Кошка поймала птицу

[Песни из плейлиста Антона]: ×t.A.T.u. — Я сошла с ума ×Елена Терлеева — Солнце ×Фристайл — Ах, какая женщина

Глаза Руди как будто стали ещё больше. Следом он нахмурился и, мягко потянув Антона за рукав футболки, завёл в коридор. С хлопком входной двери Антон сделал неаккуратное движение, запнулся и чудом не промахнулся задницей мимо пуфика. Несмотря на головокружение и общую тяжесть тела, он не чувствовал себя таким уж пьяным. Скорее куда более эмоциональным, чем обычно. Руди шустро забрал из его руки пустую баночку и фыркнул: – Что же это случилось, дорогой друг? Алкоголь очень опасен. Антон на пробу шевельнул языком и ощутил вдруг его непомерную слабость. Вместо вразумительного ответа раздалось лишь мычание, которое Руди пришлось расшифровывать по-своему. И хотя в глазах шатена Антон видел львиную долю беспокойства, Руди захихикал, прикрывая рот ладошкой, и присел перед пуфиком на колени. – Я всегда рад тебя видеть, Антон. Не мог бы ты немного меня подождать? Я дам дедушке лекарство и вернусь к тебе. Всегда лёгкая для понимания, сейчас речь Руди с трудом достигала расслабленного мозга Антона. И тем не менее, он всё ещё был способен заниматься переводом в своей голове, так что он понял просьбу друга и кивнул миллион раз для убедительности. Руди оставил его на неопределённое количество времени, и Антон, привалившись затылком к шершавым обоям, начинал осознавать, что, кажется, его запал смелости заметно истощился. Сможет ли он снова задать Руди этот вопрос? Или лучше свалить отсюда, пока не стало совсем поздно? Пока у него остался последний шанс жить спокойной и обычной жизнью нормального человека?.. Антон метался между желанием унести ноги и желанием погрузиться в болото запретных чувств, как меж двух огней. Одно он знал точно: если уйдёт сейчас — не решится больше никогда в жизни. Но как дорого ему придётся заплатить за то, чего он не должен знать? За то, к чему не должен даже притрагиваться? Готов ли он к этим жертвам вообще?.. Спонтанные решения, как говорил папа, не приводят ни к чему хорошему. Кому, как не папе, было это знать… Дуновение от чужих движений достигло его слуха, и Антон повернулся ровно в тот момент, когда Руди наклонился, чтобы помочь ему подняться. Ощущая себя немым, Антон мог только наблюдать за тем, как Руди щурит глаза от яркого света, поджимает губы, с усилием дёргая его вверх, сдувает со лба непослушные прядки чёлки, что обычно не лезет на глаза из-за очков… Где они, кстати? Антон словно в первый раз увидел друга без них, его нежные черты лица и ясные бирюзовые глаза, всегда скрытые за толстыми стёклами и всё равно сверкающие необыкновенно ярко. Засмотревшись, Антон чуть не взвизгнул, когда Руди усадил его на диван. Это произошло так резко, что Антон часто-часто заморгал, пытаясь вернуть фокусировку зрения. И его видавшие виды очки мало в этом помогали. – Ты плохо себя чувствуешь? — спросил Руди, помахав рукой перед лицом Антона. – Н… Нет, — выдавил Антон. – Голова… болит… не сильно, — видя, как Руди отходит, возможно, за какими-то таблетками для него, блондин хватает его за запястье и, сжевав половину слогов, говорит: – Не уходи. Пожалуйста. Останься со мной. Щёки Руди вспыхивают, и он опускает глаза, но руку из захвата не освобождает и садится рядом. – Ты меня пугаешь, дорогой друг, — поборов смущение, вновь обеспокоенно сказал Руди. – Ты что-то сказал на русском, когда я открыл дверь. Что случилось, Антон? Ты бы не стал пить алкоголь, если бы всё было в порядке. Антон молчал. Его взгляд то и дело задерживался на порхающих ресницах и очаровательной линии тонких губ. Руди… всегда был таким красивым? Пожалуй, что всегда. Только Антон никогда прежде не хотел смотреть на него, не отрываясь, в приглушённом свете лампы коридора. Никогда прежде не хотел завести выбившуюся каштановую прядь за порозовевшее ушко. Как это делает Полина, ха… И уж точно не хотел провести пальцем по гладкой коже щеки. Когда Антон слышит прерывистый выдох напротив и возвращается к реальности, он понимает, что последнюю «хотелку» случайно воплотил в жизнь. Руди осоловело моргает и замирает, как олень, пойманный в свете фар. А Антон смотрит наверняка затуманенным взглядом и пальцы убирать не собирается. Теперь они соприкасаются аж в двух местах, и обе руки Антона готовы сгореть от прокалывающих до костей мурашек. Иногда Антон забывал, что Руди был лишь немногим младше него. Что он уже давно не был тем невинным беззащитным мальчиком, которого он встретил на просёлочной дороге одним августовским вечером. Все те пять лет, что они знали друг друга, Антон смотрел на Руди как на ребёнка, что нуждается в его помощи. Руди пробуждал в нём теплое чувство ответственности, словно птенец, только что вылупившийся из яйца. Хрупкий, хрустальный мальчишка, которого так легко заставить плакать. Мальчишка, что благодарил его просто за то, что он существует. Мальчишка, который называл его «дорогим другом» и готов был всегда ждать его столько, сколько потребуется. И которого сам Антон на время вычеркнул из своей жизни после того… После того, как узнал о нём ошеломляющие вещи. Но Руди всё ещё здесь, рядом с ним. Всегда рядом. Рядом до тех пор, пока ему позволяют. Чересчур ему преданный. Тот, кого Антон совершенно не заслуживает. И тот, кого Антон, кажется, намеревается использовать для того, чтобы понять. – Дорогой друг! — зовёт Руди, накрывая чужую ладонь на своей щеке и мягко отводя её. – Поговори со мной. Глаза юноши переливаются искренней тревогой. Антон ненавидит себя, когда произносит на этот раз на немецком: – Как ты понял, что тебе нравятся парни? Руди раскрывает рот в чистейшем шоке. – Что?.. