Алый лотос в волчьей пасти

Цинни так и не нашли. Цзяоцю дождался полиции, которую перед этим вызвала другая заложница Хулэя — Линша: они столкнулись на первом этаже, еще когда он только добрался до здания заброшенной турбазы. Потом просто забрал Фэйсяо и уехал домой. А что еще оставалось? Бегать искать ребенка, которого на турбазе скорее всего и нет? Единственный способ спасти девочку, если она еще жива, это попытаться поговорить с Таожанем. Но сначала — помочь Фэйсяо. Потому что у нее настоящий нервный срыв. — Я не хотела… я не хотела… — Фэйсяо лепечет в бреду, делит соседнюю с Моцзэ кровать. Ее тоже пришлось перетянуть простынью, потому что в беспамятстве Фэйсяо периодически пыталась вырваться, а Цзяоцю требовалось прокапать ей парочку капельниц. — Можно я посплю где-нибудь в другом месте? Клянусь, я больше не буду сбегать, — мрачно говорит Моцзэ. — Все равно ведь прослушку убрали. Да и… все закончилось. Пока что я точно не нужен Таожаню. Цзяоцю бросает на него строгий взгляд, заставляя стушеваться. Но… пожалуй, Моцзэ и правда лучше перейти в другую комнату, поэтому Цзяоцю развязывает и убирает с него простынь. Помогает встать. — Моя комната — соседняя. Поспи сегодня там, я останусь здесь. В доме Фан не так уж много гостевых комнат, а когда Тинъюнь вернется из больницы, наверняка будет недовольна, что ее дом превратили в гостиницу, так что выбора Цзяоцю предложить особо не может. — А почему ты ее к себе в комнату не взял, кстати? — Моцзэ по стеночке осторожно проходит к двери. Теперь уже не строит из себя мачо, лишний раз старается даже не дышать. Сушан только недавно ушла и, кажется, они неплохо провели время вместе. — У меня одна кровать. — Односпальная, что ли? — Ну, нет… — Цзяоцю не сразу понимает, к чему он клонит. — Так. Сгинь-ка подобру-поздорову. — Да мне же лучше, сейчас как разлягусь с комфортом. Только надо сначала белье перестелить. Черт. Этот чистюля черта с два ляжет на чужую не перестеленную кровать, а с бельем сейчас сам точно не справится. Еще и брюзжать будет, что в комнате недостаточно прибрано. Пыль с люстры не стерта, опавшие листья фикуса с подоконника не убраны. Капельница уже заканчивается, Цзяоцю с сомнением смотрит на Фэйсяо и решает, что все-таки проще будет сейчас и правда перенести ее к себе. — Ложись обратно, — он ворчит и, отключив систему, принимается разматывать простыню с Фэйсяо, после чего бережно поднимает ее на руки. Моцзэ держит дверь открытой, чтобы хоть чем-то в своем состоянии, но все же помочь. — Туалет, если что, в конце коридора, — бросает ему Цзяоцю через плечо, а Моцзэ тем временем уже ковыляет, чтобы открыть и придержать дверь в его комнату. — Я как раз только хотел спросить об этом. Думал, еще полчаса, и точно наделаю в кровать. — Мог бы сказать, я бы оставил тебе судно. Или попросил бы Сушан. Моцзэ молча закрывает дверь за его спиной. По ощущениям: очень сердито, с не иначе как написанным на лице «ну и гад же ты». Эх, не стоило шутить о девушке в таком контексте. Цзяоцю осторожно укладывает Фэйсяо на кровать и прикрывает одеялом. Она открывает глаза, встречается с ним нетрезвым взглядом, протягивает руку — точно в забытии — и тут же одергивает, так и не дав себе коснуться. Приходит в себя постепенно. Вспоминает. — Мне пришлось тебе два бутылька реополиглюкина прокапать, чтобы вывести хотя бы часть алкоголя, — Цзяоцю со вздохом садится на кровать рядом, лицом к Фэйсяо. — Ты зачем так напилась? Фэйсяо хмыкает и прикрывает глаза, не отвечая. — Что смешного? — Ничего. Просто… Она не может заставить себя сказать то, о чем думает, а Цзяоцю не экстрасенс, чтобы понять все без слов, но кое-что он все-таки понимает. Фэйсяо расстреляла Хулэя у него на глазах — сразу после того, как тот рассказал ужасные вещи о