Кошка поймала птицу

[Песни из плейлиста Ромы и караоке]: ×SEREBRO — Опиум ×Виктория Дайнеко — Сотри его из мемори ×Владимир Высоцкий — Песня Марьи ×Владимир Высоцкий — Романс ×Валерий Меладзе — Актриса ×Нервы — Кофе — мой друг ×Bahh Tee — Сумерки

Сердце билось так сильно. Удары его почти причиняли боль. От испуга ли?.. Или от большого количества алкоголя в крови? Нет. Антон мог со всей уверенностью сказать себе, что знает ответ. Этот ответ должен был привести его в ужас. И он приводил. Только вместе с этим… Ему хотелось. Хотелось этого так сильно… Почему?.. Почему от предвкушения того, что должно было произойти… Он ощущал, как чувство в груди трепещет всё сильнее? Какого чёрта происходит? Да идёт всё к чёрту, в самом деле! Хотя бы на пьяную голову он мог позволить себе не думать, да ведь? Не думать абсолютно ни о чём, отпустить себя, забыться… Прикрытые глаза Ромы действовали как какой-то гребанный катализатор. Он тоже… хотел этого? Бред… Какая глупость… Не думать! Просто… Просто притянуть за воротник куртки и… Задеть губами только воздух. На осознание ушла секунда. В следующую он уже с подлой подножки летел на пол. Спустя ещё мгновенье его схватили за плечи и предотвратили падение. Он вновь очутился напротив Ромы. С наверняка очумелым взглядом и красными от всего сразу щеками. Глаза защипало. Воздух спёрло в груди. – Осторожнее, блондинка. Хриплый шёпот предназначался словно не ему. Антон никак на это не отреагировал. Даже не перевёл взгляд на лицо Ромы, продолжая смотреть поверх его плеча. Он хотел провалиться сквозь землю. Сбежать отсюда. Только бы не чувствовать себя… Так паршиво. Сознание било в голове звоном колоколов только одно: «А чего ты, Антон, хотел?» И ведь правда. На что он вообще рассчитывал? Не думать! Не думать! Не думать! Выбросить всё нахер из головы! Забыть об этом! Только вот не думать не получалось. Грудь сдавило так сильно, что он с трудом дышал. Какой же он идиот… Какой же идиот… Антону казалось, что время остановилось, и он застрял в этом персональном кошмаре. На деле же прошло чуть меньше минуты. Когда вакуум разрушился рукой, что встряхнула его за плечо, Антон вздрогнул так, как будто его тело свело судорогой. Рома мгновенно убрал руку и натянуто улыбнулся. Антон рискнул поднять глаза. Холод в чужих глазах ранил его ледяной крошкой. Он наклонился, и Антон не смог заставить себя отступить. Жалкий трус… – Ты ко всем друзьям по пьяни целоваться лезешь? — прошептал Рома чуть слышно, маскируя это приближение за неловкое покачивание. Но Антону хватило этих недолгих мгновений, чтобы всё услышать. Он отчаянно замотал головой, вызывая волны перед глазами. Рома кисло усмехнулся и отошёл, давая спасительное свободное пространство. Антон поймал на себе несколько обеспокоенных взглядов. Пальцы разжались — микрофон упал на пол. Он прислонил ладонь ко лбу — боль почему-то сосредоточилась именно там. Сердце всё не могло успокоиться. Кажется, он промямлил что-то про то, что ему надо проветриться, и кто-то помог ему выйти на крыльцо веранды и даже усадил на самую нижнюю ступень. Только бросив взгляд на руки его помощника, Антон понял, что это был Лёша. Вечер был тёплым, ветра практически не было — только чуть колыхались листья берёз. Тишину нарушали извечные кузнечики и отдалённый собачий лай. Раньше у Полины во дворе стояли детские качели. Антон бы с удовольствием покачался на них сейчас. Со стороны веранды находились лишь многочисленные клумбы и большие горшки для цветов. Антон хотел бы смочить лицо прохладной водой, чтобы побыстрее протрезветь, если это было возможно, да только чан с водой был чуть поодаль: ему было не заставить себя доковылять до него. Впрочем, свежий воздух должен же был посодействовать в этом деле, да? Антон не видел Лёшу, но чувствовал на себе его пристальный взгляд: судя по всему, тот стоял позади, опёршись локтями о стену дома и играя зубами с сигаретой… Или не совсем… – Можешь закурить, — сказал Антон и удивился тому, насколько же слабым был его голос. Между делом он понял, что его глаза странно щиплет. Ах, да… Щёки его были мокрыми. Удивительно, но своих слёз он совершенно не заметил… Замечательно… Вскоре в воздухе потянуло запахом табака. Переносица знакомо заныла, но это было некритично. Может, пассивное курение тоже может успокоить его нервы, а? Хоть бы самую малость… Антон протёр лицо тыльной стороной ладони и подтянул колени к груди. Такой хороший