Кошка поймала птицу

[песни из радио]:

×Ольга Воронец — Ромашки спрятались

×5sta family — Зачем

Всё произошло слишком быстро. Антон схватился за руку Руди, ненамеренно таща его за собой к ограждению. Одна из нижних балок треснула. Вполне достаточно для того, чтобы туда пролез человек. Вполне вероятно — проскользнул, опираясь на ограждение. Не успев ухватиться. Осознание ситуации пришло с опозданием. Полина упала с моста — вот, что было причиной ужасного шума и огромного всплеска в реке. Река в этом месте всегда была довольно глубокой — недаром всё-таки люди прыгали здесь с такой большой высоты, не боясь расколоть череп о дно. Тем не менее, осмеливался решиться на это — не каждый, так как это по-прежнему было опасно. Падение в воду таким образом мало того, что болезненно, более того — оно ошеломляюще, и приходится быстро реагировать: случайно не вдохнуть носом, задержать дыхание до тех пор, пока не оттолкнёшься о дно и не всплывёшь на поверхность чуть поодаль от места падения. И это при условии, что ты готов к прыжку. Полина, которая не ожидала этого и наверняка перепугалась до смерти, - не имеет ни единого шанса. Если она не нащупает ногой дно и не оттолкнётся… запаникует, захлебнётся, забрыкается… утонет… Утонет! Антон не понимал, что ему делать. Его взгляд намертво приклеился к расплывающемуся кругу на воде. Тело приросло к месту, где он стоял. Кажется, его кто-то звал… Но он ничего не слышал, чувствуя, как цвет сползает с его лица. Сколько прошло времени? Секунда? Две? В любом случае, до его слуха донёсся ещё один громкий всплеск — достаточно громкий, для того, чтобы он перевёл туда взгляд. Рядом с первым кругом расплывался ещё один. – Акелла промахнулся, — услышал Антон усмешку Лёши, когда вата пропала из его ушей. Он поморщился от гомона, раздающегося словно бы отовсюду. – Пошути ещё, придурок, — гаркнула Ева действительно зло. – Тащись вниз, перехватишь их там… Паша! Паша, не смей прыгать! Остановись! Антон посмотрел на друзей, оказавшихся рядом с ним. Ева изо всех сил держала Пашу, готового вот-вот сигануть следом, поперёк живота. Он, не обращая на неё внимания, снимал футболку, которую Ева одёргивала обратно. Лёша же, послушавшись подругу, помчался вниз, наверняка царапая пальцы ног об острые камни, образующие насыпь. Там, внизу, уже собиралась толпа не только из купавшихся, но и из любопытных, выкатившихся из своих домов. Кто-то поплыл на помощь тоже, но в основном все просто кричали что-то, что Антон не мог расслышать. – Кто прыгнул?.. — спросил он вслух, не уверенный, что его услышат. – Кирилл, — ответил Рома справа от него. Он смотрел то на него, то на Руди, и выражение его лица было слишком сложным, чтобы Антон даже пытался его расшифровать. На поверхность всё ещё не всплыли те, кого все ожидали там увидеть. С каждой секундой паника внутри Антон падала всё глубже. Антон понятия не имел, чем руководствовался этот еблан, прыгая за Полиной, но доверять ему жизнь подруги он не мог. Если бы только кто-нибудь ещё успел добраться до неё… Впрочем, не то чтобы здесь было место для выбора… Лишь бы Полину спасли. Обводя взглядом людей поблизости, Антон заметил белющего Бяшу с вытаращенными глазами, грозящими вот-вот выкатиться из глазниц. Антон колебался несколько мгновений, пока не решил, что может оставить Руди на Рому, и в два шага преодолел расстояние, разделявшее его с другом. Бяша посмотрел на него со смесью такой же паники и вселенского ужаса. – Алтан, — позвал Антон, чтобы Бяша точно внял его словам. – Ты дышишь? Бяша отрывисто кивнул и проблеял: – Она убьётся… Там столько бетонок под мостом… И… И эта балка… Приблизившись ещё немного, Антон схватил друга за плечи и с силой встряхнул, хотя и сам ощущал, как дрожат его пальцы. Он хотел верить в слова, которые собирался сказать: – Всё будет хорошо. Здесь много народу, кто-нибудь ей обязательно поможет. «Если не станет поздно», — шептало вездесущее подсознание. Бяша, вроде бы, немножко пришёл в себя, потому что в следующую секунду вцепился в него и потянул вниз. Антон еле успевал переставлять ноги, думая только о том, что Полина не выныривает. Какого чёрта… Они были на полпути, путаясь в стеблях злаковых, когда голова Кирилла с брызгами показалась из воды. Бяша замер; Антон врезался в его спину, чудом не опрокидывая их обоих с утёса. В уши снова залился вакуум, когда Кирилл вытащил и голову Полины. Глаза её были закрыты. Она была без сознания?.. Непонятно когда успевший очутиться рядом с ними Лёша подхватил девушку с другой стороны и погрёб к берегу, по виду, с двумя тушками на буксире. Антону с его места было не так хорошо видно, как хотелось бы, но висок Кирилла блестел мутно-красной полосой. За всем этим шумом не слышно было ничегошеньки, но Антон мог поклясться, что русоволосый жадно глотал воздух и пускал пузыри носом, когда его лицо скрывалось под водой. Силы стремительно покидали его тело, и вот это было видно: здесь было очень глубоко, и он был не в том состоянии, чтобы поддерживать себя на плаву. Единственной его опорой была Полина, которую тащил Лёша, которому приходилось прикладывать нечеловеческие усилия, дабы не утопить их всех в один момент. Ещё парочка смелых ребят, уверенных в своих умениях плавать, помогли этому незамысловатому каравану дотянуть до берега, где уже десятки рук тянулись, чтобы помочь вылезти из реки. Антон отмер одновременно с Бяшей, когда Полина издала свои первые звуки: закашлялась с пробивающимися всхлипами. Мимо Антона пронеслась Ева под ручку с Пашей, что окружили подругу, помогая ей принять сидячее положение и похлопывая по спине. Бяша незаметно для Антона присоединился к ним, устраиваясь позади Полины и успокаивающе поглаживая её плечи, чего ошеломлённая девушка, казалось, не замечала. В ворохе мельтешащих тел Антон — сам не зная, какого лешего, — искал ещё одну макушку, чувствуя странное беспокойство за этого индивида человеческого рода, в чём не признался бы никому и никогда. Но сейчас было не то время и не то место, чтобы он думал о своих предрассудках. Стоило ему всё-таки углядеть небрежно сброшенного в стороне от остального копошения Кирилла, колени которого медленно скатывались обратно в обрыв, как мыслей не осталось никаких и подавно: прежде чем Антон понял, что он собирается сделать, он уже тянул Кирилла за руки, затаскивая на безопасное расстояние от сыпучего берега. Обессилев, Антон шлёпнулся на задницу, ощущая, как с плеч падает каменная глыба. С Полиной всё будет в порядке; он там явно не нужен и всё равно предложить ничего не может. Только паники добавить, разве что, которой там и так с лихвой. Кирилл напугал его, закашлявшись с той же интенсивностью, что и та, за которой так опрометчиво спрыгнул. Он предпринял попытку сесть – неудачную, к слову, — и приложил руку к, похоже, ране, куда-то за ухо, морщась и шипя. Тёмная кровь уже затекала ему на шею, а её толстая линия перекрывала практически