Короткометражный герой

1983 год

      Быть отцом оказалось пиздецки тяжело.       Сын орал. Сын был словно нескончаемый тюбик с самыми мерзкими телесными жидкостями. Самое херовое, что малой был в этом не виноват и врезать ему за это не представлялось возможным, по крайней мере, еще пару лет точно.       Бену страшно хотелось закинуться чем-нибудь. Чем угодно. Советский Союз не мог быть настолько беден на наркотики, иначе он не понимал, как люди вообще здесь жили. В дыре, куда его угораздило попасть — местные называли ее Ленинградом — зима была такой, что на Аляске медведи бы примерзли к земле жопами; солнце выходило на полчаса и съебывало, а горожане делали вид, будто это нормально. Они надевали шубы и дубленки, не потому что были богаты, а потому что иначе к херам все отморозили бы.       Раньше Бен редко когда обращал на это внимание. Каждый его день был занят: кинопремьеры, званые ужины, девочки, разъезды по штатам, съемки, выступления на программах… но он оказался за бортом, в океане обычной жизни. Самым интересным за последнюю неделю был разговор с блондинкой — даже не личный, а по телефону. Ему не хотелось признаваться себе в этом, но ее расстегнутая пуговица на блузке все еще не давала ему покоя. Он бы приударил за ней, но не хотелось давать ей повод подумать, будто он хоть как-то зависит от нее.       Нет, нихера он не зависит. Ни от кого.       Ему не нравилось, что Советы выкачивали из него кровь для своих непонятных экспериментов, но так он хотя бы мог обеспечить свою независимость. Его кровь была товаром, как бы погано это ни звучало, и этот товар обеспечивал свободу. И сохранял чувство собственного достоинства.       Интересно, что бы сказал отец. Он ненавидел коммунизм, ненавидел красных, да и белых тоже, и никогда не объяснял почему. Точно так же он презирал Бена: тихо, но очевидно. Без объяснений. Что бы он подумал, узнав о такой проституции — о том, что Бен стал лабораторной крысой?       В юношестве Бен пытался ему что-то доказать. Что из этого вышло? Он добился успеха, славы, стал национальным героем… А потом выяснил, что это ничего не стоило.       Он не пытался доказать что-то сейчас и наконец делал то, что считал правильным.       Да, ему хотелось прихлопнуть собственного сына, как надоедливого клопа, но он держался. И когда его сверхострое обоняние и слух улавливали новые издевательства от малого, он хвалил себя просто за то, что продолжал терпеть это день изо дня. Потому что считал это правильным, потому что это было его решение.       Но самовнушение работало с перебоями, и иногда Бен срывался.       Бен.       Бен.       Бен.       Его собственное имя стучало в его висках, заглушая крик малого, пока он пил — нет, даже не пил, просто заливал в себя водку. Единственное, что русские правда умели делать. Только, сука, она тоже не действовала.       Бен.       Бен.       Он потерял свою страну, свою работу, свой статус. Свою команду. Даже собственное, блять, имя — и то проебал.       И все ради чего? Ради одного спиногрыза?       Бен — или как там его теперь будут звать по новому красному паспорту? Да наплевать, — не справлялся. Будь он какой-нибудь ноющей бабой, он бы уже разрыдался от своей никчемности. Но нет. Чувством, выгрызавшим его внутренности, была злость: он хотел стесать кулаки об кого-нибудь, но и этого не мог. Здесь он был никем и не имел никакого права бить плохих парней.       