ее детстве. Наверняка она, все эти годы державшая всю свою боль в себе, боится, что отношение Цзяоцю к ней теперь изменится. Она убийца. Аргенти не был первым, кого она убила, и не был, похоже, даже вторым. Но что это меняет? Да ничего. Лишь объясняет многое, о чем Цзяоцю мог только подозревать раньше, и многократно усиливает чувство боли при мысли о том, через что ей пришлось пройти. Он костяшками пальцев гладит Фэйсяо по щеке, заставляя все-таки посмотреть на него снова. Улыбается — печально и понимающе. — Я был на войне, Фэйсяо. Я видел множество раз, как невинные убивают невинных — не потому что они того хотят, но потому что их принуждает какая-нибудь сила, стоящая сильно выше. — Не сравнивай это… — Почему? Разве ты не прошла через такую же войну? Ты сражалась за свою жизнь — точно так же, как солдаты сражаются за свои жизни и жизни своих близких. Уже тогда ты стала маленьким солдатом, — пальцы нежно треплют светлые волосы, зачесывая челку назад, чтобы открыть высокий лоб и яркие голубые глаза. — А теперь ты сражаешься не только за себя, но и за других невинных. — Цинни нашли?.. — Нет. Но я найду ее. Уверен, она еще жива. Фэйсяо прячет лицо в ладонях. Винит себя, как и всегда. Думает, наверное, что вот, сорвалась, убила Хулэя, обрекла тем самым бедную девочку на смерть. Но, в конце концов, разве от Фэйсяо что-то зависело? — Хулэй хотел, чтобы ты его убила. Он бы не раскрыл тебе, где прячет Цинни, в любом случае. — Но зачем ему было это?! — Фэйсяо отнимает ладони от лица и смотрит с таким ужасом, что сердце сжимается. Она ждет ответа, потому что реально не понимает. А Цзяоцю понимает, но не знает, как сказать так, чтобы не сделать все еще хуже. — Он просто хотел сломить тебя. Хотел, чтобы ты потеряла себя. Он стар и, полагаю, ему уже недолго оставалось. Я обратил внимание на фиолетовые гематомы и желтизну кожных покровов и склеры, а также увеличенный живот при довольно спортивной форме — явный асциит. Вероятно, цирроз печени в последней стадии. Хулэю уже нечего было терять, поэтому он решил, что сможет создать нового монстра вместо себя — свою наследницу. Убийцу со сломанной психикой и высоким уровнем агрессии. Фэйсяо с детства страдала от неконтролируемых вспышек гнева, и Цзяоцю прекрасно знал и видел, что она действительно получает удовольствие от драки — она кидалась на сверстников и взрослых при любой возможности, стоило только чем-то задеть или криво посмотреть. Прошел не один год, прежде чем она научилась сдерживать это в себе, но все равно иногда срывалась. Бедного Моцзэ Фэйсяо, под предлогом тренировок его личных боевых навыков, превратила в отбивную грушу и с упоением избивала несколько месяцев к ряду, пока тот, наконец, не научился защищаться и отбиваться. Но это никогда не было непосредственно чертой характера. Болезнью? Да. Сама же Фэйсяо по сути своей и природе родилась доброй, отзывчивой и оптимистичной девочкой, всегда готовой прийти на помощь. Она могла отдать последнюю рубаху, если считала, что кому-то та будет нужнее, и несмотря на все, что пережила в детстве, никогда не позволяла унывать другим. Наверное, потому что как никто другой понимала саму суть отчаяния. Да, она убивала, пусть так. Цзяоцю несложно это принять, ведь не по собственному желанию, и даже если со временем из боли и ударов Фэйсяо научилась получать удовольствие, это все еще не делало ее монстром. И не сделает сейчас. — Послушай меня, Фэйсяо, — Цзяоцю скидывает с ног туфли, чтобы прилечь на кровать рядом. — Ты никогда не станешь такой, как он. — Почему ты так думаешь? — Потому что у вас есть как минимум одно существенное отличие: Хулэй никогда не был способен на любовь. У него не было ни чувств, ни эмпатии. А у тебя они есть. Взгляд Фэсяо немного теплеет. Она верит.

