Словно в страшной русской сказке

      Андрей поднялся с постели и сразу же поежился – в комнате было прохладно, ветер, треплющий занавески, был ледяным. Парень быстро натянул домашние штаны и босыми ногами прошел на кухню, где уже сидели Ирина и Юлька.       Настроения не было от слова – совсем. Мало того, что испортилась погода, так еще и Ирина Сергеевна опять начала наседать с «отшивом» из группировки. После того, как Андрей вернулся от Давида, девушка посадила его под домашний арест. Он с горем пополам отбрехался, что помогал на даче у бабушки кого-то из пацанов. Ирина попытку оценила и даже сделала вид, что поверила, но разрешала выходить только во двор гулять с Юлей. Впрочем, Васильев и сам не рвался на улицу. В голове столько всего было, все разом навалилось, перепуталось, перемешалось, - не разобрать.       С Универсамом, как думал сам Андрей, было тихо. Пацаны к нему пару раз заглядывали во двор и домой, приносили новости, но все равно, общались как-то напряженно, не по-настоящему, что ли. Как будто вынужденно. Заметно это стало особенно по Зиме, что уже по пояс в говне кащеевом увяз. У Вахита взгляд был уставший, даже больной немного, а он сам дерганный, нервный; оглядывался постоянно, курил сигарету за сигаретой. Андрей видел, как тяжело ему все это дается, и мысленно жалел. И замечал еще, что за некоторыми пацанами тени какие-то тянутся: длинные, неестественные; особенно, когда в сумерках приходили, и потом развязно вышагивали под светом фонарей. Начинал уже понимать, что именно это такое. И боялся этого понимания.       С Давидом, естественно, после того случая не виделся. Обиделся на него как-то по-страшному, но все равно по-детски. Чувствовал себя преданным, оскорбленным, будто мужчина обманул его и вместо обещанной конфетки сделал что-то ну, очень, нехорошее. Поиздевался, побаловался будто бы и выкинул. И поцеловал еще зачем-то. Отдаленно Андрей понимал, что не поцелуй это был вовсе, но все равно думалось об этом именно так. И хотелось ему хоть как-то прояснить ситуацию, поговорить нормально, чтобы без всех этих замудрений, - просто, понятно и по делу. Как на улице говорили. Ясно, что с кулаками не полез бы, - Давид его одним словом припечатать к месту мог. И от этого становилось волнительно. Думалось: «А что еще он мог?» Андрей, например, не мог разобраться в себе. И обида душила, и интерес жёг. Запутался совсем.       Завтрак Васильев ел без аппетита. Каша была почти безвкусной и сопливой, - Ирина Сергеевна знатно разварила овсянку, хотя обычно она получалась у нее довольно сносной. К варенным яйцам и бутербродам с маслом и сыром не притронулся вовсе. Какой-то ком стоял в горле и сглотнуть его не получалось. Все еще чувствовалась на корне языка сырость земли и то давящее ощущение, когда что-то черное рвалось из глотки наружу. Голос опять начал подводить, - после нескольких фраз закашливался как курильщик со стажем, вернулась хрипотца. Да и в целом, было как-то тошно от воспоминаний этих. - Андрей, что такое? Невкусно? – Ирина внимательно на него посмотрела. - Нет, просто не хочется, - очень тихо проговорил он. – Я чай попью. - Как вообще себя чувствуешь? Простыл, может? – она прикоснулась к его лбу теплой ладонью.       От этого стало как-то не по себе. Андрей сдержался, чтобы не дернуться. За этим мягким касанием он ощутил еще что-то такое, что ему совсем не понравилось. Будто бы ему в голову залезть пытались.       Ирина поспешно отняла руку. - Нет, не заболел, просто с утра голова болит. На погоду, наверное, - Васильев попытался выдавить из себя улыбку, но получилось только обнажить зубы. - Ну давай тогда, пей чай, да будем собираться, - кивнула она растеряно. Когда Ирина одевала Юлю, та расконючилась, заплакала, говоря, что она не никуда не хочет идти. Ирина вздохнула, по-матерински тепло улыбнулась и начала объяснять: - Юль, мама же там совсем одна лежит. Надо навестить ее. А то ты так выросла за лето, что она тебя и не узнает, - она погладила девочку по голове. - Не хочу! – крикнула Юля и задергала ногами, сидя на диване. – Не пойду! Мама меня и Андрюшу все равно не узнает! - Юленька, милая, так если ты не пойдешь, то потом она вас совсем забудет, - опять попробовала Ирина. - Не пойду! – взвизгнула девочки и сорвала с косичек белые банты. - Я сам схожу, - вызвался Андрей, возникший на пороге зала. - Андрей…, - Ирина Сергеевна, показалось, выдохнула с облегчением, а потом добавила. – Давай вместе сходим? Я напарницу попрошу, она посидит с Юлей пару часов. - Не надо, - быстро ответил Васильев. – Я сам. - Хорошо, - девушка сдалась до удивительного быстро. – Иди и возвращайся.       Последняя фраза резанула по ушам. Нечто подобное от уже слышал от Давида, когда тот припечатывал его к месту единственным словом. Только вот сейчас от Ирины это звучало мягче, но все так же утверждающе-сильно.       