Словно в страшной русской сказке

      После того случая на пустыре между Андреем и Маратом установилось хрупкое перемирие. Они очень скупо разговаривали в школе, перекидываясь только какими-то общими фразами, иногда вместе ходили домой и курили уже на облюбованной голубятне. Стали общаться как прежде, с тем лишь учетом, что приходилось постоянно шкериться и держать все это в тайне. Вся их дружба теперь была в закрытых комнатах и подъездах на нейтральной территории, где их не могли бы запалить универсамовские и другие группировщики.       Да и темы для разговоров изменились. Андрей рассказывал только о том, как растет Юлька, как дела на работе у Ирины Сергеевны, да о том, как мать лечат. Марат словно вторил ему, не касался действительно важных вопросов, говорил о доме, об отце, который запил, про маму рассказывал, непременно от нее приветы передавал. Об Универсаме, об Айгуль и Вове не говорили вовсе. Каждый по-своему переживал это. По отдельности разгребали. - Ты бы так резко за мной не срывался, - сказал Марат, прикуривая сигарету от спички. – Тут в школе еще некоторые, кто при делах, учатся. Они видели, что я с ОКОДом мотаюсь. - Ну если спросят – отвечу, что привет хотел передать от старых знакомых, - Васильев не курил, только размахивал руками, разгоняя дым. - Ага, и от того я с чистой и немятой мордой хожу, да? – хохотнул Суворов. – Ты не думал «отшиться»? - Ну хоть ты не начинай, а? – Андрей закатил глаза. – Ирина Сергеевна уже с этой темой заела, еще Ильдар постоянно масла в огонь подливает. Да и не хочу я. - Ну и дурак ты, Андрюша. Ничем хорошим это не закончится. И либо… А, ладно. Ты и сам все знаешь, - Марат выбросил окурок в унитаз. – Приходи сегодня с ночевкой, родаки умотали на дачу. - Не, сегодня я не могу. Мы с пацанами идем… - Стой. Замолчи. Не говори мне ничего, - Марат резко оборвал Андрея на полуслове и зло посмотрел на него. – Не говори. Не хочу знать. - Ладно, - разочарованно ответил Васильев. - Дурак, блять. Суворов толкнул плечом Андрея и быстро вышел из туалета, оставив его одного в непонятках. После этого разговора в туалете Марат в гости Андрея звать перестал, дергался постоянно, когда речь заходила про Универсам и их делюги. Смотрел зло и настороженно, будто постоянно что-то в голове перебирая. - Не боишься мне это все рассказывать? – спросил Суворов, когда Андрей поведал ему очередную историю про то, как обнесли гараж на территории Хади Такташ. - В смысле? – Андрей чуть дымом не подавился и закашлялся. – Чего бояться-то? - Что я сдам вашу шарашкину контору, и поедете вы все в места не столь отдаленные, - Марат сверкнул темными глазами, которые в тени домовой арки казались почти черными. - Да ты чо…? – неверяще Васильев вылупился на него. – Зачем тебе…? - А чтоб не повадно было чужие гаражи обносить, - Марат нахально посмотрел на Васильева, ухмыляясь так, что его зубы хищно блеснули. – А то совсем уже берегов не видите. - Марат, да ты чего такое говоришь? – Андрей совсем по-детски надулся на него, а потом скептично смерил взглядом. – Да ты гонишь. - Ну посмотрим, - Суворов глубоко затянулся и выдохнул куда-то вверх. - Да не сдашь ты нас, - неуверенно сказал Андрей. - Посмотрим, - теперь он звучал уже без бравады, и, кажется, серьезно об этом раздумывал.       Васильев считал перемену в его настроении. Тут же подобрался, сжал кулаки и подошел достаточно близко, как для удара. - Марат, ты ведь не сдашь нас? – тихо, но твердо спросил он.       Суворов поднял на него взгляд, - осторожный, сожалеющий, покоряющий. - Андрей, - хрипло отозвался Марат, а потом горячечно зашептал, схватив Андрея за грудки. – Хоть раз своей головой подумай, а не законами пацанскими. У тебя сестра растет, мать болеет, а ты все таскаешься, как будто пойти некуда. Если «отошьешься» я помогу. Коневич, Комсомол. Хорошо все будет.       Андрей от него аж отшатнулся. Марат разжал руки. - Ты чего…? Какой – «отшиться»? Совсем что ли…? - Андрей, ты же сам понимаешь, куда тебя в итоге это все приведет? В тюрьму или в гроб. Разве не тебя водили на опознание Ералаша? А? Так же хочешь? В морге с проломленной головой? Не тупи, блять, - в его голосе прорезалась истеричность. – Зачем тебе этот Универсам? А? Дележка улиц? Нет ничего другого, что ли? - Я не буду отшиваться, - твердо сказал Васильев, всем своим видом показывая, что разговор окончен. – Не говори мне больше об этом.       Марат пораженно вздохнул, и поджав губы, опять закурил.       