Словно в страшной русской сказке

      В последний момент, когда его, Андрея, скрученного, выводили из здания рынка, он мельком увидел несколько знакомых лиц в толпе зевак из универсамовских. И ни одна падла ведь не решила помочь. Да, они еще были скорлупой, но все-таки. Могли хотя бы до того, как прилетели служители закона, навалиться на этого мужика сзади или хотя бы раз ему ногой по ребрам садануть, чтобы Васильев смог подняться и убежать. Но они просто смотрели; хлопали глазами, немо открывали рты. Андрей зло усмехнулся и перестал вырываться. Да и огрызаться охота пропала. По пути в отделение множество мыслей крутилось в голове у Андрея. Что сказать Ирине Сергеевне? Как там Юлька? Как мама? Становится ли ей лучше? Хорошо ли ее лечат? Когда он сможет увидеть её снова? От последней мысли сделалось грустно и печально, а потом страшно. Что, если его посадят? Что, если Ирина Сергеевна откажется от опеки над Юлей из-за его выходки? Что, если Ильдар Юнусович перестанет помогать маме? Нервная дрожь прошла по телу Андрея и вылилась в частые подергивания ногой. Всю оставшуюся дорогу до милиции он сидел, как на иголках, рассматривая самый страшный исход.       От яркого света внутри отделения заслезились глаза. Васильев украдкой вытер их костяшками пальцев и вновь уронил руки, скованные наручниками вниз, словно они были каменными. Нервозность никуда не делась; она постепенно, словно накатывая волнами, захлестывала его дикой паникой. Андрея усадили в обезьянник, и скрежет замка звучал оглушительно, когда закрывали за ним дверь. Ильдара Юнусовича не было на месте. - Да не трясись ты, - как-то совсем беззлобно окликнул Андрея подошедший милиционер. – Ильдар Юнусович на задержании. Придется подождать. Ты там, это, в туалет, не хочешь? Пить?       Андрей отрицательно мотнул головой, удивляясь вопросу. В прошлый раз, когда их принимали толпой после драки на дискотеке, то никто с ними так не церемонился. Всех в обезьяннике закрыли и вызывали по одному. - Ну ладно тогда. Если что будет надо – говори, - мужчина как-то совсем по-отечески вздохнул и отошел к дежурному, говоря что-то про малолетних дураков.       После этого время потянулось невероятно медленно. Андрей часто поглядывал на часы, висящие на стене, но минутная стрелка практически не двигалась или двигалась очень медленно. Когда он в очередной раз посмотрел на время, то его захлестнула такая черная тоска, что выть захотелось. Обреченность заполонила его полностью, закрадываясь в каждый уголок души. И стало так невыносимо тошно от всего: от улицы, от Универсама этого, от болезни матери, от того, что потерял лучшего друга из-за дурацких пацанских законов. Тошно стало от самого себя, от собственной глупости, от страха за будущее. Андрей опустил голову, позволил горячим слезам скатываться по лицу и безостановочно падать на грязные, пыльные брюки.       Теперь всё это братство, за которое так упорно держался Андрей, просто стало ничего незначащим. Горечь предательства растекалась в душе, переменно сменяясь ужасом грядущего будущего. А ведь он за них стоял. Он за них кровь проливал. Несколько раз чуть человека не убил. И все ради чего? Ради каких-то неясных законов улицы, которые и яйца выеденного не стоят? Как-то в миг пришло понимание, что за него никто бы не стал впрягаться, как он был готов впрячься сам.       После того, как отшили Кащея, все пошло по пизде. Вова решил, что за честь надо стоять и по всей строгости спросить за смерть Ералаша, но в итоге, это все вылилось в неясную череду уличных драк, да и закончилось ничем. Никто не понес наказания. А парня нет больше. Не был Суворов-старший лидером. Идейным – да, был, но никак не лидером. За ним пошли, потому что он старше, но от возраста ума не прибавилось. Тем более, что потом он весь Универсам на бабу променял, человека убил. И ради чего? Чести пацанской? Закона улиц? Да не за хуй собачий все было это сделано. Васильев откинулся на стену и прикрыл глаза. А вот если бы он человека убил, за него бы впряглись? Покрывали бы его до последнего? Или как скорлупу отдали бы ментам, чтобы только те отстали? Андрей не нашел ответа на этот вопрос, но привычная, понятная картина Мира, в котором он жил до сегодняшнего дня, смазалась, как если бы на холст плеснули растворитель.       Кащея отшили, но при этом ни один не ссучился и не заложил его ментам с кустарным героином. Хотя все прекрасно знали, как много уже народу подохло от его химических изысканий. Даже, когда к ним в спортзал нагрянули с обыском, то все правдами и неправдами стояли на том, что здесь ничего нет и никогда не было. Андрей, как и все, кивал головой, мол, не видел ничего, ничего не знаю, и про Кащея в первые слышу. Пронесло тогда. И потом странным образом в общаке образовалась лишняя сотня рублей, которую как раз и раскидали по скорлупе. Сколько же времени Андрею потребовалось, чтобы сопоставить все эти факты? Думал ли он об этом вообще? Часовая стрелка сделала один полный оборот, но в отделении ничего не изменилось. Возле будки дежурного крутилось несколько патрульных, которые хотели разжиться кипятком для чая, другие, - опера, наверное, - сновали с бумажками и сигаретами по коридорам вместе со сквозняками. А Андрей так и сидел в обезьяннике, гоняя по кругу безрадостные мысли.       О Марате Васильев вообще запретил себе думать, потому что теперь, когда его задержали, и колония для несовершеннолетних перестала быть притчей во языцех, он начал его понимать. Разве было что-то плохое в том, чтобы ходить в комсомольцах и барыжить вареной джинсой? Разве было что-то плохое в том, чтобы иметь возможность рассказать что-то взрослым, когда все начинало идти по пизде? Разве было что-то плохое в том, чтобы быть со своим другом на одной стороне, а не прикрываться уличными законами и пацанской честью, которые, по своей сути, - хуета полная? Разве было что-то плохое в том, что…       Ирина Сергеевна пришла через час. Васильев узнал ее по тяжелому вздоху, когда она подошла к обезьяннику. Её молчание резало хуже ножа. «Пусть накричит, пусть опять начнет читать морали, пусть уже скажет хоть что-нибудь!» - думал Андрей. – «Хоть слово, а то совсем невыносимо!». Но инспекторша молчала. И молчание это развертывалось пропастью между ними. - Вставай, - раздался голос Ильдара Юнусовича. – Вставай, Андрей. Пойдем, поговорим.       