Короткометражный герой

      Бену стоило подумать, что их с Алисой перепалка выведет сына из равновесия. Бену стоило помнить, что он, черт возьми, может убить человека одним взглядом.       Ему было похрен, вот в чем проблема.       Но когда пришлось вызывать скорую и объяснять им на примитивном английском, откуда у девчонки взялась рана с обожженными краями, пропаявшая кожу и мясо почти до кости, он усомнился в своей правоте. И ему стало стыдно за свое безразличие — а это было еще страшнее.       Сразу нагрянули три дрочилы из соседней квартиры. Все они были спокойны, прямо как Бен, только теперь его это бесило. С такими же бетонно-неподвижными серыми лицами эта толпа идеологических маньяков принялась объяснять ему последствия его неподчинения, называя ничего не значащие для него карательные мероприятия административного кодекса. Его это волновало не больше, чем майский снег, поэтому он сказал этим невзрачным лицам, чтобы они приглядели за сыном, пока его не будет. Несмотря на то, что его мысли были заняты совсем другим, Бен, выходя из квартиры, обратил внимание на то, о чем те говорили между собой неодобрительным тоном. Вернее, о ком. О Рите.       Больница оказалась всего в пятнадцати минутах ходьбы. Пока Бен разбирался с нагрянувшими к нему кураторами, Алису уже отправили в палату, поэтому он не успел увидеть ее. Но даже в глубине души Бен не сомневался, что она переживет все, и это было странно: несмотря на то, что она была просто человеком без каких-то особых способностей, она казалась ему лучше прочих. Она казалась… сильнее.       Даже когда Джон только-только покалечил ее, она выглядела шокированной от неожиданности и боли, но не потерявшей разум. Именно она сказала Бену номер скорой (пришлось реанимировать телефон) и зажала кровоточащую рану. К счастью, лазер повредил внешнюю сторону бедра, а не внутреннюю — иначе Алиса бы закончилась от кровотечения еще до приезда скорой. Она села и, дрожа, дышала сквозь стиснутые зубы, но более-менее ровно, стараясь держать себя в сознании. Бен ощутил к ней нечто вроде уважения: такая девчонка не растерялась бы даже на войне.       Больница, построенная, видимо, еще в императорские времена, пропахла декадансом и нафталином, и ее белые стены не навевали мысли о величии науки, как это было в американских госпиталях — храмах стекла и бетона. Единственное окно в коридоре выходило на узкую улицу, почему-то называвшуюся гордым словом «проспект», и было наполовину закрыто ветвями высокого дерева. В коридоре возле палаты было тихо и немноголюдно, и шум ветра, колыхавшего листья деревьев, был чем-то сюрреалистично спокойным для такого места.       Бен припомнил, что сейчас была среда, три часа дня — самая середина рабочей недели. Торопиться было некуда и незачем. Он решил подождать, пока она очнется.       Он не брал в расчет то, что у нее были родственники — лишь надеялся, что не пересечется с ними, ведь он не сможет им ничего объяснить.       И вот… Бен проебался вновь.       Он оказался не готов встретиться с женихом Алисы, когда тот влетел в больничный коридор и увидел его сидящим около палаты в одиночестве.       Должно быть, ее жених уже знал, что случилось. И он точно знал, из-за кого это случилось, и собирался выместить злость на Бене. Он что-то сказал ему, и, естественно, Бен не выудил из этого никакого смысла. Ему помогло разве что знание русских ругательств, которые он распознал в его речи. Поняв, что Бена не получится пробить словами, жених толкнул его со всей силы, которую мог вложить в это военный с немалым ростом. И очень удивился, когда Бен даже не пошатнулся. Даже не моргнул.       