Кошка поймала птицу

[Песни из радио]: ×Владимир Высоцкий — Песня о друге ×Витас — Лист осенний ×Наталья Ветлицкая — Посмотри в глаза ×Нэнси — Дым сигарет с ментолом

Из радио продолжает наяривать жизнерадостная музыка, а Антон едва успевает зацепиться за перила, чтобы не оступиться и не размазать мозги по стенам. Кто-то шипит от боли, наверно, и блондин замечает на себе два взгляда, полных чистейшего, без всяких примесей, ахуя. Кирилл отмирает первым и, не успевая даже привычно разозлиться при виде малоприятного знакомого, недоумённо, словно не до конца веря, что видит его перед собой, зовёт: — Петров? Антон тоже в ахуе полном, если честно, и никак не реагирует, только медленно моргая и без стараний изображая из себя недалёкого человека. Парочка так и замерла: рука Кирилла запуталась в светлых локонах девушки, что уже мало напоминают косицу, а Катя по-прежнему на ничтожном расстоянии от своего кавалера, отчего её щека буквально впечатана в его грудь, и ей наверняка жутко неудобно, но она не спешит отодвигаться. Кажется, что она вообще окаменела вся. Кирилл, как теперь понимает Антон, снова шипит, прикладывая пальцы к рассечённой губе, и недовольно зыркает на заколки в волосах Кати, с которыми его губы столкнулись, вероятно, из-за неслабого толчка Антона. Извиниться бы надо, пожалуй, ага? Но для этого сначала надо собрать разрозненные мысли в кучу, а сделать это сейчас решительно невозможно, так что Антон просто молчит партизаном, будто его словили на разведке. — Ты что здесь делаешь? – спрашивает Кирилл уже как положено: с вызовом и неприязнью. Приятнее смотреть на молчаливую, как и он сам, Катю, и Антон не отказывает себе в этом. Они впиваются друг в друга взглядами будто бы в каком-то поединке, хотя Антон сейчас в принципе ни на что не способен, да и Катя, видимо, тоже. Так что можно сказать, что они просто тупо пялятся друг на друга. Вот. Вот так, пожалуй, правильно. — Оглох, Антоша? – Кирилл дёргает девушку себе за спину, а сам опирается о стену бедром, складывая в руки на груди и смотря с присущим ему самопровозглашённым превосходством. Антону невольно приходится встретиться взглядом уже с ним, но это никак на него не действует. Ну, то есть… Он должен взбелениться, взбеситься, ответить колкостью на колкость… Но ничего из этого не происходит. Всё, о чём Антон может думать в эту минуту, — Паша там захлёбывается собственной кровью. А ещё о том, что скоро приедет скорая — вот такой вот каламбур, — и чисто теоретически Пете может приспичить выйти на улицу. И будет замечательно, если к этому времени эти двое съебутся отсюда. — Что такое? – и не думает успокаиваться Кирилл, и отсутствие ответной реакции на его подначки его явно не расстраивает. — Неужто твои уголовники наконец-то втянули тебя во что-то? — Втянут тебя в роль жертвы, если так неймётся. Волосы Антона на затылке почти встают дыбом от низкого и оттого угрожающего голоса акккурат за его спиной. Но стоит вспомнить его обладателя, как узел напряжения в груди немного ослабевает. Рядом с Ромой всегда становится спокойнее. Антон, заглушая мысли по типу тех, что он в очередной раз прячется за чью-то спину и позволяет спасать свою шкуру, позволяет себе отступить и вообще сделать вид, что его тут нет. В данный момент времени он совершенно ничего не может ни сказать, ни сделать, ни вообще сдвинуться с места. И ему обязательно станет стыдно. Но это будет потом. А сейчас, наплевав на все внутренние и внешние запреты, можно нащупать холодные пальцы и переплести их со своими, чувствуя с пропущенным ударом сердца, как их тут же сжимают в ответ. Рома выходит чуть вперёд него, очевидно за тем, чтобы их переплетённые пальцы не успел увидеть Кирилл, и хорошо, что у Антона есть кто-то, кто сейчас способен думать за него, потому что ему плевать на всё с большой колокольни. Он хочет провалиться в астрал и перестать воспринимать окружающее пространство… — Это угроза? – ухмыляется Кирилл, но Антон слышит, как голос его на секунду ломается. Антон смотрит куда-то в стену, потому что это всяко лучше, чем продолжать вынужденно смотреть в лицо этого придурка, и слышит звуки нескольких приближающихся шагов. Голос Кирилла звучит вдруг очень близко. — Что, Петров, нашёл новую лошадку, что будет за тебя впрягаться? — Хочешь, эта лошадка прямо сейчас зарядит тебе по ебалу? – если бы жгучие волны раздражения Ромы были физически ощутимы, Антон бы расплавился, пожалуй, как сырок в микроволновой печи. Но Кирилл не привык внимать чьим бы то ни было предостережениям, если только дело не принимало малоприятный для него оборот в виде исполнения прямой или же завуалированной угрозы. Впрочем, как Антон мог догадываться, сейчас Кирилл совершенно ничего не опасался, потому что они находились в полицейском участке и только идиот рискнул бы распускать руки. А значит, можно было и дальше строить из себя короля ситуации. Но что-то подсказывало Антону, что всё может обернуться катастрофой, ибо его жизнь в последнее время преподносит ему просто умопомрачительные сюрпризы. Так что он на всякий случай дёрнул Рому за рукав, заставляя отступить на пару шагов назад. Так будет безопаснее. Для Кирилла, в первую очередь. — Опрометчиво с твоей стороны разбрасываться такими громкими словами, – плечи Кирилла расслабленно опустились, да и вся его поза словно бы излучала собой надменность. — И я не с тобой разговариваю, Рома. — Какая жалость, – ответил Рома с напускным сочувствием. — Но придётся со мной… Рома не договорил, хотя там точно должно было быть окончание. Антон боковым зрением заметил, что кто-то материализовался за спиной Кирилла. Стоило фигуре выйти в свет единственной тускло мерцающей на лестнице лампы, как по одному только росту стало понятно, кто появился на этой незапланированной вечеринке старых врагов. Кирилл, не обделённый интеллектом, почувствовал чужое присутствие и, возможно, резковато обернулся, мигом теряя прежнюю спесь. На губах Лёши застыла настолько