вечер… Ну вот почему каждый раз всё заканчивается… так? Лёша молчал, по-видимому, и не планируя заводить разговор. Но Антон не мог молчать. Его мозг всё ещё соображал недостаточно для того, чтобы в полной мере понять, что произошло. И почему его штормит, как при поездке на круизном лайнере… Эмоции сменяли друг друга каждые несколько секунд, а головокружение не утихало. Лучше бы он просто отключился уже, ей богу… – Почему так тяжело? — задал он вопрос в пустоту. Он даже не знал, хотел ли услышать ответ. Но Лёша был здесь, и он был из тех, кто не подбирал слова. – Всегда тяжело, — хмыкнул Лёша, присаживаясь рядом, но выше. Если не поднимать голову, Антону были видны лишь его ноги. Отлично. Так говорить будет проще. – Когда-то слабее, когда-то сильнее. Но легко никогда не будет. Это я тебе точно могу сказать. – Ну спасибо, — с сарказмом произнёс Антон. – Самообманом ты себе не поможешь, – продолжил Лёша. От этих слов в груди ёкнуло. – Как только ты примешь правду, ты сможешь понять многие вещи. – Так правда в том, что всё всегда будет тяжело? – «Что такое — правда?» — со смешком ответил Лёша. – «Человек — вот правда». – Чего? — Антону казалось, что он потерял нить рассуждения. – Ты стал цитировать, как Паша? – Я тоже читал книги в своей жизни, — он усмехнулся, закашливаясь от сильной затяжки. – Просто вспомнилось. Антон отвечал мычанием. Но долго держать язык за зубами не получилось, потому что нерациональная злость всё больше просыпалась в нём. – Обманывать, значит жалеть себя, — Антон запустил руку в волосы, откидывая голову на верхнюю ступеньку. – Что-то такое я слышал… Если я постоянно жалею себя, получается, я тот ещё обманщик, да? – «Ложь — религия рабов и хозяев… Правда — бог свободного человека». – И что это, блять, должно значить?! Антон всё же повернулся к Лёше с горящими глазами, но тот и глазом не повёл на его вспыльчивую речь. Только методично перекатил сигарету между зубами и прищёлкнул языком. – Это значит, что надо учиться быть сильным, Антон. Не для того, чтобы не было тяжело. А для того, чтобы не лгать себе. Это под силу не каждому. Но избавление от лжи — один из шагов к тому, чтобы стать сильным. Только сильный человек может считать себя свободным. Свободным от лжи в первую очередь. – Какой-то замкнутый круг… — на это Лёша пожал плечами. – И знаешь ты таких сильных людей? – Знаю, — тон Лёши внезапно стал очень серьёзным. – Мой друг — самый сильный человек из всех, кого я знаю Антон не стал уточнять, кого он имел в виду. – Что толку мне от твоей философии? — спросил он, заслоняясь рукой. Что-то глаза снова зажгло слезами. – Если я ничего, кроме жалости, не могу себе предложить… – Жалей, — перебил Лёша. – Что? Антон услышал, как Лёша сел теперь непосредственно рядом с ним. Ответил он не сразу. Но когда он заговорил, Антон почувствовал, как от этих слов по его телу пробежали мурашки. – Жалей, пока можешь себя жалеть. Жалость — не удел слабых. Лучше жалеть себя, чем… — Лёша замолк на полуслове. Антон успел подумать, что он больше ничего не скажет, но Лёша всё же продолжил потяжелевшим голосом: – … чем ненавидеть. Антон не знал, что на это ответить. Лишь сказал невпопад: – В чём сила, брат? Лёша коротко усмехнулся и поддержал этот внезапный вопрос: – Сила в правде. У кого правда, тот и сильней. Антон, не сдержавшись, рассмеялся. Да уж, круг и правда замкнулся. Всё будто бы вело к одному. Забавно. Он чуть не вскрикнул, когда его руку отняли от лица и заставили поднять корпус. Лёша обвёл взглядом его лицо, цокнул и строго спросил: – Что случилось, Антон? — названный попробовал отдёрнуть руку, но Лёша даже не шелохнулся. Только взгляд его смягчился. – Надо было ещё тогда тебя спросить, когда ты пиво попросил купить… – Просто настроение плохое, — попытался выкрутиться Антон. – Ага, я вижу, — Лёша, казалось, был оскорблён таким ответом. – Не делай из меня дурака, ладно? Я не пытаюсь лезть. Но твоё состояние всем видно. Не думай, что все вокруг слепые. И это беспокоит. Не только меня. Руку Антон-таки прижал к груди, сумев освободиться. Он сразу же отвернулся, насколько ширина ступени это позволяла. Лёша разочарованно простонал. – Антон, не веди себя, как ребёнок. Просто расскажи, в чём дело. Мы всё решим. – На вас свет клином не сошёлся, — огрызнулся Антон. – С чего ты взял, что вы сможете это решить? – Ты сначала расскажи, и станет ясно. – Нет. – Что? — судя по запоздалому ответу, Лёша знатно