После этого разговора Суворов общался как будто нехотя, практически всегда через губу, и заговаривал нормально, только тогда, когда Васильев его спрашивал о семье или рассказывал о Юльке с мамой. Разговоры про Универсам его раздражали, он постоянно бесился, прерывал Андрея на полуслове и уходил, оставляя того в непонятках. В один из таких разов Андрей все же пошел за Маратом, чтобы узнать в чем дело. - Не ходи за мной, - через плечо зло бросил Суворов. - Марат, да что случилось? – Андрей схватил его за плечо и дернул на себя, разворачивая. - Ничего не случилось, блять! Хули пристал? – Марат тут же скинул его руку, но не ушел. – Иди, вон, с друзьям своим! К пацанам! Хули ты со мной общаешься? - Разве ты не мой друг? – удивленно и потерянно посмотрел на него Андрей. - Я – «отшитый», блять! – он всплеснул руками. – Если у вас кто-нибудь узнает, что ты со мной общаешься, что тебе тоже нихуевый «отшив» устроят. Оно тебе надо? - Нет, - слишком быстро, почти не думая ответил Васильев. – Я – пацан, я с улицей. - Ну вот видишь, - горько усмехнулся Марат, а потом тихо добавил. – Иди, Андрей.       Суворов развернулся и небыстро зашагал. Во всей его фигуре виднелась какая-то неуверенность, какая-то странная тяга остаться. Шел он медленно, будто надеясь, что Андрей подбежит к нему и остановит. Но Андрей не подбежал, не остановил. Он только глупо смотрел вслед удаляющейся фигуре лучшего друга, совсем запутавшись в собственных чувствах.       Такая катавасия длилась несколько дней, пока Марат сам на перемене не подошел к Андрею и не предложил пойти покурить в туалет. Васильев удивился, но предложение принял. Тем более у него еще с утра кончились сигареты. - Чо как там? – как можно более незаинтересованно спросил Марат. - Все хорошо, - медленно, почти заторможенно ответил Андрей. – А у тебя? - Да там.., - Суворов махнул рукой, но потом все же продолжил. – Отец там… Бухает постоянно. Как с работы придет, так бутылка на столе. В выходные вообще не трезвеет, только к понедельнику в чувство приходит… Мама уже вообще ему ничего не говорит. Плачет… - Марат, - Васильев с сочувствием посмотрел на парня. – Я… - Он за Вовку так переживает, а я как будто по боку, - Суворов выдохнул горьким дым. – Мама вчера у бабушки, ну, у своей матери осталась с ночевкой. Батя пьяный дома валялся. Я ночью из дома ушел, так по ходу никто и не заметил, прикинь. - А где ты ночевал? – обеспокоенно спросил Андрей, внимательно следя за Суворовым, который расхлябисто, будто его совсем ничего не касается расхаживал из стороны в сторону. - Нигде. По улицам шатался, во дворах на скамейках сидел. Не спал толком, - он зевнул, и Андрей внимательнее пригляделся к нему. Под глазами залегли тени, волосы были немного жирные у корней, форма помята, и глядел так, - устало и обреченно, что казалось вот еще раз вздохнет и привалиться к стенке, чтобы подремать. - Давай, пошли, - Васильев схватил Марат за руку и потянул за собой. - Э, ты чего? – Суворов выдернул руку из крепкой хватки, будто обжегся, и сделал несколько небольших шагов назад. - Ко мне пошли, - пояснил Андрей. – Ирина Сергеевна сегодня на сутках, Юльку я из садика заберу вечером. Помоешься, поешь, поспишь… Ну?       Марат на короткое время заколебался. В нем чувствовалась явная неуверенность в происходящем, словно он думал, что его заманивают в ловушку. Он потоптался, нервно расправил мятый пиджак. - Хорошо, - прошептал он, зачем-то протягивая руку Андрею.       Васильев на это жест с легкой улыбкой руку пожал.       Хоть Андрей и Марат вроде как помирились, их дружба опять больше напоминала игру в одни ворота. Андрей искренне тянулся к Суворову, рассказывал про дела Универсама, о том, как растет Юлька, а Марат меланхолично отвечал, иногда бросая фразы невпопад. Опять абстрагировался, улавливая из чужого рассказа только что-то интересующее. Порой это бесило Васильева настолько сильно, что он тоже в открытую начинал игнорировать друга, но лишь стоило тому махнуть рукой, позвать, как он тут же несся на всех порах. И было в этом что-то до невыразимого трудноопределимое, что-то такое, что требовало, в первую очередь, разобраться в самом себе.       А разбиралось в самом себе очень тяжко. Андрей к такому не привык; приходилось думать над собственными словами и поступками, как-то анализировать их, пытаться привести к какому-то равенству, которое все не хотелось получать. Да и чувства разве похожи на равенство? Разве, - это пример из математики? Как их вообще анализировать, когда кровь горячая в голову бьет, и дыхание каждый раз спирает, когда на другого человека смотришь? Не было у Андрея ответов; не мог он в кучу мысли собрать и что-то внятное сформулировать. В итоге оставались только чувства, которым не было определения.       