Детский крик раздирал его уши весь этот вечер, так что Бен включил магнитофон. Заиграла какая-то несносная какофония, резанувшая по воспаленному суперчувствительному слуху. Бен настроил волну на что-то более приемлемое, хотя и русское, и просто включил это так громко, чтобы перекрыть звуки плача. В его сознании зародилась удивительно здравая идея: можно было раздобыть старый добрый виниловый проигрыватель, послушать Глена Миллера… даже мысль об этом отозвалась теплом в душе. Он молодо выглядел, но внутри, наверное, был просто уставшим стариком, любившим свинг. Невыносимое бездействие слишком громко напоминало об этом.       — Ну же, Джон, помолчи! — он перекричал радио, не удержавшись. Эта маленькая сирена выводила его из себя, хотя он уже сделал все возможное: и накормил, и чертовы пеленки поменял, и попытался уложить спать. Подумать только, чем он, Солдатик, герой Америки, занимается, чтобы один ребенок перестал плакать.       Внезапно воздух будто задрожал; послышалось странное шипение и гул. Судя по низкому и очень громкому звуку, в соседней комнате упало нечто тяжелое. Бен встал со стула и пошел туда широким шагом, едва не переходя на бег. Он уже предполагал, что увидит.       Увенчанная обожженным краем верхняя половина шкафа валялась на полу рядом с другой, устоявшей на ногах. Дверцы вывернулись и торчали, словно сломанные ребра — из разодранной грудины, обнажая обрывки одежды, валявшиеся на нижней полке. Все обожженные. И половинчатые.       Бен быстрым шагом подошел к сыну. Тот самозабвенно плакал, закрыв глаза, но из-под век прорывалось лазерное свечение. Чтобы предотвратить дальнейшую порчу имущества, Бен взял сына на руки и прислонил к плечу вместо того, чтобы начать укачивать в колыбели.       — Эй, малой, хватит истерить. Ты выше этого, — он неловко похлопал сына по спине и в очередной раз удивился тому, какой крошечной она была. Да он весь был… маленьким. Казалось, можно чуть не рассчитать силу и убить его, просто сжав. Бен до сих пор не мог осознать, какие силы были у этого с виду безобидного мальца.       Не удивительно, что Солдатика хотели заменить новым героем: Джон был первым супером, получившим силу от рождения. И, судя по его лазерным глазам, его дополнительно накачивали сывороткой в лаборатории, так что размах его способностей было сложно предугадать. Ему хотелось бы гордиться, что его сын станет величайшим супергероем, но это все ощущалось просто неправильно. В точности как с самим Беном, от которого ожидали чего-то с самого рождения.       Джон все еще хныкал, но теперь его маленькие ручонки хватались за ворот Бена, как за спасательный круг. Плач начал стихать. Бен решил не рисковать и не стал класть ребенка обратно в колыбель, чтобы лазеры из его глаз не разбили еще парочку предметов мебели. И его самого. Ожоги оказались глубокими и долго саднили.       Он начал ходить по комнате, стиснув челюсти, чтобы раздражение не вылилось бурным потоком матов. Он не желал заниматься какой-то мелочевкой вроде поиска нового шкафа. Эта неприятность, впившаяся в его мысли, как заноза в задницу, настолько выводила из себя, что Бен не сразу увидел легкий выход из ситуации. В конце концов, он не был обязан решать проблему сам.       — Вы, дрочилы, — он наугад постучал по стене, которая не примыкала ни к каким другим его комнатам и предположительно выходила в соседнюю квартиру, — организуйте замену шкафа, ладненько? Уверен, вы знаете, о чем я.       Ответа не было. Ну, он его и не ожидал.       Несмотря на то, что была почти полночь, спустя десять минут раздался звонок из мебельного магазина.       