опешил. Ну ещё бы, он точно не ожидал получить такой категоричный отказ. – Я сказал «нет». На этот раз расслышал? Все звуки пропали. Антон сам испугался того, что сказал, но уж никак не собирался забирать слова назад. Злость в груди давно перелилась за края, он не мог её обуздать. Достало… – Ты боишься сказать? — предположил Лёша спустя какое-то время. Плечи Антона высоко поднимались из-за тяжёлого дыхания. Достало! – Антон… – Оставь меня! Крик на мгновенье оглушил его. Щёки снова намокли. Всхлипы прорвались сквозь сжатые зубы. – Я не хочу говорить, ясно? — он обернулся, впрочем, ничего не различая перед собой из-за замыленного взгляда. – Не хочу! И вы ничем мне не поможете! Не захотите помогать... – Ты не понимаешь, ясно?! Ничего не понимаешь... И не захочешь понимать... – Я сам нихрена не понимаю! Я не могу… я так больше не могу… Я не хочу, чтобы вы отвернулись от меня… Злость сгорела, как спичка. Затухла. Превратилась в сожаление. Раздирающую внутренности вину. Он не мог заставить себя поймать чужой взгляд. Боялся того, что он может увидеть там… – Прости, — просипел он, прикладываясь лбом на крыльцо. – Я… я не могу сказать. Прости… Я не хочу остаться один… – Это не потому, что я вам не доверяю. Я доверяю вам. Доверяю тебе. Но я… Я слишком боюсь вас потерять… – Антон. Не успел он отреагировать на собственное имя, как его голову переложили на широкое, но всегда костлявое плечо. Каким-то образом он оказался окружён длинными ногами, а такие же длинные руки обнимали его, ограждая от всего мира. Так же, как в детстве. Когда он получил двойку по окружающему миру. Когда сломал палец, пока играл в футбол. Когда ругался с родителями… Когда последний раз Лёша обнимал его так?.. Но точно до того, как его забрали в тюрьму. Спуская мыслимые крючки и давая волю слезам, Антон сам завалился вперёд. В этих объятиях он ощущал себя как никогда в безопасности. В этих объятиях все проблемы казались лишь пылью, что развеялась по ветру благодаря старшим друзьям. С которыми нечего бояться. С которыми ничего не страшно. Как в детстве, когда всё кажется таким незначительным. Таким простым. – Всё хорошо, — различал Антон бормотание Лёши. – Всё хорошо. Дыхание постепенно приходило в норму, и слёзы больше не катились крупным градом. Антон смущённо отстранился, не рискуя заглядывать старшему в глаза. Он смог промямлить только: – Спасибо. Лёша пихнул его кулаком в плечо, убирая руки с его спины. Антону жуть как захотелось завалиться в эти объятия обратно. Лёша сидел перед ним: всё такой же открытый и честный, как бы он ни пытался строить из себя кого-то другого. Для друзей он остался всё тем же Лёшей. Что-то было у него не отнять даже тем… что ему пришлось пережить. Шальная мысль пронеслась в голове кометой, но стремительно сгорела. Мог ли он рассказать Лёше о… о чём? О чём именно ему рассказать? Ни о чём. Вот и весь ответ. Он не сможет. Не рискнёт… как бы это сейчас ни казалось необходимым. Он просто не мог… Лёша больше ничего не сказал. Поднялся, хрустя шеей, и протянул руку Антону. Без спасительного кокона Антон снова почувствовал себя уязвимым. И возвращаться обратно ему совсем не хотелось. Но за руку он схватился. Он против воли вгляделся в наколки на пальцах Лёши, когда представилась такая возможность. Для кого-то набор не русских букв мог выглядеть просто как несвязный бред. Ведь буквы были расположены в совершенно произвольном порядке. Но Антон знал, в какое слово их можно было сложить. Mistkerl. «Сволочь». «Мудак». Немецкий язык, который Лёша тоже учил в школе и знал относительно неплохо. Антону никогда не нравилась эта наколка. Она… была особенно неправильной. Лёша отправил его к раковине, чтобы он мог немного умыться и смыть с лица следы недавней истерики, а сам ушёл к ребятам. У Антона появилось время, чтобы собраться с силами… Силами, ха. Если они у него вообще остались. Антон понял, что если подумает хоть о чём-нибудь, что случилось сегодняшним вечером, то не выйдет из этой комнаты никогда. Так что он просто пошёл на веранду, как на гильотину. Смех, доносившийся оттуда, придал ему крохи уверенности. Шанс хорошо провести время безбожно утерян, но шанс не превратить этот вечер в ужасный ещё имелся. «А любовь в тебе и во мне, как опиум, как опиум…» Замерев на месте, Антон тупо уставился на экран телевизора, где по-прежнему играло караоке. Микрофоны были в руках Полины и… Ну конечно. Поборов в себе желание сию