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь… Антон тяжело вздыхает, собирая по крупицам здравомыслящую часть своего сознания. И отчаянно хочет, чтобы Руди не воспринял сказанное, как грубую шутку… – Прошу тебя, Рикерт, — шепчет он, боясь, что голос его подведёт. – Расскажи мне. Руди мотает головой и встаёт с дивана, делая несколько шагов. Его глаза начинают блестеть, и он нервно заламывает пальцы, смотря на Антона с гаммой всевозможных эмоций. – Ты слишком пьяный, дорогой друг, — дрожащим голосом говорит юноша. – Не шути так. Это больно для меня. – Я не шучу, Рикерт. Я бы никогда не поступил так с тобой, — и, дабы склонить друга на свою сторону, кое-как выдавливает улыбку: – Ты же сам шутил об этом со мной не так давно. Улыбка Руди выглядит максимально неуверенной. Он мнётся, обнимая себя одной рукой. Антону не хочется видеть его таким потерянным, не хочется заставлять потрошить душу на тему, из-за которой в недалёком прошлом он собственной персоной оградил себя от общества Руди. Как лицемерно, Антон, не находишь?.. Имеешь ли ты хоть малейшее право просить Руди открыться тебе… снова? На месте Руди он бы ни за что не стал обжигаться опять, доверять человеку то, за что когда-то был унижен. Да, потом Антон загладил свою вину. Но осадок на душе юноши наверняка остался. Антон не привык быть эгоистом. Так неужели ради своих желаний он готов переступить через проблемы своего друга? Определённо, нет… О чём он вообще думал, когда приходил сюда? Идиот. Какой же он идиот… – Рикерт, извини, я… – Почему ты захотел об этом узнать? — сказал вдруг Руди, встречаясь с ним стеклянными глазами. Антон, не раздумывая, приглашающе хлопает по мягкой обивке рядом с собой. Его глаза тоже наполняются слезами, когда он видит, как Руди медленно приближается обратно к нему. И падает в его объятия, сцепляя руки на излюбленном месте. – Ты не должен мне ничего объяснять, Рикерт. Я действительно пьян, если подумал спросить тебя о таком, — Антон чуть отстраняется, чтобы увидеть внимательный взгляд и стереть дорожку солёных капель. Он как-то ненамеренно вновь задерживает руку на покрасневшей щеке и продолжает: – Я не имел права осуждать тебя тогда. Потому что я… Я, кажется, тоже… Дальнейшие слова не находятся. Руди встречает его открытый взгляд и шмыгает носом, уворачиваясь от прикосновения. Антон не хочет заострять внимание на том, что это действие странно ранит его. Он ожидает худшего. Того, что Руди уйдёт, оставив его самолично разбираться с навалившимся осознанием. Так же, как когда-то Антон поступил с ним. И это будет справедливо. – Ты уверен, дорогой друг? — спрашивает Руди, и Антон не сразу слышит его, целиком погружённый в удручающие мысли. Не сразу замечает и то, что Руди слегка поменял своё положение: теперь он нависает над Антоном, опираясь одним коленом и держа руки по обе стороны от его головы. Антон шумно сглатывает, подавляя в себе порыв зажмуриться до чёрных точек перед глазами, чтобы прогнать ненужные сейчас образы… – Сложно быть уверенным в этом, не думаешь? — кисло усмехается он, бегая глазами по лицу Руди в попытках успокоить учащённое дыхание. Его мысли сменяют одна другую с бешеной скоростью, разрываясь между непониманием того, почему Руди до сих пор не выставил его на улицу, и нерациональной потребностью быть ближе… – Причины же должны быть, — пожимает плечами Руди. Он стирает остатки влаги с ресниц одним размашистым движением, и в его глазах появляется что-то новое. – Иначе ты бы так не волновался. Не переживай, Антон. Ты знаешь, я не тот, кто будет злиться на тебя за… это. Антон хочет сказать так много. Если нужно, извиняться за свою глупость, пока не отсохнет язык. Выразить Руди всю бесконечную благодарность, что он чувствует. Но вместо этого лишь всхлипывает, с трудом выговаривая: – Прости. Прости меня, Рикерт. Руди затыкает его, точно так же проведя тонким пальцем по щеке. Едва касаясь. Но этого достаточно, чтобы Антон проглотил все слова, поплывшим взглядом взирая на друга. – Я давно простил тебя, дорогой друг. Перестань вспоминать об этом. – Но… Но я… — речь совершенно его не слушается, и Антон цокает, с протяжным мычанием стукаясь головой о спинку дивана. – Я не ожидал, что ты говорил серьёзно, — перевёл тему Руди, возвращая руку на место. И хотя Антон отодвинулся, ему показалось, что расстояние между ними почему-то сократилось. – Алкоголь сделал тебя таким смелым. – Заткнись, — буркнул Антон, отворачивая голову. Румянец не сходил с щёк, словно намертво прилипший. Как и у Руди. Но тот, в отличие от блондина, будто поднабрался какой-то раскованности. – Теперь ты будешь дразнить меня, да? – Почему бы и нет? — хмыкает Руди, и Антон знает, что в данный момент он склоняет голову набок. Ох уж эти игривые нотки в голосе. Руди специально добавил хрипотцы, или пьяный мозг Антона его обманывает? Прямо сейчас это делало с его здравомыслием нехорошие вещи. – Теперь у меня появился реальный повод. Но ты очень удивил меня, дорогой друг. Что заставило тебя задуматься о… своей ориентации? От слова «ориентация» Антона прошибает дрожь. Он морщится так, словно кусает свежий лимон, и, мученически вздыхая, говорит: – Не знаю. Я не думал об этом… в таком смысле. Я даже не до конца уверен, что я… Ну… – Я понимаю. Это сложно принять. Ты спрашивал, как я это понял… – Не надо, Рикерт, я знаю, тебе… – Мне давно всё равно, — упрямо отвечает Руди, игнорируя его порывы свернуть с обсуждения не самых приятных вещей. – Ты пришёл ко мне за помощью, дорогой друг. И я ценю это. Так позволь мне помочь. Последняя фраза окончательно выбивает воздух из лёгких Антона, и он ощущает себя последним извращенцем, вспоминая похожие слова из какого-то паршивого журнальчика, который Петя приносил в один прекрасный день и в который Антон заглянул чисто механически, мгновенно поражаясь его откровенности, мягко говоря, и обещая себе очистить память от того, что успел там увидеть. Боже, чем приложиться, чтобы всякая дурь не лезла в башку?! И хорошо бы было, если бы Руди не подливал бензина в и без того полыхающее пламя. С другой стороны, он не был виноват в том, что Антон совсем потерял дружбу со своей адекватностью. Руди терпеливо ждёт ответа, и Антон слишком слаб, чтобы сопротивляться и дальше. Он коротко кивает. Рубеж пройден. Антон надеется, что его тело не выдаёт всю степень его болезненного предвкушения. Он и сам не понимает, чего ждёт. Но тайна «запретного плода» слишком манит, чтобы он мог себя хоть сколько-нибудь контролировать. – Я уже говорил тебе когда-то, — начал Руди свой рассказ, который Антон в своё время наотрез отказался выслушивать, — что мне никогда не нравились девушки. Они… Они всегда хотели, чтобы парень был сильным для них, оберегал от всего. Был выше их, смотрелся рядом внушительной фигурой. А я… Ну, сам знаешь, дорогой друг. Чуть больше сорока килограммов и ростом метр с кепкой. Девушки не обращали на меня внимания, как и я