Кошка поймала птицу

Последний «бреньк» гитары растаял между ними. Рома резко качнул головой и посмотрел на блондина с приподнятой бровью, выражавшую его крайнее удивление. – Не спится? — прошептал Рома, бережно откладывая гитару. Антону казалось, что он спит. Его сердце всё никак не могло вернуться в привычный ритм. Впрочем, в последнее время с ним явно происходили какие-то проблемы, потому что оно уж слишком часто выписывало странные кульбиты. И Антон уж точно не был сам в этом виноват. – Ага, — кивнул он, переступая с ноги на ногу, и ступни его неприятно кололо острыми травинками. – Не спится. Ветер лизнул Антона по спине, забираясь под пижаму и посылая мурашки. Ну, или мурашки у него пошли от того, как пристально Рома на него смотрел. Ему думалось, что за прошедшую неделю он научился неплохо понимать взгляды Ромы, но этот пока не имел себе описания. Рома прежде такого взгляда ему не показывал… Непроизвольно вздрогнув, Антон услышал тихий смешок и почему-то опустил голову, разглядывая прыгнувшую мимо него маленькую лягушку. Дед Карп бы испугался. Он помнил, как однажды увидел старика, швыряющего в бедное животное банные ковши и тесно жмущегося к стене. Да уж, перепугался старик тогда знатно, наверно… Чужое дыхание как-то незаметно оказалось слишком близко. Антон столкнулся взглядом со смешинками в болотных глазах, и это немного его успокоило. Следом на плечи ему легло что-то жёсткое, но ещё хранящее тепло. Рома поправил лацканы кожаной куртки и отошёл на полшага, непривычно нежно усмехаясь: – Ты замёрз, блондинка. Может быть. Но даже если и да, то сейчас Антон готов был сгореть от неясного ощущения, пробежавшего с головы до ног. Ему стало невыносимо жарко, но он бы ни под каким предлогом не отдал бы эту дурацкую куртку обратно. Она пахла корицей, деревом, и почему-то на ней лежал тяжёлый запах лилий, от которого, пусть у Антона и не было аллергии, ему захотелось чихнуть. А ещё, закутавшись поплотнее, он уловил приторную дымку сигарет и невольно спросил: – Ты куришь? Рома неоднозначно мотнул головой. – Иногда, — не стал отрицать. – В последнее время почаще. Антон не нашёлся с ответом, поэтому просто промычал короткое «понятно». Возможно, следовало бы сказать «спасибо» за куртку, но это отчего-то казалось очень смущающим. Впрочем, Рома не спрашивал, холодно ему или нет, не предложил, а просто… Накинул так, будто подобное действие для них было в порядке вещей. И если это было таким простым жестом, то… Почему Антон опять почувствовал, как у него начинают гореть щёки? Рома тем временем вернулся к крыльцу и притянул чехол, который до этого не был виден, так как валялся в тёмном углу. Антон, чувствуя себя одновременно и полным придурком, и абсолютно довольным жизнью человеком, пялился на профиль Ромы, на котором плясали тени от колыхающихся зарослей малины, и на его чуть заметную улыбку, выглядящую до боли печальной. – Мама очень любила эту песню, — выдохнул Рома, вешая чехол на спину. Приглядевшись, Антон заметил вставшие волоски на его руках и понял, что Рома — это тот, кому было сейчас холодно, в его белой футболке с коротким рукавом и безразмерных шортах, что позволяли Антону задержать взгляд на его острых коленях и, тем не менее, довольно крепких на вид голенях. Кхм, о чём это он… Слова благодарности так и горели желанием слететь с языка, но теперь Антон сомневался в их уместности. Он снова, чёрт побери, был просто без понятия, что должен сказать! – Это красивая песня, — да что ты? Ахуеть поддержал разговор, вот это да! Антон удерживал себя от того, чтобы не приложиться лбом об стену. – Да, очень, — Рома как будто ушёл куда-то в себя, но передёрнул плечами и, бросив взгляд на окно, судя по всему, своей комнаты, насколько Антон мог знать по планировке домов, что были здесь практически одинаковыми, спросил: – Зайдёшь? Блять… Почему, ну вот почему в голову Антона сразу стали лезть всякие глупости? Почему, стоило Роме начать выглядеть в его глазах хоть толику привлекательным, его сознание уносило куда-то далеко и надолго? Так дела не делаются! Если он и дальше продолжит вести себя, как озабоченный идиот — а дело было определённо в этом, — то таким макаром у него вскоре друзей вообще не останется. Антон, поживший в городе, уже знал, что там понятие дружбы дозволяет парням вести себя куда более развязно, чем он привык видеть, и уж ночной поход в гости точно не считается чем-то немыслимым. Не то чтобы Антон никогда не ходил к друзьям по ночам, особенно в те года, когда шило в его заднице было никак не угомонить, но с возрастом они всё реже и реже устраивали такие авантюры. Потому что это могло вызвать вопросы. И это выглядело странно. К тому же, Рома, наверно, просто не хочет быть один. И не постеснялся пригласить его к себе. Вот и всего делов. Антон, на самом деле, был очень польщён этим. А ещё, как некстати, он вспомнил, что припёрся сюда как раз для того, чтобы поговорить с Ромой. Так что всё выходило куда более, чем хорошо. Антон согласно кивнул, и Рома, с предельной осторожностью, стараясь не издать лишнего шума, открыл скрипучую дверь на веранду и пропустил Антона вперёд. Несмотря на то, что Антон бывал в доме деда Карпа, хотя и не помнил, по какому поводу, он заходил в дальнюю третью комнату словно в первый раз. Веранда была захламлена старой техникой, и Антон чуть не запнулся, но зато задел локтем что-то габаритное и сдавленно прошипел. Почему они крадутся, как мыши, когда старик всё равно не проснётся, было неясно, но атмосфера была какой-то… таинственной, что ли? Антон старательно избегал слова «интимный», чтобы не сосредотачиваться на том, как горячее дыхание Ромы, идущего сразу за ним, щекотало ему шею. Когда они зашли в комнату, Рома обошёл его и раскрыл шторы, давая закатному свету наполнить комнату. Антон увидел резные шкафчики, наполненные чайными сервизами и старыми фотографиями в рамочках, фарфоровыми статуэточками и книгами с толстенным переплётом. Как и полагается, у противоположной стены стоял расправленный диван с настолько чёрными подушками, что Антон с трудом мог различить их очертания в полутьме. Раньше — Антон точно это помнил, — стена над небольшим столиком, где сейчас в несколько стопок были уложены какие-то книги и листы, была абсолютно пустой, но теперь на ней красовались плакаты малоизвестных Антону групп, помимо Кино, разумеется, и, что несколько обескураживало, какие-то наградные листы с ленточками в придачу. – Это не мои, мамины, — опережая вопрос, прошептал Рома, проследив за его взглядом. – Я ещё толком не разобрал ничего, не запнись. Ступая босыми ногами на мягкий ковёр, Антон не сдержал тихого блаженного выдоха. Тепло окутывало его теперь со всех сторон, да и они были в доме, в конце концов, но Антон не торопился снимать куртку. Интересно, а сам Рома… тоже пахнет деревом… и корицей? Антон зажмурил глаза, силясь прогнать всякий бред из головы, и опустил глаза в другую часть комнаты, замечая несколько развороченных