Андрей обернулся в дверях и недоуменно посмотрел на девушку. Та, как ни в чем ни бывало, принялась расплетать Юле косички. Парень внимательнее вгляделся в ее действия и подметил, что было что-то неестественное в ее движениях. Руки порхали над головой девочки, и будто бы не волосы расплетали, а осеняли различными пасами. Васильев проморгался, хотел что-то сказать, но потом, увидев, что Юлька успокоилась и уже во всю улыбалась, передумал, развернулся и вышел из комнаты.       «Может, показалось? Нельзя же видеть во всем теперь мистику. Бред же?» - спросил сам у себя Андрей. – «Но у Давида все равно хочу спросить…»       Ветер забирался под воротник мастерки, от чего парень постоянно ежился и вжимал голову в плечи. Утро было невыносимо ранним для летних каникул, но у Ильдара Юнусовича получилось договориться только на это время. И на том спасибо. Ворота психоневрологического диспансера выглядели неприветливо, щерясь погнутыми прутьями забора. Васильев остановился возле мусорки, где уже курили санитары. Мужчины безразлично окинули его взглядом и вернулись к своему разговору. Андрей закурил. Дым терпко прокатился по горлу и горечью осел на корне языка. Хотелось развернуться и убежать, чтобы не видеть всего того ужаса, что прятался за обшарпанными стенами стационара. Покалеченные люди, совсем нездоровые – скорбные на голову, - они были там везде. Шепчущие себе под нос, дергающиеся, бросающие пустые взгляды… Среди этих стен царствовало безумие.       Андрей выкинул бычок и, преодолевая внутреннее сопротивление, вошел на территорию больницы.       Лечащий врач, казалось, совсем не удивился тому, что парень был один. Пожилой мужчина только смерил его серьезным взглядом и негромко заговорил: - Маме твоей, как бы так сказать… Становится лучше, но со стороны может показаться иначе. Понимаешь, когда процессы начинают приходить в норму, то сначала плохо становится. Тут так же, - как можно мягко пояснил доктор. - Это как… Э… Когда, ну, ударился. Сначала болит, потом лучше становится? – попробовал уложить это у себя в голове Андрей, придумав аналогию. - Да, именно так, - мужчина даже легко улыбнулся, с радостью понимая, что и его тоже поняли. – Так что ты не пугайся. Помни, что так всегда бывает. - Хорошо, я понял, - ответил Андрей, не представляя, чего ожидать. - Пойдем.       Они прошли дальше по коридору и остановились возле палаты. Доктор коротко и сильно сжал плечо Андрея и отошел, к позвавшей его медсестре. Парень несколько секунд решался на то, чтобы прикоснуться к ручке двери. Внутреннее сопротивление достигло своего пика – либо пан, либо пропал. Поглубже вдохнув пропитанный медикаментами воздух, он толкнул дверь палаты.       Мама лежала спиной к нему на все той же койке возле окна. Она выглядела исхудавшей и такой болезненно-хрупкой, что прикасаться даже кончиками пальцев было страшно. - Мам…? – тихо позвал Андрей. – Мама…       Женщина развернулась на постели и вперила потерянный взгляд в сына. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, кто именно перед ней стоит. Она тут же подскочила с кровати, бросилась к нему и, врезавшись всем телом, обняла, совсем безысходно стискивая олимпийку. - Андрей, Андрюша, сынок, забери меня отсюда. Здесь совсем плохо, плохо, ой, как плохо. Не могу больше… Андрей, забери меня…, - она тихо зарыдала у сына на плече. – Не могу… У-у-у… Не могу… Лекарства… Я потом ничего не помню… А-а-а… Не помню… Андрей… Сынок… - Мам…, - Васильев растерянно посмотрел на мать, бьющуюся в истерике у него в руках. – Мам, доктор сказал… - Что он сказал? – она тут же отскочила от него, - злая и дерганная. – Что он сказал? Что так надо? Что потом лучше будет? Что сказал? - Мам…, - Андрей попробовал еще раз обнять ее, но та вырвалась и отбежала к окну. - Не буду пить таблетки! Не буду! После них…, - она покачала головой, крутя у обоих висков пальцами. – Шарики за ролики заходят! Ха-ха-ха! – засмеялась женщина. - Мам, - совсем беспомощно проговорил Андрей. – Юлька по тебе скучает. Как она без тебя? Ну ты чего? Мам? - Юля? – женщина театрально призадумалась, а потом будто посветлела, вспоминая. – А! Юля! Так я ее от Ильдара родила. Тогда Миша в командировке был, а ты у Архиповых остался. Юля, доченька, - она покачала на руках невидимого ребенка. - Мам, ты чего…? – Андрей растерял все слова, что хотел сказать. – Как от Ильдара? А папа? - А что папа? – она тут же гневно взвилась. – Папа вместо нас Афган свой выбрал! И погиб там как пес подзаборный! Понял? Понял, я спросила? – она подошла к нему и замахнулась, как для удара. - Мам! Да ты чего? – Андрей едва увернулся от ее, сжатой в кулак, руки. – Мам! - Выбрал войну свою! Не нас выбрал! А мне куда с маленьким ребенком! Шептались, что нагуляла! А как объяснишь, что муж на войне! А?! Скажи мне?! – женщина уже кричала, постоянно пытаясь ударить сына.       