Hawaii Diaries

Тэхён смотрел на белый холст — чистый, нетронутый — и от страха у него горло сжималось в спазме.   Времена, когда он не знал, с чего начать, казались такими далёкими, и всё же догнали его.   Кисть в его правой руке дрожала, лямки фартука натирали через футболку, а над верхней губой блестели бусинки пота. Он слизывал их время от времени, давая себе ещё минуточку, две, три. Но это не имело никакого смысла — его глупая голова была пуста так же, как холст, на который он пялился в надежде написать хоть что-нибудь.   Не верилось, что всего полтора месяца назад он творил каждый день, превозмогая головную боль и тошноту, а за его картинами выстраивались очереди из представителей арт-агентств и галерей. Его называли гением, картины шедеврами, и от этого вечные мигрени не казались такой мукой.   А теперь боль ушла, и с ней ушло вдохновение. Тэхён не мог ничего нащупать, даже когда зарывался пальцами в волосы и искал то место, где скрывался круг короткого ёжика и шрам после операции.   Может, нейрохирург допустил ошибку? Может, удалил что-то ещё вместе с аневризмой? Может, задел нечто ценное там, в мозгу, и потому Тэхён больше не мог рисовать? А может всё это время талантливым его делала болезнь и без неё как художник он из себя ничего не представлял?   С грохотом опустив кисть на столик с красками, он отъехал на стуле подальше, а потом свалился с него на пол, раскидывая руки и ноги в стороны и глядя в расписанный потолок на светло-голубые разводы и кучерявые облака. Они были такими красивыми, почти настоящими, проплывали над его головой, а мифический ветерок трепал его волосы. Закрывая глаза и глубоко вдыхая солёный воздух — на самом деле привычный запах красок, — он чувствовал, как покачивается на волнах, и его начинало мутить. От этого самообмана. От бессилия. От самого себя.   Он вздрогнул из-за первых нот рингтона и рефлекторно потянулся к карманам фартука, ощупывая их перед тем, как вспомнить, что мобильный в джинсах.   Он сомневался, что по работе будут звонить так поздно в воскресенье, но у него автоматически всё сжалось внутри. Ему всё ещё названивали агенты и другие люди, заинтересованные в его картинах, и они всегда спрашивали, появилось ли что-то новое.   С его губ сорвался выдох облегчения, потому что звонили через KakaoTalk, и на экране красовалась аватарка с обезьянкой в юбке. Сколько бы он на неё ни смотрел, она всегда поднимала ему настроение.   — Если ты лежишь на холодном полу в своей пыльной студии, сейчас же вставай и перебирайся на диван, — весёлый голос Джэюль отдавался звоном в ушах.   Она знала Тэхёна так хорошо, потому что в восьми из десяти случаев на вопрос «что делаешь?» он отвечал, что лежит на полу в студии (в оставшихся двух он лежал на полу в спальне, что ненамного лучше).   — Не могу заставить себя подняться, — каждое его слово к последнему слогу превращалось в мучительный стон.   — Вызвать для тебя 119?   — Только если они обещают меня добить.   — Тэхён, — она произносила его имя с упрёком всё чаще в последнее время.   Впервые эта интонация появилась к третьему звонку, когда до операции оставались от силы сутки, и Тэхён сходил от страха не пережить её. Потом он начал слышать эти укоризненные нотки регулярно, раз-два в неделю. Это было естественно, это было привычно, настолько, что если бы она его не ругала, вкладывая в одно его имя столько всего, он бы решил, что Земля перевернулась.   — Я встану, — пообещал он ей, не сдвигаясь с места. — Встану…   Как только у него появится хотя бы одна идея для картины. Или для одного из четырёх уголков картины. Или если он определится, где ему поставить точку. Где ему начать.   — Ты так тяжело болел, — теперь Джэюль его жалела, — неужели хочешь заболеть чем-нибудь снова? Готова поспорить, у тебя там вовсю кондиционер работает, а может и вентиляторы, а на прохладном воздухе проще простого подхватить простуду…   — Подхватить что-то хуже творческого блока вряд ли получится.   Он старался не грузить её этим, потому что его подруга по переписке изначально нужна была ему, чтобы практиковаться в английском и обсуждать что-то лёгкое и будничное, а не потенциально смертельные болезни и творческие кризисы, но незаметно для них двоих они стали ближе, чем должны были, и Тэхён чувствовал, что только ей может пожаловаться на самого себя, как и признаться в том, что у него ничего не получается.   — Всё ещё ничего не нарисовал?   — Ничего.   — Даже крошечного цветочка?   — Даже его.   Джэюль выдохнула в трубку. Должно быть, она была разочарована не меньше Тэхёна.   — А что психолог?   — Говорит, что мне нужно испортить несколько холстов. Можно брызгами, можно чем-нибудь безобразным, но обязательно испортить, чтобы разрушить страх перед рисованием. Но дело не в том, что я боюсь, дело в том, что у меня не получается.   — Как насчёт автопортрета? Я слышала, что рисовать себя полезно, так как позволяет взглянуть со стороны, а выбор ракурса и цветов что-то, да значит…   — Я не рисую людей.   На некоторое время в трубке повисла тишина. Возможно, для Джэюль она была неудобной и невыносимой, но Тэхёну было вполне комфортно. Ему нравилось раз через раз улавливать её размеренное дыхание и представлять, как она прижимает мобильный к уху. Её лицо оставалось для него расплывчатым пятном, поскольку он никогда не видел его, даже на фото, но так было даже лучше.   — Тогда почему бы просто не бросить это? — наконец, она заговорила. — Если не получается, нет смысла себя насиловать.   Тэхён стиснул челюсти, готовый признаться себе в чём угодно, только не в том, что это насилие. Потому что в таком случае в этом искусстве не было нужды. Люди любили его за «лёгкие и воздушные работы». Без грамма насилия над собой, холстом или кистью.   — Ещё получится, — он заставил себя усмехнуться, и голос от этого зазвучал бодрее. — Я занимаюсь этим всю жизнь. Конечно, у меня ещё всё получится. Просто полежу немного на полу, пошляюсь в парке у дома, похожу по галереям, посмотрю на чужие работы, и Муза ко мне вернётся. Вот увидишь. Я умру, но закончу хоть что-нибудь, и ещё тебе свою картину пошлю. Обязательно пошлю…   — Я буду рада даже буклету из галереи с твоими картинами, — Джэюль звучала немного напряжённой. — Но ты точно будешь в порядке?   Тэхён оттолкнулся от пола и сел, сгибая ноги в коленях и прижимая их к груди.   Вопрос был откровенно странным.   — В каком смысле?   — Мне беспокойно из-за того, что на операции ты один, после неё один, в кризисе один… Твоя семья о тебе совсем не волнуется? А друзья?   — Зачем обо мне волноваться? — Тэхён нахмурился. — Я уже давно не ребёнок, а у мамы с папой недавно внук появился, так что они нянчат его и мою младшую сестру. И у моих друзей тоже своя жизнь. Знаешь, со всякими любовными отношениями, крутыми поездками и этим сумасшедшим темпом, за которым я не поспеваю, и который только выматывает. Так что я даже рад, что меня никто не беспокоит.   Возможно, он немного лукавил, когда так говорил, потому что не было ничего приятного в том, чтобы с утра до ночи торчать в пустой студии или в пустом доме, но что ещё он мог?   Напрягать свою семью, искать друзей-единомышленников, начинать всё сначала и открываться кому-то было для него непосильным трудом, на который он не решался.   — Признай, что тебе тяжело, — Джэюль видела его насквозь, находясь за тысячи километров.   — Не тяжело, — Тэхён скривился, таки заставляя себя встать с пола.   Он уже посещал женщину, что вправляла ему мозги и настаивала, что у него всё хуже, чем он себе думает, и эти разговоры только усугубляли его переживания. Не хватало ещё, чтобы Джэюль вела себя так же.   — О, у меня чайник закипел, — сказал он, глядя на не подающий признаков жизни электрочайник на деревянном столике. В последний раз кипел он позапрошлым утром. — Пойду делать себе чай, закрываться и подниматься домой спать. У тебя уже понедельник, а у меня понедельник наступит только через час, а это вообще-то идеальный день, чтобы начинать что-то новое. Нужно выспаться, чтобы были силы…   Джэюль слушала его бормотания молча и даже не сказала ничего в ответ на «отличного рабочего дня» и «пока» Тэхёна. Он успел подумать, что она обиделась на него, но от сердца отлегло, когда спустя десять секунд после завершения звонка от неё пришло сообщение. Там было всего пять слов, но они заставили Тэхёна затаить дыхание.   «Если тебе тяжело, просто приезжай», — она написала то, что хотела сказать, а он не дал ей.   Тэхён, 23:09 К тебе?   Тэхён, 23:09 На Гавайские острова?   Тэхён, 23:09 Шутишь?