      

      Рабочие уже вытащили упавшую половину гардероба и теперь пытались вынести все, что от него осталось. Выходило, мягко говоря, со скрипом. Бен периодически поглядывал на то, как они надрывают спины, и надеялся, что они больше ничего не разнесут. Для него все еще оставалось загадкой, как эти задохлики собираются заносить новый шкаф.       Бен практически не спал все сутки с того момента, как сын уничтожил шкаф, и ему в целом было все равно. Крики сына выводили его из себя, но этот маленький гад включал режим сирены, стоило Бену оставить его хотя бы на десять минут. Бен пытался искать смысл в этом кубриковском пиздеце и решил, что, возможно, малой боялся одиночества из-за его жизни в лаборатории. Там он был объектом для опытов, и всем было плевать на его потребности. От этой мысли внутри него вскипал гнев. Хотя Бен ни черта не знал про то, что надо детям, даже он понимал, что никто бы не хотел оставаться в заточении в больничной камере.       Удивительно, но на замену гардероба явилась и блондиночка.       — Решила помочь со шкафом? По тебе и не скажешь, что ты суперженщина.       — Вижу, ты не очень справляешься, — проигнорировала она его и окинула оценивающим взглядом.       Бен почувствовал себя не в своей тарелке, особенно учитывая то, что в этот момент на его руках был Джон, а он сам выглядел не опаснее домохозяйки в декрете. Джон, который пока улыбался только Бену и нарисованным медведям и зайцам из телевизора, теперь улыбался этой сучке. Видимо, сын был падок на блонди.       — Ты пришла только для того, чтобы воткнуть в меня жало? — он нахмурился. — Я думал, у тебя и так дел полно.       — Так и есть, — она сделала шаг вперед и бесстрашно приблизилась к улыбающемуся ей малому. Прикоснулась к носку на его ноге… вывернутому носку. Твою мать. — Но твой сын — самое опасное оружие Штатов, и я буду приглядывать за ним.       Бен не услышал ничего нового, но сам тот факт, что она заговорила об этом, не давал ему покоя. Она даже не скрывала, что видела в Джоне оружие. Было опрометчиво и глупо рассчитывать на другое, он отлично это понимал, но… черт, это злило до зубовного скрежета.       Бен сделал шаг назад и опасно сузил глаза. Рита выпрямилась, но не стала отводить взгляд. Она чем-то напомнила ему принцессу Диану: величественная и самоуверенная, хотя и куда более холодная. Прическа не сильно отличалась — на взгляд Бена, ведь он ни черта в этом не разбирался. Учитывая то, что за последние несколько недель Рита была единственной женщиной, которую он видел без верхней одежды, она казалась ему даже более симпатичной, чем раньше, и это злило: он не собирался ей верить.       — Я не обещал, что он станет вашим козырем в гонке вооружений, так что даже не рассчитывай ни на что.       — Это не было нашим условием, — ровным тоном согласилась она. У Бена немного отлегло от сердца. — Но мне необходимо знать, что ты воспитываешь его должным образом и что он разносит гардеробы не потому, что ты моришь его голодом или бьешь.       — Нет, — отрезал Бен.       — Хорошо.       Отец Бена любил строить воздушные замки и видеть в сыне того, кем он бы никогда не стал. Бен должен был стать послушным учеником, достойным преемником, образцовым бизнесменом, выкопать пару шахт и сдохнуть на рабочем месте, как завещала библия капиталиста.       Бен не станет требовать от Джона этого же.       Если чего-то в этой жизни он и боялся, так это того, что станет своим отцом.       Работяги справились с останками шкафа и пока не вернулись. Блонди явно не собиралась уходить и без стеснения ходила по его квартире, раздражая Бена, уже привыкшего считать приватность нового дома единственной доступной ему роскошью. Он не дал ей зайти дальше гостиной:       — Лаборатория нашла в моей крови то, что искала?       — Я не имею права говорить об этом.       Бен не удивился.       — А я имею право знать. Кровь-то моя.       Рита холодно взглянула на него, нахмурив тонкие брови.       — Пока нам не удалось выяснить ничего полезного. Все еще не ясно, в чем дефект нашей сыворотки.       — И что же происходит с вашими суперами, накаченными дефективной сывороткой?       — Я не… — Бен хищно наклонил голову. Она осеклась, видимо, поняв, что он был намерен добиться своего. — Что ж… Сыворотка извращает их нервную систему.       — И что это значит?       — Она делает их неуправляемыми.       — То есть просто обычными мудаками?       — Нет, все сложнее. Сыворотка оказывает психотропное действие.       — Ты хочешь сказать, что ваши суперы — торчки? — Бен едва не расхохотался. — Хотя бы здесь вы не проебались. Я даже немного завидую этим счастливчикам.       Блонди посмотрела на него мертвецки холодным взглядом. Он ожидал, что она попытается включить строгую леди и начнет занудствовать насчет масштаба проблемы, но, к ее чести, она просто замолкла.       Бен выглянул в окно и увидел, как в ночной тиши четверка грузчиков самозабвенно курит около грузовика и явно оттягивает момент, прежде чем начать заносить новый шкаф.       — Они в курсе, кто я?       — Нет. Для всего, что связано с тобой, мы нанимаем тех, кто не задает вопросов. А что?       — Да ничего. Пусть парни оставят этот чертов шкаф на улице, я сам занесу.       Рита выгнула бровь.       — Что? У них руки из жопы растут. Они и шкаф расхерачат, и сами убьются.       — Тебе настолько нечем себя занять, солдат? — в ее голосе слышалось нечто издевательское.       Бен сцепил зубы. Эта наглая сука даже не представляла, как была близка к тому, чтобы он схватил ее за горло и заставил замолчать.       Что еще он мог делать, кроме как работать подопытной крысой в их лаборатории и следить, чтобы сын не сдох до совершеннолетия? Со вторым он едва справлялся, хотя не мог справляться по определению, ведь он не был какой-нибудь молодой актрисулькой, выскочившей по залету за режиссера. Для них это не было проблемой, потому что мозгов не хватало ни на что другое, а он…       Ему надо было заняться чем-то стоящим. Или набить кому-то рожу. Иначе он просто свихнется.       Он протянул сына в руки блондинке и, не дожидаясь возражений, пошел к выходу из квартиры. Если других вариантов не было, он хотя бы занесет чертов шкаф.                     До попадания в советское болото ему никогда не снились кошмары.       Вернее, он их не помнил. Когда-то давно… да, когда-то ему снился отец. Его презирающий взгляд. Его разочарованный тон.       Когда-то ему снилась сестра, Лилиан, о которой не помнила история, не помнил отец, не помнила мать. Лилиан жила, как кукла, как товар, который из отцовского дома продали в другой. Ее муж был никчемным человечком с маленьким хером и огромным бизнесом, и отца это удовлетворяло. Муж сестры любил собственное дело и деньги, а Лилиан его мало интересовала. Прямо как отца — и это ему тоже нравилось.       Только Бену было не плевать, но после всего случившегося пути назад, в семью, не было. И он забыл о них. Не был ни на чьих похоронах, не был на кладбище, не получал наследство. Это все было чужим.       Вот Расплата… этот отряд уебков он считал за своих. Они заменили ему семью в какой-то момент, и теперь заменяли: навещали по вечерам в его одинокой квартире, когда сын не орал и Бен был лишь слегка пьян и еще отлично соображал.       Порох заменял тупоголового младшего брата, Алая Графиня была его любовью. Он подумывал жениться на ней, завести с ней детей, но почему-то медлил. Ему казалось, что торопиться некуда, незачем: он не старел, а она все еще прекрасно выглядела, и у американской мечты все еще были их лица. Он не видел в этом ничего особенного и не понимал, почему медлит. До него поздно дошло, что, наверное, он чувствовал что-то неладное и все же не хотел связываться с ней. А она дурачила его и скрывала, что ненавидит.       Они все ненавидели.       А он по вечерам вспоминал, как размозжил череп Нуару. Как выдрал сердце Пороху, царапая запястье о сломанные ребра. Как убил близняшек по очереди. Как душил Алую Графиню, чувствуя, как трещит трахея, как сминаются мышцы, как вздуваются вены на ее лбу и видя, как жизнь уходит из ее глаз.       Первая семья не приняла его, а вторая предала. Может быть, Бен зря украл сына: он просто не был создан для семьи.       Впрочем, его сын и правда был похож на него и точно унаследовал его упорство. Именно с этим упорством он каждую ночь орал во всю глотку. Бен мог протянуть без сна несколько суток, но когда была реальная причина: съемки, вечеринки, хотя бы боевые действия; сейчас же его держала на ногах только неуемность спиногрыза. «Сейчас» длилось трое суток.       