Короткометражный герой

      Oh so long, Marianne, it's time that we began

О, счастливо, Мариэнн! Пришло время

To laugh and cry and cry and laugh about it all again

Смеяться и плакать, плакать и смеяться над этим снова.

             Утро было молчаливым. Бен бы назвал его «неловким», если бы это описание хоть немного подходило ему или Рите. Наверное, со стороны они выглядели, как актеры на съемочной площадке дешевого романтического фильма. В который раз за утро о ребра поскреблось мерзкое чувство. Он где-то облажался. Но где?.. Уж точно не в сексе, нет.       Ему захотелось вернуться домой — Джону, наверное, было не по себе в полном одиночестве. Они остались вдвоем, окончательно и бесповоротно. Рита точно не была из тех, на кого можно повесить ребенка; кто станет целыми днями сидеть дома и встречать с работы грандиозным ужином. Были женщины податливые, как глина, которые принимали любую форму, а были гордые, выплавленные из стали, которые становились удобными, только сломавшись. Бену надоело ломать. Он слишком многое разобрал до самого основания, но так ничего и не нашел.       Надо было избавиться от эмоций, включить мозг и признать: никто не сможет заменить Алису. Не стоило и пытаться.       Рита исподтишка наблюдала за ним все утро, пока варила кофе и готовила что-то незатейливое на завтрак. Она не торопилась: в субботу утром никто не ждал на работе. Было непривычно видеть ее в домашнем, без кроваво-красных губ и не в соблазнительно облегающей одежде. Но даже в чертовом халате она ходила по кухне, словно по подиуму, меряя ее размеренным шагом и покачивая бедрами. От еды он отказался, зная, что, если задержится здесь еще хотя бы на пятнадцать минут, то нижнему белью Риты снова наступит пиздец.       — Джон тебя заждался, — она прервала тишину, перетянув инициативу. В лоб, по-мужски, но очень в ее духе.       — Хочешь поскорее спровадить меня? — буднично ответил он, прекрасно зная, что это было не так. Он проснулся этим утром, почувствовав ее обжигающий взгляд. Она смотрела, не отводя глаз. Попала на крючок.       — Нет, помогаю тебе искать оправдания. Думала, что ты будешь благодарен.       Скорее всего, она считала, что он был одним из тех, кто уходит посреди ночи, не сказав ни слова. Так и есть… так и было.       — Да, Джон и правда заждался, — он направился к выходу из кухни, и, проходя мимо, на прощание хлопнул ее по упругой заднице.       Рита подпрыгнула на месте от неожиданности: значит, он правильно рассчитал силу. Потом она потерла место, куда приземлилась его ладонь, и метнула негодующий взгляд. Бен довольно ухмыльнулся. Черт, ее эмоции были первоклассным наркотиком.              

***

             Было тихо. По комнатам не громыхали тяжелые шаги папы. Джон слышал, как он пришел ночью, но не зашел к нему. Джону не нравилось оставаться одному, и он хотел обнять папу, но побоялся звать его. Но папа говорил ему быть сильным. Папа обещал, что они поговорят, когда получится.       С утра пришла та же незнакомая Джону тётя, которая сидела с ним вчера. Они строили башенки и рисовали, она читала ему на ночь, а еще разрешила ему съесть пару конфет. Так он понял, что она добрая. Правда, она ругала какого-то дядю, который оставил его без присмотра. Джон не знал никакого «дядю», у него был только папа.       Папа еще не вернулся, и Джону было страшно. Алиса пропала. Теперь папа. Тётя, наверное, тоже пропадет.       Недавно веселившие его игрушки смотрели на него зловеще, печально, словно и их здесь больше не было: просто обмякли на полках, безжизненные. Наверное, они заболели. За занавесками бегали тени, темные и голодные, словно звери.       Ему было страшно.       Хотелось спрятаться, сжаться, чтобы его не нашел тот, кто похитил папу и Алису. Папа был сильным. Если кто-то справился с ним, то и с Джоном справится. Он давился вопросами, на которые добрая тётя не смогла ответить, и в итоге заплакал. Он так скучал.       Тётя заметила, что Джон плачет, и повела его в ванную, чтобы стереть слезы. Почувствовав ее теплое прикосновение к щекам, он расплакался еще сильнее. Он не знал ее. Почему она так заботилась о нем? Почему она была здесь, а не папа?       Он чувствовал жжение в глазах. Больно. И страшно.       — Джон, солнышко, посмотри на меня. Ну же, не плачь… — тётя погладила его по макушке своей теплой ладонью.       Джон не смотрел. Он знал, что сделает больно и ей. Только папе никогда не было больно. А если она увидит его глаза, то испугается, как те люди в белых халатах. Он не хотел пугать ее.       Но ему было так страшно.       Он выпутался из ее рук и отошел, прикрыв глаза ладошками. Когда он открыл их, смотря куда угодно, но не на нее, вся комната засветилась красным.       

