Короткометражный герой

      В новостной сводке не было ничего интересного. Мэйв просматривала сообщения службы безопасности Воут, раз у нее была уйма свободного времени и она была одним из суперов «на дежурстве», но без задания. Сейчас был обед, в конце концов. Что интересного может произойти в обед? Только она одна сидела и пялилась в мониторы, как дура, ожидая чего-то.       Сегодня Джон собирался навестить Стэна Эдгара, а с утра у него был эфир, поэтому он не отвечал ни на звонки, ни на сообщения. Он попросил ее держать недавний разговор с Глубиной в тайне, хотя Мэйв была уверена, что камеры конференц-зала точно ничего не упустили, как и служба безопасности Башни. По крайней мере, остальные члены команды ничего не знали о записях с разбившегося самолета и не лгали Джону во время собрания.       Мэйв не было смысла следить за словами, потому что разговаривать было не с кем: она была одна в конференц-зале. Фонарщик внезапно взял выходной и смылся. Черный Нуар был не сильно разговорчив — видимо, из-за травм, которые остались у него со времен Расплаты. Марафонец пропадал на тренировках, а извращенец-Прозрачный, подглядывавший за всеми голышом в туалете, никогда не был ей приятен. Глубина со вчерашнего вечера старался не попадаться на глаза ни ей, ни Джону. Она решила, что лучше уж посидит в одиночестве, чем с бандой идиотов.       Мэйв откинулась на спинку кресла, вполуха слушая новости внутреннего канала Воут. Она посмотрела на потолок конференц-зала, украшенный фреской, словно купол храма эпохи Возрождения. Семь фигур, окутанных божественным сиянием, а в центре — Патриот и Королева Мэйв, неправдоподобно красивые, неправдоподобно сильные. Мэйв ненавидела эту фреску — да это и не фреска вовсе, а лишь жалкая пародия, как и якобы мраморная скульптура на входе в зал, тоже изображавшая членов Семерки.       Красивая и бесполезная бутафория. Как и все их корпоративное геройство.       Завибрировал телефон. Мэйв мгновенно схватилась за него и ответила, не посмотрев, кто там. В динамике раздался голос Эшли, ассистентки ее начальницы.       — Там школьный автобус пытается наебнуться с моста. На парковке у выхода ждет машина, съезди туда.       — Ага, — Мэйв завершила звонок. — Даже не поздоровалась, сучка.       Эшли не подорвет ее воодушевление. Нет, не так просто.              

***

      Стэн Эдгар был непредсказуемым, сколько Джон себя помнил. Он чувствовал давно забытое смятение, спускаясь в лифте на восемьдесят четвертый этаж, где сидели все закулисные шишки Воута.       Он доверял Стэну, вот в чем проблема. Потому что Джон знал, что этот человек был на его стороне.       Всегда был.       Раньше был.       В приемной у Эдгара Джона встретила его секретарша. Джон подметил, как до этого она смотрела на всех высокомерным и холодным взглядом, но, стоило ему подойти, как ее сердце совсем не спокойно забилось, а лицо расплылось в улыбке. Джон никак не отреагировал, разрываясь между диаметрально противоположными эмоциями.       — Мистер Эдгар сейчас на встрече с деловым партнером, — ответила она, нервно перекатывая ручку между пальцами.       — Он у себя в кабинете?       Деловой партнер подождет.       — Да…       Патриот направился к дверям в его кабинет, как вдруг секретарша окликнула его, внезапно занервничав:       — Я немедленно сообщу, что вы ждете его, Патриот. Мистер Эдгар вызовет вас, когда он закончит разговор, а пока подождите в приемной, пожалуйста.       Она практически умоляла. Джон внезапно вспомнил, что многие держались за свою должность в корпорации, и их, в отличие от него, могли легко вышвырнуть. Он отступил: не было смысла подставлять девушку. Джон практически упал на диван с раздраженным вздохом.       Примерно через полчаса из приемной Эдгара вышел его «деловой партнер»: высокий мужчина со взъерошенными черными волосами, в видавших виды джинсах и грязных заношенных ботинках. Выглядел он так, словно толкает оружие малолеткам в бедных районах. Джон почувствовал на себе его взгляд и, посмотрев в ответ, удивился. Этот хрен взглянул на него лишь мельком, но Джон успел почувствовать себя облитым ненавистью.       Это удивило его, но не так сильно, как он ожидал. Новости про крушение самолета плотно укоренились на телевидении за последние сутки, и Джон уже успел морально подготовить себя к волне хейта.       