чемоданов и разные вещи, расставленные по всему полу. Не зная, куда себя деть, Антон просто нежился в приятном запахе и знатно удивился, когда Рома, бормоча что-то себе под нос, мягко подхватил его под локоть и, предупреждая о порогах, завёл на кухню. Из смежной комнаты доносился почти не слышный храп, и Антон даже несколько позавидовал. Вот ему приходилось обязательно закрывать двери, чтобы не слышать папиных концертов… – Есть не хочешь? — спросил Рома, уже доставая накрытую полотенцем сковородку. Как бы заманчиво это всё ни звучало и как бы сильно Антону ни хотелось расстраивать Рому отказом, он отрицательно мотнул головой. Сейчас никакой кусок не полез бы ему в горло, а учитывая ещё и то, какой эта еда будет на вкус… – Это не я готовил, — усмехнулся Рома и принялся раскладывать содержимое. – Дедушка состряпал сегодня. Голубцы. Будешь? Рома стоял к нему спиной, что было для него нехарактерно. Антон настолько привык видеть его глаза при разговоре, что это его сильно насторожило. Стоило этой мысли появиться в голове, как в глаза сразу бросилась неестественно прямая спина: Рома стоял так напряжённо, будто проглотил палку; его руки вроде бы были заняты, но в то же время выполняли совершенно хаотичные движения. Антон точно видел, как тот положил голубец между тарелок, а потом кинул его обратно на сковородку. При этом он продолжал шевелить губами, но Антон, сколь бы ни напрягал слух, не мог ничего расслышать. – Блять, — выругался Рома и упёрся руками в стол. По полу звякнула вилка. Антон словно отмер, и никаких посторонних мыслей больше не осталось. Он, не помня себя от волнения, приблизился к брюнету и, не давая себе лишних секунд, дабы не передумать, положил ладонь на твёрдое плечо. – Рома, — позвал он едва слышно. Сердце бешено заколотилось в тревоге. – Что… А потом, кажется, остановилось насовсем. Он не успел ничего понять, как оказался притянут требовательными, но в то же время ослабевшими руками. Антон считал себя относительно высоким, но Рома всё же оказался на полголовы выше него, потому что подбородок Антона уютно примостился чуть под ухом Ромы. Антону впервые за вечер захотелось, чтобы этой дурацкой куртки не было на нём, потому что так он почти не чувствовал тепло чужих пальцев, сцепившихся под его лопатками. Но это ничуть не умаляло того непонятного чувства, которое дарила хватка чьих-то рук вокруг него. Антон ощутил себя бабочкой в коконе, отгороженной от всего мира. Он коротко выдохнул и осознал. Рома обнимает его. Обнимает так сильно, прижимая к груди, но сами объятия казались невесомыми, как лёгкий плед. Это не было похоже ни на одни объятия, случавшиеся с ним прежде. Оно было… да, о да, вновь… Особенным… До того, как Антон успел обнять Рому в ответ — ибо его руки безвольно повисли по швам, — Рома отстранился, мгновенно отводя глаза. Из-за раздражающей тьмы Антон не мог разобрать, что они выражали в этот момент, но отчего-то Антону казалось, что они просто удивительно блестели даже в кромешной темноте. Почти сразу же он заметил, что пальцы, которые Рома оставил на его плечах, мелко дрожат. Что ж, мозг Антона готов был отключиться с минуты на минуту… – Прости, — выдохнул Рома, неубедительно усмехаясь, и эта фальшивая улыбка резала Антона изнутри. – Мечтал сделать это с тех пор, как ты разлепил глаза. Наконец, Рома заглянул ему прямо в глаза. И зрачки его полыхали просто гремучей смесью из ярости, сожаления, обиды и… такого беспокойства, которое Антон, пожалуй, никак не ожидал увидеть. Слова Ромы он благополучно пропустил мимо ушей, потому что тот переместил пальцы правой руки на повязку, покрывающую его переносицу, и брови его образовали гигантскую впадину. Антон рассудил, что пытаться анализировать происходящее было выше его моральных сил, поэтому он просто позволил себе податься навстречу осторожным прикосновениям. Но Рома отдёрнул пальцы так быстро, будто его ужалила оса. Он вновь сбивчиво извинился, отходя к столу и наклоняясь за несчастной вилкой. Без его близости Антон ощутил себя каким-то брошенным, но списал это на глупый холод, расползающийся по его телу, хотя пахнущая лилиями куртка заметно спасала его положение. – Что доктор сказал? — спросил Рома, снова беспорядочно шаря по столу рукой с зажатой в ней вилкой. – Ничего серьёзного, — неуверенно протянул Антон, уже зная, что за этим последует. Впрочем, попытаться стоило… – Даже не начинай эту хуйню, — процедил Рома, заставляя Антона поёжиться. Надо же… Такого гнева в голосе он уж точно не ждал, хотя глаза вполне намекали на то, что Рома злится и злится очень сильно. Но он больше не проецировал свою злость непосредственно на Антона, отчего последний сейчас, конечно, растерялся. Но страх в нём не пробуждался. Он действительно не мог понять, чем успел его так прогневать. И, разумеется, странное поведение Ромы не убавляло его с каждой секундой растущее волнение. – Но всё, правда… не так плохо, — попытался Антон, стараясь не коситься на гнущийся металл в чужих пальцах. – Операцию делать не надо. И я… почти не сглатываю воздух больше. Сказал, что это потом пройдёт… когда привыкну. Рома ударил по столу с такой силой, что затрещали его ножки. – Да какая, блять, разница?! — воскликнул Рома, и его голос, звучащий в неожиданно полную силу, больно ударил по привыкшим к тишине ушам. Титаническими усилиями Антон приказал себе стоять на месте. Куда больше обиды, что тоже поселилась в душе, его переполнила тревога невообразимых масштабов. Но под таким тяжёлым взглядом Ромы он чувствовал просто-напросто немым. С его уст ни в какую не хотело слетать ни единого слова. Рома с горящими глазами медленно подходил к нему, и громкость его голоса не планировала снижаться. – Ты понимаешь или нет, что могло случиться? Ты вообще, блять, можешь хоть немного соображать, когда это требуется? — Рома остановился на полпути, упирая лезвия вилки себе в ладонь и поднимая глаза к потолку. – Ты знаешь, что ты полнейший идиот?! – Да в чём проблема? — не выдержал Антон, говоря без малейшего раздражения. Его глаза приклеились к тонким белым полоскам, расползающимся по вмиг покрасневшей ладони. Антон сомневался, конечно, что тупые лезвия вилки способны проткнуть кожу, но сила, с которой Рома сжимал столовый прибор, его не шибко успокаивала. – В том, что тебя никто не просил вставать передо мной! — огрызнулся Рома, вперившись в него теперь просто бешеным взглядом. – Ладно, я в душе не ебу, какая там сила у этого вашего дикого, чёрт его дери, но ты-то не мог не знать. Знал? Ты знал, я спрашиваю?! – Что знал? — Антон старательно удерживал себя от опрометчивого желания сделать рывок и выхватить вилку из тонких пальцев. Что-то подсказывало ему, что ничем хорошим это в данный момент не закончится. Рома тяжело и глубоко дышал, и поза его походила на позу зверя, готового вот-вот прыгнуть. – Что тебе лицо сотрут в труху. – Ну… Петя бьёт сильно, но… — но Рома не дал ему закончить. – Ну вот и какого хуя, Антон? Какого. Блядкого. Хуя?! — Антон