Зона Алигьери

      Время здесь течет иначе. Вернее, вообще не течет. Его делят на четверти, с восхода до заката, и определяют только по уровню солнца. Но, день, когда Это случилось, Рыжий запомнил в деталях — вплоть до минут от четверти, когда его отодрали от какого-то окровавленного парня и кинули в карцер.       — Ты слишком буйный. — говорит ему в очередной раз бригадир. Он скалит зубы, сплевывает кровь на пол и всегда отвечает одинаково:       — А кто нет?       Дальше всегда шли воспитательные беседы, его закрывали в карцере еще на несколько дней, а потом отправляли в другой отряд. Кто-то шутил, что так будет до тех пор, пока все отряды не кончатся. Но, в Тот день бригадир идет не по сценарию.       — Мне это надоело. — он трет глаза, как от сильного недосыпа, и Рыжий мрачно усмехается про себя: делает из него монстра, потому что больше не на кого свесить обвинения. Да, он сломал тому говнюку нос, но было за что. И тридцати предыдущим — тоже.       Здесь говорят, что он слишком агрессивен, но зубастых овец пруд пруди.       — Ты отправишься в D-29.       Рыжий ходит кругами, глубоко дыша — обычно помогает сбить гнев, но не в этот раз, когда под ребрами режет, а в глазах столько пыли, что хочется их потереть, но руки в грязной крови. Его и чужой.       — Как угодно. Шмотки отдайте и свалю на все четыре стороны.       — Тебе плевать, что с тобой будет? — изумляется бригадир. Рыжий оскаливается. Он-то знает, куда этот мужик клонит — очередной парень, которому он сломал нос, на сей раз оказался сыночком кого-то сверху. — Ведь можно просто извиниться…       — Перед этой мразью?! Я не извиняюсь перед отбросами, которые насилуют девушек.       — Ты видел это лично?       — Она звала на помощь.       — Они просто играли, Рыжий. — хмыкает бригадир, засунув руку в карман, и Рыжему не показалось, нет — в нем что-то шуршит.       Они всегда «просто играют». А потом опять находят тело какой-то девки или пацана, перепачканное кровью, грязью и чем-то блевотно-белым в подвале базы или просто на улице. А нынешние бригадиры лишь закрывают на все глаза, сминая в кармане мешочек приплаченной дури.       Мужик смешливо выдыхает дым и срывает последние винты — их разнимают несколько человек, и когда отрывают Рыжего от продажной крысы, сразу запинывают ногами, как скот, но не до смерти, и то — из уважения к старому бригадиру, который помер каких-то полгода назад, а кажется, будто его нет уже просто вечность.       Рыжий плюется, матерится, громко орет, провожая взглядом выстроившихся солдат, с которыми еще несколько дней назад отмывался от крови мутантов после вылазки. Чьи-то взгляды пустые, чьи-то потерянные, но больше — злорадствующих, потому что такие, как Рыжий, доставляют больше проблем, чем продажные бригадиры. Такие, как он, пусть и не высоких моральных устоев, пусть грубые и неотесанные, которые любят махать кулаками не за себя или за правду, а просто потому что устали смотреть на свиней. Смотреть и закрывать, сука, глаза.       Его пихают в грузовик и Рыжий орет перед тем, как его башку силой затолкут в задний отсек:       — Надеюсь, нос не срастется, мразь! — и ловит дикий взгляд бригадира с расхераченным хрящом и наливающимся синяком на лице.       Путь до D-29 в грузовике, вместе с еще парой человек. Один парень лет двенадцати с перебинтованной рукой и какой-то взрослый мужик. Девчонок обычно не переправляли. Берегли, потому что из-за таких, как тот урод, их осталось мало. Не всем плевать, Рыжий в это верил, как верил, что та, кто звала на помощь, осталась жива. Но, самое отвратительное — что это была далеко не редкость.       