пугающая улыбка, что Антон сглотнул сухую слюну. — Привет дизентерийной амёбе, – отсалютовал Лёша, обходя и без того намертво приклеенную к своему месту Катю и оказываясь по левую руку от Ромы. — И тебе привет, Смирнова. Всё это время Кирилл не сводил с парня напряжённого взгляда, а при обращении к Кате вновь принял разозлённый вид. Он раскрыл было рот, но быстро захлопнул его, когда девушка вдруг хмыкнула, отвечая: — Какие мы вежливые, Немец. Антон так давно не слышал её голоса, что вздрогнул от неожиданности. Быть может, как раз по причине этого голос Кати показался ему более взрослым, более твёрдым и потяжелевшим, чем тот, что он помнил. Катя перевела взгляд на него и на этот раз сказала: — Как прошло путешествие, Магеллан? Домой потянуло? Антону понадобилось долгих десять секунд, чтобы понять, что Катя в самом деле обращается к нему. Он не знал, как ему стоит себя с ней вести, потому что они не разговаривали уже очень солидный промежуток времени, да и столько всего произошло… Он решил не рубить с плеча и попробовать выдать что-то нейтральное. Хотя соображал он сейчас всё равно слишком туго, чтобы пытаться говорить как-то иначе. — Да, домой захотелось, – ответил он, внутренне аплодируя себе. Боже, почему всё вокруг него было похоже на картину в жанре сюрреализм неизвестного автора, которого все гонят взашей? — Ах, вот оно что, – протянул Кирилл, нарушая едва повисшее молчание. — Так в вашей шайке теперь пополнение, я правильно понимаю? – не дожидаясь ответа, Кирилл кивнул сам себе и рассмеялся. — Тогда всё ясно. — Что тебе ясно? – бросил Лёша, вертя в руках свою пачку сигарет. — Ясно, что у Антоши появилась новая лошадка… — Ага, конь педальный, – прервал Лёша, и Рома коротко прыснул. — Знаешь, как говорит один мой хороший друг, а он парень толковый, хуйни не скажет: «Хотел сесть на два стула, да и очутился на полу». Так что не завидуй чужому счастью, ага? — Ещё чего, – у Кирилла от злости, казалось, глаза в прямом смысле налились кровью. — Что ты несёшь, придурок? — А вот ругаться — это ты зря, – Лёша ненавязчиво хрустнул костяшками. — Мы же с тобой по-хорошему беседу ведём. Скажи, гитарист? — Абсолютно, – поддержал Рома, и теперь прыснул уже Антон. Рома, услышав это, обернулся, чтобы улыбнуться ему и подмигнуть. Антон понимал, что его постепенно отпускает. В присутствии друзей по-другому быть и не может. — Тебе уже и кличку дали? – с усмешкой спросил Кирилл. — А что? – протянул Рома. — Тоже хочешь? Перед сжавшим кулаки Кириллом вдруг очутилась Катя, которая оттеснила его локтем, после чего скрестила руки на груди и вздёрнула подбородок, смотря с вызовом. — Говори, чего надо, – сказала она, глядя на Лёшу из-под веера густых светлых ресниц. Антон не мог не засмотреться на неё: как бы они ни дружили раньше и ни продолжали видеться мельком, это ни шло ни в какое сравнение с тем, как он мог беззастенчиво рассматривать её теперь. Как и все они, Катя вытянулась, хотя и была ниже всех присутствующих, и понятные места, как и у всех девушек, приобрели у неё определённые формы, которые вгоняли Антона в краску. Наверно, из-за того, что он видел Полину и Еву постоянно, он и не шибко заострял внимание у них на таких вещах, даже после годового расставания, но вот Катя в его глазах повзрослела как-то слишком резко и сильно. Какие-то вещи остались неизменными: её глаза были такого же холодного серого цвета и могли резать без ножа, кажется, золотистые волосы она всё так же заплетала в толстую косу, и её привычка складывать руки на груди в любой ситуации тоже никуда не делась. Черты её лица, что раньше выглядели острыми, словно бы чуть разгладились, но более дружелюбным от этого лицо не стало. Антон вообще порой думал, что Катя не способна улыбаться искренне: без издёвки, а взгляд её может излучать что-то кроме уничижения. Впрочем, он был к ней предвзят, ведь разошлись на не самой сказочной ноте, и Антон был невероятно зол и обижен. — А ты кто? – не дождавшись ответа от Лёши, перевела взгляд Катя. — Тот самый приезжий, что ли? — Он самый, – ответил Рома и к удивлению Антона протянул ей руку. — Рома. Чуть помедлив, Катя изогнула уголок губ в лисьей ухмылке и ответила на рукопожатие, представляясь: — Катя. — Наслышан. — О многом хорошем, наверно, наслышан, – понятливо кивнула Смирнова, косясь на Антона с непонятными эмоциями во взгляде. — Да что ты с ними разговариваешь? – рыкнул Кирилл и попытался выйти вперёд снова, но был остановлен точным ударом локтя под ребро. Антон даже поморщился, с Кириллом всё и так было ясно: тот стоически сдерживался, чтобы не согнуться пополам. — А я немая или что? – повернувшись к кавалеру, недовольно бросила Катя. — И ты уймись уже, Кир, не смешно давно, ей-богу. — А тебе давно ли смешно-то было? Что-то в интонации Кирилла заставило Катю на мгновение потеряться в лице, но она быстро вернула самообладание и сказала: — Конечно, ты же как детсадовец себя ведёшь. Антон не знал, смеяться ему или удивляться тому, что Катя каким-то образом сейчас находилась с ними по одну сторону баррикад. Кирилла такой поворот событий явно выводил из себя: у бедняги едва ли пар из ушей не валил. Ну да, мало кому будет в радость, когда тебя твоя же девчонка перед другими прессует. Не то чтобы Антон сочувствовал, ему-то как раз было в радость за этим наблюдать, пусть он и не понимал, какого чёрта вообще происходит. — Так ты ответишь, Немец, или как? Язык отсох? Или вы тоже в ясли играете до сих пор? Антон мог поклясться, что Лёша сдерживал дикий хохот, но старательное держал на лице серьёзное выражение. Кирилл, — тот, у кого язык действительно отсох, походу, — просто потерянно переводил взгляд на каждого по очереди, будто у кого-то на лице был написан ответ происходящему. — А что, ухажёр твой всё в солдатики никак не наиграется? – с сорвавшимся смешком спросил Лёша. Катя устало закатила глаза. — Я и забыла, какая ты язва, – когда Кирилл за её спиной начал дышать совсем уж