Алый лотос в волчьей пасти

Цзин Юань никогда не думал, что может оказаться в такой ситуации. Плен, шантаж, какие-то нелепые ловушки… Когда Хулэй спустя непродолжительное время отсутствия пришел к нему снова, Цзин Юань даже не удивился, увидев табуретку в его руках и устройство, подозрительно напоминающее бомбу. Цзинлю еще только предстояло сюда приехать и найти его. — Улыбочку, — Хулэй, поставив табуретку на пол, направляет на Цзин Юаня камеру телефона. Собирается фото для подтверждения сделать. Цзин Юань отводит взгляд, не хочет смотреть, но не сопротивляется — а смысл, если стоишь в центре комнаты связанный и с петлей на шее? Как странно… Впервые у него нет никаких идей о том, как выбраться из очередной передряги, и такое чувство, будто он действительно скоро умрет. Прямо здесь. В этой петле. — Отлично, у тебя прям природная фотогеничность, — хмыкает Хулэй, быстро набирая сообщение. — А я вот никогда не получаюсь на фото. — С твоей-то криминальной рожей и пивным пузом — неудивительно. — Еще острить будешь? — Он вооружается длинной палкой-шестом и, один раз замахнувшись, делает подсечку, но Цзин Юань по иннерции подпрыгивает. Хулэй смеется. Он не пытается нанести второй удар и использует палку совсем неожиданным образом — подталкивает с ее помощью табуретку к Цзин Юаню. Медленно и осторожно. Сбить сразу? Разбить? Нет, это бессмысленно, он наверняка ожидает такого, поэтому просто принесет что-то новое. И почему все кажется настолько бессмысленным?.. — Забирайся. Теперь очередь Цзин Юаня смеяться. — Если не встанешь сейчас на табуретку или спрыгнешь раньше времени, я дождусь, когда Цзинлю придет сюда, и просто взорву это место, — Хулэй кивает в угол комнаты, куда уже положил бомбу. — Если попытаешься предупредить ее заранее, я тоже сразу же взорву бомбу. В ином случае, если вы оба будете следовать правилам, на бомбе запустится таймер на пятнадцать минут, когда Цзинлю откроет дверь. Этого времени достаточно, чтобы уйти. Так, у бомбы дистанционное управление, ясно. А таймер тогда зачем? Для показухи? Цзин Юань бегло смотрит на камеру, висящую под потолком — ее Хулэй приклеил сразу после прошлого разговора, очевидно, чтобы следить за представлением. — Откуда мне знать, что ты сдержишь слово и не взорвешь все, даже если мы будем следовать правилам? — Ниоткуда. Но это ведь хоть какой-то шанс спасти ей жизнь, не так ли? Цзин Юань готов сам повеситься, если это спасет Цзинлю, но нет ни малейших гарантий, что ловушка не захлопнется, когда добыча окажется внутри. — Я не верю, что ты позволишь ей просто уйти. Мне будет проще сразу спрыгнуть, чтобы все поскорее закончилось. Ситуация-то получается и правда тупиковая. Цзин Юань надеется только на то, что Цзинлю не решится прийти сюда сама или, не дай Бог, с Яньцином. Но если они оба погибнут из-за него… Лучше и правда сразу все закончить. Это, наверное, очень мелочно, но перед глазами раз за разом всплывает образ окровавленной Фу Сюань, рисующей иероглифы собственной кровью на его запястье. Захлебывающейся, цепляющейся за него, гаснущей. Образ, который невозможно стереть из памяти. Из-за Цзин Юаня уже погиб один дорогой человек. Целиком и полностью по его вине. Он… просто не хочет знать, если погибнет еще кто-то. — Как ты думаешь, что приятнее: взорвать ее, дав вдоволь поплакать над твоим бездыханным трупом мученика, или же посмотреть, как она оставит тебя, чтобы выжить самой и отомстить? — Хулэй скрещивает руки под грудью, криво улыбается, будто и правда ждет ответа. — Молчишь. Значит, понимаешь все правильно. Мне нужны ее страдания. Я хочу снова увидеть тот взгляд, с которым она была готова выгрызть сердце из моей груди. Гребаный сраный садист. Для Хулэя все эти девочки всегда были просто мясом, игрушками, единственное предназначение которых — ублажать подобных ему мразей. Но если какая-то из девочек проявляла силу и характер, он начинал испытывать к ней подлинный интерес. — А если у нее получится освободить меня? Ты все равно взорвешь нас. — Думаешь, я настолько бесчестный? Я обычно держу свое слово. Но если так боишься, просто уговори ее уйти, — Хулэй не дает никаких гарантий, но дает решение проблемы. Ему действительно куда больше нужно, чтобы Цзинлю страдала. Чтобы ее вывернуло наизнанку от бессилия и ненависти к себе. Что лучше: позволить ей умереть или заставить жить так?.. Цзин Юань честно не знает. Но, несмотря ни на что, не может утратить последние крохи надежды. — А теперь… подниматься будешь? Мне еще надо натянуть веревку. — А сам не хочешь меня