Алый лотос в волчьей пасти

— Пиздец, — говорит Цзинлю. Они с Цзин Юанем сидят во внутреннем дворе дома семьи Дань на ступеньках вычурной белой лестницы. Он курит как паровоз, Цзинлю пьет отобранное у официанта красное вино прямо из бутылки. Запоздало она замечает капли крови на щеке Цзин Юаня и воротнике белой рубашки. Мочит палец слюной, чтобы убрать кровь хотя бы со щеки, осторожно касается. Он непонимающе смаргивает, переводит взгляд на нее. — Лучше бы мы и правда уехали. — После спасения Цзин Юаня Цзинлю неоднократно давала понять, что готова вернуться в Яоцин, все, пора; но теперь уже не мог отступить он сам. — Вряд ли это что-то изменило бы для Тинъюнь, — Цзин Юань сбрасывает пепел с конца сигареты. — Думаю, она бы в любом случае сделала это. — Наверное, да. Мать она бы вряд ли застрелила, но то, что Тинъюнь пришла сюда с оружием… Ей явно уже нечего было терять. Цзинлю отпивает еще вина. Не то чтобы она испытывала к Тинъюнь какую-то симпатию, скорее уж прямо наоборот, но все же девчонку было жалко. Такая молодая, красивая, еще вся жизнь впереди была — Цзинлю невольно думает о своей сестре, и поэтому ей горько от того, что сделала Тинъюнь. А еще ей до сих пор не по себе от того, что Цзин Юань снова подставился сегодня. Да, Тинъюнь бы не выстрелила в него, но… а вдруг? Дрогнула бы рука или еще чего. Цзин Юань легко вышел к ней, как делал это тысячи раз за время своей службы, в том числе на глазах у Цзинлю, но никогда прежде она не испытывала такого сводящего с ума страха, как сегодня. Стареет, точно стареет. Но после того, как он чуть не умер в петле, Цзинлю больше не может справиться с этим страхом. Хоть на антидепрессанты опять садись, но это же никакого вина, а в Лофу со всеми расследованиями без вина вообще никак. Живительная красная жидкость в бутылке, поплескивая, так и манит. Ну, ничего, вот вернется в Яоцин и первым делом пойдет к своему знакомому психиатру. Мистер Лоча в беде не оставит. — Такси приехало, — тихо говорит Цзин Юань, глянув сначала в телефон, а потом принявшись высматривать нужную машину в зоне парковки. Они поднимаются, и Цзинлю снова хвостиком идет за ним следом. Иногда ей кажется, что он уже начинает от этого уставать. Цзин Юань после плена вообще ведет себя как-то… странно. С другими он расслаблен, весел, уверен. С ней — вроде бы тоже, а вроде и чувствуется какая-то непонятная отчужденность. Отстраненность. Они будто поменялись местами, и Цзинлю это раздражает. А теперь, после того как у него на глазах погибла Тинъюнь, все, наверное, станет еще хуже. Еще эти последние слова — добейтесь справедливости. Они ради себя-то и своих погибших друзей добиться справедливости никак не могут, а тут еще эта Тинъюнь. Жизнью она своей, видите ли, платит. Цзинлю зло пинает гальку, прежде чем сесть в машину. Вот уже месяц она живет в Лофу. Сейчас это все проходит легче, чем весной — может быть, потому что непосредственные убийцы друзей наказаны, а, может, потому что никто больше не подсыпает ничего в кофе. Но, не смотря ни на что, оставаться в Лофу все еще не хочется. Да, по возвращении в Яоцин придется искать новую работу, потому что на старой ее больше не ждут — ну, неудивительно, — да, будет сложно, но зато там гораздо привычнее и спокойнее, верно? Они садятся в такси в полном молчании. — На фоне случившегося, проводить арест завтра, наверное, будет не слишком уместно, — через какое-то время Цзинлю решает заговорить, потому что Цзин Юань настолько глубоко уходит в свои мысли, что ей становится некомфортно. — Посмотрим, — он растерянно пожимает плечами. — Сначала нужно проверить переписки и звонки Тинъюнь. Возможно, мать намеренно