Джэюль, 23:10

Нет, приезжай

Тэхён взялся за телефон двумя руками, и в течение пары секунд его большие пальцы летали над сенсорной клавиатурой.   Тэхён, 23:10 Но мы даже никогда не виделись…   Они познакомились в сети с определённой целью и негласным соглашением не выносить это в реальную жизнь. От начала и до конца это задумывалось как онлайн-отношения двух друзей, что живут буквально в разных уголках мира.  

Джэюль, 23:10

Это так важно?

Было ли это важно? Тэхён так не думал.   Тэхён, 23:10 Нет   Тэхён, 23:10 Совсем нет   Он принял решение скорее, чем успел как следует его обдумать.   Тэхён, 23:11 Я приеду   На ватных ногах, подкидываемый изнутри от волнения, он прошёл мимо мольберта к дивану, присел на самый край и упёрся локтями в колени. Он скрыл переписку, чтобы зайти в Google, и начал искать там информацию о получении визы и подходящих авиакомпаниях. Листал бездумно, в горячке, не до конца понимая, что делает и зачем, а потом вернулся в чат, чтобы уточнить, потому что очень боялся ошибиться.   Тэхён, 23:16 Остров Мауи, верно?   Внезапно он был готов заплатить любые деньги, чтобы сбежать отсюда ненадолго, чтобы притвориться, что он ничем не хуже своих друзей и его жизнь тоже безумно насыщенная и интересная, чтобы увидеть кого-то, кого никогда не планировал видеть.

Джэюль, 23:16

Да

Тэхён, 23:19 Я попробую оформить ESTA и прилететь на следующей неделе

Джэюль, 23:19

Буду ждать

Он улетал из этой коробки с нарисованными облаками в настоящие облака; от иконки обезьянки на экране к живому человеку. Вот так неожиданно, ближайшим доступным рейсом, не посоветовавшись ни с кем. Он хотел превратить ночной кошмар в сладкий сон наяву, потому что устал без оглядки бежать от своих монстров, а смена обстановки была одним из вариантов, предложенных его психологом. Да и возможность увидеть подскочившие над очками брови этой невозмутимой дамочки, когда он по видеосвязи сообщит ей, что пропустит парочку сеансов, потому что на Гаваях, вызывала у него восторг. Но он немного тускнел на фоне восторга, который у него вызывало осознание, что он встретится с Джэюль. Услышит её голос таким, какой он есть, без искажения мобильным телефона. Выяснит, угадал ли, когда представлял себе её рост и причёску. Увидит её лицо, запомнив каждую чёрточку на будущее, когда они снова будут вдалеке друг от друга. Это вряд ли решит все его проблемы, но, следуя совету Джэюль, он наконец оставит то, что у него не получается, и ему больше не придётся оправдываться ни перед собой, ни перед другими. Ведь его пригласила подруга.