Бен понимал, что мальчишка имел право ненавидеть его, но не мог допустить к себе такого отношения. Он оттолкнул его, и тот влетел в стену. Удар с грохотом выбил из него воздух, и юноша рухнул на колени, упираясь руками в пол, пытаясь отдышаться. Бену не хотелось еще сильнее портить жизнь Алисе, поэтому он просто стоял на месте, словно увязший в болоте танк.       Молодому военному было мало. Как только он отдышался, он поднял на Бена полный решительной ненависти взгляд и пошел в его сторону. Бен узнал эту адреналиновую пляску огней в его глазах: драка теперь была не только ради Алисы, нет; это была эгоистичная попытка сбросить эмоции с плеч. Избавиться от сожаления, страха, ненависти… бессилия.       Бен вздохнул, чувствуя только усталость. То, что для этого мальчишки было способом показать себя, для него было бойней в детской песочнице.       К его облегчению, юнец остановился: его окликнула знакомая блондинка, спешившая к ним с другого конца коридора. Рита. Подумать только, как она умела появляться вовремя.       Мальчишка окинул Бена таким же горящим яростью взглядом, но спустя несколько мгновений выпрямился, выдохнул, возвращая себе спокойствие, и направился к Рите. Бен поаплодировал его попытке взять себя в руки — буквально поаплодировал, ни в чем себе не отказывая. Юнец выплюнул в него всего одно ядовитое слово, которое Бен легко узнал: «мудак».       Они оставались на расстоянии, говоря о чем-то. Бен даже не предполагал, о чем именно, хотя слышал отрывки их диалога. Наверное, ему все же стоило выучить русский. Когда они закончили разговор, который длился не меньше десяти минут, жених Алисы наконец вошел к ней в палату, а Рита подошла к Бену.       — Тебя предупреждали, что это небезопасно, Бен, — вместо приветствия сказала она. Он удивился, когда она обратилась к нему по имени: ее голос звучал не так отстраненно и официально, как обычно.       — Женщина, твои слова не сделают мне еще хуже, чем есть.       — Не притворяйся страдальцем. Мы оба знаем, что ты и сейчас думаешь только о себе, — спокойно заметила она. Настолько спокойно, что у Бена невольно кольнуло между ребрами. Вот, значит, как она воспринимает его. Как конченного эгоиста.       Она была проницательной, стоило признать это.       — Тогда почему вы не разыскали ее и не запретили приходить к Джону?       — Нам пришлось рассказать ей правду, но она настояла на продолжении работы с тобой.       Бен остолбенел.       — Она… подожди, ты шутишь? Она согласилась смотреть за Джоном, зная, что он может убить ее?       Она радовалась его первым шагам. Она держала его на руках, укачивала, читала ему, как будто он был самым обычным ребенком, зная… зная, что он был опаснее кого бы то ни было.       — Поскольку нам пришлось рассказать ей правду, и она хотела продолжить работу, мы решили дать ей допуск. Она несколько месяцев консультировалась с нашими специалистами, чтобы снизить риски от работы.       Черт. Черт, черт, черт! Как она могла быть такой самоотверженной дурехой?       Как он мог быть таким придурком?       Взгляд Риты смягчился. Кажется, она увидела в его взгляде что-то, что он он не хотел показывать.       — Возвращайся к сыну. Я узнаю, когда тебе можно будет навестить ее, и позвоню.       Она боялась, что он прихлопнет женишка Алисы? Или Джон заистерит и прибьет специалистов, которые с ним сидели? Оба варианта совсем не впечатляли, поэтому Бен кивнул. Придется пока не отключать телефон.              

