Словно в страшной русской сказке

      Улица встретила Андрея безрадостно: отсутствием солнца, огромными лужами и общей серостью русской весны. Подул холодный, сырой ветер, принося запахи сырости и ближайшего подвала, где, видимо, собиралась бомжи. Парень на пару мгновений замер, оценивая общую обстановку, и потом быстрым шагом направился в местный морг, куда ему велела прийти Ирина Сергеевна.       Жить с ней было непривычно, но и до странного хорошо. Оформив опеку над ним и Юлей, Ирина стала ему что-то вроде старшей сестры. Влюбленность в инспекторшу постепенно начала проходить, потому что несмотря на то, что она по утрам щеголяла в коротких шортиках и маечке, через которую можно было рассмотреть очертания её груди, Андрей начал относиться к ней все равно иначе. Она приютила их, дала крышу над головой, горячую еду, и на все его выходки только тяжело вздыхала и шла за аптечкой, чтобы обработать новые ссадины. Но не было в этом того, что раньше; не было той неловкости, с которой они встречались в кинотеатре, не было того желания привлечь ее внимание, когда он в ресторане играл на синтезаторе и пел. Она стала ему неким оплотом спокойствия, а ее квартира – местом, куда он может вернуться. И это чувство благодарности за все труды ширилось день ото дня в его груди. Он хотел бы хоть с кем-нибудь этим поделиться, но было не с кем.       После смерти Айгуль и предательства Марата весь Универсам сидел, как на иголках. Адидас-старший был в розыске за убийство, Зима и Турбо нервничали, чтобы Суворов про них ничего не наплел ментам и всем остальным передавалась нервозность. Даже скорлупа притихла и шакалила чушпанов только по темным подворотням. На коробке перестали собираться, только в качалке и то, днем, сразу после уроков, чтобы вечерние патрули не загребли. В общем, все шло по пизде.       Почему-то сам Васильев смотрел на все происходящее как будто со стороны. Он был так потрясен предательством Марата, что последнее время он ходил как лопатой огретый. Находясь дома, он постоянно хотел позвонить Суворову и позвать его в гости с ночевкой, когда Ирина Сергеевна была на ночном дежурстве. И в последний момент, когда палец замирал над телефонным диском, его будто током ударяло. Нельзя звонить. Марат теперь «отшитый», с ментами скрысился, помазком стал, - теперь ему не то, что руки подать нельзя, его гасить надо при встрече. От этого в голове у Андрея такой диссонанс происходил. Не вязалось одно с другим.       Еще до того, как Марат попал в милицию, он рассказал Андрею про Айгуль и про брата. Про то, что её изнасиловал Рома Колик из Домбытовских, что Вова поехал мстить за всю эту ситуацию, что он человека убил. И это было так странно слушать, потому что все это казалось таким далеким, тем, что его не должно касаться, потому что, ну, шакалить на улице чушпанов, заставлять их прыгать и отнимать мелочь, плеваться в прохожих и курить на голубятне – вот, что они должны делать, а не убивать и насиловать. Тем более, что Андрей об этой ситуации с Ахмеровой первый узнал, но зассал идти напрямую к Суворову и самому говорить обо всем этом. Марат во время их разговора был таким потерянным, таким разбитым, что Андрей не мог найти слов, чтобы хоть немного его приободрить. И, наверное, в этот момент в нем что-то начало ломаться. Начали появляться вопросы. Тем более, что тогда Марат попросил не приходить его на сборы.       