Кошка поймала птицу

[песни из плейлиста Ромы и других]:

×Каста — Вокруг шум

×Каста — Метла

×Quest Pistols — Ты так красива

×Пётр Налич — Guitar

×Мурат Тхагалегов — За тебя калым отдам

Про встречу с Алисой Антон изо всех сил старается не вспоминать. Ему это удаётся легче, чем он предполагал, потому что ему в кои-то веки есть, с кем действительно провести время. Никаких наказаний, никаких несуществующих обид, никаких ограничителей. Ну и Рома, конечно. Антон не знает, когда перестанет и перестанет ли вообще внутренне вздрагивать каждый раз при этом имени. Оно несёт в себе всё, что Рома олицетворяет для него: безопасность, спокойствие, радость, честность, интерес, искренность, влюблённость… Сплошной комок из сжимающегося сердца, дрожи по телу, восхищения и взглядов, взглядов, взглядов… которых так много и которые ни один из них не может контролировать. При всём страхе попасться Рома не ассоциировался непосредственно с ним. Антон не стыдился своих чувств. Он знал, что ни в нём, ни в его отношении к Роме нет ничего отвратительного, нет ничего преступного, нет ничего плохого. Он боялся только реакции, не надеялся на то, что кто-то ещё сможет принять его… Сможет принять их. Руди бы принял. Если бы Антон не отрезал этот путь собственноручно. И Рома понимал его страх. Понимал слишком хорошо, чтобы Антон мог поверить в реальность происходящего. Сколько бы раз он ни убеждался в том, что Рома сдерживает свои обещания и отвечает за слова, он не собирался воспринимать это как должное. Рома был удивительным. Что, блять, Антон сделал в этой или прошлой жизнях, чтобы заслужить его?.. В компании Рома не делал ничего, способное намекнуть на своё к нему отношение, но при этом не вёл себя отстранённо, что Антон изначально предполагал, как единственный вариант… Что, если так подумать, вызвало бы только больше вопросов, потому что уже все, казалось, привыкли, что «новенький» и Антон спелись и отлипать друг от друга не планируют. Рома хлопал его по плечам, как и Бяшу, мог приобнять за плечи или боднуть в бок, что Антону было привычно всё с тем же Бяшей, и никто ни за что бы в этом ничего не усмотрел. Только вот Антон ничего не мог с собой поделать: он весь покрывался мурашками при этих редких касаниях, потому что знал, чёрт возьми, что Рома просто хочет прикасаться к нему, в чём Антон не хотел ему отказывать. Сам Антон решиться на физический контакт в окружении друзей не мог, что всё равно компенсировалось инициативой Ромы, всегда ждущего его короткого кивка, прежде чем даже хлопнуть комара на его голове. Чтобы Антон не дёргался, чтобы позволял себе расслабиться. И будь Антон проклят, если влюбиться в Рому сильнее было невозможно… Только Бяша по-прежнему атаковал его своей тактильностью, но с этим можно было справиться. Антон выучил его движения достаточно хорошо за все годы дружбы, чтобы различать его поползновения в свою сторону. Но первые пару таких встреч (когда они с Ромой были не наедине), Антон так переживал, что может обидеть Рому своей отчуждённостью при других, когда им и так нечасто выпадает возможность побыть вдвоём, что на рутинном сидении на скамейке перед отходом ко сну, наблюдая за тлеющей сигаретой в пальцах Ромы, он выпалил: – Ты не обижаешься на меня? Рома повернулся к нему, выгибая бровь и давая время, чтобы пояснить. – За то, что я… не касаюсь тебя, когда мы сидим с парнями. Я знаю, что в толкании локтями они вряд ли рассмотрят что-то романтическое, но мне… неудобно и… боязно всё равно, хотя это чушь несусветная... – Антон, — зовёт Рома спокойным голосом, и Антон захлопывается. Его собственное имя в руках Ромы — безотказное оружие. – Что мы говорили о том, что ты считаешь глупостями? — когда Антон стыдливо и раздражённо поджимает губы, Рома вздыхает. – Всё в порядке, блондинка. Я не обижаюсь на тебя. – Точно? — боязливо. – Точно. Я могу расстраиваться, но точно не злиться или обижаться. Я хочу прикасаться к тебе так, чтобы это не заставляло тебя подрываться, как на минах, или чтобы ты не боялся прикасаться ко мне, но это не значит, что я буду заставлять тебя это делать. Это не принесёт мне никого удовлетворения, поверь. Я рад тому, что ты позволяешь прикасаться к себе. Более чем. Даже если это избавляет меня от возможности скрытно поставить тебе подножку. Антон закатывает глаза, толкая его плечом. Он осторожно прислоняется ближе и, как бы невзначай, сползает телом чуть ниже, устраивая голову так, чтобы лежать полубоком. Дым сигарет Ромы не раздражает его переносицу настолько, чтобы просить его не курить, так что он не имеет ничего против. Но Рома всё равно курит в сторону, позволяя ему полностью опереться на него. – Я понимаю, почему ты так реагируешь, — говорит Рома спустя какое-то время, неторопливо и невесомо поглаживая пальцем по его предплечью. – Ты боишься того, что от тебя отвернутся, а не пытаешься меня спрятать. В этом есть разница. Улавливая в этих словах отсылку на Марка, Антон вновь хочет найти его и задать хорошую трёпку. Как бы то ни было, это абсолютная правда. Будь его воля, он бы рассказал о Роме всем, кому захотел. Будь Рома соседской девчонкой, а не парнем. Или если бы Антону было плевать, что после этого он разом потеряет всех, кем так сильно дорожит. – Мне жаль, — шепчет он, искренне желая, чтобы его голова не портила ему жизнь. – Я рад, что ты больше не молчишь, блондинка, но не смей извиняться за что бы то ни было. Тебе это неприятно, и точка. Понял? — когда Антон хочет возразить, Рома прерывает его: – Ты бы заставил меня делать что-то, чего очень хотелось бы тебе, но чего не хотел бы делать я? По разным причинам. – Нет, — мгновенно ответил Антон. Ни за что, блять, на свете. – Ну вот и всё. Не беспокойся об этом, солнышко. Это совершенно несправедливо затыкает его, растапливая все льдинки в груди. Конечно, Рома говорит дельные вещи, но… Антон, со своей стороны, был доволен всем, что касалось Ромы. Ему просто не о чем было просить — или он пока не придумал, — но на данном этапе его всё устраивало. Он о большем и мечтать не смел, не то что... Наверно, поверить, что Рома относится к этому точно так же, ему было сложно. Но если Рома просит его не беспокоиться об этом, он может постараться. Он уверен в том, что Рома скажет ему, если будет что-то, тревожащее именно его. Так что Антон отпускает себя немного, позволяя