***

Как и обещал Цзяоцю, до Цинни он все-таки добрался. — Молю, господин Таожань, освободите девочку. Ему приходится встать перед Таожанем на колени в вычурном светлом кабинете, полном драгоценностей и невероятно дорогой мебели. В настоящей драконьей сокровищнице. — Не унижайся так, Цзяоцю, перестань, — Таожань, махнув рукой, садится в кресло напротив, продолжая смотреть сверху вниз. Несмотря на слова, судя по взгляду и поднятым уголкам губ, представление Цзяоцю ему определенно нравится. — Я сделаю все, что скажете, только отпустите Цинни. Цзяоцю просит совершенно искренне. Каждый раз, когда он думает о Цинни, он думает и о маленькой Фэйсяо, тогда внутри все переворачивается, раздирается на части от ужаса и подкатывающей тошноты. — Все, что скажу? Тогда… Готов ли ты занять ее место? — Что?.. — Всем нужен отдых и развлечение. Моим людям нравится эта малышка, она юна, свежа и симпатична. Но некоторым и ты сойдешь, среди них есть ребята с разным вкусом и предпочтениями, а ты довольно смазливый. Цзяоцю сглатывает нервный ком, опуская взгляд. Он, наконец, понимает, что имеет в виду Таожань, и на мгновение от этого действительно становится страшно. Забавно, зачастую человеку гораздо легче пожертвовать жизнью ради кого-то, чем своей честью и достоинством. — Как я и думал, — посмеивается Таожань. — Я согласен, — тихо говорит Цзяоцю, опуская голову еще ниже. Что его честь и достоинство в сравнении с жизнью ребенка? Если Цинни подвергают всему этому уже сейчас, сколько еще она протянет в плену? — Ты серьезно? — Да, господин. Только освободите девочку. Вы можете использовать меня так, как вам будет угодно. Наконец, Цзяоцю поднимает взгляд. — Вот как… Знаешь, Цзяоцю, ты мне очень нравишься. Добрый ты, душевный человек. Что же, поднимайся, я отведу тебя к ней. — И, наверное, что-то в этом взгляде заставляет Таожаня смягчиться, потому что он действительно отвозит Цзяоцю к Цинни. Едут они в сопровождении нескольких человек Таожаня, недолго. У Цзяоцю предварительно отбирают часы с телефоном и для подстраховки надевают мешок на голову, а снимают тот уже только в незнакомом подвале. — Отпустить ее я не могу и не проси, — Таожань качает головой. — И пятнать такого хорошего человека как ты я тоже не стану. Ты можешь оказать ей помощь: осмотри, сделай все, что нужно. У тебя есть два часа. — Благодарю, мой господин. Цзяоцю пропускают в маленькую камеру, где у стены на грязном матрасе, свернувшись клубочком, лежит девушка. Взгляд у Цинни потухший, она совсем не реагирует на внешние раздражители — спрятавшаяся глубоко в собственном разуме безвольная оболочка, уже не сопротивляющаяся чужим прикосновениям. На теле много синяков и ожогов, оставленных бычками чужих сигарет. Рука без пальца имеет синюшный оттенок, это выглядит очень опасно. Если не оказать должного лечения, скоро может развиться гангрена, девочка погибнет уже даже только от этого. Линша сделала все, что могла, когда добралась до нее, но антисанитарные условия, стресс, истощение за несколько дней только усугубили состояние. Цзяоцю осторожно касается холодных пальцев, осматривая рану и состояние тканей — похоже, придется резать, но, возможно, удастся сохранить хотя бы часть кисти вместе с тремя основным пальцами. И так больно смотреть на нее, что Цзяоцю невольно наклоняется и осторожно отнимает Цинни от кровати. Цинни шевелится, только когда чужие руки обнимают ее. Вот так просто. Без каких-либо попыток облапать, просто бережно обхватывают, согревая своим теплом. Цзяоцю слышит тяжелый судорожный вдох, ощущает его грудью, чувствует тепло выдоха на плече. — Я говорил с твоей мамой сегодня, — шепчет он. — Она очень любит тебя и верит, что ты скоро вернешься домой. Я тоже верю. Я помогу тебе. Только не сдавайся. Это сейчас самое главное. Потому что если Цинни окончательно сломается, даже фактическое спасение из плена уже не спасет ее. Она должна хотеть выбраться. Она должна верить, что выберется. Она должна выдержать все это, чтобы выжить, как выдержала когда-то Фэйсяо. — Мама… скажите маме, — ее голос так тих, что Цзяоцю приходится сильно напрягать слух, чтобы разобрать что-то, — я очень люблю ее. Я хочу, чтобы она жила дальше. Цзяоцю прижимает ее крепче к себе, до боли стискивая зубы. Какое-то время они сидят так вместе: Цзяоцю просто гладит Цинни по голове, баюкает, потому что, как ему кажется, такая ласка и тепло сейчас ей даже нужнее лечения. Но потом все же решает обсудить с Таожанем предстоящую операцию. — У девочки развивается гангрена, я думаю, вы и сами это уже поняли. — Цзяоцю приводят в какой-то тайный кабинет Таожаня. Здесь все кажется еще более незнакомым: Цзяоцю осматривается осторожно, украткой, чтобы хоть что-то запомнить и понять. — Да, я так и подозревал, — Таожань кивает. — И что ты предлагаешь? — Нужна операция, иначе она умрет в течение недели, максимум двух. — Возьмешься? — Да, господин, если позволите. — Хорошо.