тяжело, будто в запаренной бане, Катя обернулась к нему и невозмутимо поправила воротник ветровки, а потом с видом задолбанного жизнью человека обратилась к Лёше: — Ну вот зачем ты его провоцируешь, а? Всё младших нравится дразнить? — Был бы он сильно младше, – протянул Лёша даже как будто оскорблённо. — Да и ты не то чтобы сильно повзрослел, – заключила Катя со вздохом бренности бытия. — Не трогайте вы его ради бога. — Так он сам лезет! Катя изогнула бровь, показывающую то, что такой ответ её совсем не впечатлил. Антон подумал, что фраза Лёши и прям звучала, как в каком-то детском саду, и Лёша, скорее всего, это тоже понял, поэтому провёл по лицу рукой, усмехаясь. — Воистину, парни никогда не взрослеют. Ответить на это никому было нечего. Катя не отводила от Лёши вопрошающего взора, и тот, сдаваясь, ответил на заданный ею вопрос, и в голосе его исчез всякий намёк на веселье: — Коваль здесь. Этих двух слов, очевидно, было достаточно, чтобы выбить Катю из колеи. Её глаза нервно забегали по сторонам, а руки непроизвольно потянулись к кончику косы. — Если не хочешь сцен, – договорил Лёша, — то советую вам съебаться отсюда. Я даже прошу. По-человечески. — Почему это мы должны… – возмущённо начал Кирилл. — Потому что, – отрезала Катя и, судя по тому, как быстро поубавился пыл у Кирилла, посмотрела на него каким-то уничтожающим взглядом. — Мы же обо всём говорили, Кир. — Но… – попробовал он вяло, но Катя не дала ему закончить. — Не заставляй меня жалеть об этом. Антон наблюдал за этими двумя, затаив дыхание и вообще не понимая, чего можно ожидать. Но, признаться, его затопило облегчением с головы до ног, когда Кирилл, поджав губы, кивнул и будто бы даже робко толкнул дверь, за которой и были слышны песни из радио. Катя остановилась в проходе и, не поворачивая головы, спросила: — Что хоть случилось опять? — Пиздец, – ёмко выразился Лёша. — Совсем? — Совсем, – помедлив, словно взвешивая все «за» и «против», Лёша добавил: — У Пепла дела паршиво. Скорая должна приехать. Либо сидите и не высовывайтесь здесь, либо успеваете свинтить. Не дай бог Коваль вас увидит, ему крышак моментом снесёт. — То я не знаю, – протянула Катя с кислой усмешкой. — Его, – Лёша кивнул на Кирилла, — спасёт только чудо. Коваль его при желании убьёт. А то, что позвоночник через жопу вытащит, это как пить дать. Слушающий это всё Кирилл тяжело сглотнул, наверняка в красках представляя себе перспективы встречи с разъярённым до крайней степени Петей. И всё равно он даже представить себе не мог, каким страшным и неумолимым тот становится, когда теряет последние капли контроля. Кирилл-то ни разу не видел. Антону вот не посчастливилось лицезреть такого Петю, пускай и лишь пару раз. И гнев этот был направлен не на него, а Антон, считающий себя атеистом, тогда перекрестился со всей искренностью. Вздохнув и кивнув, Катя втащила в комнату несопротивляющегося Кирилла, который бурчал что-то вроде: «Почему я амёба?», и на лестнице сразу стало как-то слишком тихо. Хотя, если напрячь слух, русскую попсу всё ещё можно было услышать. Антону стало интересно, куда люди звонят, чтобы заказать песню. Вообще классная затея, если так подумать… Он почувствовал, как его мягко тянут за локоть, и стал послушно переставлять ноги. М-да, его встреча с Катей прошла совсем не так, как он представлял. Да и в целом, он перестал понимать, что там у Кати случилось. Лёша вот с ней вроде нормально разговаривает — относительно того, как он мог бы, — а по словам Евы и Полины, они же с Петей там так разругались, что туши свет, и парни ничего никому не рассказывают, хотя Лёша-то уж наверняка в курсе, в чём именно дело. И судя по всему, Катя себя в общество Кирилла вписала добровольно и даже защищает его — слегка необычно, но да и пусть, — и Лёшу этот факт не то чтобы удивляет. И единственное, что заботит их всех — реакция Пети и его поведение, если Кирилл в компании Кати замаячит у него на горизонте. Блять, кто-нибудь когда-нибудь Антону объяснит, что между ними случилось? Лезть не в своё дело невежливо, конечно, но когда на твоих глазах такое происходит, а ты нихера не понимаешь, как-то не круто вообще. Слова Кирилла про «проститутку» тоже вот ни коим образом не вписываются во всю эту историю. На месте Кати ему было бы обидно, конечно, это мягко сказано, если бы его парень так про него говорил… Ну то есть, не парень тогда, а девушка. Или нет… В его-то случае всё правильно, пожалуй. Ой, блять… В какой-то момент Антон понял, что его посадили на диванчик в коридоре, а рядом тоже кто-то примостился. Несмотря на лето, ночью сегодня было на редкость прохладно, и сейчас по телу забегали колючие мурашки. Антон, не отдавая себе отчёта в действиях, придвинулся к чужому боку и, подцепив знакомую чёрную кожанку, попытался накинуть одну часть себе на плечо, но, как бы он ни пыхтел, ничего не получалось. Смешок над ухом привёл его в чувство, и он отшатнулся быстрее, чем успел что-либо сообразить. Всё ещё кружащаяся голова такое явно не оценила, и он чуть не завалился на пол, но его удержали и подтянули обратно. Рома тепло улыбнулся ему и едва слышно зашептал: — А когда ты упал со скал, Он стонал, но держал; Если шёл он с тобой, как в бой, На вершине стоял хмельной, Значит, как на себя самого, Положись на него. Антон захихикал, уже не обращая никакого внимания на пылающие уши. — Холодно, солнышко? Даже без прямого ответа и так всё было видно: Антон мелко дрожал, как осенний листочек. Как раз кстати в голову пришла одна песня, и он ответил Роме в его же манере: — Как лист осенний на ветру… – его задушенный шёпот как никогда подходил для этой заунывной и протяжной песни, и улыбка Ромы стала шире, а плечи его чуть затряслись в глухом смехе. — Играю в странную игру. Как лист осенний на ветру… – Антон закашлялся, но закончил припев: — Себя из памяти сотру. — Я понял, – Рома похлопал его по спине и приглашающе распахнул ту самую несчастную часть куртки, предварительно