На её особенно громкий крик в палату вбежали санитары и медсестра, на ходу готовящая шприц с лекарством. Двум взрослым и сильным мужикам не составило труда скрутить слабую, изможденную лекарствами женщину. Она еще какое-то время пыталась сопротивляться, но после укола в миг ослабла, сонно заморгала глазами, а потом и вовсе отключилась. ***       Андрей вылетел из больницы, как ошпаренный. Сердце билось где-то в глотке, невероятно хотелось курить и пить. Похлопал себя по карманам, достал пачку сигарет, но прикурить так и не смог – холодный ветер постоянно тушил спичку. Плюнул на это дело и зашагал куда глаза глядели. Асфальт зашуршал под ногами, и Андрей, почувствовав его твердость и неподвижность, немного заземлился.       Не хотел думать о словах матери, но не думать оказалось невозможно. С ужасом прикоснулся к мысли, что Юля – не от отца, а от Ильдара Юнусовича. Покрутил мысль эту, и в миг щелкнуло, встало на свои места. Не безвозмездно старался, не Андрея хотел от колонии уберечь, не ради чувств высоких, а ради дочери, ради Юльки – крови своей от крови. И когда понял это, то так все просто стало. Исчезла неприязнь, прошла злость, понимание какое-то появилось. Не хотел, чтобы у дочери был брат – уголовник, не хотел, чтобы они по детдомам мыкались, не мог женщину, что родила ему ребенка, оставить, в конце концов. Оказывается, человеком был. Пусть и молчал обо всем. На душе стало легче, как-то правильнее, что ли. Вздохнул легко-легко, и ноги понесли привычным маршрутом.       Не смотря на ранее время на коробке возились несколько пацанов из скорлупы. Андрей подумал, что, видать, у них совсем плохо дома, раз в такую рань выходят на улицу. Проходя мимо, он им махнул, но не остановился, что принять рукопожатия, целясь сразу на качалку, где рассчитывал найти кого-нибудь из старших. Хотелось поговорить, рассказать о случившемся с матерью, спросить, почему давно не объявляли сбор, почему на улице тихо стало. Хотелось хоть что-нибудь узнать, чтобы вновь почувствовать себя причастным, своим… Хоть с кем-нибудь хотелось поделиться о наболевшем.       В качалке было тихо. Чуть поскрипывала висящая боксерская груша от сквозняка. Воздух, как и обычно, был спертым, - пропитанный запахом пота, курева и нестиранной одежды. Андрей на мгновенье замер, прислушиваясь. Было тихо, но из тренерской доносилась какая-то неясная возня: скрипел диван, слышались тихие разговоры. Васильев прислушался, но дельного ничего не смог разобрать. Прислушался, уже стоя возле плотно закрытой двери, но тоже не смог разобрать ничего. После того, как Андрей толкнул дверь, он опешил от увиденного. Турбо лежал между разведенных ног Зимы и, почти впечатавшись в него всем телом, вылизывал тому шею, мокро причмокивал, водил руками по обнаженным плечам и что-то шептал между влажными касаниями. Вахит чутко отзывался на все прикосновения, подавался вверх, стараясь сократить расстояние между ними, жадно дергал его ближе, крепко держал за волосы. Бедрами терлись друг о друга и задушено вздыхали, когда получалось через чур приятно.       Первым дернулся Вахит. Он, открыв глаза, тут же бросил взгляд в сторону двери и увидел стоящего на пороге Андрея. Он мигом оттолкнул от себя Турбо под его протестующие и недовольные стоны и быстро поднялся с дивана, натягивая майку. Валера обернулся секундой позднее и замер. По его выражению лица было ничего не понятно. В глазах страх плескался наполовину с ненавистью. - Пальто…, - хрипло произнес Вахит. – Андрей… Это…       Васильев странно усмехнулся, чувствуя внутри полный раздрай. В моменте стало всего слишком много: чувств, эмоций, переживаний, мыслей. До этого думал, если увидит что-то подобное, то успокоится, осознает, наконец, что так тоже нормально, что сможет жить с подобными чувствами к другому человеку. К Марату, например… Но по факту, когда увидел, то пришел в ступор, - всё пережитое наслоилось друг на друга, навалилось камнем – не поднять, ни оттолкнуть. Руки начали мелко подрагивать, под носом стало щекотно и тепло.       «Есть ли хоть один шанс, чтобы вот так же с Маратом…? Чтобы не бояться ни улицы, ни законов пацанских? Что это должно быть за чувство такое…?»       