не поморщился, когда Рома приложил свободную руку к навесным шкафчикам, которые разразились звонким хлопком. Но удержать тело от шага назад не сумел. – Кто тебя просил? Герой сыскался, тоже мне! Неприятное чувство, которому Антон не позволял расползаться в груди, всё же обвило его своими острыми стеблями. Противясь здравому смыслу, Антон выкрикнул: – Ты… неблагодарная сволочь, ясно?! — на секунду ему показалось, что Рома дёрнулся от его слов, но, скорее всего, это просто тени путали его… – Хотел сам валяться с разбитым носом? Да я почти уверен, что… Петя в последний момент сместил удар… И только поэтому он не раскрошил мне хрящи! А тебя он бы не пожалел! – Да! — взревел Рома, изумляя Антона. Он совершенно не понял, что подразумевалось под этим «да», потому что все его мысли сосредоточились на том, как уязвимо это прозвучало… Не успел он вздохнуть, как Рома продолжил: – Да, я хотел, чтобы мне въебали в нос, уяснил?! И если для этого мне надо быть неблагодарным, то пускай, пожалуйста! Может, после этого твои извилины пошевелятся, и ты допрёшь, что… Блять, нет. Не смей, Антон. Даже не думай об этом больше, понял?! Если ты ещё раз… Если ты вздумаешь вылезать вперёд меня, чтобы получить по лицу или куда ещё, то я… Сука, я даже не знаю, что я с тобой сделаю! Я не слабак и в твоём благородстве не нуждаюсь. – Ты… — Антон боролся с непрошеными слезами, против его воли брызнувшими из глаз. – Конечно, ты же дохуя сильный такой выискался! Я, думаешь, чисто ради прикола… подставился, что ли?! Я… Да я… Хотя, понятно, в моей помощи ты не нуждаешься… Вот и пошёл нахуй! И не подходи ко мне больше… раз я такой слабак, ясно?! Перед глазами всё поплыло, и Антон яростно растёр кулаками глаза, отворачивая голову в сторону, чтобы его позор могло ещё хоть что-то замять. Хотя, что уж теперь… Его слух уловил подозрительно прерывистый выдох. Антон не сразу нашёл глазами Рому, что осел на пол, скрывая лицо низко опущенной головой. – Прости, — прохрипел Рома, разбито хмыкнув. – Я… Я хотел сказать, что лучше бы этот удар достался мне. Он и предназначался мне. Но ты… — он запнулся, с силой потянув себя за волосы. – Не нужно было, блондинка. Из-за меня… Антон почувствовал себя полнейшим идиотом, как Рома и говорил. Господи… Ну неужели было так сложно сразу понять, что… Что Рома злится не на него. Вернее, на него тоже… Потому что считает себя виноватым в том, что случилось. Антон, как никто другой, знал, как сильно вина способна разжижать мозг. И уж кому, как не ему, знать Рому, который начинал ворчать по любой причине, когда не мог сказать ничего другого. Теперь Антон сделал для себя новое открытие. Рома злился просто разрушительно, когда волновался. И тот факт, что Рома волновался именно за него, заставлял его сердце болезненно сжиматься от переполняющей… нежности. Стерев остатки влаги, чтобы не нервировать Рому ещё больше, Антон бросился к нему, приземляясь перед ним на колени. Рома точно его услышал и ощутил чужое присутствие, но голову не поднял, а наоборот — опустил ещё ниже. Взгляд Антона зацепился за сжатый кулак, с которого на пол стекали бордовые капельки. – Рома! — поражённо выдохнул Антон, бесцеремонно поднося его руку к своему лицу. Рома крупно вздрогнул, поднимая-таки на него осоловелый взгляд. Антон осторожно, не разрывая зрительного контакта, разжал бледные пальцы. Вилка брякнулась на пол, но Антон не проводил её взглядом. Рома отвёл глаза на маленькие кровоточащие царапинки, пересекающие линии на ладони. Антон проследил за его взглядом, и беспокойство в его груди вперемешку с чем-то новым завыло внутри жалобным комочком. – Дед любит точить вилки, — пояснил Рома, кисло усмехаясь. – Где у тебя аптечка? — спросил Антон, но Рома вдруг переплёл его пальцы со своими, заставляя подавиться вдохом. – Такие грубые, — протянул Рома, прислоняя клубок из их пальцев к груди и смещая чуть влево. Под рукой тут же сумасшедше застучало сердце. Он чувствовал его так отчётливо, что ему казалось, что его собственное забилось точно так же. Тёплая жидкость окрасила и кожу Антона, но ему было на это совершенно плевать. – Это от работы, — ответил он механически, только чтобы поддержать разговор. Чувствуя, что ещё немного, и он тронется рассудком от частых ударов чужой грудной клетки, Антон освободил пальцы и хотел повторить вопрос, но Рома опередил его. – Иди в комнату, — прохрипел он, вытирая кровь тканью футболки. Антон собирался протестовать, но Рома попросил: – Дай мне успокоиться, ладно? Я сейчас приду. И Антон не мог сопротивляться. Несмотря на то, что ему буквально пришлось отодрать свои ноги от пола, чтобы сделать первый шаг. Перед тем, как скрыться в проходе, он, проклиная себя, бросил взгляд на Рому и увидел, как тот кладёт себе в рот несколько крохотных таблеток. Антон отвернулся так резко, что чуть не свернул себе шею. В комнате он опустился на край дивана и, отстранённо проведя рукой по смятым простыням, подумал, что Рома действительно отчего-то пахнет деревом, а если быть точнее — древесными опилками. Наверняка это от того, что он, по его рассказам, стал временами пропадать с дедом в гараже. Его собственные руки ещё хранили на себе подсохшие следы крови. Содрогнувшись, Антон подтянул ткань куртки так, чтобы практически утонуть в ней. Она была длинной и свободной, что намекало на то, что размер Ромы как минимум больше, чем его. Не то чтобы это была важная информация, но… Отстаньте. Поднеся пальцы к носу, он почувствовал также стойкий запах бензина и сажи, оставленные прикосновениями Ромы, что только подтверждало его выводы о гараже. Антон прислушался к шебуршанию на кухне и, поколебавшись, подошёл к столу, заглядывая в отложенные листы, что вызывали в нём нерациональное любопытство. Рома не стал бы оставлять прямо по центру стола то, что пытался бы скрыть, вероятно?.. Как бы то ни было, Антон присмотрелся и разглядел ноты для впечатляющего набора песен. Сами ноты, на субъективный взгляд Антона, были нарисованы криво, и как Рома что-то вообще в этом понимал, было поразительно. Впрочем, Антон с уроков музыки мог рисовать только скрипичный ключ, так что, кхм, явно не ему судить о том, что означают все эти скачущие по линиям ноты и куча всякой другой белиберды, вроде цифр или решёток… Каждый лист был подписан неровным почерком, и, вполне ожидаемо, Антон не узнал практически ни одной песни. Подальше от основной кучи лежал бледно-голубой лист для заметок, и Антон не удержался от соблазна подцепить его пальцами. «Поискать попсу для Антона; то, что можно сыграть на гитаре…», — а дальше шёл внушительный список разнообразных популярных песен, уже знакомых Антону. Возле каких-то стоял крестик, где-то кривоватый знак вопроса, и только около парочки была чиркнута размашистая галочка. От одной мысли, что Рома мог перебирать целый ворох песен только для того, чтобы найти, что же можно ему сыграть, Антон ощутил, как его накрывает странной эйфорией. Рома уже пел для него, что