освободив рукав, чтобы Антону хватило места. — Иди сюда, согреем. И всё равно к Роме пришлось бы прижаться вплотную. Теперь это осознание почему-то наконец накатило на него. Но сердце не успело сжать тисками паники как следует, потому что Рома всё ещё улыбался и смотрел выжидающе, и Антон позволил себе поверить в то, что такие вещи могут быть в порядке вещей. Ну, друзья ведь и не такое могут себе позволить, да?.. Проблема в восприятии, а с ним у Антона прямо сейчас были проблемы галактического масштаба. Но сопротивляться не было никаких сил — Антон нашёл себе хоть какое-то оправдание, — да и холодно действительно было, так что он нырнул под чужую руку, почти сразу же ощутив жёсткую ткань на своём плече. Так же стремительно на него обрушился и до боли приятный шлейф, намертво, кажется, прилипший к этой кожанке, и тепло скорее другого тела, к которому ему пришлось прислониться от всей души, чтобы «поместиться», так сказать. Рома, плотно пристроив плечо куртки на его плече, так и оставил свою руку там и неловко высвободил вторую свою руку, чтобы расстояние между ними было не столь мизерным и куртка спокойно повисла на их плечах. Антон так и не смог понять, рад он данному обстоятельству или нет, но дышать определённо стало легче. Замерев в одном положении, Антон знал, что вскоре прижатая к почему-то горячему, как печка, боку Ромы рука точно затечёт или онемеет, но заставить себя двигаться он не мог. Размеренное дыхание Ромы закономерно действовало на него успокаивающее, и отсутствие дальнейшего диалога казалось правильным. Как-то непроизвольно Антон принялся перебирать свои пальцы, которые ещё совсем недавно были в плену других. Антон не сдержал крохотной глупой мечтательной улыбки. И даже не захотелось отдёргивать себя от ванильных мыслей, когда его всего окутало тепло, не раздражающие сигареты, любимый запах древесины и водянистый аромат лилий. На которые, слава всему святому, у Антона не было аллергии. — Ром, – позвал он, сам не зная, для чего. Ответа не последовало. Антон понял, что всё это недолгое время что-то давит на его плечо. Бросив взгляд на Рому, Антон понял, что у него что-то защемило в груди, и мечтательная улыбка стала нежнее. Тихо посапывая, Рома лежал на нём и, если честно, придавливал своим весом, но не катастрофически, а наоборот… так приятно. Антон убрал с его прикрытых век мешающую чёлку, а когда Рома сморщил нос в раздражении, мигом отдёрнул пальцы, проклиная себя за ненужные телодвижения. Остатки опьянения, необходимое тепло, умиротворяющее сопение — всё это вполне последовательно клонило в сон и самого Антона, который не видел смысла прогонять лёгкую дремоту, накатившую на него. На часах уже наверняка пробегал третий час ночи, и за весь прошедший и кусочек сегодняшнего дня Антон вымотался, как собака. Он не ложился в такое время даже в Новый год, потому биологические часы, если бы имели голос, точно бы орали на него благим матом. До этого момента Антон и не знал, насколько же сильно на самом деле хотел спать. И вот — стоило закрыть глаза, как царство Морфея утянуло его в свои просторы. Как говорится, сны — это небывалые комбинации бывалых впечатлений, а впечатлений за последние двадцать четыре часа у Антона накопилось прилично, чтобы сны его были малость тревожными. То ему снилось, как из груди Паши вылезает какой-то здоровенный червяк, как в «Чужом», которого Антон без своего желания посмотрел у городского товарища, и всё вокруг заливает кровищей; то он и все его друзья с какого-то перепугу читают «Горе от ума», плавно перетекающее в «Гамлета», на сцене большущего театра, и Антон безбожно лажает, из-за чего Рома долго и красочно ругается на него; то Тихонов под песню о «расплескавшейся синеве» дарит ему кисточку черёмухи и ведёт навстречу хихикающему Руди, чтобы тот с хитрой ухмылкой завёл его в мутное, как стёкла в Пашином шкафу, болото и закинул на самое дно; то он сидит связанный на стуле бог знает где, а вокруг него водят импровизированный и хиленький хоровод Кирилл и Катя, слушая при этом какой-то противный рингтон… Стоп. Противный рингтон был настолько оглушающим, что Кирилл и Катя из сна зажали уши и растворились в разноцветном калейдоскопе, а перед поплывшим взором появились расплывчатые очертания обыкновенной стены. Потратив секунду на осознание своего положения, Антон не вовремя ощутил покалывание в висках и протёр глаза, понимая, что очки ебнулись на пол. Поднять их не составило труда; рингтон тем временем не прекращался, а если звонок и завершался, то через секунду начинал по новой — звонившему явно было больше всех надо. Найти источник удалось быстро — визжало из кармана Роминой куртки, причём со стороны Антона. У него честно не было никакого умысла, кроме того, чтобы вырубить это нахрен, ибо голова и без того раскалывалась на части, да и сердце, к тому же, после около кошмарных снов билось неспокойно, так что Антон нашарил в кармане телефон в надежде покончить с этим. Он почти сбросил звонок, но взгляд, пропади он пропадом, всё же зацепился за иконку звонившего, а читать Антон, к сожалению или к счастью, умел. «Мудотчим», — лаконично гласила надпись. Антон ощутил то гадкое чувство вторжения туда, куда не следовало. И замычавший спросонья Рома привёл его в тихий ужас. Антон не знал, что делать с этим блядским телефоном, который стал напоминать ему ядерную бомбу, что разнесёт его барабанные перепонки к чертям. Он так и застыл с мобильником в руках, таращась на Рому, сонно хлопающего глазами и прикрывающего зевок ладонью. Взгляд Ромы остановился на, очевидно, его средстве связи в чужих лапищах, и тот вопросительно изогнул бровь. Антон понял, что нужно срочно что-то говорить. — Это тебе, – тяжело выдавил он, протягивая Роме орущий телефон. — Звонят вот всё. Не переставая. Ладно, Рома не начал злиться — может, со сна, благослови его, — и только поэтому с многозначительным мычанием взял мобильник, даже не глядя на экран и сразу прикладывая его к