минуту сбежать, Антон так и остался стоять, соображая, куда ему можно сесть. Однако его очень быстро схватил Бяша и потащил на диван, кидая в руки начатую пачку сухариков. Он что-то спрашивал, но Антон совершенно не вслушивался и отвечал только многозначительным мычанием. Всё его внимание, к его несчастью, сосредоточилось на тёмной макушке. Интересно, Рома заметил его появление? А если нет, то… как он отреагирует, когда увидит его?.. – Ты же играешь на гитаре, да? — пьяно протянула Полина, когда песня закончилась и их наградили порцией аплодисментов. Рома что-то ответил ей, но из-за шума это нельзя было расслышать. – Сыграй нам, пожалуйста! Ну давай… Рома повернулся, и игривая улыбка медленно сползла с его лица. Полина проследила за его взглядом, и её выражение лица стало почти идентичным. Вот уж реакция, спасибо, конечно… Антон не знал, почему он до сих пор здесь… – Мы с блондинкой сходим, — сказал Рома, поднимая свою куртку с подлокотника дивана и задевая Антона. Последнему показалось, словно его пронзили током. И от слов, и от незначительного прикосновения. – Куда? — случайно вырвалось у Антона. – За гитарой, — ответил Рома, стоя к нему спиной. Он улыбнулся подошедшей Еве и запрокинул голову, когда рассмеялся. Этот смех… ох, боги… – Не с тобой, красотка. – Ах, значит, вот так? — Ева сложила руки на груди и поиграла бровями. – Ты меня обижаешь. – Я бы предложил загладить свою вину, — Рома подмигнул, отводя глаза в угол комнаты. – Но, боюсь, твой белый рыцарь не оценит. Ева рассмеялась следом, толкая его локтем. – Ты такой щёголь, боже мой. – Мне больше нравится «денди». – Тогда уж франт, — коротко усмехнулся Паша, скрывая улыбку за бокалом. – Знаешь, красотка, с каким словом созвучно слово «денди»? – Посмотри-ка, Пепел, что творится, — вклинился Лёша, приобнимая Рому за плечи. – Скоро мне придётся за внимание девчонок бороться. С таким-то «денди», — это слово Лёша произнёс с особой усмешкой. – Скажи петуху молиться, он всё равно будет кукарекать, — сказал Паша и теперь уже засмеялся, не таясь. Брат, лежащий головой на его коленях, тоже заржал в голос. Да что там, засмеялись все. – Это что ещё за поговорка такая, а? — возмущённо воскликнул Лёша. В этом всеобщем гомоне Антон перестал различать голоса и потому не сразу заметил, что Бяша зовёт его. Друг был пьян, пожалуй, что в хлам. Но говорил даже вполне складно и понятно: – Ты как, на? Антон промычал что-то, что можно было расценить как положительный ответ. Бяша кивнул будто бы сам себе и, приваливаясь к нему поближе, спросил: – Так че там у вас с Ромычем-то, на? Тело двинулось быстрее, чем он успел сообразить хоть что-то. Он повернулся к Бяше всем корпусом, заставляя того недовольно застонать от потери опоры. – В каком смысле? — испуганно спросил Антон. – Ну я спрашивал, помнишь? Типа, почему вы с ним посрались, на. Помнишь? – А, это, — облегчённо выдохнув, Антон издал нервный смешок. – Я… Антон собирался вкратце объяснить их драму первых дней, но ему почудилось вдруг, что его прожигают взглядом. Он перевёл глаза на предполагаемый источник этого взгляда и моментально забыл обо всём другом. Рома со скучающим видом смотрел на него. Когда он заметил ответный взгляд, то изогнул уголок губ в своей фирменной ухмылке и скрылся за поворотом. Антон вспомнил, что, вроде как, он должен был с ним куда-то идти… Ах, да… И что-то сказать Бяше… – Я влюбился, кажется. Делающий глоток Бяша закашлялся так сильно, словно в дыхательные пути ему попала по меньшей мере половинка яблока. – Че, нахуй? Но Антон уже разве что не взлетел с дивана и, как мог, преодолел расстояние до заветной двери веранды. Рома спускался по ступеням, и это давалось ему с немалым трудом. Стало ясно, что Рома тоже изрядно подвыпивший в данный момент. Антона, конечно, нельзя было назвать трезвым человеком, но он к этому времени чувствовал себя не таким придавленным градусом. Просто удивительно, что его вообще не стошнило до этого. Всё это, тем не менее, не избавляло его от вялых конечностей, и он, шатаясь, добрёл до Ромы, чтобы подставить ему плечо. Рома, хмыкнув, облокотился на него. Антон не представлял, куда деть глаза. Сейчас, когда он вот так вот тащил пьяного Рому, как и в прошлый раз, брюнет смотрел исключительно себе под ноги и не подавал голоса. Антон ощущал себя столь же паршиво, как и после их неслучившегося поцелуя, безусловно, но… В груди шевелилось что-то, что заставляло его