Короткометражный герой

«Назови человека один раз помешанным, и он никогда не утратит бдительности»

Дэниел Мейсон. Северный Лес

                    Они неспешно проходили сквозь толпу, словно два коршуна, круживших над добычей. Джон не торопился, его шаг был поступью хищника, но он неизменно следовал за ней. Только за Мэйв. Словно верный пес. Она ни разу не видела, чтобы его взгляд останавливался на других женщинах — на ком-то, кроме нее.       На этой вечеринке не было нужды в музыке. Вместо пения — стоны, вместо басов — звук шлепков влажных тел друг о друга. Они пришли, пользуясь предлогом, что надо следить за членами Семерки — то есть подчищать случайный ущерб.       Джон как-то сказал, что они «были для всех». Они не могли принадлежать только себе или друг другу, и сегодня их пожирали голодные взгляды. Лениво обнимающиеся мужчины и женщины, лежащие обнаженными на диванах, парни и извивающиеся на их членах девушки — все смотрели на бедра Мэйв, не прикрытые, а открытые ее короткой юбкой, и на линию декольте ее корсета; на широкие плечи Джона и его мускулистую спину. Мэйв прикусила губу, чувствуя запретную дрожь в теле, зная, что каждый, неважно человек или супер, молился на возможность переспать с ними.       Наступил вечер, и к этому моменту они обычно находили самую красивую девушку на Геройгазме, которая бы подходила их вкусам. Она ласкает Мэйв пальцами, Джон входит в нее сзади, и она теряется в их прикосновениях, в ошеломительном удовольствии — великолепный отработанный сценарий. На этот день был такой же план, но вдруг Мэйв захотелось чего-то… большего.       Мэйв притянула Джона за руку и легко коснулась ворота его костюма, расстегивая его. Он выгнул бровь, нависая над ней, и его ладонь тут же легла на ее бедро. Она обхватила рукой его шею и наклонила, жадно целуя, оттягивая его нижнюю губу и прикусывая ее. Она почувствовала, как внимание людей вокруг постепенно начало смещаться на них, ожидая, предвкушая.       Ее пальцы обхватили его член через ткань костюма, и она почувствовала его твердость и готовность под ее рукой. Он долго держал голову холодной в этом царстве стояков, а ее тело ныло; мышцы звенели напряжением. Она расстегнула костюм Джона, оголяя его рельефный, словно выкованный из стали торс. В полутьме, среди скользящих по коже теней он напоминал античного бога. Ее сердце забилось в груди, гулко и медленно, когда она потянула костюм вниз по его бедрам и поймала его взгляд на лице. Он позволил ей обнажить его, здесь и сейчас, смотря в глаза с молчаливым напряжением, от которого все внутри нее сжималось.       Он резким движением дернул застежку на ее корсете и расстегнул боди, намеренно небрежно очертив ее клитор пальцами. На ней остались ее наручи и сапоги, кричащие о ее образе в Семерке, словно неоновая вывеска. Мэйв обвила руками его шею, и он подхватил ее за бедра. Она ощутила жар его члена внутренней поверхностью бедра.       — Давай, Патриот, выеби ее как следует!       Мэйв хотела обернуться на выкрик, но вдруг Джон опустил ее бедра, дразняще входя в нее, но не заполняя полностью. От предвкушения по телу пробежала дрожь.       — Ты хотела этого? — его голос коснулся ее слуха угрожающим рыком, — так думай только об этом.       Она почувствовала, как член Джона, горячий и влажный, растягивает ее изнутри. Он перехватил ее одной рукой и нещадно насаживал, не давая привыкнуть.       — Покажите, как надо! — снова крик, снова предупреждение: его пальцы почти до боли впились в ее податливую плоть.       Каждую вспышку удовольствия сопровождали крики одобрения и чужие стоны. Его рука легла на ее шею, прочертила изгиб плеча, с силой сжала грудь.       