на них. Я был слишком далёк от их ожиданий. И… Я стал понимать, что не хочу быть тем, за кем следуют. Я хотел сам следовать. Быть ведомым. Понимаешь? Антон слушал во все уши, но чувствовал себя тупым, потому что совершенно не улавливал, к чему его друг ведёт. Руди ничем не выражает недовольства, так что Антону становится немного легче. Он решается вернуть зрительный контакт и тонет в кристальном море чужих глаз. Руди смотрит на него так странно, как никогда прежде не смотрел. И Антон теряется, не в силах разобраться со значением этого взгляда. Но юноша не даёт ему уйти в себя, вкрадчиво повторяя: – Ты понимаешь, дорогой друг? – Если честно, нет, — признаётся блондин. – Чего именно не понимаешь? — хихикает Руди, чуть смещая локоть, что теперь находится в опасной близости от шеи Антона. Опасной, потому что Антон не уверен в том, что должен ощущать жар, расползающийся по телу с каждой минутой их диалога. – Следовать… Я ничего не понял. Что ты имел в виду? Руди почему-то улыбается, как чеширский кот, и пунцовеет ещё больше, хотя, казалось бы, куда уж… – Если тебе станет проще, я скажу, что хотел бы быть на месте девушек. Они ведь обычно следуют за своим мужчиной. Полагаются на него. Так понятнее? – Вроде, да, — ни черта, господа. Ничего понятнее Антону не стало. Запутало ещё больше, если быть точнее. – Но разве не бывает наоборот? Что плохого в том, чтобы парень следовал за девушкой? Такое ведь тоже может быть… – Не заставляй меня говорить это, дорогой друг, — мычит Руди, мотая головой. Но, натыкаясь на абсолютно пустой взгляд Антона, он набирает воздуха в лёгкие и выпаливает: – Я хотел быть слабым. Мне нравилось, когда… Когда кто-нибудь управляет мной. Не… Не в реальной жизни. – А где? — прохрипел Антон. И проклял себя за невероятных масштабов твердолобость. – В постели. Не то чтобы это было неожиданно. Какими-то последними извилинами Антон допёр-таки до такого умозаключения, но тем не менее… Услышать вот так… Антон закашлялся, краснея до несуществующего оттенка. Как уже было сказано, Антон знал, что Руди не был невинным. И всё же… Он предпочитал не задумываться об этом, чтобы образ воздушного-облачка-Руди в его глазах не треснул по швам. И это было несложно. Руди никак не поменялся, если так можно выразиться вообще, но… Ну, что-то же в человеке должно отражать его… своеобразный опыт жизни, нет?.. Должно же что-то измениться в поведении или, быть может, внешне?.. Но нет. Как бы Антон ни старался, он не мог уловить… Хмм, он даже сам не знал, что стоит искать, честно говоря, так что… Ну, хорошо, кто-то, взглянув на Руди, смог бы точно сказать, что тот уже познал физическую близость? Антон вот нет. Хотя, знаете… Антон тот ещё гуру в такого рода вещах, конечно. Как только он подумал об этом, то ему захотелось истерически рассмеяться. Стало даже как-то обидно. Неужели он один такой неудачник, что до сих пор ни разу не испытал сексуального влечения к кому бы то ни было? Что ж, похоже судьба решила, наконец, это исправить, и подкинула ему просто потрясающие для этого пристрастия. Спасибо, больше и добавить нечего… – Что же, за свои желания я получил сполна, — добавил Руди, передёрнув плечами и непроизвольно опустив руку на поясницу. Антон не следил взглядом за его рукой, вы не подумайте, просто как-то само собой получилось. Смысл слов друга дошёл до него с опозданием. – Что это значит? — спросил Антон, нахмурившись. Ему показалось даже, что градус в крови начал его отпускать. – Уже неважно. Я всё равно сам в этом виноват. Но Антон откапывает в памяти один их разговор, и брови его залегают глубже. Он сжимает попавшуюся под руку диванную подушку и пытается добавить твёрдости в голос: – Тот парень, о котором ты рассказывал, — начинает Антон и видит, как Руди распахивает глаза. Ну, точно. Его догадки подтверждаются, – он делал с тобой то, о чём ты сейчас говорил? – Я сам его об этом просил, — неожиданно грозно говорит Руди, впериваясь в Антона взглядом, в котором можно распознать предупреждение. – И не сразу понял, что это вышло за те рамки, которые я хотел. – Но тебе… Сколько лет тебе тогда было? — продолжает допытываться Антон, потому что в такой ситуации он не может обжигаться о недовольные глазки друга. Это куда серьёзнее, и если юноша этого не понимает, то Антон ему доходчиво объяснит. Он всё-таки не такой идиот, чтобы не сложить дважды два. – Антон, — понизил голос Руди, нехарактерно для себя становясь раздражённым. – Я поделился с тобой своей историей не для того, чтобы ты меня жалел. Не в этот раз. Мне надоело быть слабым в жизни. Я не хочу, чтобы мои желания насчёт секса выходили за пределы моей кровати, ладно? От такого тона Антон растерялся и уставился на друга в ошеломлении. В такие моменты он презирал свой язык, что терял способность шевелиться, ибо прямо сейчас надо было срочно ответить Руди, что он, чёрт возьми, не может говорить подобные вещи! Руди же вздохнул и, словно извиняясь, ободряюще улыбнулся, возвращая лицу обычное выражение. – Оставим это, дорогой друг. Мы говорили о другом. «Но мы об этом определённо ещё поговорим», — решил про себя Антон, поддаваясь другу и недовольно кивая. Он и так нарушил его душевный покой на сегодня, и Руди заслуживал от него банального уважения личных границ. Руди удовлетворённо промычал, коротко усмехнувшись, и почти незаметно прикусил нижнюю губу. Но Антон успел заметить. И по нему как обухом ударило, когда он на этот раз по-настоящему осознал, в каком компрометирующем положении они находятся. Чем трезвее он становился, тем более волнующим казалось ему всё происходящее. Как… Как вообще Руди умудрился зависнуть над ним в… такой позе? – Не мог бы ты… — прошуршал Антон, и Руди заинтересованно склонил голову, – отодвинуться немного? – Тебе неприятно, дорогой друг? — спросил Руди, и Антон уже испугался, что увидит уязвимые искорки в зрачках друга, но… К своему большому удивлению, там не было и отблеска. Если бы здесь был Лёша, он бы назвал глаза Руди «шальными». Но Антон мог назвать их только жутко необычными для такого, как Руди. Если так подумать… Что вообще Антон знал о такой стороне своего друга? Правильно — ничего. Так может ли быть так, что… Друг показывал ему как раз те изменения, которые Антон всегда пытался выследить в нём?.. А до этого Антон их попросту не