюсь? – шепотом, боясь, что голос вновь подведет, поинтересовался парень. - Ха-а, - выдохнул Давид. – Как человек нравишься. Есть в тебе что-то…       Мужчина приблизился к Андрею и, положив ладонь ему на затылок, притянул к себе, заглядывая в глаза. Парень замер, даже как-то одеревенел, не привыкший к такой близости другого человека, тем более мужчины. Он тоже внимательно посмотрел в почти что черные глаза напротив и заметил, что зрачок из круглого стал вытянутым как у кошки. - Мне это кажется или у тебя зрачки форму изменили? – шепотом спросил Васильев. - Не кажется, - Давид моргнул, и его глаза в миг стали змеиными – желтыми, светящимися и вертикальным зрачком. – Нравится? - Ага, - словно загипнотизированный ответил Андрей. – Красиво.       Давид подался еще ближе, совсем сокращая расстояние между их лицами, и легко поцеловал Андрея в самый уголок губ. Потом клюнул в щеку, под глазом и, наконец, влажно прижался губами ко лбу. Было в этом что-то невыразимо сокровенное, что-то, что не требует слов. - И зачем? – спросил Васильев. - За тем, что я не хочу, чтобы ты воспринимал меня, как всех остальных взрослых в своем окружении, - он сжал Андрееву ладонь своей. – Ведь, в итоге, ты пришел именно ко мне. - Да, потому что ты не такой, как остальные. Как Ирина или Ильдар Юнусович или Суворовы, - тут же согласно закивал Андрей. – Ты мне не врешь. И не обещаешь, что все будет хорошо. - Почему для тебя это так важно? – Давид раздвинул тяжелую ткань балдахина, пуская на кровать солнечные лучи. – Чтобы тебя не жалели? Ты ведь еще ребенок. - Зачем жалеть? – вскинулся Васильев. – Я разве на убогого похож? - Нет, конечно, - мягко ответил мужчина, вставая с кровати и надевая домашнюю одежду. – Просто иногда ведь хочется, чтобы рядом был кто-то, кто может сказать, что делать, чтобы мог поддержать, что-то посоветовать. - Когда погиб отец, я маленьким был, так что я плохо помню его. Да и в командировках постоянно. Мама тогда молодой была, ей было-то, лет где-то двадцать или двадцать два. У нас из родственников только бабушка по отцу была в какой-то деревне, и то она отказалась приехать и помогать со мной. Мол, сами родили, сами и воспитывайте. Мама рассказывала, что она по сыну, ну, по отцу моему, даже не плакала, когда он погиб. Ну и вот как-то так и получилось, - Андрей тоже поднялся и оделся, замечая, что Давид слушает его очень внимательно. – Мама меня в садик рано отдала, сама на работу вышла. Пока отец живой был, деньги были, потом, после его смерти, нет. Я с самого детства помню, как она по ночам рыдала. А потом, когда я старше стал, она прямо мне сказала, что ей от меня нужны только хорошие оценки и помощь с Юлькой. Если я у нее что-нибудь и спрашивал, то она меня к учителям отправляла. Ну и вот в итоге я «пришился», а она как будто опомнилась, что у нее сын есть, - Васильев горько усмехнулся. – Рыдала, ругалась, истерики закатывала. А мне, понимаешь, все это уже не надо было. Оценки нормальные, в музыкалку хожу. Что еще ты от меня хочешь? А вот Юле вообще в тот период плохо было от всего этого. А когда она с нервным срывом в больницу попала, то даже легче стало. Юлька с Ириной Сергеевной быстро общий язык нашли. - Не против, если мы переместимся столовую? – негромко спросил Давид. - Конечно же нет, господин Гилаури, прошу, только после вас, - с наигранным патетизмом сказал парень, а потом засмеялся. - Меня даже не удивляет, что современное поколение далеко от хороших манер, - с приподнятой бровью сказал мужчина. – Если простая вежливость вызывает смех. - Давид, - мужчина остановился и внимательно посмотрел на Андрея, чуть кивая головой в знак вопроса. – И что теперь с тем, что я тебе... Ну… - Ничего, - мужчина улыбнулся. – Как сам решишь, - увидев замешательство парня, он быстро сказал. – Андрей, правда, с этим ничего не надо делать. Я тебя не обязываю. Васильев подошел к мужчине и несмело взял за руку, сжимая вспотевшими пальцами. - Спасибо, - тихо сказал Андрей, чувствуя безграничную благодарность.       В столовой уже было сервировано на две персоны. По середине стола стоял накрытый крышкой поднос с каким-то, ну, уже очень ароматным мясом. Возле стола стояли двое черно-белых людей в старомодных смокингах, ожидая указаний. - Что желаете к мясу, господин? – спросил черно-белый мужчина, которого Андрей достаточно часто. - Воды. Мне еще за руль, - махнул Давид. - А вам, господин Васильев? - Э-э, тоже воды. Нет! Сок. - Какой именно? – уточнил черно-белый мужчина. - Давид, - зачем-то зашептал Андрей, прикрывая рот ладошкой. – Я могу любой попросить? - Да, если это не какая-нибудь экзотика типа гуавы или маракуи… - Марахуя? – округлил глаза парень, перебивая. - Ха-ха-ха, - засмеялся Давид. – Маракуя. Через «К». - А-а-а, - понятливо протянул Васильев. – Тогда гранатовый. - Как угодно.       Черно-белые мужчины поклонились и сразу же исчезли. - Ты, вроде, остановился на том, что Ирина Сергеевна и Юля нашли общий язык, - напомнил мужчина, начиная нарезать запеченный кусок мяса и сразу же раскладывая его по тарелкам. - А, да. Ну и что… Да ничего, на самом деле. Сначала нормально было. Ирина, конечно, докапывалась до меня с «отшивом», Ильдар Юнусович тоже наседал. С Маратом там… тоже. Меня на опознание несколько раз таскали. А парни эти убитые на Марата как раз были похожи. Не знаю, что там думал Ильдар, но вот да. И потом с Универсамом как-то так получилось. «Отшился», - Андрей начал говорить коротко, чтобы успевать жевать. – Тебя встретил. - Ты еще с Ириной Сергеевной не виделся? – Давид ел аккуратно, всей своей натурой показывая воспитание. - Неа, - мотнул головой парень. – Я, как понял. Мы, когда с дачи вернулись, она позвонила и рассказала про маму, - тень пробежала по его лицу. – Попросила, чтобы мы с Юлькой еще на ночь остались. А я разговор их услышал, ну, Кирилла