Короткометражный герой

      — На тебя подали в суд.       Этого не могло быть.       На него?       На, мать его, Патриота?       — Как вы могли это допустить? — он в неверии усмехнулся.       Мало кто рисковал гавкать на Воут, а если дело все-таки дошло до суда… он должен был сильно разозлить кого-то, наделенного властью. Мэделин сделала несколько шагов к нему, но резко остановилась, прислонившись бедром к краю стола.       — Мы делали все возможное, Джон, но пострадавшие не согласились забрать иск, — он слышал, как ее сердце бешено билось о ребра, а она смотрела на него, словно овечка на бойне. Наверное, его глаза полыхали лазерным заревом: он ненавидел, когда босс называла его Джоном, это звучало фальшиво. — Уверяю тебя, дело не дойдет до вышестоящих инстанций, и мы сделаем все, чтобы общественность не узнала.       — Конечно. Как всегда, — он моргнул, возвращая контроль. Кровь перестала бурлить в венах, и манящее тепло ушло.       Блять.       Если убьет еще и Мэделин Стилвелл, старшего вице-президента по управлению героями Воут, ему точно наступит пиздец. Хорошо, что СМИ пока молчали об инциденте — не хватало только реки помоев от хейтеров.       — Антикризисный отдел уже разрабатывает план, чтобы сохранить твои пункты. Думаю, пока тебе стоит почаще появляться с Мэйв. У нее стабильный рейтинг, и публика вас любит.       Хотелось сказать, что ему похер на рейтинг, и Мэйв с ее потухшим взглядом уже точно ничего не поднимет, но…       — Ладно. Как скажешь.       Он перемялся с ноги на ногу. Словно какой-то школьник. Было ощущение непривычной… боли? Вряд ли. Что-то вроде надоедливо засевшей в мышцах пули, множества пуль, без умолку зудящих. Если бы он не знал, что неуязвим, он бы подумал, что переломал пару костей, когда все произошло. Когда он допустил фатальную ошибку.       Нет.       Он не хотел признаваться в боли даже себе, и рассуждать над тем, что уже произошло, было бессмысленно. Руководствоваться эмоциями — слабость. Он сплошная слабость.       — Я вижу, как это заботит тебя, Джон, — Мэделин все же коснулась его щеки. Сердце билось ровно — надо же, как ее успокаивал пиздеж. — Мы наймем лучших адвокатов и придумаем убедительную легенду. С твоей репутацией все будет в порядке.       Он усмехнулся, но мысленно. Пусть его начальница борется за рейтинги. Пусть. Остальное уже не имело значения.       — Но тебе придется пройти процедуру допроса. Чистая формальность, даже не переживай из-за этого, — она ласково улыбнулась.       Джон через силу выдавил ответную улыбку, хотя скулы сводило от отвращения.       Было непривычно видеть кого-то во главе стола Семерки, даже не сотрудника Воут. Тем более странно было сидеть на чужом месте, на явно более низкой позиции, и подчиняться этому человеку. Но Джон не собирался делать из допроса шоу и качать права: он понимал всю шаткость своей позиции, и это раздражало сильнее всего.       — Вы были одни на борту самолета?       — Верно.       — Вы с Королевой Мэйв часто работаете вместе. Почему она не сопровождала вас?       Видимо, детективы мало чем отличаются от журналистов. Всех интересовали его отношения с экранной парой.       — Она была на задании, обезвреживала стрелка в высотке. Я бы легко справился один.       Детектив посмотрел на него из-под кустистых бровей. Мужчине лет пятьдесят: неподвижное лицо будто высекли из горы Рашмор, сердце бьется ровно. Он не боялся, и это плохо.       — Но не справились, — он вернул взгляд на свои записи, что-то помечая с тем же выражением лица. — Это преступная халатность.       Джон сглотнул. Провел пальцем по краю перчатки. Черт, он был прав. Всемирно известный Патриот чувствовал себя так, словно вновь попал на ковер к профессору Бринку, только в этот раз он нарушил не университетский устав, а законы Штатов.       — Что произошло, когда вы попали на самолет?       — Я уничтожил террористов в салоне. Те, что забаррикадировались в кабине, уже убили одного пилота, а второго держали в заложниках. Я… не успел среагировать, — Джон опустил взгляд. — Террористы убили его. А затем я сделал то же с ними.       — Не успели отреагировать? Разве ваша скорость реакции не выше человеческой?       — Я все же не всемогущ, — улыбнулся Джон.       — Странно, ведь реклама заявляет обратное, — холодно ответил детектив. — Почему самолет начал падать?       — В процессе я повредил приборную панель лазерным зрением.       — И самолет стал неуправляемым?       — Верно.       — Можно было избежать повреждения панели?       — Вероятно, если бы я убил террористов голыми руками.       Джон не отводил взгляд и отвечал, не задумываясь. Прямо как по инструкции.       — Возможно ли было остановить падение самолета с помощью… — он сделал неопределенный жест руками. Этот детектив что, за Гэндальфа его держит? — ваших сил?       — Нет.       Мэделин придерживалась четкой позиции: аналитики провели расчет с приблизительными данными и сказали, что он бы не успел остановить падение до того, как самолет рухнул в океан. Это была официальная версия.       Детектив задал еще пару несущественных вопросов вроде того, кто направил его на это задание, с кем он контактировал до вылета, куда направился после. Джон отвечал механически. Не было такого вопроса, который не мог предусмотреть антикризисный отдел Воут. Даже если бы его посадили на детектор лжи, не смогли бы ничего выявить.       Детектив отпустил его спустя час. Ему хотелось увидеть Мэйв, хотя он и сам не знал, почему. Их отношения сейчас были не в лучшем состоянии: он больше не слышал, как ее сердце начинало биться чаще от его прикосновений, и она постоянно отводила взгляд и не смотрела ему в глаза.       Как же это все заебало.       Раскрылись двери, ведущие в штаб Семерки, и в проеме он едва не столкнулся со своей воплощенной головной болью, но успел моментально отскочить в сторону. Мэйв застыла на секунду, не сразу поняв, куда он подевался, и лишь потом повернулась на сто восемьдесят градусов, встречаясь с ним взглядом. Замешательство на ее лице повеселило его, вызвав искреннюю улыбку.       — Зачем тебя вызвали? — поинтересовался Джон у Мэйв. Скорее просто для поддержания разговора, ведь ей вряд ли сказали что-то конкретное. Как он и думал, она пожала плечами.       — Прикрыть твою задницу и рассказать, какой ты классный парень, — усмехнулась она и тут же отвернулась, направляясь к столу и восседающему во главе детективу. Двери начали закрываться, и их взгляды больше не встретились.              В следующий раз он увидел Мэйв уже на вечернем шоу. Их отправили развлекать публику: ничего серьезного, никаких важных вопросов, просто посветить лицом и поддержать рейтинг.       Когда они вышли на сцену, Джон протянул руку, чтобы сжать ладонь Мэйв. Она будто бы не заметила и слегка отстранилась, упирая руку в бок и приветствуя зрителей.       Эта сцена взбесила его: одобрительные вопли толпы, голос ведущего за его спиной и его девушка, которая держит его за дурака. Камеры не могли пропустить всю неловкость ситуации, ведь они были наставлены на них, словно дула заряженных ружей.       Без лишних размышлений Джон схватил Мэйв за талию и притянул к себе, накрывая ее губы, практически сминая их. Мэйв была сильной, но податливой. Джон никогда не требовал этого от нее, просто… она не сопротивлялась.       Наверное, Воут сделал ее такой. А Патриот подыгрывал. Патриот делал то, что они оба хотели: рейтинги.       Мэйв ответила на его поцелуй и обвила руки вокруг его шеи, почти как в какой-то дешевой мелодраме.       — Воу-воу, ребята, нас же дети смотрят! — Джон услышал шутливый возглас ведущего.       — Прости, Кэм, — он отстранился и выдал самое искреннее, что только смог:       — Не могу оторваться от нее.       Мэйв изобразила натуральнейшее смущение, а Джон улыбнулся почти искренне. Если его рейтинги просядут из-за скандала, ему точно нельзя будет отходить от нее ни на шаг.       