Кошка поймала птицу

«Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь...

Покоя нет! Степная кобылица

Несётся вскачь!»

© Александр Блок

Вопреки надеждам Антона... отвлечься на вечерних парах ему не удалось. Ему даже стало бы жалко своего напарника для совместной презентации, если бы его мысли хоть сколько-нибудь обитали здесь. А мысли его были далеко отсюда, в тесной каморке, наполненной коробками и тихим мелодичным голосом, словно зовущим его куда-то... Что было просто верхом абсурда... Антон посмотрел на этого парня несколько секунд от силы, но черты его лица до сих пор маячили перед глазами глупой вспышкой. Антон не имел понятия о том, что это и как вообще это описать. Это было странно, пугающе и... волнующе. Это было так... будто что-то зашевелилось под рёбрами. Что-то, что просыпалось отныне так редко, что Антон мог бы счесть умершим. Как оказалось — нет. Только что послужило тому пробуждением? Какая-то случайная встреча с незнакомцем в магазине кукол. Это не должно было врываться в его жизнь без спроса, чтобы его поросшие болотным илом воды вдруг покрылись волнами... Болотные. Вот, как Антон описал бы эти глаза. Ему это не нравилось. А ещё Антон не ожидал, что это настолько выбьет его из колеи. Антон не понимал этого и не хотел понимать, потому что это ему не нужно. До недавнего времени Антон вполне справлялся с контролем своей жизни, чтобы подобное не смело портить упорядоченное течение. И справлялся на ура. Потому что практически ничего не чувствовал. Здесь же... Антон пока не мог понять, что это были за чувства, но они... были. И это было неправильно. Антон... Арсений не привык испытывать хоть сколько-нибудь сильные чувства. Исключением была, разве что, Лиза. Да и «чувствами» описать то, что он к ней испытывал, было бы слишком туманно. Безусловно, она была ему дорога. Но в этой привязанности было что-то болезненное, но привычное для них. Что-то, что они оба приняли и поклялись защищать. Что-то, что не подходит для описания обычных людей. Ещё Антон где-то глубоко в душе ощущал комок тоски по своим друзьям, тяжесть отчуждения и пустоту, на месте которой когда-то цвела сильная эмоциональная связь. Антон потратил годы на то, чтобы избавиться от этого, запереть наглухо. Чтобы этот груз не преследовал его, не давал ненужных надежд, чтобы не отравлял его нового прошлым, которое навсегда должно там и остаться. Чтобы он мог жить без оглядки в старые дни и создать другого себя, помочь если не себе, то подруге — подарить ей жизнь, которой она заслуживает. Это была его единственная цель. То единственное, что позволило ему задержаться здесь и не сойти с ума. То, ради чего он продолжает просыпаться. Но Антон давно мёртв. У Арсения нет ни его корней, ни прошлых связей, ни ненужных чувств, ни лишних эмоций — только воспоминания, от которых при всём желании сложно исцелиться полностью, шрамы и кошмары. Арсений не может уподобляться прошлому себе, потому что... это больше не он. Иначе это сломает его, без того склеенного по трещинам. Антон слишком дорого заплатил за то, чтобы можно было это допустить. Поэтому не позволит какому-то помешательству всё испортить. К тому же, Антон был уверен в том, что это не имеет никакого смысла. Где это видано — увидеть человека и ощутить... такое?.. Полный бред! Даже переживать из-за этого смешно! Так что Антон вознамерился побыстрее избавиться от этого тумана в голове; для этого вполне можно было погрузиться в работу или разобрать, наконец, долги, накопившиеся к концу семестра... За неимением других вариантов, можно отвлечься и кое-каким другим способом... Но Антон почему-то сомневался в том, что в такой ситуации не сделает себе хуже походом в один печально известный клуб недалеко от его района. Просто удачное стечение обстоятельств, не иначе. Говоря об этом клубе... Разумеется, сам факт принятия Антоном своей ориентации не решал проблему целиком. В том числе Антон обнаружил и немыслимое ему доселе влечение. Его тело бурно реагировало на привлекательные ему тела, мысли, порой выходящие из-под контроля и... Антон нашёл тот типаж парней, который вызывал в нём особо сильные реакции. Должно быть, память услужливо выкинула и тот эпизод его жизни, где он бы открывал в себе эти грани, но что ему теперь оставалось? Во время своей учёбы в этом городе в десятом классе он ещё порой задавался вопросом, почему же ему совсем неинтересно слушать интимные подробности похождений одноклассников с прекрасным полом, и почему, даже когда объективно симпатичная девчонка заигрывающе прижималась к нему на дискотеке, ему было попросту «никак». А он, оказывается, за выпавший год жизни знатно повеселился. Впрочем, Антон полагал, что удовлетворять такого рода фантазии ему приходилось собственноручно. Да и не очень-то ему хотелось в этом разбираться. Сказать откровенно, Антон и с радостью забил бы на это большой болт, потому что всё равно не собирался строить никакие отношения и заводить какие-либо лишние знакомства, но... Тело решило за него. И знатно его помучило, потому что Антон понятия не имел, что с этим делать. В один из таких дней он, дабы проветрить голову — и заодно тщетно пытаясь остудить кричащее о сексуальном напряжении тело, — прогуливался по району, когда увидел в одном из закутков заманчивую вывеску гей-клуба. Он рассудил, что попытка стоит того, если сумеет решить его, без шуток, потребность, мешающую держать голову холодной, что являлось для Антона первостепенным. Как выяснилось, он смог снимать таким образом не только напряжение сексуального спектра, но и выпускать потаённые в глубине злость и тоску. В процессе Антон мог полностью отпустить себя, что, как он понял, тоже помогало ему. А учитывая то, что никаких эмоций секс у него не вызывал сам по себе, но был необходим его телу, это было похоже на неплохой компромисс. Да и с партнёрами тоже не возникало проблем: все прекрасно понимали, на что идут, и все получали то, чего хотели. Антон не спал с одним и тем же партнёром больше двух-трёх раз, дабы ни в коем случае не допустить глупого привыкания и развивающихся на его фоне каких-либо эмоций. Со временем Антон полностью сформировал шаблон таких вечеров: один знакомый бармен заранее отправляет ему контакты потенциально подходящих под его предпочтения юношей, которые тоже числятся в посетителях клуба или не гнушаются гомосексуальных связей, Антон связывается с ними в соц.