Михайловича и Диляры. И к тебе. - Думаю, тебя уже обыскались, - задумчиво сказал мужчина. - И что теперь делать? – немного потерянно спросил Андрей. - Я тебя отвезу к Суворовым. Скажем, что случайно наткнулся где-нибудь возле парка недалеко от института, чтобы вопросов меньше было, и вот решил вернуть в целости и сохранности, - Давид говорил так легко, просто и понятно, что Васильеву даже дышать становилось легче. - А про то, где я ночью шлялся, что сказать? - Например, ты же мог, например, вернуться в свою старую квартиру? - Мог, наверное, - согласно кивнул Андрей. - Возвращаться домой в такой ситуации абсолютно нормально. Это не вызовет подозрений, - взгляд мужчины на мгновение стал хищным и азартным. – Ты – ребенок, который потерял мать. Это даже логично, что ты после скорбной новости побежал именно домой. - Чтобы я без тебя делал, Давид? – с огромным облегчением спросил Васильев. - Не знаю, все равно что-нибудь да придумал бы. Но всегда пожалуйста, - мужчина улыбнулся, и Андрею показалось, что у него все зубы в крови. Парень пару раз моргнул и наваждение пропало. - Ваш сок, - черно-белый мужчина возник из ниоткуда, пугая парня. - Господи, блять! – он схватился рукой за сердце. – Напугал!       Давид бессовестно засмеялся.       Потом ели и говорили о насущном: о похоронах, как проводить, как организовать, как отпевать. Мужчина с высоты прожитых лет и опыта рассказывал все это Андрею, уверяя в необходимости подобного. От чего-то очень сильно зацепился за отпевание, хоть сам и сказал, что самоубийц не отпевают. Сослался потом на какой-то закон Православной церкви, что, мол, людей душевнобольных отпевать можно, если они совершили самоубийство под воздействием болезни. Андрей в этом все равно ничего не понимал, поэтому только согласно кивал. - Если так нужно, то ладно, - пожал плечами парень. – А где священника взять и там все остальное? Это же договариваться надо… - Я помогу, - уверенно сказал Давид. – Поговорю с Суворовыми и Ириной Сергеевной. - А если они не послушают? – неуверенно спросил Васильев. – Мама в церковь не ходила. Крестик не носила. Дома только пара каких-то маленьких икон только была. И то это от бабушки осталось. - Андрей, это твоя мать, ты можешь настоять на этом. Не думаю, что «взрослые», - он показал пальцами кавычки. – Будут спорить с ребенком, который потерял маму. - Так это получается, что я могу из них теперь веревки вить? – как-то совсем удивленно спросил Васильев, будто бы в раз позабыв о своей скорби. - Не стоит, - Давид смерил его удивленным взглядом. – Ты как будто и не скорбишь вовсе. - Я и сам не понимаю, - парень отпил из стакана сок. – Мне грустно, но я не хочу плакать. И еще я чувствую облегчение. Мама совсем плохой была, когда я к ней приходил… И, если уж совсем честно, - Андрей немного засмущался. – Это, как будто из-за тебя… Мне с тобой спокойно. Не так, как с Суворовыми или Ириной, с ней, кстати, неспокойно… Как-то иначе, что ли… Я как будто могу тебе все рассказать, и ты реально поможешь. Не знаю я… Это, наверное, плохо и эгоистично так говорить, но мне реально легче стало. Я знаю, что мама не любила меня, видела во мне отца… Я теперь только за Юльку переживаю. - Это нормально, Андрей, - Давид протянул руку и легко сжал чужую ладонь в знак поддержки. – Мы не обязаны любить родителей только от того, что они наши родители. - Все равно, как-то… Гадко от самого себя, - Васильев по наитию провел пальцами по прохладной ладони мужчины. - А почему ты сказал, что с Ириной неспокойно? – Давид внимательно и спокойно смотрел, как парень выводит узоры на его ладони. - Она не справляется. Стала выпивать, на работе задерживается, за Юлей плохо смотрит. Я сам ее в садик отвожу и забираю. И я еще понял, зачем она меня приворожила. - И зачем же? – удивленно вскинул брови Давид. - Зимой, когда мы с пацанами хотели дачу обнести, в одном из домов я нашел кулон, а в нем фотографии старые такие двух парней на меня и на Марата похожих. Ирина, скорее всего, его нашла и поняла неправильно. - Неправильно ли? – мужчина чуть лукаво улыбнулся. - В смысле? – непонимающе спросил Андрей. - Ирина действительно поняла все неправильно или у тебя на самом деле нет никаких чувств к Марату? – взгляд Давида потемнел, стал каким-то острым, почти что неприятным, но Васильев этого, казалось, не заметил. - Нет… Да… Я не знаю, - вздохнул Андрей. – Когда за ним таскался по зиме из-за убийств, мне казалось, что есть что-то. Потом летом, когда долго не виделись, то казалось, что прошло. Ну и с тобой еще познакомился… А ты… Ну… Вообще другой, понимаешь?       Васильев сжал руку Давида и заглянул ему в глаза. Мужчина в ответ улыбнулся и тоже сжал чужую руку. - Нам пора, - поднялся из-за стола. - Ага, - нехотя согласился Андрей. ***       Похороны были в выходные. Погода стояла жаркая, - ни единого облачка на небе не было. Деревья, окружавшие кладбище, тихо шумели листвой, тревожимые несмелым ветром. Отпевание решили провести в небольшой церквушке прямо на кладбище, которая от чего-то стояла запертая до этого дня. Давид каким-то немыслимым образом договорился со священником из городского прихода, даже сам привез его на кладбище. Тот сухой, но с выпирающим животом мужчина в черной рясе с жиденькой бородёнкой, залысинами на лбу и вытянутым крысиным носом вел себя надменно, постоянно кривился и пренебрежительно глядел на присутствующих, будто бы каждый был ему должен. Говорил этот священник исключительно с Давидом. И Андрей заметил, как по лицу мужчины проскальзывала злость, когда священник отворачивался. Парень хотел подойти к Давиду, чтобы спросить, где тот нашел такого ублюдка, но плачущая рядом Ирина ни на секунду не отпускала его локоть.       