спровоцировала ее. — Но она ведь… ее мать, — Цзинлю удивленно поднимает брови. Цзин Юань хмурится. — Ты видела, как она вела себя? Видела, конечно. — Держалась довольно надменно, — Цзинлю кивает. — Вряд ли верила, что дочь выстрелит в нее. — Да. А когда дочь решила выстрелить в себя, она не кинулась к ней. Даже бровью не повела, — Цзин Юань тяжело вздыхает и хмурится еще сильнее, — продолжила улыбаться. — Погоди, она ведь там такую истерику закатила… Госпожа Дань как раз-таки бросилась к дочери — с воплем ужаса, трясла ее все, молила очнуться, несмотря на то, что, судя по луже крови и ошметкам мозгов на полу, очнуться Тинъюнь, ну, никак не могла. — Это было уже потом, напоказ. Я посмотрел на нее сразу, когда Тинъюнь выстрелила. Увидев, что я смотрю, она опомнилась и начала кричать. Черт. Цзинлю смотрит на Цзин Юаня с большим уважением. Даже она, привыкшая наблюдать за происходящим вокруг, когда Тинъюнь выстрелила, не смогла в оцепенении отвести от нее взгляда. — Может, она просто была в шоке? — Вряд ли. Вот Цзяоцю был в шоке. Видела, как он пошатнулся, когда подошел к телу? Да, это она тоже видела. Хоть Цзинлю ничего толком не знала об этом человеке и не была с ним лично знакома, она могла сказать наверняка: из всех присутствующих в зале он был потрясен и разбит больше всех. Фэйсяо пришлось увести его чуть ли не с силой. Наверное, они с Тинъюнь были довольны близки, но это и неудивительно — он же был ее телохранителем. Или секретарем? Неважно. Эх, что ж теперь делать-то с этим всем?.. Цзин Юань целиком и полностью верит Тинъюнь. И хоть они не нашли никаких доказательств, что именно Дань Тилли стоит за всем, кое-какие грешки за ней все же водились. Многочисленные финансовые махинации, обман — она довела до банкротства около пяти некогда успешных бизнесменов. Разорила несколько предприятий-конкурентов. Давала взятки. Самое забавное, что как и Цзинлю, она росла во все том же интернате. Даже более того, они жили там в одно время — Тилли была младше, но как потом, напрягшись, вспомнила Цзинлю, имела довольно скверную репутацию. Уже в юности она научилась получать от мужчин все, что хотела, неудивительно, что впоследствии добралась до элиты и сумела женить на себе самого Таожаня. Вертит она им, вероятно, как хочет, но вот управляет ли всем теневым бизнесом? Что-то сомнительно. На следующий день в участке Цзин Юань первым делом запрягает бедного господина Гуншу расшифровками звонков и переписок Тинъюнь с ее ноутбука и телефона. Они уже почти две недели копают под семью Дань, но так и не приблизились к спасению Цинни. Благо, та хотя бы жива. — Съезжу проведаю Юйкун, — Цзинлю поднимается с места, разминается немного и надевает куртку. — Есть у меня одна неприятная догадка… Юйкун выпустили из камеры вскоре после смерти Хулэя — под залог. Судебное разбирательство ей еще только предстояло, но, по крайней мере, все знали наверняка, что она отделается условным. — Вот вы все время так говорите перед тем, как раскопать что-то ужасное, — кряхтит Яньцин. — Лет через десять ты будешь говорить так же. Дверь в кабинет Цзин Юаня открыта настежь, так что он слышит все, о чем они говорят. — Я поехала, — на всякий случай Цзинлю обращается персонально к нему, заглянув в кабинет. — Ага, — Цзин Юань что-то сосредоточенно скролит за компьютером. Он уже не нервничает так, когда она отправляется куда-то одна. В конце концов, Хулэй мертв, так что нападать на Цзинлю некому. — Только, пожалуйста, будь с ней помягче! — запоздало кричит вдогонку Цзин Юань. Юйкун сложно назвать подругой или приятельницей, но она как минимум хорошая знакомая, коллега и товарищ, так что Цзинлю и без напоминаний не