походило на какой-то особый ритуал между ними, но ещё ни разу — под гитару. И… Если только вдуматься… Кто-то в самом деле пел для него. Хотел сыграть для него. То, что предположительно могло бы ему понравиться. Сегодня он невольно стал зрителем игры Ромы. Как и несколько раз до этого, когда он играл Высоцкого для Бяши. Но это… было что-то другое. Нечто совершенно другое. Пока ещё щеки не сгорели, Антон поспешил вернуться на прежнее место, к тому же, шум на кухне стих ещё минуту назад. Спустя всего пару мгновений на пороге показался Рома, и Антон помолился, чтобы его лихорадочный румянец не был виден, благо полумрак отлично помогал ему в этом. Ладонь Ромы была небрежно перемотана в несколько слоёв марли, что всё равно просвечивали. Но кровь больше не шла, и только поэтому Антон прикусил себе язык. Рома приподнял уголки губ, сталкиваясь с ним взглядами, и притащил зарытый под кучей одежды пуфик, ставя его перед диваном и усаживаясь на него, складывая ноги по-турецки. Он провёл рукой по волосам, плавно смещая её на лоб. Антон старался не издавать лишнего звука, хотя всё его естество вопило о том, что ему нужно, чёрт возьми, сгрести в охапку лохматого Рому и вытрясти из него всё о том, что, блять, произошло. – У меня есть, мм, проблемы с агрессией, — вновь зашептал Рома, блуждая глазами перед собой. – В следующий раз просто ударь меня посильнее, я быстрее в себя приду, — добавил со смешком. – А ты мне хук в ответ не пропишешь? — усмехнулся Антон, начиная потихоньку расслабляться. Но Рома застыл, и взгляд, который он поднял на Антона, потемнел. Антон стал подозревать, что ляпнул что-то не то, когда Рома выругался себе под нос. – Я тебя не трону, — Рома сказал это твёрдо, но кадык его вздрогнул. – Когда я выхожу из себя, я… Сильно злюсь. Очень. И я могу долбить по всем поверхностям, но… Я никогда не распускаю руки. Правда, — устало помотав головой и невесело хмыкнув, Рома выдохнул: – Я напугал тебя, блондинка. – Нет! — мгновенно возразил Антон, стараясь вложить в голос всю свою искренность. – Я тебя не боюсь. Глядя на недоверчивую ухмылку Ромы, он всерьёз почувствовал, как у него закипает кровь. – Ты бьёшь словами, а не кулаками, — продолжил Антон, надеясь, что Рома внимет его словам. – И я… я тебе верю, Рома. – Разве слова режут не больнее ножа? — всё так же тускло усмехнулся Рома. И, боже, Антону захотелось прижечь себе язык. Ну какого хрена он не может нормально выражаться?! Тем более, в такие ответственные моменты! – Ножом меня ещё не били… чтобы я сравнивал, — ответил он с придурковатой улыбкой, потеряв всякую веру в себя. К его огромному облегчению, Рома наконец-то рассмеялся, и плечи его мелко сотрясались. Его глаза просветлели, и Антон сдерживался из последних сил, это было просто невыносимо. Почему-то сегодня, сейчас, сидя перед обворожительным брюнетом, что чуть не довёл его до белого каления, Антон честно сказал себе, что хочет обнять его снова. Желательно не один раз. Желательно в ближайшем будущем. Но в противовес этому, он желал, чтобы Роме больше не пришлось прижимать его в неясных порывах, чтобы потом испуганно отталкивать. Это… несправедливо, знаете ли… Он даже не успел обхватить его руками в ответ! Он действительно чувствовал себя куда более расслабленным, чем недавно на кухне, но противное назойливое беспокойство всё ещё никуда не делось. И больше всего в этой ситуации его раздражало то, что он не мог найти в себе смелости завести разговор самому, спросить про всё: и про мать, и про отца, и про то, что о чём Рома хотел с ним поговорить, о самом Роме, на худой конец. Рома говорил ему не раз и не два, что Антон волен спросить его о чём угодно, а уже сам Рома решит, на что он будет отвечать. Но, наверно, отвратительное чувство, которое прошибёт всё его тело, когда Рома однажды не ответит на его вопрос, перешивало всё остальное. И это логично: ты не узнаешь, пока не спросишь, но… Антон так привык к тому, что Рома прямолинеен, как рельсы, никогда не юлит и не лукавит, что, реши он что-то намеренно скрыть, это ударит по Антону слишком сильно. Обычно какие-либо секреты Антон узнавал случайно или узнавал постепенно, складывая картинку из паззлов, и почти никто не делился с ним чем-то тяжёлым в своей жизни. Так уж вышло, что все тёмные истории его друзей он знал либо по наитию, либо узнавал от кого-то другого, либо был непосредственным свидетелем. И это было неудивительно, учитывая то, через что пришлось пройти каждому из них. Бяша — тот, чьи секреты Антон знал от него же. Но тот открывался ему в моменты эмоциональных всплесков или под впечатлениями. Никто из них просто так не мог зайти на минное поле, это было как минимум жестоко. Но Рома убеждал его в обратном. И Антон не мог свыкнуться с той мыслью, что в самом деле может спросить Рому о чём угодно. И не получить злости, обиды или непонимания. Только ответ или его отсутствие. Антон глубоко вздохнул, готовясь к сложному для себя поступку. Как говорили великие люди: «Отсутствие результата — это тоже результат». Или там было: «Отсутствие движения — это тоже движение»… Неважно! – Зачем ты… порезал себя вилкой? — выпалил Антон то, что больше всего маячило в голове. Адреналин разогнал его и без того бешеную кровь, и он точно мало был похож на спокойного человека. – Боль относительно помогает держать себя в руках, — ни секунды не замешкавшись, ответил Рома, с досадой дёргая перебинтованной ладонью. – Но я не имею намерений прикончить себя, знаешь, — фыркнул брюнет. – Просто царапаю ладони, прикусываю щёки изнутри, могу с силой прикусить язык там. Я и забыл, что вилки такие наточенные. – Сильно болит? — с сожалением произнёс Антон, с трудом отгоняя от себя мысли о том, как часто Рома может калечить самого себя. – Это-то? — он приподнял бровь. – Да пустяки, до свадьбы заживёт, — его глаза блеснули озорством, когда он протянул: – Переживаешь за меня, солнышко? – Да, — сразу же ответил Антон, вызывая два задушенных вдоха. Твою же налево… Он готов был закричать от счастья, когда Рома здоровой рукой нащупал его свисающую руку — ту, на которой не было крови, хвала небесам, — и, словно бы дожидаясь, когда Антон её отдёрнет, выжидающе посмотрел на него. Но Антон не стал этого делать, просовывая свои пальцы между чужих костлявых первым. Теперь, когда Антона ничто больше не отвлекало, он мог в полной мере насладиться холодной кожей и порезами от гитарных струн, делающими его пальцы такими же неровными, как и у Антона. «Друзья иногда держатся за руки, — подумал Антон. – Определённо. В этом нет ничего такого». – И это тоже, — пробормотал Рома, во все глаза пялясь на их руки. – Что? – Помогает, — приподнял уголки губ. Ну вот, пожалуйста, Рома всего лишь такой же тактильный человек, как и Бяша, ну, или около того. И вообще, с таким маньяком до таких вещей, как Бяша, он должен был давно привыкнуть к подобным тактильным контактам. Пожалуй, ещё и то, что Бяша каким-то образом заразил его своей тягой к прикосновениям, раз