Двойное дно

Утро пятницы нервное. Ибо собирается в университет и не может найти что-то в квартире Сяо Чжаня. Чжань же только удивляется: с каких пор вещи Ибо, кроме некоторой одежды, хранятся в его квартире? Он не против, нет. Но он так любит чистоту и аккуратность во всём, что «порядок» Ибо его несколько раздражает. Тот как-то по-особенному складывает вещи, убирает тарелки или банные принадлежности, что Чжань только и может, стиснув зубы, ставить так, как его приучили в детстве. Он сам злится на себя, прекрасно понимая, что всё это просто отголоски жёсткого воспитания. И это не есть норма. Но ничего не может с собой поделать. У него полно времени и он просто ходит по своей квартире, поправляя всё, до чего может дотянуться. Он предлагает Ибо подвезти в универ, на что тот счастливо соглашается. И в ответ предлагает заехать за кофе. В итоге они его пьют, сидя в машине у здания университета. Чжань не спрашивает, будет ли Ибо что-то за пропуск первых занятий, решая: тот разберётся как-то сам. Тем более, ему так нравится пить напиток в машине под тихую музыку рядом с Ибо, держащим его за руку. Они выехали сильно раньше назначенного времени и сейчас абсолютно некуда торопиться. — Скажи, — нарушает тишину Ибо, но смотрит при этом куда-то в сторону, — ты не злишься на то, что я сделал? Всё это время они старались не затрагивать тему случившегося. Чжань так усердно делал вид, что Ибо не имеет к кончине госпожи Сяо никакого отношения, что в конечном итоге сам поверил в это, забыв правду. Ибо, видимо, нет. — Что, если злюсь? — спокойно отвечает Сяо Чжань, делая глоток своего кофе. Он редко пьёт этот напиток, но сегодня захотелось. На языке оседают сливочная сладость и горький вкус кофе. — Что это изменит? — На что именно? Это довольно глупый вопрос, учитывая контекст. Но Сяо Чжань понимает. — Больше всего на то, что ты мог пострадать. На то, что ты бросил меня там. Я мог пострадать. И ты обещал. Кофе на языке становится отвратительно горьким и ещё кислым. Сяо Чжань с грустью думает: «Я такой ужасный человек». Но он просто не может сожалеть из-за чужой смерти. Ему плевать! Этот человек мучил его на протяжении многих лет. Делал его жизнь невыносимой. С какой стати он должен жалеть о её смерти? Когда она и так прожила более, чем достаточно? А на фоне Ибо меркнет вообще все. Он ещё прекрасно помнит, в каком состоянии Ибо открыл ему дверь. Словно все его силы высосали почти до суха. И Чжань не видит своей жизни что-то более важное, чем его благополучие. — Прости, — тихо говорит Ибо. — Прозвучит глупо, но это сильнее меня. Это… — Контракт, — договаривает за него Чжань. — Сколько ещё осталось? Когда твоя сущность посчитает, что контракт исполнен? — Надеюсь, никогда. Иначе мне придётся забрать у тебя душу. А я этого не хочу. Да и не уверен, что получится. Всё сложно в нашем с тобой случае. — Ты так и будешь устранять всех, кого я ненавижу? Чжань тянется к лицу Ибо. Тот сделал глоток из своего стакана, с которого снял крышку, и тут же оставляет «усы» из молочной пенки. Чжань пальцем убирает её. Ибо не отвечает. Ведь у них всё сложно. Допив кофе, они вынуждены попрощаться. Ибо целует его, делясь вкусом только что выпитого напитка, а потом выбирается из машины. Он трусцой бежит к зданию университета, попутно помахав кому-то. Чжань дожидается, пока Ибо скрывается за массивной дверью здания и трогается с места. Ему предстоит непростой день.