весь правый глаз. Кирилл попробовал проморгаться — тоже неудачно, держим в курсе, — и, ожидаемо, застонал, скорчившись. Антон понаблюдал за этой пантомимой, борясь с собой, когда решил, что его неприязнь ещё не была ему преградой, так и сейчас не могла быть. Кирилл может засунуть свой острый язык куда подальше, Антону просто следовало познать дзен, чтобы сделать всё, что от него причитается, и удовлетворить свой внутренний долг. Поэтому он, прогоняя в голове правила первой помощи при солнечном ударе — на случай, если они проторчат здесь при нежелании этого идиота принимать его помощь и уходить, — бесстрастно поинтересовался: – Воды наглотался? Кирилл, наконец, взглянул на него, словно до этого истинно веря в то, что перед ним красуется не более чем мираж. Он прочистил горло и вякнул: – Не твоего ума дело. После этого Кирилл сказочно закашлялся вновь, пока Антон от души не хлопнул его по спине, эффективно прерывая выплёвывание лёгких. «Спасибо» он, естественно, не дождался. Не больно и хотелось, знаете ли. В отместку Антон рывком поднял неприятеля под плечи, заставляя того совсем не по-мужски вскрикнуть. Антону даже показалось, что с уст Кирилла соскользнуло нецензурное словечко. Или два. Или целый поток. Не суть важно. Важно было то, что задние конечности Кирилла напрочь отказывались функционировать. И было похоже, что Кирилл не сильно-то и возражал против того, чтобы снова распластаться на грязном песке и страдать от головной боли. Антон ни секунды не сомневался в том, что его черепная коробка пульсировала и посылала в мозг сигналы умереть. – У тебя кровь идёт, — сказал Антон, твёрдо намереваясь удержать недруга в прямом положении. – А то я не заметил, — с едким упрёком. – Что б я без тебя делал, Петров. По крайней мере, Кирилл мог идентифицировать его личность. Невероятный успех! Антон не очень хотел, чтобы Кирилл в самом деле отрубился от потери крови или… чего бы то ни было, так что гаркнул: – Перестань дурачиться! Тебе к медику надо… – Она в отпуске, — поморщившись от его крика, промямлил Кирилл, опасно обмякая. – С какого перепугу? – С такого. Помнишь, бабку одну парализовало недавно? – Ну? — Антон что-то слышал от Бяши, но не вникал. – Гну, блять. Вот Маша и заколебалась с ней возиться всю неделю. Отчалила на пару дней в ***. «Заебись», — подумал Антон. А им, смертным, что теперь без единственной медсестры на всю округу делать прикажете? – А с бабкой-то что? Кирилл провалил несколько попыток сфокусировать на Антоне прямой взгляд. – Какой бабкой? – У тебя сотрясение, что ли? — что не было так уж далеко от правды, если подумать. – С бабкой, которую парализовало. – А, — глубокомысленно протянул Кирилл, хмуря брови. Кровь затекала ему в губы, но он будто этого не замечал. – Откачали. Увезли в N-ск вчера. Проведя внутренний монолог, убеждающий его в том, что это необходимо, Антон со всей осторожностью, на которую только был способен, повернул голову Кирилла и отодвинул намокшие пряди, по цвету напоминающие горелое сено, и ему представился вид на рассечённый висок. Проклятый овод кусает Антона под лопатку. Антон дёргается достаточно, чтобы он отпустил руки и Кирилл приземлился на землю своим прекрасным личиком. – Ублюдок, — промычал Кирилл. Он не сопротивлялся, когда Антон поднял его. По правде говоря, Антону больше не хотелось издеваться над ним даже чуть-чуть: парень выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание. Он слабо и редко моргал одним глазом, не шевелился без поддержи Антона, и язык его всё больше заплетался, пока он бормотал себе под нос что-то невнятное. Одним словом, пиздец. И разбитая голова добавляла своего очарования ситуации. Не дай бог этот мудак откинется у него на руках! Ага, разбежался. Спаситель, блять, нашёлся. Ева, появившаяся из-за плеча Антона, стала приятной неожиданностью. Она окинула Кирилла нечитаемым взглядом и сказала Антону: – Мы пойдём к Полине домой. Ты с нами? Ему было до жути интересно, включало ли «мы» Рому и Руди, но он не решился об этом спросить. Вместо этого он кивнул на Кирилла и больше ничего не произнёс, как будто всё было очевидно. Ева задержалась на нём долгим взглядом и поджала губы, но молча удалилась. Проблема Антона подала позывы к нытью, но Антон здесь не за тем, чтобы терпеть это. – Всё, хорош дурака валять, — от его слов Кирилл даже не шелохнулся. Антон стратегически встряхнул его. – Я отведу тебя домой, хорошо? Там ему помогут, наверно… На худой конец, лейтенант Тихонов отвезёт его в соседнее село, может быть… – Никаких «домой», — пробормотал Кирилл. Он словно нашёл в себе некоторые силы, чтобы вяло усмехнуться и огрызнуться. – Нет, не хочу домой. Отстань от меня, Антошка. Ты пожалеешь об этом… Погнали наши городских… – Я очень пожалею, если оставлю тебя здесь. Ты хочешь откинуться здесь, молодым и красивым? Кирилл всё же посмеялся, пусть и сразу прервался на кашель. – Прямо как дед по маминой линии, — буркнул он и на непонимающий взгляд Антона хмыкнул. – Если ты ждал ответного комплимента, Петров, то катись к чёрту. Оставь меня здесь. Я потом сам дойду. – У тебя дома кто-то есть? — может, он не хотел появляться там в таком виде? По какой бы то ни было причине… Но Кирилл неохотно покачал головой. – Тогда хрен ли ты выделываешься? Я просто дотащу твою тушку до твоего дома, а там помирай сколько влезет. Возражения? — Кирилл открыл рот, но Антон перебил его: – Ты еле на ногах стоишь, и у тебя кровь залила полбашки. Что с твоим умением принимать помощь, козёл? «Не издеваться», — напомнил себе Антон. – «Ты выше этого… не в прямом смысле, а жаль». – Это какая-то твоя изощрённая попытка подлизаться ко мне, чтобы отвадить моего отца от дружков? — Кирилл обязательно сощурил бы глаза, если бы они уже не были прикрыты. – Да сдался ты мне, господи, — Антон уставал от этого упрямого куска дерьма. Он уже сто раз успел высохнуть вместе с одеждой, так что жар палящего солнца гонял капельки пота по всему его телу, а ему ещё надо было проводить Кирилла до его хаты. Благо что их дом находился прямо на угоре, не так далеко отсюда. Везучие, однако, козлы, живущие близко к реке. – Знай, что я ни на что не подписывался, Антошка, — сказал по итогу Кирилл после минуты тяжёлого размышления. В его открытом глазу Антон чётко уловил смирение. И совсем немножко так словил дежа вю. Не прошло и месяца, как ему приходится тащить упрямых ослов на себе. Ещё один спаситель, не иначе. – Мной движет исключительно моя совесть, — Антон счёл нужным уточнить этот момент. – Не в моих правилах оставлять полудохлых людей на берегу реки в плюс тридцать два. Тем более, что никто больше не изъявил желания позаботиться о тебе. Уж будь добр, прими то, что этим человеком стал я. Мне ничего от тебя не нужно. Я буду более признателен, если вообще перестану тебя видеть. Выслушав его выдающуюся речь, Кирилл наконец-то — наконец-то, слава тебе Господи, — обречённо кивнул и позволил