Андрей рухнул на пол и начал биться в конвульсиях, закатывая глаза. Вахит и Валера кинулись к нему. Повернули голову на бок, сжали руки и ноги, удерживая на месте. Переглядывались совершенно безумными, непонимающими взглядами. А Васильева продолжало колотить: кровь из носа пошла сильнее, держать его стало труднее. Будто бы даже без сознания он пытался вырваться из сильных рук. В какой-то момент парень открыл рот и захрипел так страшно, что Валере и Вахиту показалось, что еще немного и он окочурится. Но вместо этого Андрей только выплюнул большой тёмно-бордовый сгусток изо рта и в миг обмяк на полу. ***       Закатное солнце заливало поляну ярким оранжево-желтым светом, высвечивало листья на деревьях. Дул легкий ветерок, принося из леса запах прогретой за день древесины и немного прелой земли. Кроме них, - девушки и парня, сидящих на расстеленном покрывале, на поляне не было ни души. - Андрей, а ты меня любишь? – спросила девушка, прижимаясь маленькой грудью к его плечу.       Андрей опешил от вопроса и быстро повернул голову, чтобы на нее посмотреть, но наткнулся только на каштановые волосы на затылке, собранные в низкий хвост. Ни лица, ни чего-то еще разглядеть не мог, - девушка сидела, чуть клонясь вперед, крепко сжимая его руку. - Я…, - заговорил он, как его сразу же перебили. - Остальное пройдет, - легко сказала она. – Марат тоже со временем поймет… Осознает, что так неправильно… А мы будем вместе. Детей Марьяной и Святославом назовем. В честь мамки и тятьки.       От последней фразы Васильев ощутил резкое желание вырвать руку из девичьей хватки и вскочить с покрывала, где сидели. - Нет, это… При чем здесь Марат? – удивленно просил Андрей. - Все проходит, и это пройдет, - голос девушки звучал одновременно знакомо и потусторонне, прямо как у Давида. – Забудь его, забудь…       Васильев резко подорвался, встал на ноги и глянул на девушку. Она беспомощно и удивленно смотрела на него, прижимая руки к груди, будто обожжённые. И как-то странно далось осознание, что девушка эта очень сильно была похожа на Ирину Сергеевну. Только вместо привычной одежды: кителя там, или домашней растянутой футболки и шорт, на ней было старомодное легкое ситцевое платье в мелкий цветочек. Вокруг колосилась ранняя осень в желто-зеленных оттенках. Она сидела посередине покрывала, небрежно брошенного на густую траву под деревом. - Что происходит…, - губами прошептал Андрей.       А потом его резко вырвало из сна, выбросило в реальность, где единственным, что он смог рассмотреть, были черные глаза и взволнованное лицо Марата. ***       В себя пришел ночью. В палате было темно и душно. Лоб был покрыт испариной, а тело под одеялом будто бы горело. Андрей махом откинул его с себя, тут же присаживаясь на скрипучей койке. Голова немного болела, невероятно хотелось пить. Он встал с кровати и практически на ощупь пошел к двери.       Яркий свет коридорных ламп неприятно резанул по глазам, от чего парень поморщился и прикрыл лицо рукой. В коридоре было пусто; из других палат доносился храп, бормотание и скрип коек, где-то в другом конце коридора разговаривали люди. Васильев огляделся и узнал эту больницу. Не так давно он уже лежал здесь после неудачной попытки обнести дом в дачном поселке. Он повернулся в сторону поста медсестры и пошлепал босыми ногами, чувствуя, как приятно ощущается прохлада мрамора ступнями.       На медсестринском посту, положив голову на сложенные руки, спала женщина в белом халате. Андрей ощутил укол совести от того, что ему сейчас придется ее разбудить, но пить, все же, хотелось очень сильно. - Эм, извините, - прохрипел он, сам поражаясь своему голосу. – Извините! - А? Что? – женщина резко подняла голову и расфокусировано посмотрела на парня. – Что такое? Что-то болит? Из какой палаты? - Нет, не болит. Из тринадцатой. Можно воды? – слова опять давались с трудом. - Так, из тринадцатой… Ага, - женщина открыла книгу учета и принялась бегать глазами по строчкам. – Васильев? – Андрей кивнул. – Батюшки святы! Очнулся! Так, давай в палату, я сейчас врача позову, - она начала суетиться, раскладывая вещи на столе. - Можно воды? Пить хочу, - Андрей состроил жалостливое лицо. - Ой, чуть не забыла, - она подала ему эмалированный чайник и стакан. – Давай в палату, сейчас врач придет.       Парень ей благодарно кивнул и потопал обратно, на ходу наливая воду в стакан. Как оказалось, у Андрея не было ничего серьезного. Ну, если не считать предынсультного состояния. Пожилой врач, просматривая его карточку, постоянно цокал языком и бормотал под нос: «Такой молодой, такой молодой». Медсестра тоже почти что горестно вздыхала за плечом у врача. Сам же Васильев злился. Он же не виноват в том, что с ним херня такая происходит, не виноват, что у него организм такой. - Сколько я был в отключке? – резко спросил Андрей, уже не в силах слушать причитания мужчины. - Двое суток, молодой человек, - покровительственно заговорил врач. – На скорой привезли без сопровождения. Не могу точно сказать, что послужило причиной такого высокого давления, но, очевидно, что была травма головы до этого. - А кто-нибудь приходил ко мне? - Конечно, - с улыбкой сказала медсестра, потому как доктор вернулся к изучению карточки. – Опекунша твоя с сестрой, потом друг, который как раз скорую и вызвал, из милиции приходили, и еще один мужчина такой галантный, - женщина зарделась. – Давидом представился.       