***

За чертой города висит плотной завесой туман. Жёлтый свет фар пронзает молочно-белую пелену. По обеим сторонам дороги можно увидеть запутавшиеся в тумане изумрудные ели. В машине тепло, и тихо играет приятная музыка. Руки Чжаня расслабленно лежат на руле. Однако, это не значит, что он расслаблен. Несмотря на то, что ему нравится дорога: прямая и гладкая, с другими машинами, на соседней полосе, он прекрасно помнит, куда она ведет. Когда до дома госпожи Сяо остаётся минут двадцать пути, ему звонит Мэн Цзыи. После дня прощания, когда их подвёз Ван Чжочэн, прошло два дня. И это первый раз, когда она выходит на связь. Сяо Чжань тоже не звонил ей, решая не мешать. И дать себе подумать обо всём. — Здравствуй, Чжань, — писатель хмурится. Потому что Мэн Цзыи и робость — вещи несовместимые. Но сейчас девушка именно робеет. — Я… Позволь мне всё объяснить. Сяо Чжань не думает, что она обязана ему что-то объяснять. Это для него Ван Чжочэн враг. Для него и Ибо он — опасность. А для Мэн Цзыи просто чуть хмурый и резкий полицейский. Вероятно, надежный мужчина, хороший, судя по тому, как ему хочется восстановить справедливость для одного конкретного мёртвого мудака-бывшего. Не дождавшись ответа, Мэн Цзыи продолжает: — Мы встретились с ним в участке, когда я поехала вместе с братом. Ты помнишь. Мы тебе рассказывали. — Он угостил тебя кофе, — подаёт голос Чжань. — Да, он угостил меня кофе. И мы разговаривали. И вот. Мы встречались несколько раз. Я не рассказывала, потому что не думала, что из этого что-то получится. И тебе он не понравился. И я понимаю, почему. Но мы с ним не говорили о тебе и том деле, о котором ничего не знаю. Клянусь. — Он тебе понравился, — не вопрос, утверждение. — Ну, он смущается в моём присутствии, не смотрит так, словно я кусок мяса. Да, мне это определенно нравится. — Ты хочешь дать ему шанс. А почему нет? Мэн Цзыи как никто имеет право на счастье. Она не должна всю жизнь тащить на своих плечах двух великовозрастных детей. Вот так получилось, что половинки, которые они выбрали, другому не нравятся. — Да, — выдыхает девушка. — Хорошо, — откликается Чжань. — Ты едешь туда? — Да, минут через десять буду. — Позвонишь позже? — просит Мэн Цзыи. — Да. Чжань сбрасывает звонок. Он задумывается. Он всегда знал, что рано или поздно их пути разойдутся. Хотя бы тогда, когда он рискнёт выехать за границу. Он вполне допускал, что девушка найдёт кого-то достойного, кто снимет груз обязанностей с её хрупких плеч. И Сяо Чжань был бы безумно рад за неё. Он никогда не будет цепляться за неё, как бы ему этого ни хотелось. Никогда не скажет: «Он или я». Как и Мэн Цзыи никогда не скажет подобного. Они любят и уважают друг друга. Ван Чжочэн может стать ещё той занозой в заднице. И главное, чтобы он не решил таким образом подобраться к нему. Это было бы слишком. За поворотом из густого тумана появляется огромный дом госпожи Сяо. Он похож на затаившегося монстра, что поджидает неосторожного путника. Ворота открываются, едва машина Сяо Чжаня к ним подъезжает. Проезжая мимо аккуратно подстриженных газонов, Чжань старается унять быстро колотящееся сердце. Он сворачивает к широкой каменной лестнице, где останавливается и выходит. Его вежливо провожают в дом. Он, конечно, редко тут бывает, но ещё ни разу не встретил тут одного и того же человека дважды. То ли обслуги намного больше, чем было, когда он тут жил. Либо работники меняются чуть ли не каждый день Внутри дома тихо и прохладно. Чжань отдаёт своё пальто человеку, который его встретил, чтобы повесить на вешалку. Он так отвык от таких вещей, что чувствует себя неуверенно. Человек в строгом костюме выходит из кабинета госпожи Сяо. Он представляется, кланяется и говорит, что он один из адвокатов конторы «Чао Ли Чи и Ко». Сяо Чжань знает, кто такой Чао Ли Чи: один из тех людей, что находился рядом с госпожой Сяо всю её жизнь. Вёл дела сначала шелкопрядной компании, а потом и разрастающейся империи госпожи. И сам построил отличную карьеру и заработал имя. Сам старик занимался исключительно делами их семьи, госпожа Сяо больше никому не доверяла. Поэтому нет ничего удивительного, что и зачитывать