поставить? — Он предпринимает последнюю попытку приманить Хулэя. — Смирись, я не подойду к тебе, — но тот качает головой. — Мне проще пристрелить тебя, чем так рисковать. — Какой ты осторожный. Я ведь связан, к тому же с петлей на шее, неужели ты считаешь, что я в таких условиях одолею тебя ногами? — Люди в отчаянии и не на такое способны. А ты, может, и расслабился на своей непыльной работенке, но форму все же не утратил. — Так вот к чему была эта подсечка, Хулэй проверял его состояние. — Тем более я довольно сильно ранен. Так что полезай на стул. — Нет. Можешь убить меня. — Уверен? — Он со вздохом вынимает пистолет из-за пазухи и взводит курок. — Ты лишаешь Цзинлю последнего шанса на спасение. И вот что тут делать? Умереть, сняв с себя всю ответственность? Или же идти до конца, рассчитывая действовать по ситуации? — Отвечай быстрее, а не то я из-за тебя опоздаю на встречу с дочуркой. Цзин Юань покорно поднимается на качающуюся табуретку. — А если она сама сломается раньше времени? — Так ты не дергайся, чтобы не сломалась. Я же уже предельно ясно объяснил: если сдохнешь слишком рано, я просто взорву бомбу, когда Цзинлю найдет тебя, — Хулэй принимается натягивать веревку в дальнем углу комнаты. — Но посмотри на это с другой стороны: если ты в нужный момент посильнее оттолкнешься, и табуретка сломается, Цзинлю будет нечего подставить тебе, и тогда у нее будет гораздо больше шансов выйти отсюда живой, не так ли? Какой-то гребанный сюрреализм. Цзин Юань отрешенно наблюдает, как Хулэй подготавливает ловушку, а потом, оставшись наедине с собой, пытается хоть как-то осмыслить происходящее. У него под ногами гребанная табуретка, а на шее петля. В углу комнаты бомба. Цзинлю вероятно уже едет сюда. Как ее спасти? Нужно что-то придумать, но в голове вязкая патока апатии. Словно где-то внутри что-то сломалось, какая-то шестеренка вылетела из механизма, и ее никак обратно не вставить. Умирать страшно, но намного страшнее пережить чужую смерть. А Цзин Юань пережил их уже достаточно много, чтобы сломаться сейчас. Он не один месяц собирал себя заново после случившегося весной, но потерянное обратно вернуть не так просто, и все чаще Цзин Юань приходил к странной мысли: зачем он живет? Он так устал… По ощущениям: даже просто жить. В принципе. Недолгая жизнь в Яоцине была бесцельной и лишенной смысла. Да, вместе с Цзинлю он чувствовал себя спокойно, с ней было уютно и хорошо, и, в какой-то степени, это даже было похоже на счастливую семейную жизнь, но… Это была иллюзия. Дорожка вникуда. Ухаживать за садом, сажать огурцы и помидоры, кормить кота и пить горячий чай на рассвете рядом с любимой женщиной — почти что идиллия. Но разве он ее заслуживал? И, главное, разве он был по-настоящему счастлив? Разве покой и умиротворение — это про бессонные ночи и постоянно стягивающее грудь чувство тревоги? Пока другие рискуют жизнью, отсиживаться в уютном домике — просто низость. Поэтому Цзин Юань и не стал уговаривать Цзинлю вернуться в Яоцин. Он слишком хорошо понимал ее чувства: она не могла сбежать, оставив своего заклятого врага безнаказанным, и не смогла бы жить спокойно дальше, зная, что он на свободе и убивает, насилует, уничтожает тех женщин и девочек. «Все к лучшему, — кивнул он себе тогда, — я уж как-нибудь смогу ее защитить». Какая самонадеянность. Цзин Юань усмехается, смотря на грязный пол под табуретом. Теперь, кажется, у него есть только один способ защитить Цзинлю. Примерно через полчаса он слышит осторожные шаги сверху, слышит, как она зовет его, но молчит, молясь, чтобы Цзинлю передумала и ушла. Может быть, если он не ответит, она решит, что он уже мертв или вообще не здесь? Но Цзинлю все равно спускается, подходит к комнате, в которой стоит Цзин Юань. Скребется в дверь, как замерзшая на улице кошка. А когда поворачивает ручку, Цзин Юань действительно отталкивается от табуретки сам, чтобы от отдачи та отлетела подальше и разлетелась на куски. Веревка на шее сжимается моментально, перекрывая доступ к кислороду практически полностью. Если для того, чтобы Цзинлю выжила, Цзин Юань должен умереть — он умрет. В схватках с преступниками его неоднократно пытались душить: и руками, и удавками. Но во всех тех случаях были свободны собственные руки, получалось как-то просунуть пальцы, отбиться, а сейчас нет ничего. Ни шансов на спасение, ни возможностей, ни, откровенно говоря, особого желания. Чем быстрее он задохнется, тем будет лучше, но Цзинлю как назло подхватывает за ноги, придерживает, и петля немного слабеет, и воздух снова