уж Антон ощущал необъяснимое желание держать руку Ромы как можно дольше. – Ты можешь делать так, когда хочешь, — сказал он, после чего захлопнул рот. Блять… Он же не мог сказать это вслух, правда? Рома посмотрел на него с недоумением, пристально вглядываясь в его глаза, которым прямо сейчас Антон ни капельки не доверял. Он с трудом смотрел на Рому в ответ, сверху вниз, окутанный терпким древесным запахом и окончательно убедившийся в том, что сходит с ума. Вот, уже даже язык работает быстрее мозга, выдавая то, что Антон ни в жизнь бы не сказал, если бы… Если бы… В следующее мгновение Рома хмыкнул, отворачивая голову и… вытягивая пальцы из его хватки. – Ты ведь не понимаешь, что ты делаешь… — прошептал Рома на грани слышимости, но Антон расслышал. Что правда, то правда. Он, блять, понятия не имел, что он творит… – Я польщён, блондинка, — сказал Рома следом, смотря на него уже с прежней ухмылкой, и Антон с радостью успокоился бы и выкинул из головы ту ерунду, которую он только что выкинул, если бы… Если бы не чувство, что он сделал что-то не так. – Но не стоит. Такое редко случается, я к этому привык. – А таблетки? — решился Антон на ещё один вопрос. Куй железо, пока горячо там, и всё такое. – Успокоительные, — так же легко ответил Рома, даже не поинтересовавшись, откуда Антон про них узнал. – Пью их давно, они не сильные. Другие вопросы практически жгли ему губы. Но, как бы сильно он ни настраивал себя на то, что ничего страшного не случится, не мог позволить им слететь с языка. Быть может, дело было ещё и в том, что сейчас он мало доверял своей речи и боялся всё испортить. Он уже… сказал что-то, что Роме не понравилось. Пускай он, возможно, преувеличивал, но почему тогда Рома разорвал их сцепленные пальцы? Его что-то явно расстроило… Знать бы только, что, потому что Антон, к своему стыду, был без понятия. И это было ещё одной проблемой… Он не хотел обидеть. Неуместным вопросом, ненужным любопытством, что может ранить. Имел ли он вообще хоть какое-то право узнавать больше того, что Рома ему сам предоставляет? Не будет ли это просто раздражающим интересом? Глупостью? Пальцы по-прежнему пульсировали. Чем он руководствовался, когда додумался сказать Роме нечто такое? Эта сентиментальная мысль даже не успела как следует сформироваться, а он уже выложил её перед Ромой. Быть может, Рома подумал, что он говорит несерьёзно? Что шутит? Но тогда… на что именно он обиделся? «Ты ведь не понимаешь…». Хотел ли Рома, чтобы Антон имел в виду то, что сказал? Или… наоборот? Тишина между ними стала затягиваться, и Антон не вынес бы больше ни секунды этого разъедающего душу непонимания. Но… он не мог спросить прямо. Просто не мог. Каким бы ни был ответ Ромы, он был уверен, что не захочет его слышать, чтобы не пораниться. Молчание было безопасным. И Антон, рвано выдохнув, спросил о том, зачем сюда пришёл: – Ты говорил, что… если я захочу, мы потом поговорим… О чём? Он не мог не заметить недовольного фырчания. Но вместе с этим ему показалось, что Рома с облегчением вздохнул, словно недавний разговор его напрягал. Впрочем, даже если и так, то ненадолго, потому что взгляд Ромы вновь стал очень холодным и направленным ровно на Антона. – Ты мне с толком и в подробностях расскажешь, как так получилось, что ты связался с грёбанными уголовниками. Ох… Антон был ошеломлён, но это быстро улетучилось. Действительно, разве этого не стоило ожидать? Это было оправдано — интересоваться такими знакомствами твоего… приятеля — Антон решил ограничиться пока этим определением, — и это было логично. Но от того, каким тоном это было сказано, и того, какими при этом колючими глазами Рома его пронзал, Антон укололся шипами обиды. – Я не обязан тебе ничего докладывать, — огрызнулся он, хотя хотел выразиться намного мягче. Да что ж такое-то?! – Я тебя и не обязываю, — мгновенно поймав его настрой, процедил Рома. – Я лишь прошу. Прошу… Как много сам Антон рассказывал о себе? Рома, если не хотел говорить, реагировал, может, не менее остро, но не прикрывался чем-то вроде «я не обязан». Естественно, не был. Но… Ладно, Антон не в первый раз понял, что его язык — его враг. Рома спросил — в его полномочиях ответить или нет. И только. Без ненужной мишуры и отговорок. Так, как Рома не единожды ему говорил. Сегодня Антон уже попробовал спрашивать Рому. И тот ответил ему. Не делает ли это его обязанным, хоть самую малость, поделиться чем-то в ответ? Это, в конце концов, честно, откровенность за откровенность. Если так подумать, Рома никогда ещё у него ничего такого не спрашивал. А Рома уже несколько раз раскрывался ему… – Чёрт, — выдохнул Рома внезапно. – Антон, послушай, — названный, повинуясь, поднял виноватый взгляд, на что Рома тут же нахмурился. – Если ты не хочешь, можешь не отвечать. Я не обижусь или типа того. Но это… Блять, я действительно хочу знать и был бы признателен, если бы ты… – Мы будем квиты, я полагаю, — нервно хихикнул Антон. – Нет, — оборвал Рома. – Это нихрена не так должно быть, — он внимательно всмотрелся в лицо Антона, а потом уткнулся в свои ладони, промычав что-то нечленораздельное. – Я понял, о чём ты там думаешь, — заговорил он вновь. – Ты не должен что-то мне рассказывать только потому, что я рассказывал что-то тебе. Я хотел это рассказывать, поэтому отвечал, если был готов. Если ты не хочешь — ты не отвечаешь. И я никогда не буду выпытывать что-то из тебя. Но конкретно эта ситуация меня, прости, пиздец как волнует, чтобы я оставался в неведении. А ещё я всё ещё зол, но это так, для справки. Антон на какое-то время провалился в себя, переваривая услышанное. Ему действительно было не страшно делиться чем-то с Ромой. Куда больше его пугала возможная реакция. На этот раз это было чем-то очень спорным, но… Рома не стал бы его судить. Он лишь скажет прямо то, что думает. И, наверно, это было к лучшему. Таить перед Ромой его друзей было бессмысленно, ведь он уже имел честь предстать перед ними. Если Роме это очень важно, у него тем более не было причин уходить от ответа. В своё оправдание он мог сказать лишь то, что ему показалось, что Рома на него наехал, так что… Господи, почему он порой не может нормально конструировать свою речь и свои эмоции? – Извини, — неловко улыбнулся он, стыдливо опуская глаза. – Ты просто даже не спросил, а… Как будто не оставил мне выбора. – Блять, я за себя не отвечаю уже сегодня, — протянул Рома. – Ты не в обиде, блондинка? — Антон яростно помотал головой, а в голове так и замаячило ответное: «А ты?». – Ладно. Может, отложим до завтра? – Нет, всё в порядке, — Антон немного поёрзал, усаживаясь поудобнее, и, поймав ободряющий взгляд Ромы и прочистив горло, сказал: – Я с ними… Ну, с уголовниками, как ты говоришь… С детства дружу. Они меня ещё младенцем видели. Лёша так вообще… Возился со мной постоянно, играл… – Лёша — это длинный? – Да, — Антон спрятал смешок в кулаке. – Он на шесть лет меня старше, как никак… Наши бабушки, говорят, дружили