Когда хрен скрылся за дверями приемной, Джон наконец зашел к Стэну Эдгару. Тот смотрел на него сквозь оправу своих дорогих титановых очков с привычными эмоциями — или их отсутствием. Наверное, поэтому Джон симпатизировал главе Воут: он никогда не мог понять, что тот чувствовал, и это ставило их в равные условия; будто он владел каким-то тайным искусством превосходства. Или просто был психопатом.       Впрочем, он очень давно не видел людей без диагнозов.       — Джон, — кивнул он.       — Мистер Эдгар.       Джон занял одно из кресел напротив своего начальника и понял, что у него язык присох к нёбу. Прямо как в юношестве, когда Стэн еще наводил на него жуть своим статусом, своим хищным взглядом, своим титаническим спокойствием.       — Пресса получила информацию о крушении от вас? — не стал ходить вокруг да около Джон. — Глубина уже сказал, что вы отправили его за черным ящиком. Потом вы велели команде давать беспристрастные показания на допросе. И я пытаюсь понять… зачем?       — А как ты думаешь, Джон? — обратился к нему Эдгар по-отечески покровительственным тоном. На его лице был неизменный призрак улыбки, и голос источал скрытую уверенность.       Джон словно окаменел. Это он-то должен отвечать на такие вопросы? Он?!       — Я не виновен в гибели пилотов, — он пытался подражать спокойствию Эдгара, хотя внутри все бурлило.       — Глубина видел лишь то, что ему было позволено увидеть, если тебя это волнует. Он думает, что ты просчитался лишь в том, что террористы убили пилотов. Но ты виновен кое в чем другом, и мы оба это знаем.       У Джона в горле встал ком. Стэн видел записи. Стэн видел, что именно случилось.       — У тебя нет проблем с твоими силами, м-м? — с улыбкой осведомился он.       Джон сжал челюсти: он прекрасно понимал, что это был не праздный вопрос. Пальцы непроизвольно сомкнулись в кулак. Стэн Эдгар играл с ним! Играл с жизнями тех пассажиров, используя их как рычаг!       — Против тебя пытаются возбудить уголовное дело по статье о халатности. Однако законы в отношении людей со сверхсилами еще не совершенны, и трудно доказать, что люди в самолете бы не погибли, вне зависимости от твоего присутствия. Если ты больше не станешь подвергать сомнению авторитет Воут, мы разрешим этот вопрос в твою пользу.       Все мышцы Джона окаменели от напряжения. Он не знал, чего хотел больше: прямо сейчас сигануть в окно, наплевав на перекрестившие их металлические перекладины, на брызги стекла из окон, на возможные жертвы; и улететь куда-то, где можно было выместить всю злость. Или… или прямо сейчас разобраться с Эдгаром.       — Я никогда не намеревался идти против Воут.       — Твое поведение говорит об обратном. Любой другой на твоем месте уже пожалел бы. Хотя ты практически неуязвим, не думай, что на тебя не найдется управы. Не забывай, что основа корпорации — вовсе не супергерои, а сыворотка, создающая их. Все остальное вторично.       Джон сжал в руках деревянный подлокотник. Его причудливая форма начала трескаться под его пальцами, сжимаясь, хрустя, ломаясь.       Даже если на него повесят уголовное дело, что они смогут сделать? Что применят? Как смогут держать в заточении? Он не знал ни об одном оружии, что могло его ранить, не говоря уже об уничтожении. Галотан был для него веселящим газом. Взрывы даже не задевали. Пули отлетали. Прямо как… у Солдатика.       Но его отец был мертв.       По спине Джона пробежала дрожь.       Стэн Эдгар говорил о вопросе жизни и смертной казни, а вовсе не об уголовном деле.       — И что именно я должен сделать, чтобы… вернуть ваше расположение? — процедил он, с трудом изобразив любезность в голосе.       — Доведи до конца то, что должен, Джон, — Стэн взглянул на него, поправляя оправу своих дорогих очков, и он, Патриот, почувствовал себя бессильным. Незначительным.       Стэн вновь перевел взгляд на экран своего компьютера. Что-то вызвало у него скептически хмурый взгляд. Он даже поднял бровь. От этого потрясающего зрелища настроение Джона немного поднялось.       — Тебе стоит навестить Мэйв на больничном этаже, — тон его начальника был нечитаемым.       Джон медленно поднялся с кресла. Страх, стеснявший грудь, постепенно перетекал в освободительную ярость.       — Что?       — Не смотри так, будто я избиваю своих детей, Джон, — улыбнулся ему Стэн. — Иди к Маргарет.       Джон медленно вдохнул и выдохнул… и в последний раз взглянул на Эдгара с нескрываемым презрением. Он вылетел из кабинета на сверхзвуковой скорости.                    