чувствовать отдалённую эйфорию, хотя нихрена хорошего-то не случилось. Да ещё и эти слова, что вырвались из него… Не делали ему легче. Он, наконец, смог признаться в этом вслух. Только дальше-то что? Похоже, что ничего. Так какого хрена… – Чем ты думал вообще, мм? — протянул Рома. Антон тяжело сглотнул. Голос Ромы прямо сквозил льдом, несмотря на его расслабленность. – Забыл, где находишься? Забыл, что кругом полно твоих друзей? Антон приостановился, ошеломлённо то открывая, то закрывая рот. Рома надавливал на то, о чём Антон не хотел больше вспоминать. Не хотел задумываться, чтобы не загнать себя в пучину ещё глубже. Но вот теперь… Представлять, что было бы, если б Рома не увернулся от… Было не просто страшно. Мучительно страшно. – О таком лучше подумать, прежде чем сделать, — добавил Рома, дёргая рукой вперёд, чтобы Антон продолжил идти. Антон подчинился, начиная переставлять ноги в полной прострации. Рома позвал именно его, чтобы высказать ему всё это? Он зол? Очевидно. Расстроен? Не похоже. Обижен?.. Оскорблён?.. Что Рома вообще мог подумать? Неужели Антону привиделось ответное желание? Вероятно. С его-то поехавшей крышей. Стыдно. Как же ужасно стыдно. И ещё… чувствовать себя отвергнутым, когда только в полной мере осознал природу своих чувств… Больно. Но, как там сказал Лёша… Легко никогда не будет. Но он же не лжёт себе? Хотя бы себе… Отчего-то более сильным от этого Антон себя совсем не видит… Однако одно стало ясно. Если до этого ничтожные сомнения были, то теперь они обернулись пеплом. Рома не хотел этого. И единственное, что Антон мог сделать сейчас… Постараться не потерять в нём друга. – Рома, — позвал он, но брюнет никак не показал, что слушает. Вдохнув побольше воздуха, Антон сказал: – Прости меня, если сможешь… Пожалуйста, я не хотел, чтобы всё так вышло, — Рома по-прежнему никак не реагировал. Но Антон закончил: – Я виноват перед тобой. Я действительно ни о чём не подумал, я… – Какие же у вас песни одинаковые, аж тошнит. Проглотив окончание фразы, Антон в шоке уставился на Рому. – Что? У кого у «вас»? Рома посмотрел-таки на него. Чтобы тускло усмехнуться и вновь устремить взгляд в сторону. – Песни в караоке одинаковые все, — ответил он спустя какое-то время. – Попса, что с неё взять. Антон был уверен, что дело было далеко не в этом. Но не посмел бы расспрашивать. Он также не знал, стоит ли извиниться ещё раз, чтобы Рома дал хоть какой-нибудь ответ, чем продолжил вот так его игнорировать… Это, как и всегда, было хуже всего… – «Сердце, о ком ты плачешь и кричишь?» Антон чуть не споткнулся, когда Рома едва-едва слышно зашептал эту песню. И слова Антон разбирал только потому, что сам её знал. Он затаил дыхание, стараясь не создавать шагами лишнего шума. – «Ведь он тебя не приручил, совсем не приручил» Рома оборвал её так же резко, как и начал. Просто замолчал, делая глубокие вдохи. Антону так хотелось спросить, в чём дело. Быть может, поддержать хоть каким-нибудь словом. Но что-то подсказывало, что эта та тема, которую Рома не готов развивать. Особенно сейчас, учитывая их ситуацию… – Да когда ж ты, блять, перестанешь звонить? Рома освободил свою руку, со скрежетом зубов доставая телефон и сбрасывая звонок. Антон остановился рядом. Рома убрал телефон в карман. Запрокинул голову, и губы его дрогнули. В всхлипе, который Антон не услышал. Но знал, — точно знал, — что Рома его сдержал. – Упёртая зараза, — Рома почти выплюнул эти слова. – Когда ж ты от меня отстанешь? Было понятно, что вопросы риторические. Антон с ядерной смесью самых различных чувств топтался на месте, абсолютно не соображая, что ему следует сделать. Но просто стоять и смотреть на это было невыносимо… В разгар его бурной мозговой деятельности Рома схватил его за запястье и заставил посмотреть на себя. – Думай в следующий раз, Антон. Можешь мне это пообещать? — когда Антон активно закивал головой, Рома сказал: – Тогда мне будет не за что тебя прощать. Подавить желание обнять его здесь и сейчас не получалось, поэтому Антон, пока не передумал, спросил: – Можно обнять тебя? Рома сначала как будто растерялся, а потом разразился искристым смехом, приглашающе раскрывая руки. Антон не тратил лишних секунд, окутывая себя знакомым запахом сигарет. Который не был ему неприятен, хотя и раздражал нос. Немыслимо. Сигареты Лёши, например, были ему так же противны, как и все остальные… «Просто ты с ума сходишь», — подсказало сознание, давно