Бен дошел до того, что попробовал втереть малому в десны водку, но такая фигня его сына не брала. Вливать в него несколько стопок уже казалось неправильным, даже хуже — бесполезным.       Бену пришлось брать его на руки. Опять.       Но даже это, сука, не помогало. А малой даже не догадывался, до чего он доводил его сознание, и так воспалившееся от жизни в этом гадюшнике.       Вымотанный, Бен уложил его в манеж и сел рядом, прислонившись плечом к прутьям. Скоро эта херня должна была закончиться. Не кошмары, но прорезывание зубов, на которое недавно намекнула Рита, услышав крики ребенка по телефону.       Малой снова начал хныкать. Ворча, Бен протянул к нему руку и потряс его крохотную ручонку, надеясь немного привести в чувства.       — Я здесь. Можешь порыдать, конечно, но знай, что потом это ни черта не поможет. Тебя все равно кинут и попытаются растоптать, потому что ты лучше и сильнее.       Джон перестал капризничать, будто бы прислушиваясь. Бен заметил, что сыну нравился его голос, но все равно редко говорил с ним. Это казалось ему странным, и все же иногда ему становилось настолько одиноко и не по себе, что оставалось разговаривать только с ним.       — Ну а зубы… это херня, малой.        Он провел пальцем по ладони сына, и тот еще отчаяннее сжал его. У него была крепкая хватка для такого юнца — любое другое прикосновение Бен бы не смог даже почувствовать, настолько незначительным оно казалось. Сын пошел силами в него, это факт, но кто был его матерью? Кто стал донором или вынашивал его? Единственным супером с соразмерными силами была Свобода, но ее не видели много лет.       Малой засучил ногами и попытался подтянуть руку Бена ко рту.       — Эй ты, вампир, — Бен отнял руку, но Джону это не понравилось.       Почувствовав, что назревал очередной раунд рыданий, Бен поднял руку к щеке сына и неловко провел пальцем по ней. Джон сначала взбодрился и попытался схватиться за его ладонь, но скоро притих, поняв, что Бен не собирался убирать руку, и начал довольно гулить. Бену были странны все эти нежности, но его эгоистичное желание отключиться прямо на полу подсказывало: если это действовало, надо продолжать.       Джон сонно вздохнул и повернул голову, утыкаясь лицом в его ладонь. Бен остался на месте и больше не хотел двигаться. Эта отупляющая тишина была лучше любого наркотика.

      

      Мороз хлестал его по роже, пока он пробирался до магазина, чтобы купить чертово пиво. Он смирился, что напиться не удастся, поэтому решил перейти на что-то менее мерзкое на вкус. Может быть, получится даже подхватить по пути кого-то симпатичного, чтобы снять стресс. Правда, в этих уродливых меховых шапках и дубленках все выглядели как на подбор по-кретински.       Уже выйдя на улицу, он одним движением сбросил крышку с бутылки и пошел, обгоняя толпу. На него часто оглядывались: мало кто ходил во время снегопада в расстегнутой кожаной куртке, но Бен ни черта не чувствовал. Его одежда вообще-то вызывала много вопросов, потому что взгляд горожан, зажатых в своем дефиците, очень быстро цеплялся за иностранные вещи. Вместо восхищения он видел подозрение — блондиночка об этом предупреждала. Бена это не колыхало, как и все остальное: будь его воля, он бы и в своем костюме с бронежилетом ходил весь день.       Но костюм, как и его щит, остался у Воут.       У него была только эта черная кожаная куртка, в которой он свалил из своих апартаментов в Башне, чтобы сильно не мозолить глаза прохожим. Эту же куртку пропороли лазеры из глаз сына, и эту же куртку ему пришлось подлатать здесь в ателье, замалчивая причину повреждения.       Бен сделал глоток пива. Жизнь стала чуть более сносной.       Он не особо смотрел перед собой, ноги просто молотили по мостовой, как вдруг в него что-то влетело.       — Смотри, куда идешь, — выпалил он, чудом не пролив на себя остатки его самоконтроля.       — Сам смотри, — ответил ему девчачий голосок на сносном варианте его родного языка. Бен остановился: это было что-то новенькое.       — Говоришь по-английски?       