себе поцеловать расслабленного брюнета в уголок губ, с робкой улыбкой наблюдая, как кончики его ушей слегка розовеют, а глаза, находящие его, сверкают от усмешки. – Хулиганишь? – Самую малость. А потом Рома целует его до поджимающихся пальцев на ногах, и оторваться от сего действа заставляет только паранойя. Всё-таки они сидят во дворе, и целоваться здесь — не лучшая идея. На самом деле, это почти ввергает его в панику, но Антон не собирается сожалеть о том, что поддался порыву. Он по-прежнему очень осторожен, и Рома не требует от него ничего, чтобы Антон мог подарить им этот несчастный поцелуй, когда они оба прожигают жаждущим взглядом губы друг друга. Или он слабак, что ни для кого не секрет. Июль после разрушительного июня похож на безмятежную гавань. На родителей Антон не обращает никакого внимания, справляясь со своими обязанностями и пока не предоставляя им повода поистерить. Краем глаза он замечает, что Оля стала приводить младшего Тихонова к ним в беседку, где они играют в какие-то настолки, на которые больше никого не приглашают. Сколько таинственности, боже мой… На почте Антон не только заказывает из города новые очки, но и выписывает Оле новые журналы, которые должны стать ей приятным сюрпризом. Вечерами они либо пересматривают старые мультики, либо зовут Рому, чтобы он развлекал Олю — и не только Олю, ладно, — и мелкая показывала ему свои рисунки столетней давности и угощала брюнета фирменным какао. Временами к таким вечерам присоединялся Бяша, если ему не удавалось присоединиться к ним днём, и просмотр чего-либо по телеку превращался в жаркую дискуссию, которую Бяша затевал просто чтобы побесить Рому, а тот с превеликим удовольствием её поддерживал. Если Бяше выпадала удача выклянчить у Ромы телефон с игрушками, они с Олей садились в уголке и полностью посвящали себя этому процессу, периодически пугая Антона громкими выкриками. В это время они с Ромой могли пошептаться о чём-нибудь своём или по-тихому смыться на веранду, чтобы обменяться долгожданным за день поцелуем или несколькими… Или просто помолчать, сложив друг на друга конечности и уставившись в ночное небо. Гитара, безусловно, тоже разбавляла эти вечера. И была самой любимой частью любого дня. Пока Бяша не разрушил эту идиллию, отыскав в аудиофайлах Ромы какой-то русский рэп. Который Антон теперь вынужден слушать последние несколько дней, ибо эти два придурка при мало-мальски удобном случае заводили эту ерунду. Лично Антон считал, что голос Ромы слишком прекрасен, чтобы тратить его на… рэп, мать вашу? – «Вокруг шум. Пусть так, не кипешуй…» – «Всё ништяк. Вокруг шум…» Если бы Антон имел возможность избавляться от слуха на определённое количество времени, это было бы очень кстати, вообще по жизни. А в данный момент особенно. – Как ты это слушаешь? — страдальчески протянул Антон, когда Рома с Бяшей закончили, уже затевая новый спор на его кровати. Что ж, хотя бы при Оле такого беспредела не было… – Чувак, это Каста! — ответил Бяша, хотя вопрос предназначался Роме. – Они же легенды, на. Ты не можешь их не знать. Антону больше было интересно, откуда Бяша про них узнал с их-то доступом к медийному пространству, но ответ нашёлся быстро: Рома, кто ж ещё. И нет, ему не было стыдно, что он не слышал про эту чухню. А Рома вот хвастался Бяше тем, что видел эту группу по телеку на музыкальном канале, которого у них тут не было. – Ты же слушаешь попсу, блондинка, — лениво отозвался Рома, перекатывая леденец за другую щеку. Для того, кто не является фанатом сладкого, Рома подозрительно часто таскался с этими леденцами. – А мы вот слушаем рэп. – Но это.. рэп, — он постарался вложить в это слово всё невысказанное недовольство. – А попса — голимая хуйня, — отрезал Бяша, и Антон показал ему язык. Ладно, возможно, Антон был немножко предвзят. Тем более что в его любимой попсе рэп тоже иногда встречался, но... Это другое, окей? – «Вот ты тип!» – «Бла-бла-бла!» – «Мети, метла, мети…» Нет, забудьте, Антон никогда не поймёт, чего в этих песнях хорошего. Он лучше послушает Валеру Меладзе или Комбинацию, на худой конец… Рома, услышав его неубедительные доводы относительно того, что попса поёт о любви, сказал ему, что у Касты есть тексты и о ней. Антону в это очень слабо верилось, но Рома написал ему эту лирику и предложил воспринимать её как стихи… Справедливости ради, в таком формате Антону даже… приглянулось несколько, кхм… да. За эту неделю Рома прочитал ему приличное количество таких текстов, пока Антон таскал его по заброшенному кинотеатру, где пол был полностью выкорчеван и на его месте прохлаждались лишь опилки. Там было одно шикарное место, до которого надо было ещё добраться, не провалившись под землю и не проткнув подошву кроссовок торчащим гвоздем. Но после двух или трёх их приходов сюда Рома справлялся с этим на «ура». Он с любопытством оглядывал старые плакаты, оставшиеся на стенах, сломанные пластинки, разбросанные в кладовке книги и игрушки. Под одной из половиц он достал какой-то значок советских времён и сказал, что покажет деду, чтоб тот обзавидовался. Через кладовку они пробирались на сцену; отсюда перед ними открывался вид на весь кинотеатр-тире-клуб в лучшие времена, где сейчас сквозь дырявую крышу огромное пространство освещалось пыльными лучами. Запах старых книг, всего такого ветхого и пыльного вперемешку вызывал у Антона странное чувство ностальгии, хотя он никогда в жизни не видел этот клуб в рабочем состоянии. Бяше вот запах, как он говорил, «старья» не особо нравился, и он частенько морщился, когда они шатались по таким местам. Рому же, казалось, какофония этих запахов не беспокоила. Сегодня он принёс сюда гитару и занимался её настройкой, в то время как Антон сидел неподалёку, свесив ноги со сцены, и, покончив с очередным текстом — и признавая, что он не так плох, как ему отчаянно хотелось бы, — обводил взглядом затемнённое помещение, время от времени чихая от плотного полотна пыли в воздухе. Он не мог с точностью сказать, почему ему так полюбилось это место, но факт оставался фактом — это было одно из тех мест, которое даровало ему уединение и покой. С Ромой в придачу — вдвойне. Как-то так уж получалось, что Роме довелось побывать во всех его тайных местах. И не то чтобы он не был рад этому, разумеется. – Мама Полины рассказывала, что они тут в детстве часто