собирается терроризировать ее допросом. Просто немного поговорить. Дома у Юйкун на удивление светло, и даже приятно пахнет обедом. Сама она встречает Цзинлю взволнованная, почти испуганная, выбегая на порог, чтобы поскорее впустить неожиданную гостью. — Есть какие-то новости? — торопливо спрашивает Юйкун. — Пока нет, но я хотела поговорить с тобой немного. Впустишь? Юйкун пропускает Цзинлю внутрь сразу же, без лишних вопросов, но после неутешительного ответа становится заметно понурой. — Пообедаешь со мной? — чуть улыбнувшись, предлагает она. Цзинлю обращает внимание на две стоящие на столе тарелки. Во рту становится горько. — Да, давай. Юйкун каждый день ждет, когда ее дочь вернется. Живет ради этого. Убирается, готовит, надеясь, что ее девочка снова войдет на их маленькую кухню и попросит свое любимое кимчи и пряное мясо. Но вместо Цинни приходят только совсем ненужные люди, которые ничем не могут помочь и не приносят хороших вестей. — Юйкун, ты помнишь Тилли? — Ее трудно забыть, — Юйкун открывает перед Цзинлю хого и садится за стол напротив. — Вот как? — Цзинлю берет палочки и ради приличия кладет себе в тарелку несколько кусочков мяса. — А я ее еле вспомнила. — Мы много цапались в интернате, — Юйкун морщится от, видимо, не самых приятных воспоминаний, после чего тоже принимается за еду. Механически, но все равно это хорошо, что она заставляет себя есть. — Она ненавидела меня. — За что? — Ну… Ты ведь помнишь, как она себя вела? — Юйкун вылавливает из хого овощи. — Вешалась на любого парня. Она даже пыталась увести парня у Цайи, после этого мое терпение лопнуло. Цайи — это ее лучшая подруга и биологическая мать Цинни. Была прекрасным офицером полиции и погибла при исполнении вместе со своим мужем. Юйкун была так сломлена случившимся, что долго не могла прийти в себя, а единственное, что дало ей сил двигаться дальше — крохотная малышка, оставшаяся от самого дорогого ей человека. Она воспитала Цинни как родную, и девочка, наверное, даже и не знала никогда правду о настоящих родителях. Цзинлю все никак не может отделаться от мысли: возможно, стоило поступить так же, когда Дань Фэн и Байхэн погибли. То есть… Попытаться удочерить Байлу. Но какая из нее могла получиться мать? Да никакая. К тому же, в отличие от Цинни, у которой не было никаких других родственников, у Байлу за спиной находилась влиятельнейшая семья Лофу. — И что же ты сделала? — Цзинлю опять большого труда стоит выбраться из своих мыслей, благо паузу легко оправдать набитым горячим мясом ртом. — Это важно? — Юйкун почему-то опускает взгляд. Интересненько. — Да, Юйкун, — Цзинлю поспешно все проглатывает и утирает рот. — Боюсь, это важно. — Почему ты вообще спрашиваешь о ней? Ее тоже похитили или убили? — Юйкун все еще пытается уйти от ответа. — Нет. Она весьма успешно вышла замуж. Аж два раза. Смотрят друг другу в глаза долго, испытующе. Цзинлю сложно переглядеть, поэтому Юйкун ожидаемо сдается первой. — Я окунула ее головой в унитаз, — признается со вздохом. — Выставила посмешищем, опустила. Я не горжусь тем, что сделала, но все еще считаю, что она заслужила это. — Вот как… Охренеть. После такого жизнь Тилли в интернате наверняка превратилась в ад. Насколько бы директор ни пыталась поддерживать здоровой обстановку среди учащихся, изгои были всегда, а опущенные раз впоследствии были опущены снова и снова. Что ж, теперь ситуация с Цинни становится немного понятнее. Цзин Юань говорил, что этот Цзяоцю, работающий на Таожаня, умолял отпустить девочку, предлагая любую цену, однако тот был непреклонен, хоть и позволил провести операцию, чтобы спасти ей жизнь. Похоже, за этим действительно стоит не