завещания будет он и никто другой. Заверял бумаги, вероятно, тоже он. Очень странно находиться здесь без хозяйки кабинета. На её величественном стуле-троне сидит Чао Ли Чи. На диване перед ним, едва уместившись, сидит Сяо Лицзянь с женой и детьми. Другой диван занимает Сяо Сяосюй также с женой. Для Сяо Чжаня остаётся свободным только отдельно поставленный стул, на край которого он и садится, перед этим всем в комнате поклонившись. Из всех присутствующих только Сяосюй удостоил его улыбкой. Средний дядя во всём был ни то, ни сё. Его госпожа Сяо не держала в строгости, как старшего сына-наследника. И не баловала, как любимого младшего. Он был средним во всём. Это не значит, что госпожа Сяо просто забывала о его существовании. Ему тоже досталась своя порция унижения. Всё, что бы он ни делал, всё было не так. Жена недостаточно красива, про больного ребенка тема поднималась каждый раз. Сяо Сяосюй терпел, без денег госпожи Сяо ему было бы не справиться. Лишь опускал покорно голову, выслушивая, на какой никудышной женщине он женился, что она не смогла ему родить здорового ребёнка. Чжань всегда задумывался: почему у них больше нет детей, но никогда об этом не спрашивал. Их ребёнка зовут Сяо Фэйюй. Сяо Чжань видел его очень давно. Его комната находится в самом дальнем крыле дома. Она просторная, чтобы помещать специальную кровать и множество приборов, к которым он подключён. Также у него имеется отдельная ванная, где всё оборудовано под нужды человека в его состоянии. Сяо Фэйюй, как и все члены семьи Сяо, был миловиден. И даже болезнь не мешала быть ему привлекательным. Худым, болезненно-бледным, с равнодушным ко всему лицом. Он мог только моргать и издавать непонятные звуки. А единственной связью с миром — лишь большое окно напротив его постели. Ужасное существование поддерживается огромными деньгами, ради которых Сяо Сяосюй терпел всё. Господин Чао Ли Чи прокашливается, беря в руки кожаную папку, начиная зачитывать с неё завещание, оставленное госпожой Сяо. Сяо Чжань видит, как старший дядя держится за руки со своей женой. Как же они долго ждали этого! Теперь он единолично должен встать в управлении. Наверное, они надеялись на акции, которые в совокупности помогут принять ему решение чуть ли не единолично, обходя желания совета директоров. Чжань не разбирается в бизнесе и никогда не лез в семейные дела, но, когда он ещё жил здесь, то не раз слышал, как старший сын спорит с госпожой Сяо по поводу управления. У того имелись свои планы, которые теперь никто не сможет нарушить. Перечисление всех пунктов завещания Сяо Чжань благополучно пропускает мимо ушей. Многочисленные предметы искусства, что хранится в доме строго-настрого запрещено распродавать, сам дом отходит двум сыновьям, акции, ценные бумаги и прочее, и прочее, что перечисляет юрист, переходят Сяо Лицзяню, Сяо Сяосюю и Сяо Чжаню. Чжань не сразу понимает, почему звучит его имя. И почему все в комнате смотрят на него. А потом до него доходит. Госпожа Сяо оставила ему акции? Юрист продолжает читать дальше. Дом и всё движимое и недвижимое имущество уходит братьям поровну. Также личный счёт делится на троих мужчин в таком проценте: старший и средний сыновья — по сорок процентов, и Сяо Чжань — двадцать процентов. Но при одном условии: он переезжает обратно в дом и начинает заниматься семейным бизнесом. Сяо Чжань, открыв рот, слушает то, что читает Чао Ли Чи и ничего не понимает. Ну, кроме того, что ему оставили поистине огромную сумму. — В противном случае, если господин Сяо Чжань ослушается последней воли госпожи Сяо, его деньгами, как доверенное лицо, также акциями будет иметь право распоряжаться мой старший сын. Сяо Лицзянь. И снова все взгляды на него. Двадцать процентов от миллиардов далеко не маленькая сумма. Сяо Чжаню трудно представить истинный размер состояния госпожи Сяо. Поэтому он сейчас слегка в шоке. Чао Ли Чи зачитывает дальше. Лошади, яхта и прочее — всё остаётся в семье и не подлежит продаже. Госпожа Сяо довольно хорошо поработала над тем, чтобы и без неё всё было бы так, как хочет она. Зачитывание завещания длится примерно час. В самом конце госпожа Сяо приказывает