Короткометражный герой

      Ей снился дом в степи. Низкорослые деревья вокруг, все в пастельных бежево-оранжевых тонах, и ни одного человека на целые мили. Деревянный фасад и широкая веранда, такая, на которой можно неспешно разговаривать в вечерних сумерках, пока вокруг стрекочут сверчки.       Это был странный сон, словно не ее — она никогда не мечтала о подобном. Пасторальная утопия вдали от всех не входила в список ее целей. Когда-то ей снилась слава и жизнь в Нью-Йорке. Она даже не думала, что захочет нечто иное — цель должна оправдывать средства. В эту цель когда-то была вложена вся ее жизнь, но, видимо, ее жизнь того не стоила.       Мэйв выбралась из постели, не понимая, что ее разбудило. Елена, вся сжавшаяся от прохлады апартаментов, почти с макушкой спряталась под одеялом. Мэйв облегченно отвернулась — в столь ранний час не хотелось примерять на себя маску и смотреть влюбленным взглядом. Елена не была плохим человеком, она просто… раздражала. Раздражала наивностью, с которой влезала в ее личное пространство.       Вечером накануне Мэйв действовала механически — их близость была просто постановкой, шаги которой были известны от начала и до конца. В какой-то момент она едва не остановилась, едва не призналась, что не может. Елена прервала ее сама, посмотрела в глаза и сказала: «Если ты скучаешь по Патриоту, ты не должна».       Она едва не задохнулась. Елена была всего лишь амбициозной миловидной девушкой, желавшей славы; она была не настолько хладнокровна, чтобы так откровенно подвергать сомнению ее верность Воут. Но после такой постановки вопроса у Мэйв не осталось выбора. Она поддалась своему телу, которое быстро капитулировало перед умелыми руками и губами. Мэйв вспоминала те ночи, когда Джон был рядом, и интуитивно представляла его; даже когда с губ слетали стоны, в ее мыслях было только его имя. Он не был ее первым, но, видимо, никто другой уже не сместит его с пьедестала.       Она достала сигарету и отошла к панорамному окну, прислоняясь плечом к прохладному стеклу. Смотрела на дождь за пределами пентхауса, прорезавший сумрачное небо, а перед глазами все еще стоял тот дом, залитый солнцем. Она не могла вспомнить, говорил ли Джон о таком. Говорили ли они вообще об их мечтах? Его желание спасти отца — единственное, что смогло снести их с рельс Воут. Только после этого она почувствовала неопределенность. Сладкую, манящую неопределенность.       За стеной раздался шум, слишком громкий для раннего утра. Мэйв напрягла слух. Что-то происходило в соседних апартаментах, принадлежавших Нуару — видимо, это ее и разбудило. В последнее время он был сам не свой: не просто не реагировал на происходящее, а часто даже голову не поворачивал на заседаниях. Отстраненно и нетерпеливо барабанил пальцами по столешнице. Но первым уходил из конференц-зала таким торопливым шагом, словно вот-вот сорвется на бег.       Воут не успели замести все грехи своих героев под ковер, но самые страшные преступления Нуара им пришлось туда затолкать. Они не могли потерять своего самого верного и эффективного убийцу, который брался даже за дела, которые вызывали отвращение у Джона. Ему сулили разве что общественные работы за то, что он несколько раз «не рассчитал силу», и, разумеется, отработает он их тоже с помощью Воут. Чего ему бояться, из-за чего переживать? На остальных ему было насрать. Его единственной слабостью был арахис и нездоровая любовь к насилию.       Что могло заставить хладнокровного убийцу разносить свои апартаменты в утренней тишине?       Мысли с трудом связывались друг с другом, но одна все же задержалась: Нуар ведь был в Расплате, лично знал Солдатика. Вряд ли он мог помочь чем-то, и все же… ручной убийца Стэна Эдгара мог оказаться полезен Джону.              