***

             У Мэйв было чувство, что все в ее жизни вышло из строя: она слышала скрежет металлического корпуса школьного автобуса и крики внутри, пока она цеплялась за него. Сначала только одной рукой, потом, приподняв его, смогла зацепиться второй. Ей казалось, что она держала его над водой, на огромной высоте, целую вечность, пока кто-то хотя бы догадался помочь детям внутри. Пока они додумались, как разбить стекло.       «У водителя были проблемы с сердцем», так ей сказали. Инфаркт, или оторвался тромб, или разорвался сосуд — они сами понятия не имели, — но в один момент автобус на полной скорости полетел в реку, и удерживал его только хлипкий тросик, провисавший секунда за секундой. А школьники даже не знали, как открываются чертовы двери.       И Мэйв держала их одна. Потому что Воут был абсолютно уверен, что этот случай безнадежный. Потому что Воут был уверен, что она бросит этот автобус, когда поймет, что ломается, не в силах удержать его.       Когда обессиленная Мэйв села в служебную машину, она не понимала, где находится и что происходит вокруг. Издалека доносился вой мигалок, крики и шум автострады. Она не помнила, как ее вернули в Башню, и с трудом осознавала, в какой именно ее части оказалась. Ее кожу каким-то чудом смогли проткнуть катетером (наверное, она совсем растеряла силы, раз даже не помнила это) и оставили на больничном этаже, который она все же определила по тошнотворно белым стенам.       Врач сказал, что у нее надорваны мышцы и сухожилия — некоторые и вовсе разорваны, — и по костям пошли трещины из-за нагрузки. Мэйв устала, страшно устала и едва могла раскрыть глаза, но боль чувствовала. И эта боль была приятной.       Она сделала что-то правильное. Наконец-то.       Сразу после разговора с доктором ворвалась Эшли. Мэйв скривилась, только заслышав ее невротически торопливые шаги и агональный бой шпилек об пол.       — Мэйв, они сказали, что тебе нужна неделя на восстановление! Какого хрена? Я говорила этим врачам, что это непозволительно дорого обойдется, но они, блять, клятву Гиппократа давали. Что за бред? Ты ведь даже не человек.       Мэйв открыла глаза и взглянула на Эшли. Молча, потому что ей было нечего ответить.       — В смысле, ты круче человека, — быстро опомнилась она. — Может, ты им скажешь, что тебе лучше, все такое?       Мэйв не видела себя в зеркало, но предполагала, что ей не поверят.       — Почти все мышцы плечевого пояса порваны, — хрипло ответила она. Горло резало от сухости. — Я даже руки не подниму.       Врачи говорили ей, что у обычных людей такие раны заживают не меньше полугода. «Неделя» звучала просто волшебно — в такие моменты Мэйв была благодарна, что у нее были силы.       — Мышцы… хуйня какая-то, даже не звучит, — Эшли уставилась в папку. — Ладно, отлеживайся, а я передам Мэделин, что ты переломала все кости в руке. В Тви так и напишем, только как-то эпичнее.       — А что с детьми?       — С какими? — помощница ее босса все еще пялилась куда-то в папку и подняла взгляд спустя несколько секунд. — А, черт, с этими. Их отправили по больницам и по домам, не знаю. Какая разница? Ты засветилась, немного подняла рейтинг, а нам теперь разгребать проблемы.       Мэйв закрыла глаза, чтобы не смотреть в одну точку. Куда угодно, но не на Эшли. У нее сводило скулы от того, как сильно хотелось размазать ее по стене, но руки не слушались.       Черт с ней.       Черт со всем Воутом.       Она спасла детей и знала, что это было правильно.              Мэйв назначили сильные обезболивающие, и ее клонило в сон. Из-за этого ей было сложно понять, сколько прошло времени до того, как к ней пришел Джон.       Она смотрела на него, плохо скрывая удивление. Ей было противно от мысли, что сейчас он обратится к ней, как лидер команды. Что он скажет ей о рейтинге. Что ему тоже, как и Эшли, как и Мэделин, как и всем остальным в Семерке и в Воуте, насрать на все, кроме одобрения публики и денег. Она была не в том состоянии, чтобы подыгрывать. Она не сдержит себя в этот раз, и он увидит все по ее лицу. Он увидит, что их отношениям настал конец.       — Я устала, Джон, — вырвалось у нее против воли. Она заставила себя договорить. — Я устала притворяться.       Джон собирался сказать что-то, но словно передумал, услышав это. Хорошо. Возможно, это сделает разговор проще.       Он подошел и сел на край больничной койки. Коснулся ее щеки. Мэйв с замиранием сердца ждала, что он скажет.       — Врачи сказали, что ты сможешь лечиться вне больницы через пару дней. Я заберу тебя домой после выписки, — он дождался ее кивка и добавил:       — Ты умница.       Мэйв посмотрела ему в глаза и увидела в нем призрак того человека, каким он был когда-то. Этот призрак не давал покоя ее сердцу, ведь она когда-то влюбилась в него, а не в Патриота.       Она с трудом подняла руку, но все же коснулась его ладони. Теплой. Успокаивающей.       И ничего не смогла сказать в ответ.              

***

      Джон жил в пентхаусе на окраине Манхэттена, и ради Мэйв он сел за руль впервые за несколько месяцев. До этого она уже видела его машину — шикарный матовый мерседес, на заднем сидении которого можно было соблазнить любую девчонку. Но обычно он предпочитал летать над городом, если хотел вскружить голову.       Наверное, вождение машины было медитацией. Заземляло. Напоминало о правилах. Удивительно, что Джон даже не превышал скорость — это противоречило всему, что она о нем знала.       Мэйв не возражала пожить у него дома, подальше от Воут. Она не хотела видеть даже букеты с открыткой «Выздоравливай!» и подтекстом «поскорее, иначе у нас упадет доход» у себя под дверью, так что была рада предложению Джона.       Машина осталась в подземном паркинге, а они поехали на лифте. Это ощущалось странно. Странно нормально. Тем более сейчас, когда они оба были одеты в джинсы и толстовки, словно два айтишника, вышедших в ближайший магазин за продуктами. Разница была лишь в солнцезащитных очках и в том, что руки Мэйв до сих пор висели как плети, и ей было запрещено поднимать даже телефон.       Она ожидала, что эта нормальность не продлится долго. По крайней мере, до первого разговора о работе. Но она не ожидала, что порушит иллюзию нормальной жизни сама, едва переступив порог его квартиры.       — Как прошел разговор со Стэном?       Удивительно, что Джон еще ничего не рассказал.       — Он ничего не отрицал.       — Он… стой, что?       Джон повторил. Членораздельно. Мученически терпеливо.       — Поверить не могу, — Мэйв бы всплеснула руками, если бы не адская боль и не километры бинтов от самых плеч до запястья. — За что он так поступил с тобой?       — Я не выполнил некоторые его приказы.       Мэйв все так же требовательно смотрела на него, и он был вынужден продолжить:       — Пару месяцев назад мне сказали убрать главу компании Вертекс. Они заняты разработкой своего аналога сыворотки Ви. Стэн не вдавался в подробности, но я слышал, что пока этой штуке удавалось только убивать крыс.       Тогда чем Стэну Эдгару не нравится эта сыворотка, если она бесполезна? Это казалось нелогичным.       — И что же ты сделал? — с опаской спросила она, чувствуя свое учащающееся дыхание.       — Отказался.       Мэйв моргнула несколько раз. Сам Патриот пошел против Воут? Против приказа Стэна Эдгара? Картинка начала складываться, и она была откровенно хреновой.       Джон замолчал. Мэйв тоже не могла найти слов. Она думала о причине его отказа — о том, почему он поставил себя под удар.       Джон не любил делиться воспоминаниями о своем детстве, но он знал уже очень давно, каким именно образом ему досталась сила. Он рассказал об этом и ей. Мэгги, тогда еще юная и наивная, сначала не поверила, но все же начала расспрашивать родителей о сыворотке и о лаборатории.       Когда Мэйв узнала о том, что супергероем ее сделала не удача, не Бог, не какое-то провидение, а жалкая сыворотка, которую ей вводили в детстве, она почувствовала себя втоптанной в грязь. Она не была особенной и уж тем более Королевой. Она была экспериментом. Ее родители согласились со всеми возможными последствиями, подписали договор и лишили ее выбора. Возможно, у нее были какие-то другие таланты, кроме умения красиво улыбаться и прыгать на десятки метров. Возможно, она могла сделать что-то настоящее, но уже не узнает это, ведь всю жизнь ее учили красоваться на камеру и быть любимицей публики.       