замечал, потому что не было подходящих… условий?.. От этих открытий упавший было жар вновь заполнил Антона до краёв, и он сглотнул скопившуюся слюну. Да и в горле отчего-то пересохло. Руди абсолютно точно не олицетворял сейчас то, что являлось Антону в его больных фантазиях, ни в коем случае… – Я объяснил тебе, как понял, что меня привлекают парни, — заговорил Руди, так и не дождавшись ответа. И не планируя увеличивать расстояние между ними, судя по всему. – Но я сомневаюсь, что у других людей такие же глупые причины, как у меня. Антон собирался возразить, но Руди приложил к своим губам палец и протянул «ш-ш-ш», от которого что-то ёкнуло в груди. Следом Руди приблизился к его уху, как делал это миллион раз, и это не вызывало у Антона никакой реакции, но сейчас… Шипящий шёпот прошёлся по каждому нерву: – Но если ты не уверен в том, что чувствуешь… Хочешь, мы проверим это, дорогой друг? «Как» застряло в глотке. Антон был бессилен перед самим собой. Всё напряжение, копившееся в нём с самого входа в этот дом, готово было разорвать его на мелкие кусочки. Всё его тело напоминало оголённый провод. И Руди умело этим пользовался. И почему-то ему совсем не хотелось сопротивляться. – Хочу, — выдохнул он, и Руди улыбнулся донельзя довольно. – Как только тебе что-то не понравится, ты тут же меня остановишь, ладно? Словами или действиями, как угодно, — прошептал Руди и отстранился, чтобы видеть чужие глаза. Вряд ли в глазах Антона осталось хоть что-то здравомыслящее, так что он только заворожённо кивнул, ибо слова друга заставили его рассудок с концами помутнеть. Руди, хихикая, настоял: – Нет, мне нужно услышать твои слова, дорогой друг. – Я… Я остановлю тебя, как только мне что-то не понравится, — Антон смочил пересохшие губы и недоумённо заморгал, когда Руди аккуратно снял очки с его переносицы. – Это будет мешать, — ответил Руди, прочитав его взгляд. – По крайней мере, самому действенному способу, который я хочу проверить. – Чему… — не успел закончить Антон свой вопрос, так и не услышав продолжение. Потому что его губы, как бы сказать… Были заняты теперь кое-чем другим. Если Антон думал, что распалиться сильнее уже попросту невозможно, то он сильно ошибался. Потому что от ощущения влажных, сахарных на вкус губ друга на своих собственных его едва не подбросило до небес. Он интуитивно прикрыл глаза, подаваясь чуть вперёд в намерении лучше прочувствовать момент, однако поцелуй прекратился так же неожиданно, как и начался. Антон как в замедленной съёмке наблюдал тоненькую дорожку слюны, что потянулась вслед за губами Руди, когда он с прерывистым вдохом поднял голову. Одним по-странному изящным движением юноша протёр свои губы и со смешком сказал: – Приоткрой губы, дорогой друг. Так будет лучше. И Антон приоткрыл их, чтобы в следующую секунду чужое дыхание столкнулось с его — таким же нетерпеливым и неровным. И голова стала пустой, избавившись наконец от всех разъедающих до коры полушарий мыслей. Как же блядски хорошо… Безусловно, все почести за это стоило отдать Руди, потому что сам Антон сидел, как бревно, изредка шевеля губами и пытаясь повторять за другом. Руди же вёл плавно, вытворяя что-то такое, чему Антон не мог найти подходящего определения. Когда Руди сместил одну руку ему на шею, то Антон непроизвольно дёрнулся и мгновенно ощутил знакомый железный привкус. С зарождающейся паникой он смотрел, как Руди шипит, тут же отстраняясь. – Мне убрать руку? — глубоко дыша грудью, мягко спросил Руди, не обращая внимания на красную дорожку, бегущую из его нижней губы. – Это я… укусил тебя? — потерянно пролепетал Антон, потянувшись к другу, но тот остановил его на полпути. Тем не менее, Антон сказал: – Боже, извини, Рикерт, я не специально… – Не думай о таких пустяках, дорогой друг, — усмехнулся Руди и кивнул на руку, что почти невесомо покоилась на шее Антона. Антон однозначно не хотел признаваться в том, что это прикосновение вытворило с его бедным сердцем, хотя и точно знал, что Руди не будет его за это стыдить. Ему определённо в будущем придётся делать что-то со своей чувствительностью, потому что… Ну, блин, это ненормально — реагировать на любую мелочь так ярко! – Можешь оставить, — сказал он по итогу. И Руди, не теряя времени зря, вновь накрыл его губы своими. Сказать, что Антону сносило крышу, значит не сказать вообще ничего. Кто бы сейчас попросил его оторваться от столь прекрасного занятия, как жаркие поцелуи с хорошим другом, он бы вряд ли смог это сделать. Почему ему было так хорошо, Антон не хотел думать. Не сейчас, в любом случае. Всё, чего он хотел в данный момент, — сосредоточиться на липком привкусе на своих губах и теплоте чужого дыхания, когда Руди размыкал их губы ради спасительного глотка кислорода. Чтобы потом соприкоснуться ими снова, не выждав и пары секунд. Теперь Антон чувствовал себя пьяным не из-за каких-то жалких остатков алкоголя в крови, а из-за того, что даже ничтожное расстояние между ними приводило его в бешенство. Если бы он был способен, он бы, пожалуй, целовался с Руди хоть весь оставшийся день. В какой-то момент Антон, в край осмелев, очевидно, на пробу переместил свои пальцы, сжимающие бедную подушку, на очень маняще место — тонкую талию. В ответ на это незамысловатое действие Руди чуть слышно промычал, но эта вибрация как будто передалась Антону и волной пробежала по телу. И Антон отразил этот звук, не в силах его сдерживать. Сколько времени они просидели вот так — целуясь, сталкиваясь лбами бессчётное количество раз, кусаясь в порыве и обмениваясь неприличными звуками, — Антон не имел ни малейшего понятия. Когда он открыл-таки глаза достаточно широко, то даже поначалу не мог привыкнуть к очертаниям окружающего мира. В который из их поцелуев Руди свалился ему на колени из-за слабости в ногах, он тоже не знал. Руди, поймав его разнеженный взгляд, устало, но очаровательно улыбнулся, лениво сдувая чёлку с глаз. Его руки вполне комфортно расположились на плечах Антона, и он не планировал их оттуда убирать. – Ну как? — протянул юноша, водя пальцем по горячей коже. – Пиздец, — выдохнул Антон, не находя цензурных слов. Руди со смешком хлопнул его по плечу. – В хорошем смысле, я полагаю? — спросил Руди, подмигивая. – По мне не видно? — хмыкнул блондин. А потом сказал серьёзнее: – Я… Я не