поступает в легкие, вызывая кратковременную эйфорию. Но Цзинлю так долго не выдержит. А Хулэй может нажать на кнопку в любую секунду. — Отпусти… Цзин Юань пытается объяснить Цзинлю, что им обоим не спастись в любом случае, но она же упертая, она — с уже пунцовым от напряжения лицом — продолжает держать его на весу, дрожа всем своим маленьким жилистым телом. — Я боюсь, — она лепечет сипло и с блестящими от слез глазами. — Боюсь твоей смерти. А потом добавляет совсем тихо: — я люблю тебя. И слова эти оглушают своей безнадежностью не хуже отсутствия кислорода. Цзинлю… она ведь прощается. Говорит то, что никогда бы не сказала, если бы не понимала: другой возможности уже не предоставится. Наверное, он впервые видит ее такой. Видит не холодную сдержанную Цзинлю, а ту маленькую девочку, в оцепенении смотрящую на свою повешенную сестру. И когда ноги Цзинлю не выдерживают, а она сама падает, Цзин Юаню почти не страшно. Бывают такие моменты, когда жизнь оказывается намного страшнее смерти. Удавка снова затягивается, сдавливает горло так сильно, что, кажется, вот-вот сломается шея. Но кто-то кричит, и сквозь гул в ушах до Цзин Юаня доносится совершенно странное и неуместное: — Отец! Это Фэйсяо, что ли, по ошибке пришла сюда за Хулэем? Как странно… В глазах темно, сознание практически гаснет. Еще мгновение, и Цзин Юань почему-то падает на пол. Неужели так ощущается смерть? Он словно находится в каком-то безвременье, не осознавая ни себя, ни происходящего вокруг, пока перед глазами на мгновение не становится так светло и ярко, что хочется зажмуриться. — Он жив! Жив! Жив? Это дерьмово. Очертания комнаты постепенно вырастают перед глазами, вырисовываются мазками какого-то торопливого художника. Над Цзин Юанем нависает три лица: Цзинлю, Яньцин и Юньли. Вот и конец. — Бомба… он взорвет… он взорвет ее сейчас… — Цзин Юань захлебывается кашлем, пытаясь сказать про бомбу, поворачивается на бок с помощью Яньцина. А внутри все просто обрывается. Лучше бы у него сломалась шея, черт побери. — Не, мы глушилку привезли, — робко говорит Юньли и показывает устройство, похожее на металлоискатель. — Мастер Гуншу сказал, что у нее хорошее покрытие, так что если вдруг здание будет заминировано, активировать бомбу дистанционно не получится. — Но там все равно запустился таймер, у нас осталось всего семь минут, — Яньцин с тревогой смотрит куда-то в сторону, видимо, на бомбу. — Забирайтесь мне на спину. Там такая дурацкая лестница, вам будет тяжело сейчас подняться по ней. Цзинлю сидит на полу рядом, трясясь. Она не плачет, но, судя по виду, все еще не может прийти в себя. То, что ей снова пришлось пережить из-за него — просто чудовищно. Цзин Юань неожиданно понимает, что больше не может смотреть ей в глаза.

***

— Развяжи меня, я все равно даже встать не смогу, это уже просто смешно. Цзяоцю стоит рядом с кроватью для гостей в доме семьи Фан. Моцзэ действительно пришлось привязать, как в шутку предлагала Фэйсяо, потому что, увы, все это были не шутки. Рана на животе открылась, пришлось накладывать швы заново. Моцзэ бледен, почти что зелен, его рвет в услужливо поданный тазик, а лицо покрыто крупным бисером пота. — Умереть хочешь? — тихо спрашивает Цзяоцю. — Нет, конечно. Ты ведь все равно меня вылечишь, — Моцзэ усмехается и, потянувшись, убирает таз освобожденной рукой на прикроватную тумбочку. — Не факт. Я не смог спасти женщину, с которой работал и дружил много лет, с чего ты взял, что смогу спасти тебя? Сепсис не всегда поддается лечению, особенно если не соблюдать предписания врача. Вор, жулик, наркоман — у Моцзэ в его шестнадцать был внушительный послужной список. Если бы полиция принялась судить его за все совершенные в подростковые годы преступления, Моцзэ оказался бы за решеткой до конца своих дней, наверное. Но, по иронии судьбы, впоследствии он оказался с другой ее стороны. И ради чего? Чтобы впоследствии взяться за старое? — Это ведь ты передаешь информацию из участка Таожаню? — строго спрашивает Цзяоцю. — Что за бред? — Я нашел жучок в кабинете Фэйсяо. Такие в юности ты собирал на коленке за пятнадцать минут. Даже хвостик такой же. Моцзэ сконфуженно молчит, отводя взгляд. Сегодня он снова пытался попасть в участок, чтобы забрать запись разговора и передать Таожаню, но Фэйсяо поймала его раньше. Почти что с поличным, хоть и попыталась сделать вид, что чисто случайно пришла на работу в семь часов утра. — Ты подложил что-то в машину Цзин Юаня? — В отличие от Фэйсяо, Цзяоцю не собирается больше ждать, пока Моцзэ сам сознается. И