***

             Рита смогла договориться на встречу поздно вечером. Бен убедился, что сын уснул, крепко и надолго, и решил сходить в больницу буквально на час.       Когда Бен зашел в палату, он со странным чувством облегчения подметил, что Алиса уже не была мраморно белой. Она даже улыбнулась, увидев его.       — Почему ты не дома? Джон ведь один, наедине с бутылками, — ее голос звучал сипло.       Бен вспомнил, что следы его бессонницы так и лежали на кухне. Черт.       — Хотел убедиться, что врачи не положили на тебя хер.       — Перестань… это отговорка.       — И какой ответ ты хочешь услышать?       «Мне жаль»?       «Я переживал за тебя»?       Возможно, но… не дождется.       Ее губы медленно растянулись в улыбке: наверное, она и так все поняла. Ее сообразительность была на грани чего-то инфернального.       — Ладно. Можешь не говорить.       Мысли Бена занимала уже совсем другая тема:       — Выходит, ты знала правду обо мне и Джоне.       Она кивнула, видимо, не испытывая ни малейших угрызений совести.       — И ни разу не заговорила об этом.       Она покачала головой.       — А ты… сильна.       На ее лице появилась улыбка.       — Я не понимаю, как ты согласилась на работу с самым опасным ребенком в мире и даже не попросила накинуть тебе за вредность.       — Я думала, ты сам предложишь.       Дождавшись от Бена лишь кривой ухмылки, она тихо и устало рассмеялась.       — Мне нравится Джон, поэтому я была уверена, что он не причинит мне вреда.       — Блять, этот юношеский максимализм… с тобой можно с ума сойти.       Бен не смог бы вспомнить, когда именно страдал тем же и когда он бы понял ее. Казалось, это осталось в другой жизни. Но в этой жизни ее самоотверженное и глупое желание поступить правильно спасло десятки часов его сна и избавило от одиночества, и он просто не имел права винить ее.       — Куда пойти? — Алиса выгнула бровь. Бен взглянул на нее с опаской. Она ведь была под препаратами, стоило об этом помнить.       — В смысле, «пойти»? Я сказал, что ты меня с ума сведешь.       — Ты сказал, что пойдешь за орехами! За какими еще орехами? — засмеялась она.              Бен не сразу понял, о чем идет речь, и только потом догадался, что она могла не знать эту фразу, а не просто подкалывать его. Вдруг Алиса засмеялась совсем уж громко и неконтролируемо, наверное, увидев замешательство на его лице. Бен вдруг улыбнулся этой глупости — смех девчонки был заразительным. Кое-как остановившись и взяв пару секунд на то, чтобы отдышаться, она сказала:       — Я давно хотела кое-что спросить у тебя. И, раз уж все карты раскрыты…       Бен усмехнулся:       — Ты же не из стеснительных. Вываливай давай.       — Почему ты такой мудак? — брови девчонки сошлись на переносице.       Бену искренне нравилась ее прямолинейность, поэтому ухмылка так никуда и не делась с его лица. Интересно, она спрашивает это, потому что он приложил ее парня о стену? Или потому что сегодня даже он задавал себе этот вопрос?       — Ты вроде бы будущий учитель — это как-то не педагогично.       — Ну, ты староват для ученика, хотя и ведешь себя, как подросток. Говорят, что у них агрессия закреплена в лимбической системе и является примитивным рефлексом.       Он выгнул бровь. Вот же… училка. Даже под капельницей выебывается.       — Раз уж все карты раскрыты, ты знаешь, что я почти всю жизнь сражаюсь с плохими парнями. Мне положено быть агрессивным. И, если ты спрашиваешь из-за своего жениха, он еще легко отделался.       Она посмотрела на него так, что он понял: Алиса даже не подозревала об их конфликте. Что ж, мальчишка, видимо, был под стать своей профессии, раз не пошел плакаться будущей жене в юбку.       — Нет, дело даже не в этом, — прямо на его глазах она взяла себя в руки и не дала сбить себя с мысли. — Ты такой всегда! Ты испытываешь агрессию даже к Джону, хотя он — всего лишь малыш, которому нужна забота. Если будешь вот так лишать его любви, то выйдет то же самое, что с твоим отцом. — Бен одарил ее холодным взглядом. — Что? Я вижу, у тебя с ним тоже все было не очень хорошо. Я знаю, каково это.       — Поверь, мои детские травмы — не твое дело, — постарался ответить Бен как можно спокойнее. — Я не собираюсь вести себя, словно ноющая баба, и просить о помощи. Если тебе тяжело, я не держу — возвращайся к себе на кафедру и поработай ручками за стипендию.       — Нет, — она замотала головой так, что в ее состоянии у любого бы закружилась голова, — мне вовсе не тяжело. Просто я думала, что ты… ай, забудь. Видимо, рано еще тебя доставать — не дорос до таких вопросов.       — А если я задам тебе вопрос, ты ответишь откровенно? — вдруг спросил он, удивив даже себя.       — Я открытая книга, — воодушевленно ответила она и даже попробовала сесть, но Бен коснулся ее плеча и вдавил ее обратно в больничную койку.       — Зачем тебе все это? Блять, да ты чуть ногу не потеряла из-за Джона и все еще разговариваешь со мной! Тебе что, каждого встречного надо спасать?       — Ну… — она задумалась. Бен думал, что такая ее реакция вызовет у него ликование, ведь ее истинно учительская заносчивость бесила, и все равно ждал ответ. — Ты хочешь правду? Может, я действительно спасатель, и ты прав. Узнав правду, я думала, что больше не приближусь к тебе и Джону, но потом я стала размышлять о том, что будет с мальчиком, если он останется только с тобой. Ты безразличный, побитый жизнью и не умеешь ни о ком заботиться. Джон отличается от любого нормального ребенка, но ему предстоит расти среди обычных людей, таких же, как я. И я поняла, что не хочу уходить только из-за своих страхов.       — Значит, ты тоже возомнила себя супергероем? — скептически изрек он.       — Не обязательно обладать сверхчеловеческими силами, чтобы совершать человеческие поступки, — только и ответила она.       Он знал одно: какой бы непрактичной ни казалась ее самоотверженность, глубоко в душе он был благодарен ей.       — Спасибо, — не без труда сказал он. Он давно не говорил это искренне, да еще и с грузом настоящей вины, давящей на самую шею.       — Благодарности будет маловато, — ее улыбка стала шире. Бен бы удивился ее наглости, но она стала привычной. — Помнишь, о чем мы говорили до того, как твой сын меня чуть не поджарил?       Бен тяжело вздохнул. Он помнил.       — Скажи Джону, что ты его любишь. Договорились?       — Черт, женщина… зачем тебе это?       — Поверь, это нужно вовсе не мне.                            Когда он вернулся домой, сын встретил его, стоя в манеже и плача. Бен бы никогда и никому не сказал об этом, но в тот момент его сердце, едва не отмершее из-за ненужности за эти годы, что-то болезненно кольнуло.       Он подошел к манежу и взял сына на руки. Прислонил к своему плечу, дал схватиться за одежду. Позволил ему выплакать свою обиду.       — Ты ни в чем не виноват, малой. Ты еще не знаешь, как сдерживать силы.       Джон продолжал плакать, но будто тише, прислушиваясь. Почувствовав его внимание на себе, Бен ощутил приступ нервозности, прокатившийся преступной дрожью по телу. Он правда собирался говорить с сыном, рассчитывая, что он все поймет? Это бред!       Но Алиса попросила его об этом.       Алиса, пострадавшая из-за него.       — Я знаю, что в лаборатории было плохо, поэтому ты боишься оставаться один. И тебе кажется, что я тоже могу куда-то пропасть, как и Алиса. Но я никуда не уйду.       Он смог сказать это, но все еще не то, о чем она просила. Даже на это потребовалось усилие, и Бен чувствовал себя… слабым. Но не из-за того, что сказал вслух что-то искреннее, а лишь потому что боялся сделать это раньше.       Он легонько похлопал сына по спине. Внезапно малой успокоился: хныканье стихло, и он просто продолжал сжимать его футболку в кулаке. Потом Джон как-то довольно выдохнул и положил голову на плечо Бена.                     