знаю, почему, но мне слишком понравилось. – Это плохо? — тоже изменил тон Руди, убирая из голоса шутливые нотки. – Если мне так хорошо, думаю, что нет. – Если это так, боюсь, дорогой друг, что с парнями у тебя действительно всё более, чем очевидно. Антон смутился, эм, ещё сильнее, если это вообще возможно, и собирался заткнуть друга особенно приятным для них обоих занятием, уже потянувшись к распухшим губам Руди, как в кармане его джинсов загудел мобильник, оглушая расслабленных парней попсовыми битами. Антон практически не ощущал руки, когда неловко потянулся за телефоном под приглушённые смешки Руди. Всплывшее на экране «Паша» на несколько секунд ввело его в полнейший ступор. Паша звонит ему? Вот уж нихрена себе. Если он звонит, значит, на то есть веская причина. Посылая другу полный печали взгляд и получая безмолвное разрешение, Антон принимает звонок, пытаясь выровнять пульс, чтобы не звучать, как задыхающийся пловец: – Алло? – Антон, здравствуй. Ты можешь сейчас говорить? — с небольшими шумами раздаётся голос Паши, и Антон слегка подвисает, разгорячённый… ну, всем случившимся. Он кивает, а потом мысленно сотрясается от своих расплавленных мозгов, что не сообразили, что Паша как бы не в том положении, чтобы лицезреть его телодвижения. – Привет. Могу, — отвечает он, зыркая на потухающего Руди. – Прости, если отвлекаю, — «ты, блять, не представляешь, как, чувак», — хотел спросить, ты Еву не видел сегодня? – Нет, а что? — как-то непроизвольно сразу нехорошее предчувствие появляется, и Антон даже выпрямляет спину, подбираясь. – На звонки весь день не отвечает. Мы с Петей задержались у матушки, не знаю, когда вернёмся, — не нужно было быть гением, чтобы понять, что парни наткнулись на какие-то криминальные вещички, и теперь им придётся с этим разбираться. «У матушки» — так говорил Паша, когда имел в виду родной дом их матери, ту деревню, где она похоронена. Вот уж угораздило их… – Не мог бы ты её проведать? Может, случилось чего… – Конечно, — сразу согласился Антон, ведь от беспокойства Паши у него защемило в груди. – Я перезвоню тебе позже, как узнаю. – Спасибо, Антон. Блондин порывается расспросить, насколько серьёзны будут их разборки, но слышит только гудки. Вот что за люди? Антону теперь сидеть, голову ломать… Да и за Еву боязно становится. Антон не любит паниковать раньше времени, но тревожности от этого не убавляется… – Мне нужно идти, Рикерт, — разбито говорит Антон, и всё его естество протестует против того, чтобы выпускать юношу из объятий, в которых тот выглядит слишком правильно. Но он не может сидеть на жопе и заниматься, кхм, бог знает чем, когда его товарищам нужна помощь. – Извини, что получается вот так… – Всё в порядке, дорогой друг, — Руди напоследок целует его в уголок губ, и Антон прилагает все усилия, чтобы не вцепиться в него. Он с тоской смотрит, как Руди встаёт с его колен и потягивается, невинно хлопая ресницами. – Мне жаль лишь того, что я не успел довести тебя до разрядки. Пока Антон собирал мозги в кучу, силясь разгадать, что подразумевалось под «разрядкой», Руди упорхал в туалет — что Антон понял по характерному скрипу двери, — и оставил его приходить в себя, судя по всему. Всё блаженство, наполнявшее Антона, сдувалось с внушительной скоростью, стоило ему начать анализировать всё, что произошло за то короткое время, что он провёл здесь. Пусть ему и казалось, что прошло несколько часов. Соскребав себя с дивана и нацепив очки обратно, Антон ковыляет до туалета, чтобы попрощаться с Руди, потому что рассиживать здесь дальше он просто не может. По разным причинам. Он стучит костяшками по двери, чтобы обозначить своё присутствие, и, прокашлявшись, говорит: – Я пойду, — помявшись, добавляет: – Мы потом… поговорим, ладно? – Тебя не нужно проводить? — каким-то задушенным голосом отвечает Руди, которого вдобавок перекрывает звук текущей из умывальника воды. – Н-нет, — мямлит Антон, разворачиваясь. – Прости. Угадайте, кто снова сбегает? Ладно, бежать Антон с по-прежнему растянутой ногой не может, но он стремительно покидает это место, в котором уже точно не будет чувствовать себе, как раньше. Теперь его голова жужжит, словно улей, а тело становится каменным. Он тяжело дышит, и у него начинается непонятный мандраж. Одна из миллиона мыслей светится в голове красным шрифтом. Он целовался с Руди. Со своим другом. С парнем, блять! Сейчас его пугают и собственная реакция, и поведение Руди, и та готовность, с которой он поддался манипуляциям друга, даже не задумавшись о том, чтобы оттолкнуть его. Хотя Руди предупредил его сделать это. Но вот незадача, Антону нравилось то, что они делали. Нравилось настолько, что он как будто потерял голову, абстрагировался от всего мира, погружаясь в удовольствие. И что теперь будет? Что ему дальше делать? Постепенно лидирующую позицию в его эмоциональной солянке занял стыд. Что Руди подумает, если Антон убежал вот так после всего? О чём Руди думал, когда целовал его? Что конкретно для него всё это значило? Антон ведь даже не удосужился спросить. Получилось так… подло. Будто он воспользовался особенностью друга, чтобы проверить что-то своё, не заботясь о его чувствах. Но это было не так! Антон успокаивал себя лишь тем, что ему казалось, что Руди и сам был доволен происходящим. Если бы он не хотел этого, то не стал бы предлагать, правда?.. К тому же, юноша сам его поцеловал! Наверняка Руди не придал такого значения тому, что Антон может испытывать к парням несвойственное нормальным людям влечение. К слову, об этом… Самое время подумать о самом главном. Руди сказал, что с парнями у него всё очевидно. Антон не уверен в том, что поцелуи с лицами противоположного пола являются убедительной причиной так думать, и всё же… Ну, а разве нет? Антон красноречиво показал, как сильно ему понравилось ощущение чужих губ на своих. И дело было не только в них… Списать его чрезмерный энтузиазм можно было бы на то, что он в принципе впервые с кем-либо целовался, впервые испытывал подобные ощущения, так что разницы: парень или девушка, — особой не было. Как бы не так. Стоило представить на месте Руди кого-либо из девчонок, знакомых или придуманных, как всё рушилось. Появлялось всё то же отвращение вперемешку с неприятным волнением. Тогда Антон задумался о том, в чём же, чёрт