сам Таожань, а его супруга. — Так почему ты все же спрашиваешь о ней? — Лицо Юйкун с каждой минутой становится все более напряженным. — В чем дело, Цзинлю? — Замуж она вышла за Таожаня. Юйкун давно подозревает, что за похищением Цинни стоит именно он. А теперь понимает и все остальное. Ее глаза расширяются от этого осознания, пульсируют зрачки, а палочки в пальцах трескаются, ломаются от напряжения, падают из дрожащей руки с гулким стуком на стол. — По крайней мере, теперь у нас есть мотив, почему именно ты и твоя дочь, — Цзинлю напрягает поведение Юйкун, но как ее успокоить? — Это поможет собрать доказательную базу. Надо еще проверить жертв Аргенти, возможно, кто-то из них тоже унижал ее в интернате. — Она делает это с моей дочерью за то, что я унизила ее в юности?.. — голос Юйкун шелестит со смесью гнева и ужаса. — Юйкун, возьми себя в руки. Твоя дочь еще жива. Верно? Мы вытащим ее оттуда очень скоро. Все остальное не имеет значения. Не теряй голову. Гнев нам не поможет. Цзинлю совершенно не умеет успокаивать людей, но, вспоминая Цзин Юаня, встает, и неловко треплет колотящуюся от ярости Юйкун по плечу. — Извини. Мне нужно время, чтобы успокоиться. — Я… пойду тогда, — Цзинлю тоскливо смотрит на хого. — Благодарю за обед. Ох, не наделала бы Юйкун теперь чего… Уже выходя, Цзинлю нервно чешет затылок. Вот говорил же Цзин Юань, помягче надо быть, помягче! Нет, блин, опять все вывалила как на духу. А если Юйкун тоже чего с собой сделает? Или, не дай Боже, на разборки к Таожаню пойдет? Ну, это вряд ли, конечно, но все равно волнительно. Цзин Юань, если узнает, опять будет возмущаться, сто процентов. В расстроенных чувствах Цзинлю возвращается в участок. В кабинете все пьют чай с принесенными от Сияня булочками, пахнет корицей, маком и свежей выпечкой. Цинцюэ о чем-то болтает с Цзин Юанем, Цзинлю застает их примерно на середине разговора. — Сестренка Линша уехала куда-то по делам. Эх… — Цинцюэ отпивает чая. — Я так счастлива, что она жива, но беспокоюсь, что она продолжает здесь работать. Такой талантливый парфюмер, она вполне могла бы заняться бизнесом, чем рисковать своей жизнью здесь. Дань Чжу после плена у Хулэя практически сразу вернулась к работе. Она вела себя так, будто ничего не случилось, но Цзинлю-то знала — такие события оставляют очень глубокие следы в душе. Даже если ей, будучи племянницей Таожаня, удалось избежать насилия, это все равно большой стресс для психики. — Каждый сам выбирает свою судьбу, — вздыхает Цзин Юань, вручая Цзинлю в руки крендель с миндальной посыпкой, и продолжает говорить с Цинцюэ. — Разве ты сама, не смотря ни на что, не осталась работать в участке? После всего пережитого… Из архивариуса ты стала офицером полиции. Он ободряюще улыбается Цинцюэ. — Я просто подумала, что хочу стать немного сильнее. — Может быть, и Линша работает здесь по этой же причине. Уважай ее решение. Все они так. Потеряв самое дорогое — хотят стать сильнее, чтобы не допустить повторения случившегося. Чтобы суметь защитить. У Цинцюэ это так и не получилось. — Ребят, плохие новости! — в кабинет влетает Сушан. — Что опять? — с горестным стоном спрашивает Фэйсяо из дальнего угла кабинета. Пока Цзинлю один раз укусила свой крендель, Фэйсяо успела заточить целых два. В отличие от Дань Чжу, она вернулась к работе всего дня три, может, четыре назад, и большую часть времени проводила с Моцзэ и полицейскими, помогая Сюэи, которая уже вполне официально стала шефом полиции. Насколько Цзинлю знала, Фэйсяо самой предлагали занять эту должность, однако та отказалась, сославшись, что еще недостаточно готова вернуться к столь ответственной работе. Это настораживало. — Госпожа