тусовались. Дискотеки устраивали, фильмы смотрели по понедельникам, школьные вечера проводили… концерты там всякие, — делился Антон под аккомпанемент копошения Ромы. Тот, в свою очередь, отзывался заинтересованным мычанием. – Здесь дверь была закрыта изнутри сначала, но мы с Бяшей и Евой её сорвали с петель, когда первый раз сюда пришли, — он улыбался, погружаясь всего лишь на парочку лет назад, которые казались невероятно далёкими. – Бяшка чуть не провалился в подвал, так заорал, как резанный. Потом уросил целый день… – Уросил? – А.. Капризничал, то есть, — Антон иногда забывал, что в его речи могли проскочить какие-то старческие словечки, которыми пользовались предки. Вспомнив ещё кое-что, он хмыкнул: – Твоё прозвище для Пети, кстати, очень забавное, — дождавшись такой же усмешки из-за спины, он продолжил: – У нас под «диким» часто имеют в виду застенчивого человека. – Да уж, застенчивости в нём хоть отбавляй. – Лёшка излазил, наверно, все заброшки, что здесь есть, но клуб ему не пришёлся по душе. До нас он вообще заползал сюда через окно, и это было «непрактично», как он сказал. Да и посидеть тут негде особо, грязно очень. Он облюбовал заброшенный хозяйственный магазин недалеко от школы. Вот там он себе чуть ли не хоромы устроил: и диван притащил, и шкафы, и еду там прятал вместе с аптечкой. Ну, там крыша не дырявая была, и пол был целёхонек. Он даже голик там заимел… – Голик? – Веник без листьев. Просто связанные прутья. Чтоб подметать, приходится сгибаться в три погибели, конечно, но соорудить можно быстро. Антон всё рассказывал и рассказывал, прерываемый редкими репликами Ромы, но это ничуть его не расстраивало. Он знал, что Рома его слушает. А Антону было в радость потравить всякие байки и истории из его жизни. Бывало и наоборот: Рома болтал без умолку, не всегда нуждаясь в его обратной реакции. За время их общения Антон понял, что Рома ничего не имеет против пустой болтовни и действительно забавляется. Тишина между ними тоже была уютной и не тягостной, но обычно означала задумчивость одного из них. Сегодня Рома был молчаливее. Антону также было нетрудно заметить, что тот отчего-то зол, но злость эта была скрытной, неприметной, если бы Антон не научился её распознавать. Тем не менее, было непохоже, чтобы эта эмоция была направлена на Антона, потому что Рома вёл себя с ним как всегда, разве что порой погружался в себя. Антон не был уверен, что Рома ему ответит, если спросить его о плохом настроении, так что решил подождать, пока тот сам не захочет поделиться этим. Он перебирал в голове варианты того, что можно ещё рассказать, когда Рома тихо позвал его: – Антон. Он повернулся, и слова как-то сразу застряли у него в горле. Стоя в затемнённой части сцены, Рома держал в руках гитару и смотрел на него одновременно игриво и серьёзно; его болотные глаза выражали уверенность, в то время как пальцы, подрагивающие на струнах, выдавали его волнение. Прочистив горло, он усмехнулся. – Никогда раньше не пел серенад, так что не серчай, блондинка. Эхо отскакивало от стен, редкие солнечные лучи едва-едва дотягивались до лица Ромы, путаясь в его чёрных волосах. Антон не сразу понял, о чём Рома говорит. А когда понял, чуть не свалился в опилки. Он успел только неловко переставить ноги, чтоб и правда не навернуться, и сложить их по-турецки — и не забыв подобрать упавшую челюсть, — когда Рома двинул пальцами, раскатывая звуки по всему кинотеатру. Голос его был нежен, когда он запел: – «Каждый сантиметр, каждый край… души и тела» Блять… Так нечестно… Так нечестно! Антон был без ума от «Quest Pistols». Слишком без ума, чтобы его сердце не завернулось в морской узел с первого аккорда. – «Ты так красива… невыносимо рядом с тобою быть нелюбимым» Трепещущие ресницы, прикрытые глаза, налёт румянца на щеках — это было незаконно, блять. Это было больше, чем Антон мог вынести со здравым рассудком. Рома вновь был похож на кого-то нереального, сошедшего со страниц книг, пришедшего из песен, которые Антон заслушивал до дыр, появившегося из снов, что не могли стать явью, спустившегося с небес, чёрт возьми… – «Я, как мальчик, попадаю в плен… твоих флюидов» И кому Рома поёт эту песню? Все те песни, которые уже ему спел? Ему. Антону. Тому, кто не дружит с головой, кто не следит за языком и ввязывается в вещи, в которые не попадают нормальные люди. Тому, кто слишком боится говорить правду. Тому, с кем Роме приходится возиться, порой разговаривать, как с маленьким ребёнком, объясняя простые истины, учить говорить и не считать себя самым умным, раздувая в своей головы таких слонов, что даже мухи не нужны. Ему. Проблемному, трусливому, несуразному. Тому, кто слишком много лжёт, пытаясь быть честным. Тому, кто беспокоится о себе больше, чем о чувствах других. – «Остановись же, это насилие…» Верно, остановись. Остановите это, пока Антон не… А что он? Он уже без шанса на спасение. Он весь в этом. В Роме. В том, как неизменно выгибается его бровь, выдавая его вопрос, даже если он хочет казаться незаинтересованным; в том, как сужаются его зрачки, когда он начинает злиться, а радужка будто бы темнеет; в том, как его губы изгибаются в улыбке, которую он словно остерегается показывать, быстро превращая её в ухмылку, которая Антону тоже безумно нравится; в том, как его пальцы зарываются в волосы, когда он смущается… в том, как часто в последнее время стало розоветь его лицо, чтоб сразу после этого Рома фыркнул или рыкнул, пряча это за привычным сарказмом. Но с гитарой он открыт. Никого не играет. Никем не притворяется. Поэтому Антон точно знает и видит ту бурю эмоций, что плещется в болотных глазах. И Антон не понимает, как может быть их причиной. – «Прямо скажи мне, — и тему закрыли…» Перелив мелодии внезапно обрывается. Рома шипит, прикусывая указательный палец. Наверно, с бинтами неудобно играть, вот и дёрнул струны слишком сильно… Антон наблюдал за его игрой достаточное количество времени и понял, что Рома совершенно перестаёт смотреть на них, когда очень увлечён, но редко ошибается. Становится так тихо, что Антон слышит каждый удар своего сердца. Он просто пялится — по-другому и не скажешь, — и не может отвести взгляд. Рома с облегчённым вздохом кладёт гитару, вытаскивает леденец и мнёт дрожащие пальцы. Из всего того, что Антон имеет честь лицезреть прямо перед собой, он может сделать