***

      От Бобби Сингера не было никакой информации. Как он и ожидал: федералы себя переоценили. Прошло больше недели, а они упорно молчали.       Джон едва находил себе место. Он проводил дни на интервью и встречах, отбиваясь от обвинений и выискивая союзников против Воут, но, стоило ему остаться наедине со своими мыслями, он вновь думал о словах Марафонца. Прокручивал их в голове, начинал сомневаться в правдивости. Этот придурок знал куда меньше, чем говорил, и даже когда Джон попытался выбить правду силой, ему было нечего добавить.       Кто именно вытащил его отца? Где он был все это время? Кто и зачем удерживал его?       Стэн Эдгар решил освободить его сейчас, но почему не обращал на него внимания столько лет? Неужели его к этому подтолкнуло бунтарство Джона, да и только?       Вечером, сидя в тишине своих апартаментов, Джон получил от Сингера сообщение со ссылкой. Подумал бы, что снова спам, но министр обороны США бы до такого не опустился. Что может быть более зловещим, чем голая ссылка в сообщении, без приветствия, без пояснений?       Он нутром почувствовал подвох. Налил виски и сделал глоток — предупредительный выстрел перед ударом под дых. Потом достал сигарету из полупустой пачки и почувствовал такое оцепенение, словно надевал на шею намыленную веревку, но взял себя в руки и кликнул на ссылку. Он уже признался в своих преступлениях на всю страну, уже ждал суда и периодически получал пожелания сдохнуть от бывших коллег. Чего ему бояться?       Он открыл видео, даже не глядя на название — и, разумеется, увидел там себя. Сделал еще один внушительно обжигающий глоток, отстраненно наблюдая за происходящим на экране. Псевдодокументальное кино на экране не принадлежало Воут, но было сделано по их заказу и с их помощью. Где-то на пятой минуте после растянутого и неинтересного вступления перешли к сути: Патриот не в себе.       Пальцы Джона слишком сильно сжали стакан, а он даже не заметил. Стекло треснуло, янтарная жидкость полилась на диван.       — Блять, — процедил он и бросил телефон на стол. Дальше слушал вполуха, разбираясь с бардаком.       «…постоянно наблюдался у психологов еще во времена его пребывания в Рэд Ривер. Джон был замкнутым ребенком и долгое время не общался ни с кем из сверстников…»       Даже не «Патриот» — они добрались до Джона, до ободранного ядра его личности.       Осколки стакана со звоном полетели в мусор.       «Во время первого обследования после возвращения в Штаты у него случилась паническая атака…»       Джон обернулся и взглянул на экран. Узнал стерильные стены лаборатории в университете Годолкина. Потом красное марево минимальной цензуры — чтобы видео не заблокировали — где были предельно хорошо видны очертания рассеченных надвое тел. Не монтаж. Реальная запись с камер. Джон едва помнил тот день, тех людей, но картина багрового на стерильно белом, резкий запах крови и антисептика въелись ему в подкорку на долгие годы.       Дальше Джон слушал внимательно. Слова сыпались как удары: склонность к депрессии, паранойя, тревожность, враждебность, пессимизм и боязнь привязанности. Нокаут: психопатия.       Среди интервью были даже вырванные из контекста цитаты Мэгги — показали видео с допроса после падения пассажирского лайнера, где она без запинки призналась, что Джон никогда не был открытым с ней — видимо, не нашли ничего более обличительного. После ее слов остальные прошли блеклым фоном. Потом видео с камер в конференц-зале, где он избивает Глубину. Он ненавидел этого мелкого садиста, готового даже младенца утопить по приказу Воут, но со стороны все выглядело не так; злодеем явно был тот психопат, который таскал своего подчиненного за жабры и заставлял пресмыкаться, молить о пощаде. Знакомый нарратив о злоупотреблении властью, болезненный для большинства людей.       Он изображал бешеного пса, чтобы убедить всех в Семерке и в Воут, что с ним не стоило связываться… чтобы не приходилось прибегать к силе. И вот чем обернулся его фасад безумца.       Глубоко в душе ему было плевать на репутацию, но с логикой справиться сложнее. Кто станет выступать за поехавшего садиста? Кто захочет ему верить?       От Сингера больше не было сообщений. Джон и сам знал, что все проглотят это, не прожевывая. Спустя минуты, часы, дни все будет в этой жвачке. Люди начнут сомневаться в его заявлении и снова поглядывать на Воут с тоской. Знакомое зло было куда ласковее непредсказуемости безумия.       Джону хотелось кричать. Кричать так, чтобы каждый в мире услышал и сжался, прикрывая уши.       Но вместо этого он позвонил Сингеру и договорился о встрече.       