раньше… Да и семьями часто виделись… Я с Катей, когда мелким был, тоже много тусовался… – Катя — это кто, позволь спросить? – Ой, ты же её не видел… Да, впрочем, она с нами больше не гуляет… Мы с ней давно поругались, но она с Петей встречалась, а потом… Они расстались почему-то. А, да, Катя — двоюродная сестра Лёши. Так что мне от неё было никуда не деться, — Антон улыбнулся мимолётным воспоминаниям, но тряхнул головой. Рома, казалось, целиком и полностью был поглощён его рассказом, что, конечно же, нагоняло краски на его щёки, но он предпочитал игнорировать это. – Лёша с Пашей сдружились в школе, но… Как я помню, я видел Пашу и раньше на общих праздниках. Но он такой угрюмый всегда стоял… Да и старший мальчик, опять же, я боялся к нему подходить. – Неженка, — пробубнил Рома. – Но потом Лёша и Паша стали приходить к нам, играть во всякие войнушки, футбол… – К «нам» — это к кому? – Я редко общался с другими ребятами, мм… У меня сформировался свой круг, так сказать. Полина, которую я тоже ещё с садика знал, Катя, ну и Бяша… Бяша появился чуть позже, в первом классе познакомились… И как-то вот сразу спелись, — Рома кивнул, мол, я получил ответ на вопрос, побуждая двигаться дальше: – Так вот… Когда я учился в первом классе, мы ходили такой вот компанией. Лёша всё ещё приходил ко мне в гости, иногда приходил и Паша вместе с ним… И я понял, что он… Не такой страшный, как я думал… Не смейся! — Антон толкнул Рому ногой, но и сам не удержался от хихиканья. – Он много читал, боже… Когда я говорю «много», это кажется меньше, чем оно есть, правда. – Бледный выглядит, как аристократ, — хмыкнул Рома. – Он такой, да, — согласился Антон. – Бледность у него от болезни какой-то… Там ничего такого, насколько я знаю… Но раньше он много кашлял и лежал с температурой. Я приносил ему книги, когда он болел. И мы как-то тоже… Я к нему быстро привязался. Я всегда мечтал о старшем брате, знаешь… И если Лёша был скорее как старший друг, который «за» любые глупости и нарушение всяких правил, то Паша… Был такой строгий. Он отчитывал меня за внешний вид, ругал за невежество и всё в таком духе… – Так в твоём понимании ведут себя старшие братья? — скептически изогнул бровь Рома. – Нет, наверно… Но для меня он был примером, авторитетом. Тот, на кого мне хотелось быть похожим. Ну, и он, конечно, тоже заботился обо мне. Лёша и Паша… постоянно помогали мне. Паша иногда делал со мной уроки, Лёша учил играть в баскетбол… Я и сам не до конца понимаю, почему они так ко мне прикипели… Но вот я без них тогда прямо жить не мог. – А тот дикий в этот парад не входил? – Дикого тогда на горизонте не было, — невольно усмехнулся Антон от такого сравнения, но потом улыбка медленно сползла с лица. Он вцепился в лацканы куртки, вдыхая успокаивающую какофонию ароматов. Рома заметил эти изменения и подобрался, а лицо его вмиг стало непроницаемым. – К концу весны… В мае где-то… Лёша… Когда я первом классе ещё был, да… В общем, случилось вот это вот всё… — в последний момент он вспомнил, что Лёша рассказывал эту историю Роме, когда Антон притворялся спящим, и собирался кратко пересказать суть, но Рома остановил его приподнятой рукой. – Убийство, да, я это уже знаю, — Антон постарался изобразить на лице неподдельное удивление. – Мне длинный рассказал, пока ты спал. – Что ж, если так… Лёша уехал… Вернее, его увезли… В тюрьму он сел, короче. – Если ты не против, можно я спрошу? — прервал его Рома. – С-спрашивай, — Антон начинал запинаться от волнения. – Он сказал, что отец начал душить его. Что тот пил и всё такое. И что он просто защищался. Это правда? — Рома смотрел прямо, как и всегда, когда искал следы обмана на лице. – Да. Это правда, — ведь на самом деле всё было куда хуже… – Я знал его отца и… – Хорошо, я понял. Я тебе верю, — коротко улыбнулся и снова кивнул, чтобы Антон продолжал. – Я был… в ужасе, это мягко сказано. Я знаю, что сейчас они совсем другие… И ты вряд ли можешь представить их другими, но… Лёша был убийцей для них, там, в тюрьме… И его… Ему несладко пришлось, и я… Я даже представить себе не могу, через что он прошёл… Он часто писал мне письма. И все они были чересчур позитивные… Он писал, что всё хорошо, что мне не о чем беспокоиться. Но одно… Одно письмо, когда он уже отсидел там четыре года… Оно было таким… Лёша написал так много всего, и… Я прорыдал тогда весь день. Я знал, что он изменился, я видел его на коротких встречах несколько раз, но когда он приехал… Это было… Трудно описать. Понимаешь, его глаза… Это глупо, я знаю, но они… Всегда горели, всегда смеялись и заряжали каким-то теплом. А тогда… Они были такими пустыми. Прошло четыре года, и человек, которого я видел, казался мне чужим. Он стал вести себя по-другому, говорить по-другому… Но… своего отношения ко мне он не поменял. И… В тот день, когда он вернулся… Он сказал, что не позволит никому навредить мне. Сказал, что я… Напоминаю ему… — Антон старательно подбирал слова, попутно борясь с неровным дыханием. – Напоминаю ему того, кого он в своё время не смог спасти. Рома дал ему небольшую передышку, принеся стакан воды и ничего не говоря. Он хмурился, но его взгляд был спокойным, невольно прибавляя Антону уверенности. Антон смочил горло, что точно было не лишним в его случае, и, стараясь поменьше заглатывать воздух, заговорил вновь: – Мне было тяжело вести себя с ним, как прежде. Он уходил ещё школьником, а вернулся взрослым человеком. А я только пошёл в шестой класс. И я… чувствовал себя виноватым. Из-за того, что стал бояться его. Он… ничего такого не делал. Но он сильно вытянулся, голос его огрубел и всё такое. Это бы в любом случае произошло в течение взросления, но… Для меня это казалось слишком большими изменениями. Он набил себе эти страшные наколки, стал много ругаться и… драться. Когда я первый раз увидел, как он дерётся, клянусь, у меня чуть сердце не вывалилось. Вспомнить его, такого хилого яркого мальчика, который держал цыплят в ладошках и… Его перекошенное от ярости лицо, когда он избивал кого-то… Я даже представить себе такого не мог. Но со временем я… смирился. Для меня он всё ещё оставался другом. И он… всё ещё был в моих глазах тем Лёшей, которого я когда-то знал. Он покосился на Рому в поисках каких-либо эмоций на его лице, быть может, недоверия или разочарования, но он лишь кивнул, смотря на него с глубокой задумчивостью. – Что касается Паши и Пети… Кхм, где-то в классе втором или даже к концу первого ко мне стали приставать. Среди одноклассников, кроме Бяши, Поли и Кати, друзей у меня не было. А Бяше тогда и самому было хреново с этим переездом и насмешками в его адрес… из-за его национальности. Но тут от него отстали быстро, а вот мне так не повезло. Я был слезливый такой, любил прикрываться отцом и так далее… Жалкое зрелище, в общем-то. Да и вообще плакал тогда часто. Лёши нет, Паша тоже куда-то пропал, в школе перестал появляться. Однажды, как обычно, подонки эти меня по пути домой подкараулили. Не