подтянуть себя так, чтобы перебросить его руку через плечи Антона. Глядя на всё это, Антон уже и не думал, что его не такие широкие плечи — это так уж плохо… На них никто не обращал внимания, когда они уходили, хотя Антон приметил в округе лица, что обычно крутились вокруг Кирилла да и сегодня находились в его компании. Вечеринка, в любом случае, продолжалась — все снова купались, орали и дурачились. Мотоцикла Ромы не было видно, и Антон надеялся, что он ушёл с остальными. Куда делся Руди — другой вопрос… Стоило ему об этом подумать, как в его кармане зажужжал забытый, если честно, мобильник. Сообщение было от Ромы и выражало следующее: «У тебя всё нормально?». Решив не испытывать судьбу — и свою руку, держащую кое-как передвигавшегося недруга, — Антон набрал его. Прошло два гудка, когда Рома ответил: – Антон. – Всё хорошо, — ответил он, совершенно не к месту тая от этого голоса. Отставить, Антон! Ты занят делом! – Я отведу Кирилла домой и вернусь, — он закусил губу, но понимал, что ему надо об этом спросить. – Руди с тобой? – Я провожаю его, — ответил Рома спокойно. – Мы могли бы навестить его позже. Он выглядел расстроенным, когда ты вероломно покинул нас. Возможно, смешок Антона вышел немножко нервным. – Так и сделаем. Прости… что пропадаю. – Забей, блондинка. Делай свои геройские дела, как и полагает медсестричке, — он усмехнулся, и Антон не мог не отразить эту улыбку, которую он легко себе представил, и да, ему было всё равно, что эту прелесть на его лице мог увидеть Кирилл. Тому, кажется, сейчас было по боку абсолютно на всё. – Ева просила передать, кстати, чтобы ты ему порез обработал, приложил лёд или что-то холодное и наложил повязку. И не забыл сначала помыть ручки, чтобы не занести инфекцию. Либо она читала его мысли — касательно того, что он не собирался просто бросать Кирилла с очевидной травмой, — либо так хорошо его знала. Ева однозначно была слишком хороша для его жизни. – Спасибо, — в груди Антона расплывалась нежность при мысли об этой крутецкой девушке. – Я постараюсь его не убить. Кирилл, решив повредничать, пнул его по колену. Антон стоически его проигнорировал. Попрощавшись с Ромой, Антон бросил все свои силы на дыхание, неровное от преступной жары. Серьёзно, на севере они или нет? Кириллу, вроде бы, чуток поплохело, но Антон мог бы сказать, что это из-за того, что он человека с возможным сотрясением резко поднял на ноги и несколько раз потряс, как игрушку. Антону было стыдно. Он был полон намерения убедиться, что Кирилл проживёт до завтрашнего дня. Была ли здесь другая причина? Однозначно. Пожалуй, это был отличный способ отвлечься от того, что Руди отсосал ему меньше часа назад, когда он умирал от желания увести их с Ромой в ближайшие кусты, чтобы любоваться голой кожей и… В пизду. Ему предстоит поработать над выдержкой, прежде чем встречаться с Ромой взглядами. И перестать видеть Рому объектом своих мокрых фантазий, пока он не сделал какое-нибудь поползновение в его сторону. Около дома Тихоновых, в котором он был когда-то давно по хрен знает какой причине, его чуть не схватил инсульт. Из-за калитки выбежала шустрая молодая собачонка средней величины для здешних дворовых собак и вытянутой мордой. На её шее красовался массивный ошейник, а шерсть нежного рыжего оттенка с отдельными «выбеленными частями», казалось, вздыбилась от злости. Лай, несмотря на её внешнюю безобидность, был такой низкий, трескучий и злобный, что душа Антона ушла в пятки. Она рычала и не планировала пропускать Антона. Наоборот: она приближалась, и исход был ему очевиден. – Джесс! Кирилл опередил просьбу Антона. Он выкрикнул это неожиданно звонко и ласково позвал: – Хорошая девочка. Успокойся. Джесс не выглядела довольной и не прекратила клацать зубами, но отошла к крыльцу, с прежней злостью провожая Антона взглядом. Когда он посадил Кирилла на ступеньки передней веранды, то с некоторым облегчением — и поспешностью, — закрыл входную дверь. К ней была приставлена метла, но Антон не стал спрашивать, где остальные домочадцы. Дом Тихоновых был старой планировки, крестьянской, с поветью, и скотным двором, и сенями, и чем-то, отдалённо похожим на горницу, но гораздо меньшего размера. – Снимай тапки, — бросил Кирилл, складывая свои в шкафчик под лестницей. – Полы мыты сегодня. Антон без пререканий сделал, как велено. Очень кстати к нему пришла мысль, что одежда Кирилла осталась на реке. Ну, это уже не его забота… Точно не его. Сейчас это не было первостепенно. Кирилл кивком головы указал ему на неприметную дверь и приятно удивил Антона, когда молча позволил проводить его туда. За дверью скрывалась небольшая комната, освежающе прохладная и светлая. Она не была частью основного дома, скорее чем-то вроде каморки. На дальней стене висел обязательный выцветший ковёр, у той же стены находилась высокая кровать на пружинах со стопкой подушек и клетчатым пледом. В одном из углов Антона увидел какую-то икону и, приглядевшись, различил там фотографию с чёрной лентой. Не нужно было гадать, чтобы понять, что юная женщина на фотографии – мама Кирилла и Коли. На полочке под иконой лежали обручальное кольцо и две искусственные жёлтые хризантемы. Помимо кровати, одну из стен полностью занимал массивный шкаф, наверняка когда-то стоявший в доме и вынесенный сюда за ненадобностью. Там также была россыпь школьных фотографий Кирилла, бессмысленные статуэточки, неизменный спутник — подарочный сервант, парочка горшочков с цветами и симпатичная деревянная шкатулка, которая казалась самодельной. Ещё несколько таких фигурок нашлось на столе напротив единственного маленького окна. Стол мог похвастаться чистотой и организованностью: все ручки и карандаши стояли в железном стаканчике на краю, а книги были сложены аккуратной стопочкой. Только одна лежала ближе к середине, с торчащей закладкой и помятыми краями. Антон разглядел инициалы Чехова, но название увидеть не сумел. Неважно, впрочем. – Выпиливаешь? — спросил Антон, усаживая Кирилла на пружинистую кровать. Тот прислонился спиной к стене и проследил за взглядом Антона. – Не я. Младший, — прохрипел Кирилл. – В доме их куча. Антон промычал, смотря на свои руки, запачканные чужой кровью. Кирилл, цокая, показал двумя пальцами влево и уже с заметным превозмоганием сказал: – Налево перед лестницей на поветь ведро с водой есть. Аптечку под кроватью достанешь. Я.. боюсь, грохнусь и не встану. – Понял. Сиди на жопе ровно. Я быстро. Не язвительный и поникший, Кирилл таким Антону не нравился. Не поймите неправильно, но… Он бы в жизни не подумал, что узреет старшего Тихонова в таком виде, потому что их отношения к этому не располагали. Вопреки всему, никакого мстительного чувства в Антоне сейчас не было. Ему вообще это во многом было чуждо. Вид человека на грани обморока, с грязными кровяными разводами и вялыми конечностями не вызывал у него ликования, как и, наверно, у любого нормального человека. Найдя