побери, проблема-то? Чем парень в его глазах так сильно отличался от девушки? Может, дело в более сильных руках, каким бы при этом Руди ни пытался казаться слабым? Или в определённо мужских чертах лица, что привлекали Антона, чего не скажешь о женских?.. Найти ответа на этот вопрос Антон пока не мог. Как и на тысячи других. Но одно он знал уже сейчас. Ни одна живая душа, кроме него и Руди, не должна об этом прознать. Что ему со всем этим делать, Антон тоже не имел представления. Однако, познав вкус, он теперь точно понимал, что хочет попробовать ещё… К тому моменту, как он пришёл к дому, видимых следствий употребления пива не осталось. Он начал продумывать, какие отмазки могут сработать, когда родители начнут выяснять, как он посмел смотаться из дома, будучи наказанным. Но удача, похоже, снова была на его стороне. Родители активно занимались чем-то во дворе, так что не заметили его появления. Как и ухода. Тише воды, ниже травы Антон прокрался к двери и задержал дыхание, стараясь не скрипеть петлями… – Тоша? Ещё сантиметр — и Антон прищемил бы палец. Он успешно закрыл дверь и недовольно глянул на сестру. – Напугала! — прошептал он, хромая к лестнице. – А почему ты шёпотом разговариваешь? — спросила Оля, так же переходя на шёпот. – От родителей прячешься? Вот ведь проницательная малявка… – Да, — ответил Антон, прикладывая палец к губам. – Не говори им, что я уходил, ладно? – С друзьями гулял, да? — понимающе кивнула Оля и провела пальчиком по губам, мол, мой рот на замке. – Эх, эти наказания… Дома тухнуть, ни с кем не поиграть. Антон выдал только многозначительное «угу» и перешагивал очередную ступеньку, когда Оля сказала: – А что это у тебя… Из губы кровь идёт?.. Нога Антона чуть не съехала. Пока она не понапридумывала невесть чего и не побежала рассказывать маме, Антон выпалил: – Ничего! Это, эмм… Это я просто упал, пока шёл. Он и сам не понял, почему так напрягся. Вряд ли Оля связала бы кровь из губы и поцелуи, так что и переживать было не о чем. А теперь Антон своей бурной реакцией только подкинул ей поводов для подозрений. Теперь Оля по-любому думает, что Антон что-то скрывает. Тем не менее, она милосердно отпускает его, но её глаза обещают ему увеселительные расспросы в будущем. Доползя-таки до своей комнаты, Антон пробует позвонить Еве, но та не берёт трубку, как и, собственно, говорил Паша. Как бы мелочно это ни звучало, но Антону так не хотелось никуда идти… В том плане, что он был морально не готов выползать на свет божий. Как бы тупо это ни звучало, но Антон, бросив мимолётный взгляд на зеркало, подумал, что у него на лице всё буквально написано… Интересно, если кто-нибудь посмотрит ему в глаза, он прочитает ту степень кошмара, что творится в его голове?.. Но делать нечего – надо увидеть Еву, чтобы узел тревоги его отпустил. Люди же не поймут, что он часом назад занимался непотребствами с другим парнем, правда?.. Разрешение свалить он пошёл спрашивать у папы, конечно же, и с горем пополам вытряс его. Его больная нога, на самом деле, сослужила ему хорошую службу, освободив от запланированной работы. Кровь с губы он предусмотрительно стёр, так что никаких неудобных вопросов не последовало. Антон приободрился. Если папа ничего не уловил в его глазах, значит, можно не переживать! Ева жила совсем близко от него, но Антон всё равно напялил наушники ради парочки песен. Да, он музыкальный маньяк и что? Да и песня выпала что ни на есть подходящая. Когда… Почему вообще он её скачал? «Я сошла с ума, я сошла с ума…», — разносилась по ушам нестройными голосами. Отлично. Лучше некуда. Чем больше он слушал, тем мрачнее становился. Но не переключал. Его настроение упало в самый низ, грозясь прибить его к земле. В его голову закрались самые страшные вопросы, о которых ему придётся размышлять. Как скоро мама и папа об этом узнают? Как отреагируют друзья, когда догадаются? Как ему теперь вести себя с Руди и насколько сильно их отношения изменятся? Как долго он сможет это скрывать, прежде чем останется совершенно один?.. Он знал, точно знал, что друзья никогда не смогут принять его таким. Никогда его не поймут. И уже не смогут поддерживать прежние тёплые чувства. Ведь он станет в их глазах грязным, ненормальным. А что станет с авторитетом банды, если такие подробности о том, кому покровительствуют её члены, выползут наружу? Что скажет Оля? Как сильно разочаруется папа? И как сильно мама будет кричать на него, называя позором семьи? Неужели он… станет изгоем здесь, в родной деревне? Может быть, ему придётся уехать, начать всё с чистого листа где-то в другом месте. Там, где ему не пришлось бы скрывать тот факт, что рядом с собой он хочет видеть не прекрасную девушку. «До угла по стене, мама, папа, прости»… Что же он наделал? Почему в его жизни всё не может быть, как у всех? Почему?! Почему он должен быть таким? И как ему оставаться в мире с самим собой после того, что его сознание творит с ним?! И хуже того то, что он не хочет меняться. Он хочет… Просто хочет, чтобы ему не пришлось страдать из-за такой ерунды. Ну не плевать ли, в самом деле, с кем целоваться, если ему нравится? И ведь он даже не нашёл себе пару, за которую следовало бы бороться. Он всего лишь… Похотливый придурок, которому приспичило пообжиматься с мальчиками, ясно?! Антон яростно растирает глаза, пряча слёзы обиды и бессилия. Хватит! Сделанного уже не воротишь, так что нечего разводить сопли. Ничего плохого пока не случилось. Вот когда случится, тогда и поплачем, а сейчас надо взять себя в руки и дойти, наконец, до точки назначения. Настроившись, Антон выключает телефон вместе с не менее потрясающей песней — под стать его настроению, спасибо, ага, — и ступает на крыльцо, на котором лежит большой лохматый пёс, закрывая проход. – Пропусти меня, Джек, — сипло говорит Антон и морщится. М-да, с таким голоском его быстро начнут трясти вопросами о том, что же с ним случилось. Непорядок. Джек лениво виляет хвостом, стуча по доскам, но вставать даже не думает. Антон плюхается рядом с ним и проводит рукой по густой шерсти. – Ну, пропусти, м? Что такое? Жарко тебе, да? Джек с готовностью подставляется под приятные поглаживания и кладёт голову на колено Антона. Однако идиллия длится недолго: дверь открывается, задевая пса, и тот скулит, вставая и неуклюже