так было достаточно времени для этого. Все. Довольно. — Из-за тебя он сейчас в плену у Хулэя. И Фэйсяо, наверняка, едет за ним, и будет сегодня опять подвергать свою жизнь опасности. Из-за тебя, Моцзэ, черт бы тебя побрал! Моцзэ продолжает молчать, только лицо отворачивает к стене. Глупый мальчишка. Цзяоцю уже давно не отчитывал его, да и в целом обычно был довольно мягок, а, наверное, стоило ругать этого оболтуса почаще. — Объясни мне, как до этого все дошло. Сколько он тебе заплатил, чтобы ты решил предать Фэйсяо? — Заплатил? Мне не нужны деньги, — Моцзэ все-таки поворачивает голову обратно и бросает злой взгляд исподлобья. — Я сделал это ради мести. Ты прекрасно знаешь, что она сделала с моей семьей. — Они никогда не были твоей семьей. Эти ублюдки использовали тебя, истязали и держали в клетке, а ты все еще называешь их своей семьей?! — Цзяоцю окончательно выходит из себя, повышая голос. — Мы — твоя семья! Фэйсяо когда-то спасла Моцзэ из наркопритона, и так он решил отплатить ей за добро?! — Вы? Не смеши меня. Ты вообще кинул нас с Фэйсяо ради своих амбиций, — цедит Моцзэ и пытается на эмоциях приподняться, но простынь крепко прижимает его к кровати. — Пошел служить Фану, потом Таожаню… и после этого еще предъявляешь мне что-то за предательство? Она была сломлена твоим уходом. Ты даже не представляешь, что она… — Хватит. — Что, правда глаза колет? «Если бы тебе можно было доверять, ты бы знал всю правду», — думает Цзяоцю, но на самом деле правда действительно колет глаза. Хоть Фэйсяо и делала вид, что все в порядке, после его ухода ей наверняка было тяжело. — На самом деле я уже давно все понял, — Моцзэ вздыхает. — Так же как и ты я пытался просто… втереться им в доверие. Чтобы помочь. Вам обоим. Цзяоцю потихоньку остывает. Моцзэ обычно довольно малоэмоционален, но сейчас он ослаблен ранением и начавшимся воспалением, поэтому хуже контролирует свои эмоции. Вряд ли он врет, но час от часу не легче. — И как ты себе это представлял? — Ну, не знаю… Я планировал действовать по ситуации. Они в любой момент могут захотеть убрать Фэйсяо, а если будут думать, что я ненавижу ее и хочу отомстить, вполне могут поручить это мне, я же к ней ближе всех, — Моцзэ чуть пожимает свободным плечом и откидывается головой на подушку. Взгляд его задумчиво-растерянный устремляется в потолок. — Ты тоже постоянно подвергаешь себя опасности. Черт, да они ведь приказали тебе тогда убить эту бешеную бабу и Яньцина. Как ты сумел выкрутиться? А он, похоже, довольно далеко продвинулся в своем внедрении, раз уже успел разузнать все даже об этом. — Убивать не всегда обязательно. Иногда можно просто сыграть в дурачка или неумеху. В конце концов, я простой врач, секретарь, мне даже притворяться не особо пришлось. А вот ты… Получается, это реально ты убил ту женщину в тюрьме? Плевать на прослушку и двойную игру, Цзяоцю действительно и сам поступает точно так же, но вот убивать ему никого не приходилось еще и, хочется верить, все-таки не придется. — Нет, — Моцзэ обиженно поджимает губы. — Хотя не могу сказать, что не собирался этого сделать… Такая тварь не заслуживала жизни, так что, когда я получил приказ от Таожаня, я отправился в тюрьму, не задумываясь. Но… кто-то опередил меня ночью. Вот это совсем нехорошо. Может, это был кто-то из сотрудников тюрьмы? Обычный безликий исполнитель. Но что-то подсказывает Цзяоцю, что все совсем не так просто. — Кстати, откуда ты узнал про Цзин Юаня? Фэйсяо ведь ни слова об этом не сказала. Она позвонила как раз, когда Цзяоцю закончил привязывать Моцзэ, так что тот прекрасно слышал весь разговор. Как всегда бодрая и веселая, но дрожь в голосе выдавала с головой. Фэйсяо явно была за рулем, и Цзяоцю сразу понял, что что-то не так, забеспокоился. Тем более это ее «целую», «обнимаю» и завуалированное «я люблю тебя». «Ты хочешь, чтобы я сказал: я люблю тебя?» — он спросил в шутку, а она смутилась, разозлилась и почти сразу бросила трубку. Лучше бы просто сказал это, без шутки. Но Цзяоцю слишком поздно догадался, куда именно и зачем она едет, а теперь время обратно было не повернуть. — У меня есть свой информатор в участке. И скоро он придет сюда, чтобы присмотреть за тобой, — Цзяоцю со вздохом смотрит на наручные часы и убирает руки в карманы брюк, собираясь выходить из комнаты. — А ты куда? Цзяоцю оборачивается у входа, смотря на своего взволнованного ослабленного друга с тоской и чувством вины. Он и правда в какой-то степени бросил их с Фэйсяо. Да, ради их же блага, но теперь… — Я должен быть рядом с ней.