Романтику улицы, конечно, вся эта ситуация не выбила из Андрея, но и прежнего лоска уже не осталось. Осталось только какое-то болезненное понимание того, что за своих стоять надо, что покрывать их надо, что улица кормит, и что ближе этого пацанского братства у него ничего не будет. И какое же огромное разочарование постигло Васильева в тот момент, когда их повязали на коробке по указке Марата. В тот момент он еще нашел в себе силы зло посмотреть на уже бывшего лучшего друга, но потом в отделении на него накатила такая тоска, что она не умещалась в груди. Хотелось разорвать на себе свитер, рубашку, вскрыть грудную клетку и вытащить это черное тоскливое чувство. Андрей чувствовал себя настолько преданным, что глаза щипало от непрошенных слез, которые проливать нельзя. Потому как пацаны не поймут.       Однако вопреки всему злиться на Марата долго не получалось, и потому злость постепенно сменилась обидой. От части какой-то детской, наивной, будто Суворов не весь Универсам подставил, а только его одного, Андрея. Но тут же всплывало воспоминание о том, что Марат его все же предупредил, хоть и не обязан был. И после этого уже ничего не складывалось, в башке становилось так сумбурно, что аж до тошноты.       Двери морга со скрипом открылись, и Андрею тут же в нос ударил неприятный сладковатый душок и запах формалина. Он помнил это место еще с того момента, когда его сюда привел Ильдар Юнусович, чтобы показать Ералаша. Понятное дело, что это действо было исключительно в воспитательных целях, но на тот момент никакого эффекта не возымело. Теперь же, Васильев и сам не знал, что ему предстоит увидеть. - Андрей, - Ирина быстро подошла к нему и аккуратно, совсем по-женски взяла его за руку и отвела в сторону. – Я, если что, была до последнего против, но Ильдар Юнусович настоял. Пойдем. – она потянула его за собой в темный, неосвещенный коридор, где, Андрей помнил, находилась прозекторская. - А куда…? – едва успел спросить он, как они оказались возле нужной двери. - Там, - Ирина кивнула в сторону комнаты. – Все не очень хорошо. Так, что ты, если что, задержи дыхание. Если блевать захочешь, то вот, - она протянула ему поднятое с пола металлическое ведро. – Это все неофициально, если что. Твое имя нигде не будет указано, Ильдар Юнусович просто задаст пару вопросов.       Васильев заторможенно кивнул и крепче прижал к груди ведро, на дне которого виделся какой-то мусор. Набрав в легкие побольше воздуха, он сам открыл дверь и шагнул внутрь, тут же поморщившись от неприятного запаха гниения. Ильдар Юнусович уже его ждал. - Проходи, - он безэмоционально кивнул ему. – Ирина тебе уже сказала? - Что все это неофициально и мое имя нигде не будет указано? – майор кивнул. – Да, сказала. - Тогда…, - мужчина отошел к прозекторскому столу и остановился, взявшись за простыни, которыми был накрыт труп. – Зрелище не из приятных. Ведро держи крепко.       Ильдар Юнусович откинул белую простыню. Андрей застыл, едва увидев тело. На мгновение ему показалось, что на этом ледяном металлическом столе лежит Марат. Хоть у трупа и были закрыты глаза, отчего-то Васильев знал, что под веками глаза будут карие. Волосы тоже похожи на маратовские – темные, чуть отросшие и в неверном свете лампы больше каштаново-темные, чем русые. Те же черты лица: острые, рубленные. Нос чуть с горбинкой. Ильдар Юнусович не стал показывать больше. - На Марата похож…, - не подумав, ляпнул Васильев, а потом прикусил язык. - В общих чертах, - согласно кивнул майор. – Не из ваших? - Не видел его. Могу поспрашивать, - очень неуверенно предложил Андрей, тут же соображая какую дурость он сказал. – Ну так, если не опознали еще. - Да опознали, опознали. Ренат Измайлов, семнадцать лет. Нашли на берегу Волги, - Ильдар Юнусович тяжело вздохнул. – Тот, кто его убил, совсем отбитый. - Почему? – спросил Андрей, все еще крепко держа ведро в руках. - Да вот по этому, - с бессильной злостью мужчина полностью откинул простыню, обнажая труп.       Васильев застыл, широко распахнув глаза. Даже дышать перестал.       