уху. Антон постарался вести себя тише воды ниже травы, невольно навострив слух. Хотя, казалось бы, зачем… — Алло, – бросил Рома, зевая в очередной раз. — Я неясно выразился вчера? – голос Ромы был расслаблен, но в то же время не услышать в нём недовольство было сложно. Даже не так — голос прямо сквозил неприязнью. — Хватит мне звонить. Террорист, блять. Чего-чего? Ага, много чести, как хочу, так и разговариваю, – потом Рома с минуту выслушивал чужую речь, видимо, изредка мыча в язвительной манере. — Нет, ну если ты хочешь, чтобы я тебе то же самое в лицо сказал, то милости прошу. Только ничего не поменяется, уверяю. Всё, я сказал. Не еби мне мозги, – Рома собирался сбросить звонок, но что-то заставило его напрячься так, что проступили вены на шее. — Для чего? – почти рыком. — Это тебе не поможет, не обольщайся. Но я бы советовал тебе его не брать. Целее будешь. Больше ответа он дожидаться не планировал и с остервенением засунул мобильник в карман — теперь уже со своей стороны, — и устало протёр глаза. — Я тебе плечо не отдавил, блондинка? — Есть немного, – растерянно ответил Антон, нервно посмеиваясь. — Извиняюсь, – хмыкнул Рома. — Сморило что-то… — Да ничего. Я тоже вздремнул. Пока твой телефон не… Взгляд Ромы упёрся в него, и Антон, как и всегда, захотел вырвать себе язык — прижигать его толку не было бы никакого. — Ну, ты всё равно видел, – со вздохом сказал Рома. — Отчим мой любимый названивает, как проклятый. — И чего хочет? – с опаской. — Забрать меня хочет, – и, предотвращая любые другие вопросы, Рома обрубил: — Не хочу об этом говорить, блондинка. Пока всё вилами по воде писано. — А ты… хочешь здесь остаться? – всё же вырвалось, потому что взволновало вдруг не на шутку. — Мне где угодно, лишь бы не с ним. На этом тему пришлось закрыть — Антон не хотел пренебрегать просьбой Ромы. Одно только всё грызло черепную коробку изнутри, и Антон не мог это игнорировать. — Извини, я… Я случайно увидел, не хотел же смотреть, только сбросить. — Я не злюсь, – Рома боднул его плечом. — Это не секрет фирмы, всё в порядке. Он бы всё равно трезвонил, пока бы я трубку не взял, так что прости, что разбудил. — Нашёл, за что извиняться. Когда повисло молчание, Антон вспомнил, в каком положении они находятся, и с трудом подавил в себе порыв отодвинуться сию же секунду. Он согрелся, конечно, но потом же ему снова станет холодно, ага? Поэтому здесь нет ничего такого, это в случае чего удастся объяснить… Раздался шум сирен, который было слышно даже в глубине полицейского участка, и Антон с Ромой вскочили почти синхронно, провожая бегущего по коридору Лёшу, который, вероятно, провёл это время с Петей и Пашей. Антон был рад, что его не завели обратно в кабинет, а то его от вида Паши скорёжило бы ещё, мало ли… Впрочем, как говорят в таких ситуациях: если вам плохо, а вспомните, было ли вам когда-то хорошо? То-то же. Вскоре по коридору побежал уже медперсонал, ведомый Лёшей, и вся эта беготня вновь начинала волновать. Вот на каталке вывезли Пашу, от кашля которого могли бы трястись стены, а по обе стороны от него бежали Петя и Ева, появление которой Антон как-то упустил. Они лишь кивнули друг другу в знак приветствия, и вся процессия удалилась на улицу. Рома и Антон направились туда же, и Антон, наконец, вдохнул свежего воздуха, хотя виски закололо лишь сильнее. Возмущения Пети по поводу того, что его не берут в машину скорой помощи, были слышны в радиусе километра, однозначно, и успокоить его смогла только Ева, которую единственным пассажиром пустили поехать и которая пообещала, что не отойдёт от Паши ни на шаг. Под её глазами плавала потёкшая тушь, а глаза были на мокром месте, и Антон знал, как сильно она сейчас убивается. Петя не сильно от неё отставал. Его лицо как-то осунулось, а взгляд был таким могильно-усталым, что было физически плохо на него смотреть. Когда машина «с мигалками» отъехала, Петя всё стоял на том же месте, как приколоченный, и Лёше пришлось насильно завести его хотя бы на первый этаж и посадить на первый попавшийся диванчик. Антон плёлся хвостиком, ну а Рома — как по акции, разумеется, — шёл в комплекте. Петя низко опустил голову, запуская руку в волосы и по виду сильно оттягивая отдельные прядки. Антон знал, как это может быть больно, поэтому непроизвольно поморщился. Лёшка приобнял его, встряхивая и говоря что-то, но Антон не мог разобрать. — Как я теперь уеду, блять? – зато громкий шёпот Пети был прекрасно слышен. — Нормально всё будет, – Лёша выглядел гораздо бодрее или же старался таким быть. — Принцессу его не знаешь, что ли? Да она каждому докторишке душу вытряхнет, чтобы Пеплу всё сделали. Петя слабо усмехнулся, качая головой. — Говорил же, надо было просто спереть деньги, как обычно. Нет же, приебло… «Чтобы хоть что-то по-людски было», – явно пародируя женский голос, проговорил Петя. — Вот тебе и по-людски… От баб на корабле одни проблемы… — Ну-ну, давай, не ворчи. Он упрямый, как танк. Всё равно сделал бы, как решил. — Без тебя знаю, – выпрямившись, Петя посмотрел на Лёшу и, пощёлкав пальцами и получив в руки сигарету, закурил, говоря между делом: — Пиздюка этого надо поговорить позвать. — Со старшим? — Ясно дело. Но бить я буду. — Просить тебя не переусердствовать бесполезно, конечно, и всё же, – Лёша посмотрел на главаря со всей серьёзностью и немой мольбой. — Ты пообещал легавому на поставщиков выйти, а не ещё один срок получить. Тебе уезжать скоро, уж постарайся уладить всё. — Не боись, Немец, в каталажке не оставлю. Парни дружеским жестом хлопнули друг друга по рукам и как будто только сейчас обратили внимание на стоящих в уголочке Антона и Рому. Петя встал и подошёл к ним, и тот факт, что Петя прожигал взглядом именно Рому, немножко так напрягал. Но когда Петя протянул ему руку, Антон, мягко говоря, очень сильно удивился. Рома, словно так и надо и ничего необычного не происходит, пожал её. Антон и Петя рукопожатиями обменились редко, чаще вообще никак