сетях, и они договариваются о встрече. В клубе было более чем достаточно мест для такого рода «встреч», да и у Антона, как у завсегдатая, были некоторые привилегии. Ничего сверх механического удовлетворения Антону не было нужно, но он, если в течение дня пребывал в спокойном расположении духа, мог иногда и подыграть чужим фантазиям, но такое случалось нечасто. Единственными условиями — о чём Антон тоже предупреждал, — были его грубость, резкость и безэмоциональность; сюда же относилась нелюбовь к поцелуям, различного рода нежным взаимодействиям и разговорам. Было вообще замечательно, если всё проходило молча. И... всё это должно происходить в кромешной темноте. Антон не запрещал касаться себя — у кого-то шрамы под пальцами вызывали даже больше возбуждения, — но отчего-то возможность того, кто кто-то может их видеть, вызывала в Антоне дрожь. В виду того, что за эти годы Антон сменил уйму партнёров, ему пришлось столкнуться с кем-то из них в том числе в стенах университета, но, вопреки опасениям, это почти не приносило неудобств. В конце концов, они взрослые люди. Конечно, находились и те, кто не понимал, что Антон не заинтересован в продолжении, не будет составлять компанию за чашечкой кофе и в гости ни к кому тоже не собирается. Однако с такими его холод работал как надо — смелость непрошенных поклонников отпадала быстро. Антону все они даром не сдались. Размышляя об этом, Антон по пути домой окончательно убедился в том, что в клуб не пойдёт. Не сегодня. Кто знает, какую ещё реакцию его сознание может так учудить... – Арсений? Арсений! Антон полагал, что звать его посреди центрального городского парка вблизи университета никто не стал бы — да и если бы он не забыл надеть наушники в таком расшатанном состоянии, он бы точно не услышал этого, — так что продолжил идти как ни в чём не бывало. Но нет - звали определённо его, потому что следом этот некто выкрикнул: – Циммерманн, это же ты! Погоди минутку! Голос был, к большому сожалению, ему знаком. Как и вид смазливого блондина из кукольного магазина. Развернувшись с недружелюбным выражением лица, Антон дождался, пока настырный парень окажется напротив. – Хромой, но какой шустрый, с ума сойти, — выпуская пар, пожаловался парень. Осознав, что сказал, он замахал руками: – Прости-прости, я не к тому... точнее, ты просто такой... ээ... – Мы знакомы? Брови юноши взлетели вверх, а рот изобразил букву «о». – Ты что, смеёшься надо мной? Мы виделись сегодня днём, — не разглядев на каменном лице Антона и следа просветления, он обречённо выдохнул: – Ну же, ты ещё чуть не навернулся у меня в магазине. Марк Миллер! – О, это ты, — Антону не то чтобы приходилось изображать, что этот разговор ему наскучил, но, стоит признать, подобного рода представление от самого себя подняло ему настроение. – Чем обязан? – У меня к тебе одно дело есть, — начал было Марк, но, поёжившись, предложил: – Давай в столовую зайдём? Тут за углом есть, я там частенько бываю, а то такой холод, что... – У меня нет времени. Мне неинтересно, — отрезал Антон, но Марк не дал ему развернуться. – Да ну, я ж ещё даже не сказал, что за дело! Это ненадолго, правда. Антон, естественно, не хотел никуда идти с этим новым проблемным Марком. Вот же свалился ему на голову! Антон не сомневался, что предложение Марка будет отклонено, и что же получится — они просто сядут, чтоб Антон озвучил ему свой отказ? Однако Марк не стал слушать его доводы, убеждая, что скажет только в тепле. С другой стороны, Антон как раз искал повод отвлечься... Если этот повод буквально сам просится ему в руки, ещё и так настырно... Тяжело вздыхая, Антон отвечает скупым кивком согласия, и Марк, щебеча что-то про то, что Антону непременно нужно показать жене те умопомрачительные нитки, что он ему предлагал, ведёт его в ничем не примечательную столовую, что раскиданы по всему городу. Напоминание о подсобке служит для Антона едва ли не красной тряпкой для быка. Это ему совершенно ни к чему, так что он абстрагируется от парня ровно до того, пока они не усаживаются за безвкусные диванчики с подносами. Антон сомневается, что проникнется здешней едой, но макароны — наименьшее зло, что он мог здесь купить. В отличие от Марка, который набрал себе на полноценный обед. Хотя с учётом времени, скорее, ужин. Глядя на Марка, что радостно потирает руки над едой, Антон говорит: – Я слушаю. Марк стонет, словно не веря в происходящее. – Может, хоть поедим сначала? Антон никак не меняется в лице. Марк прокашливается. – Ладно, ладно, не смотри так... аж мороз по коже, — как бы невзначай он подцепляет ложечку супа. – В общем, я уже давно думаю об одной вещи... На самом деле, я уж намучился, потому что найти кого-то - та ещё задача... В мыслях Антона проносится только то, каким образом Марк узнал о нём? Наверняка кто-то из тех, с кем он спал, очутился в учебной группе Марка... В любом случае, Антон не намерен слушать этот смущённый бубнёж. Так что он перебивает: – Если ты хочешь со мной переспать, боюсь, ничего не выйдет. – А?.. Лицо Марка могло бы показаться Антону смешным, но он хочет побыстрее оказаться дома. Он и так мысленно согласился на Марка со скрипом, но теперь стало кристально ясно, что это ему не подходит. – Не знаю, от кого ты услышал обо мне, — продолжает Антон, пока Марк, кажется, даже не моргает. – Но если это твой первый опыт, то это не ко мне. Мои предпочтения довольно специфические, и, поверь, ты ещё не... Наконец, Марк двигается. Он давится супом и, мотая головой из стороны в сторону так быстро, что у Антона рябит в глазах, натужно кашляет, хлопая себя по груди. В его глазах стоят слёзы, когда он еле выговаривает: – Что?.. – Сначала прокашляйся, — чуть морщась, просит Антон. Марк послушно, насколько это возможно, прочищает дыхательные пути, продолжая смотреть на Антона с глубочайшим шоком. Вернув себе относительный контроль над дыханием, Марк делает глоток морса и говорит: – Ч-чёрт возьми... Я