У тела отсутствовали обе ноги выше колена и часть левой руки. Отняты конечности были аккуратно. Кромка среза была ровной, словно резаком для бумаги чикнули. На коже все еще виднелись синяки, скорее всего, от жгута, но вперемешку с уже проступившими трупными пятнами это было тяжело определить. Но это было не самое шокирующее для Андрея. Когда он чуть повел глазами вверх от культей ног, то его взгляд наткнулся на огромную зияющую пустоту там, где должны быть внутренние органы и кожа живота, прячущая их. Труп был полностью выпотрошен. Виднелись только реберная клетка и чернота за ней.       Голова у Васильева закружилась. Ужас затопил сознание. Накрыло паникой. И как же было хорошо, что он потерял сознание.       ***       Увиденное в морге так сильно поразило Андрея, что на следующий день он практически не разговаривал и только пялился в окно. Ирина Сергеевна решила его не трогать и дать время, чтобы он пришел в чувство. Даже беззаботная Юлька, глядя на старшего брата притихала. - А с ним не будет, как с мамой? – спросила она у Ирины, когда они сидели на кухне и пили чай с конфетами. - Нет, ты что? – мягко отмахнулась инспекторша. – Просто Андрей устал за последнее время. Ему отдохнуть надо. - Мне страшно, - как-то совсем по-взрослому призналась Юля. - Все будет хорошо, - Ирина обняла девочку. – Все будет хорошо.       Но от чего-то это «хорошо» не наступало. Васильеву начали сниться кошмары, где на том ледяном металлическом столе он видел обезображенное тело Марата. Каждый раз перед тем, как его выкидывало из сна, Марат распахивал глаза и совершенно нечеловеческим голосом спрашивал его: «За что?». Обычно к этому моменту на часах было что-то около пяти утра, и заснуть после этого, ясное дело, у парня уже не получалось. Несколько раз он пробовал не спать вовсе, но потом на уроках безостановочно клевал носом, чем вызывал негодование со стороны учителей.       Как ни странно, но через некоторое время Андрей пришел в норму. Кошмары почти прекратились, только периодически этот образ мертвого Марата всплывал перед глазами, когда по телевизору показывали Криминальную Россию или очередную новость о том, что где-то кого-то убили. Страх стал каким-то фоновым, маячащим на периферии сознания, от чего Андрей, каждый раз приходя в школу, начинал выискивать глазами знакомую синюю куртку или знакомый силуэт в толпе.       Следить за Суворовым Андрей начал неосознанно. Просто цеплялся взглядом и водил им туда-сюда, подмечая в бывшем лучшем друге знакомые черты: наклон головы, расслабленную позу, выражение лица. И чем дольше он на него смотрел, тем сильнее понимал, как же сильно он по нему скучает, как ему не хватает их разговоров, совместного времяпрепровождения, общих шуток, - его, Марата не хватает. И каждый раз, когда его посещала подобная мысль, то приходилось себя одергивать. «Нельзя. Нельзя. Он пацанов предал. Улицу предал. С ментами скрысился. А ты тут сопли разводишь. Нельзя. Нельзя.» - думал про себя Андрей, но все равно изо дня в день продолжал невольно следить за Маратом.       Время неумолимо шло к концу четверти. Впереди маячили каникулы и возможность немного отдохнуть от Марата, от этих выматывающих мыслей, что каждый день роились в Андреевой голове. В какой-то момент до Васильева дошло, что почти все время его голова занята мыслями о Суворове. Даже когда они украдкой собирались в качалке или шакалили на районе, Васильев непрестанно возвращался мыслями к Марату, как бы сопоставляя происходящее, смотря на все через маратовское мерило. Суворов буквально занял собой все пространство вокруг: в школе, где Андрей видел его постоянно, на улице, где искал взглядом, дома, где в тишине комнаты прокручивал в голове все то, чем они могли бы заняться. Васильев