***

К заброшенной турбазе Фэйсяо приезжает уже затемно. Бросает машину на обочине, вооружается фонариком и бутылкой виски, которую успела осушить на треть по дороге. Вождение в нетрезвом виде — это такая мелочь среди всех ее проступков. Злоупотребление полномочиями. Укрывательство преступника. Убийство. У Фэйсяо достаточно грешков, за которые ее можно лишить всех заработанных за годы честной службы регалий. Она горько хмыкает, пьет виски с горла и, шатаясь, идет вперед. Опьянение не мешает, лишь немного расслабляет, а то, что ее заносит — разве же это проблема? К тому же трезвеет Фэйсяо достаточно быстро, чтобы к моменту, когда сквозь еловые ветви показывается основное здание турбазы, твердо стоять на ногах. Пустая бутылка летит в сторону. Ну вот, еще и намусорила. Тоже штраф положен. Фэйсяо проверяет время: от данных ей двух с половиной часов осталось сорок минут до момента, когда девочка умрет. Где Хулэй может держать ее? В заброшенном трехэтажном развлекательном комплексе найдется предостаточно подходящих мест, но начать, разумеется, стоит с самых «особенных». Фэйсяо вынимает пистолет из-за пазухи и шагает во тьму. Под козырьком здания виднеется красный огонек — вероятно, там камера. Что ж, Хулэй, принимай гостью. Двери скрипят, рука нащупывает включатель на стене, щелчок — со скрежетом и скворчанием запускаются старые люминесцентные лампы. Довольно интересно, что здесь до сих пор не отключили электричество. Лифтом пользоваться, конечно, лучше не стоит, но ей пока и не нужно на второй этаж. Их с Ниргул камера была на первом. Повернуть налево от входа, пройти по коридору до самого конца. Повернуть за угол: взору открывается просторный зал, сплошь заполненный черными звериными клетками. В таких обычно содержат крупных хищников вроде тигров или медведей. Ноги кажутся ватными, когда Фэйсяо медленно проходит внутрь. Останавливается возле одной из клеток — третьей с краю. Когда-то она родилась прямо здесь, в этой чертовой клетке. Здесь училась ползать, ходить, говорить и подтираться. На прутьях остались даже зарубки ее роста. Та женщина постоянно держала ее на руках, пока Фэйсяо была маленькой, не выпускала ни на миг. Они существовали как один целостный организм, но стоило Фэйсяо чуть подрасти и начать что-то запоминать, как Хулэй стал регулярно забирать мать из клетки. Что с ней делали она поняла многим позже. С Фэйсяо Хулэй поступал иначе. Ее никогда не насиловали, вместо этого Хулэй бросал ее на арену — драться с другими детьми. Забивать их кулаками до полусмерти, грызть клыками, откусывать уши и носы. Потом дети сменились взрослыми. Она билась сначала с женщинами, не на жизнь — на смерть. Потом с мужчинами. Иногда казалось, что уж лучше бы насиловали. В общем-то, избивать людей было единственным, чему в этом месте Фэйсяо научилась искуссно. Или скорее не Фэйсяо. Саран. — Госпожа Фэйсяо?.. — звучит слабый голос и в одной из соседних клеток на колени поднимается женщина. Это Линша. Она избита, на губе запекшаяся кровь, а под заплывшим глазом синее пятно. — Линша… — Фэйсяо, опомнившись, кидается к клетке с ней. Там висит обычный навесной замок, такие еще используют на сараях, так что Фэйсяо нащупывает в кармане шпильку и принимается умело и быстро ковыряться ею в скважине. Опыт открытия замков отмычками у нее тоже весьма внушительный. — Ты серьезно не ранена? Идти сможешь? — Смогу. Фэйсяо окидывает быстрым взглядом зал в поисках камер, но ни одной не находит. Что ж, по крайней мере, Хулэй не следит сейчас за ними. Но что делать? Осталось полчаса, Цинни здесь нет. — Ты знаешь, где девочка? Ты видела ее? — Замок, наконец, поддается, и Фэйсяо опускает руки, чтобы помочь Линше выбраться из клетки и подняться. — Мы были здесь вместе, мне позволили оказать ей помощь, но Хулэй куда-то увел ее несколько часов назад… Линша трясется, в ее глазах стоят слезы. Да, она копала под Фэйсяо, да, тайно разнюхивала все про нее и, наверное, именно из-за Линши Ниргул сейчас мертва, но Фэйсяо не может ни злиться, ни обижаться. Она крепко обнимает бедную девушку, потому что слишком хорошо знает, что та успела пережить за эти два дня. — Все будет хорошо. Я вытащу тебя отсюда, не бойся, — Фэйсяо успокаивающе гладит ее по спине. — Ты видела еще кого-нибудь кроме Хулэя? Кто-нибудь ему помогает? — Нет, он здесь один, — Линша смятенно качает головой. — По крайней мере… я видела