Со стороны все выглядело так, словно Суворов дружбу эту с Андреем просто принимает, как нечто само собой разумеющееся; относился, скорее, пренебрежительно, всем своим видом показывая, что если вдруг что, то разгребать будут по отдельности. Хоть самого довольно часто пробивало на откровения, которые Васильев выслушивал с открытым ртом и в ту же секунду был готов вписаться. Теперь это все больше напоминало какую-то вынужденную пародию на дружбу: Андрей тянулся к Марату, которому всё, что он мог предложить, было просто не нужно. - …и я захожу в качалку, а там пацаны на турниках… - Ладно, давай, мне пора, - перебил Суворов на полуслове Андрея, выбрасывая окурок куда-то в сторону.       Андрей опешил. - Я даже недо рассказал…, - потрясенно произнес он. - А что там не понятно? – Марата не смотрел на него. – Что-то смешное было и всё. Что рассказывать?       Васильев нахмурился. Немного нервно провел рукой по отросшим волосам, горько усмехнулся. Давно эта мысль зрела у него в голове. - Маратка, ты, если со мной общаться не хочешь, то так и скажи. Зачем тогда в эту дружбу играть? – голос сочился ядом. - Я не хочу с тобой общаться, - Суворов развернулся к нему и посмотрел абсолютно пустым, отстраненным взглядом.       У Андрея пересохло в горле. Непонимание и злость затопили все естество, но порыв ударить он сдержал. - Понял, - Васильев соскочил со скамейки, на которой они сидели. – Больше не потревожу. ***       Андрею опять снилась та странная темноволосая женщина. Она стояла напротив него достаточно близко, что он теперь мог разобрать то, что она говорит. - Открой кулон... Андрей... Открой кулон...       Он внимательно посмотрел на неё, не понимая, о каком кулоне она говорит. - Андрей... Дом, кулон... Лестница... Удар..., - казалось она читает андреевы мысли.       Его осенило. Воспоминания резко обрушились на него, вызывая странную головную боль, словно кто-то засунул ему руку в голову и принялся осторожными движениями перебирать сосуды и вены, выуживая воспоминания.       Он вспомнил и тот странный дом, который они хотели с пацанами обнести, и как захлопнулась дверь, какой ужасающий трупный запах стоял внутри, и как в каминной золе нашел небольшой овальный кулон о двух створках. Он резко подорвался на кровати, распахивая глаза. Вскочил, и стал озираться по сторонам, чувствуя, как сильно бьётся сердце. Спустя пару мгновений выдохнул, чуть успокоился и вышел в коридор. В доме было темно, только в приоткрытые окна лился свет от уличных фонарей. Тишина. Юлька и Ирина Сергеевна спали. Васильев прошел в коридор сразу к шкафу, где у инспекторши хранилась верхняя одежда. Включив тусклую лампу в прихожей, он распахнул дверцы шкафа и принялся перебирать одежду. Его куртка оказалась где-то по середине, до сих пор со следами пыли и грязи, она висела среди чистых, светлых пальто Ирины. Андрей нахмурился, никогда он не замечал за ней такого, - чтобы грязную шмотину, да с чистыми вещами. Даже после качалки она всегда отправляла его вешать свою верхнюю одежду на балкон, чтобы выветрился запах курева и затхлости подвала. А тут... Он снял куртку с плечиков и накинул на себя, чтобы быстрее ориентироваться. Похлопал себя по карманам - пусто. Полез во внутренний и тут же наткнулся на что-то небольшое и металлическое. Кулон.       Андрей покрутил кулон в руках. В нем не было ничего необычного - скорее всего серебряный, поцарапанный от времени, местами потемневший, он был совершенно невзрачный. На задней крышке только была небольшая надпись, которую он едва мог разобрать при таком тусклом свете. - Сиңа, минем соңгы мәхәббәтем ..., - губами произнес он, вглядываясь и прорываясь через незнакомые слова.       Андрей ещё немного повертел его в руках, а потом, подцепив ногтем крохотную застёжку, открыл. В нос тут же ударил странноватый запах пыли, от чего Васильев невольно вдохнул, чувствуя, как на корне языка начинает разливаться горечь. Он поморщился, хотел сплюнуть, но вовремя остановился, понимая, что он в квартире. Сглотнув, он выключил свет и вернулся к себе в комнату, тут же включил лампу и поднес под ее свет кулон. На крохотных фотографиях внутри были изображены до боли знакомые лица самого Андрея и Марата. Васильев вылупился на фотографии, как дурак, и просто несколько секунд, почти не моргая, разглядывал их. - Андрей, ты чего? – раздался от двери сонный голос Ирины. - Да я это…, - он судорожно забегал взглядом по столу, крепко сжимая в ладони кулон. – Вот, - он показал учебник химии, первый попавшийся в руки. - Про домашнее вспомнил. Щас, две задачи и все. - Не засиживайся, - девушка зевнула. – Завтра раньше подниму, Юлю в садик