Андрей почувствовал, как в животе начинает разливаться холодок от страха. «А что, если Ирина Сергеевна видела Давида? Как ей объяснить кто это? Что сказать?» - задумался парень. – «Она же ничему теперь не поверит. Как объяснить откуда я его знаю?» - Значит так, - доктор отложил карточку. – Сейчас ложишься спать. Если не уснешь, то просто лежи. Никаких физических нагрузок. Я бы даже рекомендовал «утку», но ты парень юный, в общем… Да. Пей пока только воду, на утро анализы все возьмем. Каждые два часа – контроль АД и частоты сердечных сокращений, - последнее, как понял Васильев, уже было не ему. – А с голосом что? - После операции связки повредили, когда трубку доставали, - сипло ответил Андрей. - Н-да, н-да, нехорошо, - опять поцокал доктор. – Ну, ладно ложись. Андрей послушно лег, но накрываться одеялом не стал. Только попросил, чтобы открыли окно.       Понятное дело, что после двухдневной отключки спать совсем не хотелось. Поэтому Васильев тупо пялился в потолок, выискивая взглядом трещины, и много думал. А думать было о чем.       Теперь, когда ситуация с мамой была только воспоминанием, все воспринималось гораздо легче. Ильдар Юнусович уже не казался воплощением зла и ментовского произвола, скорее, обычным мужчиной, который хотел сделать что-то хорошее для женщины, от которой у него есть ребенок. И теперь понятно стало, почему за того пацана хадишевского, ничего не было, и за кражу видика, да и вообще за все. Защищал как мог, как умел. А мама…? А что мама? В какой-то степени права мама на счет отца. Он ведь уже к тому времени на пенсию по выслуге лет вышел, но все равно поехал, потому что Родина сказала: «Надо!». Нет, Андрей не винил его ни в коем случае, но порой думал, что было бы, если бы остался он, как сложилось все? Было бы лучше? Или, может, было бы все иначе? «Пришился» бы Андрей, если бы отец у него был? Или все так же продолжал ходить в музыкалку и бегать от пацанов? Познакомился бы с Маратом? Встретил бы Давида? Ирину Сергеевну? Ответов на эти вопросы не было, но они и не тяготили. Для себя Андрей решил, что прошлого не изменить, не исправить, остается только одно – прошлое это принять.       А вот чего принять Андрей пока не мог, так это увиденное в качалке. Целующихся, да что уж там, трахающихся Зиму и Турбо. Даже дико как-то было это вспоминать, не неприятно, но точно непривычно. Эта новая сторона пацанов, с которой Андрей теперь был знаком, хоть и не вызывала отторжения, но не укладывалась в голове. И если Вахит с его отчасти более свободными взглядами и тем памятным разговором в электричке, еще хоть как-то объяснялся, то Турбо – ровный, жесткий, прямой как рельса в своих убеждениях и прущий напролом, не вязался с увиденным вообще.       «Как же там сказал Вахит?» - призадумался Андрей. – «Когда по чувствам, то можно» - вроде так сказал, кажется. И так получается, что у них друг к другу… Ну, чувства…? Интересно, что это за чувства такие, когда против улицы и законов пацанских…»       Парень закатил глаза и повертел головой, укладывая все это у себя в голове. Сразу же на ум пришел Марат. Какие чувства были у Андрея к Суворову? Были ли они вообще? Или просто в какой-то момент Васильев сам поверил в то, что у него есть эти чувства к бывшему лучшему другу? Может, сам себе все напридумывал да поверил? А что тогда с Давидом? Что у Андрея к этому загадочному мужчине – восхищение, любопытство, влечение? От чего сердце начинало частить, стоило только Давиду едва коснуться его? Почему смущался, краснея щеками, когда Давид внимательно на него смотрел? Было ли в этом что-то определенно однозначное или же всё было неясным, сомнительным? Андрей вздохнул и прикрыл глаза. Для себя решил, что подумает об этом завтра. На утро, как и говорили, его протащили по всем процедурным кабинетам, взяли всевозможные анализы, которые, в итоге, не показали ничего; все было в норме: и кровь, и давление, и голова. Врачи поразводили руками, пожали плечами, сказали остаться еще на пару дней для наблюдения. Андрей хотел было начать протестовать и выписаться самостоятельно, но потом рассудил, что не так уж и плохо провести несколько без довлеющего внимания Ирины Сергеевны и гиперактивной Юльки. В конце концов, ему нужно было время, чтобы все уложить в голове.       После обеда началось время посещений. Васильев уже знал, что Ирине Сергеевне сообщили, что он очнулся, но та от чего-то не спешила навестить его, только попросила его к телефону. Разговор вышел короткий, и он даже немного обрадовался этому. Ирина сказала, что у нее завал на работе, поэтому она не сможет прийти его навестить, но скорее всего заглянет Ильдар Юнусович. Андрей безразлично согласился, не чувствуя больше былой неприязни к мужчине. Попрощались быстро, и Андрей, прихватив какую-то книгу из шкафчика для общего пользования, ушел к себе в палату.       