понятия не имею, о чём ты говоришь, но... Ты что... гей? Антон складывает руки на груди. Из его голоса исчезает капля доброжелательности, уступая место тихому гневу. – Какие-то проблемы? — с вызовом бросает он. Выходит, его предположение оказалось неверным. Тем лучше. Тогда тем более ему абсолютно нечего иметь с Марком. Марк тут же приподнимает руки в примирительном жесте. – Нет-нет! Я просто... удивлён. Прошу прощения за... кхм, мою реакцию. Это не моё дело. Но я ничего против не имею, Арсений, правда! – Не то чтобы меня это волновало, — парирует Антон. Он отодвигает поднос, готовясь встать. – Я не так тебя понял. Прошу меня извинить. – Как же с тобой... Господи праведный! — восклицает Марк, хватая его за локоть. – Как бы то ни было, я просто сделаю вид, что этого не слышал. Твоя личная жизнь меня не касается. Но мне всё ещё нужна твоя помощь. Пожалуйста, мы уже всё равно здесь, просто послушай. Антон отдёргивает руку, но, понимая, что Марк прав насчёт того, что он всё равно притащился сюда, он может задержаться ещё самую малость. Что-то подсказывает ему, что Марк от него не отстанет. Что ему, в самом деле, может быть от него надо? Весь вид Антона выражает нетерпение, поэтому Марк более не медлит, второпях объясняя: – Мой отец говорил мне, что мы в скором времени переезжаем обратно в Германию, а я там не был лет с трёх, если не меньше, язык знаю скверно... Мне не помешало бы подтянуть хотя бы чуть-чуть, и... – В чём проблема найти репетитора? – Они... берут очень много, а у меня нет столько денег. Я долго не мог найти того, кто знал бы немецкий на приемлемом уровне, но, насколько мне известно, ты неплохо знаешь его, раз переводишь статьи?.. – Пока никто не жаловался, — со вздохом отвечает Антон. – С чего ты решил, что я буду помогать за бесплатно? – Не за бесплатно! — вскинулся Марк. – Просто, эм... Не так много. Но ты можешь потребовать что-то другое, не знаю... Что-нибудь придумаем?.. — закончил уже как-то совсем неуверенно. Антон мог поклясться, что видел в серых глазах отчаяние. И он, как назло, искал дополнительный источник заработка, даже если он будет невысок. – Сколько ты можешь предложить? — спрашивает он и чуть не слепнет, когда глаза Марка заполняются благодарностью. – От трёх до пяти тысяч за месяц. Ну, я рассчитываю на одно занятие в неделю или... раз в две. – Раз в две, — сразу же решает Антон. Терпеть этого парня чаще он не намерен. – Идёт! — радостно улыбается Марк. – Спасибо огромное, ты меня очень выручишь! – Пока не за что, — не разделяя его энтузиазма, осаждает Антон. – И я ещё не согласился. Но Марк пропускает это мимо ушей. – Твоё появление в магазине точно было знаком Судьбы! Будь Антон проклят, если это так. – Кстати, как ты относишься к театру? — спрашивает Марк ни с того ни с сего. – Какое тебе дело? - недоумевает Антон. – М-да, я и не знал, что ты такой душка, — хихикает Марк, чем вызывает у Антона только большее недоумение. – Я тут просто подумал... У меня есть лишние два билета на грядущее кукольное представление. Чёрная курица, между прочим, одно из моих любимых! «Как будто я спрашивал», — про себя вздыхает Антон, от нечего делать подцепляя макароны на вилку. На вкус такая мерзость, как он и думал. Только деньги зря в трубу спустил. Впрочем, он не привык считать себя скрягой, чтобы считать каждую копейку, но если б не этот надоедливый парень, его бы вообще здесь не было. Того, однако, качество блюд нисколько не смущает, раз тот наяривает с таким энтузиазмом. – Если что, могу одолжить. Сойдёт за плату на первый раз? Стоят эти билетики нехило, что бы ты знал! — продолжает Марк, и Антон уже понял, что его мрачное выражение лица на этого парня совершенно не действует. К его несчастью. – На балкон? — уточняет Антон, не удержавшись от колкости. – Обижаешь! Не в первые ряды, конечно, но в амфитеатр ведь тоже хорошо, согласен? Проведя внутренние подсчёты, Антон действительно мог бы сказать, что по сумме эти билеты будут стоять дороже пяти тысяч. Очень даже дороже. Но театр? Антон не был в нём лет с пяти, когда они с родителями ездили в город. Пожалуй, сейчас это можно счесть бесполезной тратой времени, да и Антон никогда не увлекался театральными постановками, но... При слове «театр» его грудь наполнилась странным теплом. Он не мог понять, почему. Быть может, в нём говорят его светлые чувства из детства. Антон никогда бы не задумался о том, что сводить Лизу в театр, потратив такие деньги. Но коли уж такой случай... Всё равно ему сначала нужно спросить об этом у неё. Что-то подсказывало ему, что такое скопление людей точно не придётся ей по душе. – Я подумаю, — заключает он. Сощурив брови, спрашивает: – «Лишние», говоришь? — Антону не хотелось бы влезать в неприятности. – Товарищи всегда бронируют для меня, — Марк увиливает, и Антону это не очень нравится. Заметив его потемневший взгляд, Марк опасливо добавляет: – Эй, ты не подумай, ничего такого! Я, скажем так, связан с театром... по доброте душевной мне всегда одолжат местечко, — понизив голос, шепчет: – Это будет сюрприз, Арсений! В нас всегда должна оставаться загадка, как думаешь? «Чтоб загадить мою жизнь», — с неудовольствием думает Антон. Если у Антона и закрался вопрос о том, на какие шиши Марк собирался переезжать в Германию, если не может отсыпать денег на репетиторов, — которые, не к их чести, всё-таки требовали порой баснословные суммы, — и с какой стати ему достанутся билеты, но решил, что это не стоит его умственных усилий. Ему думается, что уходить вот так — посреди трапезы, — невежливо, при всём его отношении к парню, но Марк не заставляет его долго ждать, заканчивая с целым подносом в рекордные сроки. Сдаётся Антону, как сказала бы его мама, парня дома не кормят. Вытерев рот салфеткой, он говорит: – Спасибо тебе, что всё-таки выслушал, — он тянется к висящему рядом пальто, чтобы вытащить телефон. – Не дашь мне свой номер? Или я найду тебя в ВК? Спишемся, ещё обсудим... Антон, не проникшийся любовью к перепискам в соц.