друг к другу не прикасаясь по инициативе Антона. И протянутая уже ему рука его не устраивала. Как-то даже не здорово, знаете ли. Антон, плюнув на всё, вышел вперёд и, надавив на широкие плечи, заключил старшего друга в недолгие объятия. Да, он точно так же обнимал его совсем недавно, но то было совершенно на других началах. Необычайно мягкая и робкая улыбка Пети точно того стоила. — За нами человечек скоро приедет, – сказал Петя, когда Антон отстранился. — По домам всех развезёт, а то… — А то так поздно, что уж скоро будет рано, – закончил за друга Лёша, посмеиваясь. — Тебе-то как, Антох, дома пизды не дадут? Хороший, однако, вопрос. То сего момента Антон напрочь игнорировал этот, казалось бы, немаловажный факт. Родители не то что его потеряли, они с ума сойдут, когда Антон им расскажет, где пропадал. Они ведь сто процентов уже и к Полине домой сходили, а она им и сказала, наверно… Ой, блять… По посеревшему лицу Антона было видно, что да — дадут и ещё какой, так что парни сочувственно вздохнули. — Ну а тебе, гитарист? – решил уточнить Лёша. — Как повезёт, – пространственно отозвался Рома. Антон хотел спросить, что именно за «человечек» их повезёт, потому что приятели у Пети бывали разные, и было бы спокойнее, если бы он хотя бы примерно понимал, из какого теста тот слеплен. Но его мысленный поток утонул приглушённом голосе, скачущим из-за помех… Радио-помех. «Итак, дорогие слушатели, мы продолжаем рубрику «Песни по заявкам», и следующую песню заказал…» Антон никогда бы не подумал, что такая фигура речи, как «время остановилось», найдёт отражение в его жизни. Потому что ровно в этот момент, кажется, замерло вообще всё: и он, и кровь в его жилах, и люди около него, и пылинки в воздухе… И Катя с радиоприёмником в руках. «Останься со мною ещё несколько минут», — раздался искажённый голос Натальи Ветлицкой. Катя остановилась на полпути: её ноги стояли на разной высоте ступенек, и она стала похожая на белоснежную статую. Нетрудно было догадаться, куда был направлен её ошеломлённый и слегка испуганный взгляд. Все остальные взгляды сошлись на ней. Антону мог поклясться, что услышал, как Лёша протянул отчаянное: «сука». Он попробовал взять Петю за локоть, но тот выдернул его с такой силой, что стало кристально ясно: он отсюда не уйдёт. И что последует дальше — зависит только от него самого. Антон нашёл здесь хоть какой-то плюс: Кирилла с ней не было. Тогда никаких надежд на мирный исход не оставалось, а так теплилось хоть что-то. «Посмотри в глаза, я хочу сказать…» Раз уж на то пошло, Антон не знал, как давно Катя и Петя не виделись, разговаривали ли вообще хоть как-то с того момента, как расстались, и, чего мелочиться, не знал и причину расставания, поэтому сейчас боялся даже предполагать возможный исход. Мог только молиться, чтобы Кирилл не вылез следом. Катя постаралась натянуть на лицо ухмылку, но получалось у неё откровенно плохо. Она-таки спустилась с лестницы, но сделать дальнейшие шаги не сумела. Куда она вообще шла с радио — тоже было занимательно, но меркло на фоне всего остального. Петя шагнул в её сторону. Отходить назад ей было некуда. Только в сторону. Естественно, Петя быстро повернул корпус туда же. Он, сложив руки в карманы спортивных штанов, не спеша приближался к ней, не отводя взгляда. Неминуемо спина Катя упёрлась в стену. Неминуемо рука Пети отрезала ей дальнейшие пути к отступлению. Антон смотрел на это с чуйкой наступающего кошмара. Рома вдруг оттеснил его плечом и двинулся вперёд, но Лёша молниеносно преградил ему путь и шепнул одними губами, что Антон тоже усмотрел. «Не лезь». Рома хотел обогнуть его, и Лёше пришлось повторить. Они метали друг в друга молнии глазами, и в конечном итоге Рома подчинялся, хмурясь и недовольно цокая. Антон сам не понимал, чего он так распереживался. Ну не ударит же он её, в конце концов? — Боишься? Голос Пети раздался неожиданно, а в звенящей тишине был похож на раскат грома. Катя вжалась в стену сильнее, но гордо задрала подбородок, чтобы встретиться глазами — разница в росте почти в двадцать пять сантиметров давала о себе знать. Петя же наклонился, сгорбив и без того кривую спину. — Молчишь? – спросил Петя вновь. — Не хочу с тобой разговаривать. Её голос ни разу не дрогнул, но было в её выражении лица что-то, что выдавало… боязливость. Не страх, нет. Что-то более робкое… Вторая ладонь Пети приземлилась рядом с головой Кати так резко, что вздрогнул даже Антон. Катя зажмурилась, и её рваный вдох был слышен всем. «Я хочу узнать, на кого ты меня променял», — пело радио на последних издыханиях, так как Катя сбила антенну. Антон не видел лица Пети, но буквально слышал его кривую ухмылку. В подтверждение его слов Петя усмехнулся: — И че ты дёргаешься? Боишься, значит? Заебись… Катя больше не смотрела на него. Она уткнулась взглядом в пол, крепче прижимая радио. «Я забуду про всё, что ты говорил, Я верну тебе всё, что ты подарил» С раздражённым вздохом Петя выхватил приёмник и сложил антенну, отбрасывая его. Тот продолжал издавать только белый шум. Кате было некуда девать руки, и она завела их за спину. Её локти крыльями расположились на стене. — Какого хуя? – голос Пети опустился. — Какого хуя, Кать? Что-то подсказывало Антону, что эта фраза несла в себе сразу все невысказанные вопросы. Походу, они действительно не разговаривали с тех пор, как разошлись. Да и не факт, что обстоятельно поговорили тогда. — Я тебя разве бил? Замахивался хоть когда-нибудь? – хрипло, злобно и тоскливо одновременно. — Откуда я знаю, что ты этого не сделаешь? – тихо. — Я кто, по-твоему? — Бандит. Голова Пети бессильно опустилась. Плечи медленно поднимались и опускались от тяжёлого дыхания. Волосы упали Кате на глаза, но она не спешила их убирать. — Что я сделал? – позвал Петя, безуспешно пытаясь поймать её взгляд. — Ты скажи, что. — В том и дело, что ничего. Ничего из того, что я просила. — И нашла того, кто на привязи за тобой ходит? – тон Пети изменился, а