Мэйв вздрогнула, ощутив прикосновение спиной; чужая мозолистая ладонь легла между ее лопаток, мужская и крепкая, потом поднялась выше и потянула ее за волосы, заставляя выгнуться и приоткрыть шею.       — Ты просто божественна, Мэйв, — с другой стороны женский шепот нежным выдохом коснулся кожи, и кончик языка обвел ее ушную раковину, потом широкой линией опалил шею. Мэйв впилась пальцами в плечи Джона и застонала, полностью отдаваясь: и ему, и этим незнакомым прикосновениям.       — Смотри на меня, — прорычал Джон, глубоко входя в нее. — Только на меня.       И она смотрела. Смотрела на то, как чужие губы точно так же целовали все доступные участки его тела, как пальцы рисовали узоры на напряженных мышцах груди и пресса. В сумерках она едва различала лица этих людей, мужчин и женщин, боготворивших его. Неприкосновенного. Патриота. Видела, как трещала маска Джона, пока он не отдавался жаждущей толпе, но и не боролся с ней. Он был падшим богом, а эти незнакомцы пытались разорвать его на части, словно ища спасения в его плоти. Но он хотел только ее, свою жертвенную деву.       Она ощутила поцелуи на шее, спускавшиеся к изгибу плеч, и застонала, отклоняясь от Джона. Увидела, как женская рука проводила по его мускулистому бедру, так близко к ее собственному. Джон тут же выкрутил ее сосок, резко, заставляя ее рвано вдохнуть воздух — напоминание, чтобы она смотрела только на него.       — Черт, какая ты тугая, — он поднял ее выше, меняя угол, и Мэйв крепче обхватила его бедрами, чувствуя его глубже.       — Давай, Патриот! — выкрик перебил хор стонов. — Покажи, как надо иметь свою королеву!       Эта надменность еще сильнее распалила жар внутри Мэйв. Сильные мужские руки обхватили ее ягодицы, и она почувствовала оглушительную близость другого мужчины. В тот же момент глаза Джона полыхнули красным: другие не могли присоединиться, только смотреть и касаться — только поклоняться. Когда воздух затрещал от угрозы лазерного возмездия, присутствие отступило. Остались незримые пальцы, игравшие с ее сосками. Губы, оставлявшие влажные поцелуи на шее и спине. Ладони, гладившие бедра и живот. Мужские и женские голоса, хриплые и нежные, нашептывающие слова благоговения и похоти.       — Хорошая девочка, — дрожь пробежала от теплого дыхания на ее щеке и от желания в голосе незнакомца. Она застонала, и по толпе прокатилась волна одобрения.       Мэйв прижалась к Джону, переполненная ощущениями и дрожащая. Ее твердые соски ударялись о его грудь в такт со столкновением их бедер. Он заполнял ее до предела с каждым толчком, и она чувствовала, что рассыпается на части.       — Ты моя, — его рык в ее шею, движения бедер быстрые, размашистые, и они ударялись друг о друга с мокрыми хлопками.       — Твоя, — по ее телу прокатился раскат возбуждения и стыда. Ложь была сладкой на вкус.       Ему не нужны были подсказки толпы, чтобы довести ее. Его взгляд не просто так горел собственническим огнем. Он был сильнейшим мужчиной на земле и единственным, кто имел право взять ее на глазах у толпы.       Когда она перестала чувствовать что-либо, кроме ноющего, горячо пульсирующего узла удовольствия внизу ее живота, она отклонилась назад и стерла все границы. Ладони Джона удерживали ее бедра, но верх гладили уже другие жадные ладони, чужие горячие тела. Джон размашисто входил в нее, пока она не ощутила пульсацию его члена внутри. Голод чужих прикосновений и уверенная сила и твердость Джона… мир вокруг сжался до ощущений того, как соединялись их тела. Она закричала, опустошенная и переполненная одновременно.       Она все еще хотела большего.