сетях, диктует парню свой номер. – Не вздумай мне звонить, — предупреждает он. – Только сообщения. – Но ведь тогда удобнее было бы... Вновь наталкиваясь на посуровевшее лицо, Марк покорно затыкается. – Тогда напишешь, как решишь с театром? — спрашивает он вместо этого. – Хорошо. – Славненько! — Марк запрыгивает в пальто и, улыбаясь чересчур ярко тому, кто был с ним не слишком доброжелателен, прощается: – Надеюсь, я не сильно тебя задержал. Ну, до скорого! Ещё увидимся. Антон отзывается лишь кивком головы. Он не спешит, закутываясь в полы какой-то утеплённой куртки, что Лиза высмотрела ему в Интернет-магазине. По дороге — на этот раз он рассчитывает, — домой Антон не может не думать о том, что этот Марк странный. Впрочем, кто из них нет? Пожалуй, что он успел отвыкнуть от того, что люди не шарахаются от него, как только слышат грубость в свой адрес. С другой стороны, Антон считает, что его совесть чиста. Он никого не оскорбляет, лишь даёт понять, что не заинтересован в общении. Да и на то, чьи чувства он заденет таким образом, ему плевать. Покуда к нему никто не лезет, Антон и подавно не станет тратить на них слова. А этому Марку всё как об стенку горох! Антон и рад бы отвадить его от себя, но если отбросить его прилипчивость и невосприимчивость к сухости Антона, тот кажется... неплохим парнем. Опасные мысли. Антон не нуждается в друзьях. Точно не в том душевном состоянии. Если он продолжит вести себя с Марком точно так же, он вполне оставит их в рамках деловых отношений. Осложнений возникнуть не должно... Да и кто в здравом уме захочет добровольно сближаться с Антоном, натыкаясь на его бесконечные шипы? Марк нашёл его вновь только оттого, что тот оказался ему полезен, только и всего. Так и должно быть. С этим Антон способен справиться. На пороге квартиры его встречает возмущённая до крайности Лиза. – Мой дорогой муж захотел заморить меня голодом? Антона вмиг окатывает волной стыда. Когда они только начали жить вместе, Лиза никогда не говорила ему о том, что хочет есть, а порой Антон, погребённый учёбой... мог забыть приготовить что-либо, держась на одном крепком кофе круглые сутки. Вот только в один прекрасный день он, очнувшись, спросил у Лизы, ужинала ли она. Та ответила, что, вообще-то, они не ели уже два дня. Но ей не привыкать, так что она не посмела бы отвлекать его от дел. Антон ощутил тогда неподдельный ужас. И заверил её, что она может требовать еды, когда только ей душе угодно. Он как-то не подумал в тот момент о том, что таким образом она и его повадилась кормить, когда ей казалось, что он слишком заработался. Так что сейчас в глубине души он рад тому, что слышит её претензии. Есть вещи, которые им под силу преодолеть. Вместе. – Этот покорнейший слуга просит прощения, — шутливо ответил Антон, скидывая обувь, которую Лиза тут же потащила на батарею. – Как ты смотришь на картошку в мундирах? – Долго, — простонала девушка, дуя губы. – Просто свари пельмени. Поздно строить из себя кулинара, я голодна как... Она запинается; её глаза на мгновенье наливаются тьмой. – Не хочешь попробовать сама? — видя, как она мнётся, он заверяет. – Я проконтролирую. Ничего не сгорит, я обещаю. – Так и скажи, что ленишься, бесстыдник, — грозно говорит Лиза, но чуть ли не вприпрыжку убегает на кухню, гремя шкафами в поисках ароматных кубиков для воды. Они не обходятся без брызг, когда Лиза неаккуратно кидает пельмени, словно страшится держать те в руках, без перекипевшей за стенки маленькой миски воды, пока Антон разбирается с документами, сидя за кухонным столом, но, как и обещал Антон, пельмени попадают на стол в прекрасном виде и вполне радуют девушку, что с наслаждением пьёт бульон и расправляется с мясом. – На выходных можем попробовать слепить, — предлагает Антон, не отрываясь от экрана ноутбука. Лиза не отвечает. Он выглядывает из-за экрана, только чтобы узреть, что Лиза очутилась за его плечом. Он посмеивается; она легко догадалась, что сегодняшним вечером он на редкость рассеян. – Вечно занят своими буквами, — негодует девушка, указывая на его практическое задание. – Я бы тем, кто даёт вам столько работы, уши поотрывала. – Се ля ви, — выдыхает Антон. – Такова жизнь. Высшее образование требует жертв. – Я бы принесла им парочку кровавых. – Ничего, — успокаивает он. – Завтра я весь в твоём распоряжении. – Ага, — она хищно скалится. – Мы посмотрим тот фильм? – Конечно. Лизе было скучно смотреть что-либо без него. Она без конца спрашивала обо всём подряд, и часто именно объяснения Антона помогали ей понять происходящее, а не безмолвное наблюдение. К тому же, поведение персонажей часто казалось ей безрассудным и глупым, что отнюдь не способствовало сочувствию с её стороны. Лиза не спешит уходить, глядя на него с лисьим прищуром. Опираясь на его плечо, она тянет: – Тебя гложет голова. Ты так громко думаешь, что я скоро оглохну. И тени шепчут мне, что дело не в той ерунде, что ты выводишь под пальцами. Что же тебя так взволновало, просто Антон? Похоже, что просить её избавиться от этой привычки бесполезно. Удивительно и то, что, несмотря на прямое напоминание о его прошлом воплощении, это причудливое обращение уже стало ему привычным. – Такими задумчивыми людей делают только другие люди, — продолжает Лиза, словно ответ Антона ей и вовсе не нужен. – Ты как всегда проницательна, — не отпирается Антон. – Один парень навязался мне в ученики. – Ну и гнал бы его взашей. Мало тебе учиться, ты и других помучить хочешь? Только знай, это замучает только тебя. Благие дела отпеваются только в раю, в который нам с тобой путь заказан. – Некоторые умы считают, что благими намерениями вымощена дорога в ад. – Быть может, и так. В аду хотя бы есть, с кем разделить боль. Там все её понимают. – Страдания должны приводить в рай, — усмехается Антон. – М-м, — смеётся девушка. – Такую глупость говорят только те, кто не страдал ни дня в жизни. – Знаешь... — внезапно Антон понижает голос, и тот звучит странно... с отблеском тоски. – Одна моя подруга поспорила бы с тобой. – Что бы она сказала? — Лиза наклоняет голову с интересом. – Она сказала бы... что за все твои муки тебе обязательно воздастся. Если эти муки были искренни, если ты готов разодрать своё сердце во имя спасения других... это само по себе величайший дар, что человек способен испытывать. Она сказала бы, что