Людей на похоронах было немного: несколько знакомых женщин с работы, их соседи с лестничной клетки, Суворовы, Ирина Сергеевна, Ильдар Юнусович и Давид. И так непривычно было его видеть среди всех этих знакомых лиц, потому что со всеми кроме него Андрея связывала мама, и эти люди пришли, чтобы оплакать именно её. Давид же здесь был исключительно из-за Андрея, и их связывали только их собственные отношения. - Горе-то какое, - распричиталась, вроде, Надежда Владимировна с маминой работы. – Как же теперь-то? Как так-то? – она утерла хозяйским платком слезы и спрятала его в карман темного платья в пол. - Наденька, Наденька, держи себя в руках, - сказала вторая женщина, поджимая и без того узкие губы. – Наденька, еще поминки будут.       Андрей слушал их в пол-уха, чувствуя раздражение и неприязнь. Незнакомые тетки, не весть откуда взявшиеся, причитают, будто бы в действительности знали его мать, будто были её подружками, будто сопереживали… Он зло на них посмотрел, и те в миг утихли, будто растеряли весь скорбный запал. Они замолчали, выпрямили спины и склонили головы, давая слезам катиться вниз по щекам и свободно падать вниз.       «Не дави на них,» - услышал у себя в голове Андрей голос Давида. – «Они просто люди.»       «Где ты? Я тебя не вижу.» - спросил парень, отведя взгляд и переставая придавливать женщин силой, которой пока еще сам не осознавал.       «В церкви,» - будто бы со вздохом ответил мужчина. – «Отец Ерофей недоволен местным убранством.»       «Он мне сразу гнилым показался,» - заметил Васильев. – «И еще на крысу похож.»       «Ты будто бы мои мысли читаешь,» - усмехнулся мужчина. – «И впрямь похож.»       «Даже выглядит мерзко,» - отметил Васильев, а потом с мысленным вздохом добавил. – «Как же это все утомительно. Похороны, скорбь…»       «Потерпи,» - мягко отозвался Давид. – «Скоро все закончится.»       «Да поскорей бы уже. Домой хочу.» - подумал Андрей, но на это уже никто не отозвался.       Скорбная процессия медленно и печально начала входить в церковь. Местные алкаши за несколько бутылок водки внесли гроб внутрь и поставили на подготовленные заранее колченогие табуретки возле алтаря. Церквушка была совершенно обычной: деревянные стены были в побелке, местами они были расписаны библейскими сюжетами и ликами святых. Было достаточно пыльно, но все еще очень опрятно и пахло подвыветрившимися ладаном и миррой. Места было немного, но всех уместить получилось. Внутрь не вошли только Диляра и Марат, будучи другой веры. Андрей, идущий вместе с Ириной Сергеевной, нехотя с тяжелым вздохом вошел последним. Его сразу же протолкали к гробу, возле которого уже стоял отец Ерофей, состроивший скорбную гримасу. Васильев ни на миг не поверил его выражению лица, про себя думая, что лучше уж обошлись без всего этого.       Светлана Михайловна лежала в гробу будто живая, спящая, смерть в ней выдавали только заострившиеся черты и бледная восковая кожа. Голова была покрыта светлой косынкой, а в качестве последней одежды было её единственное выходное платье из голубого сатина с рукавами-фонариками и высоким воротником. На груди в свете свечей переливался крестик, который Давид собственноручно застегнул на шее женщины, пока все присутствующие отвлеклись на Андрея, выражая ему соболезнования. Она была покрыта белым саваном до пояса, руки были аккуратно сложены на груди и подвязаны, чтобы не падали.       Стоя рядом с гробом матери, Андрей думал, что, оказывается, в смерти нет ничего такого пугающего. Да, она была все еще отвратительной и неизбежной, но уже не страшной. По крайней мере, это были не те изуродованные тела парней, похожих на Марата.       Священник начал заунывно читать молитвы. Одну за одной, без интонации в голосе, без остановки, словно хотел поскорее с этим совсем закончить. В открытую дверь церкви потянуло влажным душным воздухом, огоньки свечей затрепыхались. С каждой секундой на улице становилось темнее, небо затягивало темными, почти черными тучами. Первые капли дождя тяжело упали на крыльцо, отвлекая присутствующих от молитвы. Прошелся шепот, мол, даже небо заплакало, благостный знак. Андрей скептично покачал головой, понимая, что это совсем не «благостный» знак. Парень бросил взгляд на Давида, и тот в подтверждение Андреевых мыслей кивнул и чуть улыбнулся уголком губ.       Сверкнула молния. Загрохотало. Электрическое освещение погасло. На помещение опустилась темнота, разбавляемая светом свечей, стоящих в кандилах. Поп все равно не остановился, продолжая монотонно пропевать слова молитв и осенять себя крестным знаменем. Все стоящие повторяли за ним и тоже крестились. В какой-то момент Андрей поймал себя за тем, что он тоже на автомате подносит руку ко лбу, потом опускает ее вниз, потом к правому плечу, потом к левому. Со стороны это выглядело так, будто бы он действительно крестился, но на деле же, он просто повторял за всеми, не придавая этому жесту никакого значения. Единственным, кто не поддавался всеобщему порыву, был Давид. Он стоял противоположно от Андрея и безучастным взглядом скользил по присутствующим, задерживаясь только на Васильеве и священнике. Мужчина выглядел сегодня опять непривычно, - черный костюм был словно с чужого плеча: большой, какой-то несуразный. И эти ужасающие очки, совершенно не подходившие ему. Андрей даже глаза закатил, когда его увидел. Благо, хоть побрился.       Яркая вспышка озарила пространство. И на краткий миг Андрею показалось, что напротив него стоит не Давид, а какое-то существо с длинными когтистыми лапами, сверкающими желтыми глазами и ртом полных острых зубов, искривленном в оскале. Васильев чуть не шарахнулся назад, но наваждение быстро исчезло, и теперь мужчина вопросительно кивнул ему.       «Что такое?» - прозвучал в голове приятный мужской голос.       «Что это сейчас было? Чудовище с длинными руками, когтями и зубами…? Это ты…?» - неуверенно спросил Андрей, косясь на священника.       «Не хочу оправдываться, Андрей.» - голос прозвучал виновато. – «Часть меня такая, да.»       «Как это?» - глаза парня раскрылись от удивления.       «Мы можем поговорить позже? Отец Ерофей уже заканчивает.» - Давид едва заметно улыбнулся, глядя Васильеву в глаза.       «Хорошо.» - Андрей напряженно кивнул.       Потом все те же алкаши вынесли гроб из церкви и понесли уже на кладбище. На удивление опять начало распогоживаться, - темноту туч постепенно сносило ветром в сторону, являя чистое голубое небо. В ходе траурной процессии к вырытой могиле рядом с Андреем оказался Марат. Он аккуратно тронул друга за запястье, привлекая внимание. - Ты как? – шепотом спросил Суворов. - Нормально, - пожал плечами Васильев. – Не знаю. Не понял еще. Грустно. - Ты куда после поминок? - Домой. Ну, в смысле на свою квартиру, - пояснил он. – Там прибраться надо. А то все в такой спешке делали. Шкафы все развороченные стоят. - А, это… Ну…, - Марат замялся, то ли подбирая слова, то ли набираясь смелости. Потом вздохнул и заговорил. – С тобой можно? - Марат…, - теперь замялся Васильев. – Я это… Один хотел побыть. - Ну ладно тогда, - по опущенным плечам и поникшему взгляду друга Андрей понял, что Суворов расстроился. – Если что к нам приходи. С Юлькой. Мама рада будет. - Спасибо, - крепко пожали друг другу руки.       Ладонь у Марата была очень теплая и самую малость влажная, но, что важнее прочего, в этом прикосновении Васильев почувствовал поддержку. И не такую душную и навязчивую, как от всех остальных взрослых, даже не как от Давида – потустороннюю, необъяснимую, а простую человеческую поддержку. И было что-то в этом рукопожатии из того холодного февраля, когда Андрей только «пришился», и Марат ему избитому протянул руку.       Гроб на веревках опустили в могилу. Сверху набросали цветов. Женщины стояли и утирали платками слезы, мужчины только поджимали губы и глядели куда-то в сторону. Чувствовалась какая-то заминка. Андрей вопросительно поглядел на окружающих, но те лишь отводили глаза, будто стесняясь направить его и подсказать. Впрочем, не стеснялся только Давид. Он быстро подошел к парню и негромко начал говорить, объясняя. - Ты – её сын, ты первый и кидаешь на гроб горсть земли. - А что все молчат, как дураки? Нет, чтобы подсказать, - на грани слышимости выпалил он и, наклонясь, взял горсть влажной и сырой земли. - Стесняются, наверное, - предположил мужчина, а потом, положив руку на Андреево плечо, сказал. – И теперь шепотом повторяй за мной. Я за рекой, ты за рекой… - Я за рекой, ты за рекой…, - просто повторил Андрей, не придавая этому большого значения. - …не видаться нам с тобой. - …не видаться нам с тобой, - земля высыпалась из разжатого кулака и глухо ударилась о крышку гроба.       После этого мужчина утянул Васильева за плечи в сторону, давая остальным попрощаться.       В кафе, где были заказаны поминки, было тихо. На сдвинутых и застеленных белыми скатертями столах уже стояли привычные для Андрея стопки блинов, кутья в керамических горшочках и кисель в стеклянных графинах. Отдельно стояли две тарелки с пловом и кастрюля с шурпой, вместо блинов рядом находилась тарелка с пустыми кыстыбыями, то есть по факту с пресными лепешками. Увидев это, Диляра тут же подошла к Давиду и негромко заговорила: - Давид, зачем? Мин соңгы тапкыр кайчан дога кылганымны хәтерләмим, - она поправила черный платок на голове, который так и норовил соскользнуть с её пышных кудрявых волос. - Мне нетяжело, - мужчина посмотрел в ее сторону, но так и не улыбнулся. - Аллаһы Тәгалә бөтен ипостасларда берүзе.       Она благодарно посмотрела на него и направилась вместе с Маратом к столу, где было накрыто именно для них. Все остальные тоже вяло подходили к поминальному столу и присаживались, уж как-то очень тяжело и громко отодвигая стулья. Андрей смотрел на это и тихо злился. Его раздражала эта какая-то наигранная медлительность и заторможенность, будто не его мать хоронили, а каждый – свою. Подавив раздраженный вздох, Васильев направился во главу стола, где как раз и было ему накрыто. Злость с лихвой перекрывала неловкость от незнания поминального этикета, так что, он сам налил себе в граненный стакан вина и пару раз кашлянул, привлекая внимание. - Я не знаю, как правильно все это говорить, - когда он заговорил, вокруг воцарилась гробовая тишина. – Ни слов нужных не знаю, ни правил каких-то… Короче, за маму. Пусть ей будет там лучше, чем здесь. Помянем.       Он в пару глотков осушил стакан и только потом присел на стул. Остальные повторили за ним, поспешно наполняя стаканы и нестройным хором говоря, кто «За Светочку», кто «за Свету», кто «за Светлану». Только Ильдар Юнусович молча налил себе полстакана водки, и ничего не сказав, опрокинул в себя. Кагор немного подсбил градус злости у Васильева, и он уже спокойно положил себе в тарелку каши и принялся за нее, чередуя с блинами.       «Выйди в туалет.» - прозвучало голосом Давида у Андрея в голове.       Парень бросил быстрый взгляд на мужчину, что сидел рядом с Дилярой и Мартом, и едва различимо кивнул ему, тут же поднимаясь с места. Ирина едва не рванула за ним, но он, сжав ее ладонь, просто сказал: - Я в туалет.       Давид пришел через несколько минут, когда Андрей уже на второй раз успел вымыть руки и ополоснуть лицо. Мужчина тенью проскользил за приоткрытую дверь и практически сразу оказался за плечом у Васильева, чем изрядно его напугал, заставив вздрогнуть. - Блять! – вскрикнул парень. – Напугал! - Извини, - чуть улыбаясь сказал мужчина. - Что такое? – Андрей развернулся лицом к Давиду и, облокотившись бедром о раковину, внимательно посмотрел на него. - Прости, но так надо, - мужчина резко схватил его за плечи и притянул к себе, буквально врезаясь в него телом. - Давид, нет… Пусти, - Васильев, не зная, что собирается делать мужчина даже попробовал сопротивляться, но тут Давид крепко прижал его к себе и начал что-то шептать прямо в ухо.       