***

Таожань — отнюдь не больной на голову психопат, так что договориться с ним насчет лечения Цинни оказывается не так и сложно. Он даже обещает, что девочке обеспечат покой на протяжении двух недель после операции. А, значит, есть время, пока она приходит себя во время реабилитации, чтобы окончательно разобраться с Таожанем. В одиночку Цзяоцю вряд ли справится, но после убийства Хулэя душевное равновесие Фэйсяо становится довольно шатким, поэтому на помощь от нее надеяться нечего, скорее напротив. К тому же все осложняется возвращением Тинъюнь домой. — Поешьте, умоляю. Фэйсяо и Моцзэ «съехали» заблаговременно, так что в доме сейчас кроме Цзяоцю и Тинъюнь нет никого. С момента нападения на нее прошло около двух недель. Время уже почти на исходе. — У меня нет аппетита, Цзяоцю. — Вы же понимаете, что я ничего не могу изменить. За всеми тревогами о Фэйсяо и Цинни, Цзяоцю почти успел забыть о том, что сделал с Тинъюнь. А вот Тинъюнь, конечно же, не забыла. Она варилась в этих мыслях и переживаниях абсолютно все время, что находилась в больнице, и продолжала, вернувшись домой. Она страшно исхудала, осунулась и больше не была похожа на ту прекрасную девушку, способную соблазнить любого своего бизнес-противника одной лишь улыбкой. Щеку ее венчал уродливый шрам от ножа, и каждый раз, смотря на него, Цзяоцю проклинал Аргенти. Тинъюнь все еще была прекрасна, но только не для себя самой. И Цзяоцю, конечно, видел, как сильно это на нее давило. Пожалуй, не меньше, чем потеря отцовской компании. — Понимаю, — сухо отвечает она. — В тот день господин Таожань угрожал, что если не получит контроль над Свистящим пламенем, вы можете пострадать. И после этого вас сразу же попытались убить. Это был слишком недвусмысленный намек. Смысла оправдываться нет, но Цзяоцю все равно хочет расставить точки над i. Пусть это будет первый и последний раз, когда они обсудят все случившееся и закроют тему раз и навсегда. — Это я тоже понимаю, Цзяоцю, не беспокойся. Ты бы не предал меня из личных корыстных целей. Правда же? Тинъюнь поднимает взгляд и улыбается. Слишком уже снисходительно и понимающе. У Цзяоцю язык не поворачивается, чтобы что-то ответить. Она буквально видит его насквозь. — Кто она, Цзяоцю? Знает все. — О ком вы? — Та женщина, которой он угрожает, — Тинъюнь вздыхает и, подумав, отпивает немного чая. Она очень любит молочный улун, но сейчас пьет черный с бергамотом. — Та женщина, которую ты любишь больше всего в жизни. Это Фэйсяо? — Если вы не будете есть, тогда я все уберу, — Цзяоцю похолодевшими пальцами берется за тарелку с супом. — Я не виню тебя, Цзяоцю. Я бы тоже при острой необходимости использовала и предала тебя ради любимого человека. Но Цзяоцю ведь делал это не только ради Фэйсяо. Или он так просто пытается оправдать себя и свой поступок? Нет… Когда Цзяоцю увидел израненную связанную Тинъюнь, он впервые осознал, что она тоже в реальной опасности. Что Таожань может устранить ее по щелчку пальцев. Разве все деньги мира стоят ее жизни? Нет, конечно. Уж лучше было расстаться с долей компании, чем с самой Тинъюнь. — Вас я тоже очень люблю, госпожа Тинъюнь, — Цзяоцю никогда не говорил ей ничего подобного за все годы работы, но сейчас ему кажется, что сказать это — очень важно. В конце концов, Тинъюнь взрослела у него на глазах и в воспитании ее он принимал участия побольше, чем ее родная мать. — Вы мне… очень дороги. — Я знаю, Цзяоцю. Я знаю. И… я тоже тебя люблю. Ее улыбка кажется Цзяоцю слишком печальной. Вскоре Таожань объявляет о том, что в его доме состоится званый вечер в честь открытия скоростной магистрали между Лофу и Яоцином. И, как ни странно, он заинтересован в том, чтобы полиция Лофу приняла участие в этом событии не только в целях контроля за проведением праздника. Проще говоря, он просит Цзяоцю пригласить временно исполняющего обязанности генерального инспектора полиции Лофу. Да-да, того самого Цзин Юаня, которого Таожань еще месяц назад отчаянно пытался упрятать за решетку. А вместе с ним и