Она все еще могла спасать людей — правда, иногда от таких же экспериментов, как она сама.       Что касалось Джона… Тот факт, что он — первый человек, рожденный супергероем, вызывал у него столько же эмоций, как-то, что солнце встает на востоке. Ей казалось, что сыворотка его ничуть не волновала.       Он хотел уберечь других от их участи? Он боялся конкуренции? Она не могла решить, что казалось более правдоподобным.       Джон ушел на кухню. Едва он скрылся из виду, Мэгги услышала стук открывавшихся и закрывавшихся кухонных ящиков. Хлопнула крышка чего-то — мультиварки, наверное. Она ни разу не видела, чтобы Джон готовил, но вдогонку бряцанью последовали ругательства. Неужели он пытался победить бытовую технику… ради нее?       — Черт, — спустя десять минут возни он вышел в гостиную, уперев кулаки в бока.       — Может, слетаешь куда-нибудь за ужином? — миролюбиво предложила она. Джон кивнул и даже выдохнул с какой-то невыразимой благодарностью, а Мэгги почувствовала то же, поняв, что он делал: пытался добавить нормальности.              

***

      

      Джон познакомился с Мэйв, когда она была на первом курсе: недавний выпускник и перспективная первокурсница, которая всегда лезла на рожон.       — Обрати на нее внимание, Джон, — говорил профессор Бринк. — Мэгги неуязвима, сильна. Она будет королевой Воут и затмит саму Алую Графиню.       Бринк подмигивал ему так, словно имел ввиду: «твоей королевой». Джон хотел спрятаться от излишнего внимания, а она хотела показать себя. Наверное, это должно было отталкивать, но в действительности она притягивала его своими пламенными волосами, чуть надменной улыбкой и идеальной осанкой. Он был согласен с Бринком: Мэгги Шоу была Королевой с того самого момента, как Джон выбил окно столом профессора и увидел ее улыбающейся.       После двух лет регулярных встреч в кампусе он позвал ее на свидание. Тогда она удивленно приподняла брови и искренне улыбнулась, сверкая ямочками на щеках, но он догадывался, что ее к этому свиданию готовили уже очень давно. Поэтому он решил, что дальше все будет по его — нет, их — правилам, и не пошел в ресторан, где для них забронировала столик ассистентка Мэделин Стилвелл. Вместо этого он улетел с ней в Сан-Франциско, и они ели пиццу прямо на мосту через Золотые Ворота.       После этого они встречались тайком во время комендантского часа. Мэгги не была стеснительной, поэтому, как только он оказался в ее комнате — «соседка на вечеринке, не вернется до утра», — он получил ее. И будущую Королеву, и право быть в ее постели, — но не признание ее любви.       Они даже не говорили об этом: Джону было достаточно, что она называла его своим парнем и смотрела с обожанием. Он был уверен, что его взгляд был таким же очевидным, говорящим, просто кричащим, что он был ее. После ее выпускного, когда она стала членом Семерки и его правой рукой, они всегда появлялись на публике вместе, и те самые пресловутые три слова лились в микрофоны, когда на них направляли камеры, но немо повисали между ними, когда они оказывались наедине.       Мэгги признавалась ему в любви на камеры с той же улыбкой, какой сверкала в университете, но к ней прибавилось что-то другое, что Джон раньше не замечал. Это была уже не Мэгги, немного боязно обвивавшая его шею, когда они вместе летали на свидания; это была не та Мэгги, что рассказывала ему, как в школе накостыляла мальчишкам, дразнившим ее за огненно-рыжие волосы.       Это была Королева Мэйв.       Мэйв пыталась остаться героиней, когда другие заботились о рейтингах. Мэйв спорила и с корпорацией, и с ним, Патриотом. Мэйв пыталась исправить тупые сценарии фильмов, в которых они снимались.       Мэйв спасла автобус от падения с моста, пока другие ждали дело позрелищнее.       Когда Джон навестил ее на больничном этаже Воут, она была под обезболивающим, явно наркотическим. Он хотел сказать, что любит ее, и в этот раз так, чтобы это слышала лишь она. А Мэгги — Мэйв — сказала, что устала притворяться, и он замолчал, не успев открыть рот. Просто глядя на нее, он понимал, о каком множестве вещей она говорила.       