упомянутое «ведро» — которое оказалось гребаной бочкой, — Антон наспех отмыл руки и поспешил обратно. Кирилл нашёлся там, где Антон его и оставил, только между ног Антона в каморку забежал какой-то серый комок. Комок представлял собой дымчатого упитанного кота с самодовольным взглядом. Кот с видом короля увалился Кириллу в ноги и требовательно замяукал, не заткнувшись, пока парень не погладил его по холке. Антон, наклоняясь перед кроватью и приподнимая свисающий плед, хмыкнул: – Весь в тебя. – Это Дымок, — с маленькой улыбкой ответил Кирилл, проигнорировав издёвку. Ему уже точно было очень плохо. – Подобрал у дороги в детстве. Под кроватью, кроме коробки с красным крестом, валялись устрашающие куклы на верёвках, которые Антон до этого видел только в старом доме деда за рекой, другие советского вида игрушки, что снились бы Антону в кошмарах, и целая стопка кассет с Юрой Шатуновым. Антон не завидовал, вовсе нет. Вопрос только, зачем их хранить под кроватью? – Твои? — спросил Антон, указывая и на кассеты, и на сомнительного вида игрушки. Кирилл кивнул оба раза. – Хм. Тяжёлое детство, деревянные игрушки? — усмехнулся он. – Ага. Прибитые к полу, — Кирилл посмотрел на окно и попросил: – Включи радио. Всяко лучше, чем слушать твою пустую болтовню. Нет, Кириллу было не смертельно плохо. Уже хорошо. Стараясь не нарушить положение антенн, Антон прокрутил звук до приемлемой громкости и поставил радио, что до этого было спрятано за шторой, поближе. Не желая больше терять времени, Антон подошёл к Кириллу с перекисью и марлевым бинтом — лучше в аптечке не нашлось. Смочив ватный диск, Антон присел сбоку и жестом попросил Кирилла повернуть голову. Тот незамедлительно повиновался, прикрывая глаза. Когда диск коснулся виска, Кирилл сдавленно прошипел, пугая кота. Но тот не убежал, только сильнее вцепился когтями в ляжку Кирилла. Антон подумал, что разговоры им всё же не помешают, хотя, признаться, музыка, заполнившая комнату, была умопомрачительная. «Ромашки спрятались, поникли лютики, Когда застыла я от горьких слов» – Сенокосить будете сей год? — спросил Антон как можно более непринуждённо. Ему вот этот сенокос ебучий предстоял в ближайшие дни, и единственное, что удерживало его от тлена — всё это сено они заготавливают для его любимой Фильки, так что можно и потерпеть. – Должны были, — то, что Кирилл предпочёл поддержать разговор, а не молчать, как пень, Антон расценивал крайне положительно. – Но поменьше… Мы лошадь продали недавно. Антон что-то такое тоже припоминал… и тоже от Бяши. Сплетник, не иначе. – Коровы ведь две у вас? — по крайней мере, когда Антон уезжал, их было две. – Три, — на недоумённое хмыканье Антона Кирилл усмехнулся, впрочем, ненадолго, ведь Антон продолжал обрабатывать его рану. – Корова отелилась в ноябре. Так что Джесс без работы не останется. – Пастушья? – Ага. Шотландская овчарка, вроде как. Но не чистая. Деду подогнали какие-то знакомые заводчики. Ну, мы её натренировали, вот… Только агрессивная она чуть-чуть. Антон заметил, да. «Чуть-чуть». – Я вашего Шарика до усрачки боялся, — признался Антон, вспоминая их предыдущую животинку. – У вас все собаки такие? В чём секрет? Сказав это без всякой задней мысли, Антон не ожидал, что Кирилл замрёт под его пальцами, напряжённый и натянутый, как тетива лука. Они встретились глазами, и Кирилл с по-прежнему залитым лицом улыбнулся так уничтожающе, как это он всегда умел, но с этим «гримом» это выглядело невероятно жутко. «Сняла решительно пиджак наброшенный, Казаться гордою хватило сил» – Верно. Агрессивные будут лучше охранять дом. Агрессивные — значит они будут охранять, а не нападать по команде на первого встречного. Содрогнувшись от такого пустого тона, Антон кивнул. Хорошо. Провоцировать Кирилла не входило в его планы… По крайней мере, сегодня. Достаточно полив перекисью рану, которая на деле оказалась длинной, но не такой глубокой, как можно было опасаться, Антон попросил Кирилла подать ему клочок бинта, что Дымку пришёлся по вкусу, судя по парочке разодранных кусочков. – Шарик ведь старый был уже, да? — жалкая попытка возобновить разговор, да, Антон, но сидеть в молчании было… – Да, — Антон не успел обрадоваться тому, что Кирилл ответил, потому что… – Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Антошка. Что его съели волки? Что он пролежал на могиле неизвестного мне прадеда, пока не засох от голода? Что его разодрали другие собаки? Настолько ты его ненавидел? – Я бы предпочёл услышать, что он умер от старости счастливой собачьей смертью, — Антон не знал, с чего бы Кириллу так беситься, но списал это на усталость, запоздалый болевой шок или страх… но не хотел поддаваться его настроению. Часть с ненавистью собаки была настолько абсурдной, что Антон решил это проигнорировать… – Только такой идиот, как ты, может верить в счастливые смерти. Ты же их много повидал, наверно, — когда Антон ничего на это не ответил, прилагая всю свою выдержку и методично обворачивая марлю вокруг светлой головы, Кирилл вдруг рыкнул: – Шарик укусил деда, когда тот случайно наступил ему на хвост, пока он ел. Дед застрелил его тем же вечером. Я это видел. И мама видела. Это был её любимый пёс. «Ромашки сорваны, завяли лютики, Вода холодная в реке рябит» Антон однозначно гений в каких бы то ни было разговорах… Твою мать… Антон почувствовал, что его тошнит. Он был ещё несмышлёным младшеклассником, когда шугался даже смотреть в сторону домов, среди которых красовался и дом Тихоновых. Потому что их огромный пёс с массивными челюстями и лаем, пробирающим до костей, был одним из его кошмаров. Шарик никого и близко не подпускал к калитке и мог облаять каждого, кто проходил мимо. При этом он был настойчив и не успокаивался, пока потенциальная угроза не скрывалась из его виду. Антон не слышал, чтобы тот кусал кого-то, потому что такой случай мгновенно стал бы достоянием общественности, да и наверняка потом выяснилось бы, что собаку просто денно и нощно выводили из себя, чтобы она в самом деле напала на кого-то. Их деревенские собаки не нападали ни на людей, ни на кошек. Могли только напугать до смерти. Выстрелы не стали бы для кого-то удивлением: дед Кирилла был заядлым охотником и бывшим стрелком, даже имел небольшое стрельбище в их дворе. Смерть Шарика тоже никого не стала бы удивлять: старый пёс, уже еле ходящий. Антон не знал, что прекратил свои манипуляции и даже не заметил, что кот повалился на его колени, пока Кирилл не дёрнул его за рукав футболки и не сказал: – Забудь, Петров. Считай это моим нытьём. Меня не то чтобы кто-то вообще обычно слушает. Ладно. К чёрту. Антону нужно просто побыстрее покончить с этим. Но, ожидаемо, молчание разгоняло в его мозгах сущий ад, так что он снова заговорил как ни в чём не бывало: – Как ты вообще умудрился рассечь висок? – Под мостом плиты, сам знаешь. Ударился об какую-то железяку. Да и я не то чтобы Майкл Фелпс, плаваю