Они втроем вошли в кабинет. Майор грузно опустился за стол и очень тяжело выдохнул, как выдохнул бы человек, который весь день провел на ногах. Ирина отошла к окну и, взяв со стола пачку сигарет, без спроса закурила, задушено покашливая на каждую затяжку. Андрей так и остался стоять, не зная, можно ли ему присесть. - Андрей, - от звука своего имени он вздрогнул и поднял глаза на заговорившего мужчину. – Это конец. Кража группой лиц по предварительному сговору. Хотя, квалифицируют, скорее всего, как кражу организованной группой. Плюс, припомнят тебе все предыдущие выходки. В лучшем случае – пять лет, - Ирина вздрогнула на этих словах. - И то, если будешь сотрудничать со следствием. Вот и всё. - Неужели ничего сделать нельзя? – обреченно, почти шепотом спросила Ирина Сергеевна. - Что сделать? – майор тяжело на нее посмотрел. – Он никого не сдаст. Ничего не расскажет. Что еще ты хочешь сделать, Ира? – его голос был полон усталости взрослого человека, который до последнего пытался все исправить. - Ильдар Юнусович, я… - робко начал Андрей и осекся, словно у него внутри что-то сломалось, что-то перестало работать.       Сердце ухнуло вниз, а из глаз потекли слезы. И было уже плевать на Универсам, на пацанов, на законы эти уличные. Невыразимый в словах страх захлестнул его с новой силой, от чего стало очень тяжело стоять на ногах. Будто не в себе Андрей сначала согнулся пополам, а потом, поняв, что легче не становится, совсем опустился на колени и принялся жадно хватать ртом воздух. И воздуха ему будто было одновременно и много, и мало. Он поднял взгляд и в ужасе посмотрел на Ирину Сергеевну, на её округлившие от шока глаза. Парня начало трясти и он, не в силах это выдерживать, завалился на бок. Его лихорадочно затрясло. - Андре…! Андрей! Да что ты буд…, - слова долетали до него через раз. – Давай, дыши… Медленно… Андрей!       Когда Васильев пришел в себя, то он увидел над собой два обеспокоенных лица: одно – Ирины Сергеевны, другое – Ильдара Юнусовича. Мужчина все еще зажимал ему рот широкой ладонью, придерживая другой рукой голову. Парень проморгался, чуть щерясь от слепящего света ламп. Майор помог присесть ему на полу и сам завалился рядом, в раз обессилев. - Я ведь сегодня человека убил, - бесцветно и глухо, смотря в никуда перед собой сказал мужчина.       Ирина ахнула и прикрыла рот ладонью, будто бы собираясь разрыдаться. - Просто взял и нажал на гашетку – бах! - Ильдар Юнусович взмахнул руками в воздухе, изображая как бы взрыв. – И нет человека… Так что… Улица, не улица. Пацаны, не пацаны, Андрей. А человека нет. Может, хоть в колонии мозги на место встанут.       Мужчина, по-стариковски кряхтя, поднялся и протянул руку Андрею. Парень на несколько секунд замешкался, и ровно в тот момент, когда майор уже хотел руку убрать, Васильев вцепился в нее мертвой хваткой и пронзительно, совершенно беспомощно, по-детски посмотрел в чужие глаза.       ***       Андрея, конечно, и раньше избивали, но никогда – так жестко и жестоко. Он предполагал, что сможет отделаться только несколькими ударами от Старшаков, ну, и возможно, быть оплеванным – зашкваренным, если по-пацански. Но то, что его будут гасить толпой, он не думал. А гасили жестко, выливая всё напряжение последних дней за ситуацию с Адидасом, за мокруху его, за стычку с Домбытовскими, за Ералаша тоже, и даже за Марата с его ОКОДом припомнили. И хоть не проговаривали это все вслух, - Андрей сам понимал. Каждый удар по ребрам, по рукам и ногам – за косяк, в котором он и не виноват был. Он только молча, стиснув зубы, терпел удары и закрывал голову руками, хотя не сильно-то и помогало. Слова о том, что ему, вообще-то, светил реальный срок, что Кощей «отшитый» и что ему самому не помогли – пролетели мимо ушей Старших. Его нещадно топтали, стараясь попасть в самое уязвимое место. Наконец, кто-то крикнул: - Харош! – и все в миг прекратилось.       Перед Андреем на корточки опустился Турбо и заговорил: - Если кого-нибудь из наших заметут, то я не посмотрю, что у тебя мать болеет и сестра маленькая. Спрашивать буду жестко, - он плюнул куда-то в сторону. – Такая же крыса, как Маратик. - Турбо, хорош уже его кошмарить, - вмешался Зима. – Отшили и будет с него. А то, не ровен час, реально нас всех под статью подведет, раз теперь тоже с ментами якшается. - Увижу на районе – еще раз огребешь, - подытожил Турбо. - Пацаны! – кто-то заорал из толпы. – Менты! Все Универсамовские тут же бросились врассыпную.       Андрей заплывшим глазом смог только уловить каким красным был снег под ним от натекшей крови. А потом он, наконец-то, провалился в спасительную темноту.       ***       Дверь качалки открылась, как и обычно – со скрипом, а потом тут же резко захлопнулась из-за новой пружины, которую самолично ставил Вова Адидас. Андрей как-то несмело прошел внутрь, слушая несвойственную этому месту тишину. Даже в воздухе пахло как-то иначе; не сперто от курева и пота, а до странного свежо, но сыро. Сделав несколько неуверенных шагов внутрь, Васильев наткнулся взглядом на Айгуль, которая сидела на диване недалеко от ринга и смотрела прямо перед собой, даже не моргая. - Привет? – полувопросительно поздоровался Андрей с девушкой. - Привет, - тихо и без эмоций ответила она, и голос её до странного слышался словно из-под толщи воды. - А где все? – Андрей осмелел и подошел ближе. - Все? – переспросила она. – Кто все? - Ну, пацаны. Турбо, Зима, Адидас, Марат, скорлупа. Ты же с Маратом сюда пришла? – Андрей присел рядом с ней на диван. - Нет, - Айгуль сама удивилась от своего ответа. – Я сама сюда пришла. - Да? А разве тут не закрыто было? Обычно кто-то из Старших открывает, - Андрей оглянулся на подсобку, где обычно собирались Супера и Старшаки. Она тоже была закрыта. - Было открыто, - совсем тихо сказала Айгуль. - Ну подождем остальных, - Васильев пожал плечами и откинулся на спинку продавленного и прокуренного дивана.       