      ***

      — Ты должна кое-что посмотреть, Мэйв, — Елена подошла и протянула телефон, на экране которого мелькали кадры с лицами Семерки. Мэйв даже не стала вглядываться. Она продолжила делать вид, что была занята отчетом, открытым на компьютере.       — Не интересно, — резко ответила она.       Елена еще упивалась вниманием СМИ, это было для нее чем-то новым. А Мэйв уже давно устала искать жемчуг в дерьме — его блеск того не стоил.       — Там про Патриота. Поверь, такое не каждый день увидишь.       Елена промотала видео и остановила, в ажиотаже развернула экран к ней. Кровавое месиво, а в центре — маленький напуганный Джон, сжавший кулаки и застывший в оцепенении. Он никогда не делился этим. Ее сердце на миг сжалось от боли за него, но она лишь стиснула зубы, сохраняя холодность.       — Убить стольких людей еще в детстве… даже представить трудно, что у него в голове творится, — неверие и шок Елены звучали искренне. — И каково тебе было с ним столько лет?..       «Не твое дело», — хотелось бросить ей в лицо как можно равнодушнее.       — Он никогда не был откровенным.       — В этой документалке есть момент, — театральная пауза, — где ты говоришь то же самое. Неужели это все? Никакой драматичной истории?       Мэйв вздохнула, не намереваясь больше говорить об этом. Ее челюсти сводило, когда Елена надевала на себя этот образ наивной девчонки, читающей любовные романы, сидя на подоконнике в белых кружевных чулках.       — Мне правда интересно, — чуть мягче добавила она, касаясь ее плеча кончиками пальцев. — Я хочу лучше узнать тебя.       — Для чего? — криво усмехнулась она.       — Для достоверности химии на экране, — выдала она так, словно это ей вышили на обратной стороне век. Потом в ее голос просочилось нечто настоящее. — Чтобы нам было проще.       Мэйв не любила откровенничать, но не могла отделаться от чувства, что каждое слово, слетающее с ее губ в присутствии Елены, имеет какое-то скрытое значение; словно она должна склонять чашу весов в свою сторону каждый гребаный день. И она не могла игнорировать это. Ради своей же безопасности. И ради Джона.       — Мы были одиноки. Очень похожи. Во время секса вечно пытались выяснить, кто сильнее, и заводились от того, что не получалось сломать друг друга. Вот и все.       — То есть, вы просто… сосуществовали, — Елена приблизилась, и ее рука заскользила вниз по плечу Мэйв. Тело заныло от неизбывной потребности, но эта нужда не была связана с Еленой. Не с ней. Точно не с ней.       Мэйв кивнула:       — Пока он не решил все разрушить.       Мэйв не пришлось выдавливать из себя ложь, и Елена легко приняла это.       — Он избил тебя на вечеринке, — напомнила она, — а ты даже плохого слова о нем сказать не хочешь. Удивительно. Просто удивительно… Он же чертов камикадзе, Мэйв. Совершенно сумасшедший.       Она сжала челюсти. Протест так и норовил сорваться с губ.       В дверь постучали. Без разрешения на пороге апартаментов появилась Эшли. Новый статус Мэйв, теперь лидера Семерки, ничуть не сгладил то, что она вела себя, как источающая гной язва.       — Мэйв, к Мэделин. И срочно. Она не в духе.       — Да когда она вообще в духе… — пробормотала Елена и убрала руку с плеча Мэйв.       Она радостно воспользовалась предлогом убежать.       В коридоре Мэйв лавировала между сотрудниками Воут, нацепив на лицо свою лучшую улыбку. По дороге она встретила Экспресса — наглого, но перспективного новичка. Самый быстрый в Америке супер, обогнавший даже Марафонца в тот день, когда тот устроил катастрофу в центре Нью-Йорка.       