даже воображал себе их возможные диалоги. «- Тухло как-то. Может, пойдем шуганем кого? – спросил воображаемый Марат. - Домашки дохера! Какие чушпаны? – возмутился Андрей у себя в голове. - Да мы быстро. Одна нога здесь, другая – там. Я хочу что-нибудь Айгуль на подгончик организовать, - Васильев вспомнил, как радостно блестели глаза Марата, когда он говорил об Ахмеровой. - У Вовы попроси. Не оставит же он брата в беде, - Андрей выдавил из себя кислую улыбку. - Да иди ты, - Марат замахнулся, но потом только легко толкнул в плечо. – Вот будет у тебя девчонка, я посмотрю на тебя. Айгуль та-а-акая…, - мечтательно протянул Суворов. - А что мне – девчонка? Я с тобой ходить хочу…»       Васильев резко вскинулся и посмотрел на диван, где в его воображении сидел Марат, как будто он реально там мог материализоваться и прописать ему в табло за такие слова. Андрей потряс головой, отгоняя наваждение. Не было в комнате никакого Марата, и разговора этого тоже не было. Было только какое-то болезненное осознание собственных чувств, что никак не могли ни выход найти, ни оформиться во что-то удобоваримое, ни исчезнуть вовсе. А ведь они не успели обо всем этом нормально, обстоятельно поговорить. Ни об Айгуль, ни о Вове. Парень судорожно вздохнул, понимая, что два очень важных и трагичных события Суворов переживал в одиночку, не было рядом с ним никого, кто просто мог бы его обнять и утешить. Родители? Да, они сами рубахи на себе рвали и руки выворачивали от происходящего. ОКОДовцы эти, едва знающие Марата? И в сухом остатке получается, что у Суворова на тот момент ближе Андрея никого и не было толком. А он как последняя шавка поджал хвост, заскулил, забился в угол, братством улицы прикрылся, законом пацанским, - и получается, предал? Если бы Андрей был с Маратом на протяжении всего этого пиздеца, то пошел бы тот к ментам? Пошел бы вступать в Комсомол? Если бы Андрей был рядом, было бы легче им обоим? Было бы Марату достаточно того, что Андрей был бы на его стороне? Не по-пацански, а чисто по-человечески. Смог бы Андрей удержать Суворова от решения сдать Универсам? Смог бы сам Андрей встать на сторону Марата, если бы знал чуть больше? Было бы им двоим достаточно друг друга, чтобы… Не было у Васильева ответов, ох, не было.       К концу недели Андрею стало ясно, что у него что-то с головой. В его мыслях на повторе крутилось «Марат-Марат-Марат…» и это одновременно было и утомительно – от того, что ни о чем, кроме этого не думалось, и волнительно – от того, что у Васильева начала появляться странная смелость, чтобы все-таки подойти к Суворову и, наконец, поговорить. Но, как обычно это бывает по воле судеб, в последний день учебной четверти Марат в школе не появился, а там и каникулы начались.       ***       Зима объявил общий сбор уже через пару дней после начала каникул. План был достаточно прост: обнести несколько дачных участков, и все набранное продать за бесценок на местном рынке. Большинство пацанов идею поддержали, потому что последнее время с деньгами совсем туго было, - патрули крайне активно шебуршили территорию Универсама, периодически вылавливая кого-нибудь из старшего возраста для расспросов про Адидаса-старшего. Скорлупе тоже иногда доставалось, особенно из неблагополучных семей, инспекторы по делам несовершеннолетних зачастили к ним с проверками. И не приведи Господь тебя в этот день не окажется дома, - без разговоров оформляли писульки, вплоть до изъятия из семьи с помещением в интернат. Поэтому шакалить на улице было проблематично, да и чего скрывать уже? Боязно. К тому же, после того как Универсамом стали заправлять Зима и Турбо, то они лишний перестраховывались.       