хреново… – Зачем тогда прыгнул? — после сегодняшнего происшествия администрация точно выкатит какое-нибудь объявление о том, что с моста прыгать не стоит. Это и так было всем понятно, но, как это заведено, пока кого-то не пострадает… – Импульс, наверно, — пожал плечами Кирилл. – Ваша скрипачка не заслужила незавидной участи утонуть молодой и красивой. Антон закатил глаза, вспоминая свои недавние слова. – Теперь ты чего-то от неё ждёшь? Исходя из твоих заключений о… – Это другое, — перебил Кирилл со скрежетом зубов. – Я не думал, когда прыгал. Это… не нуждается в обдумывании. Это дело чести, если тебе будет угодно. – Такой же, как моей совести? — пожалуй, жизнь Антона ничему его не учит, раз он продолжает допытываться до Кирилла, слишком заинтригованный их разговором и… пользуясь его относительным нейтрализмом, пока странный пузырь между ними не лопнул. – Это было дело жизни и смерти, и я не настолько мелочен, чтобы думать перед тем, как спасать человека. Но в большинстве своём люди ничего не делают просто так, — Кирилл проводил убегающего кота задумчивым взглядом и нехотя выдохнул: – А что касается твоей совести, то мне плевать. Ты ничего от меня не дождёшься. «Я уже получил больше, чем рассчитывал», — нерадостно заключил Антон. И его внезапно просыпающиеся эмоции по отношению к Кириллу ни в коем случае не должны затмевать его к нему неприязнь. Нет, точно нет. – Если Полина не заслужила… то кто-то заслужил? — цепляться к словам… ну, это то, чего он успел понахвататься от Ромы… ему стыдно. Кирилл, скосив на него взгляд, фыркнул. – Какой пронырливый… Да, есть те, кто заслужил смерть и похуже. – Например? – Те, кто толкает на смерть других. Порвать зубами конец бинта, разделить его на две части, завязать крепкий узел, не обращая внимания на побелевшие костяшки Кирилла, что вцепился в плед. – Они все пожалеют. Я позабочусь об этом. Твои дружки тоже пожалеют, Антон. И ты, если я узнаю… что ты причастен к тому, что они делают. Почему все так и норовят угрожать Антону?.. Прокашлявшись, он пробормотал что-то о том, чтобы Кирилл выпил обезболивающее позже, и спросил, где он может взять полотенце или что-то подобное, чтобы смыть кровь с его лица. Кирилл кивнул на нижний ящик шкафа. «Зачем вы, девочки, красивых любите? Одни страдания от той любви» В ящике лежали разложенные в несколько стопок полотенца и наволочки. Всё было такое белое, что Антона просто не мог не привлечь чёрный предмет, неумело запрятанный в щель. Неосознанно взяв его в руки, Антон понял, что это… подводка для глаз. Он видел точно такой же тюбик на трюмо у Евы и Полины… Валяющийся там же квадратик так напоминал собой складное зеркало… – Это Кати! — крик Кирилла — с нотками испуга — заставил Антона в ту же секунду бросить это обратно. – Чёртов Петров… Не лезь, куда тебя не просят! Иначе… – Я пожалею, я знаю. Он пожалел уже раз двести, что появился на свет. Следуя своей первоначальной цели, Антон вернулся к бочке, чтобы смочить полотенце, которое Кирилл потом выхватил, бурча о том, что он дезориентированный, а не немощный, чтобы быть в состоянии протереть себе лицо самостоятельно. Антон прошёл к радио, чтобы сменить станцию, где играло бы что-то более весёлое и не о любви к девочкам… чтобы он вместо этого не начал развлекать себя разглядыванием костлявого тела Кирилла, рёбра которого можно было запросто пересчитать… Боже… Ради всего святого… Пронзительный лай Джесс начался так же быстро, как закончился. Завидя на мостках фигуру Кати, Антон почему-то ни капли не удивился. Как и она, когда заметила его. – Ева передала, — бросила Катя вместо приветствия, мельком проверяя успевшего задремать Кирилла с криво перебинтованной головой и усмехаясь играющей песне. «Зачем ей все шелка? Цветные облака? Зачем всё это? Зачем?» «Зачем?». Хороший вопрос, который Антону следовало бы задать себе уже как минимум один раз. Катя скептически осмотрела Антона и кивнула на выход из комнаты. Антон намёк понял очень ясно, понимая, что его дело закончено. Но Катя остановила его на крыльце и спросила: – Поджечь сигаретку будет чем? Глядя в серые глаза, Антон подавил в себе порыв распахнуть глаза. В пальцах девушки крутилась сигарета, которую Антон никак не ожидал там увидеть. Откуда она вообще её взяла?! На её коротеньком тёмно-синем платье не было карманов. Он покачал головой. Катя хищно оскалилась. – Что, полюбовница на спички денег не даёт? Эх, хорошо живёт. Антон не был тупым, чтобы поверить, что это была просто цитата из фильма. Но он не мог понять, сколько под собой эта фраза могла подразумевать. И, если честно… Он не хотел об этом думать, чтобы лишний раз не пугаться раньше времени… Но то ли улыбка Кати говорила громче любых слов, то ли он видел подвох там, где его нет… Но его желудок провалился вниз. – Спасибо, — сказала вдруг Катя, выводя его из транса. – За него. За Кирилла. Антон пожал плечами. В этом не было такого уж большого дела. Но эта благодарность со стороны девушки была искренней. Его опасения по поводу какого-либо принуждения со стороны Кирилла продолжали рушиться. Что-то связывало Катю и Кирилла сильнее, чем он подумал изначально. Это вызывало странное любопытство. Которое не имело никакого смысла. Это никак его не касалось. Ни с какой стороны. – Он оставил свои шмотки где-то на берегу, — сообщил Антон напоследок, намереваясь уходить. Он не видел реакцию Кати. Он проходил мимо пустой будки с замиранием сердца, когда Катя окликнула его. – Я не враг тебе. Мне… жаль. Антон ни за что не сознался бы, что эти слова перевернули все его внутренности. Катя… тоже была его подругой. Его хорошей подругой, когда что-то пошло не так. И он… скучал. Даже если та девчонка, которую он знал, сильно изменилась. И всё же… она всё ещё была Катей, которая пробивалась сквозь её холодный фасад. Кирилл оказал ему большую услугу, сам того не зная, сталкивая его с Катей. – Если когда-нибудь ты захочешь поговорить… — давно забытая неуверенность в голосе Кати ударила его в затылок. – Ты знаешь, где меня найти. I will be waiting for you. Вот оно… То чувство, что скребло ему рёбра. Когда-то они с Катей вместе занимались английским у неё дома. Когда-то она смеялась до упаду, пытаясь повторить положение языка, что ей показывал Антон, чтобы «the» звучало лучше. Когда-то Антон оценивал её неумелый яркий маникюр, за что она в отместку обливала его своими тошнотворно сладкими духами. Когда-то он рисовал её портрет на день рождения, получая в тот день ту лишённую ехидства улыбку подруги, которую сохранил в памяти. Это не должно было так сильно влиять на него. Это не должно было делать его таким слабым. Он вцепился в свою гордость, не давая себе обернуться и смягчить голос: – I’m sorry… too, — всё, что он позволил себе, чтобы не упасть в своих глазах. Он не даст ей прямого ответа. Но, может… Он мог бы взять кое-что в качестве залога? – Почему ты встречаешься с Кириллом? Катя смолчит или