только его. — Зачем ты подставилась? — Сейчас не время обсуждать это, но Фэйсяо все-таки хочет знать. Цзин Юань говорил, что Линша намеренно при Хулэе раскрыла себя, а, значит, вероятно понимала, что тот захочет взять ее в заложники. — Из-за Цинни. В тот вечер я нашла в холодильнике госпожи Юйкун… палец, — Линша плотно закрывает здоровый глаз и закусывает губу. — Я сразу все поняла. Но сообщать никому не стала. Почему? Да потому что это все равно ничего не изменило бы. Фэйсяо уехала спасать Цзяоцю, а для Линши, вероятно, приоритетнее было добраться до девочки, чтобы помочь. Ведь кому как не врачу поручить заботу о тяжело раненном ребенке? Цинни с одной стороны все еще остается заложником, ради которого полиция будет пытаться что-то делать, с другой стороны ее можно использовать так же, как всех остальных, кто сюда когда-либо попадал, так что быстрая смерть не выгодна в любом случае. — Да, тебе с такой соображалкой надо было в следователи идти, — Фэйсяо ласково улыбается, кладя Линше ладони на плечи. Хоть они и ровесницы, Линша сейчас что тот перепуганный избитый ребенок. Но от доброй шутки Фэйсяо она слегка улыбается. Это хорошо. — Нужно спешить. Выходи отсюда, повернешь за угол, дальше до конца по коридору, потом направо, там увидишь выход. Будь осторожна, — Фэйсяо вынимает из ножен на ноге охотничий нож и протягивает Линше. Та вряд ли умеет пользоваться чем-то подобным, но с ножом ведь всегда спокойнее. — Нет, я помогу искать Цинни, — Линша, кладя нож в карман замызганного и порванного халата, говорит решительно и серьезно. Упертая девчонка. — Здание большое, разделимся, вдвоем у нас будет больше шансов найти ее. — Ты еле на ногах стоишь, — Фэйсяо смотрит на ее дрожащие коленки. Клетки низкие, в них невозможно встать в полный рост, так что после столь длительного вынужденного положения даже до выхода добраться Линше будет проблематично, что говорить о поисках? — Ничего. Я обойду первый этаж, а вы поднимайтесь выше. Если я найду девочку, я выведу ее, — Линша убирает руки за голову и вынимает из волос красивую узорчатую шпильку. Фэйсяо удивленно поднимает брови. — Не вы одна умеете открывать замки, — поясняет Линша, показывая крючок на конце шпильки. — Но почему ты тогда не освободилась сама и не сбежала?.. — Сначала ждала подходящего момента, но Хулэй ночевал прямо здесь, а потом он забрал Цинни. Я не могла сбежать без нее, — Линша вздыхает. Что ж, все сразу становится на свои места. — Я надеялась, что он приведет Цинни обратно и уйдет, так что просто… ждала. Линша не боец, вполне естественно, что она ждала подходящего случая. Сейчас, зная, что Фэйсяо рядом и наверняка возьмет Хулэя на себя, она, возможно, и правда сможет помочь с поисками Цинни. — Ладно, тогда разделимся. — Вместе они выходят обратно в фойе, Линша сначала держится за Фэйсяо, но, немного расходившись, прекращает опираться и идет уже сама. — Возьми мой телефон. Когда будешь на улице, позвони в полицию, пусть пришлют тех, кто ближе находится. — Вы здесь одна? — Линша забирает телефон и смотрит на Фэйсяо одним глазом с удивлением и недоверием. — Да. Долго объяснять, — Фэйсяо криво улыбается. Она не взяла с собой никого не только потому, что Хулэй приказал им с Цзинлю идти вдвоем, просто действовать в одиночку всегда было проще. Это только их с Хулэем встреча, лишние зрители им не нужны. А уж быстро вызвать подкрепление не проблема — в двадцати минутах езды есть полицейский пост, да и неподалеку наверняка найдутся патрульные машины. — Если увидите его… Стреляйте сразу, госпожа Фэйсяо, — они, наконец, останавливаются в фойе. — Я лично буду свидетельствовать, что он не оставил вам выбора и оказал сопротивление. Просто стреляйте на поражение. Грустно слышать такие слова — полные боли, гнева и ненависти — от оклеветанного когда-то за подделку улик человека. От честного прокурора, стремящегося избавить свой родной город от коррупции. — Я так и собиралась. Будь спокойна, живым он отсюда не выйдет, — Фэйсяо на прощание улыбается. Может, она и бахвалится, может, живой отсюда не уйдет сама, но Фэйсяо хочется верить, что у нее найдутся силы нажать на курок. Справа и слева есть подъемы по симметричным лестницам, справа так же находится лифт, но его Фэйсяо отметает сразу и отправляется вперед по левой лестнице, которая просто находится ближе. Третий этаж — технический, вряд ли Хулэй будет держать девочку