вывод о том, что Рома… нервничает? Не злится или беспокоится о нём, потому что его поза выдаёт совсем другое. Рома выглядит так, как будто… взволнован? Это не есть хорошо. Потому что Антон взбудоражен хуже некуда, и конструктивного диалога у них не выйдет, а он очень не хочет, чтобы он облажался сейчас, когда Рома стоит перед — ним весь такой невъебенно прекрасный, красивый, талантливый, как открытая книга, и, блять… – С оркестром вышло бы лучше, — говорит Рома, заставляя Антона подпрыгнуть. Малина шуршит за заколоченным окном, и звук этот кажется Антону громче, чем когда-либо. И, если ему не блазнит, то перед тем, как слова слетели с губ Ромы, он… сделал глубокий вдох? – Барабанов не хватает. Антон молчит, как Герасим (и его учительница по литературе гордилась бы им за такое сравнение, но её, слава богу, здесь нет), и в его голове белый шум белее мела, но звуки издаёт такие же неприятные. Только слюну Антон и успевает сглатывать. Рома смотрит на него долго. И спрашивает почти небрежно, если бы не уязвимая резкость в голосе: – Не понравилось? Антон вскакивает прежде, чем успевает понять это. – Что? Ты шутишь? — как такое ему в голову могло прийти? Да Антон тут чуть не… – Ты молчал и так смотрел, будто привидение увидел, — фыркнул Рома, но его взгляд всё ещё был тяжёлым. Решив покончить с этим, Антон перебил его: – Рома, это было… это невероятно! — он сделал вид, что не заметил, как Рома вздрогнул на этих словах. – Ты знаешь, что я люблю эту группу, и ты… Чёрт возьми, ты не можешь не знать, как хорошо ты играешь. Мне всегда это нравится. Особенно, когда ты поёшь для меня, и… Ты выглядишь так… Это невозможно описать, но это буквально выбивает из меня воздух. Ладно, наверно, пора заткнуться?.. Антон знает, что покрывается краской, и опасливо смотрит на Рому, не вполне уверенный в том, что ему стоило вываливать на Рому всё это и, возможно, отпугнуть его всем этим… Не то чтобы это было неправдой — Антон ударил бы любого, кто сказал бы, что это не так, - но они не говорили друг другу таких смущающих вещей, если это вообще было уместно между ними… – Я поцелую тебя? – А? Его сердце сбивается с ритма. Снова. Перестанет ли когда-нибудь, если Рома продолжит говорить ему подобные вещи? Антон видит, как Рома прикусывает губу, выжидающе глядя на него. И, боже, будь он проклят, если заставит Рому переспрашивать… – Д-да, — голос дрожит от предвкушения. – Блять, Рома, да. Рома оказывается рядом в мгновение ока; его руки обвивают шею Антона, а сам он наклоняется, чтобы запечатлеть на его губах глубокий поцелуй, от которого у Антона натурально подкашиваются ноги. Рома кусает его за нижнюю губу, и, чёрт, это что-то новенькое… Рома слишком быстро учится, чтобы это и дальше походило на что-то невинное. Антон не знает, способен ли он будет соображать хоть немного, если дело принимает такой оборот… Он осознаёт, что Рома отстранился, только тогда, когда его губы почему-то глотают много воздуха. – Что? — рыкает он недовольно, даже не открывая глаза. Рома усмехается над его ухом. – Извини, — к своему ужасу, Антон действительно слышит раскаяние. – Твоя губа… – В порядке, — Антон нетерпеливо ёрзает в чужой хватке, на ощупь находя плечо Ромы, чтобы приблизить его обратно. – За что, блять, ты извиняешься? Я буду признателен, если ты сделаешь это снова. Теперь Рома полноценно смеётся, дразнясь. – Ты так много материшься, когда мы… – Иди нахуй и займись делом. – Так точно. Они терзают губы друг друга до тех пор, пока не начинают задыхаться. В какой момент они садятся на сцену, Антон не знает, но подозревает, что ноги-таки его подвели, и брюнету просто пришлось последовать за ним. Пальцы Ромы, сжимающие его шею, перемещались к щекам и гладили его по нижней части лица, возвращаясь к шее, к которой у Ромы была какая-то особая слабость. Собственные руки Антон держал на груди Ромы, иногда смещая их на плечи, чтобы почувствовать приятный материал его кожанки. И, конечно, эта дурацкая куртка пахла так, что если бы у него ещё не снесло крышу, это бы случилось… Звуки, которые Рома позволил себе сегодня, исходили словно из самой груди и были такими… горячими, что Антон, в один момент почувствовав давление на ширинку, упёрся руками и заставил себя замереть. Как и следовало ожидать, Рома почти сразу же остановился тоже, тяжело дыша и осматривая лицо Антона. Его шальная улыбка сошла на нет, когда он, казалось, нашёл что-то. – Антон? — хрипло, с языком, пробежавшим по губам. Антон по глупости опустил туда взгляд и почти застонал от того, как чертовски сильно ему хотелось либо вцепиться в эти губы снова, либо увидеть их в другом месте. Но эти же мысли вернули его в реальность, окатывая холодной водой. Рома спрашивал, нравится ли он ему. Что, конечно же, было так. Но ведь он спрашивал ещё и о другом. «Или ты меня исключительно хочешь?» Этот вопрос ещё тогда сквозил ядом, уничтожающим и разрушительным. Антон не успел тогда на него ответить. Потому что Рома был для него большим, чем это. Но ведь… Антон на самом деле его хотел. Что казалось неправильным. Что пугало Антона. Его неудовлетворённость не должна вмешиваться в то светлое и в кои-то веки необходимое, что он пытается построить с этим человеком. И если Роме неприятна сама мысль о том, что кто-то может его хотеть, значит Антон должен подавиться этим желанием и затолкать его куда подальше. Пока его возбуждение не приводило ни к чему хорошему. – Антон, — позвал Рома снова, потянувшись к его подбородку. Но Антон дёрнулся от этого прикосновения. Рома замер. Антон так себя ненавидел сейчас. Да чёрт бы это всё побрал… – Почему я? — шёпотом. Антон не смог бы сказать больше. Рома нахмурился, но, судя по тому, как внимательно он всмотрелся в него и как его пальцы сжались в кулаки, он понял, что Антон имел в виду. – Потому что иначе и быть не могло, — сказал Рома будто самому себе. Но потом во взгляде его появилась сила, которая не оставляла Антону поводов для сомнений. – Не похож ни на кого из тех, кого я встречал прежде. Ты стараешься, и я очень это ценю. Ты слушаешь меня. Ты хочешь сделать лучше, заботишься о других. Даже если по итогу делаешь хуже. Но всё поправимо, блондинка. Нет ничего, с чем бы ты не справился. С тобой я… — Рома запнулся, но не отвёл взгляда. Только глубоко вдохнул. – С тобой я почувствовал себя собой. С тобой мне не