отходя в сторону. Антон подскакивает следом, стараясь придать лицу нейтральное выражение. Но выходящая девушка не смотрит в его сторону, будто не замечая, и ворчит на пса: – Джек, дурак! Сказано тебе или нет не валяться на крыльце? Так хлопнет кто, без задницы останешься. Ева складывает руки на груди, строго глядя на Джека, и пёс отвечает ей счастливым лаем. – Бестолковый, — по-доброму ругается блондинка и ойкает, когда её взгляд смещается на машущего ей ладошкой Антона. – Ещё один сыскался. Ты чего как кот в засаде, Антон Петров? Каким ветром тебя сюда принесло? Стряслось чего? Антон сначала теряется от такого количества вопросов, но потом, прочистив горло, говорит: – И тебе доброго вечера, Ева. – Ага, и вам не хворать, — усмехается девушка. – Ну, заходи, раз пришёл. Она приглашающе придерживает дверь, и Антон, пройдя через москитные шторки, попадает в узкий коридорчик с кучей разного хлама, после которого заходит на широкую кухню. Он скидывает кроссовки и по-хозяйски усаживается на табуретку, закидывая ногу на ногу. – Расселся, — комментирует Ева, огибая его и проходя к навесным шкафчикам. – Если чаю хочешь, наливай сам. Я замоталась сегодня, извиняйте, обслуживания не будет. Антон отмахивается, и Ева, пожав плечами, отворачивается, чтобы порыться в шкафу в поисках печенья и пряников. Пока она заваривает себе чай, они перебрасываются парочкой фраз, и Антон, в конечном итоге решая не подбирать слов, интересуется: – Почему на звонки не отвечаешь? Паша до тебя дозвониться не может. – Ничего, перебьётся, — отвечает девушка, помешивая чай расписной ложечкой. – Мне не до звонков сегодня. Я к телефону-то не подходила, бабушка весь день кому-то названивает. Антон даже не хотел представлять, как это неудобно, когда на всю семью у вас один телефон… – А что так? — ненавязчиво спросил Антон. – Дед запил опять, — ответила Ева, скрывая гримасу за чашкой. – Закодировали его, ага, как же… Прошлялся где-то всю ночь, отмечал, видать. Ну, наш Буян, сам знаешь, никого, кроме меня и деда, не подпускает, так что я с утра с ним вожусь. С другой животиной тоже. Да и ящики таскать помогать надо было… Сам понимаешь. О, да, Антон понимал, ещё как. В отличие от его семьи, где обязанности более-менее распределялись между ними, то в семье Евы, помимо самой Евы, бабушки и дедушки, работать никто не привык. Её мать, пожив в городе двадцать лет, совершенно отвыкла от постоянной работы и по большей части страдала бездельем. Про отчима и говорить не приходится… А так как бабушка у Евы была уже совсем пожилым человеком, состояние её здоровья не позволяло ей быть такой активной, как ей того хотелось бы. Вот и выходило, что большую часть дел брали на себя Иван Петрович и Ева. Буян — их вороной конь, тот ещё заноза в заднице, конечно, — потому и признавал только этих двоих, и любого другого, кто осмеливался к нему приближаться, старался отправить копытами на тот свет. – Ты ведь за этим пришёл? — спросила вдруг Ева, ухмыляясь. – В смысле? — действительно не понял Антон. – Прознать, почему я не отвечаю на звонки. Пашка послал небось. – Ну… Да? — не то чтобы он это как-либо скрывал. – А я-то уж было подумала, что ты по мою душу пришёл, — нарочито обиженно сказала Ева и даже надула губки. – Ни к кому не заходишь. Хотя Полинка говорила, тебя ж наказали. Какая неувязочка, а, Петров? Картинно закатив глаза, Антон тоже засмеялся. Ева была, пожалуй, единственным человеком, которому он позволял профессионально издеваться над собой. И ни капли не обижался на подругу за это, потому что знал, что это не более, чем подколы с её стороны. – Иди ты, — сказал он, подходя к девушке и пихая её в плечо. – Это тебя вообще-то никуда не вытащишь. Ева не повелась на его провокации. Она оглядела его каким-то задумчивым взглядом, а потом поиграла бровями, произнося: – Какой-то ты, Петров, сегодня… Глазки прячешь, губы жуёшь. Я такое знаю, я такое проходила. Колись давай, с кем? Сердце Антона пропустило удар. Он и не замечал, что… Как она, чёрт возьми, вообще такое разглядела?! Неужели вот так реально можно понять что-то? А что говорить-то теперь? Что?! – Чего… с кем? — максимум, что Антон смог из себя выдавить. В его голове заиграла какая-то сумасшедшая сирена. Его начинала одолевать неконтролируемая паника. Ева, замечая его метания, обеспокоенно спрашивает: – Ты чего? Из безвыходного положения Антона спасает Иван Петрович, грозной тучей выплывающий из спальни и неустанно что-то мычащий. Ева страдальчески вздыхает, одним залпом выпивая остатки чая, и одёргивает дедушку: – Хорош мычать! Нечего мученика строить, сам виноват. – Ев… Ева, ты чего… кричишь? — хрипит дедушка, взяв курс на табуретку, на которой до этого сидел Антон. – Есть… опохмелиться чем? – Я тебе опохмелюсь, — несмотря на сведённые брови и резкие слова, Ева идёт к холодильнику, доставая какую-то кастрюлю. – Поешь вон. С утра ничего не ел, так окочуришься поди. – Не хочу, — как маленький ребёнок, протягивает Иван Петрович. – Ешь, я сказала, — и непререкаемо ставит перед ним кастрюлю с чем-то очень вкусно пахнущим. – Иначе с ложечки кормить буду. Иван Петрович покорно берёт ложку и с видом каторжника приступает к трапезе. Время от времени он держится за голову, морщась от боли, но звуков практически не издаёт. Антон находит это самую малость забавным. – Попить бы… — тянет дедушка, оглушительно чихая. Когда Ева приносит ему стакан воды, он не скрывает своего разочарования. – Хоть рюмочку, любушка… – Обойдёшься. Антон тихонько смеётся, получая ухмылку Евы в ответ. В немного гнетущем молчании проходит минут двадцать, и Антон совершенно не знает, куда себя деть. Ева больше не заводит с ним бесед, так же скучающе стоя рядом и внимательно следя за дедушкой. Если честно, говорить Антону не больно хочется, ведь он только, кажется, немного расслабился из-за, казалось бы, безобидного вопроса Евы. Может быть, она вообще просто шутила? А он опять… Эх, тайна Штирлица раскроется быстрее, пожалуй, чем он мог предположить. Надо срочно придумать какую-то убедительную отмазку, пока о его похождениях не узнала вся округа. – А где все? — нарушает тишину Иван Петрович, покрутив головой по сторонам. Антону чудится, что Ева собирается ответить неприличным словечком, но, конечно же, не позволяет себе. – Гостьбой занимаются, — отвечает