Спустя почти целую четверть колеса громко тормозят у здоровенных ворот. Водила открывает дверь и грубо гаркает:       — На выход! — Рыжий выпрыгивает первым, двое прибывших — следом. Появляется какой-то мужик в форме, обменивается парой слов с водителем и, не снимая наручников с прибывших, кивает в сторону здания. Мужик, который ехал вместе с Рыжим, возмущается:       — Ало, наручники! — и Рыжий закатывает глаза одновременно с тем, как мужику заряжают шокером под дых. Это же D-29, об этом месте на старой базе ходило много слухов. Тот падает, свернувшись калачиком, скулит, а надзиратель наклоняется и рыкает:       — Если ты до сих пор в наручниках, значит, есть за что.       Сюда отправляют самых уебков, которые здесь помирают. Был и нормальный контингент, но — в другом крыле, совершенно отдельном, с собственными правилами и заботами. «Уебков» ссылали под командование некого «Ч». Никто не знал его имя, но говорили, что зверь он лютый. Рыжему было похуй — он знал, что долго здесь не протянет. Но, это было всяко лучше, чем оставаться под командованием той мрази.       Их ведут по узким коридорам с тонкими окнами — видимо здесь и есть переход от одного крыла в другое. Прямо им навстречу — таким грязным и изрядно побитым направляется отряд в свежей форме и Рыжий успевает зацепиться взглядом за одного из них: белолицего, высокого, с черными волосами и такими черными глазами, что не видно радужку. Тот разговаривает с кем-то, а потом, увидев Рыжего, тоже смотрит. И от отвращения в его взгляде хочется кинуться на этого говнюка, но мужик с шокером крепко застолбился в памяти, поэтому Рыжий стискивает зубы и идет дальше до тех пор, пока не слышит за спиной сдавленное «Еще одних отбросов принесло».       И винты срывает окончательно. От грязи, усталости, запаха смерти, который лижет пятки, и просто потому, что хочется перегрызть этому заносчивому мудаку глотку. Рыжий кидается на чернявого, каким-то чудом вырываясь из тисков, и орет так, что срывает горло:       — Кто еще здесь отброс, блять?! — почти достает его, почти хватает эту гниду за шею, ловя в расширенных мертвых зрачках свое отражение, как чья-то рука с силой оттягивает за шиворот. Шокера под ребрами он не чувствует, но проводник сильно тычет в бок и заставляет смотреть вперед, хватая за затылок:       — Успокоился. Вперед пошел!       Спустя бесконечный лабиринт его приводят в коридор. Как в лазарете, блять, столько же лавочек друг напротив друга, только света всего на полторы лампы и дверей не много, а одна, железная, с двумя амбалами по бокам. Парнишка 12 лет нервно трясет ногами, оглядываясь на прибывших мужиков. Пару Рыжий узнает — видать, сюда возят пачками, чтобы не разодрали друг друга по дороге. Эти тоже были из его базы. Один из них влажно оглядывает парня, а затем, уже другим, на его счастье, взглядом, — Рыжего. Знает, что с ним шутки плохи. Помнит.       — Какие люди. И тебя к рукам прибрали, лисичка.       — Закрой хлеборезку. — огрызается Рыжий, вспоминая, что это за чмо и почему его могли сюда отправить. Нормальных не отправляли, только таких, как Рыжий — проблемных. Пытается вспомнить и картина не выстраивается в голове. Малец смотрит перед собой, не поворачивая голову. Рыжий задерживает на нем внимательный взгляд: парень, 12 лет всего, че он мог сделать? Наверное, очередной урод с верхушки зажал припасов, чтобы не кормить еще один рот. Нелюди, блять.       Ожидание превращается в череду бубнежа — кто-то пиздит, кто-то трясется от страха, а Рыжий просто смотрит в узкое окно, за которым медленно опускается солнце. Какая сейчас четверть? Вторая? Третья? Из железной двери снова высовывается какой-то высокий парень и громко говорит:       — Четырнадцатый. — это его, Рыжего, местный номер. Каким по счету сегодня он прибыл в эту дыру.       