За окном по бледно-голубому бежали облака, ветер гонял их из стороны в сторону, от чего те периодически закрывали собой солнце. Погода уже не была такой холодной, как пару дней назад. Возвращалось летнее тепло, лужи высыхали, серая хмарь на небе исчезала. Чего и следовало ожидать после разговора с Ириной Сергеевной, к Васильеву заявился майор. Он несколько секунд постоял в дверях палаты, рассматривая парня, а потом уверенно вошел внутрь и, пододвинув стул к койке, присел. - Ну, здравствуй, Андрей, - он посмотрел на парня поверх очков. – Что расскажешь? - Здравствуйте, - легко ответил он и даже чуть улыбнулся. – Да вроде нечего рассказывать. Сами ведь уже, наверное, все знаете. - То, что на тебе нет видимых повреждений, это совсем не значит, что тебя не били, - мужчина сощурился. - Я помню только, что вышел от мамы, дошел до пацанов, а потом в глазах потемнело. В обморок упал, наверное, а они вызвали скорую, - рассказал свою версию Андрей, не ставя под сомнение ни единое слово. - А, так ты думаешь, что это пацаны твои скорую вызвали? – усмехнулся майор. - А кто еще? – удивленно поднял брови парень. – Мы же там… Ну, в нашем месте были. - Тебя нашли на скамейке возле двадцать шестого дома во дворе. И мне что-то подсказывает, что это достаточно далеко от «вашего места», - Ильдар Юнусович внимательно следил за реакцией Андрея. – Ты даже можешь попытаться угадать, кто именно тебя нашел и позвонил в скорую. - Кто? – в миг охрипшим голосом спросил Васильев. - Вестимо, Марат Суворов, - майор несвойственно ему мягко улыбнулся, а потом, просияв, добавил. – Ты бы слышал, как он на меня орал, когда мы с ним позавчера столкнулись. Двое санитаров его держали, чтобы он с кулаками не полез. - Я думал…, - голос вообще пропал. – Я думал, что это пацаны были… Ну, скорую там… Все дела… - Твои пацаны, по ходу, тебя вынесли из качалки и уволокли во дворы, - Андрей вскинулся на эту фразу, и такая горечь разлилась у него в груди. – Ты понимаешь, что они просто бросили тебя умирать, Андрей? - Не умер же, - буркнул парень, отворачивая голову и пряча взгляд. - Сейчас – нет, а потом? Знаешь ли, Суворовы не всегда рядом будут, чтобы в нужный момент подхватить, - Ильдар Юнусович снял очки и устало потер глаза. – Давай так, ты мне сдашь того, кто все это у вас с наркотой организовал, только его, а я посмотрю, как остальным сроки скостить. Мне только имена нужны и место, где химичат, - мужчина выжидательно посмотрел на парня.       Андрей сидел ни жив, ни мертв. Он крепко сжимал в кулаках одеяло до белеющих костяшек. Казалось, что вот, буквально несколько минут назад все было хорошо, но теперь опять наваливалось что-то темное, омерзительное, гадкое – именно так чувствовался поступок Зимы и Турбо. В этот раз не было оправданий, мол, могли не донести, могли еще хуже сделать. Просто бросили, оставили на улице умирать, предали, - чтобы, видимо, никому про секрет их не разболтал, потому что улица бы такого не простила, пацаны бы не простили. Думали, наверное, что Андрей первым делом всем растреплет, разнесет. Парень вспомнил, как на него глядел Валера – напугано и зло, каким растерянным был Вахит. Недолго, наверное, решали, что делать. А что? Удобно: оставили на скамеечке да сбежали, поди разбери что на самом деле случилось, а если помрет, так и слава Богу. Не говорят ведь только мертвые. Васильев горько усмехнулся, на что мужчина вопросительно вскинул брови. - Иван Кащев наркоту варит, - захрипел Андрей непослушными голосовыми связками, чувствуя, как с каждым словом яд предательства распространяется все сильнее. – Не знаю, как они ее продают. Говорил, что какого-то химика из института нашел, тот и показал, как делать. - А погоняло у Ивана есть? – майор достал потрепанный блокнот из рабочей папки и принялся быстро в нем строчить. - Кощей. - А, это тот, что ли, наркоман «отшитый»? – начиная понимать ситуацию в целом спросил мужчина. - Да, его Вова-Адидас за наркоту отшил, а потом старшие опять с ним спутались. Сначала пришел, сказал дом попа обнести… - Так ты все-таки знаешь, - лукаво улыбнулся майор. - Я на шухере стоял, - безразлично-честно ответил Васильев. – И вы все равно мне ничего не предъявите. Все, что вынесли, продали, деньги на общак ушли. - Ну, тут нюансов много, Андрей, но ты прав, может быть, ты мимо дома священника просто проходил, гулял, например, и увидел, как оттуда что-то выносят. Может же быть такое? - Да, так и было, - совсем невесело улыбнулся Андрей, чувствуя привкус желчи во рту. - Ну, вот. Что дальше было? - Выручку от краденного пополам поделили с Кощеем. После этого я не знаю ничего. Итак, уже