других следователей, включая, конечно, едва-едва вернувшуюся к работе Фэйсяо. Ну, держать врагов как можно ближе к себе — всегда было излюбленной тактикой Таожаня. — Вижу, вы пребываете в добром здравии, господин Цзин Юань, — Цзяоцю появляется в полицейском участке нежданно-негаданно и ловит удивленно-настороженный взгляд Фэйсяо, но, по обыкновению, ничего ей не говорит при посторонних. — А. Господин Цзяоцю. Проходите, — Цзин Юань тоже удивлен столь внезапным визитом, но без промедления пропускает Цзяоцю в маленький кабинет. — Еще недавно этот кабинет занимала госпожа Фэйсяо, — хмыкает Цзяоцю, когда дверь за ними закрывается, — а теперь — снова вы. — Поверьте, я не так уж и рад этому, — Цзин Юань проходит к своему рабочему месту и неосознанно потирает шею. Следы от удавки еще видны. Этот человек недавно чуть не погиб, но он не выглядит разбитым, напротив: уверенная походка, ясный взгляд и твердые движения. Цзин Юань улыбчив и дружелюбен, но не так как Фэйсяо. Ее оптимизм, уверенность и бравада — внешние. У Цзин Юаня они исходят изнутри. — А по-моему вы сейчас… Хм. — М-м? — На своем месте, — чуть подумав, Цзяоцю, наконец, формулирует мысль. — Вот как, — Цзин Юань поднимает брови и усмехается. Когда Цзяоцю видел его в прошлый раз, господин Цзин Юань выглядел куда более сломленным — тогда его вели в камеру, и он вроде бы тоже улыбался, но в глазах была такая ужасающая пустота, что Цзяоцю даже стало не по себе. Что же, кажется, работа влияет на него благотворно. Хорошо, что все закончилось благополучно. Фэйсяо рассказывала, что Яньцин и Юньли приехали как раз вовремя, так что им удалось вытащить Цзин Юаня из подвала до того, как там все взорвалось. Не то, чтобы Цзяоцю был знаком с ним, но о Цзин Юане переживала Тинъюнь, поэтому он как-то тоже невольно о нем беспокоился. — К тому же это место совершенно не подходит Фэйсяо, а вот вам здесь в самый раз. — Эх, она выкинула мой стол и списала любимое кресло, — сетует Цзин Юань. Жалуется даже скорее. — И еще эти стены, тут стало так мало места. — Ха-ха, это похоже на нее, — Цзяоцю смеется. — Она любит менять все под себя. — А вы, я так понимаю, довольно близко знакомы… Так какова же цель вашего визита, господин Цзяоцю? Наконец, Цзин Юань смотрит на своего гостя со всей серьезностью. Кажется, он не очень любит долго ходить вокруг да около, а Цзяоцю это пусть не слишком удобно, но, в принципе, нестрашно. — Официальная: передать приглашение господина Таожаня на званый вечер в честь открытия скоростной магистрали Яоцин-Лофу, — Цзяоцю вынимает из нагрудного кармана конверт с несколькими пригласительными и передает в руки Цзин Юаню. — Неофициальная… — Цзяоцю краем глаза смотрит на дверь, проверяя, плотно ли та закрыта. — Меня беспокоит Фэйсяо. — Что вы имеете в виду? — Ей рано возвращаться к работе. Отстраните Фэйсяо от расследования. Чем дальше, тем Фэйсяо становится нестабильнее. Цзяоцю, конечно же, рассказал ей о Цинни и обозначил сроки, но за все это время у них так и не получилось разнюхать местоположение тайной «базы» Таожаня, из-за чего Фэйсяо с каждым днем свирепела. Цзяоцю даже как-то подложил отслеживающее устройство в личное авто Таожаня, чтобы Фэйсяо не увязалась за ним сама, но что-то в машине заглушало сигнал GPS, поэтому толку из этой авантюры никакого не вышло. Увы, проще было убить его, чем пытаться и дальше проникнуть на базу. Получив доступ к ключ-картам, телефону и, главное, деморализовав тем самым охранников, они бы с куда большей вероятностью добрались до Цинни. Но разве же это выход? Цзяоцю знает, что Цзин Юань со своей командой тоже не сидит просто так на месте. Они наверняка занимаются собственным расследованием и копают под Таожаня сейчас. Или вернее, по какой-то причине, под его жену — Фэйсяо рассказала об этом в тот же день, когда только впервые вышла на работу после перерыва. Не очень было понятно, чем могла быть так интересна госпожа Дань, но, наверное, у Цзин Юаня были свои причины подозревать ее. — Если я отстраню ее, что это