в голос просочился яд. — И что с того? – Катя вскинула голову, кладя руки в своё излюбленное положение. — Тебя это больше никак не касается. Петя покачал головой, злобно усмехаясь. — Прекрасно. Зачем таскаться за тобой с начальной школы и чуть ли не в ноги тебе падать, когда всегда найдётся тот, у кого с репутацией и деньгами получше будет, да, детка? Воздух разрезала хлёсткая пощёчина. Звук был такой чистый и звонкий, будто взятый из фильма. Секунду спустя Катя отбросила руку парня, чтобы обойти его. Петя ей не препятствовал. И ладонь к покрасневшей щеке не прикладывал. Лишь прислонился лбом к стене, где только что стояла его бывшая девушка. Катя, подняв радиоприёмник, ответила: — Думай, как хочешь, придурок. Мне всё равно. Цокот босоножек на невысоком каблуке; Катя, подозрительно шмыгая носом, пролетела мимо трёх изваяний, которых изображали остальные. — Я без тебя не могу, – крикнул Петя, выпрямляясь. И смотря так отчаянно, словно понимая, что всё уже закончено. — Твои проблемы, Коваль, – Катя даже обернулась, и, Антон предполагал, ей стоило титанических усилий язвительно усмехнуться и протянуть коронное: — Да-да-да, – как она любила делать раньше… Исчезнув в сети коридоров, Катя оставила после себя гробовое молчание. Которое разрушилось довольно быстро — Петя с размаха впечатал свой кулак в бетонную поверхность. Лёша, что кинулся держать его, с переменным успехом оттаскивал дрыгающего и орущего, как белуга, Петю, попутно получая косые удары по лицу. Рома, с которым, как Антон понял только сейчас, он всё ещё стоял с одной курткой на плечах, шепнул ему: — В двух словах не растолкуешь, что у этих двух случилось? — Я сам почти ни черта не знаю, – извиняющимся тоном. — Они встречались, а потом вдруг что-то… Не знаю, меня как раз не было. Рома ответил ему понимающим кивком. Антон рассудил, что он уже достаточно нагрелся — нет, — чтобы скинуть из себя рукав и отдаться на растерзание по-прежнему холодному летнему воздуху. Рома глянул скептически, но ничего не сказал. Почти сразу же Лёшка сообщил, что за ними, наконец, приехали, и повёл более-менее угомонившегося главаря под ручку, словно тот мог в любой момент сорваться и дать дёру. Что было недалеко от правды. И всё-таки как хорошо, что Кирилл скрасил эту встречу своим отсутствием. В машине было — как специально, — не нагрето нихрена, поэтому Антон сцепил зубы, чтобы те не стучали слишком уж откровенно. Было решено усадить Петю на переднее сиденье, хотя Лёша долго сомневался в этом, мол, того надо держать, за что чуть не получил от Пети в глаз. Водителем был, как Антон понял из разговора, Фуфайка, не самой приятной наружности парень с вмятым носом и широко расставленными глазами, и куда чаще Антон слышал, как его называют Рыбой, но тому это не шибко нравилось. — Свою-то колымагу не завели ещё? – весело спрашивал Фуфайка, когда все приземлили свои задницы. Антон надеялся, что тот не начнёт с ним разговаривать — ему не очень прельщала перспектива беседы с товарищами его уголовников. — Или грошей нема? — Не жили богато, нехуй и начинать, – просто отвечал Лёша. Фуфайка и Лёша поболтали ещё немного, раскурив по сигаретке, прежде чем они тронулись с места, оставляя Лёшу в полицейском участке. В горле встал ком. Антон привалился виском к оконному стеклу, стараясь убежать от гнетущих мыслей, которые как назло разъедали его мозг, как соляная кислота растворяет металлы. Включенная в машине музыка тоже мало помогала отвлечься. «Дым сигарет с ментолом, пьяный угар качает…» Чуть повернув голову, Антон увидел разодранные в кровь костяшки Пети. Тот точно так же, как и он, лежал на окне абсолютно неподвижно, не обмолвившись с водителем ни словом. О чём он думает? Тоже обо всём сразу, перебегая с одной мысли на другую? Жалеет себя? Или, как говорил Лёша, ненавидит? А о чём думает Рома, откинув голову на сиденье? Его грудь мерно вздымается, а ресницы слабо трепещут. Спит? Или просто дремлет? Вспоминает ли он про то, что Антон почти его поцеловал? Антон вот вспоминает. И от злости на самого себя хочется что-то разбить. Между делом он проверяет телефон, не находя в себе силы ужаснуться. Миллион пропущенных от папы и мамы. Взгляд цепляется за последнее сообщение Руди, которое Антон гипнотизирует несколько долгих минут. Он снова смотрит на Рому. Наверно, если он в самом деле уедет отсюда, станет проще. Если Антон просто перестанет видеть его, слышать его, разговаривать с ним… Перестанет мечтать о невозможном и бояться неизбежного провала. Быть может, было бы проще уже сейчас, если бы он не позволял себе делать то, что он ни за что не сделал бы с другими парнями. Потому что не хотел. Потому что так не делают. А ещё… он перестал бы гадать, какой смысл может вкладывать Рома в свои действия, если он вообще его вкладывал… Это же так наивно — видеть то, что тебе хочется видеть? Что имел в виду Рома, когда говорил отчиму «кого-то не брать?». Не связывать этого абстрактного «его» с записями Ромы в блокноте, с его словами и песнями было практически нереально. И эта поначалу глупая идея с каждым днём обрастала в глазах Антона всё большими аргументами. Пожалуй, поэтому Рома не стал осуждать его, когда узнал, что он гей… Потому что… «Я всё равно не смогу ненавидеть», — так он писал и позволил Антону это прочитать. Не хватало, наверно, только «его»… Когда он дал этим мыслям укрепиться, на душе стало паршивее некуда. Снова. И стало понятно, почему Рома не ответил ему. Не дал совершить ошибку. Но кому? Себе? Или всё же ему? Рома хотел быть ему другом, а он… Всё окончательно для себя испортил. «Завтра я буду дома, завтра я буду пьяный, Но никогда не забуду, как к щеке прикоснулся губами» Его не должно было это волновать. Но думать ни о чём другом Антон больше не может. И злится. Злится так сильно, что хочется рычать и выть волком, хочется самого себя схватить за волосы и побиться об пол в надежде, что всё повылетает из головы. Потому что их с Ромой ничего