Кэмерон Коулман был мягкотелой пугливой шавкой, боявшейся Воут как огня, и он не посмел бы спросить ничего лишнего, так что во время интервью они в основном обсуждали новый фильм и «по-дружески» подшучивали друг над другом. Правда, ведущий казался не в своей тарелке каждый раз, когда ему приходилось смотреть в глаза Патриоту. От него смердело страхом, кортизол и адреналин в крови зашкаливали, и Джон знал: Кэмерон уже в курсе.       После съемок Джон и Мэйв пошли в гримерную. Шоу проходило на их территории, в Башне Семерки, поэтому он не боялся быть откровенным: здесь, среди сотрудников Воут, не было того, кто посмел бы вынести информацию.       — Что тебя спрашивали на допросе?       — Стандартные вопросы. Наверное, то же, что и тебя.       — Что-то вроде того, считаешь ли ты меня виновным?       Мэйв, поправлявшая макияж в зеркале, отвлеклась и наконец посмотрела на него.       — Да, это был один из вопросов.       — И что ты думаешь?       — Что ты невиновен, разумеется.       — Мэгс, я спросил не «что ты ответила», а что ты думаешь, — спокойно поправил он, хотя было трудно держать себя в руках. Он нуждался в правде, и ему всегда казалось, что Мэйв была из тех, кто скажет ее. По крайней мере, так было в начале. Когда-то он обожал ее за это.       — Я думаю именно так, — ответила она и вновь вернулась к изучению своего отражения в зеркале, непоколебимо спокойная.       Джон отвернулся. Она была словно непробиваемая каменная стена. Обычно он глушил свои обостренные чувства рядом с ней, но все равно нутром чувствовал фальшь. Черт, Воут не пощадил и ее, заставив плясать под свою дудку, хотя она была на вершине Семерки, на вершине мира. Как же он ненавидел это лицемерное ублюдство.       — Хватит уже притворяться на камеры! — он хлопнул по столешнице. Мэйв не отступила даже на шаг, только обернулась. — Скажи, что ты думаешь на самом деле.       Она уперлась руками в стол и опустила взгляд. В отражении зеркала он видел метающиеся в ее глазах мысли. Наконец-то по стене пошла трещина.       — Я… не знаю, Джон. Свыше пришел приказ, что мы должны давать беспристрастные показания, — Джон вытянулся. Такие приказы отдавала Стилвэлл? Так она собиралась защищать его перед лицом властей? — Но мне кажется, что что-то не сходится. Я не вижу причин, из-за которых ты мог убить пилотов.       — Убить… пилотов? — он оторопел. — Это вам сказало руководство: я убил пилотов? Серьезно, блять?       Она посмотрела на него затравленным взглядом. Он прислушался к биению ее сердца: оно пыталось перегнать само себя, выстукивая ритм галопа. Для супергероя уровня Мэйв это было поразительно.       — Да.       — Кто это сказал? Стилвэлл?       — Нет, не она лично. Памятка от руководства пришла вместе с оповещением о вызове на допрос.       Если не Стилвэлл, то кто? На восемьдесят втором этаже была куча мудаков, но все они подчинялись Стэну Эдгару. А Стэну было просто не выгодно порочить имя своего главного супергероя, лицо корпорации, ведь он слишком заботился о прибыли.       — Блять… — выдохнул он. — Меня подставили.       Мэйв не выглядела убежденной. Она тоже должна была понимать, что их слава была топливом для финансовой машины Воута.       — Кому это нужно?       «Родственники тех, кто погиб во время того чертового рейса» — это пришло на его ум первым. Он видел списки, но из знакомых имен была только Индира Шетти, декан университета Годолкина: на борту находились ее муж и дочь. Но у нее бы не хватило сил и власти, чтобы настроить всех против него.       — Я не знаю, — признался он сквозь сомкнутые челюсти. Мэйв заметно напряглась. — Но хотя бы ты веришь, что это было ошибкой?       Она смотрела на него всего несколько секунд, прежде чем кивнуть и отвернуться. Она не сказала больше ни слова, а Джон все так же прислушивался к ее сердцу. Оно продолжало выстукивать тот же неизменный ритм. Может быть, сейчас Мэйв не врала, но… она точно не чувствовала себя в безопасности рядом с ним.       