1985 год

             Год после того самого из книги Оруэлла вызывал у Бена мурашки. Конечно, он не исключал, что все пошло не так с самого начала: он встретил Рождество с горящим холодильником, который рванул из-за лазеров мелкого. Это было уморительно, хотя и вызвало кучу проблем.       Но это было далеко не все.       — Константин Устинович Черненко умер, — сообщила Рита где-то в марте. Бен быстро сообразил, что речь шла о главе государства.       Она говорила, что он был скорее подставной фигурой, нежели реальным лидером, и Бен отлично понимал это. Насколько эффективным мог быть человек, управляющий страной из больницы?       В мае они договорились встретиться лично. Бен оставил мелкого на попечение Алисы и выбрался из дома на прогулку по задворкам Ленинграда, чтобы его «соседи» не узнали лишнего.       Они шли вдоль тихой набережной, убедившись, что на пути их не подстерегали любопытные уши. Ветер завывал так, что Рита, не обладавшая сверхчувствительным слухом, иногда переспрашивала его, поэтому место для приватного разговора было самым удачным.       — Все шло к тому, что на пост поставят Горбачева, — спокойно сказала Рита. Бен заметил, что она не особо жаловала этого «генсека», ведь всех остальных государственных шишек она называла по полному имени. — Я не уверена, что с нами будет дальше.       — Что ты имеешь ввиду?       — Железный занавес падает, — ее голос дрогнул. Она посмотрела на него, и он прочитал тревогу в ее взгляде. Это было чем-то новым. — На нас начинает поглядывать запад, а мы — на него. Тебе больше не безопасно оставаться здесь с сыном. Придется залечь на дно, если не хочешь, чтобы тебя нашли. Разумеется, мой отдел сотрет все следы твоего нахождения в Ленинграде, но ситуация усложнится, если мы перейдем под контроль министерства обороны.       Раньше Бен бы обрадовался, узнав, что эти поехавшие коммуняки повернулись в сторону его страны, их культуры, признав поражение. Но ситуация принципиально отличалась, и это… это пугало.       Джону было всего два года, и он был совершенно беззащитным. Не считая лазеров и умения уничтожать мебель.       — Я не стану прятаться, как какой-то трус, — Бен покачал головой. — И бежать отсюда тоже не стану.       — Бен, если ты выключишь свое баранье упрямство, то поймешь, что тебе лучше переждать это. Ради сына.       — И подождать, пока мои дорогие соотечественники меня найдут и заявятся с баллоном какого-нибудь «Новичка»? Ну уж нет, дорогая, этого я им не позволю.       — Не найдут, если не станешь высовываться.       — И где гарантии? — он посмотрел на нее в упор. — Кто может их дать? Или ты предлагаешь ждать защиту, как милостыню?       Рита молчала. Бена было уже не остановить.       — Вы хотели вырастить своих супергероев — вы их получите. Я согласен на любую работу взамен на гарантию безопасности для Джона.       — На что именно ты согласен?       — На всё, — раздраженно ответил он, — если ты гарантируешь, что никто не узнает про силы Джона и не станет испытывать его в лаборатории. Переделай документы, скажи всем, что он мой внучатый племянник, да кто угодно, но не сын. Отправь моих соседей из КГБ в дальнее плавание, чтобы они никому не растрепали про лазеры. Между нами не должно быть связи.       Хотят провести на нем опыты? Ладно, он стерпит. Хотят использовать его как информатора или наемника? Ему нечего терять, Штаты уже кинули его. Хотят сделать из него лицо советской команды супергероев? Ладно, он засунет принципы себе в задницу.       Он ненавидел полагаться на милость кого-то свыше, будь то босс из Воут, Бог или партия. Но еще больше он ненавидел отказываться от своих слов, а он, черт возьми, дал себе слово, что не станет отцом, проебавшим сына.       — Что ж… я должна поговорить об этом с руководством. Я лишь посредник.       — Как скажешь, — ответил Бен без особого воодушевления.       Она обернулась к нему, смотря с неожиданным уважением. До этого она не проявляла обратного, никак не выражала своего отношения к нему, но сейчас в ее взгляде появилось нечто теплое. И ей это было к лицу.       — Я надеюсь на плодотворное сотрудничество, — она протянула ему руку. Бен усмехнулся, но пожал ее, хотя такие жесты от женщин раньше казались смехотворными. Для Риты же это выглядело поразительно нормально.       Он сжал ее тоненькую ладонь, впервые отметив, что она не носила кольцо. Эта женщина не дрогнула от его прикосновения, хотя он мог сломать ее запястье, просто немного не рассчитав силу. Впрочем, он не мог никак навредить ей, если хотел безопасности для сына, и она тоже понимала это.       «Сотрудничество»… звучало чуть лучше, чем рабство.