изменит? Если все так, как вы говорите, госпожа Фэйсяо с еще большей вероятностью может пойти на риск и поступить необдуманно, когда никого из нас не будет рядом. Ага, например, все-таки сесть на хвост Таожаню и, попавшись, разрушить все, чего Цзяоцю добивался столько лет. — Может, вы и правы… — Он вздыхает и окидывает рабочий стол придирчивым взглядом. — Здесь точно не осталось прослушки? — Точно. Несмотря на то, что Фэйсяо это однозначно не одобрит, Цзяоцю решает рассказать Цзин Юаню все, что знает. Так у них будет больше шансов, покончить с Таожанем и его преступлениями. Да, она привыкла действовать в одиночку, но иногда все же лучше положиться на кого-то еще. Вскоре наступает день званого вечера. Все действующие лица собираются в одном месте: в по-царски огромном зале семьи Дань. Звучит музыка, официанты разносят шампанское и закуски гостям, все разбиты на маленькие группки и общаются на отвлеченные темы, а кто-то даже танцует под льющуюся с маленькой сцены живую музыку. Фэйсяо говорит по рации — она ответственная за охрану со стороны полиции. Натянутая как струна, в редком для нее красно-бирюзовом ципао, на каблуках. Цзяоцю улыбается, когда они пересекаются взглядами. Фэйсяо улыбается тоже. У другой стены Цзин Юань в сопровождении верных следователей. Цзяоцю прищуривает глаза: это ведь та самая женщина и тот самый мальчик с заброшенной стройки. В прошлый раз, придя к Цзин Юаню в участок, Цзяоцю не видел их, а сейчас его накрывает неприятными и довольно тяжелыми воспоминаниями, когда они оба чуть не погибли стараниями Цинцзу и его самого. Женщина — госпожа Цзинлю — выглядит уже вполне прилично. Она тоже одета в элегантное фиолетовое платье с накидкой, внимательно наблюдает за окружающими людьми своим придирчивым взглядом, сразу видно — следователь, пусть и бывший. А еще ей, оказывается, не чужды вполне обычные человеческие эмоции. — Пусти меня, я ему всеку! — Цзинлю дергает руку из крепкой хватки Цзин Юаня, потому что официант не дает ей вина. Забавно, кажется, у них с Фэйсяо немало общего. Яньцин на это уже даже внимания не обращает. Он стоит чуть покрасневший рядом со своей коллегой — Юньли. Та, спрятав руки за спину, в нарядном белом бальном платьице поглядывает в сторону танцующих и, наверное, ждет, когда ее пригласят. Цзяоцю, подумав, решает им немного помочь. Он подходит ближе, переглядывается с Цзин Юанем, приветственно кивнув ему, и обращается к испуганно хлопающей ресницами Юньли: — Могу ли я пригласить вас на танец, юная леди? Раз. Яньцин хмурится и чуть приоткрывает рот. Два. Юньли растерянно бегает глазками по залу и краснеет. Три. — Нет, извините, она уже приглашена, — на тяжелом выдохе бурчит Яньцин. Он бесцеремонно хватает Юньли под руку, и ведет к части зала, где танцуют гости. Цзяоцю, довольный, смеется своей проказе. — Это вы ловко придумали, — Цзин Юань, все еще не отпуская Цзинлю, подходит к нему. — Молодые такие нерешительные, — Цзяоцю улыбается, — иногда их просто необходимо подтолкнуть. — Точно-точно, а то внуков с ними так и не дождешься, — шутит Цзинлю. Такой вроде бы легкий, даже веселый вечер. Приятно, когда можно хоть ненадолго отвлечься от насущных проблем. — У нас кое-что есть, кстати, — как бы между прочим, бросает Цзин Юань. — Я уже отправил запрос на выдачу ордера. — Чудесные новости, — Цзяоцю берет с подноса проходящего мимо официанта бокалы с шампанским и передает пару Цзин Юаню и Цзинлю. — Когда ждать гостей? — Полагаю, завтра, так что будьте готовы. Цзяоцю кивает и салютует бокалом. — За то, чтобы все прошло гладко. Похоже, им все-таки удалось накопать что-то на госпожу Дань. Это радует. Цзяоцю ищет ее взглядом: супружеская чета Дань беседует о чем-то с Моцзэ. Тот уже, кстати, вполне успешно восстановился и так же вернулся к работе. Они с Фэйсяо до сих пор не поговорили о том, что он теперь работает на Таожаня, но зато Цзяоцю включил Моцзэ в свой план. Таожань вполне мог подозревать об этом, так что много общаться на людях им не стоило. А еще Таожань хотел, чтобы