отвести. - Ага, конечно, хорошо, - Васильев открыл учебник на какой-то странице, принимаясь усиленно делать вид, что вчитывается в текст. - Спокойной ночи, - сказала Ирина Сергеевна, прикрывая дверь его комнаты. - Спокойной ночи, - мгновением спустя отозвался он, хоть его и не услышали. ***       После этого появилось огромное количество вопросов. И Мир Андрея стал настолько многополярным, что ему самому проходилось очень тяжело. Ирина Сергеевна с ее речами о вступлении в Комсомол и каком-то братском долге перед младшей сестрой, Ильдар Юнусович с вечными угрозами его посадить за компанию со всеми и трупами так похожими на Марата, сам Марат, который, то подпускает к себе, то отталкивает, Универсам с пацанами, которые тоже спрашивают строго и по делу, и где-то между этим всем влез кулон со старинными фотографиями, на которых буквально были изображены сам Андрей и Марат. И еще надпись эта непонятная. Васильеву было, если сказать очень мягко, охуеть как тяжело. Еще эти странные чувства, что преследовали его в фантазиях относительно Суворова тоже не давали покоя.       Начать он решил с того, что спросит у кого-нибудь об этой странной надписи на кулоне. Андрей переписал текст на вырванный тетрадный лист и сложил его в несколько раз, а потом засунул в карман.       Первой в школе ему встретилась одноклассница. Андрей знал только ее имя – Эндже. Он окликнул ее, и та сразу напряглась, словно ожидая, что он начнет ее шакалить или еще чего хуже. - Эндже, привет, - поздоровался Васильев, улыбаясь как можно дружелюбней. – Я тут спросить хотел… - У меня ничего нет, - быстро и испугано ответила она. – Родители денег дали только на экскурсию. - Чего? – опешил Андрей. – Ты о чем вообще? - Ну ты же этот… Как там? О! Группировщик. На прошлой неделе к нам на классный час приходили из милиции, и все рассказали, - она закивала головой, а потом тихо добавила. – Тебя не было. - В смысле? Рассказали, что я – группировщик? – он во все глаза смотрел на нее. - Нет, не то, чтобы ты… А как они выглядят, и там… Остальное, - она потупила взгляд, застеснявшись. - Э… Ладно, - Васильев махнул рукой. – Но что бы ты не думала, я не за этим пришел, - он сунул руку в карман и достал свернутый листок. – Ты же татарка. Я тут просто спросить хотел… Он протянул ей листок, и девочка его быстро развернула. Вглядевшись в текст, она на секунду замерла, а потом бросила его в Андрея, словно обжегшись. - Дурак! Тилергән! – она бросилась прочь, оставив Васильева в недоумении. - Допустим, - Андрей наклонился, поднял лист и стоически проигнорировал странные взгляды в свою сторону.       После нескольких уроков лучше не стало. В классе девочки начали шептаться, поглядывая на Васильева. Некоторые крутили пальцем у виска, указывая в его сторону. Марат как обычно все это игнорировал, - смотрел в окно, листал учебник или просто болтал с кем-нибудь из одноклассников. И совсем не обращал внимания на Андрея. К концу занятий Васильеву стало понятно, что эта фраза на листке произвела какой-то фурор в девичьей части класса. Они шептались на каждой перемене, странно поглядывая на него. Самому Андрею было очень неудобно от такого количества внимания. Он хотел было прояснить ситуацию, но каждый раз, когда он вставал из-за парты, девочки со страхом притихали и выбегали в коридор.       На перемене Васильев увидел, что одна из девочек подошла к Марату и что-то зашептала ему на ухо. Его тут же окатило чем-то походим на гнев и зависть, - Андрей и сам бы хотел рассказывать что-то Марату вот так: чуть наклоняясь к нему, задевая плечом; хотелось, чтобы все его внимание было сконцентрировано на нем. Суворов кивнул ей в ответ, а потом зло посмотрел прямо на растерянного Андрея, поднялся со стула и подошел прямо к нему. - Пошли, - коротко бросил он и направился на выход из класса. Андрей, ничего не понимая, засеменил за ним. - Ты совсем дурак? – спросил Суворов, едва за ними закрылась дверь туалета. – Ты чего к девчонке пристал? - Чего? – Андрей вылупился на него как баран на новые ворота. - Ко мне подошла Мунира и сказала, что ты там какую-то любовную записку передал Эндже, - коротко пояснил Марат. – Ты совсем что ли головой отбитый, чтобы мусульманке такое пихать? – в его голосе слышалась злость и еще что-то, что Андрей не мог понять. - Да я не это имел в виду, - Васильев махнул руками. – Я хотел просить, как переводиться. А она бросила листок на пол и убежала! - Чего? – спросил теперь Марат. – Что переводится? - Вот, - Андрей показал ему листок с надписью из кулона. – Как переводится? Это же татарский? - Әйе, - бросил Марат. - А? - Да, говорю, татарский. И откуда это у тебя? - Какая разница? – раздраженно спросил Васильев. – Просто скажи, что написано. - «Тебе, моя последняя любовь», - Суворов на секунду замер, словно его от чего-то осенило. - Понятно, - хмуро отозвался Андрей и направился на выход. - Стой! Откуда это у тебя? – Марат выглядел удивленным и напуганным. - От верблюда, - ответил Андрей и вышел из туалета.       