Мэйв не слишком-то хорошо разбиралась в людях, и ее назначение на пост капитана было продиктовано той же логикой, по которой раньше это место занимал Джон: она была самой сильной и имела стабильный рейтинг. Но у нее не было ни желания, ни способностей становиться лидером; она не могла похвастаться и тем, что разгадывала характеры людей с первого взгляда. И все же Экспресса она раскусила почти сразу — Мэделин небрежно намекнула, что их новый чемпион не может без допинга, и ей стоит закрыть на это глаза. А потому она наведалась в лабораторию, чтобы впредь знать, сколько сыворотки Ви и когда их «чемпион» берет. Будучи капитаном команды, она имела на это право.       Она не хотела игнорировать очевидное. И не собиралась. Просто заебалась играть в эту игру. Поэтому, когда она встретила ничего не подозревающего Экспресса, предложила пройтись и повела в пустой коридор.       — Если ты будешь баловаться с сывороткой, то отправишься вслед за Марафонцем, — без обиняков предупредила она, когда они остались одни. Экспресс даже снял свои солнцезащитные очки, чтобы наигранно невинно посмотреть ей в глаза.       — В чем проблема, босс? — резко и без призрака напускной вежливости спросил он. Ему было плевать на субординацию, и Мэйв это даже нравилось.       — Не хочу, чтобы ты стал таким же кретином, как Марафонец.       — Говоришь прямо как мой брат, — недовольно ответил он, словно подросток, у которого отобрали пачку сигарет.       — Кажется, у твоего брата мозги на месте. Общайся с ним почаще.       — Слушай, Мэйв, все не так просто. Ты сама знаешь, что оставаться на первом месте тяжело. Я думал, мы договорились.       — С Мэделин — да. Но не со мной.       — Какое тебе дело? Ты ради места в Семерке легла под Патриота и еще изображала отношения с этим психом, а мне предъявляешь за какой-то там стимулятор?       Мэйв проглотила обвинение, хотя хотелось врезать идиоту. Вместо этого она продолжила мерить коридор монотонными, словно удары маятника, шагами.       — Этот «стимулятор» хуже героина. Ты скоро съедешь с катушек, прямо как твой предшественник. Хочешь этого? Тоже будешь убивать людей из-за своей придури?       — Я…       — Повторю в последний раз: если еще раз услышу, что ты берешь сыворотку из лаборатории, я вышвырну тебя, Реджи. Ради твоего же блага.       Он посмотрел на нее с ноткой презрения, но в итоге кивнул. Мэйв могла только надеяться, что он прислушается. Но она так устала смотреть на то, как корпорация разлагает перспективных суперов, что была готова побороться за них. Хотя бы попытаться. Пусть даже это было пустой тратой сил.       — И к слову о Патриоте… готова поспорить, ты не осуждал его за избиение Марафонца.       Экспресс скривился, видимо, вспоминая весь тот ужас, что натворил его предшественник, когда они соревновались.       — Нет, не осуждал. Но это не отменяет факт, что Патриот — чертов садист.       Мэйв отвела взгляд. Экспресс даже не знал Джона, но не стоило вразумлять его. Не так открыто — это слишком опасно. Она не могла переубедить всех, кто ненавидел Патриота, ведь теперь это была половина страны.       Когда она наконец дошла до кабинета своей начальницы, Мэделин поздравила ее с получением доступа в отдел внутренней безопасности. Не на руководящую позицию, но в подразделение оценки лояльности и благонадежности персонала. Мэйв искренне улыбнулась впервые за последние дни: у нее наконец появится доступ к засекреченной информации про Солдатика.