ответит честно. Третьего не дано. – Сделка, — Антон почти физически ощущает её колебания, прежде чем она добавляет: – Отношения для публики. Антон не смеет требовать большего. Он, наконец, делает следующий шаг, и дальше ноги несут его сами. Домой. Но не в безопасность. Только в её иллюзию в виде его комнаты. Он не пойдёт к Полине, если она не хочет его видеть. Словно судьба ни в какую не хочет давать ему возможность дружить с тремя подругами одновременно… Налаживая отношения с одной, он ссорится с другой. Какой-то очередной замкнутый круг. Мысли о гипотетической измене с превеликим удовольствием перебивали другие. Об угрозах Кирилла, которые казались чем-то вроде изощрённой мести. Он знал — все знали, — что их неоднократно обворовывали. До и после рождения Коли. О чём он предпочитал не думать, так это о том, что раньше Тихоновым приходилось сводить концы с концами, когда отец-лейтенант, к тому же, был смертельно занят в участке; о том, что детство Кирилла было бедным и тяжёлым; о том… что после очередной кражи его мать покончила с собой. Он мог понять ненависть Кирилла к его друзьям. За исключением того факта, что Кирилл не мог уразуметь, что воры «своих» деревенских не трогают. И к смерти его матери друзья Антона не имеют никакого отношения. Как и к тому, что Кирилл большую часть времени ведёт себя, как кусок дерьма. К чему сам Кирилл уже имеет отношение, так это к тому, что его младший брат становится таким же засранцем; к тому, что Лёшу, Пашу и Петю вызывают в участок по малейшему поводу, словно Кирилл по всему периметру рассадил шпионов; и к тому, что из-за его сделки с Катей — чем бы это ни было, — Петя готов слететь с катушек. Как бы то ни было, Антон к делам бандитов не притрагивается. Держится на расстоянии пушечного выстрела. И Кириллу не о чем беспокоиться на его счёт. И Антону — тоже. Но при всём своём скотстве… Кирилл просто берёт — и рискует, чтобы спасти девушку, которая не имеет с ним ничего общего. И говорит, что в таких делах не надо задумываться. То, о чём Антон думал сам. То, с чем Антон неоднократно сталкивался. Ему это было знакомо. Помочь кому-то несмотря ни на что. Вот только… Он был трусом, а Кирилл — нет. Хотя ещё день назад Антон думал о втором иначе. Как далеко границы Кирилла простираются в таком случае? Если бы тонул, допустим… Антон? Спас бы Кирилл его? А Лёшу? Пашу?.. Раздражаясь сам на себя за бессмысленный поток сознания, Антон прибавил шагу и, очутившись дома, заперся в своей комнате до ужина и бани. Мотоцикла Ромы во дворе не было: тот либо отсутствовал, либо завёл агрегат в гараж. Без коляски старенький мотоцикл смотрелся намного симпатичнее. Антону не следовало волноваться: Руди не расскажет о них никому. И всё же… Рома пробыл с Руди уже… Так, стоп. Нет, нет, нет. Рома и Руди имеют право общаться, и это только проблема Антона — быть идиотом. Пересилив себя, Антон написал Роме. И его сердце расслабилось сразу, как ему пришло четыре сообщения в ответ. Они, созвонившись, болтали несколько часов. Антон заставил себя уснуть, чтобы набраться сил, так как папа за поеданием картофеля в мундире объявил, что послезавтра они пойдут убирать сено. Как говорится, хорошо начинать работать с понедельника! Утром того «чудесного» во всех отношениях дня к нему припёрлась Ева, вытаскивая его на солнцепёк и усаживая на мостки. С ней притащился и её чудесный Джек, укладываясь в тени бани и отгоняя назойливых мошек своими ушами. Она до последнего держала в секрете причину своего визита; к этому времени в его двор вывалился и Рома, приступая к доставанию собаки, которая виляла хвостом так активно, что тот должен был отвалиться. Когда содержимое сумочки Евы стало известно Антону, он протяжно застонал. – Крапива укрепляет волосы, Антон Борисович, — напевала она, разводя непонятную жижу в мисочке и окуная туда кисточку для волос. – А твои волосы похожи на солому. – Пахнет вкусно, — прокомментировал Рома, сидя в блаженном тенёчке в паре шагов. Предатель. – Хочешь, сварю тебе суп из крапивы, красавчик? – Я бы это попробовал, красотка. – Вы отвратительны, — пробубнил Антон, терпя втирание — ладно, реально вкусно пахнущего, — месива в свои патлы. Ева и Рома похихикали с самодовольными мордами. В процессе насилия над шевелюрой Антона Рома спросил про самочувствие Полины, позволяя тем самым Антону услышать желанные им новости, о которых он не факт, что рискнул бы спросить, и послал Роме благодарную улыбку. К тому времени, как Ева смывала жижу с его волос, дед Карп уже выполз на солнце, похожий на сморщенную свёклу, испугался отдыхающей на солнышке ящерицы, ускользнувшей под камень, но дед, вернув на лицо невозмутимое выражение, скомандовал Роме идти переодеваться для сенокоса. Однако Ева перед тем, как тот ушёл, кинула ему вслед: – Как поживает твоя поклонница? Антон искренне не понимал, как Роме удалось не потеряться в лице, когда сам он чуть не обмер, каменея под пальцами подруги. Рома лукаво улыбнулся, подмигивая. – Жду, когда накормит меня черёмухой. Что ж, его опасения в каком-то смысле подтвердились. Ева заметила наличие кого-то и у Ромы тоже. «Как?» — он, наверно, не догадается. Но… никто не свяжет Антона и Рому в одну связку, да? Он бы осмелился на это надеяться. Они все уверены, что у них есть «девушки». Пусть так и думают. Закончив с мытьём, Ева также прошлась по его волосам гребнем и отправила восвояси, передавая ему привет от Паши. Оля уже ждала его в полном обмундировании, и Антон поспешил запрыгнуть в свободные штаны и рубашку, по виду пролежавшую в отцовском шкафу лет двадцать. Не слушая его причитания, мама навязала ему на голову косынку, но Антон, увидев соседей в таких же, не сильно расстроился по этому поводу. Особенно игриво она смотрелась на седой макушке деда Карпа. Чем он не был доволен, так это тем, что приезжие родственники Ромы тоже пошли. Его отчима, Альберта Карловича — что это за сочетание вообще, блять, — странного типа немецкой внешности Антон почти не видел с его приезда. Тот выглядел в этой обстановке максимально инородным, чужим, неподходящим; его голос отчего-то Антону не нравился, но… ладно, он был к нему предвзят из-за того, что Рома при его появлении на горизонте строил каменную мину, уходя в себя. С этим Альбертом Антону пока не посчастливилось перекинуться и парой слов, но он не шибко-то и хотел. Как и с его мудацким сыночком, которого Антон пожелал бы в жизни своей не видеть. Антон как раз выбирал вилы в сарае, когда к нему приблизились Рома и Марк с одинаковыми растерянными моськами. И если первый выглядел очаровательно, то второго хотелось прихлопнуть тапком, как комара. Антон без слов отдал в каждые руки не такие тяжёлые вилы — хотя мог бы поддаться соблазну сунуть Марку другие, но тогда от него не было бы никакого толку вообще, — и отвёл их компанию на поле. Марка Антон тоже видел нечасто, в частности благодаря тому, что Рома занимал все его мысли, но