Чувства и предубеждение в Соборе св. Павла

      Эсмеральда, сколько себя помнила, всегда жила так: кочуя от места к месту в кибитках, останавливаясь возле городов, танцуя для местных жителей на площадях… Давно, когда она ещё была совсем малышкой, её этому обучала старая цыганка, постоянно курящая трубку. Эсмеральда ласково называла её бабушкой, хоть та и не приходилась ей роднёй: когда-то та колесила по далёкой жаркой Испании, по загадочной Андалусии и о ней мечтали все тореадоры Гранады и Севильи. Но в начале девятнадцатого столетия в это с трудом верилось. Кто бы узнал в морщинистой старухе с просаленным и почти чёрным от моря и южного солнца лицом молодую знойную цыганку с другого конца света?       Эта же старуха дала Эсмеральде её загадочное испанское имя, хоть остальные в таборе и возмущались: слишком уж оно привлекает внимание! Но авторитет старухи был таков, что открыто никто спорить не решился, а она всегда повторяла малютке Эсмеральде, что она — особенная девушка. И та, хоть и не принимала её слова всерьёз, всегда к вала в ответ.       Когда же Эсмеральде исполнилось двенадцать, через несколько недель её бабушка умерла. Перед смертью она подозвала девочку к себе и, вручив какой-то свёрток, строго сказала:       — Храни его возле сердца, ясно? И помни, он поможет найти твою родную мать. Но ты должна запомнить, твёрдо запомнить: ты не сможешь этого сделать, если не сохранишь себя от мужчин. Скажи, что всё поняла, и поклянись, что не ослушаешься.       Захлёбываясь слезами, Эсмеральда клятвенно заверила старуху, что всё поняла и что исполнит её волю. Тогда она отпустила Эсмеральду и через несколько минут умерла.       В свёртке оказался маленький зелёный мешочек, расшитый стекляшками и бусинами. «Потому что Эсмеральда на испанском — это изумруд», — вспомнила девочка. Она раскрыла мешочек и увидела свёрнутый розовый детский башмачок, расшитый шелком, а внутри лежал клочок бумаги:       Ещё один такой найди,       И мать прижмёт тебя к груди.       Эсмеральда сложила всё обратно, повесила мешочек на верёвку и, надев на шею, спрятала его в вырезе рубашки.              В июне 1811 года Герцог объявил, что они едут в Лондон. Для мужчин это означало, что нужно усилить тренировки, поскольку предстоит много драк, а для женщин — что нужно максимально привести себя в порядок.       — Лондон — ето вам не сраный Ливерпуль, — сплюнул Герцог себе под ноги. — Ето тама матросня и шалавы, а тут всякие жентмены с ихними дамоми. Понимать надо!       Эсмеральда три недели чинила старые платья и рубашки и даже сшила пару новых — чтобы в них танцевать, если пригласят к кому-то домой или в праздники. А по вечерам, когда солнце уже садилось, разучивала новые трюки со своей козочкой. Два года назад, когда Эсмеральда сторговалась за хилого козлёнка, Герцог сказал, что более глупой траты денег он ещё никогда не видел.       — Подохнет ить твоя животина, от увидишь.       Но Джали выжила и оказалась весьма смышлённой. А выступление дрессированной маленькой козочки с золочёными рожками и копытцами приносило намного больше денег, чем обычные танцы и песни, так что Герцогу пришлось смириться.              В Лондоне Эсмеральда, где бы ни появлялась, везде собирала вокруг себя толпу зевак. Всего-то пара недель и понадобилась! И пенсы, и пенни, и даже шиллинги иной раз летели в её бубен по окончании представления. А как всех смешила Джали! Горожане всякий раз охали, когда она верно отбивала час или месяц, и после этого легко расставались с мелочью. Словом, Эсмеральда осталась более чем довольна от пребывания в Лондоне. Жаль, они раньше здесь не останавливались.       Только два человека во всём этом громадном городе, больше напоминающем муравейник, её пугали.       Первой была странная старая женщина, с безумным взглядом бродившая по улицам. Она всем рассказывала одно и то же: что все пейви поклоняются Дьяволу, что они украли её дочь и принесли её в жертву, что всех пейви нужно выгнать из города, иначе они и остальных детей истребят. И по какой-то неизвестной Эсмеральде причине именно её сумасшедшая ненавидела больше всего. Чаще всего она просто кричала, что вот, ещё одна пейви, нужно её схватить. А иной раз кидалась на бедную девушку, и пара крепких мужиков еле удерживали безумицу, пока Эсмеральда убегала прочь: какое счастье, что она так полюбилась лондонцам, и они не верили бредням сумасшедшей.       Вторым человеком стал незнакомый ей старый и суровый пастор. Почти каждый раз, когда она танцевала перед собором святого Павла, он выходил на площадь и начинал оскорблять её и даже пытаться прогнать с площади. Эсмеральда быстро смекнула, видя, как горожане склоняют перед ним головы и не решаются спорить, что перед нею кто-то очень-очень важный. И хотя его появление и его обличительные речи, будто она делала что-то непристойное, распугивало нескольких зевак, остальные всё равно кидали ей деньги прежде чем уйти, и сумма набиралась приличная. Так что Эсмеральда в конце концов сказала себе: пусть он ругается, но мне нужно зарабатывать деньги.       Так прошёл август, вся осень и декабрь.