Цзяоцю разузнал у Фэйсяо о расследовании. Подстраховался так? Или решил проверить, насколько информация Моцзэ и Цзяоцю совпадает? Цзяоцю еще не разгадал эту загадку, но обязательно разгадает. Он с улыбкой как ни в чем не бывало подходит к троице. — Господин Таожань, госпожа Тилли, — Цзяоцю кланяется, приложив руку к груди. — Моцзэ, почему ты один? Я думал, ты пригласил Сушан. — Извините, — Моцзэ коротко извиняется перед Таожанем за прерванный разговор и бросает на Цзяоцю сердито-смущенный взгляд. — Вообще-то она в Яоцин собирается завтра. — Ах, молодежь, — мечтательно комментирует Таожань. — Ну что же вы, Моцзэ, упускаете свой последний шанс. Бегите, зовите девушку! Мы будем танцевать сегодня до самого утра, она еще вполне успеет собраться и прийти. Моцзэ щурит взгляд, пытаясь понять, зачем Цзяоцю его прервал и слил сейчас, но, сдавшись, кланяется Таожаню и отходит. — А где моя милая Тинъюнь? — наконец, спрашивает Таожань, когда они остаются втроем. — Ты слишком много волнуешься о ней, — фыркает госпожа Дань. — Прошу прощения, моя госпожа не сможет прийти из-за плохого самочувствия. Цзяоцю с трудом подавляет вздох. Тинъюнь и слышать ничего не хотела ни о каком ужине, и уж тем более не собиралась встречаться с матерью. Но Цзяоцю, конечно, отпустила. Они обсуждают некоторые финансовые вопросы, госпожа Дань практически не участвует в разговоре, но Цзяоцю постоянно чувствует на себе ее изучающий взгляд. Интересно, почему же все-таки Цзин Юань со своей командой взялся именно за нее? Решил попытаться через нее подобраться к Таожаню? Тинъюнь никогда толком не говорила с ним о матери. Цзяоцю знал, что это жестокая беспринципная женщина, но разве от нее могла исходить реальная угроза? Иррационально, но Цзяоцю буквально кожей ощущает эту угрозу. Наверное, он просто слишком мнителен. — Бедная госпожа Фэйсяо, все работает. Разве я пригласил ее сюда, чтобы она постоянно ходила по залу с рацией? — Таожань сетует, и Цзяоцю сразу же понимает, что скрывается под этими словами. — Вы правы, господин. Если не будете против, я, пожалуй, приглашу ее на танец. — Это правильно, Цзяоцю. Тебе тоже нужно развлечься, — Таожань ухмыляется. Он, конечно, хочет, чтобы Цзяоцю взялся за разведку. Цзяоцю, не долго думая, откланивается и, наконец, вылавливает Фэйсяо, стучащую каблуками, из окружения гостей. Она убирает рацию за пояс и широко улыбается. — Ну? Танцевать будем или как? Как всегда первой протягивает руку, как всегда нарочно пытается смутить его. Прищур лукавый, улыбка становится хитрее. Цзяоцю вздыхает, покачивая головой, но берет ее за руку. Наклоняется. Целует самые костяшки. Сейчас ему даже не нужно ничего скрывать. Таожань хочет видеть, как он ухаживает за Фэйсяо, чтобы развязать ей язык, а Цзяоцю искренне хочет ухаживать. Фэйсяо смотрит на него чуть удивленно, смаргивает, а когда Цзяоцю кладет руку ей на талию, не сразу понимает, куда девать собственные. — Как ты? — Она выглядит взволнованной. Явно не ожидала, что Цзяоцю согласится. Он в танце ведет ее ближе к центру зала, чтобы не мешать разговаривающим. Фэйсяо не особенно училась танцевать, но когда-то они уже танцевали почти так же. Она схватывает на лету каждое движение и легко попадает в ритм. — Все в порядке, — Цзяоцю тепло улыбается и наклоняет голову, чтобы шепнуть, — получил сегодня приказ: разузнать у тебя все о нынешнем расследовании. — Очаровательно, — Фэйсяо, расслабившись, смеется. Ей не требуется ничего объяснять, но наверное, Фэйсяо так же странно сейчас, что им не нужно ничего скрывать, как и ему. Просто кружиться в его объятиях, наступить больно на ногу, смеяться еще громче и смущеннее. Цзяоцю прижимает ее к себе на какое-то мгновение еще крепче, когда Фэйсяо спотыкается, и так все же приятна эта близость. Запах волос ее, блеск глаз, губы. И смех звонкий ласкает слух и саму душу. — Но ты так просто не добьешься от меня никакой информации, — Фэйсяо, заигрывая, складывает губы бантиком и притворно хмурится. — Для этого тебе придется напоить