Как и всегда слов было не разобрать, но они, - одно за другим, плавно втекали в сознание, заставляя его мутнеть и меркнуть. Через несколько мгновений Андрей отключился, а в себя пришел уже за столом, где изрядно подвыпившие люди затянули какую-то заунывную песню. Парень проморгался, фокусируя взгляд на присутствующих. Из всех остановился на Давиде. Вроде помнил, что хотел с ним о чем-то поговорить, но не помнил, о чем именно.       «Вроде… Что-то на похоронах? Или нет? Хотел что-то спросить? Ха-а-а… Не помню.» Давид вопросительно посмотрел на него, но Андрей в ответ лишь мотнул головой, мол, ничего, все в порядке. ***       На День рождения Андрей пригласил только Марата. Хотел бы еще позвать Давида, но это было бы как минимум странно, как максимум вызвало бы прорву вопросов откуда они друг друга знают. Васильев видел, что на поминках Ирина и Давид немного пообщались. Скорее всего, она благодарила его за помощь с организацией похорон. Впрочем, он и сам был ему благодарен от всей души. Особенно за то, что поминки были в заведении, а не у него дома, как, собственно, полагалось делать по традиции. Про отпевание и сами похороны не думал специально, по крайней мере, Андрею самому так казалось. Иногда какая-то мысль начинала вертеться у него в голове, но она так и не могла оформиться во что-то понятное.       Ирина Сергеевна после случившегося будто опомнилась. Вновь принялась следить за Юлькой, перестала выпивать и задерживаться на работе, даже от Андрея немного отдалилась, то ли давая время на скорбь, то ли просто устав контролировать. Васильев, безусловно, воспользовался этим и как можно больше времени проводил вне квартиры. Иногда зависал у Марата, устраивая дружеские спарринги, разбирая на фортепиано очередную модную песню, да и просто бесясь, как и положено в их возрасте. На улицу, понятное дело, особо не совались. Жива была память у Универсама о поступке Марата, да и с Андрея за «отшив» не спросили еще. Так что выходили на улицу только с Юлькой и только во двор.       Друг с другом же до странного держали дистанцию. Вернее будет сказать, что держал её Марат, и иногда как-то очень сильно акцентировал внимание на прикосновениях и близости; быстро сбрасывал руку Андрея со своего плеча, толкал его, если усаживались слишком близко на кровати, пару раз даже начинал бить всерьез во время дружеской потасовки. Васильев терпел, ничего не говорил, видел, что Суворову как-то тяжко дается все это. Про себя же он уже успел понять, что как бы то не происходило, а чувства к Марату есть. Только вот они какие-то путанные были, - то исключительно его другом считал, то пробивалось что-то такое, от чего хотелось повалить его на пол, прижать сильнее и потом… Что потом Андрей обычно не додумывал, боялся, если чувства в слова облечет, то хуже станет, сильнее тянуть начнет. К тому же, с другой стороны, был Давид. И к нему тянуло не меньше.       Васильев приходил к Давиду, и тот уже целенаправленно начал учить его колдовать. Правда, показывая только какие-то простенькие вещи: как хозяйке еду испортить, как человека в доме задержать, как заговор от простуды сотворить - какую-то деревенскую магию, одним словом. И практически всё давалось Андрею с легкостью. - А когда ты меня научишь уже чему-то более серьезному? – спросил Васильев, собирая очередной мешочек для подклада. - Чему именно? – Давид провел рукой над уже готовыми мешочками, и знаки, нарисованные на них, коротко вспыхнули красным. - Ну вот как ты говоришь этим своим загробным голосом, когда заставляешь кого-нибудь замолчать, или как ты через зеркала перемещаешься. Что мне эти лютики-цветочки, трава да лебеда? – Андрей тоже провел рукой над мешочком, но тот не вспыхнул. Парень чертыхнулся, вспомнив что не сказал слова. – Сохни с хребта, суета, маета, сохни от боли, как трава в поле, - знаки зажглись и погасли. – Зачем мы вообще этим занимаемся? - Затем, что так учат всех, - терпеливо ответил Давид и, забрав, мешочек, с которым возился Андрей, начал проверять его, водя над ним ладонью. – Хорошая работа. - Как в школе? Сначала таблица умножения, а потом уже высшая математика? – парень принялся за новый мешочек. - Именно. Если ты не можешь освоить что-то настолько простое, как это, - он указал на разложенные на столе предметы. – То, я думаю, не стоит вообще в это лезть. Тем более, что в нашем деле сила не всегда зависит от опыта. Опыт здесь, скорее, выступает в качестве показателя мастерства. Чем искуснее колдун или ведьма, тем изящнее будет работа. Я часто сталкиваюсь с крайне топорной работой. И, поверь, это очень уродливо. - Уродливо? – удивленно спросил Васильев. – Как это? - На примере музыки объясню. Вот есть нотная партитура, да? Вот представь, чтобы вместо того, как указано там, играть, например, не в такт или лады путать, мимо нот играть. Согласись, что, возможно, будет узнаваемо, но все равно мерзко. - Будет ужасно, - чистосердечно признался Андрей. - Именно. И здесь тоже самое. Неправильное что-то положил, заговор не тот произнес и все. - Хорошо, это я понял. Но все равно, зачем делать именно подклады? – Васильев поднял мешочек на уровень глаз и внимательно на него посмотрел. – Это ж, вроде как, что-то нехорошее… Нельзя разве там монетки на удачу заговаривать? Обереги от сглаза делать? - Можно, - согласно кивнул Давид, не меняясь в лице. – Только тебе тогда в монастырь надо. Лоб перед иконами расшибать да попу рясу целовать. Тогда хоть тысячи оберегов наделаешь, - голос мужчины как-то недобро зазвучал. – Понимаешь, Андрей, Сила эта, она не оттуда, - он указал пальцем вверх. – Она земная, из человеческих страстей соткана, сплетена, да повенчана. Все мы под Богом ходим, но Силу в разных проявлениях её от Нечистого берем. И суть-то тут в том, чтобы соблазн побороть Силой этой пользоваться как заблагорассудиться, но в нужное русло ее направлять. Раз Она выбрала тебя, то используй её как следует, а не как хочешь. Крути новый подклад.       