по уши в говне, еще и с нарками путаться…, - последняя фраза даже вызвала у Ильдара Юнусовича облегчение, - ну, хоть здесь мозгов хватило не закапывать себя еще глубже. - И что потом было? - Да ничего такого. Так, по мелочи, - Андрей отмахнулся. – Я последнее время под домашним арестом сидел. Только вот, получается, позавчера к маме ходил. - И как она? – вскинулся Ильдар Юнусович, откладывая блокнот. - Врач говорит, что на поправку идет, - парень неуютно передернул плечами. – А она говорит, что ей от таблеток плохо становится… - Да, он мне тоже самое говорил, - тяжело вздохнул мужчина и провел пальцами по усам. - Еще сказала, что Юля – ваша дочь, - быстро выдал Андрей и пристально посмотрел на Ильдара Юнусовича. - Как сказала? – он пораженно уставился на парня. – Так и сказала? - Не совсем, - Андрей замежевался. – Сказала, что от вас родила, когда отец… Да вы знаете, наверное… - Ох, Андрей, - мужчина покачал головой, а потом со всей серьезностью спросил. – И что думаешь? - Не знаю, даже рад как-то. Пусть хоть у Юльки отец будет, - после этих слов из фигуры мужчины ушла жесткость и окостенение, он едва заметно выдохнул. - А ты, Андрей, оказывается, полон сюрпризов.       Потом еще немного поговорили об улице. Андрей четких ответов не давал, все еще чувствуя причастность, но по кивкам Ильдара Юнусовича понимал, что и этого ему было достаточно. Распрощались как-то тепло даже. Андрей впервые пожал мужчине руку, и краем ума начал понимать, что вот именно в этот момент, когда ответил на крепкое рукопожатие, с улицей – всё. Считай, «отшился». Эта мысль не принесла успокоения, но стало заметно легче. Будто бы в расчете с Универсамом были.       После того, как майор ушел, день потянулся до противного медленно. К нему не так, чтобы часто, но заглядывали медсестры, меряли давление, спрашивали про самочувствие. Андрей отвечал односложно и коротко, - горло саднило, постоянно хотелось кашлять и пить. Книга была отложена на прикроватную тумбочку и больше не вызывала никакого интереса. В голове на повторе крутились мысли о предательстве Вахита и Валеры. Чувствовал себя в полном раздрае, маетно на душе было. Ждал чего-то. - Можно? – дверь в палату приоткрылась и за ней показался Давид. Андрей от неожиданности даже подскочил на постели и быстро закивал. Мужчина улыбнулся и, оправив белоснежный халат на плечах, вошел внутрь. В руках у него была авоська с фруктами. Сгрузив её на тумбочку, он присел на стул, так и неубранный от койки. - Здравствуй, Андрей, - темные глаза внимательно вглядывались в лицо парня, словно что-то искали. - Здравствуйте, - просипел он в ответ, а потом закашлялся. Давид тут же подал ему стакан воды, и Васильев, благодарно кивнув, осушил его. - Совсем с горлом беда? – немного виновато спросил он. - Нормально, - негромко ответил Андрей. – Когда как. - Это поправимо, если, конечно, захочешь, - парень посмотрел на мужчину, воровато бросил взгляд на дверь и коротко кивнул. – Тогда, как выпишут, придешь. - Приду, - утвердительно повторил Андрей, чувствуя, как жар приливает к щекам. Давид разулыбался, видимо, читая его мысли.       «Почему вы так сегодня одеты?» - мысленно спросил Андрей, зная наперед, что мужчина ответит. - Чтобы не сильно привлекать внимание, - сказал он вслух.       Сегодня Давид и впрямь выглядел иначе. Вместо по-модному уложенных волос, они просто были аккуратно расчесаны, от чего челка постоянно падала на глаза. Не было и костюма-тройки, который был ему так к лицу. Но и стоит отметить, что самая обыкновенная одежда: темные брюки прямого кроя и светлая рубашка с коротким рукавом, ему тоже подходили. И было ли дело в том, что он ладно сложен, или в том, что это, скорее всего, его колдунства, Андрей не знал. Просто приятно было на него смотреть. - На тебя тоже приятно смотреть, особенно, когда ты не побитый, - Давид весело хмыкнул, а Васильев закатил глаза. - Вы знаете, что со мной? Почему такое происходит? – посерьезнел парень. - Предполагаю, - уклончиво ответил мужчина. – Это похоже на подклад. Такой небольшой мешочек со всякими неприятными вещами, типа ногтей мертвеца, кладбищенской земли, засушенных органов животных. Работает эта штука, как бомба. Настраивается радиус действия, выставляется таймер и потом – бум! – он взмахнул руками. – С тобой что-то случается. Да и потом в больнице искать человека проще, чем носиться по всему городу.       Звучало неприятно. Кто мог такое с ним сотворить? Да и зачем? Кому это было нужно? С Давидом он после того случая с проклятием не виделся… - И за это прощу прощения, - заговорил Давид. – Я, действительно, перегнул палку. - Не могли бы вы не читать мои мысли? – смутившись, попросил Андрей. - Я неспециально, - улыбка была мягкой, извиняющейся. – Просто фоном информация считывается. - Как это? – с интересом спросил парень. - Как картинки в голову приходят, - пояснил он. - Ясно.       