он, к сожалению, всё ещё видел жалкое подобие работы, которое Марк пытался выполнять в саду под строгим надзором деда Карпа. Воистину, более кривых рук ему ещё не довелось повидать. А ещё тот словно издевался, абсолютно не следуя советам, которые ему дают. Ну или… всё было настолько плохо, что тут ничто не поможет. Первый день сенокоса прошёл для Антона как в тумане. Было так жарко, что он готов был запечься заживо. Бяша, заглянув к ним, пожелал Антону удачи и пообещал, что зайдёт вечером. Но вечером Антон отключился быстрее, чем успел почистить зубы на ночь, и получил свою долю смешков на следующее утро. Зато трава с поля была собрана и высушена, а это отправляло их работать в хлев, что хотя бы не было под знойным солнцем. Если вчера Марку хватило ума не лезть к нему с расспросами: тот пыхтел, стирая себе мозоли на пальцах и ноя каждые десять минут, пока его не отправили за квасом, — то сегодня этот придурок встретил его на месте, запихивая свои дурацкие волосы под косынку. – Для чего нам мять сено? – Чтоб мягче потом трахаться было. Антон удивился вместе с задохнувшимся на вдохе Марком, но постарался не подать виду, отворачиваясь, чтобы оглядеть помещение. – Рома сейчас придёт, если ты его ищешь, — хмыкнул Марк, понимая его блуждающий взгляд. – Я тебя не спрашивал, — отрезал Антон, излишне энергично хватая вилы и начиная раскидывать кучу сена, пока не пришли взрослые. А так они с Олей — и с Ромой и Марком, очевидно, — будут мяться на сене, которое им такими же кучками будут накидывать дед Карп с мамой и Альбертом, которым, в свою очередь, с телеги сено будет закидывать папа. Антон бы, если честно, хотел бы тоже раскидывать сено, но мама не разрешала ему, боясь, что он проткнёт себя вилами. Обязательно, конечно. А то, что они могут подцепить в сене паука-сенокосца и Антон схватит инсульт – это пожалуйста, это всегда можно. – Так для чего мнут сено? — не унимался Марк, возникая прямо перед его носом. Антон был шаге от того, чтобы насадить его на острые лезвия. Или ебнуть палкой по башке. – Во-первых, — начал Антон, чувствуя зуд на коже, – никогда не вставай рядом с тем, кто держит вилы, когда он тебя не видит. Лезвия толстые, но, поверь, ты не захочешь знать, как они втыкаются в тело с той силой, с которой я сейчас кинул сено. Во-вторых, сено мнут, чтобы его как можно больше поместилось здесь. Если ты не заметил, сеновал небольшой, но корова будет питаться этой травой до следующего лета или поздней весны — а ест она дохуя. И, в-третьих, если ты не заткнёшься, я сброшу тебя вот в эту дырку — и ты полетишь свиньям на обед. На мгновенье в глазах Марка промелькнул страх, но вскоре тот расхохотался в голос, утирая слёзы из глаз. – Вот это монолог, — фыркнул он, отходя в сторону, когда Антон угрожающе наставил на него вилы. – Я понял-понял. Что мне нужно делать, чтобы избежать твоего гнева, Антон-без-фамилии? – Замолчать. – Но меня отправили сюда помогать, а я понятия не имею, что делать. Ему бы ещё ресницами помахать. Антон не готов к убийству прямо средь бела дня, ей-богу… и он против насилия... Да. – Нам будут кидать сено, мы будем ползать по нему сверху. Прыгать, приминать, укладывать, как угодно. – Ясно. Зачем так наряжаться? — очевидно, имея в виду закрытую одежду. Что за идиот. – А тебе вчера неясно было? Чтоб сено не кололо тебе руки и ноги. Но дело, конечно, твоё, можешь хоть голым валяться. Потом посмотришь, какого. – Боюсь, мы плохо знакомы, чтобы я оголялся перед тобой. – Как славно. Наконец-то стало тихо. Антон не хотел даже оборачиваться, чтобы проверить, занят тот делом или нет. Скорее бы уже все пришли, да закончат побыстрее. – А для чего эти дырки? Антон абсолютно точно не рыкнул, подходя к Марку, чтобы отбросить его от закрытых люков. – Можешь походить по ним ещё, тогда точно провалишься и узнаешь, — взвешивая все «за» и «против» Антон решил ответить, чтобы тот не вздумал спрашивать ещё. – Эти дырки нужны, чтоб бросать корове сено отсюда. – Но ты сказал, там свиньи. – Одна корова там есть, загляни на досуге. Изначально это был колхозный хлев, и тут было несколько коров. Дырок столько же, соответственно. – А свиньи едят сено? – Да, но мы заготавливаем его не так много, чтобы тратить на свиней. – А… – Б. Серьёзно, городское чучело, закройся. Если ты испытываешь моё терпение, то… Короткое ругательство, выпущенное сквозь зубы, прервало его и заставило ценой невероятных усилий сдержать улыбку, когда он увидел поднимающегося по ступенькам Рому, потирающего затылок. – Что вы как бабки на базаре? — протянул Рома. – Вас со двора слышно. Пока Антон пытался родить речь, Марк промычал: – Ударился? Пойдём приложим подорожник? Рома бросил в него горсть сена, и Антон даже не хотел ругаться на него за это. – Тебя бы приложить нужно, актриса. Больно длинный у тебя язык. – Но мне так ску-учно, Рома, — капризно. – А твой друг такой смешной, когда злится. – Он тебе не клоун, — Рома ненавязчиво подталкивал Марка подальше. – Но, вынужден согласиться, это было смешно. Уши Антона предательски алеют, и он надувает губы, с ещё большей силой начиная орудовать вилами. – … и горячо. Антон чуть не роняет вилы, слыша шёпот под ухом. Наверно, теперь краснеют даже его плечи. Он не различил шаги Ромы и, сглотнув, повернулся, ловя усмешку и прищуренные болотные глаза. – У тебя солома в волосах, — почему-то шепчет Рома. – Я уберу? Антон кивает и косит взгляд на Марка, который занят пролёживанием своей задницы на сене. Интересно, если предложить ему спрыгнуть с уступа на люк, тот сломается под его весом?.. Прикосновение к его волосам успокаивающее. Антон ощущает себя шариком, который лопнули, и вся спесь потоком вышла из него. Он наслаждается коротким моментом ласки; Рома тянет за локон, выдыхая: – Мягкие. Приход родителей теперь кажется актом трагедии. Он всегда так тоскует по Роме, что это уморительно: они видятся каждый день, почти все из них проводя время вместе, они болтают, остаются наедине, но… они не целовались уже три дня с того инцидента на реке. Три дня! Кошмар… Антону всегда мало. Слава господу, Марк больше не ведёт себя хуже банного листа, занимаясь более-менее делом, и Антон поглощён шуршанием сена, лязгом вил, редким писком насекомых, приглушённым ароматом случайно попавших сюда цветов… и царапинами по телу от колючей соломы. Оля отвлекает его нелепыми разговорами, и, в целом, Антон неплохо проводит рабочее время. Лучше, чем можно было ожидать. Он отходит попить, и к нему присоединятся Рома, уговаривая прокатиться с ним после этой кутерьмы. Антон отнекивается, искренне боясь садиться на этого монстра, но доводы Ромы крайне убедительны. Ну, и Антон просто жуть как жаждет завершить этот день поцелуем, и, возможно, выброс адреналина поспособствует в этой затее. Они заканчивают ближе к четырём, и они сбегают прямо в той же одежде. Рома выводит мотоцикл, нетерпеливо подгоняя Антона приземлиться позади него. Им