там, так что лучше сперва осмотреться на втором. Здесь как раз находится «арена». Тоже особенное место. Фэйсяо, по пути заглядывая в небольшие кабинеты, отправляется к месту, где времени провела едва ли не больше, чем в клетке. Пистолет в стиснутых пальцах становится влажным. Сердце бьется учащенно и хочется снова сорваться на бег, чтобы прогнать из крови адреналиновый яд, но нельзя забывать про Цинни. Сейчас найти и спасти ее — самое важное. Но Цинни нигде нет. Наконец, ноги приводят к дверям огромного тренировочного зала. Замок отсутствует, засов открыт, нужно только толкнуть двери и пройти внутрь, но Фэйсяо останавливается. От опьянения уже совсем ничего не осталось. До обещанной смерти Цинни — десять минут. А в зале наверняка ждет Хулэй. Фэйсяо делает глубокий вдох. Затем на выдохе толкает двери. Яркий свет ударяет по глазам: в зале горят все лампы. По центру арены стоит он. Человеком назвать Хулэя даже язык не поворачивается. Он оборачивается на звук и чуть улыбается, сощуря глаза. Не враждебно, скорее… по-хищному ласково. Фэйсяо сразу же направляет на него оружие. Тогда Хулэй поднимает руку — его пистолет так же смотрит в ее сторону. К сожалению, выстрелить сразу, как просила Линша, не получится. — Так мы с тобой еще не развлекались. — Это точно. Стреляться ты меня не заставлял, — Фэйсяо хмыкает в ответ. — Хорошее ты мне, кстати, путешествие к родным пенатам устроил. Такая ностальгия. — Понравился сюрприз на первом этаже? — Ты о Линше? — Конечно, — Хулэй с легкой улыбкой кивает и хрипло смеется. — Видишь, я совсем не так жесток, как ты думаешь. Она в порядке и уже наверняка свободна. Это ведь было нетрудно? Ублюдок. Так это была подачка? Стоило догадаться сразу. — Где Цинни? — М-м… Вот эта задачка будет посложнее, — Хулэй цокает языком. — Но я скажу тебе, где она, и позволю ее спасти, однако… После того, как мы поговорим. Я ведь имею право на разговор с дочерью по душам? — Нам не о чем с тобой разговаривать. Я просто убью тебя и найду ее сама. — А ты уверена, что успеешь выстрелить раньше, чем я? И, самое главное — ты уверена, что найдешь ее без меня? От его широкой улыбки, обнажающей белые клыки и резцы, как всегда мороз по коже. Не человек. Зверь. Волк. За спиной слышен какой-то шум, но Фэйсяо не оборачивается, в напряжении держит Хулэя под прицелом. Двери со скрипом открываются, и кто-то еще проходит внутрь. Линша? Цинни? Или кто-то из подручных Хулэя? — Кто это тут у нас без приглашения? — Хулэй в удивлении склоняет голову набок и переводит пистолет на вошедшего. Сейчас отличная возможность выстрелить, пока он открыт, но Фэйсяо продолжает медлить. Ведь если она убьет его, возможно, и правда не сможет найти девочку. Хулэй мог спрятать ее и вовсе где-то в другом месте. — Вот же хитрый лис, двое против одного, как некрасиво, — Хулэй вздыхает. — А я говорил Таожаню, что ты будешь мешать. Фэйсяо перестает дышать. Она понимает, кто стоит за ее спиной, за секунду до того, как он открывает рот. — Господин Таожань прекрасно знает, что я действую исключительно в интересах госпожи Фан и… Фэйсяо. Голос Цзяоцю спокоен. Какого хрена он здесь делает?! Какого хрена он приперся?! Фэйсяо чувствует, как ее тело начинает потряхивать. Когда она одна, ей нестрашно, умереть или убить — все это не имеет значения, но сейчас, понимая, куда направлено оружие Хулэя, она больше не может рисковать. — Зачем ты пришел, Цзяоцю? — Ее голос, в отличие от его, дрожит и скрипит не хуже, чем у Хулэя. — Слишком хорошо знаю твою натуру. Опасался, что ты сгоряча наделаешь глупостей, — Цзяоцю отвечает мягко и сдержанно, а потом обращается к Хулэю с тем же вопросом, который пару минут назад задавала Фэйсяо, — где девочка, Хулэй? Ты в невыгодном положении. Но я не буду стрелять, если ты ответишь. Стрелять? Этот идиот еще и с оружием пришел? Он же слепой как крот, если попадет, то только в упор! Хотя… Хулэй об этом не знает, так что преимущество действительно на их стороне. Но… это как-то подозрительно. Почему Хулэй здесь один? Почему с ним нет никого из людей Таожаня? Почему он толком не защищается? Был так уверен, что подкрепление не придет? Голова разрывается от толпящихся в ней вопросов. Здесь должна быть какая-то ловушка, тайный замысел Хулэя. Не должно быть все настолько просто. Цинни точно спрятана где-то в другом месте, видимо, поэтому он так уверен, что ему сохранят