она неохотно. – Если ты поел, иди отсюда. Ты своей страшной рожей Антона пугаешь. Потеряв от такого заявления дар речи, Антон не успевает опровергнуть слова Евы, как Иван Петрович, кряхтя, топает обратно к себе, тоскливо задерживая взгляд на холодильнике. – Там всё равно ничего нет, деда, не надейся, — рушит девушка последние надежды. Дверь за ним захлопывается. Антону даже становится его немного жаль. – Ты слишком строга с ним, — говорит он. – И поделом, — твёрдо отвечает Ева. – У нас дел невпроворот, а он ерундой мается. С этим Антону трудно не согласиться. Пытаясь придумать слова, чтобы попрощаться и с чувством выполненного долга пойти домой, Антон стучит пальцами по тумбочкам и старается не смотреть на девушку. Его мысли прерывает на этот раз громкий, близкий к взрыву, хлопок входной двери, и он аж подпрыгивает на месте. На кухне появляется бабушка Евы и другая пожилая женщина, активно что-то обсуждающие. Когда Антон попадает в поле зрения старушек, ему не предоставляют никакой другой возможности, кроме как составить компанию за столом. Еве всё же приходится налить ему чаю, и она не выглядит шибко довольной этим. Антон порывается помочь, но бабушка Евы ему не позволяет, мол, он гость и заставлять его помогать — дурной тон. Когда все-таки усаживаются за стол, и несчастная Ева, которую тоже не спрашивают, хочет она того или нет, бабушка тут же достаёт потрёпанный мобильник, отдавая его в руки внучке. – Названивал тебе кавалер твой, не переставая, — пробурчала старушка. – Ну, неугомонный. С ума сведёт так, ей богу. Ева с заметным нетерпением принимается набирать чей-то номер — понятно, чей, впрочем, — и вылетает из-за стола, скрываясь в глубине дома. – Ох, молодёжь, — кряхтит другая старушка. – И сдался ей этот ирод проклятый! До добра ведь не доведёт это всё, ой, не доведёт… – Это ещё чего! — с тяжёлым вздохом отвечает бабушка Евы. – Намедни свататься ведь приходил, так у меня чуть сердце не выскочило. Антон давится чаем, с трудом сдерживая кашель, но старушки не обращают на него внимания — или не слышат, вероятнее, — и продолжают вздыхать. – Да ты что, Ильинична? И как язык-то у него повернулся, у чёрта этого? Тьфу ты, господи. – Ты уж горячку-то не пори тоже, — с нажимом говорит бабушка Евы, заступаясь за внучку. – Братец его это да, пропащая душа… А Пашка парень хороший. Здоровается со всеми и всегда подсобит, коли чего. Работящий и, что главное, не пьющий ведь совсем! – Это они все не пьющие, пока под венец не поведут. А потом деваться некуда! – Ой, и не говори… Не знаю, что и делать. Пашка ж в моей красавице души не чает, в обиду её не даст, она с ним как за каменной стеной будет. Надеюсь я, что девка-то его образумит, и он за братом перестанет носиться, как оголтелый. Взрослые ведь парни уже, а всё не успокоятся… – А Еве-то сказала, что свататься приходил? – Нет пока. А то покоя ведь никакого не будет с ними двумя. Ох, что же делать, что же делать… Внезапно из спальни Ивана Петровича разносится протяжное и надрывное: «Ах, какая женщина, какая женщина… Мне б такую…», и бабушка Евы с ворчанием и прихваченным полотенцем, свёрнутым в трубочку, бредёт туда. Антон хихикает про себя и вновь чуть не брызгает чаем, когда замечает на себе пристальный взгляд другой старушки. – Какой взрослый тоже стал, Антошенька, — ласково произносит она. – Невесты поди проходу не дают, да? «Ещё бы», — думает Антон, а вслух отвечает: – Пока нет. – Ну, и глупые, — добродушно смеётся старушка. А потом, понизив голос, как будто делится какой-то тайной, говорит: – А Антонина Ивановна мне рассказывала давеча, Полинка всё за тобой хвостиком ходит. Влюбилась неужто, как думаешь? – Отступись, старая, — возвращаясь, бурчит бабушка Евы. – Привязалась к парню. Он ещё с мальчишками не наигрался, какие ему невесты? Это моя, видать, замуж поскорее выскочить хочет… Кажется, Антону срочно нужно немножко свежего воздуха. «С мальчишками не наигрался»… Кхм, ну что ж, лучше и не скажешь… Вошедшая на кухню Ева сразу же ловит мольбу в его глазах и под недовольные причитания старушек выпроваживает Антона. За ним она не идёт, и перед тем, как дверь закрывается, Антон посылает ей полный благодарности взгляд, на который Ева отвечает лёгкой улыбкой. Что ж, на улице ему и правда становится лучше. О том, что Полина что-то там рассказывала о нём своей маме, и о возможной свадьбе Евы и Паши он даже не думает. Его мысли заняты тем, что если так пойдёт и дальше — его в скором времени охватит натуральная паранойя. Нельзя же в каждом слове теперь искать подвох, правильно? А Антон вот трясётся, как осиновый листочек, словно все вокруг научились читать мысли и изощрённо издеваются над ним. Настроение снова стабильно опускается на самое дно. М-да, с такими перепадами недолго и самому стать истеричкой… Кстати, об истеричках. Рома находится на скамейке около его дома, щёлкающим семечки. Сначала Антон хочет дать ему за это пизды, но потом замечает, что кожуру он бросает в какой-то пакет рядом с собой, и передумывает. Надо же, за своими мыслями он опять не заметил, как уже пришёл домой. И в его голове не засела эта великолепная песня про «женщину», которую Иван Петрович пел каждый раз без исключения, когда выпивал, точно нет... Хорошо, что Паше звонить уже нет смысла, а то Антон бы больше не вывез. Сам не зная, для чего, Антон присаживается рядом и молча протягивает ладонь, в которую Рома кладёт горсть семечек. Он лишь приветственно склоняет голову и тут же шипит, потирая шею. – Болит? — спрашивает Антон быстрее, чем думает. – Дед херанул, — коротко отвечает Рома. – Сегодня не получилось, жаль. Мне всё ещё интересно послушать то, о чём ты мне обещал рассказать. Антон не сразу понимает, что Рома говорит про сегодняшний договор и про работу во дворе. И ничего сказать он в который раз за день не успевает, потому что Рома поднимается, оставляя полупустую пачку ему и задерживая на нём долгий взгляд. Антон, смущаясь, опускает глаза на безобразный порез, который Петя оставил Роме своим ножом. Да уж, такой вряд ли быстро заживёт. Если заживёт вообще… – Похоже, кое-кому я теперь должен денег, — хмыкает Рома. – Бывай, блондинка. И уходит по скрипящим мосточкам, оставляя Антона в полнейшем недоумении и непонимании. Так, кажется, теперь будет в его жизни всегда…