страшно попробовать снова. У Антона перехватило дыхание. Глаза намокли, но он был ошеломлён настолько, что не заметил этого. – А если я разочарую тебя? Рома протянул руку. Антон, задумавшись на короткое мгновение, переплёл их пальцы и прижал к себе. – Мы попробуем это исправить. Если ты захочешь. Я ведь тоже могу тебя разочаровать, а? Рома вытер одинокую слезу с его щеки. Антон громко шмыгнул носом, опуская голову в объятия древесных духов. – Обними меня, дурак, — пробубнил он, когда не почувствовал касаний на своей спине. Рома не заставил его долго ждать, выполнив его просьбу. Расслабляясь, Антон зарылся в футболку Ромы сильнее и сказал: – Я захочу. Захочу исправить. А ты… — он не хотел говорить следующего, но справедливо рассудил, что на сегодня уже запорол всё, что можно, так что терять ему нечего: – Ты кажешься привидением, потому что я не верю в то, что ты можешь существовать в моей жизни. – Как хорошо, что мы привыкли ошибаться, да? — с усмешкой, но с придыханием. Антон так уютно устроился, что не стал проверять выражение лица Ромы. К прочим плюсам можно добавить и то, что его возбуждение спало. Благословите судьбу за это. – Например, что все песни, адресованные мне, ты пел, по сути, про женщин? — хихикнул Антон. – Ах, так? — что-то в голосе брюнета выдавало его крайнее веселье. – Позволь мне загладить свою вину. – Что ты… Но Рома уже держал в руках гитару, опускаясь рядом с ним. В глазах его плясали чертёнки, когда завёл: – «I've never been lonely, cause me is so cool» , — о, этот акцент… он был ужасен. Антон закатил глаза и сжал губы в тонкую полоску, чтобы не расхохотаться. – «I have never been clever, because need it never» Антон не мог определиться, что из этого было более прекрасным: намеренно корявое произношение или не менее убийственная лирика. «Guitar, guitar, guitar, guitar, come to my boudoir, Baby, you have a possibility play it with me. Guitar, guitar, guitar, guitar, jump to my jaguar, Baby, you have a possibility play it with me» Рома играл, и настроение Антона вернулось в прежнее русло. Какие бы мысли ни терроризировали его голову, он всегда умудрялся заставить Антона не думать ни о чём. Естественно, в итоге Антон смеялся до истерики, включая дорогу до дома. У своей калитки они обменялись загадочными улыбками, и Антон, понимая, что Рома не спешит уходить, сказал с сожалением: – Я буду копаться в теплицах после полдника. Кинув, Рома помялся ещё какое-то время, и было ясно, что он собирается что-то рассказать. – Я хочу, чтобы ты знал, — начал он, и это сразу дало Антону повод для беспокойства. – Приехал мой отчим. Это отец Марка. Мама… Мама обручилась с ним перед… — он не стал договаривать, но Антон и так понял. – Но я не хочу об этом говорить. Антон закивал в молчаливой поддержке, и маленькая полуулыбка Ромы немного успокоила его. Не то чтобы он вообще планировал расспрашивать об этом, но прямая просьба автоматически ставила эту тему под крест ровно до тех пор, пока Рома сам об этом не заговорит. Кроме того, Антон не горел желанием узнавать о Марке больше той информации, что уже имелась. Ну, может, не совсем так… Скорее ему не нравилось, когда Рома упоминал его. Что тоже было глупо. Антон давно понял, что ему запрещено много думать. В том, чтобы не думать, ему помогало размеренное течение его деревенской жизни, которое наконец приняло нужное русло. Пока Рома выздоравливал, Антон не ходил на речку из соображений провести как можно больше времени с Ромой, пока им никто не мешает, но его кожа буквально зудела от того, как ему не терпелось оказаться там. После дня семьи, любви и верности дед Карп рассудил, что Рому можно выпускать из дома, и Антон поспешил спросить его: – Хочешь на речку с нами? После обеда, часа в три. – Замётано. Тебя подвезти? — в этот момент Рома не смотрел на него, занятый чисткой своих рук от сажи. Они находились в гараже, куда Рома недавно пригнал мотоцикл, одолженный у Пети на n-ый срок. У Ромы ещё не было возможности его испробовать, и, конечно же, он должен был это сделать. Хорошо, что Рома не увидел, как Антон вздрогнул, наполнившись разными противоречивыми эмоциями по этому поводу. С одной стороны, он не испытывал восторга от скоростной езды. С другой – прижиматься к Роме вот так, грудью к спине и… Нет, это слишком… провокационно. – Мы лучше пешком, — подлый трюк. «Мы» исключало Бяшу, который точно займёт место за спиной Ромы, а бандиты доберутся до места своим ходом с какими-нибудь дружками. Оставались только девчонки, компанию которым Антон, видимо, и составит. – Как хочешь, — Рома пожал плечами. Понял ли он скрытый посыл Антона или нет, было непонятно. – Всё равно кому-то придётся показать мне, куда ехать, — Антон на это согласно промычал. – Если ты боишься, что упадёшь, блондинка, может, мы сможем приделать коляску… Антон замахнулся на него молотком, и Рома поднял руки в поражении. – Эх, такой матч по волейболу пропущу, — протянул Рома и, словив непонимающий взгляд Антона, пояснил: – Сегодня полуфинал Мировой лиги. Россия-Польша. – Ну, не Бразилия же. Мы выиграем. Рома только усмехнулся. Антон был рад, что они сменили тему и ему не пришлось придумывать причину, по которой он отказал. Ему не хотелось задевать брюнета сверх всего остального. У Ромы и без того настроение на этой неделе скакало то вверх, то вниз, и виной тому явно был нелюбимый отчим. Антон поймал себя на мысли, что безмерно благодарен Бяше за то, что тот крутился вокруг мотоцикла, как приколоченный, и Роме приходилось отвечать на его бесконечные вопросы. Бяша в своей жизни уже попробовал водить байк, но это обернулось вывихом и расцарапанными коленями, так что друг стремался браться за это дело снова. По какой-то причине он, тем не менее, доверял Роме достаточно, чтобы прокатиться. Рома сделал парочку пробных заездов вокруг ближайших домов перед поездкой на речку, чтобы проверить свои умения. Бяша пускал слюни на бензин, когда Рома отошёл к Антону и положил леденец за щеку. – Что это за леденцы? — спросил Антон, порядком заинтересованный этой деталью. – Слабые успокоительные, — ответил Рома и, наверняка увидев, как брови Антона изогнулись, объяснил: – Чередую с таблетками. Не хочу срываться на людей. Этот мудак не стоит того. Антону это не нравилось. Но кто он такой, чтобы раздавать советы в том, в чём ничего не