Несколько минут они сидели в тишине. Андрей не знал о чем разговаривать с Ахмеровой, да и не сильно-то хотел говорить. Они практически не общались, так, иногда пересекались на дискотеках, когда она приходила с Маратом или когда Андрей сам приходил в видеосалон. Больше ничего их и не связывало. Васильеву было достаточно знания того, что Айгуль – девушка Марата. На этом, собственно, все и заканчивалось. Хотя, одно странное чувство Ахмерова все же вызывала у Андрея. Какую-то странную неприязнь, когда она была вместе с Маратом, когда касалась его руки или обнимала на глазах у всех. Что-то было в этом такое, что Васильев сам для себя не мог объяснить; и это же странное чувство уходило, когда они оставались вдвоем или когда внимание Марата было сосредоточено полностью на нем даже среди всего скопа пацанов. Это неоднозначное чувство только ширилось с каждым днем, и удивительным образом обходило законы улицы, ставя себя выше них. Андрей не мог придумать этому названия. Он думал, что если реально что-то случится, например, если кто-то из других группировок нападет на Суворова, то он непременно впишется за него. И плевать, что Марат «отшитый» и что ходит с ОКОДовцами. Эта странная уверенность почему-то постоянно маячила на периферии его сознания, даже тогда, когда они дрались за ДК, после вступления Марата в Комсомол. Просто вся эта стычка с самого начала ощущалась как-то неправильно. В чем был смысл всех этих предъяв к Суворову? В чем был смысл того, что он вместе с остальными решил пойти на коробку, хоть и был предупрежден о будущей облаве? Андрей не знал. И ему в тот момент, когда он замахивался на Марата, было так странно от этого, что ему самому казалось, что бил он нехотя, как бы в полсилы, просто ради предупреждения. Из-за дурацких законов улицы.       А ведь головой все остальное понимал. И то, почему Суворов пошел к ментам, и то, почему он решил всех сдать. Понимал ведь. За Айгуль. За брата. За то, что не заступились всем Универсамом. Не спросили с виновных. И как тут прикажешь поступать, когда ты остался наедине со своим горем, и даже лучший друг отвернулся от тебя, потому что… А, собственно, почему? Потому что Марат нашел в себе силы принять то, что произошло с Айгуль? Потому что посчитал насилие – насилием, а не чем-то иным, что приписывал закон улицы? Потому что мозги встали на место, поняв, что быть «пацаном» – это не только чушпанов кошмарить и деньги с водил трясти? Разве не в этом должна быть настоящая сила – принимать все так, как есть и не отступать?       И как-то в миг сделалось странно от своих же мыслей. Как это Айгуль могла быть здесь, когда Марата отшили? Разве она не сбросилась из окна? А с Адидасом-то что? Он ведь, вроде, собирался со своей медсестрой в Гагры. Разве не уехал? - О, Пальто! – раздался голос только что вошедшего Адидаса-старшего. – А ты тут каким судьбами? - Да я это…, - Андрей тут же подскочил с дивана и протянул руку для приветствия. – Ну а куда еще идти? – Вова смерил его странным взглядом. - Да хоть бы к мамке сходил. Проведал. А то, что ты здесь все трешься? Вон, пальто уже все куревом провоняло, ха-ха, - Адидас по-доброму усмехнулся и потрепал Андрея по бритой голове. - Схожу, схожу, - Васильев ушел от прикосновения, несколько смутившись, а потом как будто спохватился. – А пацаны когда подвалят? - Эх, Андрейка, - Суворов-старший завалился на диван рядом с Айгуль и, повертев сигарету в руках, не решившись закурить, продолжил. – Да рано еще пацанам сюда. Я сказал им пока не приходить.       Вопреки словам Адидаса дверь качалки вновь заскрипела, и в зал ворвался взъерошенный Ералаш в шапке набекрень. Он несколько секунд в непонятках смотрел на Андрея, но потом, словно что-то поняв, быстро подошел к нему и пожал руку. - Привет, Пальто! Давно не виделись! Ты здесь какими судьбами? – затараторил он, не обращая внимания на Вову, который энергично ему показывал прекратить. – Сам или помогли? Ну, ты не дрейфь, если что, спрашивай. Все расскажу, подскажу. Тут только, это, по первой непривычно будет, но потом, когда поймешь… - Ералаш! – гаркнул на него Адидас. – Давай, ты сегодня на суете. Сообрази нам, что-нибудь перекусить. Быстро! – глаза Вовы как-то недобро сверкнули, отчего Ералаш вжал голову в плечи и, развернувшись на пятках, стартанул на выход.       Суворов-старший тут же оказался рядом с Андреем, чьё лицо выражало крайнюю степень задумчивости.       Разве Ералаша не схоронили несколько недель назад, когда его запинали хадишевские? - Я не понял…, - было начал Васильев, но Вова прервал его взмахом руки. - Да херню какую-то несет последнее время. Надо будет спросить за него у пацанов. Мож, сидит на чем. Постоянно дичь какую-то втирает, - Суворов-старший приобнял за плечи Андрея и совсем ненавязчиво принялся подталкивать его к выходу. – Ты не слушай его. Лучше, давай вот, до мамки сбегай. Апельсинов там, яблок ей отнеси, - он достал из кармана мятую пятерку. – А то, что там каша одна, да каша.       Под непринужденную болтовню Вовы, Васильев не заметил, как они дошли до входной двери. - А, это, - Андрей замялся на пороге, взявшись за ручку двери. – Сбор-то когда будет? - Андрей, - голос Адидаса стал до ужаса резонирующим и давящим на уши своей неестественностью. – Иди. - Ладно-ладно, - согласно закивал Васильев, крутя головой и сбрасывая наваждение. – Марату что-нибудь передать? Он, вроде, искал тебя. - Скажи ему, что он не виноват, - голос Вовы вновь зазвучал нормально. – Никто не виноват. - Понял, - Андрей протянул руку для рукопожатия. – Увидимся. - Иди уже, Пальто, - Адидас крепко пожал протянутую руку, а потом со всей силы толкнул Васильева в грудь, от чего тот по инерции вылетел спиной в открытую дверь.       С резким вздохом Андрей распахнул глаза в палате под участившийся писк приборов.       ***       Первое, что странного заприметил Васильев, так это то, что некоторых дощечках были вырезаны едва заметные символы, - какие-то то ли кресты, то ли крестики с точками. Узоры эти были довольно старые, с набившейся внутрь пылью, еле различимые. Тоже было вырезано и на кирпичной кладке возле самого деревянного настила. Андрей внимательнее пригляделся. Что-то подобное он уже видел в сборнике русских народных сказок, когда по долгу разглядывал иллюстрации, вместо того чтобы читать внеклассную литературу. В каком-то странном порыве он провел пальцами по части сохранившихся узоров и резко, отдёрнул руку, почувствовав, как его что-то кольнуло. Повернув к себе ладонь, Андрей увидел, что на его безымянном пальце рубином собирается небольшая капля крови. Он тут же пихнул его в рот и слизал кровь, промачивая слюной место укола. Васильев опустил взгляд туда, где располагались символы, чтобы рассмотреть обо что он порезался, но теперь там был идеально гладкий кирпич без каких-либо намеков на странные знаки. - Бред какой-то, - он тряхнул головой и продолжил дальше простукивать пол.       