нет ничего желаннее, чем забрать себе страдания ближнего, пронести его боль вместо него, отдать за него свою жизнь, помочь не ради награды, а только из доброго умысла. Ничего не требуя взамен. Потому что... любовь бывает разная. И любовь, связанная с верой, поистине сделает тебя способным стерпеть всё. Все на свете. – Любви таких людей должен быть достоин только такой же человек, — шепчет Лиза. – Иначе эти муки будут напрасны. – Она бы сказала, что ничто не бывает напрасно. Ведь дело не в том, чтобы твою жертву приняли, а в самой жертве. В том порыве милосердия, когда ты не отвечаешь на удар, а принимаешь его, показывая, что в твоём сердце нет места жестокости и насилию. И если... хотя бы один из тех, кто ударил тебя, увидит этот свет в тебе и поймёт, какой ужас он творит... то это уже не было напрасно. – Больно... Поистине невероятно... Руки девушки дрожат. Она невольно водит пальцами по его рубашке, и Антон, сразу понимая, позволяет ей сесть на его колени, чтобы упасть в его объятия. Прикосновения всегда её успокаивали; в свои тёмные моменты Лиза то и дело искала повод держаться за него, цепляться. А он мог укрыть её от внешнего мира, позволить ей стать меньше, выпустить когти, которые не причиняли ему боли. – Я же отвечал ей... — Антон укладывает её рыжую макушку на свою грудь, и та охотно подчиняется, неровно дыша, но, Антон знает, внимательно слушая: – ... что счастье всего мира не стоит и одной слезы невинного ребёнка. Потому что... наивность и искренность в нашем мире жестоко караются... И мне... к чёрту ни сдалась ни такая вера, ни такая любовь... Лучше тогда вообще ничего не чувствовать. Лиза затихает. Но Антон чувствует, как она мелко дрожит. Антон мысленно чертыхается. Этот разговор зашёл в тупик; его следовало прекратить намного раньше, но из-за своего подавленного состояния он завёл его в какие-то дебри. Дабы вернуться в привычное русло, Антон, прочищая горло, переходит к изначальной теме: – Этот ученик предложил мне в качестве платы билеты в театр. – Театр? — ахает Лиза и вскидывает голову. Их положение становится несколько неудобным, так что Антон перекидывает её ноги через ручки стула, а сам помогает ей усесться немного повыше, чтобы их лица были на одном уровне. Теперь глаза Лизы ясны, пускай в них только что плескалась тьма. Он бы не простил себе, если бы его слова довели девушку до приступа. – Ага. – Ц-ц, — Лиза задумчиво хмурит брови. – В театре нынче одни глупцы. Они совершенно не понимают, что происходит на сцене. – Как я понял, это будет кукольное представление. – Ещё лучше, — скалится девушка. – С куклой проще сделать всё, что угодно. Вот только её безжизненные глаза рушат всё представление. Ты смотришь на них и понимаешь — тебе нагло лгут. А ты, как дурачок, ведёшься. – Ты, я смотрю, в этом разбираешься, — произносит Антон с некоторым изумлением. Конечно, они никогда не обсуждали свои жизни до трагедии. Но, тем не менее, Антон считал, что изучил интересы Лизы достаточно хорошо. – Куклы любят маски, — вместо ответа говорит Лиза. – Я не хочу больше иметь с ними ничего общего. Как он и думал. Пускай и не совсем по этой причине, но Лиза не высказала желания пойти в театр, а это значило, что Марку придётся найти другой способ или же попросту заплатить за первое занятие... – Но твои глаза, когда ты сказал о театре, — хитро прищурившись, Лиза вгляделась в его лицо и протянула: – Что-то влечёт тебя туда. – Не говори глупостей... – П-ф-ф. Я же сказала, дурачки — это те, кто ходит в театр, а не я. Однако это интересно. Я вижу, что ты хочешь, мой друг, из тебя никудышный лжец. Я как-нибудь протяну один вечер без тебя. – Как самоотверженно, — фыркнул Антон, понимая, что Лизу бесполезно переубеждать, да и... она, как всегда, была права на этот счёт. Антон чуть случайно не ляпнул, что «не нужно таких жертв», — чего сейчас точно не стоило произносить, — и, проверив время, рассудил, что им можно со спокойной душой ложиться спать. Он долго не мог заснуть, снедаемый волнением за девушку, но, к счастью, эта ночь прошла без происшествий. Как и было обещано, часть следующего дня Антон посвятил тому, чтобы показать Лизе фильм, который он ей когда-то рекомендовал. Сам Антон время от времени заставлял себя смотреть такие фильмы, чтобы ощущать бурю эмоций хотя бы глубоко внутри. Это было... трудно объяснить. «А зори здесь тихие» в своё время доводил его до слёз, и он зарёкся вообще его смотреть, но теперь... Он чувствовал, как грудь сковывает тисками, а дыхание словно на жалкие миллисекунды, но замирает. Это давало ему понять, что он всё ещё способен на эмпатию и сострадание, чего поначалу... боялся, что остался лишён. Какие бы сильные переживания персонажи не заставляли его испытывать, внешне он абсолютно этого не показывал, не менялся в лице. Несмотря на то, что он разучился плакать, бывало и так, что... его глаза наполнялись влагой. Это было для него странным утешением. Он был рад, что стал бесчувственным для окружающих, но по-прежнему мог не быть таковым по крайне мере для самого себя. – «И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль... Летит, летит степная кобылица И мнёт ковыль» Когда-то этот стих читал ему... впрочем, неважно. В его памяти не осталось фрагмента, в котором он проходил бы произведения Александра Блока. Эти строчки и без того были достаточно известны, чтобы Антон прочитал их вместе с героиней. Концовка всегда наполняла его сердце невыносимым жжением. Так же и сейчас: он видел это далеко не в первый раз, но есть в военных советских фильмах что-то такое... что говорит о борьбе, что бескомпромиссно принесёт только боль. Или... быть может, он научился видеть только это. Только то, что комом встанет в горле, и от одного представления, как пришлось этим людям... его накроет завесой отчаяния. У Лизы дела обстояли не лучше. Повернувшись, Антон увидел, как по её щекам катятся слёзы. Она вытирает их рукавом кофты и смотрит с отрешённой улыбкой. – Так странно, — бормочет девушка. – Их должны запомнить, как героев. Почему же так... плохо? Вместо ответа он просто предоставляет ей возможность проваляться на нём до вечера. Его немного напрягает отсутствие