Эти русские только кое-как говорили на немецком, а Бена от него по привычке подташнивало. Но эта особа совершенно точно разговаривала с ним на одном языке.       Девчонка повернулась и приподняла глубоко надвинутую оранжевую вязаную шапку. Рот все еще прикрывал такого же цвета вязаный шарф. Условно симпатичная мордашка, если судить только по длинным ресницам, покрытым инеем.       — А ты по-русски не говоришь? — Бен покачал головой, как бы намекая, что даже не собирался. От такого ответа брови девчонки чуть не заползли под самую шапку. — Видимо, давно ни с кем не разговаривал?       Бен фыркнул, хотя все было именно так. Девчонка подошла поближе и вопросительно взглянула на него исподлобья, все еще ожидая адекватного ответа. Маленькая. Но, судя по голосу, ей все же было за двадцать.       — Хочешь? — он протянул ей бутылку, припрятанную во внутреннем кармане куртки.       Она покачала головой.       — С этим в библиотеку не пустят.       — В библиотеку? И откуда же ты взялась, такая правильная и образованная?       — Из института имени Герцена, — гордо ответила она. Бен даже не попытался изобразить понимание. — Я буду учить детей английскому.       — Ага. Училка, значит.       Ресницы, покрытые инеем, напоминали навостренные штыки. Она подошла к нему и выхватила бутылку.       — Больше не собираешься в библиотеку? — он криво усмехнулся.       — Потом схожу. Всегда интересно поговорить с носителем, тем более — с таким неотесанным.       Если она учила английский, то, наверное, должна была знать и культуру страны. Культура Штатов была неотделима от героев — и от личности Солдатика — вот уже лет сорок… но его она не узнала. Бен постарался не показать разочарование и сомнение в ее талантах. И это он-то был неотесанным? Его, блять, знал весь мир!       Девчонка последовала в ту же сторону, что и он. Они перешли главный проспект города, под слоем снега не отличавшийся ни от какого другого, прошли сквозь толпу спешащих людей, нырнули на узкую улицу с аркой в конце. За аркой маячила площадь с колонной и каким-то там дворцом. Из того, что знал Бен, это и был центр города — крошечный и малоэтажный. Здесь было непривычно и провинциально, несмотря на нафталиновый исторический налет.       — А ты куда идешь? — наконец спросила его спутница. Кажется, ей было комфортно просто идти с ним, и это было странно. Сам Бен предпочитал сбегать от себя в горлышко бутылки.       — Домой, вообще-то. Меня… кое-кто ждет.       — А-а, — она прищурилась. — Ну, понятно. И не стыдно тебе распивать пиво с незнакомками, раз тебя ждут?       — Ты неверно поняла. Я оставил сына одного.       — И ушел за выпивкой? Да уж.       — Не волнуйся, малого не так просто убить, — хохотнул Бен. Будущая училка выгнула бровь, а потом нахмурилась, видимо, пытаясь выглядеть серьезно. Почему-то она очень-очень забавляла его — настолько, что он, кажется, совсем не хотел ее.       — Ну, как скажешь, — она на ходу стукнула дно своей бутылки о горлышко бутылки Бена. Он и моргнуть не успел, как вдруг из горла повалила пена.       Русских что, в детском саду этому учат?       — Блять.       — Приятно было поболтать. Я была бы рада пообщаться, ну, ради улучшения навыка.       — Милая, тебе стоит уточнить, о каких именно навыках идет речь.       Она резко остановилась, привалилась плечом к стене здания и принялась что-то выискивать в своей сумочке. Вытащила блокнотик с неприметной черной обложкой.       — Очень смешно. Продиктуешь свой номер телефона? Судя по всему, тебе тоже стоит почаще с кем-то общаться.       Бен несколько раз ошалело моргнул. И продиктовал. И даже сказал настоящее имя, вовремя забыв про навязчивого «Солдатика».       — Как тебя зовут? — все же удосужился спросить он.       — Алиса.       Бен предпринял попытку запомнить имя, хотя обычно не занимался такой херней — женщины приходят и уходят. Как и все люди в его жизни.       — Слушай… раз ты студентка, у тебя, наверное, плохо с деньгами. Не хочешь подработать няней для моего спиногрыза?       — А сколько ему?       — Полгода.       — Ну, это конечно не мой профиль, но… ты прав, стипендия оставляет желать лучшего.       Женщины приходят и уходят, но эта, блять, была послана ему богом. Или дьяволом. Или КГБ. Да какая вообще разница?