Понятнее Васильеву не стало. ***       Наступило лето. Отгремели последние звонки и выпускные, экзамены остались позади и теперь предстояло почти три месяца отдыха. Только вот это не радовало Андрея. Ирина Сергеевна работала, Юлька все так же ходила в детский сад, с Маратом теперь они не общались. Оставалась только улица. Васильев лениво выходил из дома и нехотя шел в качалку или на коробку, чтобы пообщаться хоть с кем-нибудь. Делюг пока тоже не намечалось. Немного успокоившаяся милиция хоть и перестала трясти Универсам по поводу Адидаса-старшего, все равно инспекции к неблагополучным пацанам были частым явлением.       Сегодня в качалке был какой-то ажиотаж. Васильев вошел внутрь и тут же погрузился в гомон чужих голосов, активно что-то обсуждающих. Пацаны как-то нервно ходили туда-сюда, жуя губы и грызя ногти. - Здоров, - Андрей поздоровался с Али. – Чо там? - Здоровей видали, - парень крепко пожал руку Андрею. – Да там пиздец, по ходу. Кащей пришел, сказал надо ему со старшими поговорить. Вот, уже час разговаривают. - Понятно, - Васильев отошел и принялся здороваться со всеми, кто там присутствовал. Нервный настрой передался и ему. Он стоял, переминался с ноги на ногу и очень сильно хотел курить. В тот момент, когда он уже решился, чтобы выйти из качалки и пойти в ближайший двор, чтобы покурить, дверь условной тренерской распахнулась и оттуда сначала выплыл Кащей, а за ним вышли хмурые Зима и Турбо. - Ну, все давайте, - Кащей обратился ко всем присутствующим. – Не хворайте, старших слушайте. Откланиваюсь.       Пацаны расступились, пропуская его к выходу, а потом все взгляды устремились на Вахита и Валеру. Никто из них не заговаривал, видимо, переваривая информацию. Турбо закурил, и нервно, дергано ударил грушу. Зима почти не моргая смотрел перед собой, видимо собираясь с силами. Все ждали. - Значит так, - наконец заговорил Вахит. – Ответственные за возраста остаются, остальные на сегодня свободны.       Все пацаны как-то невесело загудели, мол, до секретов не пускают. - Ну, все, все, потом все узнаете, - примирительно сказал Вахит. – Андрей останься, Дино, Али, Гвоздь, Сено, Самбо тоже.       За несколько минут в помещении стало достаточно пусто. И когда входная дверь захлопнулась за последним выходившим, Турбо и Зима будто одновременно выдохнули. Вахит сел на продавленный и прокуренный диван, смерил взглядом оставшихся, и негромко заговорил: - Значит так, пацаны. Дело намечается. - Какое? – нетерпеливо спросил Самбо. - Кащей не просто так приходил. Дело предложил. Дом какого-то попа обнести. Сказал там добра много, всем хватит. - А нам какой с этого интерес? - Дино скептично посмотрел на Зиму. - И чего это он решил к нам прийти с этим предложением? - Мол, Адидаса больше нет с улицей, и он так по старой памяти помогает, - пояснил Вахит, словно сам не верил в свои слова. - Ага, ну придем мы туда, а там менты уже стоят, ждут. И нас всех под белы рученьки - и в тюрьму, - Гвоздю тоже не понравилась эта затея. - Да не, - махнул Зима. - Он не сдаст. - Впишешься за него, что ли? - зло спросил Али. - Ты дурак? За «отшитого» вписываться? - подорвался Турбо, сжимая кулаки. – За базаром следи. - Так это и не я предлагаю на делюгу пойти с «отшитым», Турбо, - Али шагнул вперед, показывая готовность в любую секунду сцепиться. - Пацаны, хорош, - махнул Вахит. – Никто ни за кого не вписывается. Просто это… Короче, я сейчас скажу, а вы рты на замке потом держите, зергуд? - все кивнули. – Короче, блять. Кащей сказал, что ему денег по-бырому наварить надо, потому что он там какого-то студентика с химического нашел и тот не за хуй собачий согласился показать, как черняшку варить. Ну и мы с вами в доле будем. Если поможем. - Да ну нахуй, - тут же подорвался Гвоздь. – Я за такую хуету вписываться не буду. Это же… Не отмоешься потом. А если загребут? Нахуй. Без меня, пацаны. - «Отшиваешься»? – легко спросил Зима, даже не моргнув и глазом. - Нет, но в это лезть не буду. На делюгу пойду, но потом – всё. Нахуя мне эти ландыши? У меня полдома наркоманов ебучих, падики все проссаны. В пизду. С Универсамом останусь, но в это не полезу. - А вы? – Вахит посмотрел на остальных. – Дино, Али, Пальто, Сено, Самбо? - Мне деньги нужны, - почти безразлично сказал Самбо. – Я пойду. - Ага, я тоже, - кивнул Дино, а вслед за ним и Али. - Я пойду, - отозвался Сено. – Итак уже не на одну статью набралось, хули. - Пальто? – спросил Турбо.       