били, просто глумились, ну, может, потолкаться могли, но так… Больше чтобы обиднее сделать. А там… Паша недалеко жил. Он услышал и всех их разогнал. – Белый рыцарь, — хмыкнул Рома. – Точно. Он для меня тогда так и выглядел. Естественно, для одноклассников это был очередной повод поиздеваться, мол, за тебя заступаются, как за девчонку. И когда они припёрли меня к стенке прямо в школе... На этот раз меня, мм, выручил Петя. Я раньше его тоже видел, дома у Паши бывал всё-таки, но чаще всего он шлялся где-то. Я там сам чуть на месте не обделался, когда он парня за грудки приподнял на уровень своего лица. Тогда, насколько я знаю, ему сделали выговор, пригрозили чем-то и… С тех пор, когда я жаловался им, что кто-то меня донимает, они решали это без моего ведома. Я… я не знал, что они запугивали тех парней очень сильно. Я видел только их побитые лица и думал, что они этого заслуживали. И, как следствие, от меня отстали. Но я так и остался неким отщепенцем, что ли. Они, наверно, завидовали мне, хотели чего-то такого же. Ну или просто бесились, что пропала жертва для их издевательств, — Антон задумался на мгновение, прежде чем вздохнуть и продолжить: – Петя и Паша, на самом деле, тоже были одиноки. Их отец… Был авторитетным вором. Про них вообще столько слухов ходило, самых разных. За ними закрепилась репутация его отца. – Был? — переспросил Рома. – А… Да, он давно умер, я почти его не помню. Заболел в тюрьме и скончался. Они были ещё совсем детьми, когда отца не стало, и мать у них была еле живая… Тоже долго не протянула. Петя, вроде, и до этого варился во всяких таких компаниях, а со смертью отца деньги откуда-то брать надо было… После того, как я перешёл в пятый класс, Петя тоже сел. А Паша… на него было больно смотреть. Как бы сказать… Кроме брата, у него, считай, никого ближе не было. Он, как ты мог догадаться, учился хорошо, даже очень, и сильно отличался от Пети, но это не отменяло того следа, который тянулся от его семьи. Сначала отец, потом мать, которую знали, как бывшую куртизанку, так ещё и брат… Его не задирали, с таким братом никто не решался, да и Паша постоять за себя умел, но и общаться с ним никто не хотел. Пете это не мешало, у него там своих корешей хватало, а вот Паша… Но он познакомился с Лёшей в книжном клубе, и тот, несмотря на всё, захотел с ним дружить… Мой первый класс… Было лучшее время, пожалуй, как для меня, так и для них. А дальше… Сначала у Паши забрали друга, потом брата… О матери по-прежнему нужно было заботиться. Я точно не знаю, когда Паша начал… Но он стал воровать. Я видел, каким разбитым он выглядел в наши поредевшие встречи. Как-то раз он спросил, ненавижу ли я его… Я был абсолютно сбит с толку. Я вообще мало тогда что понимал. Он плакал на моей памяти в первый и в последний раз. Я сказал ему, что не знаю, за что я должен его ненавидеть. А он… сказал, что считает меня своим младшим братом. И пообещал, что защитит меня лучше, чем другого младшего брата, которого не сумел защитить. – Ебануться, — прохрипел Рома. – Да уж, — уголок его губ судорожно дёрнулся. – Паша многим пожертвовал ради других. Он походил на ходячий труп ровно до тех пор, пока не появилась Ева. Она тоже моя одноклассница, но до класса восьмого мы как-то не пересекались. Она соседка Полины, и они дружили там чисто женской компанией. В какой-то день нас отправили вместе дежурить, и мы прямо разговорились. Она шла сразу за мной по оценкам и часто фыркала в мою сторону. У нас горел дух соперничества, что ли. Я считал её заносчивой и грубой, но Ева оказалась потрясающей девушкой. Несмотря на то, что с Полей и Катей я был с самого детства, с ней я ощущал себя куда свободнее. И вот, в восьмом классе мы как-то засели в библиотеке, писали вместе домашнее сочинение, и за мной зашёл Паша. К тому времени Лёша уже как два года вышел на свободу и почти сразу ушёл в армию, а Петю снова арестовали, и с настроением у Паши дела были паршивые, мягко говоря. Тогда мы пошли гулять втроём. И я… — Антон мимолётно улыбнулся. – Стал замечать, как они всё чаще ходят одни, сами с собой. Лёша относился к этому очень настороженно, всё-таки четыре года разницы… В конечном итоге, мы остались спокойны, потому что поискать такого благородного и галантного парня, как Паша, надо ох как потрудиться. Ева уговорила его поступить, и вот, Паша уже как второй курс окончил. Пете это не то чтобы понравилось… Но он был тут бессилен. Из тюрьмы он мало что мог сделать… — на этих словах Рома сдавленно рассмеялся. Антон отразил его смех, закатывая глаза. – Я видел его перед своим отъездом в город, уже здесь, в смысле. Я не особо уловил, в какой момент эти трое организовали свою банду, но явно в то время, когда Петя отсидел первый раз… – Извини, я перебью, — вклинился Рома, и в его залёгшей меж бровей складке отражался сложный мыслительный процесс. – Если я правильно всё посчитал, эти твои братья на второй год оставались, что ли? – Нет, — хихикнул Антон, понимая, что Рома имел в виду. Надо же, он даже не подозревал, что брюнет может обратить на это внимание. – Пошли в школу в восемь лет. – Теперь ясно, — поджал губы Рома. Антону захотелось нерационально умилиться. Ну, такую моську недовольную сделал, боже мой… – Я удивлён, что ты умудрился посчитать года, — решил он ненавязчиво подбодрить. – Я всё-таки математик, — хмыкнул Рома. – Было бы стыдно. Не сдержавшись, Антон рассмеялся в голос. Но, понимая, что нужно закончить, взял себя в руки. И блики, пляшущие в болотных глазах, ему как никогда мешали это сделать. – Скоро у Пети истекает срок исправительных работ. Если ты переживаешь из-за того, что они уголовники, — они оба прыснули, – то спешу тебя расстроить, не знаю… Они не грабят дома, не взламывают сейфы или замки. По правде говоря, я не шибко разбираюсь в том, что они делают… Но в основном это какие-то разборки между бандами. Когда они только начали, они брали небольшие кражи, но только на заказ, как бы. Они получают деньги за разное и… Насколько я знаю, среди своих они очень известны. Петя всё-таки вор в законе, прямо как его отец. – Бледный не сидел, я так понимаю? — изогнул бровь Рома. – Нет, и Лёша в полицию тоже больше не попадал. Если дело касается только таких бандитов, полиция вяло в этом копается, так что они не попадаются. Если бы они стали грабить гражданских, как раньше, вряд ли бы это долго продлилось… Ну, а Паша, как бы странно это ни звучало, мастер того, что делает. Он же карманник. Его работа не пыльная, и доказать факт кражи практически невозможно. В основном, за счёт Паши они и построили себе авторитет. Как бы Петя ни кичился тем, что это исключительно его заслуга, — буркнул Антон, скрежетнув зубами. – Бледный говорил, этот дикий их главный. – Да, пахан. У них там с этим всем очень сложно, я вряд ли смогу объяснить, — Антон виновато улыбнулся. – Теперь я нахожу больше смысла в его словах, — пробормотал Рома и, поймав недоумевающий взгляд Антона, пояснил: – Да про весь этот кодекс и