Сбор был назначен на самую раннюю утреннюю электричку, следовавшую куда-то в сторону юго-запада. Решили идти группами не несколько человек. Сначала скорлупа с разведкой, потому что им проще всего отбрехаться будет, мол, приехали с родителями на дачу, потом уже супера и старшаки, которые на себе могли бы что побольше унести да в случае чего дело кулаками решить. На том и порешали. Скорлупа вместе с Зимой отправились первой электричкой, а вслед за ними через пару часов уже и Турбо с остальными, в том числе и Андреем, которому вся эта идея не нравилась от слова «совсем».       Дачный кооператив выглядел не то заброшенным, не то еще просто пустующим без крепкой хозяйской руки. Домики некоторые кирпичные, ладные были целые, а вот деревянные местами разрушенные, покосившиеся, у некоторых даже крыши не было и отсутствовала часть стен. В таких развалинах вряд ли могло остаться хоть что-то стоящее. Но по радостному лицу Зимы, который вышел к ним, чтобы встретить, было видно, что не все потеряно. - Здарова, пацаны, - Вахит всем по очереди пожал руки. – Короче, есть на что посмотреть. Погнали.       Он махнул рукой, и вся толпа направилась за ним. Шли недолго. Уже после очередного поворота про проселочной, размытой талой водой, дороге, перед ними оказался довольно внушительного вида двухэтажный, кирпичный дом. Некоторые даже присвистнули. Андрей обратил внимание на то, что окна были закрыты ставнями даже на втором этаже, входная дверь заперта на огромный навесной замок. - Нахер эти грабли и тяпки, - бросил Вахит. – Если этот домина вскроем, то сто по сто там что-то лучше будет. - А как вскрывать будем? – Турбо почесал затылок. – Ломать начнем – на шум, не ровен час, кто прибежит. - Да нет здесь никого, - Зима махнул рукой на слова Валеры. – Пацаны все мало-мальски целые дома оббежали, нет хозяев. - Вам не кажется странным, что этот дом, ну, целый, в отличие от остальных? - спросил парень с погонялом Рыба с какой-то опаской. - Когда кажется – креститься надо, - Дино хлопнул его по плечу. – Зима-то прав. Обнесем этот дом и не будем горя знать. - Только все еще не ясно, как туда попасть, - Рыба опять заговорил. - Разберемся, - Турбо махнул рукой в сторону дома и принялся раздавать указания. – Так, Рыба, Гвоздь, Самбо дуйте на задний двор, там смотрите. Али, Дино, Сутулый метнитесь за лестницей какой. Пальто, ты с нами.       Андрей только и успел, что кивнуть, чувствуя на затылке чужой, недобрый взгляд.       Все разошлись по своим делам. Вахит, Валера и Андрей принялись обыскивать крыльцо главного входа, простукивая кулаками деревянный настил. Васильев, будучи абсолютно городским парнем, не понимал, что делают другие, но тоже опустился на колени и принялся костяшками стучать по доскам. - Андрей, ну, ты дурак? – Вахит приподнялся и недовольно на него посмотрел. – Ты нахера по полу лупишь? - А вы разве не то же самое делаете? – удивился он. - Ой, блять, ну дебил, что с него взять? – Валера на него недобро посмотрел, но потом все же начал объяснять. – Иногда хозяева ключи от дома оставляют где-нибудь под дощечкой запасные, если вдруг что. Или там за наличником, например. Вот и надо пол простучать, чтобы понять, где есть пустота, а где нет. И там, где пустота может быть, там и ключик. Понял, студент? - Понял, - Васильев по-детски радостно улыбнулся. - Тогда вперед, раз понял. Вон, в том углу посмотри, - Вахит махнул ему куда-то в правую сторону, которая аккурат смотрела на лес.       