смыслил? – Эй, блондинка, — Рома задержал руку над его волосами и, получив кивок Антона, провёл по ним на манер расчёски. Антон прикрыл глаза, следуя за прикосновением. Мысль, вроде той, какими на вкус будут губы Ромы с этими чёртовыми леденцами на языке, он старательно душил в зачатке. Не здесь. Не при Бяше. – Не забивай этим голову. Я всё контролирую. Я не пью ничего без рецепта или сверх меры. Это лучше, чем насиловать себя. Верно. В голове всплыли слова Ромы о том, что он кусал себя за щёки или вонзал ногти в ладонь, чтобы прийти в себя. В памяти также свежи были воспоминания о вилке и циркуле, чтобы Антон содрогнулся. – Хорошо, — прошептал Антон. – Прости, если это выглядит так, будто тебе приходится оправдываться. Рома цокнул, точно готовясь что-то ему сказать, но они были оглушены визгом Бяши. Пальцы исчезли из блондинистых волос, и Антона расстроила эта пустота, прежде чем он открыл глаза, надеясь, что Бяша визжал по причине, не связанной с ними… Его надежды вполне оправдались, когда он опустил взгляд на небольшую красноту на ляжке друга. – Труба ещё не остыла, истеричка, — плохо скрывая усмешку, говорит Рома. – Да я уже понял, на, — огрызается Бяша, смотря на эту несчастную трубу так, словно она оскорбила его до глубины души. – Поехали уже, а то всё место на берегу займут, — он переводит взгляд на Антона, с шипением потирая обожжённую кожу. – Тебя ждать? Антон качает головой. Время, когда они обижались друг на друга за то, что кто-то начал купаться без другого, прошло, но привычка спрашивать осталась. Антон оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть подходящих Полину и Еву. Лицо Бяши мрачнеет, и он спешит запрыгнуть на мотоцикл. Девочки не успевают поздороваться: Рома газует, оставляя завесу дыма. Он видит, что Рома салютует ему пальцами перед тем, как уезжает, и Антон отвечает ему глупой улыбкой. Он бы поставил деньги на то, что Бяша подгонял Рому стартануть побыстрее. – Приятно видеть вас в добром здравии, Петров, — приветствует его Ева, поправляя солнцезащитные очки. На блондинке закрытый купальник, судя по видимой его части, а на бёдрах сидят джинсовые шорты, в которых ей, очевидно, некомфортно, так как она постоянно их поправляет. Волосы Полины убраны в симпатичный пучок, и глаза также скрыты за тёмными стёклами. На ней красуется лёгкое платье в морскую полоску, достающее до колен. Полотенце находится только в руках Евы, что заставляет перевести на Полину недоумённый взгляд. Та встречает его взгляд холодной улыбкой и говорит: – Я не буду плавать. Просто схожу за компанию. – Почему? – Потому что, — отрезает она и начинает идти, не оборачиваясь. Антон чувствует себя немного ошеломлённым. Из ступора его выводит подлый удар по лопаткам. Он ойкает и, наконец, отвечает на приветствие. – Да-да, привет, подруга дней моих суровых. Есть ли что-то недружелюбное в том, чтобы бить друзей? – С чего ты взял, что кто-то тебя бьёт? — Ева приподнимает брови в притворном возмущении. – Ты хочешь нас подставить. – Как же иначе, — хмыкает. – Джек не идёт с тобой? – Он побежал за Пашей. Им подогнали какие-то горные велики, они уже на месте, звонили недавно. У моего пса слабость гнаться за бандитами, ты знаешь. Они неторопливым шагом следуют за Полиной, давая ей пространство. Антон знает, что причина в нём. И теперь абсолютно уверен в ещё одном аспекте, который только всё усложняет. И ещё он чётко уверен в том, что понятия не имеет, как завести с ней разговор. Тяжёлый вздох Евы привлекает его внимание, и он вполне представляет, что за этим последует. Он не ошибается. – Закончи с этим, — говорит подруга, бросая взгляд на идущую далеко перед ними Полину. Антон ни капли не удивлён тем, что она знает о чувствах Полины. – Она не хочет со мной разговаривать. – Так будь мужчиной и выскажи ей всё, даже если она будет молчать. Мне претит принимать чью-либо сторону, но с твоей стороны будет не лишним упомянуть, что у тебя есть кто-то другой, — когда Антон оборачивается к ней с лицом, полным зарождающейся паники, она качает головой и хмыкает: – Никто понятия не имеет, кто это, но кто-то точно есть, Петров. Не принимай нас за идиотов. Хотя… может, мне спросить у красавчика? Кажется, вы близки. Ты рассказал ему, кого ты вспоминаешь, когда витаешь в облаках? – Иди в баню, Ева, — отмахивается Антон. Он слышит её хихиканье, уже отдаляясь, чтобы избежать неловкого — и нежелательного, — разговора и… прояснить ситуацию с Полиной. Слова Евы имеют смысл, и ему самому станет намного легче, когда он закроет эту висящую над ним грозовую тучку. Это будет честно по отношению к Полине в том числе. Полина нисколечко не сбавляет шага и будто не замечает, что он теперь идёт рядом с ней. Антон тщетно пытается подобрать слова, но решает, что просто позволить речи литься — тоже неплохой вариант… И выпаливает: – Я знаю, что нравлюсь тебе. Реакция Полины мгновенна: она сбивается с шага и чуть не падает, запинаясь о торчащие из-под бетонок штыри. Она перемещает очки на голову; её лицо пылает то ли от смущения, то ли от гнева — или от всего вместе, — когда она поворачивается к нему и рычит: – Да что ты говоришь? Спасибо, что заметил. Какие мысли по этому поводу? Определённо, Антон и разговоры — две параллельные прямые. Он даёт себе время, что набрать в лёгкие воздуха, пока девушка продолжает яростно переставлять ноги, но, по крайней мере, она смотрит на него в ожидании ответа. – Полин… — тянет он, опуская глаза. – Мне жаль, если я… игнорировал тебя. Я не хотел этого. Ты моя подруга, и… Это довольно трудно — избегать твоих знаков внимания, но… Я не хотел терять нашу дружбу из-за этого, потому что мы общаемся уже так давно и я на самом деле дорожу тобой. Поэтому, пожалуй, я вёл себя как мудак, стараясь не оставаться с тобой вместе как раньше… Я просто не знал, как вести себя, чтобы… не дать тебе повода или… В общем… Я струсил. Прости меня. Она молчит. Постепенно черты её лица перестают искажаться маской гнева, но там всё ещё такое серое выражение, что Антону становится не по себе. – Я совсем тебе не нравлюсь? — спрашивает она тускло. Антон не вполне понимает, что именно в его монологе натолкнуло Полину на эту мысль, но сжимает губы, понимая, что ему придётся… кому-то отказывать. Боже. Он не думал, что в его жизни настанет такой день. – Ты не привлекаешь меня как девушка, если ты об