Андрей задумался. Скорее всего, если бы Вова был с ними, такой ситуации не сложилось. Адидас-старший был ярым поборником пацанских законов и противником всего остального, что не укладывалось в картину его Мира. Он мог выпить, курил, как паровоз, но наркотики? Нет, Вова бы такого не допустил, скорее, придумал бы что-нибудь новое, кроме как трясти водил и открыть видеосалон. И от чего-то в голове следом возник вопрос: «А что бы сделал Марат?».       «Да нахуй бы послал и ушел. Лезть в это говно? У тебя сестра растет, Андрей. Ирина с тобой мучается. Ильдар постоянно где-то поблизости маячит. Да подумай ты уже своей головой, а не законами этими пацанскими. Вернись ко мне… Вернись ко мне…» - прозвучало в голове голосом Суворова. - Пальто, чо уснул что ли? – Али толкнул его в плечо. - На делюгу схожу, но потом не полезу, - чуть хрипло отозвался он. - Принято, - ответил Вахит, выдыхая сигаретный дым. ***       Идти на делюгу решили на Троицу. Подумали, как раз поп будет на богослужении в Церкви, и им точно никто не сможет помешать. Сено и Самбо, конечно, возмущались, мол, святой праздник, вы же не пошли бы на Курбан-Байрам таким заниматься, на что получили четкий и конкретный ответ от Вахита: - Ты при социализме живешь, а религия – это опиум для народа. Так еще Ленин говорил, вот, - он пальцем тыкнул куда-то в воздух, как бы поучая. - Все равно, не нравится мне это, - отозвался Сено. – Не по-людски. - А по-людски во дворце жить, когда у других даже на пожрать копейки нету? А? – начал заводиться Турбо. – По-людски, что бабки да дедки последнее несут в храм, а деньги эти поп трынькает направо и налево!? Ты видел этого попа вообще!? У него пузо скоро перевесит, что он ходить не сможет! Это этот боров не по-людски живет, а ты его жалеешь! - Да ладно-ладно, - Сено примирительно выставил руки перед собой. – Понял, не прав.       Когда уже ехали в электричке, Андрея не покидало ощущение дежавю. Так же было и по весне, когда они собирались обнести дачу в дачном поселке. Предчувствие говорило ему, что в этот раз все будет иначе, только что – иначе, он не мог понять. Мыслями все равно был не здесь. Постоянно думал о найденном кулоне, о фотографиях внутри, о надписи этой дурацкой… О Марате думал. Было что-то неправильное в его чувствах к нему, что-то такое, от чего хотелось обнять, зарыться рукой в волосы, прижать к себе, погладить по спине. Как с девушкой хотелось, только все равно по-другому. Что-то похожее он чувствовал к Ирине Сергеевне, когда только ее встретил. Андрею хотелось быть рядом с ней галантным, внимательным, хотелось ей нравится, чтобы она смотрела только на него. Вот и теперь с Суворовым хотелось того же самого, только с тем учетом, что это было как-то неестественно, что ли. - Слушай, Зима, - сказал Андрей, когда они стояли вдвоем в тамбуре. – А вот пацан с пацаном может… Ну, как бы… - Чего? – Вахит выкатил на него свои лупоглазые глаза, чуть не подавившись сигаретой. – Ты чего это удумал? - Да я же так…, - Андрей стал красным как рак. – Баба же с конем может… - Эх, немытая юность, - уже спокойнее бросил Зима. – Чо? Интересно стало? Киношку какую-то новую посмотрел? - Да нет… Просто… Ну, там… Короче, просто спросил, - уши Васильева полыхали словно раскаленные угли. – Ладно, забыли, - Андрей уже развернулся, чтобы выйти из тамбура, как крепкая хватка на плече остановила его. - Да погоди ты, погоди, - примирительно сказал Вахит. – Ты только не пизди потом много, ладно?       Андрей, не поднимая головы, кивнул. - По-разному можно, Пальто, - Зима выдохнул сигаретный дым, и с ним, казалось, ушла вся напускная бравада улицы. – И пацану с пацаном, и девчонке с девчонкой… Чувства-то мы не выбираем. Кого любить не выбираем. Ну, мать с отцом – это все понятно, а вот остальных… Тут уж как сам хочешь. Понятное дело, что орать об этом не надо, там-то, - он кивнул в сторону окна. – Улица. Там не поймут. Да и зачем это все нести из дома? Так-то таких пидорами и опущенными называют, а девок – пиздолизками и ковырялками. Вот так как-то, - Вахит долгим взглядом посмотрел в окно, а потом все же спросил, просто так, без подъеба, по-доброму даже. – Нравится кто-то? - Нет, ты чо? – тут же возмутился Андрей. – Говорю же, просто интересно стало. Я не такой. - Эх, Андрейка, - вздохнул Вахит, глядя на Васильева таким понимающим взглядом, что тому стало не по себе. – Нормально это всё. Можно. Когда по чувствам, то можно, сечешь? - Даже если пацан с пацаном? – тихо спросил