Он все еще не мог понять, когда ее улыбка перестала быть теплой и превратилась в вымученную.       Вернувшись с ужином, он увидел, что Мэгги уснула прямо на диване, не дождавшись. На ее лице читалось неподдельное умиротворение, и это было лучшим, что ему довелось видеть за последние недели. Вдруг ее телефон, лежавший на столе, начал вибрировать: на экране высветилось имя Эшли с дьявольским смайликом и позорным фото с рождественского корпоратива, на котором та явно переборщила с выпивкой. Джон ухмыльнулся: Мэйв умела выражать свое презрение очень однозначно. Он взял телефон и подумал, что, возможно, стоит просто сбросить звонок. Потом ему в голову пришла идея получше.       — Мэйв, что так долго? Я же тебя не разбудила? Еще даже не десять вечера!       Джон отошел в спальню, слушая истеричные замечания Эшли, и прикрыл за собой дверь.       — Это Патриот. Что ты хотела?       — А-а, это вы, — ее голос растекся по динамику напускной вежливостью. Эшли боялась его, искренне, и он не собирался ее разубеждать: в Воут стратегия мнимого безумия была очень выгодной. — Я хотела сказать Мэйв, что мы договорились на интервью завтра. Она расскажет о спасении детей, поднимет себе рейтинги…       — Нет.       — Но это же выгодно нам всем! — Эшли пискнула, едва не перейдя на фальцет. Джон прекрасно понимал, каких усилий стоил каждый эфир; как они расставляли шахматные фигуры и планировали ходы.       Проблема была лишь в том, что это было нужно корпорации для популярности Мэйв. А Мэгги была измождена всем этим, и ее интересовало лишь самочувствие спасенных ею детей.       Он не знал, правильно ли поступит, начав говорить от ее лица, но все равно сделал это.       — Мэйв нужно отдохнуть, ясно, Эшли? Это значит, что ты не будешь звонить ей еще неделю. В крайнем случае можешь написать.       — Она ведь не ответит из-за травмы, — в ее голосе звучало сомнение.       — Умница, схватываешь на лету.       — Я не… черт, Патриот, она не может просто не появляться неделю! Как Семерка вообще будет светиться в медиа, если нет ни вас, ни ее? Это просто пиздец!       — Что-нибудь придумаете, — с искренней уверенностью сказал Джон, да так, чтобы Эшли услышала всю едкость его улыбки. Воут хотел видеть своих героев позитивными, и он, блять, следовал их протоколам.       Эшли раздраженно вздохнула, и он услышал, как завибрировали ее нервы, едва не вызвав резонанс в динамике. Удовлетворенный, он закончил разговор.       Он вернулся в гостиную. Потер виски и собрал мысли в кулак, поняв, что нужно по крайней мере убрать еду в холодильник. Потом вспомнил про таблетки, которые врачи прописали Мэйв, и положил их на столик рядом с диваном. Он плохо разбирался в том, как заботиться о других, но хотел попробовать ради нее, если она даст ему шанс поступить правильно. Ведь он, кажется, уже давно упустил что-то грандиозно важное.       Ему нужно было придумать нечто надежное, чтобы защититься от Эдгара. Чтобы он дал им обоим вздохнуть спокойно. Джон опасался, что, если босс решит опустить его на самое дно, Мэйв попадет туда вслед за ним. Так сложилось, что Патриот и Королева Мэйв вдвоем были лучшей командой, чем вся Семерка.       Еще раз просмотрев назначения из клиники, он попытался как-то уложить их в голове, хотя это было чем-то новым: ему никогда, ни разу в жизни, не доводилось получать травму. Он усмехнулся. Мэйв даже не догадывалась, что иногда он завидовал ее человеческой уязвимости, ведь она могла чувствовать что-то, что он не мог: боль. Настоящую физическую боль. Не только ее фантом, что впивался ему в мозг и вызывал совершенно другие страдания.       Закончив со всем, он подошел к дивану, намереваясь отнести Мэгги в спальню, и вдруг почувствовал на своей шее хватку сомнения. Он провел почти минуту, не решаясь сделать ничего. В итоге он сходил за пледом, чтобы укрыть ее.       Если бы она хотела провести ночь с ним, то вряд ли заснула бы на диване.              