какой-либо полезной деятельности в течение дня, но если это на благо Лизы, то он может это отбросить. В этот же день он списывается с Марком. Тот, отправив тонну бесполезных стикеров, сообщил ему время спектакля и его место в амфитеатре. Он посетовал на то, что, цитата: «Твоя красотка-жена не сможет прийти», — и вместо этого ему в срочном порядке придётся искать того, кому он всучит оставшийся билет. Это были уже не проблемы Антона, которые оставили его совершенно равнодушным. Кроме прочего, Антон сказал, что согласен принимать его по пятницам днём, и в ответ Марк закидал его миллионными смайликами с благодарностями, что заставило Антона попросту отключить уведомления. Он порывался даже отправить Марка в чёрный список, но это вызвало бы только больше проблем, так что... придётся потерпеть. Всегда можно уйти в игнорирование. День спектакля настал быстро. Может быть, дело было в том, что Антон, старательно избегающий мыслей о встрече в магазине и погрузивший себя в интенсивную умственную работу, не заметил хода времени. Антон изрядно помучился с выбором одежды, которой категорически не интересовался и потому понятия не имел, что же ему надеть. Лиза в этом деле тоже была никудышным помощником, но всё-таки настояла на том, что уложит его волосы — как она просмотрела в какой-то статье, — и замажет еле видные следы операций на лице, чтобы Антон меньше парился о своём внешнем виде. В конечном итоге, девушка нашла блестящее решение: она спросила у подписчиков, что можно подобрать мужу для выхода в свет, — Антон не то чтобы считал поход в театр чем-то сверхъестественным, но не был там так давно, что, вероятно, всё равно сгорел бы со стыда, если бы выбивался из общей массы своими шмотками, — и те с радостью предложили Лизе множество вариантов. Строгие костюмы Антон отмёл сразу, потому что не любил их носить, хотя и понимал, что теперь он должен соответствовать городскому жителю и избавляться от деревенских привычек. Пролистав сотню комментариев, они-таки пришли к соглашению. Лиза отрыла в его шкафу симпатичную однотонную рубашку, которая, слава богу, не сжимала ему плечи, и отданный папой комплект, состоящий из тёмно-зелёных брюк и пиджака. Антон был такому выбору не сказать, что сильно рад, но по большей части ему было всё равно. Пиджак был ему великоват, как и брюки, но если со вторым всё решилось с помощью кожаного ремня, то с первым... Лиза настояла на том, что с ним будет «солиднее», и Антону пришлось расправлять плечи и держать спину, чтобы пиджак не сидел как говно. По этикету следовало взять с собой сменную обувь, и, к своей удаче, Антон откопал какие-то полуботинки, которые, в целом, смотрелись неплохо. – Ну жених, — хихикнула Лиза, обходя его по кругу. – Смотри, с каким-нибудь мальчишкой там шашни не закрути, пока жена тебя дома ждёт. – А если я его с собой приведу? – Ещё чего. Вдруг я со злости его прирежу? Антон только закатил глаза, смотря на развлекающуюся Лизу. Ему было бы намного спокойнее, если бы они поддерживали связь не только с помощью смс-ок, но так уж вышло, что они оба не терпят телефонных звонков. Полноценно расслабиться у Антона по-любому бы не вышло, поэтому он решил насладиться так, как получится. И всё же вновь оставлять девушку в одиночестве... Ему следовало поискать место, в которое они смогут сходить вдвоём. По его скудным воспоминаниям, театр совсем не изменился. Всё те же высоченные потолки и широкие коридоры, большие вычурные афиши и... толпы народа. Высланный по электронной почте билет Антона попросили предъявить прямо на входе и услужливо подсказали, что гардеробных ниш у них аж четыре, чего, по личному мнению Антона, было несколько маловато. В фойе красовался шикарный фонтан, у которого бесились дети; от большого количества яркого света у Антона заслезились глаза. Для удобства Антон предпочитал носить линзы и рассудил, что для театра они тоже подойдут лучше. Антон хотел поскорее усесться на мягкое красное кресло и дождаться блаженной темноты, чтобы ощущение песка в глазах исчезло. Он рассчитал время так, чтобы приехать минут за пятнадцать до начала представления, так как перспектива бродить по этажам его не привлекала и заходить в буфет он также не планировал. Благо что петелька на его куртке имелась, и гардеробщица без скандала приняла её. Сменив обувь, Антон зашёл в туалет, дабы, как любила говорить мама, «навести марафет», ну, в его случае, скорее поправить причёску — больше для того, чтобы старания Лизы не прошли даром, — и убедить своё отражение состроить не такое серое выражение лица. На первом этаже было довольно прохладно, и пиджак пришёлся очень даже кстати. Вяло осмотрев публику, Антон остался спокоен: своим экстерьером он вполне вписывался в общую гамму презентабельно и официально одетых людей. После подъёма по не менее претенциозной лестнице, по виду будто бы выложенной из старинных мраморных плит, Антон оказался на втором этаже, где обилие антуражных картин, статуй, светильников и фигур поражало воображение, а пол был покрыт бордовой дорожкой. Антон мельком осмотрел портреты именитых актёров этого театра, но, разумеется, все эти фамилии были ему незнакомы в силу ограниченности познаний в этой области. Он без труда нашёл дверь в амфитеатр и, отыскав нужный ряд и нужное место, приземлился. Первый звонок он пропустил, пока любовался собой в зеркале, зато сейчас прекрасно услышал второй, что ознаменовал приток других зрителей. Антон был рад тому, что успел до суматохи, что, впрочем, всё равно не спасло его от того, чтобы пропустить людей на свои места, и следов грязи на брючинах от их обуви. Ему оставалось только стиснуть зубы. Марк как назло выбрал ему место с края. Так как представление было детским, контингент собрался соответствующий. Высидеть два часа порой испытание для взрослого, а уж для неугомонного ребёнка... Зато такой спектакль, наверно, мог похвастаться захватывающим сюжетом, чтобы юному зрителю было некогда скучать. Если так подумать, это ж не балет и не опера... Хотя Антон, честно говоря, с одинаковым трепетом пошёл бы на что угодно... В его глазах балетное искусство требовало большей отдачи от танцоров-актёров, чем