Спустя минут десять безостановочной работы, под шум полезших на крышу пацанов и возни с заднего двора других, Васильев на что-то наткнулся. Дощечка пола каждый раз при постукивании покачивалась в разные стороны, да и цветом немного отличалась от остальных. Как можно аккуратнее Андрей поддел ее и отложил, открывая небольшой бетонный короб, в котором лежало письмо, придавленное чем-то, завернутым в тряпицу. Васильев осторожно вытащил это все и, вскрыв конверт, принялся рассматривать записку. Она была сделана на дорогой, качественной бумаге, но уже начинавшей от времени тлеть. Он развернул ее и коротко пробежался глазами, отмечая, что текст написан, вроде, по-русски, но все равно как-то странно. Сосредоточившись, он принялся читать.       «Уважаемые кто бы вы ни были, если вы читаетѣ эту записку, то скорѣя всаго, домъ ужѣ вотъ какъ нѣсколько дѣсятилѣтiй заброшенъ и не имѣятъ ни однаго живаго хозяина или наслѣднiка. За симъ увѣряю васъ, что вы можѣтѣ взять из дома всѣ что угодно, если это хоть как-то поможѣтъ вамъ стать счастливѣя или же если вы находитѣсь въ затруднiтѣльномъ матѣрiальномъ положѣнiи. Что ж, да благоволитъ вамъ госпожа Фортуна. P.S. Настоятѣльно прошу воздѣржаться от посѣщенiя въ домѣ подвала. Повѣрьтѣ, потому какъ я лично домъ этотъ запиралъ, тамъ нiчаго нѣтъ. P.P.S. Такъ же настоятѣльно рѣкомѣндую не оставаться въ домѣ на ночь. Искрѣннѣ, В. А. О.»       Андрей еще несколько раз пробежался глазами по тесту и в конце листа приметил похожие символы, что видел на дощечках и кирпичах. Внимательно всмотревшись в них, он так и не понял откуда их знает, поэтому только лишь крикнул пацанам: - Нашел!       Зима и Турбо быстро подорвались к нему. Васильев, уже размотав тряпицу, горделиво демонстрировал им хозяйский ключ. Все остальные, бросив свои дела, тоже подошли и одобрительно захлопали Пальто по плечам. Андрей чувствовал гордость, но ему так рядом не хватало Марата, чтобы всем этим поделиться. Поэтому он скромно передал ключ старшим, а записку вместе с конвертом скомкал и убрал в карман брюк, даже не удосужившись проверить оборотную сторону.       В доме было слишком тихо и пыльно. В лучах закатного солнца, казалось, тени плясали в углах. Вся гурьба пацанов несмело перешагнула порог дома и тут же принялась озираться по сторонам. Складывалось странное, какое-то невероятное ощущение чужого присутствия. - Бля, пацаны, как-то сыкотно, что ли, - Рыба глядел вокруг и ёжился. - Да тут никого нет, - тоже от чего-то шепотом сказал Валера, а потом переспросил ближе всего к нему стоящего Вахита. – Нет же? - А я ебу? – возмутился Зима в полголоса. – Пойдем посмотрим, там и узнаем.       Нестройным шагом они все двинулись вперед, разбредаясь так же троками. У Андрея складывалось стойкое ощущение, что жильцы вышли буквально на пару минут и должны были вернуться буквально вот прямо сейчас. В качестве доказательства перед ним на обеденном столе стояли фарфоровые чашки, чайник, блюдце с крошками. И что самое странное – в гостиной, куда они вошли вместе с Зимой и Турбо, было очень тепло, словно кто-то за несколько часов до их прихода разжигал камин. - Странно все это, - опасливо сказал Вахит. – Давайте по-быстрому и валим. - Согласен, - кивнул Валера. - Ага, - поддержал их Андрей, от чего-то не разделяя страха.       Парни сорвали с карниза плотную штору и принялись в нее скидывать буквально все, что попадало в руки. Так туда полетели пресловутые чайные пары со стола, наскоро обмотанные скатертью, книги с полок, подсвечники с камина, еще какие-то статуэтки, служившие элементами декора. Даже картины, и те не избежали подобной участи, - все отправилось в импровизированный мешок. - Турбо, да хорош, - Зима тронул друга за плечо. – Всех книг не унесем. Вдруг ширпотреб вообще какой? - Ага, конечно, - он протянул книгу Вахиту. – Издание тысяча восемьсот девяносто третьего года. Угораешь? За такие книги коллекционеры состояние готовы будут отвалить! - И где ты этих коллекционеров возьмешь? На улице возле библиотеки ловить будешь? – по-доброму улыбнулся Зима, как-то слишком нежно глядя на Валеру. - Да не ссы ты. У нас товар – у вас купец, - Турбо засиял не хуже начищенного пятака. – У тебя что, Пальто? - Статуэтки, фарфоровые думаю, - Андрей безынтересно покрутил одну из них в руках. – Я хз, не разбираюсь ведь. - Насрать, кидай, потом разберемся.       Так споро они набрали целую гору вещей и завязали все это в шторы на манер котомки. Постепенно начали оттаскивать все набранное к двери, где уже накопилось несколько таких кулей.       Едва солнце начало закатываться, как закончили. Без малого получилось больше десяти увесистых свертков размером с добротную тумбочку. - Ну и как мы все это потащим? – Дино, который Илдус, почесал затылок. – Ну я максимум два утащить смогу. А остальные? - Н-да, даже если каждый по одному возьмет, тут еще несколько останется, - недовольно дернул губой Гвоздь. – Что делать-то теперь, Зима? - Так, - Вахит оценил взглядом общий масштаб работ. – Значит так. Вы останетесь здесь до утра, Я, Турбо и Пальто – в город. С утра на машинке примчим, добро, а вы на электрон. Потом сбор в качалке. Добро? - А что Пальто с вами поедет? Мож, я тоже домой хочу, - возмутился Рыба. - А том, что так старший сказал, плюс у него опекунша – ментовка, - от последнего аргумента парень быстро сдулся, принимая условия. – Всё. Давайте, пацаны, с утра подкотимся.       Все принялись на перебой жать друг другу руки. - А, и это, - Андрей остановился в дверях и внимательно посмотрел на оставшихся. – Тут где-то подвал есть, вы в него не лезьте. Дом старый, фундамент там все дела.       Пацаны согласно кивнули и прикрыли дверь.       В эту ночь Андрею снились странные сны. Они, скорее, были похожи на чьи-то воспоминания. Женщины и мужчины в старомодной одежде, будто из века девятнадцатого, собирались за большим столом и, взявшись за руки, что-то непрерывно шептали, а потом в миг все, как по команде, задирали головы вверх, отрывали рот и замирали на несколько долгих мгновений. Так повторялось несколько раз, пока сидящий во главе стола мужчина не падал со стула, кровоточа из носа, как после хорошего удара.       На утро, едва разлепив глаза, Васильев по давней присказке покойной бабушки сказал: - Куда ночь – туда и сон, - и до странного, сновидение с начала затуманилось, а потом и вовсе забылось.       Забирать пацанов еще с вечера решили без Васильева. Впрочем, что он там забыл? Ключ нашел и на том спасибо. Поэтому он совершенно безнаказанно валялся в постели, дремал и прислушивался к звукам просыпающейся Казани. В мысли опять начинал лезть Марат. Только теперь от этого делалось не тошно, а просто утомительно. Андрей гонял по кругу одну и ту же мысль, периодически поглядывая на часы.       ***       Как оказалось, с того момента, как пацаны поехали на делюгу, прошло чуть больше месяца. Об этом Андрей узнал на вокзале из брошенной кем-то на скамейку газеты. Парень очень внимательно вгляделся в дату на первой странице и обомлел. Он опустился на сидение в зале ожидания и просто пялился на то, как еще недавнее двадцатое марта превратилось в двадцать третье мая. В голове было сумбурно, даже как-то подташнивать начало.       «Что за бред? Что вообще происходит? Как это возможно? Это какая-то шутка?»       Мысли Андрея скакали от одного к другому, и все никак не хотели оформиться во что-то понятное, удобоваримое, - в то, что могло бы хоть что-то объяснить. Словно в сомнамбуле он поднялся с сидения, но тут же сел обратно, пытаясь уложить в голове произошедшее.       «Что это было?» - думал он. – «Что я видел? Что это было за странное место? Кто была эта женщина? Что вообще произошло? Как могло пройти столько времени? Где пацаны? Ирина Сергеевна, наверное, переживает… А Юлька? Мама? Надо что-то делать… А что делать? Как вернуться?» - Васильев глубоко вздохнул, подавляя дрожь и начиная думать о текущем. – «Надо вернуться обратно в Казань. По дороге придумаю, что сказать. Так, деньги на билет…» - Молодой человек! – мужской голос прервал его размышления. – Сержант Огибалов. Ваши документы? - Э, здравствуйте, - Андрей подскочил, и тут же на автомате начал оценивать окружающее пространство, выглядывая пути побега. – Так, я это… Дома оставил. - Так, погоди, - сержант внимательно всмотрелся в лицо Андрея. – А это не тебя ли уже месяц ищут?       Васильев дернулся, чтобы побежать, но резко передумал, понимая, что он ничего, в общем-то, не натворил. А попасть домой, пусть и с ментами, все же, лучше, чем самому явиться будто на казнь. Поэтому он несмело пожал плечами и посмотрел так растерянно, как могут только дети. - Так, давай, пошли. Есть хочешь?       Андрей утвердительно кивнул.       Уже через пару часов его доставили в практически родное отделение милиции прямиком в руки Ильдару Юнусовичу. Майор выглядел измотанным, - глубокие тени залегли под глазами, плечи осунулись, а на костяшках виднелась кровавая корка. Он каким-то странным взглядом посмотрел на Андрея и закурил. - Рассказывай. Где был? С кем? Имена, погоняла, явки, - он придвинул уже и без того полную пепельницу. – На понимание. У меня очень, - это слово он специально выделил интонацией. – Очень плохое настроение. - Если я расскажу, вы мне, все равно, не поверите, - буркнул Андрей. – Можно сигарету? - Можно, - и Васильев уже было потянулся к пачке, как его резко хлопнули по рукам. – Когда расскажешь. - Вы мне не поверите, - мрачно отозвался Андрей и сложил руки на коленях. - Андрей, послушай, - Ильдар Юнусович снял очки и потер глаза. – Тебя не было месяц! Месяц! Понимаешь? – он вздернул руку с сигаретой вверх, от чего пепел упал на какие-то бумаги. – Я твоих пацанов уже и на трое суток задерживал, и по-хорошему просил, и только что карой небесной не угрожал. А они все как один твердят: «Вошел в дом и не вышел». Я этому должен поверить? Что ты вошел в какой-то заброшенный дом, не вышел оттуда и потом спустя месяц объявился на вокзале?! – с каждым словом его голос становился все громче, пока мужчина совсем не начал кричать. – Сколько мне еще нужно слушать эту хуйню?!       Майор припечатал рукой по столу, от чего пепельница подпрыгнула и из нее вылетело несколько окурков. Васильев вжался в спинку стула и смотря прямо перед собой, стараясь вообще не двигаться и не менять выражения лица. После отповеди мужчины ему самому стало страшно. Вся эта непонятная ситуация пугала настолько, что хотелось просто уже оказаться дома, забраться под одеяло и, наверное, от души прорыдаться. Кроме того, он действительно не знал, что рассказать Ильдару Юнусовичу, кроме правды. - Андрей, - тяжело выдохнул мужчина. – Я обещаю, что ничего тебе не сделаю, не буду угрожать и никак препятствовать, только скажи, что случилось.       Васильев поджал губы. Не было у него оправданий, не было у него ничего, кроме этой правды. Он чуть повернулся и совершенно беспомощно посмотрел на мужчину. - Я и сам не знаю, что произошло, - прошептал он одними губами. – Мы с пацанами поехали дом вскрывать, а потом дверь захлопнулась. Я побродил там немного… Там еще женщина была… - Какая женщина? – зацепился за информацию майор. - Ну, высокая такая, волосы темные, глаза карие. По имени звала, - Андрей свесил голову. – Я правда не знаю, что произошло. - Ха-а-а, - мужчина потер лицо руками и надел обратно очки. – Там труп нашли. Ты что-нибудь об этом знаешь? - Когда мы в дом вошли, то там ужасно воняло, - Васильев посмотрел на майора, стараясь различить его выражение лица в неярком свете настольной лампы. – Но я не видел ничего.       ***       За пару дней до Андреева Дня рождения, парня прямо на улице выцепил Ильдар Юнусович. Васильеву ещё повезло, что с последней делюги, на которой они обнесли очередной гараж, он оставил всё краденое в качалке. - Здравствуй, Андрей, - вид у майора был помятый: немытые волосы небрежно лежали на голове, под глазами залегли глубокие тени, форменная рубашка была измята. - Разговор есть. - Здравствуйте, - вздохнул Васильев и наугад сказал. - В морг? - В морг, - утвердительно кивнул мужчина. – Знаешь уже что-нибудь? - Об очередном убийстве? Нет, конечно. И, если честно, Ильдар Юнусович, мы с другими группировками не сильно ручкаться стремимся. В основном, все на уровне старших решают. - Это-то понятно, - махнул он рукой. - Но может, в школе или ещё где пересекались. - Стараемся по чужой территории не ходить, товарищ майор, - Андрей чуть заметно улыбнулся, словно подбадривая. - А вестей с улицы почти не собрать, если ты не с ней. - А ты с ней, Андрей? - внимательно глядя на парня, спросил Ильдар Юнусович. - С улицей, конечно, - ответил он, но уже без прежней уверенности и бравады, что раньше бежала впереди него. - Я - пацан, я - с улицей. - Пойдем тогда, пацан, - вздохнув, сказал мужчина и зашагал в сторону городской больницы.       В этот раз Андрею ведро не дали. Да и не нужно оно ему было. После всего произошедшего: предыдущих опознаний, кукмаровского кладбища и проклятия от Давида, Васильев уже даже как-то притерся к тому, чтобы находиться рядом с мёртвыми. Хоть и знал, что они могут быть опаснее живых. - Ну, готов? - спросил майор, взявшись за простыню. Андрей отдернул её сам.       