приходится потратить немного времени на инструктаж, потому что Рома не хочет, чтобы Антон обжёгся, упал, ударился, завалился набок, поцарапался, зажал ногу или ещё чего… Антон робко предлагает приделать коляску обратно, но сам же отказывается от этой идеи. Прижиматься грудью к широкой рубашке Ромы — достаточно райское удовольствие, чтобы закрыть глаза — в прямом смысле, — на бьющий в лицо ветер, стучащие под колёсами мелкие камни, заходящийся в сумасшедшем ритме пульс и напряжение во всём нём, вцепившемся в плечи Ромы отчаянно сильно. При всём доверии к парню своей мечты… Антон не может не бояться разбиться. Но Рома ведёт уверенно, ровно, не давая повода кричать, только визжать от скорости и восторга. Слева и справа проносятся дома, деревья, засеянные картофельные поля, стада коров, цветочные покрывала, и это кажется чем-то фантастическим, удивительным. Когда они заезжают в гараж, Антону кажется, что мотор звучит в его ушах поверх всех возможных звуков, даже после того, как Рома глушит его. Дым медленно растворяется в воздухе. Он понимает, что его ноги онемели, когда пытается поставить их на тёмный пол. Его руки почему-то пахнут бензином. Как и руки Ромы. Которые ловят его, запнувшегося за чёртову подножку для ног, пока он слезает. Они смотрят друг на друга пристально. Водят взглядом по лицам друг друга, останавливаясь на губах. Антон готов захлебнуться этим желанием, когда просит: – Поцелуй меня. От дыма хочется кашлять. Изнурёнными руками они водят по плечам, сминая старые потрёпанные рубашки на их телах. Они чуть не падают, когда Рома тянет его куда-то за собой. Но, господи, как же похуй. Куда важнее, что их губы невозможно отодрать друг от друга, их руки скоро переплетутся в какую-то непонятную фигуру. Никогда ещё пространство между ними не искрило так больно. Никогда ещё пальцы Ромы не взрывали на его теле вулканы. Антон давит стон, что грозит слететь с его уст, когда слышит задушенное мычание Ромы, посылающее по телу Антона электрические разряды. Боже, они просто целуются и борются за касания, но ощущения такие, будто Рома в этот момент разбирает его на части. Безжалостно и торопливо. Так чертовски восхитительно. Но Антон смог очнуться. Смог открыть глаза, видя, что Рома в какой-то момент очутился на стойке для инструментов. Их глаза почти на одном уровне. И Рома смотрит на него со странным намерением в глазах и слюной в уголке рта. Его грудь ходит ходуном, а дыхание томное… Блядство. Антон не может просто оставить Рому сейчас. Но Роме… Роме не нужно то, что хочет Антон. А у Антона от вида этого великолепия стоит так, что можно колоть дрова. Он неловко двигается и понимает, что окружён чужими коленями. Взгляд его опускается чуть ниже, чтобы почувствовать себя вспыхнувшим углём. Рома поднимает его голову за подбородок и с преступно покрасневшими ушами сипит: – Ты можешь… можешь потрогать его. – Кого? — Антон не верит в то, что слышит. Рома закатывает глаза, немилосердно сжимая пальцы. – Мой член, дебил. Или у него тоже разрешение спросим? Дразнит; но Антон настолько в ахуе, что не может здраво мыслить. – Только если ты хочешь, — мямлит Антон, морща нос от смеси запахов, от которой можно задохнуться. – Т-ты уверен? – Да. Я бы прикоснулся к тебе, но… Я не хочу тебя торопить. Но я готов. Если ты тоже хочешь. Антон пиздец как хочет. – Да. Да, я хочу. Несмотря на снизившийся градус безумия они всё ещё излучают эту энергию, которую бы Лёша окрестил флюидами секса, и Антон собирается не упасть в грязь с лицом в том, чтобы заставить Рому чувствовать себя хорошо. Но для начала ему нужно уточнить несколько моментов, которые он успел отработать с Руди. – Через штаны? — спрашивает он, бездумно водя по коленкам Ромы. Рома кивает словно бы с сожалением, что Антон пресекает на корню. – Это нормально… – Нет, ты можешь… приспустить их, но не снимать. – Хорошо, — это заставляет его смочить губы. – Как ты… Как ты делаешь это себе? Рома думает несколько секунд, и его глаза озаряются, когда он находит какое-то решение. – Я возьму твою руку? — и протягивает свою. Антон без колебаний вкладывает ладонь. – Могу я… могу я направлять тебя? Вероятно, Рома мог бы подмести им пол, и Антон умер бы от счастья. – Направляй меня, как хочешь. Я запомню. Это замечание заставляет Рому показать свою маленькую смущённую улыбку, и Антон не успевает как следует умилиться ей, когда Рома приподнимается, чтобы неудобно поёрзать и сбросить висящие на добром слове штаны с бёдер. Его рука начинает казаться Антону горячей и жгучей, когда Рома, прикрывая глаза, кладёт ладонь Антона на свою голую кожу. Антон покачивается от контакта, чувствуя, как пальцы дрожат от предвкушения. Он опирается о стойку, на которой сидит Рома, свободной рукой и шепчет на жалких остатках кислорода: – Уверен? Вместо ответа Рома стукается головой о стену позади себя, позволяя пальцам Антона обхватить его член. Они дают друг другу немного времени на передышку, или осознание реальности, или бог знает что ещё… потому что когда рука Ромы, держащая Антона за запястье, приходит в движение, Антон прилагает все усилия, чтобы не сойти с ума. Ритм Ромы быстро становится жёстким, размашистым. Движение как таковое не имеет определённого темпа: он рваный и сбивающийся, но это не играет никакой роли. Антон горит, его пальцы горят от сухого трения, и он отдалённо думает о том, что ему стоить заиметь смазку или… Рома стонет, то есть по-настоящему стонет, громко, блять, что проходится у Антона по позвоночнику. Он бы с радостью послушал их, но не здесь… – Рома… Рома, тише… Пожалуйста, тише… Рома его слышит и с разочарованным рыком врезается лбом в его плечо, стискивая зубами его рубашку. Отлично, теперь хрипы идут напрямую в его ушные раковины, и Антон скулит, думая, что кончит так, не притрагиваясь к себе… Он ничего не видит, погружаясь в мешанину звуков пошлого окраса, сжимая губы до посинения, чтобы ничем не выдать себя. Они сейчас так уязвимы, так открыты… Рома трясёт руку Антона с бешеным усердием, и Антон не верит, что они оба продержатся долго. – Я… Я сейчас… Я… — бормочет Рома, подтверждая мысли Антона. Но их близость разрушает громогласный зов деда Карпа. Он, вроде бы, орёт на Марка, но это неважно. Кто-то совсем рядом с ними. Их услышат, их увидят… Антон отстраняется резко, вырывая руку из чужой хватки. Когда он понимает, что сделал, Рома дёргается, удерживаясь на стойке. Его глаза мутные, а пальцы мокрые. Антон понимает, что и его тоже. Рома отворачивает голову, сорванным голосом говоря: – Иди, Антон. Ноги Антона просят двигаться. Антон держит их на месте. Рома повторяет: – Иди. Я понимаю. Антону не нужно ещё одного позволения. Он использует его, пока Рома не передумал. Зная, что его голова сейчас лопнет. Его трясёт от пережитых эмоций. И непонимания, как Рома может быть хорошим для него. Потому что Антон знает, что сделает ему больно. Опять. Как бы ему ни хотелось обратного.