меня, отвезти к себе домой, и, может быть, в более интимной обстановке я… раскрою тебе свои секреты. — Боюсь, у меня дома интимной обстановки не получится. — Ах, да, твоя хозяйка ведь уже вернулась, — Фэйсяо говорит почти обиженно, как раз когда они оказываются неподалеку от Таожаня, и Цзяоцю задумывается: это она напоказ или и правда обижается? — Я предпочитаю называть ее своей… начальницей. — Ты предпочитаешь называть ее своей «госпожой», — хмыкает Фэйсяо. — А, кстати, это разве не она? Цзяоцю останавливается и оборачивается. У входа в зал действительно обособленно стоит мрачная фигура. Тинъюнь не смотрит на него, сверлит взглядом кого-то совсем рядом, и Цзяоцю, проследив за его направлением, понимает, что она смотрит на мать. Тинъюнь одета в красно-коричневое платье с глубоким декольте — нарочно, чтобы было видно еще один уродливый шрам, вызывающий взволнованный шепот гостей вокруг. На плечах любимая шаль с золотыми хризантемами. Странно. Почему Тинъюнь не поехала с ним сразу или хотя бы не позвонила ему, если все-таки собралась приехать? — Что-то не так, — настороженно шепчет Фэйсяо. Это Цзяоцю и сам уже понял. Тинъюнь делает шаг вперед. Затем еще один. Каждый дается ей тяжело, и со стороны Тинъюнь выглядит словно русалочка, едва оказавшаяся на суше. Сломленная, потерянная, разбитая. Цзяоцю идет к ней навстречу и замечает опущенную вниз правую руку, прикрытую шалью, слишком поздно, чтобы вовремя среагировать. Фэйсяо идет следом. — Ну, здравствуй, мама, — Тинъюнь останавливается в десяти шагах от госпожи Дань. — Ты посмела явиться сюда в таком виде? Да у тебя, я вижу, совсем стыда нет, — та усмехается. — Мне нечего стыдиться. В отличие от тебя. — Госпожа… — Цзяоцю только было успевает рот открыть, как Тинъюнь поднимает руку, направляя на госпожу Дань пистолет. Визг скрипки прерывает музыку. Откуда у Тинъюнь оружие? Зачем она все это делает? Гости испуганно расступаются, а госпожа Дань даже не трогается с места, смотря на дочь надменно и даже насмешливо. Таожань опасливо пытается закрыть жену собой, но та отстраняет его рукой. — Госпожа, не надо, прошу, — Цзяоцю просит сипло, почти шепотом. Сводит горло спазмом. Если и наказывать кого-то за все с ней случившееся, так это его самого. Это ведь он не уберег ее, он не смог сохранить ее компанию. — Не подходи, Цзяоцю, — Тинъюнь удостаивает Цзяоцю лишь одного короткого взгляда. В нем нет ни обиды, ни ненависти, только холодная всепоглощающая пустота. — Госпожа Тинъюнь, опустите оружие. — Вперед с другой стороны выходит Цзин Юань, бесстрашно встает прямо перед пистолетом Тинъюнь. — Не делайте глупостей. Фэйсяо цепко держит Цзяоцю за руку, не позволяя двинуться с места. — Жаль, что вы считаете это глупостью, — Тинъюнь криво ухмыляется. — Отойдите! Пистолет в ее руке начинает дрожать. — Я не позволю вам сделать это, — Цзин Юань делает пару новых шагов навстречу, еще чуть-чуть и он вполне сможет дотянуться до пистолета, чтобы вырвать из ее рук. И Тинъюнь правда чуть опускает оружие, закусывает губу, смотрит в пол, всхлипывает. Конечно, она не выстрелит. Это просто еще один нервный срыв. Все будет в порядке. — Вот так, хорошо, — голос Цзин Юаня звучит мягко и успокаивающе, а его руки уже тянутся к рукам Тинъюнь. — Позвольте мне… — Господин Цзин Юань, я… — но она резко отдергивает руку с пистолетом и вновь поднимает взгляд, на сей раз смотря прямо в глаза Цзин Юаня, — умоляю вас, добейтесь правосудия. За это я готова заплатить самую высокую цену. Закусывает губу. Улыбается — той самой очаровательной улыбкой, искаженной отныне и навсегда горечью и болью. — Свою жизнь, — произносит одними губами. Сначала Тинъюнь падает. Цзяоцю будто в замедленной съемке видит, как ее каштановые волосы развеваются в полете, ловят алые брызги. Затем запоздалый звук выстрела оглушает. В ушах звенит, люди вокруг визжат, кричат, бросаются в стороны. Цзяоцю стоит в оцепенении, ничего не понимая. Тинъюнь лежит на полу, и алый лотос крови расползается по полу от ее пробитой головы.