***

             Наутро после выхода документального фильма он получил сообщение от Мэгги — ни слова про злосчастное видео, хотя он был уверен, что она уже знала о нем. Она прислала ему координаты, по которым Нуара отправили на задание, и добавила, что в последнее время он себя странно ведет.       Джон караулил Нуара в небольшом коттеджном поселке для состоятельных граждан, таком тихом и спокойном, что было противно от мысли, что сюда вот-вот просочится корпоративная гниль. Судя по дорогим машинам и строгим фасадам домов, Нуару заказали убийство кого-то, кто разгребал весь этот супергеройский бардак, охвативший Воут. Сотрудника ФБР, возможно.       Он не попадался камерам наблюдения и держался в отдалении, даже понимая, что Нуар умел действовать тихо и незаметно — но против Джона и его теплового зрения у него не было защиты. Наблюдая за будничным движением людей вокруг россыпи двухэтажных домов, Джон невольно вспомнил дом в Карелии, оставшийся неподвижной картиной в его памяти. Они с отцом провели там несколько месяцев, когда он был маленьким. В последнее время ему часто снились обрывки прошлого, которые когда-то были с кровью выдраны из его памяти. Отец как-то сказал, что сны о прошлом — это знак, что ты сдался. Джон старался не придавать им значение, но нутром чувствовал, что в словах отца была доля истины.       Джон заметил Нуара гораздо раньше, чем тот успел подойти к дому жертвы. Джон позаботился, чтобы ничего не подозревающий бедолага смог вернуться с работы в пустой дом: легко, как орел в полете хватал сурка, Джон вцепился в Нуара и улетел на сверхзвуковой скорости. Он бросил его уже у ближайшей лесополосы, где никто не смог бы вмешаться.       Нуар казался дезориентированным. Несмотря на это, его инстинкты сработали мгновенно: он выхватил кинжал из ножен на бедре и попытался всадить его в Джона, еще не поняв, кто и как смог схватить его. Лезвие ножа со звоном треснуло, отлетев от его кожи. Джон отбросил Нуара на землю, тот перекатился и мгновенно встал в стойку, напружинив ноги. Потом он впервые с самого столкновения посмотрел на своего бывшего капитана — долго, пристально. И вдруг… оцепенел. Его хриплое дыхание разрезало воздух с приглушенным свистом. Джон услышал, как дико заколотилось его сердце, обычно едва отбивавшее полсотни ударов за минуту.       Джону не нужно было стягивать с него маску: он видел его насквозь. Его нечеловеческое зрение беспощадно выставляло напоказ и искореженный череп, и поврежденный мозг; так и не восстановившийся глаз и половину лица, превратившуюся в сплошной безобразный рубец. Во всем его теле застыл дикий, животный страх, какого Джон никогда прежде не замечал.       — Что, даже сопротивляться не будешь? — Джон скрестил руки на груди.       Оцепенение спало так же быстро, как и появилось, словно Нуар внезапно вынырнул из кошмарного сна. Он будто видел перед своими глазами кого-то другого. Джон в который раз задумался, что происходило у него в голове из-за этих повреждений.       Джон молча смотрел на Нуара, пока тот доставал телефон из потайного кармана на костюме.       «Совсем ебанулся? Соскучился по старым друзьям?» — быстро напечатал он и показал экран. Джон устало усмехнулся. У Нуара не было никаких рычагов воздействия, и он огрызался из страха. Они оба знали, кто сильнее. Он всегда знал. Еще когда Джон был студентом в Годолкине и смотрел на Нуара снизу вверх, старший супер старался расположить его к себе и не вставал у него на пути. Уже тогда им руководил страх.       — Что ты знаешь о возвращении Солдатика?       