потерявшее в Антона всякую веру. Они чуть не грохнулись, раскачиваясь, как дураки. Когда они со взъерошенными шевелюрами отстранились друг от друга, Антон, которому хотелось позорно расплакаться от облегчения, поблагодарил: – Спасибо, Рома, — на приподнятую бровь Ромы он пояснил: – Если бы не ты, я даже не знаю, что случилось бы сегодня… Рома прервал его крепким хлопком по спине. – Иногда приходится думать за двоих, блондинка. Настроение, валявшееся где-то в глубинах Марианской впадины, взлетало до самых небес и выше. Они, хохоча на всю Ивановскую, разговорились о какой-то ерунде до самого дома. Там Рома, прикладывая палец к губам, попросил Антона подождать, пока он сходит за гитарой. Антон прошёлся по двору, приворачивая к ягодным кустам. Цветки черёмухи источали плотный аромат, который всегда напоминал Антону о доме. Он даже подумывал взять веточку с собой в город, но передумал. Показалось слишком сентиментальным. Он сорвал кисть и повертел в пальцах. Глупая улыбка сама окрасила губы. Скоро уж отцветут... Он вскрикнул, когда на его плечи опустились чужие руки. Рома тут же оказался перед ним, держа чехол с гитарой. – Ты нормальный, нет? — прошептал Антон возмущённо. – Твой дед, может, и спит, как убитый, но моих-то можно разбудить. – А ты не ори, — хмыкнул Рома и кивнул на его руки. – Кому букетик собираешь? – Тебе, — отразил ухмылку. – Мне? — Рома забрал кисть и точно так же повертел её, принюхиваясь. – Что это за цветы? – Черёмуха. От её ягод воздух в горле спирает. – Как неромантично, — закрепив кисть черёмухи за ухом, Рома боднул его плечом. – Ну как? Мне идёт белый? Антон закатил глаза и пошёл в обратном направлении, слыша за спиной приглушённый смех. – Ром, — позвал Антон через некоторое время. – М? – Ты вот такой… — пьяный мозг усердно пытался ясно выразить мысль. – Такой крутой какой-то. – Крутой? Как это? — усмехнулся брюнет. – Ну, знаешь… Всегда говоришь всё, как есть. Не боишься говорить. Я не могу знать наверняка, но мне кажется, что ты… честный. Рома удовлетворённо промычал, притягивая Антона за плечи. – А как же наша первая встреча, блондинка? По-моему, я вёл себя довольно грубо. – Исключения всегда бывают, — с полной убеждённостью сказал Антон, чем вызвал очередной смешок. – Это называется потерять контроль над собой, — поправил Рома. – Но ты же извинился. – И где гарантия, что я не поведу себя так снова? Антон призадумался. Он смотрел на Рому и совсем не видел в нём того мудака, которого встретил у колодца на второй день после приезда. Как будто это два совершенно разных человека. – Я не всегда был таким «крутым», — сам заговорил Рома, хмуря брови, словно вспоминая что-то. – Я был той ещё шпаной раньше. Но изменился, как видишь. – Это трудно, наверно. – Да, — хмыкнул Рома. – Но я рад, что у меня получилось. Остаток пути прошёл в уютной тишине. Только на подходе к дому Полины Антон услышал тихий шёпот: – Стать человеком, которым хочешь себя видеть, из того, каким привык быть, и правда трудно. При этом не потеряв настоящего себя. Антон не нашёлся с ответом, да и их прервал взрыв гомона из приоткрытой двери веранды. Переглянувшись, они затащили друг друга на крыльцо и с недоумением заглянули в комнату их посиделок. Паша и Ева стояли в окружении остальных, и первый протягивал девушке что-то, напоминающее браслет. Подойдя поближе, Антон убедился в этом. Браслет этот был цепочный и походил на золотой. По всему браслету были рассыпаны синие камни, и в целом украшение было очень красивым. – Какой красивый! — озвучила общую мысль Полина, повиснув на руке подруги, чтобы получше рассмотреть подарок. – Он золотой? — спросил Рома, тем самым обращая внимание на их прибытие. Радостные возгласы вновь заполнили комнату. Паша коротко кивнул. – Ахуеть, Пепел, — присвистнул Лёша. – Ты где его достал? После этой формулировки воцарилась гробовая тишина. Антону подумалось, будто все голоса просто взяли и выключились. Ева пристально смотрела на браслет, перебирая его в руках. В конце концов, она первой нарушила молчание, подняв взгляд на Пашу: – Он снятый? Между делом Антон бросил взгляд на Лёшу, и по его мимике было ясно, что он проклинает себя за сказанное. Паша же оставался невозмутим, как и всегда. – Нет. Он забрал браслет из рук девушки и надел ей на руку. Взгляд Евы не смягчался, и Паша сказал: – Я бы никогда не подарил тебе краденую вещь. Ты знаешь. – Тогда откуда ты его взял? — плечи Евы немного