***

      Мэйв прожила у Джона чуть меньше недели, и все это время она не могла поверить в происходящее. Да, большую часть времени Джон проводил в Башне Семерки, потому что никто не намеревался снимать с него обвинение, и он был вынужден постоянно отстаивать свое доброе имя на телевидении. Пару дней назад он пропал на всю ночь и, вернувшись утром, обессиленно рухнул на постель лицом вниз и проспал до полудня, не двигаясь.       Даже при этом он успевал ухаживать за Мэйв, пока ей было особенно тяжело справляться с бытовыми делами и она едва могла поднять даже ложку. Когда она узнала, что Джон послал Эшли от ее имени в первый же день после выписки из больницы, она почувствовала такую благодарность, которую вряд ли смогла бы выразить словами. В тот момент ее даже не волновало, что он взял ее телефон: она была обязана этими спокойными днями ему.       Ее ежедневную рутину разбавляла лишь физиотерапия: с утра приезжали медики с целым набором аппаратуры и каждый день делали то, что обычным пациентам назначали на один раз в неделю. Два врача, снующие вокруг нее по несколько часов подряд, уже напоминали ей стилистов и косметологов, делавших то же самое перед съемками. Она быстро привыкла к этому и смирилась, что ей нужно как можно быстрее восстановиться.       В один из вечеров Джон сказал, что вернется только к полуночи, потому что Воут удалось выбить ему вечерний эфир. Мэйв напряглась: это был поздний вечер пятницы — не лучшее время для того, чтобы обсуждать смерть пассажиров лайнера.       Она включила телеканал Воут за полчаса до полуночи и увидела трансляцию прямого эфира у Джимми Киммела. Джон сидел в кресле гостя как ни в чем не бывало и общался с Джимми на отвлеченные от судебного процесса темы. Мэйв села на край дивана, напряженно наклонившись вперед.       Потом Джимми поздравил Джона с тем, что с него сняли все обвинения. Мэйв вскочила на ноги, не в силах усидеть на месте, и физически почувствовала прокатившуюся по телу волну облегчения. Хотелось найти телефон и быстрее позвонить Джону.       Скорая и безрассудная радость Мэйв постепенно сменилась тревогой. Как все могло так быстро наладиться?.. Никто из родственников не собирался идти навстречу корпорации. Даже Индира Шетти, декан университета Годолкин, не стала бы так поступать в память о погибших родных. Но Стэн Эдгар был ее начальником, и музыку, под которую она танцевала, ставил он. Но Стэн…       Сердце Мэйв похолодело.       Нет, нет, нет! Джон говорил, что отказался выполнять его приказ и не убивал главу Вертекса. Он бы не стал лгать. Возможно, он нашел другой способ выкрутиться из ситуации.       Мэйв вызвала голосового ассистента и запросила новости про Вертекс, просто на всякий случай.       Новости нашлись. Первая же из них сообщала о том, что директор Вертекса бесследно пропал в ночь со вторника на среду, три дня назад.