жизнь. — Знаешь, дочка, знакомить своего ухажера с отцом нужно было как-то немного иначе, — Хулэя, похоже, забавляет сложившаяся ситуация. Цзяоцю молчит за ее спиной. Теперь он тоже знает правду об их с Хулэем связи, а впрочем… как будто он не догадывался об этом. Цзяоцю действительно слишком хорошо ее знает. Если Цзинлю догадалась меньше чем за неделю, он уж тем более все понял за эти годы сам. — Что же, Саран, пора начинать, — Хулэй, наконец, вновь переводит взгляд на нее. — Условия придется немного поменять. Если ты выстрелишь в меня, ты никогда не узнаешь, где девочка. Но если не выстрелишь, я застрелю твоего друга. Парня. Или как его назвать? — Он хохочет. — Мужика. Я буду считать до десяти. Один. — Фэйсяо, ты должна спасти девочку, — тихо говорит Цзяоцю. Напоминает. Исполняет роль голоса разума, потому что собственного у Фэйсяо давно уже не осталось. — Замолчи. — Два, — Хулэй считает медленно, не торопится, позволяя им говорить. — Если он выстрелит, ничего страшного, у меня бронежилет. — Три. Но голова-то у тебя открыта. На несколько долгих секунд воцаряется тишина. Даже если Хулэй выстрелит, далеко не факт, что он попадет. Если Цзяоцю не блефует и реально в бронежилете, одной проблемой меньше. Все же он когда-то был не просто врачом, а военным врачом, и вытаскивать людей из-под перекрестного огня ему доводилось не раз. Уйти от пули он наверняка успеет. Но что делать с Хулэем? Он действительно не собирается говорить, где Цинни. — Четыре. Почему ты так холодна, Саран? Ведь я всегда заботился о тебе. Даже из тюрьмы: я позаботился о том, чтобы избавиться от той болтливой суки, выложившей всю твою подноготную прокурорше. Я — твоя плоть и кровь, Саран. Я единственная родня, что у тебя осталась. И я единственный, кто никогда не предаст тебя, — голос становится вкрадчивым, проникающим в самые глубоко спрятанные уголки души. В самую ее черноту. — Лучше не иметь вообще никакой родни, чем такую как ты, Хулэй, — пистолет в руках едва заметно дрожит. — Может и так. Но это не отменяет того факта, что ты такой же монстр как и я, Саран. Пять. Верно. Она такой же монстр и прекрасно знает об этом. — Не слушай его, — Цзяоцю выходит вперед, и теперь она видит его краем глаза. Ему нельзя сокращать дистанцию перед Хулэем, но он готов рисковать ради таких глупых слов. — Шесть. Нет, Саран, слушай. Услышь меня. Ты убийца. И ты живешь только насилием. — Он лжет, ты не такая. Хулэй снова смеется, потешаясь над попытками Цзяоцю вмешаться в его монолог. — Ты всегда жаждала лишь одного — крови. Вспомни то чувство эйфории, когда ты наносила удар за ударом, разбивая лица, вбивая кости черепа в мозг, уничтожая своих противников прямо здесь, на этой арене. — Хулэй смакует каждое слово точно кусочки великолепного стейка, какой умеет приготовить только Цзяоцю. Фэйсяо буквально чувствует его вкус во рту прямо сейчас. — Как думаешь, скольких за те годы ты забила насмерть? Ты настоящее чудовище, и никогда не сможешь жить иначе, это всегда будет внутри тебя. Поэтому ты пошла работать в полицию — чтобы безнаказанно избивать и убивать людей. Семь. — Фэйсяо, он просто провоцирует тебя, не поддавайся… Фэйсяо никогда не считала. Она старалась не думать об этом вообще, предпочитала надеяться, что те, кто не поднимался после ее ударов, позднее приходили в себя. Но в глубине души, конечно же, все понимала. Просто не хотела признавать. — Восемь. Да, я провоцирую. Давай же, Саран, стреляй. Прямо сюда. Убей меня так же в сердце, как убила ее. Хулэй хлопает себя свободной рукой по левой стороне груди. Призывает. Предательская влага лишает зрение четкости. Он ведь не скажет это при Цзяоцю?.. Не скажет ему и об этом правду?.. — Девять, — Хулэй понижает голос и говорит медленно. Он больше не улыбается. Черные глаза смотрят прямо в ее — такое же черное — сердце. — Ты убила даже собственную мать, Саран. — Заткнись! Пальцы спускают курок. — Заткнись!!! Еще раз. — Заткнись!!! И еще. Из волчьей пасти расцветает алый лотос. Хулэй падает на третьем выстреле, но Фэйсяо продолжает нажимать и нажимать. В общей сложности восемь раз — полная обойма. А потом еще несколько пустых щелчков по иннерции, пока заботливые теплые руки не отбирают у нее пистолет и не отбрасывают его в сторону. Обхватывают ее всю, притягивают к себе, прижимают дурную голову к груди, позволяя заглушить рвущийся из нутра крик. Сегодня Фэйсяо снова убила.