расслабились, но голос оставался напряжённым. – Купил, — ответил Паша. – Он не брешет, — внезапно вступился Петя. – Ну сама подумай, — присоединился Лёша. – Такую красотищу разве можно в автобусе щипануть? Петя прописал Лёше подзатыльник и процедил сквозь зубы «идиот». – Спасибо, — прервала всех Ева, продолжая рассматривать украшение. – Но я не могу его взять, он же бешеных денег стоит… – Я захотел подарить это тебе, — Паша поднёс руку девушки к губам и поцеловал костяшки её пальцев. – Возьми, пожалуйста. Или тебе не нравится? – Шутишь, что ли? — Ева притянула его за шею для поцелуя, и Полина пробормотала что-то вроде «хоть бы предупредили, чтоб мы отвернулись». Справедливости ради, Антон и сам почувствовал, как краснеют кончики его ушей. – Мне очень нравится. Только не надо больше таких подарков, ладно? Я не за них тебя люблю, помнишь? – Ну, началась любовь-морковь, — протянул Лёша, плюхаясь на ковёр. – Давайте лучше гитару послушаем. Да, гитарист? — Лёша потряс Рому за рукав куртки, и тот приземлился рядом не без ухмылки. – Мне бы кто браслет подарил… — с тоской сказала Полина. – Я бы и краденый взяла. Ребята рассмеялись и поддержали предложение Лёши, усаживаясь в небольшой круг на ковре. – Ты сегодня прям тамада, Немец, — хмыкнул Петя, а Лёша пожал плечами, как бы соглашаясь. Бяша, которого что-то конкретно развезло, улёгся на плечо Антона, опираясь на него всем своим весом. Друг мог выдавить из себя только нечленораздельные звуки и почти не размыкал глаз, так что Антон простил ему это. Пусть и плечо своё он вскоре перестал чувствовать. – Что это у тебя? — спросила Полина, протягивая руку к черёмухе за ухом Ромы. – У него уж и поклонницы появились, — усмехнулся Лёша. – С чего такой вывод? — хмыкнул Рома, лукаво подмигивая Полине и не давая ей забрать цветы. – Да так, — увильнул от ответа Лёша. – Меньше знаешь, крепче спишь. Тогда Рома заинтересованно глянул на Антона, но тот непонимающе развёл руками. Поверил ему Рома или нет, вопрос уже второй. Но только сейчас Антон понял, что дарить Роме кисть черёмухи было немножко опрометчивым решением. Не дай бог он откуда-нибудь узнает, что она обозначает… С другой стороны, всегда можно сказать, что ты сам не знал, да? Когда Рома настроил-таки гитару и провёл пальцем по струнам, Антон подумал, что он будет играть Высоцкого. Стоило и Бяше услышать знакомые мотивы, он улыбнулся, находясь в полудрёме. Антон был несказанно рад, что Бяша не пристал к нему с вопросами о том, что он сказал перед тем, как уйти… Можно ли было остаться до конца наглым и надеяться на то, что Бяша об этом вообще забудет?.. – «Отчего не бросилась, Марьюшка, в реку ты, Что же не замолкла-то навсегда ты…» Каждый посчитал своим долгом посмотреть на Петю с ехидной ухмылкой. Выбор песни все явно оценили. – «Как забрали милого в рекруты, в рекруты, Как ушёл твой суженый во солдаты…» И только Пете весело не было. Он смотрел на Рому волком, но вряд ли собирался что-то делать. Что ж, издеваться, как уже Антон успел выяснить, Рома умел весьма изящно. – «Я слезами горькими горницу вымою И на годы долгие дверь закрою, Наклонюсь над озером ивою, ивою, Высмотрю, как в зеркале, — что с тобою» Антон, — кто бы ещё удивлялся, — в текст не сильно-то и вслушивался. Голос, готовый стать его личным наркотиком, завладевал им всем, целиком и полностью. Теперь и причина была как никогда ясна. Было бы странно, если бы голос ему не нравился, да?.. Авторские песни, изначально написанные для гитары, были будто созданы для него. Про эмоциональную составляющую можно было промолчать. Мурашки бегали исправно. Рома пел эту песню явно не только для того, чтобы подразнить Петю. Он бы не стал петь просто так. Не вкладывая в неё чувств. Как только Антон подумал об этом, по телу его прошла дрожь. Какого это — проносить песню через себя так, чтобы слушающий поверил тебе? Как же это, должно быть, выматывает… Обведя взглядом других, Антон понял, что они только и делают, что хихикают, то и дело бросая на Петю дразнящие взгляды. Антон подумал, что это вопиющее кощунство… Рома, словно прочитав его мысли, поймал его взгляд и, коротко улыбнувшись, завёл следующую песню: – «Было так — я любил и страдал. Было так — я о ней лишь мечтал…» Полина была первой, кто обратился в слух. Антон точно помнил, что у её отца была эта песня на пластинке. Там Высоцкий исполнял её под инструментальный ансамбль. Под гитару же эта песня звучала