В этот раз труп не был похож на Марата. Он выглядел почти как сам Андрей. Те же светлые волосы, сероватые брови, широкий ровный нос, разбитые мертвенно бледные губы. Понятно, что отличался - формой лица, выступающими широкими скулами, разрезом глаз, но в целом был похож. - Это Иван Третогоров из параллельного, - чуть заторможенно сказал Андрей. - У нас ещё учителя постоянно спрашивали не братья ли мы... В этом году городские соревнования по плаванию выиграл. На республику должен был ехать на следующий год... - Мне жаль, Андрей, - майор низко наклонил голову и в остром приступе горечи поджал губы. - Его как раз на пляже нашли. - Так же убили, как остальных? - Да, грудину выломали и все оттуда вырвали. Смотреть будешь? - Нет, не хочу, - отрицательно качнул головой парень. - Я могу идти? - Иди, конечно, иди, - мужчина отвернулся и от Андрея, и от трупа, закурил, а потом, словно спохватившись через плечо сказал. - И это... Осторожнее. Мало ли.       И с каким же облегчением Васильев выдохнул, когда майор не припомнил ему прошлый случай, когда он, прикоснувшись к трупу увидел будто бы видение. Видимо, Ильдар Юнусович был настолько измотан происходящим, что перестал обращать внимание на детали. Даже вон, не замечает, что сам две тени отбрасывает.       Андрей остановился, как вкопанный. Просто замер посреди движения.       «Две тени?» - пронеслось у него в голове. – «Как у человека может быть две тени?»       Быстро сбежав по ступенькам, Андрей встал прямо напротив солнца и обернулся назад, глядя на собственную тень. Она была одна. Решив дождаться майора, чтобы убедиться в происходящем, Андрей сел на скамейку недалеко от входа и закурил. Ильдар Юнусович вышел минут через пятнадцать, и казалось, будто бы, он стал ещё сильнее измождённым. Не заметив Васильева, мужчина тяжело сошел по ступенькам вниз. Андрей подорвался и, ровно в тот момент, когда солнце осветило всю фигуру майора, он посмотрел на действительно две тени, которые тот отбрасывал.       Удивляться было бы глупо, учитывая знакомство Андрея с Давидом. Тот что-то, вроде, рассказывал про это, мол, когда нечистый к человеку цепляется, то тот может две тени отбрасывать. Впрочем, было ли это дело Андрея? Ильдар Юнусович в свое время знатно попортил ему кровь с приводами и допросами, а вот, с другой стороны, если бы не майор, то сидел бы уже Андрей на зоне с такими же малолетними преступниками, как он сам. Да и о матери он заботился, в больнице, вон, договорился, посещения выбил. В конце концов, он такой же человек, как и все остальные, - не лучше, не хуже. Даром, что мент.       Андрей развернулся и направился в противоположном направлении от мужчины. Он ещё не знал, что будет делать, но план в голове уже оформился.       ***       В качалке было тягостно-тихо. Все присутствующие сидели с помятыми лицами, разукрашенными синяками. На невысоком столике возле ринга стояли несколько бутылок водки, нехитрая закусь из консервов и закруток. От чего-то пили молча и не чокаясь. - Здорово пацаны, - негромко поздоровался Андрей, подойдя к остальным. – Вы чего тут…? - О-о-о, Пальто! – наигранно весело, но пьяно воскликнул Турбо. – Проходи, садись, гостем будешь!       Андрей замялся возле стола, глядя на остальных. Те энтузиазма Валеры не разделяли. - Да я так на минуту зашел. Спросить, как дела. Давно сбор не объявляли, - Андрей потеребил в руках край олимпийки. - А что тут объявлять? – опять принялся разглагольствовать Турбо. – Пока нечего. Общак пополняется, дело делается. Ты же отказался с нами в это все лезть… - Валер, хорош, - прервал его Зима, а потом пояснил. – С Чайниками клиентов не поделили. Сену сильно прилетело на последней разборке. Не довезли до больницы…       Все почти синхронно подняли стаканы и опрокинули их в себя. Дино потом что-то добавил на татарском, Али его поддержал. - То есть – как? Не довезли…? – пораженно спросил Андрей. - А вот так! – опять выкрикнул Турбо. – Везли, везли, да не довезли! Все! - Валер, - Вахит приобнял друга за плечи. – Не кричи, ладно? Я сам сейчас поговорю.       Турбо неявно кивнул, сдерживая слезы. Зима тяжело поднялся из-за стола и кивнул Андрею в сторону выхода. Андрей послушно пошел за страшим.       Пояснение было очень коротким – убили Сено, за смерть отомстили, моросить не надо. - И вообще, среди скорлупы поспрашивай, мож кто отшиться хочет, - Вахит бросил потерянный взгляд вдаль. – Дальше пиздец будет. - Понял, - непонимающе кивнул Васильев, а потом добавил. – Не согласится никто. - Ты за других не отвечай, Пальто, - Зима посмотрел на него пьяным взглядом. – Это уже ихнее дело будет. - Ладно, - нехотя согласился Андрей, все еще переваривая услышанное. - И не пизди много, - уже даже как-то привычно сказал Вахит. – А то слухи разные ходят… - Какие…? – напрягся Васильев. - Да было тут по весне пару раз, мол, с Мараткой тебя видели, - у Андрея похолодело внутри, но не от страха. – Разное болтали. - Да, болтают много, - усмехнулся парень, чувствуя, как правая ладонь начинает сжиматься в кулак, а поза становится удобной для удара. - Ты следи за тем, с кем общаешься, Пальто. А то спрашивать за такое придется, - без агрессии сказал Вахит. - А с тебя кто за Турбо спросит? – зло выронил Андрей. - Чего? – Зима подавился дымом и закашлялся. - Или ты думал, что не видит никто, как вы с ним…? – злость пополам с отчаянием блеснула в глазах Андрея. – Как будто невидно, как ты на него сморишь. - Ты о чем вообще? – Вахит в миг протрезвел и лупоглазо уставился на Андрея. - О том, как ты с Валерой в тренерской зажимаешься, - вот о чем, - парень выплюнул эти слова, словно они были раскалены до бела. - Ты, давай, это, хуйни не неси, - несмело отмахнулся Зима, а потом серьезнее добавил. – Андрей, завязывай. Хочешь «отшиться» - ради Бога. Только остальных под монастырь не подводи. - Ты сам себя «под монастырь подводишь», когда вы с Валерой по углам ныкаетесь и думаете, что вас никто не видит. Или ты думаешь, что тот разговор в электричке и все остальное… Как дважды два. Я еще с зимы заметил, как ты на него смотрел, - Андрей прямо посмотрел на Зиму, который с каждым словом терял свою уверенность. - Слушай, это… Не так все, - обреченно сказал Вахит, а потом совсем беспомощно добавил. – Когда по любви… Оно, ведь, можно… - Значит и с другом, пусть и отшитым, тоже общаться можно, - припечатал Васильев. - Андрей, это… - Ты Валере костяшки сбитые целовал после замеса с Кинопленкой.       Вахит поджал губы и посмотрел в сторону, краснея щеками. - Не говори никому, - прошептал Зима. - Марата не трогайте. Миром разойдемся, - прохрипел Пальто.       ***       Теперь общение в качалке с пацанами стало ему неинтересно; одни и те же разговоры про будущие делюги, кто какую красивую девчонку на танцах приметил да о чуши какой-то уличной. Безусловно, Васильев не ждал от пацанов, что они резко начнут увлекаться историей, философией или чем-то подобным, но мусолить один и тот же разговор на протяжении недели – это слишком. К своему разочарованию Васильев понял, что теперь с пацанами ему скучно. Единственной вещью, которая все еще интересовала и волновала его, оставались странные отношения между Зимой и Турбо.       Андрей исподтишка наблюдал за ними, с каждым разом подмечая все больше деталей. Как Валера смотрит на Вахита, когда думает, что его никто не замечает, - немного глупо, улыбаясь, розовея щеками. Как Вахит обрабатывает Валере разбитый в драке нос, - с большой аккуратностью, нежно и мягко касаясь поврежденной кожи. Как они вместе, стоя чуть поодаль на коробке, переговариваются, слишком близко наклоняясь друг к другу. Все это, - как элементы мозаики, логично складывалось между собой, являя вполне себе однозначную картину. Между Вахитом и Валерой было что-то гораздо большее, чем пацанская дружба. Со стороны казалось, что они друг в друга влюблены.       ***       И все же он пришел. Было уже за полночь, когда Марат услышал, как в дверь тихо постучали. Он быстро открыл и чуть не упал от внешнего вида Васильева. На нем живого места не было; все лицо было залито с горем пополам оттертой кровью, под глазом наливался здоровый фингал, а кожа на носу была так сильно рассечена, что оттуда до сих пор сочилось. Андрей стоял, придерживая руками ребра и немного пошатываясь. - Блять, - Марат взял его за руку и затащил внутрь квартиры.       Васильев заторможенно переставлял ноги, не в полной мере понимая, где он находится. Голова гудела, ребра болели, перед глазами мельтешили красные мушки. Голос Марата он слышал будто из-под толщи воды, а смысла слов не понимал вовсе. Все силы уходили лишь на то, чтобы оставаться в вертикальном положении и сознании. - Да сядь ты, блять, - прошипел Суворов, направляя дезориентированного друга на край ванны. – Андрей!       Васильев, наконец, присел и завертел головой, щурясь от слепящего света лампочки. - Ты меня слышишь? – Марат намочил полотенце и, чуть отжав, накрыл голову Васильева. – Андрей, ты меня слышишь? - Да, - хрипло отозвался он. – Слышу. Щас, погоди, голова кружится. - Тошнит? – Марат тут же сунулся под ванну за тазиком. - Я уже проблевался, - не видя ничего перед собой, Васильев на ощупь нашел руку Марата и сжал её. – Мне это, заземлиться надо.       Суворов шагнул ближе и, осторожно взяв накрытую полотенцем голову, уткнул себе в живот. Андрей благодарно выдохнул. Помолчали. Мир постепенно стал приходить в норму. Васильев почувствовал, как головокружение стало меньше, но вместе с этим сильнее заболели ребра и разбитый нос. - Ну как? – Марат осторожно поднял голову друга и принялся стирать кровавые разводы влажной тряпицей. - Полегче, - Андрей улыбнулся кровавыми зубами. – Дай сплюну.       Кровь, смешанная со слюной, медленно потекла к водостоку раковины. - Кто тебя так? – Суворов вернулся к своему занятию, аккуратно промакивая кровящий нос. - Да там пацаны. Мы гараж хотели вскрыть. Там… Ай! - Прости-прости, - Суворов тут же убрал руку. - Да продолжай, – Андрей поднял лицо, чтобы Марату было удобнее. – По наводке хотели гараж обнести, там от хозяев не убыло бы. Ну, пришли, подождали. И только вскрывать начали, как Хадишевские подлетели и замесили нас. Ай! По ходу война будет.       Суворов тяжело вздохнул и убрал ветошь на край ванны. - Сейчас аптечку принесу. - Даже ничего не скажешь? – с неуверенным вызовом просил Андрей. - Не скажу. Ты и так сам все знаешь, - грустно и печально ответил он.       После того, как Марат обработал Васильеву все раны, он отправил его мыться, а сам пошел стелить постель. За грудиной засело оглушительное чувство вины. Уже не хотелось ни ругаться, ни кричать, ни доказывать что-то; хотелось просить прощения и умолять оставить это дело, хотелось, посыпав голову пеплом, идти к Ильдару Юнусовичу и сдавать всех, кто был в этом замешан, хотелось, чтобы до Андрея дошло, что то, чем он занимается – это путь в один конец. Под невеселые мысли Суворов заправил одеяло в пододеяльник и взбил подушку. - Марат, - неожиданно тихо раздалось из коридора. – Прости. - Тебе не за что извиняться, - быстро ответил он. – Это все моя вина. Не надо было тебя приводить. - Ну уже есть что есть, - пожал плечами Васильев, проходя к кровати и аккуратно присаживаясь на нее.       Марат сел рядом. Некоторое время молчал, что-то обдумывая, а потом тихо заговорил: - Андрей, - Суворов смотрел перед собой. – Так не может больше продолжаться. Мы не можем больше дружить. - Ты что такое говоришь? В смысле – не можем? – у Андрея внутри все похолодело. – Ты чего удумал? – Васильев насколько ему позволяли поврежденные ребра повернулся в сторону друга, чтобы видеть выражение его лица. - Я больше не могу дружить с тобой, - последнее слово он выделил интонацией. – Мне надоело шухериться и общаться только там, где тебя не увидят Универсамовские. У меня уже никаких сил не осталось переживать о том, что с тобой что-нибудь случится, и что вместо тебя в дверь позвонит Ильдар и позовет на опознание или на похороны. Понимаешь? Я больше так не могу, - Суворов низко опустил голову. - Да что со мной случится? – попробовал отшутиться Андрей. – Я же не чушпан какой. Я тоже напихать могу, что не унесут. Марат, ну ты чего? – Васильев почувствовал, как его начинает пробирать дрожь. - Ха-а, - выдохнул Марат. – Я все сказал. Ложись спать. Утром просто уходи. И больше не заговаривай со мной. - Марат… - Андрей пораженно посмотрел на Суворова. – Ты чего?       Марат отошел к своей кровати и принялся нервными движениями ее расстилать. В какой-то момент он остановился и, развернувшись, внимательно посмотрел на Васильева, который так и остался сидеть на постели будто громом пораженный. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а потом, не сговариваясь, рванули навстречу. Столкнулись на середине комнаты. Сжали друг друга в объятиях, да так и замерли. - Андрей, Андрей, «отшейся», пожалуйста. Умоляю тебя, - горячечно зашептал Марат. – Пожалуйста. Я помогу. К Коневичу пойдем, он все устроит. Не хочешь в Комсомол – не надо. Только «отшейся». Пожалуйста, пожалуйста, Андрей…       Суворов начал водить руками по спине Андрея, не зная куда их деть. Васильев же просто вцепился в Марата, спрятал лицо у того в шее и просто пытался дышать, переживая такое количество эмоций, что он не мог разобрать ни одной. А Марат все продолжал: - Пожалуйста, пожалуйста, Андрей, «отшейся». Умоляю тебя, - он поцеловал его в плечо. – Я помогу, я буду рядом. Я не могу тебя потерять.       