             Дым поднимался в небо стометровым иссиня-черным столбом. Бен не доверял своим глазам, смотря на горящий, стремительно обугливающийся дом. Еще меньше он мог поверить оцепенению, превратившему его ноги в ходули. Руки едва слушались, когда он распихивал толпу. Понурые голоса говорили вразнобой, но об одном и том же.       «Взрыв газа». Все говорили что-то про взрыв газа…       К нему подбежал человек в нелепой синей форме, наверное спасатель, крича что-то невнятное, но Бен оттолкнул его, и тот лишь чудом не разбился о стену. Когда остальные мужчины в такой же форме решили совершить ту же ошибку, он просто вытянул руку в знак предупреждения и пошел дальше.       Внутри подъезд затопил дым, в котором плохо работало даже сверхострое зрение. Слух притуплял непрекращающийся вой сирен. Бен едва ориентировался в этом кошмаре, но ему было нужно добраться до дома, поэтому он приглушил чувства, абстрагируясь. Никаких других вариантов не было.       Горло саднило от гари, но Бен просто шел дальше, сцепив зубы. Он не знал, насколько его сын был устойчив к огню, и не хотел проверять.       

                    Джон не помнил, как оказался в коридоре. Бум! Что-то выбросило его из ванной, и он оказался совсем один. Он попробовал вернуться, чтобы помочь доброй тёте, но в дверном проеме его окружили языки пламени, и один лизнул по локтю так, что Джон закричал и упал. Он не нашел тётю. На ее месте было что-то другое… словно сгоревшая в костре кукла.       Тогда Джон побежал. Побежал со всех сил, чтобы найти укрытие.       Но пламя побежало за ним.       Оно начало поедать коридор: пол, стены, потолок. Джон не знал, куда бежать. Где было безопасно? Где папа его найдет? А Алиса?.. Нет, ему лучше не уходить слишком далеко.       Джону хотелось плакать, спрятавшись клубочком под одеялом, но ему было настолько страшно… глаза резало сухостью, и слезы мгновенно испарялись.       Но ему нельзя плакать, нельзя, даже если страшно! Папа ненавидит это.       Джон попытался пробраться в свою комнату, самое безопасное на свете место, когда по нему вдруг мазнул раскаленный язык пламени. Джон прикусил язык, пытаясь не кричать, но не смог подавить всхлипы. Он схватился за руку, думая, что там уже нет кожи, нет самой руки, вообще ничего. Он закрыл дверь, чтобы огонь добирался подольше, и остался в гостиной. Только забравшись на диван и спрятавшись под покрывалом, он взглянул на руку и удивился, поняв, что она была цела; только верх футболки обгорел.       Джон свернулся в клубочек и обхватил лицо руками. Его тело сломалось, не слушалось: он не мог дышать, и сердце так отчаянно колотилось в ушах, словно птица в клетке.       Папа найдет его. Нужно лишь подождать. Но нельзя плакать и скулить, нельзя…       

      