тоскливее. Но Рома вполне исправлял ситуацию. Даже очень… – «И печаль с ней и боль — далеки, И казалось — не будет тоски…» Естественно, Антон не мог не начать думать о своих собственных чувствах. И о том, как ему со всем этим дальше жить. Его самого удивляло то, как просто к нему снизошло это осознание… Хотя, если так подумать, он уже давно боялся себе в этом признаться. Мог списывать на странное помешательство, играющие гормоны, да что угодно… Но каждый новый день давал ему смачную пощёчину. Причиной всем его бедам с головой и реакциям тела всегда был только один человек. – «Понял я — больше песен не петь, Понял я — больше снов не смотреть…» Его чувства крепли с каждым днём, опутывая. И сможет ли он вырваться из них? Для своего же блага… Было ли дело здесь в том, что Рома — парень? Нисколько. Было ли дело в том, что им придётся трудно? Отчасти. Было ли дело в том, что он боялся отказа? Да. Потому что это… Тогда между ними что-то неумолимо изменится. Рома уже знает, что Антон — гей. Но что он подумает, когда Антон расскажет ему о том, что… объектом его симпатии стал именно он? В какое положение это поставит Рому? – «Дни тянулись с ней нитями лжи, С нею были одни миражи…» Он вынужден снова лгать. Потому что надеяться на что-то большее… Будет слишком больно, чтобы обжигаться снова. Быть может, это ещё пройдёт? Ему всего шестнадцать. А первая влюблённость редко бывает оправданной. Так говорила мама. Они знакомы меньше месяца. Так почему же ему казалось, что Рома так сильно ему нужен?.. – «Мне не служить рабом у призрачных надежд, Не поклоняться больше идолам обмана!» Ему нужно пронести эту влюблённость до тех пор, пока она не потухнет так же внезапно, как зародилась. Вот и всё. – И почему ты так проникновенно поёшь? — произнесла Полина, шмыгая носом, когда последний аккорд растаял. Антон увидел, что вот на этот раз все сидели, прибитые этой песней. У Евы и Полины Антон заметил в глазах бисеринки слёз. Рома прокашлялся и потянулся за стаканом, чтобы смочить горло. – Театральные издержки, — ответил он, потирая пальцы. – А ты… влюблялся когда-нибудь? — спросила Ева, осторожно смахивая влагу с ресниц. Рома замер. Антон затаил дыхание. – Да. Полина попросила сыграть что-нибудь ещё, но Рома сказал, что у него болят пальцы. Долгое время в комнате стояла тишина, которую никто не спешил нарушать. Наверно, каждому было, о чём поразмышлять. В один момент Рома включил какую-то радиостанцию у себя на телефоне, и тишину заполнила музыка. Успело сыграть две не менее душераздирающих песни, прежде чем Полина воскликнула: – Ой, это же «Сумерки»! Из динамиков полилась одна из тем одноимённого фильма, и Антон страдальчески закатил глаза. Он ненавидел этот фильм всей своей душой… И когда только Полина ухитрилась его посмотреть? Но, похоже, только Антон был недоволен. Полина взяла расчёску в руки и чуть не упала, пока пробиралась к Еве, чтобы обнять её за плечи. Расчёска заменила им микрофон, и девушки, хохоча и раскачиваясь из стороны в сторону, подхватили то ли рэп, то ли что это было вообще… На припеве, к огромному удивлению Антона, песню подхватили и бандиты. Видать, они были слишком пьяны… Иначе объяснить это Антон не мог… А Антон всё пялился на Рому. «Да». Это «да» отдавалось эхом в ушах, не переставая. Рома тоже влюблялся когда-то. Интересно, влюблён ли всё ещё? Или все эти песни имели для него куда больший смысл?.. Они… могли иметь место отражению его истории?.. Поэтому казалось, что Рома поёт… о себе?.. – «Давай представим, будто мы попали в сказку…» На последнем куплете к ребятам присоединился и Рома. Антон мечтал, чтобы сегодняшний вечер остался глупым сном. Чтобы не было никакой ненужной влюблённости. Чтобы забыть о лжи, трудностях, цветах черёмухи… – «И пусть опасна эта любовь…» Антон допил бокал Бяши, морщась от кислого вкуса. Почему-то вновь стало так отвратительно и гадко на душе. – «А я — твоим личным сортом героина…» Пальцы набрали сообщение на телефоне быстрее, чем Антон успел обдумать это решение. «Kann ich zu dir kommen?» — гласило оно. «Natürlich mein Liebling», — пришёл ответ спустя пару секунд. Дабы не дать себе засомневаться, Антон встал и прямым ходом пошёл к входной двери. Он надеялся, что его отсутствие не заметят так быстро, чтобы кто-то успел окликнуть его… Однако дверь вдруг открылась сама, заставляя Антона попятиться назад. – Лейтенант Тихонов, — представился мужчина в полицейской форме.