не связывает. Такая вот простая истина, которая больше напоминает аксиому. И Антону жуть как хочется что-то самому себе доказать. Ведь злиться на Рому ему не за что, а тоже хочется. Злость в груди граничит с разрушающей тоской, что царапает рёбра. И выплеснуть её безумно необходимо. «Лучше меня прости, брось и вернись ко мне» Песни в машине давно сменили одна другую, но Антон продолжает слышать именно эту. Он продолжает слышать её, когда выходит из машины, как в тумане прощаясь с Петей. На Рому, по-прежнему сопящего на заднем сидении, он не бросает и мимолётного взгляда. Его высадили недалеко от его дома, но он бредёт куда-то в противоположную сторону, чётко понимая: Домой он не пойдёт. Он не сможет там находиться в таком состоянии, выслушивая нотации от мамы и вынося разочарованный взгляд отца. Нет. Он этого не вынесет. «Прости за то, что ушёл с другой. Прости за то, что ушла и ты» Он продолжает слышать её, когда просит местную алкашню купить ему бутылку шампанского. Приходится отдать всю карманную заначку, но это его в данный момент колышет в последнюю очередь. Он знает, куда он хочет пойти. Он знает, зачем. Не может понять только, почему. На улице уже светло, и солнце плывёт над горизонтом. Антон спешит, не давая себе передумать. Злость помогает ему в этом. Он смотрит на бутылку в своих руках и в итоге не может сделать ни одного глотка. Ему кажется, что пьяным он потеряет последние остатки самообладания. Он верит, что сможет сделать всё и без этого… Он должен сделать это. В любом случае, он всё равно достаточно не в себе… Он злится, что вынужден задумываться об этом. Стучит в дверь, возможно, чересчур энергично для рассветного утра, и заспанное лицо Руди, появившееся в дверном проёме, почти взывает его к совести. Но он здесь не за тем, чтобы её слушать. «А я нашёл другую. Хоть не люблю, но целую» — Ich will dich. И он отходит на несколько шагов. И всё внутри почему-то надеется, что его оттолкнут, прогонят… Он словно даёт себе последний шанс перед очередным прыжком в пропасть. Но Руди не оставляет ему этого. — Na dann nimm es. И всё. Действительно всё. Забыться и отдаться чужим рукам кажется проще, чем продолжать думать и мучить себя. Руди хватает его за ворот футболки, затаскивая в дом, и от его сонной заторможенности не остаётся и следа. Антон, перенимая инициативу, впечатывается в его губы с остервенением, можно даже сказать, грубостью, попутно сжимая свои руки, из которых в какой-то момент забирают шампанское, на тонких запястьях. Он безмерно рад тому, что Руди ничего не спрашивает и понимает, чего Антон требует от него… Антон снова не замечает, как они оказываются в комнате Руди, но на этот раз при падении на мягкое одеяло тянет друга за собой. Однако Руди, урвав глоток кислорода, отстраняется, шепча на выдохе: — Gib mir ein wenig Zeit, – и шустро покидает его. Антон тоже переводит дыхание, валясь на подушки и стараясь не задумываться о предстоящем ни одной лишней секунды. Совершенно случайно он видит на полу свой выпавший телефон, экран которого горит звонком. Углядев там не такую страшную иконку, Антон решает взять трубку. Но не успевает сказать «Алло», садясь на край кровати, как по ту сторону трубки доносится: — Братан, ты где, на? Ты совсем ебу дал? — И тебе привет, – пытается шутить. — Я Коваля видел, тот сказал, что тебя к дому подкинули, на. Ты куда съебал? — А что? — Да так-то ниче, на. Родаки твои скоро с факелами тебя искать пойдут. Антон хочет спросить, как Бяше спалось, быть может, ещё как-то отвести тему от нужного русла, но внезапная мысль прошибает его до холодного пота. И он не может отделаться от неё. — Слушай, Бяш, а ты помнишь, у Ромы телефон звонил, когда мы у него в гостях сидели? — Ты в адеквате? — Просто ответь! – прикрикивает. — Ну, помню, на. — Помнишь, кто звонил? — Нашёл, блять, что спросить. Тох, нахуй оно тебе? — Надо, значит! – понимая, что срывать злобу на Бяшу бесполезно, вдыхает поглубже и просит уже спокойнее: — Бяш, пожалуйста. — Да если б я помнил, братан, на. Имя какое-то там было… Буквы четыре было, это точно, на. А имя не запомнил, на, не зырил. А че такое-то? Антон сбрасывает звонок, откидывая телефон куда-то себе за спину. Он поднимает свои руки, которые мелко трясёт. От всего того пиздеца, что творится в его голове. В слове «отчим» букв явно больше, чем четыре. В том, что букв именно четыре, Антон не сомневался: Бяша особенно фокусировался на таких вещах, вместо самого чтения. Ещё и это имя… Разве нужно было ещё что-то доказывать? Всё же было так очевидно. Когда Руди возвращается, Антон не помнит себя от непонятной ярости и навязчивой идеи закончить то, за чем он сюда пришёл. Руди потакает ему полностью, ни разу не показывая, что ему больно или неприятно. Да Антон и не следит, признаться. Он уходит в себя так сильно, что, если бы Руди не направлял его, он бы потерялся в чертогах своих эмоций окончательно. Очнувшись в один из таких моментов, Антон понимает, что запах совсем не тот. Не вездесущий никотин, а что-то приторно-древесное, что обычно Антону очень нравится. Чужие пальцы не холодные, а обжигающие. Не изрезанные струнами, а как будто бархатные. Глаза. Не болотные или отливающие изумрудом, а цвета бирюзового инея. И это почти отрезвляет. В том и дело, что почти. «… всё равно о тебе вспоминаю» Другая же часть, подавляющая, топит в неконтролируемой резкости, злости, неумолимости. Перед глазами Антона пелена, в ушах — вакуум, и только поэтому он не видит ни градом текущих по мягкому лицу капель пота, ни спутанных чёрных волос, ни дрожащего тела, мечущегося по постели; не слышит с трудом сдерживаемых стонов, что больше похожи на приглушенные крики. Не слышит и собственных. После разрядки он может только вяло ответить на поцелуй и откатиться назад, в то же мгновенье проваливаясь в забытье снов, что кажется спасением. Спасением от того, что будет ждать его завтрашним утром. Да уж. Отвальную Пети они отметили незабываемо.