      — Джон!       Ответа не было. Бен пошел по порядку: обошел прихожую, осмотрел гостевую спальню, в которой раньше часто оставалась Алиса. Потом оглядел охваченные огнем руины ванной, которая стала выглядеть как внутренности крематория. Ничего не было видно, кроме пламени и дыма.       Огонь неприятно щипал кожу, но больше всего Бена бесило то, что на нем не было его костюма. Обычная одежда продержится недолго. Он на ходу снял ненужную куртку и бросил ее на съедение огню, чтобы не задохнуться в этом пекле.       По коридору, объятому пламенем, Бен дошел до детской, где тоже царствовал огонь, и позвал сына. В ответ — только треск пламени.       Он встал напротив входа в гостиную. Дверь еще была закрыта, хотя ее и подтачивал огонь. Без лишних мыслей он толкнул ее останки, и дверь разлетелась на горящие обломки еще до того, как упала на пол. Чувствуя жжение в ладони, он тут же сжал ее в кулак, морщась. Слишком жарко, нестерпимо. Касаться огня — это одно, но ходить в нем, дышать им…       Бен пригляделся, хотя в этом полыхающем мареве увидеть кого-то было почти невозможно.       — Джон! — закричал он, чувствуя, что начинает сходить с ума.       Нет ответа.       — Джон! — голос начал срываться. Он замолчал, прислушиваясь к треску и нескончаемому гулу сгоравшего кислорода. У этого огненного безумия была своя симфония, и ей было глубоко плевать на все.       Он побежал на кухню. Ничего. Блять, ничего!       Как такое возможно?       Ему казалось, что он выкрикнул имя сына еще с десяток раз, прежде чем услышал что-то в ответ. Тоненький напуганный голосок откуда-то из гостиной. Бен вслепую дошел до дивана, по пути едва не поломав стол, и только тогда различил спрятавшегося под покрывалом Джона.       Бен подошел и практически упал на колени перед сыном. Он притянул его к себе и осмотрел. Джон тоже успел побывать в огне: рукав футболки с одной стороны был обуглен, обе штанины опалились. В остальном он казался целым и невредимым, хотя его лицо и почернело от копоти. Бена обескуражило другое: сын был напуган до смерти, но так долго молчал. Он не откликался, даже когда Бен звал его. В нем вскипала злость, и в то же время он был слишком рад видеть его целым.       — Почему ты молчал? — выдавил он наконец.       Джон смотрел на него, едва дыша. Бен видел слишком взрослое выражение ужаса в глазах его пятилетнего сына.       — Ты запретил.       — Запретил что?       — Звать тебя, — ответил он и согнулся пополам, пряча лицо за сложенными на коленях руками. Бен видел, как по его щекам струились слезы, как он весь дрожал. — Я не хотел тебя расстраивать…       Теперь Бен смотрел на него, не в силах скрыть ужас. Блять, нет, нет, нет!..       Бен подхватил его на руки прямо в этом покрывале, чтобы закрыть от огня, и крепко прижал к себе. Ему казалось, что даже мышцы его рук, насквозь пропитанные сывороткой, дрожали. Как же это было неправильно…       Он лихорадочно думал, чем можно заменить респиратор. И нужно ли? Бен почувствовал, как мысли закружились смерчем, снося на своем пути все здравое. Черт, его сын не должен умереть от блядского недостатка кислорода, это же безумие…       Когда они пробирались через объятый пламенем коридор, когда они шли по задымленной парадной, где было невозможно дышать, Джон беспомощно жался к нему изо всех сил, но молчал, хотя Бен видел, насколько ему было страшно.       Вот оно, воспитание. Вот, блять, чему он научил сына. Вот почему он искал его так долго, что, будь он обычным ребенком, уже бы давно умер.       Когда они наконец вывалились на улицу, окружавшая дом толпа единогласно уставилась на них двоих. Подоспело и несколько репортеров с микрофонами наперевес. Бен ускорил шаг, не желая иметь с ними никаких дел, и отошел подальше от парадной, отмахиваясь от подоспевших спасателей. Один из них, видимо, самый умный, понял, что на самом деле было нужно Бену, и на бегу протянул ему запасную одежду вместо обгоревшей. Бен ответил ему кивком и пошел дальше, не сбиваясь с пути. Ему было необходимо спрятаться от чужих глаз, чтобы удостовериться, что с Джоном все было хорошо.       