обычные постановки. Впрочем, он не брался судить, ведь совершенно в этом не разбирался. Быть может, его просто больше привлекало всё, что связано с музыкой, только и всего. До третьего звонка оставалось всего ничего; некоторые места были свободны, но что-то подсказывало Антону, что спектакль ждёт аншлаг, так как эти люди наверняка опаздывают. – Разрешите? Антон, не поднимая головы, сдвинул ноги. Но когда обладатель отчего-то знакомого голоса сел на соседнее с ним место, Антон понял, что этого человека подыскал Марк. Тревожное чувство ударило под дых. Не желая, чтобы его догадка оказалась верной, Антон обернулся. И в его голове не осталось ничего, кроме... Твою мать. Он собирался похоронить Марка заживо. Глубокий вдох. Никто, включая Антона, не знал о том, какой кавардак начинал происходить в нём при виде этого незнакомца, и выпускать свою злобу на тех, кто ни в чём не повинен перед его дурацким сердцем, было крайне необоснованно. И всё же... Антон ощутил, как заскрипели его зубы, когда он вперил взгляд строго перед собой. Совершенно деструктивное поведение. Но Антон ничего не мог с собой сделать. Если он не будет обращать внимания, то его «отвлечение» от этого же парня, чёрт возьми, всё ещё может сработать... Однако короткая усмешка мигом рушит мысленно воздвигнутую Антоном стену. Антон поворачивается резче, чем ожидает, и почему-то отчётливо в этот момент осознаёт, что все его усилия идут далеко и надолго. Темноволосый парень перед ним одет совсем не так, как в их первую встречу. Но костюм сидит на нём так же естественно, как и свободная кожаная куртка. Серёжка-блестяшка в ухе тоже нисколько не портит серьёзный образ, а как будто... дополняет его. Возможно, в этом помогают и более менее причесанные волосы, что больше не похожи на взлохмаченное нечто. Антон не может не посмотреть в его тёмно-зелёные глаза и убедиться в том, что это всё ему не снится. На губах парня красуется ухмылка, когда он, развалившись в кресле и расставив локти, протягивает: – Так вот, кого Марк охомутал. Признаться, из-за вас мне пришлось идти сюда в свой единственный выходной. – Из-за меня? — несмотря на переворачивающиеся внутренности, Антон, давая себе фантомного леща, возвращает относительный контроль, чтобы голос его звучал так же холодно, как и всегда. – Не моя вина, что ему некуда было деть лишний билет. И уж точно не мне давать вам совет, но, коли так вышло, знаете ли, можно отказывать людям. – Так-то оно так, — парень отворачивается, скучающе подпирая подбородок. – Вот только больно красочно он мне вас описывал. – Повторюсь: не моя вина. – Захотелось взглянуть на самопровозглашённого репетитора, — будто отмахнувшись от его слов, продолжает парень. – В прошлый раз вы так стремительно убежали. – Я не музейный экспонат, чтобы меня рассматривать. Антону крайне надоел этот разговор; когда свет в зале погасили, это было почти что благословением. Пока шёл первый акт представления, Антон, как бы он ни пытался отдаться во власть действительно хорошей истории, то и дело чувствовал на себе прожигающий взгляд, который раздражал его. А факт того, что причиной его недавнего напряжения был именно этот нахальный тип, убивал любой положительный настрой. Операция «отвлечься» со свистом улетела в трубу. Едва раздалось объявление об антракте, Антон подорвался, как на мине, и прямой наводкой отправился в найденный ранее буфет, отстояв почти все двадцать минут в очереди за трубочкой со сгущёнкой. Антон не смел рассчитывать на то, что ему удастся хоть немного побыть в одиночестве, и предчувствие его не обмануло: наглец сидел на своём месте, по-видимому, не отлучавшись. Теперь Антону стало ещё и неловко от того, что он ест под таким пристальным взором. Устав это терпеть, Антон вскинулся: – Вы не могли бы перестать? – Перестать что? Нет, точно — издевается. Антон обладал на редкость вспыльчивым характером, пускай и градус этот значительно поубавился за последние четыре года. И всё же сейчас он ощущал такое возмущение, что едва ли не выплёвывал слова: – Не прикидывайтесь. Антон терпеть не мог, когда люди разглядывали его. Это заставляло его чувствовать себя уязвимым, обнажённым. Ему казалось, что эти взгляды оставляют настоящие следы на его коже, бороздят уже имеющиеся раны. Издалека тоненькие линии шрамов на лице были незаметны, но вблизи их можно было увидеть, даже под слоем тоналки, которую Лиза нанесла на них. От того, как вёл себя этот парень, у Антона начинала закипать кровь. И это при том, что у него и самого правая щека могла похвастаться не менее ярким шрамом. Зрачки Антона сузились от злости, когда он, прикрыв ладонью самый отвратительный из своих шрамов, что пересекал лоб наискосок, прошипел: – Прекратите пялиться. Брови парня изогнулись то ли от его резкого тона, то ли от его слов. К удивлению Антона, парень покачал головой, а взгляд его словно бы потеплел. – Прошу прощения, если заставил вас... — он откинул чёлку в неясном порыве и, повторяя недавние мысли Антона, указал на своё лицо. – Я не имел намерения унизить или задеть вас. Я понимаю. Антон не знал, что на это сказать. Парень, как будто и не ожидая ответа, продолжил: – По правде сказать, Марк счёл вас забавным, поэтому порекомендовал мне слегка вывести вас из себя. – Прошу прощения? — Антон опешил настолько, что не сразу вник в смысл сказанного. – Просил передать, что это сюрприз, — вновь усмехнулся. – Вы уж простите меня ещё раз, развлекаюсь, как могу. – Впредь смел бы надеяться, что больше не стану объектом ваших насмешек, — Антон, самую малость выдыхая, сложил руки на груди. – Ни в коем случае. В любом случае, Антон ещё преподаст Марку такой урок, что мало не покажется. Просто поразительно: уже двое людей за последнее время реагируют на его поведение странным образом. Парень в самом деле больше не смотрел на него. С одной стороны, Антону стало намного легче. А с другой... хотелось поговорить ещё. Антон не понимал, что с ним не так: этот наглец специально выводил его из себя, но... Пожалуй, Антон мог бы сказать, что такого человека принято называть харизматичным. Было в нём что-то такое... привлекательное. А ещё по невероятному совпадению он был