Юйкун с оружием ворвалась на территорию дома Дань! — Цзинлю! — Цзин Юань почти рычит. — Я-то что?! — Ну вот, он ругается, она так и знала. — Мы просто немного поговорили… — Все живо в машину. А ты, — Цзин Юань смеряет Цзинлю настолько строгим взглядом, что аж бесит, — немедленно расскажешь, о чем вы там говорили. — Я, пожалуй, в участке останусь, — Фэйсяо мрачно дожевывает очередное хлебобулочное, сразу приковывая к себе пристальные взгляды Цзин Юаня и Цзинлю. — Чего вы на меня так смотрите? Если уж Юйкун слетела с катушек и решила ворваться к Таожаню, то от этой дамы можно ждать чего и похуже, если оставить без присмотра. Сколько она там дырок в Хулэе наделала, м-м? — Я, пожалуй, тоже, если вы не против… — Сушан ненавязчиво подбирается поближе к Фэйсяо. Вроде как собиралась уезжать сегодня в Яоцин, но опять в итоге на работе. — Цзяоцю тебя следить за мной, что ли, приставил? — фыркает Фэйсяо. — Да вы что, как вы могли такое подумать про дядю Цзя? — Сушан сильно перебарщивает с изумлением и оправданиями, аж руку на сердце кладет. — Я просто… — Нас четверых будет достаточно, — отмахивается Цзин Юань уже на ходу. Юньли и Яньцин, которые до сих пор не сказали ни слова и лишь переглядывались, решительно отправляются за ним. Цинцюэ печально машет всем булочкой вслед. — Цзинлю, я поражаюсь с твоих методов. Вот до сих пор, — Цзин Юань говорит, когда Цзинлю заканчивает короткий пересказ беседы с Юйкун. Он уже не сердится, скорее больше просто сетует. И Цзинлю на деле очень стыдно, но что сделано, то сделано. — Да ладно тебе. Я просила ее ничего не предпринимать. Мне надо было разузнать про эту стерву, а Юйкун, конечно, начала распросы. Что мне было делать? Врать ей? — Ее дочь в сексуальном рабстве, госпожа Цзинлю, — Яньцин открывает перед ними дверцу полицейского фургончика для задержаний. — И она теперь знает, почему и из-за кого. Засранец, еще и он ее тут будет упрекать теперь. У самого молоко на губах не обсохло, а поучает! — Нам сейчас лучше думать, что делать с ордером, — Юньли запрыгивает на водительское место, дождавшись, пока все устроятся внутри. — Может, сразу тогда и арестуем жену Таожаня? Поддержка пришла откуда не ждали. Цзинлю впервые за месяц испытывает что-то похожее на благодарность перед этой нахальной девчонкой. — Хорошая идея, — кивает Цзин Юань. — Иначе, полагаю, возможности нам уже не предоставится. К тому же так мы сможем хоть немного защитить Юйкун. — Гони, Юньли, — Яньцин легонько хлопает Юньли по плечу. — Гони, как можешь только ты. — Хе. Дай мне шесть минут, и мы будем на месте. «Кажется, их отношения потеплели после вчерашнего», — довольно думает Цзинлю, а потом фургончик срывается с места, и она уже ни о чем больше не может думать, кроме как только не вылететь из окна вперед башкой. Они с Цзин Юанем переглядываются полными паники и первородного ужаса глазами, ловят одновременно один и тот же флешбек, держатся друг за друга, за обшивку и за ремни безопасности — всем, чем только можно, чуть ли не зубами. Юньли не обманула. Пытка завершается действительно минут через шесть, когда фургончик останавливается неподалеку от помпезного кованного ограждения. Цзинлю нетвердо встает ногами на землю, все ее тело продолжает потряхивать по инерции, а под подошвой так и кажется, что асфальт улетает куда-то назад. — Дитя сатаны… — бормочет она. — Скорее уж Байхэн… — вторит ей Цзин Юань. — Сатана был бы милостивее. Ворота открыты, по центру на брусчатке возле очаровательного фонтанчика стоит Юйкун с вытянутой рукой. Вокруг нее вооруженная охрана Таожаня, готовая стрелять на упреждение. Сверху, в самом начале лестницы, на ступеньках которой