Дальше разговор не пошел. Андрей сидел в постели и неуверенно мял пальцами простынь, Давид смотрел в окно с отстраненным выражением лица. От этой тишины, какой-то давящей и слишком большой, Васильеву даже плохо стало. Он бросил короткий взгляд на мужчину, и невыразимое чувство одиночества накатило на него. Не было теперь больше улицы, не с Универсамом был, мать болела, Ильдар Юнусович спрашивал за делюги прошлые… Не было никого рядом, кто мог бы просто поддержать, с кем можно было бы честно и открыто поговорить, а не полунамеками, пространно, будто бы о погоде. Опять все навалилось, закрутилось. Дышать стало одновременно тяжело и легко, воздуха было и мало, и много. Руки мелко затряслись. Сердце начало сходить с ума, сбиваясь с ритма. В ушах зазвенело. Рвануло, наконец.       Давид тут же подскочил к Андрею и стиснул в объятьях, шепча на ухо, что все нормально, что все в порядке. Васильев слова разбирал через раз, и уже хотел было заорать, как чужая жесткая ладонь зажала ему рот. Он дернулся от испуга, но от этого фиксирующего действия как будто стало легче. Парень задышал через нос, насилу успокаиваясь в крепкой хватке. Мужчина все еще продолжал шептать Андрею на ухо, губами касаясь отросших волос, и мерно качать его в своих руках. Только когда парень перестал вздрагивать, Давид убрал ладонь от лица, но обнимать не перестал. - Тш-ш-ш, Андрей, все хорошо, квэла упфлеба, - почему-то у мужчины не находилось других слов, чтобы успокоить Васильева. – Все в порядке. - Как может быть хоть что-то в порядке, - задушено от слез прохрипел он, - Когда вокруг все меня предают? - Жизнь очень несправедлива, Андрей, - тихо ответил Давид. – Иногда просто так складываются обстоятельства, что вокруг нас становится слишком много неправильных людей. - А как тогда понять – кто правильный, а кто нет? – горячие слезы покатились по андреевым щекам. - Никак, - вздохнул Давид. – Никогда не знаешь откуда прилетит, - он вытер мокрые щеки парня ладонью. - И как тогда дальше жить…? – совсем обреченно спросил Андрей. - Как обычно. Просто иногда нужно вычеркивать из своей жизни таких людей, - мужчина поцеловал его в макушку. – Ты правильно сегодня поступил, что все тому майору рассказал. - Наверное, - Васильев совсем не удивился этой фразе. – Но ведь если по чувствам, то, наверное, можно…? Они же не просто так, а из-за…, - парень осекся и замолчал. - Это – не оправдание для того, чтобы оставить тебя на скамейке умирать, - жестко отозвался мужчина. – Вместе они или нет, чувства у них, любовь и прочее. Это не оправдание. Всегда сначала можно поговорить. - На улице такого не понимают. Сначала бьют, потом говорят и последствия разгребают, - Андрей успокоился, но глаза все еще слезились, а Давид собирал влагу кончиками пальцев. - Переживешь. Выдюжишь, - он чуть отклонил парня от себя и внимательно посмотрел в его покрасневшие глаза. Он контраста радужка казалась почти синей. – Если все еще хочешь, то я научу тебя, - было видно, что слова давались мужчине с трудом. - Я не знаю, - Андрей завороженно вглядывался в темные глаза Давида, чувствуя, как его затягивает эта чернота. - Подумай тогда и прими решение. Не из мести, не из корысти, а по доброй воле приди, иначе не получится. - Я подумаю, - прохрипел Васильев. - А с горлом твоим делать что-то надо, - Давид приставил пальцы к яремной ямке и провел ими вверх до подбородка. – Как выпишешься, приходи. - Хорошо.       В порыве чистой благодарности Андрей обнял мужчину, пряча лицо у него на груди. После ухода Давида, Васильев еще некоторое время плакал, но уже совершенно беззвучно, безучастно даже, будто бы плакали только его глаза, а не он сам. Слезы катились по щекам, падали и промачивали ткань пододеяльника, расползаясь по ней мокрыми пятнами. Казалось, что с этими слезами из Андрея выходят невысказанные чувства и эмоции, что он копил последние несколько лет.       Когда небо окрасилось в закат, то у парня ничего не осталось – ни в мыслях, ни в душе. Глаза высохли, сердце иссохло. Теперь он остался практически один со всем тем говном, что происходило в его жизни; не знал теперь чего от улицы ждать, и когда прилетит – то, что он сделал не прощают. А он ведь их почти братьями считал, пацанством этим дорожил, как комсомольцы – уставом ВЛКСМ. Думал, что навсегда с ними. В любой момент вписаться за своих готов был, а они… Понимал, конечно, что остальные: Дино, Али, Гвоздь не в курсе, да и по факту не виноваты в случившемся, но сделанного не воротишь. Лучше бы сразу домой пошел, ей Богу.       Все эти мысли в раз навалились на Андрея, что ему физически стало тяжело. Он лег и тут же свернулся клубком, переживая внутри неизбежность стоящего на пороге будущего.