Андрей, странно воодушевленный словами Давида, принялся за новый мешочек. С Давидом тоже было все непонятно. Сначала сказал, что Васильев ему нравится, а теперь будто бы заднюю дал. Стал избегать физического контакта, хотя до этого без проблем буквально врывался в личное пространство, перестал одобряющее хлопать по плечу, ограничиваясь только легкой улыбкой, и вообще, настолько в роли учителя и наставника застыл, что кроме, как о Силе, всяких там подкладах, истории магии и не говорили вовсе. Порой Андрей недоуменно на него смотрел и думал о том, куда же делся тот самый Давид, с которым он познакомился, который его целовал, заставляя забыться, и с которым он проснулся на следующий день после известий о смерти матери. Понимал, конечно, что Давид фоново его мысли считывал. Да и мужчина это никак не отрицал, просто не давал никакого вразумительного ответа, - молчал, отводил взгляд, частил с сигаретами. Что-то неизбежно менялось в какую-то неясную для Андрея сторону.       В День рождения Андрея Ирину Сергеевну срочно выдернули на работу. Не сказать, что это сильно его расстроило, потому что девушка все еще недобро смотрела на Суворова, видимо, в чем-то его подозревая или заочно обвиняя. Поэтому Васильев с чистой совестью накрыл стол на троих и принялся ждать. Чтобы скоротать время решил немного прибраться у себя в комнате и был очень неприятно удивлен, найдя под кроватью мешочек, похожий на тот, что он делал сам. И потом находки пошли одна за другой. На кухне, в прихожей, в комнате Ирины, даже в ванной что-нибудь да было. То косточки куриные, красной ниткой перевязанные, то мешочки с подкладами: на бессонницу, на кошмары, на несварение даже. Васильев покрутил все свои находки в руках и неприятно осознал, что они все были, скажем так, «в активном состоянии». Только вот он ни от кошмаров, ни от бессонницы, ни уж тем более от несварения не мучился. Значит, здесь было что-то другое.       Расположившись у себя в комнате и зачем-то прикрыв дверь, Андрей положил все «добро» на стол, поставил рядом многострадальный кактус и, сделав несколько пасов руками, зашептал: - Недоброе сгинь, травой порасти, пеплом пойди, в живое уйди, меня обойди.       Мешочки тут же зачадили черным, и дым быстро втянулся в кактус, который в ту же секунду сначала засох, а потом и вовсе рассыпался пеплом. Васильев радостно улыбнулся своему новому умению и, присев на стул, начал разворачивать ткань. В первом мешочке, в том, что был на бессонницу, лежали какой-то птичий пух, несколько небольших таблеток, стеклянные осколки и свернутая в несколько раз фотография Марата, видимо из его личного дела. Парень тяжело вздохнул и принялся открывать другие мешочки. В остальных было другое наполнение, но неизменной оставалась фотография. У Васильева в голове не укладывалось, чем он мог так сильно насолить Ирине Сергеевне, что та так к нему относилась. Приворот этот сначала, теперь вот подклады, чтобы, наверное, в гостях не оставался с ночёвкой.       «Надо бы проверить кулон.» - промелькнуло у него в голове.       В прошлый раз он хорошо его перепрятал, прям как в поговорке «Если хочешь что-то спрятать, то положи это на самое видное место». И этим местом оказалась стенка, стоящая в зале и полная чешского хрусталя, оставленного в наследство Ирине, то ли мамой, то ли теткой. Парень положил кулон в один салатников, где девушка хранила пуговицы и что-то еще для шитья. К его удивлению кулон был на месте, даже фотографии из него не пропали. Андрей положил его на одну ладонь и накрыл второй. - Спрячу – не отыщешь, уберу – не найдешь, глаза проглядишь, да не увидишь, - прошептал он.       Кулон немного изменился: потускнел, поблек, словом, стал совершенно непримечательной вещицей, мимо которой с легкостью можно пройти и не обратить внимания. Он убрал его обратно и направился к себе, чтобы выкинуть оставшееся от подкладов.       Марат пришел как раз, когда Андрей заканчивал расставлять посуду на столе. - Здоров, - они крепко пожали руки друг другу, хотя Суворов прятал другую руку за спиной, что-то в ней держа. - Привет, - Васильев улыбнулся, понимая, что Марат прячет от него подарок. - Что, где Юлька? - В зале рисует. - Пойду поздороваюсь.       Как только Марат вошел в комнату в квартире сразу стало шумно. Юлька, обрадованная его появлением, начала визжать и носиться по комнате. Васильев с теплотой наблюдал за ними. Он с Ириной и Ильдаром Юнусовичем принял решение пока не говорить сестре о смерти матери. Тем более, что она по ней уже даже не скучала, хоть и изредка упоминала в разговорах, но и то больше в негативном ключе, мол, не разрешала, не давала, ругалась. Хоть Андрею и было неприятно, что у Юли остались только такие воспоминания о ней, сделать с этим он ничего не мог. Мать в какой-то степени за дочерью тоже плохо смотрела, позволяя своей неуравновешенности и вспыльчивости проявляться гораздо сильнее, чем забота, любовь и поддержка. - Пойдемте на кухню, - позвал играющих в догонялки Марата и Юлю Васильев.       Поели приготовленные еще со вчера салаты и торт. Давид перед Андреевым Днем рождения заказал в ресторане так полюбившийся парню Эстерхази и вручил его вместе с бутылкой армянского коньяка. Васильев ему ничего не сказал, но был расстроен, что ли? Нет, он не ждал какого-то дорогого подарка с глубоким сакральным смыслом, но торт и коньяк? Серьезно? И благо, что Ирина не обратила внимания, когда он все это принес домой, хоть позже видел, как она поджимала губы, когда увидела торт в холодильнике. - А что за торт? – вдруг спросил Суворов. – Из «Дома татарской кулинарии»? - Э-э, нет, - Андрей почесал затылок, придумывая наиболее правдоподобную отмазку. – Ирина где-то купила. Не знаю. Вроде, в кулинарии на Ленина. - Надо маме будет сказать, чтобы тоже туда сходила, а то этот Сметанник уже надоел, - Марат положил себе еще кусок торта. - А хах наываэса? – едва понятно проговорил он с набитым ртом. - Эстерхази, - ответил Андрей и по сложному выражению лица понял, что Суворов не понял. Проговорил медленнее и по слогам. – Эс-тер-ха-зи. - А-а-а, - протянул парень и запил все это чаем. - Я спрошу, где Ирина покупала торт.       