Псевдоним отца ощущался чужеродно, но Нуара он словно резанул по живому. Он стал быстро печатать. Джон терпеливо ждал, смирившись, что они поговорят только так.       «Ничего», — высветилось на экране.       — Поэтому ты хвост поджал? Я вижу, что ты окончательно ебанулся после новостей о его возвращении. Что именно тебя так напугало? — он сделал шаг вперед. Хотя они были схожи физически, сейчас Джон возвышался над ним. Он процедил каждое слово: — не смей пиздеть, Эрвинг. Мне все это надоело.       Нуар раздраженно вздохнул, и в его позе читался немой укор, понятный без слов. Пальцы в перчатках застучали по экрану.       «Хочешь правду? Ты эгоистичный и безумный ублюдок, прямо как он».       — Эгоистичный, потому что заебался убивать ради Воут? — едва не прорычал он. Нуар кивнул. — Хочешь сказать, что Стэн стал бы так заморачиваться только из-за этого?       «Ты постоянно всем мешал».       Джон хмыкнул. Он портил им веселье! Мешал убивать людей, ставить эксперименты на младенцах… Нуар делал то же без вопросов. Джон регулярно читал его отчеты.       Нуар разъяренно печатал, потом сунул телефон Джону в лицо.       «Почему ты не можешь просто отъебаться? Солдатик был таким же мудаком, как ты. Лучше бы он сдох тогда в одиночестве. Если ты решил пойти на дно, греби туда один, без нас», — слова, искореженные яростью и спешкой, пестрили ошибками и автозаменами.       Джон схватил его за шею; мир перед его глазами полыхал красным. Злость клокотала под пальцами. Они оба понимали, что одно усилие — и он раздавит его, как муху.       — Ты, блять, монстр, — процедил он.       Нуар ударил его коленом в живот. Джон едва почувствовал удар, но от неожиданности слегка ослабил хватку. Нуар воспользовался моментом и, выскользнув, нырнул ему за спину, уклонившись от молниеносной вспышки лазеров. Оборачиваясь, Джон занес руку и с размаха врезал кулаком ему в челюсть. Нуар пошатнулся, Джон схватил его за ворот и отправил в полет в ближайшее дерево. Первый ствол на его пути треснул, словно картонная стена на съемочной площадке. Нуар пролетел сотни футов, пока деревья перед ним подкашивались и падали, закрывая своими изломанными телами образовавшийся коридор.       Джон увидел издалека, как он, не дрогнув, встал, сплюнул кровь и попытался ускользнуть, пока деревья скрывали его из виду. Рывок был почти молниеносным. Он выругался; деревья мешали рентгеновскому зрению, светясь так же ярко, как кости скелета. Он взмыл над лесными кронами и, увидев полностью черный силуэт в просвете между редкими ветвями, пикировал на него, словно хищная птица. Нуар не успел увернуться. Они полетели по земле, пропахивая глубокую борозду. Нуар ударил его в шею и попытался спихнуть с себя, но Джон даже не шелохнулся. Он уперся коленом в его грудину и занес кулак.       — Я спрашивал по-хорошему, Эрвинг…       Удар. Потом еще один. И еще. Ударостойкий пластик маски треснул, обнажая изуродованное лицо.       Хрип — словно Нуар пытался что-то сказать. Или закричать. Но он не мог сделать даже этого.       Это не остановило Джона. Он бил, бил, и бил, и брызги крови летели из-под его кулака, как искры — из-под молотка. Нуар заметался, отчаянно пытаясь увернуться, и Джон снова узнал в нем тот страх загнанного животного. Но он не остановился, превращая его лицо в кровавое месиво.       Жажда крови утихла, лишь когда Нуар перестал сопротивляться. Сердце Джона бешено билось в груди, но не от ненависти к себе — лишь от злости. Кровь облепила руки, словно вторая кожа. Он почти не обратил на нее внимания, не попытался брезгливо вытереть… просто выпрямился и в презрении взмыл в небо, оставив Нуара в луже из его крови.