этом, — на этих словах плечи Полины горбятся ещё сильнее, и он спешит добавить: – Но ты нравишься мне как подруга. Полин, правда, я… Мы ведь не выбираем, в кого влюбляться, да?.. – Какие девушки тебе нравятся? — спрашивает она резче, и Антон спотыкается в собственных мыслях. – Мы ещё молоды, всё ещё может поменяться. Вкус — это не более чем прелюдия. Куда важнее то, что ты знаешь человека всю жизнь, готов делить с ним общие дела или… — она обрывает себя, и взгляд её вдруг наполняется решимостью: – Откуда ты знаешь, что у нас ничего не выйдет? Что я не стану нравиться тебе, если мы… станем ближе? – Я… Слушай, разве тебе не будет неприятно знать, что я встречаюсь с тобой, но ты мне совсем не нравишься? – Стерпится — слюбится?.. — в глазах Полины появляется мольба. Для Антона это как удар под дых. – Это мелочи, Антон. Нам не всем везёт найти того, кто любил бы нас. Но, по крайней мере, я влюблена в тебя. Что мешает тебе просто попробовать? Я настолько противна тебе? Антон катастрофически не успевает за этим разговором. – Нет, конечно, нет! Дело не в этом… Я… Я не могу. – Почему? — требовательно. – Я… У меня есть кое-кто другой. Губы Полины принимают форму буквы «о», когда она останавливается, чтобы молча пялиться на него. – Верно. Ева что-то говорила мне об этом. Выходит, это правда. И кто она? Смотря в пронзительные голубые глаза, Антон качает головой. Полина горько усмехается, складывая руки на груди. Антон судорожно ищет, что сказать, но не находит. Вместо этого он беспомощно бормочет: – Пожалуйста, Полина, ты моя подруга, и мне… – А если я не хочу с тобой дружить? Ощущение в груди было очень болезненным. – Мне… мне жаль… Вздох Полины знаменует её поворот и усталое: – Мне не нужны твои извинения. Оставь меня в покое. Антон стоит посреди дороги, пока осторожное касание Евы к его плечу не возвращает к реальности. Она ничего не говорит, только сочувственно приподнимает уголки губ и догоняет подругу, подхватывая её под локоть. Антон старается убедить себя в том, что сделал всё, что в его полномочиях. Но вот оно. Первый человек… отвернулся от него. Голос разума шепчет, что Полина отреагировала бы так же в независимости от того, в кого он был бы влюблён к этому времени, но это не сильно помогает. Полина не сказала прямо, что перестаёт быть его другом. Но чувство от того, что это похоже на то, укрепляется с каждой секундой, как он видит её удаляющуюся спину. Он теряет вторую подругу. Если в случае с Катей это казалось неизбежным, то здесь… он не может не винить себя в том, что приложил к этому руку. Если бы он не был сейчас с Ромой… Если… Они с Ромой не обсуждали, кто они, обозначили лишь то, что готовы попробовать. Но как далеко простирались эти границы? Правильно ли было с его стороны считать, что Рома ему уже «кто-то»? Может, Полина сама вскоре поняла бы, что они не подходят друг к другу, если бы они тоже… попробовали? Только почему-то сама мысль об этом делала ему плохо. Наверно, проблема в том, что он уже по уши влюблён в Рому. А вот если бы они ещё не начали своё «что-то», кто знает, может, идея встречаться с Полиной не казалась бы ему такой… отталкивающей? Антон зажмурился, мотая головой. К чёрту эту демагогию. Это ни к чему не ведёт и не несёт ничего. Если бы да кабы… Время не терпит сослагательно наклонения. Мог ли он хоть сейчас подбежать к Полине и сказать, что согласен? Мог. Но всё его существо противилось этому. Так имело ли смысл мусолить это? Полина была расстроена, обижена, оскорблена и подавлена. Он не может заставить себя полюбить её больше, так, как ей того хочется. И она не может от него этого требовать. Так что всё должно быть в порядке. Он здесь бессилен. Ему остаётся только надеяться, что Полина примет его выбор и… останется его подругой. Он добирается до реки, следуя к углублению, где обычно собираются все, и внезапная мысль бьёт его наотмашь. Если все, по словам Евы, заметили, что у него кто-то есть, — что однозначно прибавляет очков к его паранойе, — не значит ли это, что они также поняли, что у Ромы — тоже?.. Это в любом случае его не волнует?.. Да?.. Он спускается, пачкая ноги мокрым песком. На него наваливается мешанина звуков: всплески, детский визг, разговоры, журчание течения, крики, треск разожжённого костра, музыка и… что-то, отдалённо напоминающее пение. Когда он выглядывает из-за кустов, перед его взором предстаёт широкая полянка, по периметру которой раскиданы мотоциклы, велосипеды и спрятанные подальше машины с распахнутыми дверьми. По всей поляне также разбросаны кучи одежды, полотенца, телефоны и бутылки с разного рода жидкостями. По центру всего этого импровизированного сборища горит костёр, всполохи которого высоки и опасны. Но рядом с ним можно быстро высохнуть, так что это никого не устрашает. Вокруг костра происходит что-то наподобие пляски, и Антон с согревающим душу теплом замечает среди дрыгающихся тел Лёшу, Бяшу и Рому. Они надрывают глотки вместе с остальными. «За тебя калым отдам, душу дьяволу продам» Лёша лапает за талию смутно знакомую девушку, в которой Антон пытается узнать то ли дочку библиотекарши, то ли приезжающую каждое лето студентку с отдалённых домов. Обмотанный полотенцем, Бяша пляшет как в последний раз, отмахиваясь от оводов, спешащих полакомиться влажными телами. Рома скачет рядом с ним с безмятежной улыбкой, завязывающей сердце Антона в узел. «Пусть бушует в сердце кровь — мне нужна твоя любовь» Все трое уже с мокрыми волосами и каплями на телах. Совершенно неосознанно взгляд Антона задерживается на торсе Ромы, что Антон, понимая только сейчас, видит впервые. Мокрые дорожки стекают его по спине и бёдрам, скрываясь за кромкой купальных шорт. Мышцы того сокращаются от резвых движений, и Антон чувствует, как в горле пересыхает. Какого хрена Рома сложен так хорошо?! Не атлет, далеко нет, но выглядит подтянутым, если не худым, и можно разглядеть отголоски рельефности. Очевидно, что, по крайней мере, раньше Рома либо занимался спортом, либо чем-то ещё, чтобы поддерживать форму. И стояк — последнее, что Антону нужно в этот прекрасный день, который он планирует провести со своими друзьями. Будучи незамеченным, он скидывает футболку и шорты на мотоцикл Ромы, оставаясь в плавках. Дурацкие сланцы собирают всю грязь пляжа, пока он добирается до досок, где сидят девчонки в компании Паши. Пёс Евы