Цзин Юань и Цзинлю вчера сидели, стоит Таожань с женой. Та, завидев их, решает зайти в дом. Размышлять некогда, так что они вчетвером под громкое «полиция!» присоединяются к происходящему. — Юйкун, я ж тебя просила! — рассержено кричит Цзинлю. Присмотревшись, она понимает, что у Юйкун в руках граната, которую та грозится бросить. Это скорее хорошо, чем плохо — благодаря этому никто из охраны Таожаня еще не выстрелил, и Юйкун смогла потянуть время до их прибытия. — Не вмешивайтесь, — она отвечает на удивление спокойно и ровно. — Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня проблемы. — Но у нас уже проблемы… — Юньли тянет с досадой, окидывая взглядом охранников. Технически охранники не имеют права убивать нападающих, но по факту каждый из них будет защищать Таожаня и его семью любой ценой, даже ценой собственной свободы или жизни. Ведь компенсацию за это он или его родные получат достойную. — Это бутафория, — тихо, чтобы слышал только Цзин Юань, говорит Цзинлю. Реальных гранат у Юйкун быть не может, да и не стала бы она делать такую уж совсем откровенную глупость. Слишком спокойно и хорошо держится. — Не понимаю, на что она вообще рассчитывала? Вот и Цзинлю не понимает. Она щурит глаза, переглядываясь с Юйкун. Ну не верится, что та пришла сюда с игрушкой, чтобы устроить все это представление просто так. Попугать хотела? Или ждала, что ее пристрелят, чтобы хоть как-то досадить Таожаню? Нет, тоже не подходит. Не будет человек, который живет одной лишь надеждой на возвращение дочери, поступать столь опрометчиво. — Все, Юйкун, хватит. Ты этим ничего не добьешься, — Цзин Юань подходит и осторожно забирает пластиковую гранату из руки Юйкун. Охранники, поняв, как их знатно обдурили, опускают оружие. — Добьюсь, господин Цзин Юань, — Юйкун слабо улыбается. — Я уже добилась. В другой ее руке телефон. Юйкун что-то нажимает и… «Ты никогда не увидишь свою дочь больше. А она тихонько сдохнет, после того как ее отымеют сотни, нет, тысячи раз. Она ведь такая же выносливая, как и ты? Значит, выдержит и тысячи». Проигрывается запись недавнего разговора с женой Таожаня. Юйкун оскорбляет ее открыто, провоцирует перед этим, и тогда госпожа Дань говорит те роковые слова о Цинни. Это все еще ничего не доказывает, тем более что скрытая запись запрещена законом и не может использоваться как доказательство, однако это как минимум подтверждает наличие мотива. Да и федеральные каналы с удовольствием запустят такую запись в эфире и не подавятся. — Юньли, проводи Юйкун в машину. Яньцин и Цзинлю, за мной. Охрана расступается, и они неспешно поднимаются по лестнице к Таожаню. Ублюдок стоит, смотрит на них сверху вниз, уверенный в своей безнаказанности. Весь его вид — даже запах маслянистый и душный — вызывает чувство тяжести в груди. Из-за этого человека погибла вся семья Цзинлю и самые близкие друзья. Из-за него ежедневно страдают люди. И нет никакой ни справедливости, ни возмездия. — Господин Таожань, — Цзин Юань учтиво кивает. — Приношу извинения за нашу бывшую сотрудницу. Как вам должно быть известно, ее дочь пропала месяц назад, поэтому она не в себе. — Какая жалость, бедная женщина, — Таожань цокает языком и щурит глаза. Чуть улыбается. — Что ж, господин Цзин Юань, благодарю за своевременное прибытие. Не ожидал, что вы лично приедете на столь незначительное административное нарушение. — Я приехал по другой причине. — И какой же? — Улыбка сползает с лица Таожаня. Цзин Юань убирает руку в нагрудный карман пальто, чтобы вытащить полученный сегодня документ. — Вот ордер на задержание госпожи Дань. — Что за неслыханная дерзость? — Таожань даже не берет ордер в руки, поэтому Цзин