Ключ аккурат нашелся там под отличавшейся от остальных половицей. Парни радостно напрыгнули на Васильева, в одобрении пожали ему руку и принялись возиться с навесным замком. Тот поддался без особого труда, будто им пользовались совсем недавно, это от чего-то напрягло Андрея. Возникло ощущение будто кто-то специально хотел, чтобы они сюда попали. - Слушай, Зима, а откуда наводка прилетела? Ну, на дом этот? – вопрос Васильева заставил Вахита прерваться. - Да мужик какой-то на рынке за бутылку рассказал. Ну и решил удачу попытать, - Зима самодовольно улыбнулся. – Как видишь, не прогадали. - Да просто странно все это. Не нравится мне, - Андрей оглянулся вокруг. - Ой, блять, - Валера шагнул вперед, толкая плечом Васильева. – Нравится – не нравится, соси моя красавица.       Дверь с тихим скрипом отрылась, пропуская всю ватагу внутрь. В самом доме было холодно, пыльно и жутко воняло. Пацаны сразу зафукали, начали носы зажимать. - Фу блять, что за хуйня? – Турбо зажал рот и нос ладонью, сдерживая рвотные позывы. - Да хуйня какая-то, ебать, - Зима высунул голову на улицу. – Может, кошка сдохла или крысы? Дом-то запертый стоял. - И как теперь…? – Дино прятал лицо в локте. - Пойдемте на улицу, покурим, пусть пока проветрится, - Али вылетел из помещения. Андрей входил последним, и едва ощутив этот запах, замер, как вкопанный. Он уже знал, что это такое. Ведь именно так пахло в морге, когда майор позвал его на опознание. Страх сковал его тело, он не мог пошевелиться, пока Вахит не толкнул его в плечо. - Ты чо замер? Пошли на улицу. - Да, я это…, - не успел договорить Василев в спину выходящему из дома Зиме, как дверь резко захлопнулась у него перед носом.       От неожиданности Андрей подпрыгнул на месте и глупо посмотрел на дверное полотно, что теперь не выпускало его из помещения. В дверь с обратной стороны тут же заколотили. - Пальто?! Ты идиот?! – немного визгливо спросил Рыба. – Ты нахуя двери закрыл?! - Да не закрывал я! – ответил Андрей. – Она сама захлопнулась! - Андрей, слышь! – теперь говорил Турбо. – Тут, по ходу, замок клинануло! Не можем ключ провернуть! Давай там, осмотрись пока! Если что, не стесняйся и блюй! Мы никому не расскажем! – за дверью раздался многоголосый смех. – Мы пока попробуем лом или топор найти!       Только вот Андрею было совсем несмешно. Запах разложения становился все сильнее с каждым вдохом. Начинало подташнивать. Пересиливая себя, Андрей достал из кармана небольшой фонарик, и стукнув по нему несколько раз, включил. Выхваченная лучом света дверь напротив входной была совершенно обыкновенной: деревянной, с натуральным узором древесины, некогда, наверное, лакированная. Андрей приблизился к ней и, приложив ухо, прислушался. Внутри было тихо, только из далека слышались чужие разговоры пацанов, их шаги и негромкий смех. И пусть осознание того, что он здесь и сейчас находился не один присутствовало, он все никак не мог отделаться от мысли, что именно по ту сторону двери его ждет ужаснейшая картина. Память услужливо подкинула картины мертвого тела на ледяном прозекторском столе в морге. Поэтому Андрей решил начать поиск выхода с других комнат.       Он поднялся на второй этаж и, наконец, вдохнул полной грудью. Здесь не воняло разложением, ну, или воняло не так сильно, что Андрей уже принюхался. Как и во всем доме тут было невероятно темно, насколько ему позволял рассмотреть окружающее пространство тусклый свет фонаря, единственное окно, которое было в конце небольшого коридора с комнатами по обе стороны, было закрыто ставнями тоже. Андрей сделал несколько неуверенных шагов, как неожиданно услышал, как в одной из комнат кто-то заскребся, тихонько так, будто какую-то грязь пытался соскрести с двери. Васильев замер. Сердце пропустило удар. Пробрала дрожь, которую едва ли получалось унять. И, казалось бы, чего бояться? Дом стоял наглухо закрытый, кто тут может быть? Но взбудораженное сознание подкидывало разные картинки из просмотренного недавно американского ужастика про Фредди Крюгера и из реальной жизни, когда Андрей видел расчлененный труп Рината. И было что-то такое во всем происходящем ненастоящее, сверхъестественное, потустороннее. И страх от этого был не такой, как от страшных городских баек, которые пацаны иногда любили травить у костра, когда самое страшное в истории – это резкий вскрик говорящего. Нет, здесь страх существовал в неестественной тишине, в редких отзвуках скрипящих половиц, шуршанию из закрытых комнат и темноте, которая давила со всех сторон.       