очень во вкусе Антона. Но в эту сторону Антон запрещал себе думать. В памяти ещё был свеж конфуз с Марком. Кто знает, какие ещё сюрпризы тот рискнёт ему подкинуть. Придурок. – Вы музыкант? — спросил он прежде, чем сумел себя отдёрнуть. – Не совсем, — парень, к его облегчению, с готовностью поддержал диалог. – Учусь в меде, но играю на гитаре со средней школы. – Музыкальная школа? – Нет, можно сказать, самоучка. Наш общий знакомый учил меня. – Вот как, — Антон с лёгкостью мог представить Марка с гитарой. Было даже что-то у этих парней общее во внешнем виде, такое... свободное. Антон обожал гитарную игру. – А вы? Птичка напела мне, что вы невероятный переводчик. – В лучшем случае сносный, — Антон позволил себе усмешку. – В этом году заканчиваю университет. Между нами называют «международные отношения», но это, по сути, только кафедра. А так это дело величают «межкультурной коммуникацией». – Лингвист, значит, — хмыкнул парень. – Имеешь немецкие корни? Судя по всему, Марк рассказал ему и про фамилию. Могло бы статься, что Марк доложил вообще обо всём. Иначе говоря, язык без костей. Теперь Антон будет обязательно это учитывать. – Нет, взял фамилию жены. – Ох ты. Взгляд парня, естественно, упал на тонкое золотое кольцо на его безымянном пальце, а окрас улыбки стал... лукавым. – Могу поздравить. Ты, видать, и впрямь куда-то спешишь, в свои молодые годы уже и окольцованный. – Прямо-таки молодые, — вернул улыбку Антон. – По тебе не скажешь, что ты сильно моложе. – Комплименты ты делать явно умеешь. – Как и ты внезапно переходить на «ты». Парень на секунду замер, следом приглушённо рассмеявшись в кулак. – И вновь прошу меня простить, — Антон только махнул рукой. Развернувшись к нему всем корпусом, парень сказал: – Ты прав. Если верить Марку, мы с тобой ровесники. Мне тоже двадцать два. Правда, будет осенью. – Насчёт комплиментов... — Антон выдержал драматичную паузу, невольно отмечая, как улыбка парня становилась всё шире. – Серёжка тебе очень идёт. Подходит к твоим глазам. Антону поры бы запомнить, что как только он позволяет себе отбросить осторожность в беседе с людьми, то что-то идёт не так. Парень вдруг так сильно меняется в лице, что Антон невольно начинает беспокоиться. Он смотрит прямо ему в глаза, а в тех отражается столько неразличимых эмоций. Вся игривость, украшавшая черты лица парня, исчезает без следа. Антон думает, что становится свидетелем чего-то личного, и это не на шутку пугает. Свет в зале гаснет. Парень по-прежнему неотрывно смотрит на него, что-то беззвучно бормоча губами. Антон, вспоминая имя парня, брошенное Марком в тот день, зовёт: – Рома? Ты в порядке? Рома дёргается, но странный взгляд не пропадает. Когда Рома тянется к его лицу дрожащими пальцами, Антон в неверии и шоке распахивает глаза. Большой палец нежно касается его щеки, ведёт вниз до верхней губы. На выдохе Рома шепчет: – Как тебя зовут? Антон жмурится, чувствуя жар раскалённого металла. – Назови мне своё имя, grauer Hase. Ну же, смелее. Скажи Хозяину, как тебя зовут. Антон сбрасывает руку с лица. Борясь со слезами боли, цедит: – Ч-то ты себе позволяешь?! Рома всё ещё словно пребывает в прострации. Неважно. Антон разберётся с этим позже. Он больше не может здесь находиться. Здесь так душно, так тесно, и ему скоро станет нечем дышать. Собственной ладонью он водит по тому месту, где чужие пальцы касались его, в надежде стереть их следы. – Меня зовут Арсений Циммерманн, — шипит Антон, буквально вцепляясь другой рукой в лацканы пиджака, чтобы не начать царапать лицо. – Больше не смей прикасаться ко мне. Со своего места Антону довольно легко выскочить из зала. Он прибавляет шагу, когда слышит торопливый топот за спиной. Если бы не минус тридцать два на улице, Антон бы, плюнув, выскочил на улицу без верхней одежды, но он ещё не настолько рехнулся. Гардеробщица, чёрт бы её побрал, еле плетётся за его курткой, что позволяет парню нагнать его. Рома выглядит расстроенным, и его слова звучат искренне, когда он говорит: – Прости меня. – Это тоже такой способ поразвлекаться? — хватая куртку, Антон влезает в неё на ходу. Рома несётся за ним. – Передай Марку, что после таких сюрпризов он может катиться на все четыре стороны. – Нет, постой... Пожалуйста, подожди. Антон может поклясться, что слышит движение воздуха около руки, но прикосновения так и не чувствует. Ему всё равно приходится встать на остановке, а Рома удаляться не планирует, так что Антону приходится его слушать. – Марк тут не при чём. Я... Я виноват. Я не знаю, что на меня нашло. – Интересный способ выводить людей из себя, — прошипел Антон. – Учти, что кто-то может и по лицу дать. – Как я могу загладить свою вину? Антон поднимает голову, глядя на Рому с ядовитой улыбкой. – Марк подсказал тебе такой вопрос? То, что я гей, не означает, что я сплю со всеми подряд. Очень смешно. – Что?.. У Антона больше нет на это сил. Смятения в чужом голосе он не слышит. – Забудь, Рома. Я устал. Оставь меня в покое. Сочтёмся на том, что я не злюсь на тебя, и ты разворачиваешься и разбираешься со своей головой. – Мне показалось... — слабо начинает Рома, но запинается, и во всей его фигуре сквозит растерянность вперемешку с какой-то затаённой болью. – У меня есть машина. Позволь тебя подвезти. – Не сегодня, — отвечает Антон и садится в подъезжающий автобус. Возможно, он и не отреагировал бы так остро, если бы... не его проблемы. Антон отдавал отчёт в том, что Рома казался искренне потерянным, но это не умаляло его проступка. Антон слишком нестабилен, чтобы вариться в этом котле. К тому же, чем меньше людей знает, где они живут, тем лучше. Случившееся недоразумение вкупе со странной заинтересованностью в этом новом знакомом выбили Антона из колеи достаточно для того, чтобы грядущей ночью его выворачивало от кошмаров. Только на этот раз в них появилось кое-что новенькое. Заставившее Антона покрыться холодным потом. Сквозь пелену крови, раскатистого смеха и ледяного дыхания кто-то кричал: – Ты не можешь вот так сдохнуть! Не можешь, блять! Прошу тебя, Антон... Прошу тебя... Антон проснулся с криком, что оглушил его самого. Этот голос... Почему же он казался таким знакомым?..