Мужик, который сопровождал его до коридора, грубо берет под локоть и Рыжий брыкается, но идет, почему-то бегло оглядываясь на пацана. Тот тоже странно косится на него, будто видит в последний раз.       Внутри практически так же, как снаружи, — серо и мрачно, — только окно побольше. В центре — стол, за которым в кипе бумаг сидит очередной мужик. Вернее, не очередной — одного взгляда достаточно, чтобы понять: это он и есть, тот некий «Ч», о котором все здесь говорят, только не ясно, что здесь делает Рыжий. Зачем прогонять всех через этот кабинет, если в конечном счете они окажутся пушечным мясом.       Конвоир заставляет его сесть на стул напротив «Ч». Надо же, а Рыжий думал, на колени поставят, как скота. Чем же заслужена такая честь?       Мужчина в кресле лет 30-ти с плюсом, с непонятными темно-русо-серыми волосами и в черной водолазке изучает какие-то бумаги. Они везде — на столе, в шкафах за его спиной, в руках. Когда он называет его по имени, Рыжий понимает, что он смотрит информацию о нем.       — Мо Гуань Шань…       — Просто Рыжий. — рыкает, по собачьи таращась исподлобья. Мужчина вскидывает на него глаза и в башке зажигается: похож. Вот что так бесит, сильнее этого проницательного взгляда — похож на того утырка из коридора. Все они здесь на одно лицо, что ли? Равнодушные и высокомерные твари.       — Хорошо, Рыжий. — неожиданно снисходительно отзывается мужчина. — За что тебя к нам отправили?       — Бригадир мудила, вот и отправили. — огрызается Рыжий, косясь на высокого белобрысого мужика с татуировкой на предплечье, который стоял в углу. Тот в ответ тоже уставляется на Рыжего. В затылок прилетает тычок ружья:       — Нормально отвечай.       Рыжий уставляется на «Ч», затем на этого, с татухой. Сквозь зубы выжимает:       — Драки. Сказали, буйный.       — Судя по этой бумажке, да. — «Ч» кидает на стол папку с фоткой Рыжего и вдруг облокачивается на стол, кренясь вперед. Только тогда Рыжий чувствует ауру — давящую, не терпящую возражений. Этому мужику и ствол не нужен, перед ним здесь итак все по струнке ходить будут. — Но, здесь ничего не сказано о том, что послужило причиной такой резкой смены дислокации. Что случилось в последний раз?       Оценивают, как собаку цепную — Рыжий чувствует взгляд каждой пары глаз в помещении. Разве что не раздевают взглядом, чтобы увидеть, сколько на нем шрамов. А их достаточно. При чем — не только от людей.       — Я избил парня. Он был чьим-то сыном.       — Все чьи-то сыновья. — весомо говорит «Ч». Рыжий закатывает глаза и оскаливается:       — Вам-то что за дело? Сын какой-то важной шишки из главных хотел изнасиловать девчонку, я его избил, а ему все спустили с рук, потому что он пробашлял моему бригадиру шмаль. Он там, я тут — вся история!       Мужчина не удивлен или впечатлен. Он лишь смеривает Рыжего изучающим взглядом и роняет:       — Такое случается постоянно. Мир жесток, парень. А ты, кажется, слишком впечатлителен.       Рыжий чувствует себя псом, загнанным в клетку. Его оглядывают с ног до головы, но и похер, потому что здесь такое место. И там на его базе никому не было дела ни до чего, так с какого перепуга он взял, что здесь будет? Мужчина листает его бумаги и снова вскидывает глаза на Рыжего, будто тот не закончил мысль и он ждет развязки.       — И что в итоге?       — В смысле? — цедит Рыжий, сдерживаясь, чтобы не кинуться через стол и не вцепиться ему в шею зубами.       — С девушкой. У тебя получилось ее спасти?       — Да. Она осталась жива. Наверное. Но, вряд-ли это надолго.       Мужчина кивает, что-то прикидывая в голове, и сухо заключает:       — Зови следующего.