Когда толпа осталась далеко позади, Бен опустил малого на землю и сел на корточки перед ним. Провел пальцем по его чумазой щеке и, увидев мокрые дорожки, понял, что Джон тихо плакал все это время. Бен скривился, но не из-за злости. Он привык к его слезам. Он был рядом с Джоном с самого его младенчества и приходил на малейший его вскрик. Зачем… зачем ему нужно было, чтобы Джон уподоблялся ему? Почему он все же начал становиться своим отцом?       — Ты молодец, что держал себя в руках, малец. Но больше так не пугай меня.       Джон смотрел на него своими большими голубыми глазами, казавшимися совсем неправдоподобными на фоне покрасневших белков, и Бену становилось все хуже и хуже. Он и сам не знал, почему, ведь сын был цел и невредим.       Джон вытер слезы своим маленьким кулаком, сделал шаг вперед и повис на шее у Бена, чего еще не делал в своем относительно сознательном возрасте. Бен недолго поколебался, прежде чем обнять его в ответ. Он выпрямился, не выпуская сына из рук.       — Если тебе страшно, ты всегда можешь положиться на меня.       Джон кивнул. Бен решил, что, пока Джон сам не захочет, хрен он отпустит его.              Личные врачи Джона были оперативными ребятами: прошло не больше получаса, как вдруг на горизонте появилась ничем не примечательная машина скорой помощи. Но Бен заметил, что вместе с ней к дому подъехал и большой черный легковой автомобиль. Чайка, машина для крутых шишек. Значит, весь отдел по работе с суперами был в курсе, что случилось.       За эти полчаса Бен успел позвонить от неравнодушных соседей на личный номер Риты, потому что не знал, что еще мог сделать. Оставаться на улице и ждать божьего благословения всегда шло в конце списка. Сдаваться в руки спасателям или другим государственным службам — тоже, ведь тогда придется отвечать на неудобные вопросы. Рита пообещала помочь, и он ждал ее. Все, что он мог сделать сейчас — стереть копоть с лица и хотя бы немного привести Джона в порядок у тех же соседей, чтобы он не выглядел, как маленький черт.       Машина медиков немного покружила по улице вдоль соседнего двора, где было наибольшее столпотворение. Иногда они выходили поговорить с зеваками, пока Бен издалека наблюдал за их странными передвижениями. В какой-то момент он все же поймал на себе взгляд водителя, вышедшего покурить, и кого-то из соседей и понял, что больше оставаться незамеченным не получится. Машина скорой въехала прямо во двор, где они скрывались от любопытных взглядов. Чайка же на время скрылась из поля зрения.       Из скорой вышла бригада, в белых халатах как на подбор, и направилась ему навстречу. Уверенно. Видимо, они считали, что сейчас выполняют свой долг.       — Нам необходимо проверить показатели Джона.       — У него может быть шок…       — Гипоксия…       — Интоксикация…       — Всё оборудование есть в больнице.       Бен молча выслушал историю про их благие намерения, рассказанную на крайне плохом английском. Потом сделал шаг вперед, становясь перед сыном. Процедил:       — Вы в край охуели, если решили явиться после всего этого дерьма?       Джон молча схватился за его ногу. Бен не собирался сдерживаться в выражениях: он был на грани от того, чтобы поубивать их всех. Это будет предупреждение для остальных, табличка с надписью: «не лезь, он засунет твою голову в жопу твоего коллеги».       Сначала Алиса. Теперь его сын. Еще немного, и ему снова будет нечего терять.       Когда во двор въехала Чайка, он показательно подошел к машине скорой помощи и с легкостью поднял ее за металлический нос. Потом перехватил эту махину ближе к центру и, взявшись обеими руками, отправил ее в полет по абсолютно пустому двору. Машина несколько раз прокрутилась в воздухе и приземлилась брюхом вверх, распахивая борозду прямо на подходе к детской площадке.       — Никто никуда не поедет, — ясно, цедя каждое слово, сказал он, оборачиваясь к врачебной бригаде. Он натолкнулся на выражение чистого шока у каждого из пятерки. Черт возьми, как же хорошо, что они осознали, что он мог сделать с ними.       И тогда, взглянув на припарковавшуюся под аркой двора Чайку, он увидел, кто еще приехал. Рита. Разумеется, она была заодно с этими белыми воронами, как и в прошлый раз.       Она ошалело перевела взгляд с разбитой машины на бригаду врачей. Потом подошла и сказала им что-то на русском. Бен смог расслышать на расстоянии: она велела им смотаться, да побыстрее. Просто умница, сразу верно оценила ситуацию. Белые халаты побрели из двора пешком; водитель личной машины тоже решил свалить по мановению ее руки.       Двор опустел. Остались только они втроем.       — Бен! — Рита окликнула его издалека, видимо, предчувствуя его злость. Она поспешила к нему, практически побежала на своих высоченных каблуках, но Бен не хотел даже смотреть на нее.       — Только посмей снова сказать, что это на благо Джона! — едва не зарычал он, абсолютно взбешенный.       Рита не сказала. Не сказала вообще ничего. Вместо этого она обхватила руками его шею и крепко прижалась, а он позволил, хотя все еще ощущал мерзкий привкус предательства, облепивший все чувства. Он уже испытывал его раньше; это было тошнотворно.       — Прости. Я не успела их остановить. Весь отдел стоит на ушах…       Он не уловил фальшь в ее голосе. И сердце билось ровно, хотя и быстро. Черт, как же он хотел не ошибаться в ней.       Он обхватил руками ее талию и позволил себе выдохнуть. Она провела рукой по его волосам, и только тогда Бен понял, что она бросилась обнимать его, наплевав, что он выглядел не лучше кочегара.       Рита отстранилась первой и тут же повернулась к Джону. Он посмотрел на нее застенчиво, словно что-то до сих пор давило на него.       — Что случилось, Джон? — спросил он, надеясь, что малой не будет задавать вопросов насчет него и Риты. Он и сам не знал, что ответить на такое.       — Все взорвалось из-за меня. Это… мои глаза, — выпалил он. — Алиса больше не придет из-за меня? Потому что я плохой?       — Нет, малой, просто… ее больше нет.       Джон изумленно моргнул.       — Как это?       — Она умерла. Совсем. Ее… нет.       Бен не сразу осознал, какой бред он нёс. Как… как вообще объяснить суть смерти пятилетке? Он сам только что угробил кучу жильцов многоквартирного дома, но даже не знал об этом. И ему не стоило знать.       — Позволь мне кое-что сказать ему, Бен, — тихо попросила Рита.       Он шагнул вперед, загораживая сына от нее.       — Ты ведь не станешь внушать ему, что все супергерои убивают, чтобы он знал, что он ничем не лучше? — так же тихо ответил он, помня ее вчерашние слова. Он знал одно: он не хочет, чтобы его сын рос с мыслью, что он монстр.       — Нет, Бен. Я вижу, что ты устал, поэтому хочу помочь. Ты можешь прервать меня, если не будешь согласен. Но, пожалуйста, доверься мне.       Бен вздохнул. Доверие, опять это чертово доверие.       Рита подошла к Джону и опустилась перед ним на корточки. Джон не отстранился от нее.       — Алисы больше нет, потому что она столкнулась с человеком, который не контролировал себя. Ему было плевать на чужие жизни, Джон, поэтому он никому не подчинялся — ни другим людям, ни закону. Не его силы сделали его плохим, а то, что он не умел ими пользоваться. Любой человек может переступить эту черту. И не важно, что именно это за силы: лазерный взгляд или способность повалить кого-то ударом кулака. Мы все должны контролировать себя, чтобы не делать больно другим людям. Понимаешь?       Джон кивнул. Потом посмотрел на Бена, ожидая его реакции. Бен только одобрительно улыбнулся: он не был силен в таких речах.       — Я тоже научусь… контролировать себя, — мужественно пообещал Джон, с трудом повторив новое слово. — Ради Алисы.       Бен похлопал его по плечу.       — Хорошее начало, — Рита потрепала его по макушке.