делать ежемесячные пожертвования в разные фонды и прочее. Но юриста уже никто не слушает особо. Всё, что они хотели, услышали. Сяо Чжань выходит из комнаты первым, так как находился ближе всего к двери. Он уже знает, что сейчас уедет и больше никогда не вернётся сюда. Ему плевать на оставленные деньги и условия. Ему плевать на акции. У него есть своя жизнь, свой заработок и Ибо. Ему больше ничего не надо. Не успевает он сделать и шаг, как его за локоть хватают сильные пальцы. Он вздрагивает от неожиданности, но ему не позволяют осознать, кто и зачем, как тут же тащат куда-то в сторону. От неожиданности Чжань позволяет это, но потом понимает: рука принадлежит Лицзяню, а его тащит куда-то. Он тут же упирается, но его легко сдвигают с места. А потом и вовсе толкают в какую-то комнату. Здесь почти нет мебели, и вообще непонятно, для чего эта комната. Таких в доме полно. Просто никем и ничем не занятое помещение. Старший дядя закрывает за ними дверь. Сяо Чжаня охватывает паника. Прежде чем на него выльют всё, что собираются, он говорит быстро: — Мне не нужны деньги. Я не собираюсь возвращаться. И акции мне тоже не нужны. Однако Сяо Лицзянь не выглядит злым сложившейся ситуацией. Знал ли он хоть часть завещания? Ту часть, что касается непосредственно его, Чжаня? Он был бы не удивлён. — Смотри, какой самостоятельный, — дядя одёргивает рукава пиджака. Улыбается. — Я тебе вот что скажу, ты исполнишь последнюю волю старухи. И даже не думай, что избежишь этого. — Нет. Несмотря на страх перед этим мужчиной, ответить удаётся твёрдо. Но Лицзянь только улыбается на это. Слегка снисходительно, словно Сяо Чжань нашкодивший ребёнок, которой не понимает, что не так он сделал. — Да! У тебя было пятнадцать лет, чтобы жить так, как тебе хочется. Довольно щедрый подарок, не находишь? Но теперь пора возвращаться обратно. Сюда. Ко мне. — Нет. На этот раз получается не так твёрдо. Сяо Лицзянь делает к Чжаню шаг, Чжань отступает. Дядя наступает ещё. И так длится, пока Сяо Чжань не врезается поясницей в подоконник. Лицзянь крупный мужчина, широкие плечи и большие руки. Сяо Чжаню никогда не справиться с ним. В комнате становится нечем дышать. Старший мужчина явно наслаждается паникой в чужих глазах. — Ты вернёшься сюда. И я, как глава семьи, буду указывать тебе, как жить и что делать. Если ты думаешь, что раз старуха умерла, на тебя не найдётся управа, то ты очень сильно ошибаешься. Я, по сравнению с ней, куда опасней. Ты можешь драться, но всё закончится довольно быстро. У меня было время, знаешь, всё продумать. Подсадить тебя на наркотики, разрушить твою карьеру слухами о твоей любви к членам, — Сяо Чжань судорожно вздыхает: — Ты думал, я не знаю? Хах. В моих силах добиться того, что тебя признают недееспособным и оформить опекунство на тебя. Видишь, за последние пятнадцать лет я хорошо подготовился. — Госпожа Сяо знала, — вдруг догадывается Чжань. — От неё ничего не утаить. О, сколько оскорблений я выслушал, сколько пощечин я получил от неё из-за моей тяги к сыну родного брата, — Лицзянь усмехается. — Ты ответишь за всё это. Он делает ещё шаг, окончательно прижимая Чжаня к подоконнику. У него кружится голова и начинает тошнить. На глазах скапливаются слёзы унижения. Его щеки касается сухая рука мужчины. Голос того становится тихим и даже нежным. — Не бойся, мой мальчик. Я могу позаботиться о тебе. Вернись добровольно, будь покорным мне, и я дам тебе всё. Теперь это в моей власти. Чжань старается увернуться, но его лицо оказывается в крепких пальцах дяди, тот поворачивает его к себе. И тут губ касаются чужие… Сяо Чжань вскрикивает, и ему удаётся вырваться. Он сплевывает на пол, утирая губы, кривит лицо от отвращения. — Никогда! Это же ненормально! — Не тебе рассуждать об этом. Сегодня суббота. В пятницу я жду тебя в этом доме. Можешь даже не брать вещи, здесь из старого тебе ничего не понадобиться. — Что, если нет? — Поверь, тебе не захочется знать, что тогда будет. Сяо Лицзянь смотрит на него таким плотоядным взглядом, что Чжань думает, его вырвет прямо тут. Вероятно, не будь дом набит юристами, Сяо Чжаню сейчас бы пришлось отбиваться куда настойчивее.