…

      Дверь карцера захлопывается и на Рыжего вскидывают сразу 9 пар глаз. Несколько из них знакомых — 12-летний пацан, мужик, с которым они ехали, те двое уродов из коридора, остальные незнакомые. Здесь 10 кроватей, один унитаз и один охранник за решеткой. Кровать у выхода не занята, так что Рыжий мрачно садится на нее и уставляется перед собой. Нельзя спать, как бы сильно не хотелось — про это место ходит слишком дохера слухов, чтобы смыкать здесь глаза хотя-бы в первую ночь. Третья четверть подходит к концу и через маленькое узкое окно едва виднеется солнце, а это означает, что через час здесь вырубят свет. По крайней мере, в карцерах на старой базе так было.       — Эй, пс. Малыш. Как тебя зовут? — доносится низкий грубый голос из угла. Рыжий косится на подростка — это к нему обращаются. Он один здесь не похож на мраморную говядину, а все остальные побитые, грязные, натурально — отбросы. Ему здесь явно не место, но, видимо, малец тоже попал не в то время не в ту ситуацию. Пацан почему-то вскидывает глаза на Рыжего, будто ждет от него чего-то. Рыжий мрачно отворачивается к решетке, изучая замок и окружающую среду. Хули? Он нянькой не нанимался. Надо найти что-то похожее на оружие, потому что первая ночь с незнакомцами могла быть и последней. Это они сейчас безобидные, пока не погас свет.       — Ю Хуань… — отвечает пацан, и Рыжий рыкает, не глядя в его сторону:       — Не говори с ними.       Парень замолкает. Повисает напряженная тишина, а потом знакомый голос обращается к Рыжему:       — Лисичка, ты перестал быть дружелюбным. Что случилось? Мы всего лишь хотим познакомиться с парнем.       — Знаю я, че вы с ним хотите, мразь. — он все-таки поворачивается, — Теперь я тебя вспомнил. За что ты здесь. Чмо.       По камере проходится низкий гул. Мужик облокачивается на колени локтями и глядит исподлобья. Рыжий стискивает челюсть и морозит в ответ. Рычит:       — Сделаешь что-то парню, и лишишься глаза.       Мужик мерзковато ухмыляется, еще раз оглядывает дрожащего подростка и отворачивается к приятелю, поглядывая в сторону Рыжего. На нервах ходят желваки, взгляд сумбурнее мечется по камере. За окном садится солнце, значит наступает четвертая четверть: несколько часов глубокой ночи, пока чернота неба не посветлеет хоть на один полутон и не наступит раннее утро. Он оглядывает соседей еще раз и замечает на одном из них очки. Достаточно дорогая вещь, которую можно было обменять на патроны. Так, возможно, у этих ублюдков есть еще и оружие, если его не изъяли, а у Рыжего — нихера у него нет. Только он сам.       Как только солнце заходит, тут же слышится гул с улицы. Свет вырубают, но в узких коридорах между другими карцерами еще горят тусклые керосиновые лампы, поэтому Рыжий различает силуэты. Он приваливается к стене, когда один из мужиков снова говорит:       — Слышите? Дикие псы. Или сатору.       — А по моему, ханди.       — Далековато для ханди. Эти твари ближе к центру, а мы еще пока плюс-минус на окраине.       Глаза понемногу закрываются, но Рыжий усилием воли заставляет себя сидеть и не падать в горизонтальное. Будь то ханди, сатору, фоксы или еще какая дрянь, он знает не про всех. Слышал, что чем ближе ядро Зоны, тем больше этих чудищ, но не верил в байки о колдунах и кровопийцах. На старой базе даже говорили, что в самом центре — червоточина, и если попасть туда, умрешь страшной смертью. Рыжий не знал, где «ядро», но слышал, что неподалеку от D-29 постоянно творилась какая-то хрень, аномалии и так далее, поэтому сюда посылали тех, кого не жалко. Другой отсек, с «нормальными», тоже ходил на такие вылазки, только их больше снабжали оружием и в принципе содержали в нормальных условиях, прибавляя шансов. На «отбросов» тратиться смысла не было. Рыжий бы не тратился. Даже учитывая, что теперь был, вроде как, одним из них.       