Постепенно с кухни переместились обратно в зал. Потом играли в прятки, опять в догонялки и стульчики. К вечеру Юлька совсем утомилась и заснула прямо там, где и пряталась – под одеялом на кровати Андрея. Он аккуратно поднял её, отнес в спальню и уложил в постель. - Андрюша, а мы к маме больше ходить не будем? – сонно спросила девочка, укладываясь удобнее. - Почему же? Сходим, когда дяденька врач разрешит, - мягко сказал парень. - Хорошо, - Юля положила головку на сложенные ручки. – А то ей там холодно… Одна совсем…       Андрей опешил от слов сестры. Они звучали совсем не по-детски. Он хотел уточнить, что она имеет в виду, но та уже тихонько посапывала, заснув. «Что там говорил Давид про родовую защиту? Что у Юльки она, скорее всего, тоже есть, вроде. Может быть и у нее какая-никакая Сила есть? Спросить надо будет.» Марат уже сидел у Васильева в комнате и вяло подбрасывал теннисный мячик в воздух и ловил его. - Уложил? – он кинул мяч Андрею, и тот, поймав его, отложил на стол. - Ага. Устала за сегодня, - Васильев присел на край кровати и потер лицо ладонями. - Вот, - Марат толкнул пяткой друга в бедро, протягивая упакованную в коричневую бумагу небольшую коробочку. – С Днем рождения. - Спасибо, - Андрей взял подарок и тут же принялся его открывать, видя, как горят предвкушением глаза Марата. – Охуеть! – не сдержав эмоций, сказал Васильев, когда увидел коробку с часами «Электроника-5». – Серьезно? - А я что, на клоуна похож? – нахохлился сразу Суворов. – Конечно, серьезно. - Они же, наверное, дорогие, - Андрей вскинулся и внимательно посмотрел на друга. – Украл? - Я тебе сейчас ёбну, а, - Марат опять пихнул его ногой. – Отец хотел Вове на двадцать пять лет подарить, но… Сам знаешь. Вот, сказал тебе. - Завтра зайду, поблагодарю. И тебе спасибо, - Андрей ярко и открыто улыбнулся, что Марат тоже разулыбался. - Ну давай, врубай там. Посмотрим, как работают.       Суворов подсел ближе, и они начали тыкать кнопочки по инструкции. Времени это заняло немного, и уже через несколько минут все было готово. Андрей застегнул браслет часов на запястье и вертел рукой во все стороны, любуясь. - С ночевкой остаться можно? – неожиданно спросил Марат. - Оставайся, - согласно кивнул Васильев. – Ирина Сергеевна, по ходу, сегодня на смене, только завтра с утра придет. - Хорошо, я тогда домой позвоню.       Суворов вышел из комнаты, и через несколько мгновений Андрей услышал его приглушенный голос из коридора. Хорошо, что он сегодня все подклады убрал. Довольный собой Андрей улыбнулся. И идея достать коньяк как-то неожиданно пришла ему в голову.       Бутылку он спрятал под кроватью, задвинув в самый темный угол возле прикроватной тумбочки. Бутылка была, как и прочие с алкоголем. На этикетке были изображены горы, что-то написано на непонятном языке, а подпись снизу гласила «Ахтамар». Не сказать, что бутылка выглядела презентабельно, но и Андрей не разбирался в коньяке. - Опа, - Марат вошел в комнату и увидел, как Васильев крутил в руках бутылку. – Откуда? - От верблюда. Будешь? - А давай, - задорно махнул Суворов рукой.       Расположились на кухне, совсем как взрослые, выпивали понемногу прямо из кружек, наспех сполоснутых после чая. Андрей достал из холодильника какую-то консервацию, чтобы закусывать. Впрочем, Марата интересовал только торт и печенье, которыми он, не стесняясь, и заедал. - Нет, правда, где ты коньяк надыбал? – Суворов отправил в рот большой навильник торта. - Дома нашел, - начал рассказывать заранее придуманную ложь Андрей. – Ну, на квартире нашей, когда убирался. Видимо, Ильдар Юнусович приносил или черт его знает, сколько в шкафу простоял. Ну что добру пропадать-то? Думал, Ирин Сергеевне на подгон отдать, но как-то… Не пьет, короче. - А, кстати, по поводу ИринСергевны, - Суворов как-то сразу посерьезнел, хоть и был уже немного подшофе. – Что с ней такое последнее время? Волком на меня смотрит. Я её обидел, что ли? Что она на меня так взъелась? - А хер бы его знал, - Андрей пожал плечами и опрокинул в себя коньяк, тут же закусывая соленым огурцом и морщась от несочетаемости этих вещей. – Я вообще не понимаю иногда, что с ней творится. То бухает, то нормально все, то не смотрит за Юлькой, то цербером возле дверей ходит. Истерику мне не так давно устроила, мол, на вас молодость свою трачу, а вы неблагодарные. - Н-да, - Марат захрустел печеньем. – И что думаешь делать? - А что делать, Марат? - Андрей грустно посмотрел на друга. – Доучусь тут, да надо будет ехать куда-нибудь. И это если от улицы раньше не прилетит. С меня же за «отшив» так и не спросили. - Да хули спрашивать?! – Суворов эмоционально махнул рукой, чуть не снеся кружку. – Захер за ними есть? Есть. Ты Зиму за дела кощеевские предупредил? Предупредил. Что с тебя спрашивать? - Ай, - отмахнулся Васильев. – Жираф большой – ему виднее. - А, это, кстати, почему Вахит и Валера тебя решили скинуть? - Да там, - Васильев задумался. С одной стороны, он доверял Марату и, скорее всего, рассказать правду было бы правильно, но с другой, - он не знал, как тот отреагирует. Выслушивать тираду о «правильности и неправильности» подобного совсем не хотелось. Но все же решил рискнуть. – Я тогда с утра к матери сходил, потом в качалку пошел. Ну, там все плохо было у мамы… Знаешь, вот, поговорить