Собравшись с мыслями и силами, Андрей все же пошел вперед. Пол под его ногами заскрипел, будто вздыхая. Он подошел к самой первой двери от лестницы и толкнул ее. Та со скрипом отворилась. Луч фонарика выхватил противоположную стену с ободранными обоями и полное отсутствие чего бы то ни было в комнате. Пустота. Ни тебе жутких кровавых разводов, ни похабных надписей, - вообще ничего, только пыль толстым слоем лежала на полу. Васильев чуть поуспокоился, решив, что это все ему показалось. Даром, что другие комнаты тоже были пустыми. Разочаровано вздохнув, Андрей начал спускаться на первый этаж. Для надежности он положил руку на стену, и светя себе под ноги, осторожно наступал на ступеньки. Неожиданно его рука наткнулась на что-то мягкое, будто чужие волосы. Андрей мгновенно отдернул руку, отшатываясь назад. Из-за этого он потерял равновесие и кубарем полетел вниз, собирая все углы. - Сука! – вскрикнул он, когда его затылок встретился к полом первого этажа.       Он замер на несколько секунд переживая эту боль, давая ей распространиться полностью, а потом утихнуть. Несколько предательских слез вытекли из уголков его глаз. Фонарик откатился куда-то в сторону, но все еще работал, поэтому, поднявшись, Андрей с легкостью его нашел. В ушах зазвенело. - Пацаны! – крикнул он возле входной двери. – Пацаны!       Ему никто не ответил.       «Наверное, разбрелись по поселку, чтобы найти что-нибудь, чем можно дверь открыть», - неуверенно подумал Андрей, а потом тут же поругал себя за такие мысли. - «Хуйню думаешь. Не бросят они тебя. Ты же свой пацан.». - Пацаны! – попробовал вновь Васильев. – Зима! Турбо! Дино! Али!       Опять ничего. Андрей нервно передернул плечами и обернулся на ту самую дверь, из-за которой все еще воняло разложением и гнилью. Решив оставить ее напоследок, он направился по коридору направо, где оказалась кухня. Как и в других комнатах, здесь было абсолютно пусто. О том, что это некогда была кухня, говорили только несколько обрубленных труб, торчащих из стены. Видимо, дом не так давно оставили, раз в нем имелась вода. Следующей была небольшая комната с полуразрушенным камином. Андрей внимательно вгляделся в золу, что оставалась в очаге, и приметил, как в свете фонарика что-то блеснуло. Он присел на корточки, и разрыв руками пепел, выудил оттуда небольшой кулон о двух створках, чтобы носить чье-нибудь фото внутри. Васильев обрадовался находке, и решив, что рассмотрит ее чуть позже, засунул во внутренний карман куртки.       Теперь никаких отговорок не осталось, когда он вернулся в прихожую и внимательно посмотрел на злополучную дверь напротив входной. До странного было тихо, с улицы не раздавалось ни звука, что не мало напрягло парня. Он еще раз попробовал позвать пацанов: - Вахит! Валер! – ему так же, как и в прошлый раз никто не ответил.       «Может, эти придурки разыграть меня решили? Вот же, сука!»       Андрей со всей силы налетел на дверь, но без толку – так, как была, так и стояла, даже, вроде, и звука не издала. - Зима! Вы чо угораете там?! Турбо, блять!       