прочее. То, что они так яростно носятся вокруг тебя, теперь более, чем понятно. Ты их друг-брат детства, это вполне логично. Я-то уже испугался, что ты в чём-то замешан, блондинка. Антон подавился воздухом. – Чего?! Да как ты мог такое подумать? – А что я должен был подумать? — ухмыльнулся Рома. – Когда этих корешей твоих первый раз увидел, подумал, ну, гопники обычные, с кем не бывает. Потом я слышу просто умопомрачительные истории об их жизни в тюрьмах и кодексе, чёрт бы его побрал, и уже невольно начинаю представлять, как растянусь в канаве с выбитыми зубами. И, знаешь ли, мне было безумно интересно, какое отношение ты имеешь к этому цирку, блондинка. – Я же говорил, что они мои друзья, — растерянно пробормотал Антон. – Полагаю, что друзья-гопники для тебя — это слишком скучно, блондинка, — дразнил Рома. – И ты решил обзавестись друзьями-уголовниками. – Да хватит их так называть! — Антон развернулся в намерении схватить подушку с постели Ромы, но его руки вероломно перехватили. Дыхание обожгло щеку. Антон перевёл лишь глаза, не рискнув повернуться полностью. Потому что если это, чёрт возьми, сделает, то между их носами будет ничтожно мало места… – Я не хотел надумывать наперёд, — сказал Рома, чуть ослабляя хватку, но всё ещё держа запястья. – Но, блять… Я уже говорил, что сильно переволновался. Как-то раньше со столь выдающимися личностями мне не приходилось сталкиваться. – Они не посмеют больше к тебе лезть, — решительно заявил Антон. – Паша держит своё слово. А с Петей… С Петей ещё разберёмся. – Да дело не в этом, — мягко ухмыльнулся брюнет. – Я... больше переживал за тебя. Кто знает, что тебя с ними связывало и… Ты понял, в общем. Антон, забыв о своих воззрениях относительно поворотов, резко двинул головой, практически сталкиваясь с Ромой лбами. Тот от неожиданности чуть отпрянул, но всё так же находился близко. Однако Антон таращился на блеклый, почти неразличимый смущённый взгляд, который Рома старательно от него прятал. Антон, предполагая, что выпалит очередную чепуху, только кивнул, тяжело сглатывая. Только протянуть руку и притянуть эти широкие плечи — и Рома окажется в его объятиях. Впрочем, и так было, чем заняться: с такого расстояния Антон мог с лёгкостью пересчитать чернющие длинные ресницы… – Как бы ты ни хотел, я не скажу тебе «спасибо» за то, что ты закрыл меня, — продолжил Рома, возвращая пристальный взгляд. – Я знаю, ты хотел как лучше. Но для меня — это не лучше. Антон. Прошу, услышь меня сейчас, ладно? – Л-ладно, — каким-то чудом выдохнул Антон. – Если ты захочешь поддержать меня или защитить, не вставай передо мной. И не позади. Просто будь рядом. Этого будет для меня достаточно. Я, в свою очередь, обещаю, что буду рядом. По телу разлилось что-то жгучее и вязкое. Антон отдал себя на растерзание безжалостной болотной пучине. Не в силах держать руки в стороне, он накрыл тыльные стороны ладоней Ромы, с удовлетворением отмечая, как расширяются чужие зрачки. – Я обещаю, что буду рядом. Услышав ответное обещание, Рома отстранился, вставая и подходя к гитаре, которую оставил возле дивана. Это дало Антону время привести разгорячённое сознание к более-менее контролируемому состоянию, что всё равно было бесполезно, потому что Рома сел перед ним на пол, настраивая инструмент. – Я давно собирался сыграть тебе что-нибудь… Тебе… – Но, блять, блондинка, среди попсы так мало чего-то стоящего, — Антон не нашёл в себе никакого желания возмущаться. Он мог лишь, как заворожённый, наблюдать за Ромой, в нетерпении кусая губы. – Так что сегодня будет Пугачёва. Советский Союз, все дела, пойдёт? Как будто Антону было не плевать. Он энергично закивал, вызывая хриплые смешки. – «Мне нравится, что вы больны не мной», — в той же манере зашептал Рома, как уже пел сегодня. Сердце Антона мгновенно отозвалось острыми ударами. – «Мне нравится, что я больна не вами». В слабых отблесках луны Рома выглядел необычно хрупким. Его пальцы перебинтованной руки лениво перебирали струны, но Антон видел, как сильно они при этом отчего-то были напряжены. – «Мне нравится, что можно быть смешной, распущенной…» Глаза всё так же прикрыты, и так жаль, что нельзя увидеть, как много в них скрывается, когда Рома поёт каждую строчку. – «… и не играть словами, и не краснеть удушливой волной…», — небрежный взмах головой, чтобы убрать мешающие пряди, падающие на веки. – «… слегка соприкоснувшись рукавами…» Как много Рома позволяет ему, представая перед ним в такой ипостаси? Совершенно на себя непохожий. Уязвимый, в чём Антон не сомневается, такой неуверенный, быть может, потерянный, но вместе с этим жаждущий, открытый, готовый к чему-то, что разобьёт его… – «За то, что вы больны, увы, не мной…» Антон ждёт, что Рома позволит увидеть бурю в его глазах. Но Рома не откликается на его безмолвные позывы. – «За то, что я, увы, больна не вами». Гитара молчит. Рома встаёт, обходит комнату, но по-прежнему не смотрит на него. В тени шторы профиль кажется резче, острее. Антон видит, как он сжимает зубы и прислоняется к стене, складывая руки на груди. Как будто… закрывается. – Спасибо, что рассказал, — сказал он бесцветно. – И извини, если… Я тебя напугал или обидел. Антон, абсолютно поражённый, машет руками, словно это позволит Роме скользнуть по нему взглядом. – Что ты, нет… – Тогда, я думаю, тебе пора домой, Антон, — произносит всё с тем же безразличием. Это не звучит, как требование или что-то в этом роде, но Антон всё равно это чувствует. Он ничего, совершенно ничего не понимает, и от этого ему становится не по себе. Но Рома ясно дал понять, что хочет, чтобы он ушёл, и Антон не намерен задевать его. Похоже, Рома всё ещё не до конца отошёл от своих потрясений. – Спокойной ночи, Рома, — шепчет Антон, и последняя надежда покидает его, когда Рома равнодушно кивает. Хочется, до зуда на ладонях хочется обнять его, пускай и получив в ответ холодную колкость. Хочется, до крови на языке хочется спросить, что с ним происходит. Почему он так странно реагирует и говорит смущающие вещи. Хочется, до безумия хочется узнать, зачем он поёт эти душераздирающие песни своим бархатным голосом, пряча при этом глаза. Но Антон не делает ничего из этого. Его «хочется» растворяется в страхе. И он уходит — сбегает, подсказывает ему мозг, — и с неистово колотящимся сердцем пробирается домой, сползая на пол по закрытой двери его комнаты. Он дрожащими пальцами нащупывает чужую куртку и борется с желанием позорно расплакаться. – Да что же такое?.. — шепчет он в пустоту, доползая до мобильника, оставленного на столе. Быть может, ему удастся убедить себя в том, что этот вечер — всего лишь сон?.. Доказательством реальности которого являются ещё и бледные красные следы на пальцах. Подумав о том, что так и не прочитал сообщения от Руди, Антон клацает по оповещению и едва не роняет телефон. Наряду с радостной новостью о том, что его друг вернулся с новыми очками, светится и кое-что другое: «Ich habe dich vermisst, Liebling»