Васильев, отвернув алеющее лицо. - Даже если пацан с пацаном, - кивнул Вахит. – А вот как с Айгуль поступили, - так нельзя, - зачем-то сказал Зима. - Чего? – теперь Андрей вскинулся, да так резко, что смущение отошло на второй план. – Ты про что вообще? - Изнасиловали её, - печально ответил Зима. – Не сама же она на хуй этого домбытовского запрыгнула. Ей лет-то вообще сколько было? Пятнадцать? - Пятнадцать, - пораженно кивнул Андрей. – Так разве это не Турбо потом начал травить ее? Что она сама…       Вахит поморщился, как от зубной боли. Сжал губы и отвел взгляд. - Валера… Турбо резкий на слова. Сам знаешь, что ему только повод дай, - слишком виновато заговорил Зима. – Он в ситуации не разобрался и полез. Ты помнишь, он потом в феврале-начале марта синий ходил? – Андрей кивнул. – Ну вот, теперь он понял, что за базаром следить надо, и не лезть, пока не разберешься. - Так Айгуль-то теперь что от это? – сказал, не думая Андрей. - Блять, Пальто, - Вахит стал совсем мрачным и потерянным. – Хуевая ситуация. Хуевые решения. Нет у меня ответа. Вовка за нее вписался… Я не знаю, почему именно так получилось. Это все… А, в пизду.       Вахит полез за следующей сигаретой, и на какое-то время они замолчали. Андрей думал о том, что Зима понимает и знает гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Вахит же думал о том, как не вовремя Пальто завел этот разговор. Спустя выкуренную сигарету им стало невыносимо в обществе друг друга. - Андрей, - начал Зима, приоткрывая дверь тамбура. – Разговора этого не было, усёк? - Усёк, – холодно отозвался Васильев, демонстративно подкуривая собственные сигареты от спички. – Вахит.       Между ними что-то явно изменилось. Андрей буквально почувствовал это, и еще ощутил, как в голове тоже что-то сломалось.       «Значит, и так можно…», - а потом Васильева осенило. – «Так Зима с Турбо, что ли…?»       Эта мысль показалась ему абсурдной, нелепой даже. Чтобы Турбо, который так жестко соблюдает законы улицы, братается со всеми в Универсаме, горой за них стоит, был – таким? Или Зима, который всей скорлупе навроде старшего брата? Всегда спокойный, как будто знающий, что делать. Пацаны едва «пришившиеся» под его холодным взглядом тут же оставляли показную браваду и начинали делать все четко, как говорит старший. Успокаивались рядом с ним, словно перенимали холодность эту, рассудительность. Да и сам Турбо рядом с Зимой сейчас будто мягче становился, осторожнее что ли. Пусть и бывали между ними потасовки, но они были какие-то ненастоящие, дурачились больше. Тем более, что они друг у друга теперь только вдвоем остались. Ни Кощея, ни Адидаса-старшего, ни еще бы кого бы то ни было.       Васильев, конечно, не знал многого, да и не спрашивал, потому как не принято было о семье говорить, только так, вскользь какие-то фразы бросать, мол, мать запила, бате зарплату задержали. Всерьез вообще о таком не разговаривали, все всё понимали, никого жизнь не баловала. Были пацанами, были с улицей, но и при этом старались держаться как-то по двое. Зима, вон, с Турбо гоняли, Сено с Гвоздем, Али с Дино, Андрей с Маратом… И уж, наверное, друг про друга всяко больше знали, чем говорили в качалке и на коробке. Что тут далеко ходить? Суворов жил у Андрея больше двух недель, пока его отец не перебесился. Да всякое было. Но чтобы вот так, чтобы вместе, чтобы друг с другом, вместо девчонок… Странно было даже об этом думать. Андрей прислушался к себе, не ощущая никакого противоречия внутри, кроме непринятия подобного улицей, да и обществом в целом.       «Смог бы я так с Маратом…?» - быстро пронеслось в голове. Васильев чуть на месте не подпрыгнул от такого откровенного вопроса, но все же аккуратно и медленно, словно к дикому зверю, начал подступать к нему. В памяти всплыли темные, карие глаза с хитрым прищуром, ухмылка эта, развязность движений, дикий, взрывной характер, тепло ладони на плече, крепость рукопожатия… Не мог уже Андрей уже отрицать, что что-то у него было к Марату, но это «что-то» не оформлялось в слова, не укладывалось в голове, - было робким и зыбким, словно сон на рассвете.       «А Марат что мог бы на это сказать?» - подумал Васильев. – «Что бы он сказал, схвати я его за руку? Что бы подумал?»       «Ты, Андрейка, давай, этой хуйней маяться прекращай,» - прозвучало в голове голосом Суворова. – «Я тебе пидор, что ли?»       «Да, наверное, так бы и сказал. Айгуль ему ведь очень нравилась. Может, нравится и до сих пор. И что было бы, если не было бы тех событий с Домом быта? Были ли они вместе? Остался бы Марат с улицей? Не убил бы Вова человека? Дружили ли они?» - Андрей медленно прокручивал все эти вопросы, не стараясь найти на них ответ. Доехали быстро. Выходя из вагонов, рассыпались по всему перрону, будто и не были знакомы. План все знали наизусть. Через какое-то время встретились в перелеске, аккурат напротив дома попа. - Вот это хоромы, - присвистнул Гвоздь. – Да, нехило так он на подаяниях нажился. - А я что говорил? – вставил пять копеек Турбо. – Ну, ничего, сейчас мы конфискацию имущества в пользу государства проведем. - Ага, прям церковная секуляризация, - выдал Вахит и на него все посмотрели с удивлением. – Что? История мне нравилась в школе. - Умник, - Валера, широко улыбаясь, хлопнул его по плечу. Зима как-то странно отвел взгляд, спрятал улыбку в ухмылке. Андрей внимательно на них смотрел, начиная понимать. - Так, пацаны, - уже довольно серьезно заговорил Зима. – Заходим тихо, берем то, что не бьется в процессе транспортировки и валим тоже тихо. Пальто на стрёме.       Все кивнули и приступили к делу. *** - Вот это нихуя себе, оказывается, люди живут! – приговаривал Сено. – Я охуел просто! Там все такое в вензелях, дорого-богато. Ковры везде настелены, в каждой комнате вазы с цветами. Даже, прикинь, есть отдельная комната, чтобы жрать. А готовят в другой! Это тебе не наши хрущевки, где все жопами толкаются. И не бараки, где срать – на улице. - Н-да, - подхватил Али. – Тут, порой, жрать нечего, а у попа этого холодильник от жрачки ломится, что, по ходу, жрет прямо на горшке. Чтобы сразу, не отходя от кассы.       Все дружно засмеялись.       Кащей уже ждал их возле машины с кем-то из своей свиты. Едва он увидел всю ватагу пацанов, как радостно раскинул руки и громко заговорил: - А вот и они! Поборники коммунистических идей и социального равенства! - Ты чего орешь? – Вахит встал впереди пацанов. – Давно менты не шмонали? - Не ору, а выражаю крайнюю степень радости, - по нему было видно, что он не так давно что-то принял. И это «что-то» было явно наркотическое. - Ну так выражай потише, - вмешался Турбо, не стремясь в своей привычной взрывной манере пояснять Кащею в чем он был неправ. - Ладно-ладно, - делано отмахнулся Кащей. – Ну, что? Как улов? Крупная рыбка была? - Хорошо всё, - ответил Вахит. – Как и договаривались. Весь нал с выручки пополам. Что унесли, то наше. - И, все-таки, хорошо я вас в свое время погонял, - мягко улыбнулся Кащей, частоколом зубов. – Грузите, пацаны.       Он открыл багажник черной, но при этом очень грязной Волги, и все универсамовские начали туда скидывать украденное. Получилось чуть меньше половины багажника, - иконы, книги в тяжелых переплетах, разрисованные металлические подносы, начищенные столовые приборы, современные электронные часы, электрический чайник и еще немного по мелочи. - Не хило вы, смотрю, решили обогатиться, - присвистнул Кащей. – Ну, что сказать? Молодцы. Недельки через две загляну на огонек, как со всем этим добром разделаюсь. - Давай отойдем на пару слов, - Вахит посмотрел на него прямо и бесстрашно. - Ну, давай, коли хочешь, - Кащей опять разулыбался.       О чем они терли из всех универсамовских знал, наверное, только Турбо. Он немного нервно курил, постоянно поглядывая в их сторону. Хмурил брови. Васильев замечал эти обеспокоенные взгляды, которые Валера бросал, то на Вахита, то на Кащея. - Слушай, Турбо, - заговорил Андрей, стараясь немного сбить напряжение, витавшее в воздухе. – А Кащея вообще, как зовут? - Его не зовут, он сам приходит, - бросил Валера, не отрывая взгляда от Вахита. - Да я серьезно. Какое у него имя? - Иван Кащев, - ответил Турбо. – Легче стало? - Стало, - буркнул в ответ Васильев.       Опять замолчали. Воздух постепенно начал сгущаться, потянуло озоном, совсем как перед грозой. За несколько минут ясное голубое небо затянули темные тучи. Вдалеке прогремел гром. - Сворачиваться надо, - крикнул мужик от Кащея. – Сейчас ливанёт.       Универсамовские насупились. Конечно, это ведь не они сейчас поедут в сухой машине, а побредут на вокзал, скорее всего, под дождем. И потом мокрые, уставшие заваляться домой, пугая своим внешним видом родителей. Впрочем, не всех это касалось.       Вахит и, как выяснилось, Иван коротко кивнули друг другу и разошлись. Рук не жали. Зима бы не подал, а Кащей все понимал. - Эу, Пальто, - окликнул Зима. – Твоя доля!       В воздухе мелькнуло что-то небольшое, сверкнув в последних лучах солнца. Андрей ловко поймал предмет. Им оказалось золотое кольцо, похожее на обручальное. Довольно широкое, и будто бы не тронутое временем. - Ментовке своей на совершеннолетие свое подаришь. Она точно не откажет! – загоготал Гвоздь.       Остальные подхватили это веселое настроение.