Юань убирает его обратно в карман. — Моя супруга вчера — на ваших же глазах! — потеряла дочь, а сегодня ей пришла угрожать эта умалишенная, и после всего вы собираетесь арестовать ее?! Этот человек обычно ведет себя сдержанно, большая редкость увидеть его, вышедшим из себя. — Не препятствуйте мне. — Да вы рехнулись. Двустворчатые двери за его спиной снова отворяются, и наружу возвращается госпожа Дань, которая очевидно прекрасно слышала весь разговор. — Все в порядке, дорогой, — она ухмыляется и протягивает Цзин Юаню руки, запястьями вверх. Мол, вот, надевайте наручнике, арестовывайте. — Раз уж того требует закон, я готова отправиться в участок. — Пройдемте за нами. Цзин Юань, конечно, решает обойтись без наручников, но Яньцин все равно напряженно перебирается в конец процессии, чтобы отрезать возможные пути к отступлению. Цзинлю идет рядом, изучающим взглядом смотря на госпожу Дань. Та держит голову гордо поднятой, но двигается немного странно, то и дело спотыкаясь. Явно чувствуется какой-то перекос на левую сторону. Она даже слегка… прихрамывает. Яньцин открывает место для заключенных в фургоне. Юйкун, к счастью, Юньли посадила на переднее сиденье, так что ей не придется ехать рядом с женщиной, повинной во всем, что произошло с ее дочерью. Цзинлю и Цзин Юань садятся в фургон напротив арестованной. Яньцин — к Юньли и Юйкун. — Не ожидала, что вы решитесь на такую низость, — цедит госпожа Дань и закидывает ногу на ногу, — после того, что мы с мужем пережили вчера и сегодня, вы решили арестовать меня, чтобы досадить Таожаню? Какая мелочная месть. Я думала, ваши разногласия уже в прошлом. Она вздергивает подбородок и отворачивается. — Это не касается вашего мужа, госпожа Дань, — Цзин Юань выглядит прямо-таки скучающим. Сидит, вальяжно откинувшись на спинку своего сиденья, весь такой красивый, расслабленный, несмотря на то, что едет в одной машине со своим, по сути, врагом. — Это касается вашей дочери. — Вы должны прекрасно понимать, что моя дочь была в состоянии аффекта. Конечно, она винит меня во всем… Винила. Госпожа Дань довольно убедительно играет скорбь. — Вы созванивались накануне ужина, — но Цзин Юань не верит ее притворству. — У меня есть с собой распечатка вашей беседы. Хотите, зачитаю? — Перестаньте… — шипит госпожа Дань. Лицо ее искажается болезненной гримассой. А Цзин Юань, будто издеваясь, вынимает еще одну бумажку из кармана и начинает читать. — «Ты — ничтожество. Теперь с такой шрамированной рожей тебе даже на панели не видать успеха. Я предупреждала тебя — будь послушной девочкой. Но ты решила потягаться со мной и получила то, что заслуживала…». Закончив, Цзин Юань долго смотрит на госпожу Дань, а Цзинлю чувствует, как по ее спине ползут мурашки. Черт… да эта мразь, похоже, и правда пыталась спровоцировать Тинъюнь. Говорить подобные слова родному человеку, который к тому же пострадал из-за тебя? Это просто чудовищно. — Я ненавижу себя за то, что сказала ей это, — на глаза госпожи Дань наворачиваются слезы, и они не иначе как крокодильи. — Я так себя ненавижу… Цзинлю замечает, как она держит себя рукой за грудь в области сердца, а ее лицо с каждым мгновением, отражает все более и более реалистичную боль. — Ах! — Когда фургончик подскакивает на кочке, госпожа Дань протяжно стонет и падает вперед, прямо на Цзин Юаня. — Что с вами?! — Он подхватывает ее. — Юньли, останови машину. Госпожа Дань продолжает стонать, ее губы приобретают синюшный оттенок, а дыхание становится рваным, слабым и прерывистым. — Слушай, — Цзинлю тоже поднимается, чтобы помочь уложить стонущую на сиденья. Увы, ей уже доводилось видеть такое прежде. — Походу у нее инфаркт…