оттряхивается у берега, вызывая крики плавающих рядом детей, и бежит встретить хозяйку. Ева и Паша обмениваются целомудренными поцелуями в щёки, и последний переводит взгляд на Антона. – Здравствуй, Антон. Видеть Пашу загорелым — почти нонсенс, но в лучах палящего солнца Паша в кои-то веки не похож на ходячий труп. Его медовые глаза спокойны, как воды озера, а едва различимая улыбка — мягка и красива. Антону безумно радостно видеть, что он идёт на поправку. Хоть это и не означает, что он будет беситься в воде, как другие, он всё равно побудет с ними на солнце, наслаждаясь запахом полоя, ивы и зелени. Отдавая очки на хранение другу, Антон бредёт к полоске воды, проверяя её температуру. Не сказать, что тепло, но зубы от холода трястись не должны. Чтобы спрыгнуть с уступа, приходится подождать, пока освободится немного места в этой банке селёдки, чтоб ненароком не проломить кому-нибудь башку. Попытка сделать «бомбочку» проваливается, потому что большой палец цепляется за какую-то херню, и пресная холодная вода немилостиво заливается в уши. Антон выныривает, с облегчением вдыхая воздух. Чья-то нога бьёт ему по затылку, и блондина отшвыривает обратно под толщу тёмных вод. Выныривая на этот раз, он закашливается и проклинает кого бы то ни было вместе с этой речкой, кроме как в которой, видимо, больше негде купаться. И вообще… – Похлопать по спине? — раздаётся смешок позади. Антон не оборачивается чисто из принципа и брызгает водой назад, слушая возмущённый смех. – Отвались, — бурчит он, пытаясь прочистить ухо. Рома выплывает прямо перед ним, почти пугая Антона, и отбрасывает волосы назад ни разу не пафосным жестом. Антон фырчит, пуская пузыри. Что-то касается его лодыжки, и он всё же взвизгивает, когда замечает ещё и Лёшу рядом с ними. Рома отходит — ну, технически отплывает, — от него, и, нет, это не заставляет его иррационально расстроиться. Он мог бы наплевать на свои же принципы и, например, сам положить руку на чужое плечо или невесомо провести по напряжённой спине, но кого он обманывает… Если он и рискнёт это сделать, после этого его схватит такой нервный срыв, что мама не горюй… – Надо менять дислокацию, — говорит Лёша, отвлекая его от ненужных мыслей. – Тут слишком много деревенского сброда. Антон чертовски с ним согласен. Как будто он тоже не является частью этого сброда, но да неважно. Прохладная и долгожданная вода наконец-то утолила его потребность, и он готов расстаться с рекой ненадолго. Обведя взглядом пространство вокруг, он замечает светлую голову Кирилла и только укрепляется в этом мнении. Надо бы отсюда сваливать. Они подзывают Еву, чтобы та позвала Полину. Рома, наклоняясь к блондинке, шутливо пихает её плечом и кивает на Пашу, чинно нарезающего круги вокруг и неотрывно глядящего на свою девушку. – Гляди-ка. Кажется, Мото-Мото запал на тебя, — усмехается Рома, и Ева смеётся, отражая его толчок. Антон рад, что Рома так влился в его компанию. Что его несколько удручает — так это, что он не может также открыто демонстрировать свои чувства к нему, как это могут делать, например, Паша и Ева. Или то, что все могут касаться Ромы без всяких задних мыслей, а он дурак, который думает слишком дохуя. Ребята собираются перебраться на мост, что недалеко отсюда, и поплавать под ним. Там тоже наверняка есть любители попрыгать в воду — и рассчитывать не убиться об одно, — с такой высоты, но их точно меньше в разы. Антон берёт свои пожитки с мотоцикла, когда его взгляд зацепляется за знакомую макушку на противоположном берегу, и ответный бирюзовый взгляд буквально заставляет его оцепенеть. Руди. Он смотрит так ласково, что Антон не имеет права уйти сейчас. Он говорит остальным, что нагонит их чуть позже, и старается не обращать внимания на прожигающий взгляд Ромы. Он обещает себе, что приведёт Руди с собой, чтобы дать им увидеться тоже. Рома ничего не спрашивает, когда заводит мотоцикл. Антон переплывает на другой берег, и его встречают осторожным прикосновением к лицу, от которого Антон с трудом не отшатывается. – Hallo lieber Freund, — улыбка Руди как всегда светлая и искренняя. Антон надеется, что его улыбка не такая кривая, какой он её чувствует. Он кивает, давая другу провести пальцем по его щеке. Они стоят в тени ивы, так, чтобы их не было видно ни с какой стороны, и он не знает, зачем об этом задумывается. Палец Руди давит на его нижнюю губу, когда он выдыхает: – Ich vermisse dich. Антон знает. Знает об этом. И знает, что он полнейший мудак в любом из исходов этой ситуации. Он полагает, что поцелуй никому не сделает погоды. Руди просил сказать, если у него появится кто-то. Но он… всё ещё не знает, кто Рома ему. Наверно, нужно поднять этот вопрос, когда… Дыхание Руди касается его губ, и напряжение Антона даёт о себе знать. В пальцах Антона колет от невыносимого желания отпустить его. Это ужасно и отвратительно, как и всё, что связано с Антоном, очевидно. Он понимает, что злится на себя вновь, и этого вполне достаточно, чтобы первому сократить это расстояние. Но разве он виноват в том, что его тело жаждет этого так сильно? Разве он виноват в том, что ему больше не с кем это выпустить? Если Рома ясно дал понять, что это его не интересует. А Руди… Руди здесь: в его руках, довольный происходящим и знающий, что между ними не более, чем взаимное удовлетворение. И не будет ли честным с его стороны отдать что-то Руди тоже? – Kann ich?.. — спрашивает Руди, натягивая пуговицу на его шортах. Антон мелочно кивает, прикладывая руку ко рту, когда Руди опускается перед ним на колени. Его напряжение спадает так же быстро, как и появляется. Руди помогает ему удержаться на ногах, когда задница Антона словно бы прирастает к дереву. Руди промывает рот водой и выглядит донельзя довольным и разнеженным. Антон раскрывает ладонь и почти жалеет, когда Руди с радостью вкладывает в неё свою. Они срезают путь через лес, и в это время Руди говорит с ним, что очень помогает Антону отвлечься от красной нити в голове, которая кричит о том, что он ненавидит себя. Он даже, кажется, что-то отвечает, слушая шуршание камушков под ногами. Антон просит друга подождать, чтобы предупредить Рому и, возможно, отвести их в сторону… и дать себе время успокоиться… …когда слышит испуганный ропот и пронзительный девичий крик. Всплеск воды под мостом оглушителен. Полина упала в воду.