***

      Нуар попал в больницу. Даже сама новость звучала… абсурдно.       Мэйв планировала провести день в отделе внутренней безопасности, раз в Башне было спокойно с самого утра, и Мэйв, даже не зная причины, намеревалась воспользоваться затишьем и наконец добраться до информации про Солдатика. Она вышла из апартаментов задолго до рассвета, задолго до того, как по этажам начали скрестись офисные крысы. Она не спала почти всю ночь. Если бы она была обычным человеком, то подумала бы, что заболела, но это не объясняло, почему на душе вдруг стало так погано.        Как только она нашла заветную папку с личным делом Солдатика, бумажную и вневременную, как золотая эпоха супергероев Воут, ей позвонили сверху. Это была даже не мелкая сошка Эшли, а Мэделин Стилвелл личной персоной, говорившая сиплым усталым голосом, словно она тоже не спала всю ночь. Мэйв успела только отсканировать листы из папки на айфон, а уже по дороге в больницу с левой сим-карты написала Джону и договорилась о встрече.       Ее планы пошли через задницу. Вместо Солдатика она занималась проблемой Нуара, попавшего в реанимацию в коме, с органами, превратившимися в месиво и рубцевавшимися быстрее любой опухоли. Оказалось, его нашли неравнодушные граждане недалеко от места, куда его отправили на задание. Знали бы, какое чудовище спасли… Но никто не мог предсказать, в каком состоянии он проснется, да и проснется ли.              К вечеру Мэйв больше не могла говорить, голосовые связки трещали. Она чудовищно долго оправдывала Нуара перед толпой, пела ему дифирамбы в соответствии с наскоро написанным сценарием, пока остальные пропадали черт знает где.              Она прямым текстом сказала Мэделин, что не станет пиздеть про добропорядочность Нуара на всю страну, и ей было плевать, что она капитан команды и была обязана нести ответственность за весь пиздец, творящийся в Семерке. Мэделин была подкованным переговорщиком, изворотливым и постоянно скрывающимся в вежливых полутонах, и, как бы Мэйв ни пыталась увернуться от лжи, она все же оказалась на этой поганой сцене перед толпой безмозглых фанатов, журналистов и спонсоров. Если бы она сказала, что в зоопарке в Центральном Парке крокодилы взбесились и начали нападать на посетителей, а Нуар пострадал, героически спасая от них детей, они бы поверили. Они верили каждому слову Воут.              Сразу после пресс-конференции она вернулась в Башню и обнаружила, что на жилом этаже была только Елена, а остальные так и не появились. Мэйв было плевать, но Елена этого не заметила и последовала за ней в апартаменты. Когда Мэйв добралась до мини-бара на кухне, ее экранная девушка вставила под руку:              — Почти все на Геройгазме.       Мэйв внутренне сжалась. Она забыла про него.              — Не хочешь развеяться? Странно, если там будут веселиться без тебя… ты ведь теперь номер один, — Елена зашла издалека, не стала приближаться. Мэйв догадалась: эта невинная душа почувствовала, наконец, усеянную шипами стену вокруг нее и начала осторожничать. Это было к лучшему. Она была зла на Джона, на Нуара, на Воут… да и на сраный Геройгазм, если сегодня он вновь обрушит все ее планы.              Лучше бы Джон довел дело до конца.              — Зачем? — процедила она. — Зачем тебе это?              — Ты про Геройгазм?              — Нет, Елена, — она обернулась к ней и подошла вплотную, практически нависая. Елена была ниже, слабее — такая хрупкая, что было страшно злиться на нее. — Почему ты не бежишь отсюда?              — А почему должна? — невинно улыбнулась она. — Тебе, наверное, трудно — твоего давнего коллегу едва не убили, и тебе нужно всем рассказывать об этом. Ты просто устала, Мэгги…              Елена попыталась взять ее за запястье, но Мэйв выставила руку перед собой и отошла на полшага.              — Не смей так называть меня.              — Прости, я…              — Зачем тебе это? — повторила она, цедя каждое слово и не оставляя ей пространства для маневра. Она требовала ответа.              — Я хочу стать свободной, перестать думать о деньгах, — удивительно легко нашлась она, словно впервые не успела подобрать красивую ложь. — Хочу быть нормальным человеком, не работающим сутки напролет на ненавистной, глупой работе. Разве это постыдно? У меня нет связей или волшебной сыворотки в венах, Мэйв.              — Нормальные люди, говоришь?.. — Мэйв усмехнулась. — Нуар был чертовым наемным убийцей. Когда он убивал кого-то, у него был каменный стояк, и, если бы ты попала ему под руку, он бы отодрал тебя до смерти. А я только что пела ему дифирамбы, — в глазах Елены застыл ужас. Мэйв отвела взгляд, чувствуя, что ломается. Злость смешалась с чем-то другим, и теперь тянула ее, пригибала к полу. — Ты ни черта не знаешь ни про меня, ни про Воут. Но если ты хочешь свободу… лучше беги.       Она все же взглянула на Елену и увидела, что та не верила ей. Словно она рассказала плохую историю, которую было сложно продать. Мэйв хотелось смеяться и плакать, плакать и смеяться.       — Я актриса. Я повидала много грязи, — без былой уверенности, но все же твердо сказала она. — И мне кажется, что ты драматизируешь. Нуар, конечно, тоже был под следствием, но это?.. Ты хочешь, чтобы я тебе поверила?       Мэйв отвернулась к мини-бару и все же взяла стакан в руки. Она хотела спасти ее? Глупо. Как же глупо.       — Когда все пошло не так? Когда ты разочаровалась в Воут? — вдруг спросила Елена.       Вопрос был почти риторическим, но все же Мэйв отлично помнила тот день.       — Два года назад.       Она зажмурилась, и перед глазами встал последний Геройгазм. Она так отчетливо помнила его, помнила непостижимое удовольствие от окружавшей ее похоти. Но все это обернулось только отвращением к самой себе и ко всему, что ее окружало.       Она тоже просто хотела свободы.       — Что случилось?       — Елена, не лезь хотя бы в это, черт возьми! — Мэйв резко толкнула стакан, и он заскользил по стойке, едва не опрокинувшись. Она отшатнулась, ее глаза увлажнились. Резко отвернувшись, она пошла к двери. Ей было необходимо сбежать.              

***

      Она встретилась с Джоном на кладбище вдалеке от центра Нью-Йорка за пару часов до полуночи. У Мэйв не было времени уезжать далеко, чтобы приватно поговорить с Джоном, и почему-то он выбрал именно это место, от которого у нее душа холодела. Весь день она чувствовала себя так, словно открылась старая рана, и через нее ее покидали жизненные силы, и это кладбище… оно вновь било по ней.       Она ненавидела Геройгазм, но была рада, что благодаря нему всем было плевать на нее хотя бы этим вечером.       Джон был одет в рубашку и джинсы, но и в них он не мог оставаться неприметным, не мог спрятать очертания Патриота, сковывавшего его даже без костюма. Она, казалось, отражала его: в такой же неприметной одежде того же черного цвета, с тем же грузом на плечах. Вечерние сумерки сгущались под кроной массивного дуба, нарушавшего безжизненно ровные ряды могил и вечный порядок на самом отшибе кладбища. А они стояли, словно не на своем месте, не зная, как правильно носить траур.       — Почему здесь, Джон? — обвинение вырвалось вместо приветствия.       — День показался подходящим, — отстраненно ответил он. — Так что случилось?       — Нуар в коме. У него поврежден головной мозг, — в голосе Мэйв звучала сталь, и направлена она была на Джона.       — Черт бы побрал его регенерацию, — сипло ответил он. Джон не смотрел на нее. Его внимание было приковано к ничем не приметному безымянному кресту, памятнику, на котором была лишь дата смерти. До двух лет не хватало лишь пары месяцев.       — Когда я дала тебе наводку, я не думала, что ты захочешь убить его, Джон, — тихо сказала Мэйв, повернувшись к нему. Было сложно отвести взгляд от маленького креста, но еще невыносимее было смотреть на то, как за это время поблекла золотистая надпись.       — Нуар — мудак. Ты сама знаешь, скольких он прикончил по приказу Стэна.       — Раньше тебя это не волновало.       — Он оскорбил моего отца.       Мэйв скрестила руки на груди.       — И у тебя сорвало крышу? Прямо как у того… монстра в документалке?       Джон внимательно посмотрел ей в глаза, и она увидела, что попала в точку.       — Джон… — прошептала она.       — Нет, Мэгс. Я не убил Нуара по чистой случайности и жалею только о том, что не добил его. Я не стану искать себе оправдания.       — Хочешь стать настоящим поехавшим садистом, прямо как о тебе говорят? У тебя суд через три недели, а нападение на бывшего коллегу только загоняет гвоздь в крышку гроба! Ты хочешь проиграть? Ты этого добиваешься?       — Я хочу уничтожить Воут. Ты лучше всех знаешь, насколько хочу, — его взгляд полоснул безымянное надгробие. — И я пойду на все.       — И плевать, что будет с тобой?       — Угадала.       — Джон, сегодня я снова рассказывала всем мерзкие сказочки о героическом подвиге Нуара вместо того, чтобы рассказать правду. Ты ничем не помог, сделав из него жертву!       — Я рассказывал те же сказочки годами, Мэгги, а ты уже жалуешься? — беззлобно усмехнулся он. — Но Нуар не убил того, кого ему заказали. Это тоже победа.       — Он убьет, если выйдет из больницы на своих двоих. И будет убивать, пока есть Воут, его образ, даже его костюм… Ты не можешь уничтожить всех, кто будет вместо него.       — А если отрубить змее голову? Убить всю их верхушку и каждую чертову тварь, которая разделяет их идеи.       Мэйв замерла.       — Придут другие.       — Они будут такими же беззащитными.       — Джон…       — Они выставили меня садистом. Может, стоит подыграть? — его губы скривились в невеселой усмешке.       Она схватила его за плечи и развернула к себе. Казалось, его так же притягивал и так же ранил вид могилы.       — Не смей, Джон, — прошипела она, — не смей.       — Мы уже проходили это, — неожиданно мягко ответил он. — Пытались уйти из-под давления и сопротивляться как-то иначе. Юридически, экономически, да хоть, блять, политически! Никто им не указ.       — Это не значит, что мы тоже должны стать уродами.       — Федералы не могут достать у Воут даже чертову папку с информацией про моего отца. Тогда что остается нам? — он посмотрел на нее, и под его пристальным взглядом Мэйв смогла лишь сглотнуть. Он задал правильный вопрос; правильный, потому что ответ на него мог произнести вслух только он. — Мы просто чертовы чудовища, Мэгс. И это наш единственный козырь.       Хотелось ударить его, чтобы вразумить, но она знала, что это не сработает — не на него. Вдруг она увидела скрытую боль в его глазах. Это место… оно разрывало на части и его душу тоже. Слезы скопились в уголках ее глаз, но что-то мешало им пролиться; что-то внутри нее надорвалось, и вместо скорби осталось оцепенение.       Она вспомнила тот момент, когда они точно так же стояли здесь вдвоем под моросящим дождем, и она рыдала на плече Джона, впервые понимая, насколько пустой и бессмысленной на самом деле была их жизнь. Тогда их отношения выстояли, но все остальное начало дрейфовать в ад.       — Ему было бы полтора года, — слова прозвучали тихо, словно для него одного, — если бы я стал тем самым садистом немного раньше.       Он отстранился, и его взгляд потерялся в тени. Мэйв резко приблизилась к нему, боясь упустить, и крепко сжала его широкое запястье. Она с трудом сделала глубокий вдох и заставила себя процедить:       — Не становись Патриотом из этого сумасшедшего фильма. Доведи их до суда и уйди. Вместе со мной. Пожалуйста, Джон.       В его глазах было сомнение, недоверие, но не к ней, а лишь к ее словам. Желая убедить его, она обвила руки вокруг его шеи и впилась в губы обжигающим, клеймящим поцелуем. Она запустила руку в его волосы, притягивая к себе, и он сжал ее талию.       «Ответь же», — требовала она с каждым поцелуем, но ответом ей было молчание; не согласие, не обещание и даже не надежда.       Когда он отстранился, его голос казался тише обычного, но в нем звучал вызов:       — Ты не хотела уходить — ты хотела вернуть геройство в Семерку. А теперь думаешь просто сбежать?       Бегство. Слово раньше отдавало гнилью, а теперь манило так сильно, что тоска стискивала грудь, и слова, уже не нужные, пустые, застревали в горле. Она не знала, о чем говорила, но вдруг мысль об этом перестала казаться порочной или чужой.       — Мы можем быть нормальными, Джон.       «Если не перешагнем черту», — хотелось добавить, но она осеклась. Где была эта черта? Может быть, они перешли ее еще два года назад, впервые оказавшись вдвоем перед этой могилой.       — Чертова мечтательница, — он зарылся лицом в ее волосы.       Спрятав лицо в ткани его рубашки, она закрыла глаза. Ее грудь сдавило чувство столь сильное, что оно отдавалось болью. Она не хотела потерять и его.