просто хотелось. И чтобы не жалели. Ну, я пришел, а там они, - Андрей опрокинул в себя еще немного коньяка, набираясь смелости. – Трахаются. - Кто? – выпучил глаза Суворов. - Турбо и Зима, кто еще? – Васильев посмотрел прямо на замершего Марата. – Ну ты дыши хоть. - Еба-а-ать, - громче нужного протянул Суворов, отклоняясь. – Серьезно? - Не ори, Юлю разбудишь. Серьезно, конечно, - поддатый Андрей чуть наклонился вперед. – Мне тебе зачем врать? Я за что купил, за то и продаю. На диване в тренерской лежали. И, нет, - Васильев качнул головой, заметив, что Марат хочет как-то возразить. – Не показалось. Блять, Валера между ног у Вахита лежал, и сосались они. Не знаю, что тут можно «не так» понять. - Охуеть, конечно, - Суворов тоже опрокинул в себя коньяка. – И что потом было? Отпиздили? - Нет, я в обморок упал, кровь носом пошла. Врачи предынсультное состояние поставили. Мне Ильдар в больнице рассказал, что это ты скорую вызвал, - Андрей осоловело улыбнулся. – Спасибо. - Да ладно, - Марат чуть зарделся щеками, а потом нахохлился, как воробей и продолжил. – Так получается, что Турбо и Зима… Ну, э… Вместе ходят? Пидоры, что ли? «Ну началось…» - подумал Андрей. - Думаю, вместе, - ответил Васильев, как-то немного расстроившись. - Пиздец, нахуй, блять, - скороговоркой выдохнул Марат и запил все это коньяком. – Это даже, блять, хуже, чем вафлёр. И им никто ничего не предъявил до сих пор, что ли? - За что им предъявлять? - Ну, за пидорство это. - Так не знает ведь никто, - Андрей наколол на вилку огурец и смачно его откусил. - В смысле? – Суворов вновь непонимающе посмотрел на друга. – Ты никому не говорил? - Нет. Зачем? – Васильев пожал плечами. – Я с Вахитом договорился. Я молчу про них с Турбо, он молчит про меня, что я сдал Кащея. Я говорил ведь, что краями разошлись. - А мне тогда нахуя рассказал? – неожиданно зло спросил Марат. - Ну ты спросил, я и рассказал. Не надо было? – потерянно уточнил Васильев. – Ну, забудь тогда. Или… Шутка, короче. Проехали. - Да нихуя не проехали! – начал заводиться Суворов. – Ты вообще понимаешь, что за такое сделать могут? Да их по жести «отшить» надо и обоссать, чтобы даже вафлёрши и помазки мимо проходили. - А их ты «отшивать» собрался? – спокойно спросил Андрей. - Да я-то здесь при чем? – злость Суворова немного подсбилась вопросом друга. - Ну так и всё. Что теперь после драки кулаками махать? – Васильев глянул на бутылку, в которой едва ли не хватало одной трети. – У тебя с этим вообще какие-то проблемы? - С чем? – вскинулся Марат. - Ну, с тем, что Турбо и Зима вместе ходят? – Андрей внимательно посмотрел на друга, считывая различные эмоции на его лице. - Да проблем-то нет… Но это все равно, как-то неправильно…? Типа, как пацан с пацаном ходить может? Это же пидорство какое-то получается. - Если по чувствам, то можно, - сказал словами Вахита Васильев. - И что это за чувства такие должны быть, чтобы пацану с пацаном…? – спросил Марат, пристально глядя на Андрея. - Не знаю. Наверное, что-то очень сильное должно быть, - во рту у Васильева закислило.       Марат не ответил, только молча выпил.       Еще через какое-то время Суворов совсем начал носом клевать, зевал постоянно, глаза тер. Васильев молча постелил ему на полу насколько хватило сил у его отяжелевшего от алкоголя тела. Кинул пару ватных матрацев, простынь, одеяло с пододеяльником и подушку. Когда вошел на кухню, то увидел, что Марат уже спит, положив голову на сложенные руки. - Эй, Марат, давай, вставай, пошли.       Андрей его растолкал и, приобняв за плечи, повел в комнату. Суворов даже глаз не открывал, пока шли, только на ходу стягивал с себя одежду и бросал ее прямо на пол. Зайдя в спальню, вместо гостеприимно расстеленной постели, Суворов тут же забрался на Андрееву кровать и завернулся в одеяло вместе с покрывалом. Васильев вздохнул. Если бы знал, что у Марата такая слабая переносимость алкоголя, то вообще бы ему не наливал. Сам же уже немного привык. Давид кроме вина угощал его и коньяком, и водкой, и еще какими-то крепкими напитками, но никогда не поил допьяна.       Вернувшись на кухню, парень убрал со стола, вымыл посуду и тяжело сел на табуретку. Слова Марата о том, что отношения Вахита и Валеры – это «пидорство», не шли из головы. Было как-то неприятно все это осознавать, потому что, ну, в конце-то концов, Андрей не слепой, видит, что с Маратом тоже что-то происходит, чувствует, что это «что-то» ворочается у него в груди и в мысли, и, прости, Господи, в слова облечься не может. Только вот, что именно это за чувства такие? Вообще, к Андрею ли эти чувства?       Васильев налил себе еще коньяка и залпом выпил, даже не закусывая. Появившийся план был прост – напиться и забыться. Устал он за сегодня. После третьей кружки в голове зашумело, взгляд расфокусировался, предметы начали задваиваться. Решив, что этого будет достаточно для крепкого, без сновидений сна, Андрей поднялся с табуретки и, пошатываясь, направился в комнату, где тут же упал на расстеленную по полу постель и уснул.       Однако сны все же пришли. Снилось будто бы кто-то его немного влажно целует, водит губами по лицу, слепо тычась куда может дотянуться. Сначала сонный мозг выдал предположение о том, что это может быть Давид, но следом за этим прилетела мысль о том, что Васильев все-таки был не у него. Он попробовал приоткрыть глаза, но чужая рука закрыла их, и кто-то в ухо прошептал: - Тш-ш-ш, не просыпайся, это всего лишь сон.       Кому принадлежал голос Андрей тоже понять не смог. Вроде и знакомый был, но в то же время такой напряженный, задушенный и едва различимый. Неуверенно кивнул, сам закрыл глаза, когда ладонь с лица пропала. Вновь вернулись губы, их мягкость и чувственность. Решил для себя, что это и впрямь сон, потому что, смежив веки, увидел Маратов силуэт, склонившийся над ним.