Он понимает, что уснул, когда дергается посреди ночи от громкого крика и не сразу ориентируется в пространстве. Керосиновая лампа горит только ближе к концу коридора, а ближайшая погасла, или потушили — похуй. Не сразу различает, откуда крик, но узнает, чей. Ото всюду, со всех камер — недовольный мат и крики о том, что не дают поспать, а Рыжий вскакивает с постели и на рефлексах кидается в толпу между кроватями, откуда доносится крик, который почему-то, — и Рыжий отчаянно не хочет знать, почему, — становится тише. Он с разбега отталкивает кого-то плечом, и когда чувствует, как его самого хватают, неизвестно откуда взявшаяся сила буквально подкидывает с земли. Он разворачивается, вцепившись в лицо очкастому ублюдку, срывает с того очки и прыгает на самую поганую мразь, которая была к парнишке ближе всех. Повсюду темно, громко, жутко и так мерзко, что хочется от ужаса выть, залезть на стену, но остатки самообладания не позволяют, а руки вцепляются в его рожу намертво. И только когда Рыжий слышит громкий вопль — уже не детским, а низким мужским голосом, немного отпускает. Его кто-то оттаскивает — он не видит, кто. В камеру проникает свет фонарей и картина, наконец, становится целой.       Пацан с огромными глазами сидит в углу с порванной одеждой и жмет к себе сломанную руку. Его колотит так, что трясутся взмокшие от пота волосы, а глаза такие пустые, что, кажется, если сейчас взорвется здание, он даже не шелохнется. Фонарь озаряет остальных: кто-то вытирает кровь с лица, кто-то застегивает штаны, и Рыжего передергивает, потому что он не понимает, успели или нет. Не видел, просто кинулся на того, на кого нужно — бешено находит взглядом эту грязную мразь и замечает, что он лежит с торчащей из глаза душкой от очков, а на полу растекается лужа крови. Тварь дышит и Рыжий дергается, чтобы это исправить, но тут же чувствует, что его кто-то держит. Разворачивается, насколько позволяет положение, и руки его отпускают. Перед ним стоит уже знакомый мужчина с белобрысыми волосами и тату на руке.       — Вы что, отбросы, совсем страх потеряли?       — Это он! — кричит какой-то мужик, тыча на Рыжего. А Рыжий прослеживает взгляд вошедшего: на себя, на малолетнего парня, на мужика с выткнутым глазом. Белобрысый говорит:       — За мной. — и его люди берут Рыжего под руки. Только тогда он вспоминает, что у него есть голос и орет так, что закладывает собственные уши:       — Я без него не пойду! Малец со мной! — мужчина разворачивается обратно, уже будучи в дверях. Равнодушно отбивает:       — Нет. Парень остается.       — Хера с два. — рычит Рыжий, отходя спиной назад к пацану. — Вы если, блядь, в глаза долбитесь, то харэ. Его нельзя оставлять тут. Он же, сука, ребенок.       — Он зубастый. — роняет тот, косясь Рыжему за спину. Пацан, будто не слышит, трясется, глядя в одну точку, и он не выдерживает, закатывает глаза, — Ладно, мелкого тоже забирайте. Этому врача, — кивает на лежащего мужика. — Мне башку оторвут… — уже тише, по пути наверх.       Пацана, Ю Хуаня, вроде так его звали, вместе с Рыжим соскребают с пола, ставят на ноги и пихают вперед. Они снова долго идут по катакомбам, пока не возвращаются в тот злосчастный коридор, из которого Рыжий уходил еще в третьей четверти. Пацана садят и приставляют к нему помощника. Белобрысый командует:       — Следи за ним. — и уже Рыжему. — Пошли.       Рыжий недоуменно уставляется на помощника. Пацан 12 лет, трясется, че за ним следить-то? Они, видимо, совсем олени, раз нихуя не видят. Его подводят к двери и та распахивается, чуть не ударяя его в лоб, когда из нее вылетает какой-то парень. Рыжий узнает в нем того надменного придурка, на которого кинулся полчетверти назад. Тот бледнее снега, со впалыми скулами, и будто постарел лет на 6 с того момента. Он оглядывает Рыжего как-то слишком уж пристально, и Рыжий уже готовится выплюнуть в харю «че пялишься», как его вталкивают внутрь. «Ч» не выглядит так же, как в первую встречу. Он даже не сразу замечает их появление — почему-то задумчиво смотрит в стену, будто отходит от неприятного разговора. А еще на нем растянутая футболка, а поверх — простая толстовка на молнии. Он здесь живет, что ли, в этом кабинете?       Мужчина кидает запоздалый мрачный взгляд на вошедших и вдруг выдыхает так человечно, что враждебность на миг куда-то девается. Но, тут же возвращается, когда мужчина с татуировкой толкает его на этот злосчастный стул.       — Меня зовут Хэ Чэн. — говорит «Ч», опираясь на стол. — Это Цю Гэ. Твой спаситель. — он кивает Рыжему за спину. Тот рычит, оскалившись:       — Спаситель?! Я не просил меня спасать! Могу вернуться туда хоть щас. Думаете, я боюсь вашей скотобойни?! Я знал, куда еду.       — И ты думаешь, это справедливо? — весомо спрашивает Чэн, странно переглядываясь с белобрысым.       — Думаю, что с этим нихера не сделать. Я устал подчиняться говноедам.       — Мы говноеды, по твоему? — недобро усмехается белобрысый. Рыжий поворачивается к нему и цедит:       — Ты хотел оставить парня с этими ублюдками. Ты хоть знаешь, что они собирались…       — Парень не так беззащитен, как ты думаешь. — Роняет Хэ Чэн, и Рыжий затыкается, уставляясь на бумажки, которые он снова зачем-то кидает на стол. — Ю Хуань… Вот он. Как думаешь, за что он здесь?       — Я ебу?       — Тебе виднее. Парню 12 лет и у него на счету 12 убийств.       — Бред. — неверяще морщится Рыжий, — Он щуплый, кого он убьет?       — Кого-то сильно больше себя. Но, это все на бумажках. — он захлопывает папку и снова кренится вперед, тяжелым взглядом пригвождая Рыжего к стулу. — Мы часто защищаем не тех, кого надо, Рыжий. У овец есть зубы, и ты об этом прекрасно знаешь. А еще тебе там не место. У нас есть свободная койка, в нашем отсеке. Там есть душ, горячая вода и круглосуточная охрана. Мы просто не можем позволить себе обеспечивать такой охраной нижний отсек из-за недостатка кадров, если можно так выразиться.       Рыжий зависает, глядя в одну точку. Кивает, мельком глядя за окно — конец четвертой четверти, скоро наступит первая. Утро.       — У вас есть место наверху? — Чэн медленно кивает. — Отлично. Хорошо, отправляйте пацана.       И вот тут Чэн действительно буквально на секунду, казалось, удивляется, если так можно назвать вскинутую бровь на равнодушном лице.       — Ты меня не слышал, парень? Место одно.       — Я понял. Я вернусь вниз.       Белобрысый, который Цю, смеется и роняет лицо в ладони. Чэн сложно смотрит на Рыжего. Говорит:       — Мы не предлагаем дважды, Мо Гуань Шань.       — Рыжий.       — Рыжий. Все те, с кем ты сюда прибыл, маньяки, педофилы или убийцы. Ты единственный, кто попал вниз по ошибке. У тебя есть выбор — ты можешь стать частью отряда, ходить под командованием бригадира, который не балуется наркотиками и действительно следит за порядком на базе. Можешь стать частью чего-то большего, чем просто умереть на очередной вылазке вблизи ядра. Именно туда мы отправляем тех, кто находится внизу. На смерть, которую они заслужили.       Рыжий усмехается, открывая рану на губе и чувствуя, как по подбородку течет кровь. Мотает головой:       — У парня сломана рука. Кого бы он там не убил, сейчас он бессилен. Он гребаный ребенок.       Хэ Чэн молчит, глядя на Цю Гэ. Тот жмет плечом.       — Ты сам это выбрал. Только потом не жалей о ска…       — Ладно. Вы оба наверх. — вдруг отрезает Чэн. Белобрысый уставляется на него с лицом «какого хуя». Рыжий — абсолютно с таким же. Еще пять минут назад казалось, что этот громила непреклонен. С какого лешего передумал?       — И пацан со мной. — Рыжий прощупывает почву, недоуменно косясь на взбешенное лицо белобрысого.       — Под твою ответственность. — кидает Чэн, захлопывая бумаги.       Его берут под руки и выталкивают в коридор. Рыжий не успевает ничего осознать, спросить, как их с пацаном ведут куда-то наверх, по коридорам, мимо здоровенной железной двери и на лестницу. Спустя пару пролетов они оказываются в коридоре, больше похожем на зал — пустом и просторном, с несколькими дверьми, расположенными вокруг этого пустого пространства. Откуда-то тянет сигаретами, Рыжий не сразу слышит голоса. Поворачивается и улавливает три притихших силуэта у одного из окон. Надо же, здесь и окна открывались. Хлиповенькие такие, зато с рабочей форточкой.       Их вталкивают в серое помещение с кучей кабинок. Оказалось, их вели в душ. Рыжий не смотрел в соседнюю кабинку, просто растворился в ощущении воды на коже — на старой базе душ был не то что редкостью, а скорее даже привилегией. Потом отрывками снова коридоры, бесконечные двери и, наконец, полупустая комната с парой храпящих мужиков. Идеально, пока он не оборачивается и не видит за собой одного помощника без парня.       — Где мелкий?             — Пока спит в лазарете. У него травмы. Нужно осмотреть. Да и места для него пока нет.       — Кровать пустая, — рычит Рыжий в сторону койки.       — Если ее владелец не вернется с похода на шестое, то да. А пока кровать за ним, — оглядывает Рыжего напоследок и, неприятно мазнув взглядом, цедит: — Спи. Подъем завтра ранний. Если хочешь здесь выжить, лучше отдохнуть, потому что потом времени на это может не остаться.