Васильев еще раз зло пнул дверь, и поймав этот кураж, когда от злости становится нестрашно, направился к закрытым дверям. Те с легкостью поддались и открылись, являя совершенно иную картину в отличие от комнат на втором этаже. Внутрь из окон лился свет, хотя Андрей точно помнил, что все ставни были заколочены. В камине потрескивали дрова, а обстановка была на манер старой советской роскоши. Обои в меленький цветочек, добротный стол посередине комнаты, рядом стулья, большой сервант, набитый посудой. Васильев неуверенно прошел внутрь и еще раз осмотрелся, зачем-то светя фонариком, хотя и без него было все прекрасно видно. На столе стояла ваза со свежими белыми лилиями. В странном порыве Андрей потрогал лепестки, собирая пальцем влагу. - Что за чертовщина происходит? – шепотом спросил он сам себя.       Над камином висело несколько фотографий. Парень подошел ближе и принялся их рассматривать. На первой фотографии он заприметил четырех человек: троих детей и взрослую, темноволосую женщину. Ребятишки еще совсем небольшие стояли возле нее, и двое мальчиков держали женщину за руки, а девочка находилась чуть поодаль, будто и не с ними. И до странного один из мальчишек был похож на Марата, а другой – на самого Андрея. Только выглядели они младше, словно на собственные детские фотографии смотрел. На них всех была советская одежда, вроде, начала двадцатых годов. Уже на следующей фотографии все сидели за столом и улыбались; теперь они выглядели чуть старше. Черты лиц мальчишек были явственно схожи с тем, что Васильев видел в зеркале каждый день, и глядя в школе на Суворова. Женщина, сидящая во главе стола, была темноволоса, с внимательным взглядом и легкой улыбкой. Девчушка, сидящая рядом с ней, имела неясный цвет волос, из-за старости фотографий кажущийся серым, растеряна и не улыбалась вовсе. На предпоследней фотографии было только трое человек: уже совсем взрослые парни и темноволосая женщина, которая, кажется, никак вообще не менялась от фотографии к фотографии. Лица у всех были уставшие, немного напуганные, улыбались натянуто, будто и не хотели вовсе. И, наконец, на последней фотографии была только одна темноволосая женщина. Она не улыбалась, и взгляд ее был устремлен куда-то мимо камеры. Черное платье подчеркивало контрастность с кожей, делая ее буквально белой.       Андрей внимательно еще несколько раз проскользил взглядом по всем фотографиям, пытаясь прикинуть, что могло случится с этими людьми. Но едва он успел что-либо придумать, как позади него раздалось: - Андрей? Что ты здесь делаешь? – голос был женский, но невысокий и крайне удивленный.       Васильев вздрогнул и быстро повернулся. В дверях стояла та самая темноволосая женщина с фотографий. Он было открыл рот, чтобы начать говорить, как она быстро подошла к нему, и взяв за руку, внимательно вгляделась в лицо. Он почувствовал, как она задержала дыхание, и глядела так пронзительно словно пыталась найти ответы у него в глазах. Но, видимо, не найдя искомого, тяжело вздохнула. - Хоть раз бы вспомнил, - произнесла она с укоризной. - Что вспомнил? – его голос чуть не дал петуха. - Тебе лет-то сколько? – она прищурила темные, гипнотизирующие глаза. - Шестнадцать будет летом, - завороженно ответил Андрей. - Эх, молодо-зелено, - она как-то по-матерински положила руку ему на щеку и чиркнула большим пальцем под глазом. – Все такие же голубые.       За окном раздался нечеловеческий рёв, и женщина испуганно бросила туда взгляд. Ей понадобилась буквально секунда, чтобы растерянность во взгляде сменила железная уверенность. Она крепко схватила Андрея за руку и повела к выходу. Уже перед самыми дверьми она остановилась, и тоскливо глядя на него, сказала: - Рано тебе сюда, - поцеловала его в лоб. - Еще увидимся, Андрей.       Женщина, открыв дверь, вытолкнула ничего непонимающего парня наружу.       С резким вздохом Андрей распахнул глаза в палате под участившийся писк приборов.