В порыве момента Суворов взял лицо Андрея в свои руки и очень внимательно посмотрел в глаза. Они, голубые были широко раскрыты, со стоящими в них непролитыми слезами. Васильев пару раз моргнул, и крохотные слезинки запутались в его светлых ресницах. Марат подался вперед и мягко коснулся губами уже фиолетового фингала под правым глазом. Андрей замер, переживая второй раз за день эмоциональные качели. Марат отстранился и сам испуганно посмотрел на друга.       Надо было что-то сказать, что-то сделать. Замять ситуацию, засмеяться, оттолкнуть друг друга. Но никто и шага в сторону не сделал. Они так и продолжали смотреть друг другу в глаза, будто бы проверяя выдержку.       У Васильева внутри что-то сломалось окончательно, и так же окончательно он запутался. Эмоций и чувств стало так много, что они просто захлестнули его с головой. По пораженному взгляду Марата, Андрей понимал, что он чувствует тоже самое. И, казалось бы, минутный порыв, минутная слабость от переживаний за лучшего друга, но пауза слишком уж затянулась. - Марат, - Васильев не узнал свой голос – надтреснутый и тихий. – Марат.       Суворов отмер и чуть пошевелился. И едва только он начал разжимать руки, чтобы отпустить лицо Васильева, как тот подался вперед и почти со всего маху впечатался губами в чужие. Губы Марата были мягкие, чуть влажные и обветренные. Андрей сделал пару маленьких шагов вперед и плотно прижался к груди Суворова, тоже кладя свои ладони ему на лицо. И сразу всё стало как-то правильно, хорошо. Как будто так надо было сделать с самого начала. На второй план отошла боль в разбитом носе, ноющие ребра, больная голова. Сейчас это все казалось таким далеким, нестоящим внимания, потому что горячие ладони на лице, теплое дыхание, близость чужого тела – вот, что действительно было важно.       Поцелуй разорвали будто бы нехотя. Потупили взгляды, опустили руки, но тут же, словно испугавшись, нашли ладони друг друга и сжали. - Пиздец, - тихо выдохнул Марат. – Пиздец. Так нельзя. Так не должно быть. - Ты о чем? – в который раз удивился Андрей, крепче сжимая руку Суворова. - Вот про это, - он поднял руку, показывая их переплетенные пальцы. – Это ненормально. Так быть не должно. - Почему? – Андрей прижал их руки к груди, ровно там, где у него сходя с ума колотилось сердце. - Потому что мы – парни. Мы не можем…, - Марат осекся и посмотрел в сторону. – Нам должны нравится девушки, понимаешь. Это неправильно. - Я чувствую, что это правильно, - Андрей погладил большим пальцем костяшку на маратовой руке. – Марат, я чувствую, что все правильно. - Нет! – крикнул он. – Так не должно быть! Это же, блять, зашквар. Ты хочешь, чтобы тебя пидарасом называли и харкали в твою сторону? Хочешь, чтобы толпой гасили постоянно? Ты вообще понимаешь, что это все болезнь, и это лечить надо?       Последние слова отчего-то откликнулись болью и злостью в душе Андрея. Он посмотрел на их переплетенные руки, а потом на Марата. «Как можно делать настолько противоречащие друг другу вещи?» - промелькнуло в голове у Васильева. И так горько стало от всего этого, - от того, что Марат сказал, что он действительно так считает, что единственная вещь, которую Васильев счел правильной не является таковой у Суворова. И ведь он уже и «отшиться» согласен.       Его сердце ухнуло вниз. - Тогда отпусти мою руку, - Андрей чуть отошел назад, но Марат потянулся за ним словно примагниченный. – Отпусти. - Я не могу, - в диком смятении прошептал Суворов, лишь крепче сжимая чужие пальцы. - Отпусти, - уже настойчивее повторил Васильев. - Не могу. Не могу. Мне кажется, что если я отпущу, то ты уйдешь, - говорить правду от чего-то до сих пор было легко. – Ты уйдешь. И мы не сможем больше дружить. Я так не хочу, - у Суворова начиналась истерика. – Андрей, обещай, что ты не уйдешь. - Марат, - Васильев тяжело вздохнул. – Ты же сам только что сказал, что это лечить надо. Зачем… Зачем тогда ты меня держишь?       Теперь они поменялись местами. Теперь Андрей говорил болезненные вещи, а Марат просто слушал его и не понимал. Казалось, Мир вокруг рушится. - Давай… Давай не было ничего? А? Давай забудем? Ничего ведь не случилось, да? – затараторил Суворов. – Просто минутный порыв. Попутали берега немного. Да? Давай? - Нет, Марат, - вздохнул Андрей и поразился собственной смелости. – Всё, отпусти меня. - Нет! – крикнул Марат, еще сильнее стискивая андрееву руку. – Нет! - Тогда поцелуй меня еще раз, - Васильев пошел ва-банк, а Марат замер.       У него на лице буквально были видны все мыслительные процессы, происходящие в голове. Вот он нахмурил брови, что-то обдумывая, вот – поджал губы, отметая неудачный вариант, вот он широко распахнул глаза, что-то осознавая. - Я не могу, - прошептал он, опустив голову. - Тогда отпусти, - твердо повторил Андрей и вырвал руку из крепкой хватки. – Всё. Хватит.       Васильев отошел от все еще потрясенного Марата и начал одеваться, попутно сочиняя очередную ложь для Ирины Сергеевны. Когда он вжикнул замком мастерки, то Суворов будто на месте подпрыгнул и бросился к нему. Схватил за рукав, крепко сжал локоть. - Не уходи. Давай придумаем что-нибудь. Андрей, прошу, - он поднял слезящиеся глаза и посмотрел с такой мольбой во взгляде, что у Васильева в очередной раз сердце пропустило удар. – Ну правда. Не было ведь ничего, да? Скажи, что ничего не было.       Андрей только поджал губы. А потом резко дернулся в сторону и прошипел: - Да пусти же ты меня! – он вырвал руку. – Иди, лечись. Я домой пошел.       Он быстро, чтобы не передумать, вышел из комнаты и буквально выбежал из квартиры. Разбитый нос опять закровил, в глазах защипало, ребра заныли, голова пошла кругом. Было так до тошноты противно от самого себя, от слов Марата, от ситуации в целом. «Он, что, прокаженный какой-то, чтобы от него вот так – лечится надо? Что лечить-то? Голову? Так она у него на месте, только вот дурная. Душу? Так это только в церковь грехи замаливать. Что лечить? Чувства неправильные, запретные? То, что они одного пола? То, что пуд соли напополам сожрали и стали друг другу ближе, чем кровные родственники? Что лечить-то?» - крутилось у него в голове. - Что лечить? – прошептал себе под нос Андрей и, спрятавшись в тени арки дома, закурил.