***

1983 год

      В самолете было неприятно тихо, поэтому Бен слышал, как в ушах до сих пор звенел пульс. Бен не припомнил бы, когда в последний раз ему было так не по себе. Обычно противники не значили для него ничего: игрушки для битья, не более. Один удар в живот, и кишки улетали на соседнюю улицу. Ему не составляло труда защитить себя.       Но в этот раз все было куда сложнее.       — Как твой ожог?       Сидевшая напротив него блондиночка спросила это так, словно пыталась унизить. Наверное, она была в курсе, что такое было для него вне порядка вещей. Разумеется, знала: эта баба была не так проста, как кажется. Да, короткие светлые волосы, алая помада, строгая, но короткая юбка и блузка с расстегнутой верхней пуговицей могли сбить с толку, но Бен был в курсе, чего стоили такие сучки. От них можно было ожидать чего угодно.       Ебучая Алая Графиня вот собиралась избавиться от него. Как и вся команда. Этого он не забудет.       — Как-нибудь заживет.       Возможно, он недооценивал ситуацию: половина его плеча была прожжена лазерным взглядом его сына.       Лазерным взглядом…       Его сына.       Было трудно уложить это в голове. Бен в который раз взглянул на состояние своей руки, но убедился только в том, что затягивалось это плохо. Что должны были влить в вены младенцу, чтобы его глаза делали такое? Он не видел ни одного супера с подобными способностями, а ведь знал он почти всех.       Лампочки на панели моргнули и погасли. Бен отстегнул ремень безопасности.       — Твое появление в лаборатории напугало Джона. Скорее всего, через некоторое время он начнет контролировать свои способности, если ты не превратишь его жизнь в сплошной стресс.       Щелкнула пряжка ремня безопасности. Блондинка, Рита, вроде бы — она не представилась у трапа самолета, а в первый разговор по телефону он едва расслышал ее имя из-за помех — встала с кресла и прошла в другой конец кабины. Быстро нырнула за шторку, вытащила оттуда бутылку шампанского и налила это бабское пойло в два бокала. На борту были только они двое, его сын, кучка докторов и пилоты. Никаких бортпроводников, как к тому привык Бен, да и ладно — видимо, он нескоро вспомнит об обслуге. Хорошо, что у коммунистов хотя бы где-то есть выпивка.       — За плодотворное сотрудничество, — она протянула ему бокал. У нее была чертовски аккуратная маленькая ладонь. Кажется, будто можно сжать и разом переломать все кости.       Он взял бокал и выпил его залпом, ощутив алкоголь разве что на мгновение. После того, как он выбрался из лаборатории, стоило накидаться чем-то посильнее, но с младенцем на руках это было не очень удобно.       — Я не говорил, что буду сотрудничать с коммунистами. Вы помогли мне выбраться и таким образом наебали Воут, вот и все сотрудничество.       — Верно. Разве этого мало, чтобы выпить? — она улыбнулась краешком губ. Сдержанная и ведет себя, словно мужчина. Просто шаблонная коммунистка — они там всё между собой перепутали. Клара Цеткин, блять.       Бен одернул себя. Непривычно, но уже факт: ему придется сдерживаться и быть более осторожным. Если не ради себя, то ради Джона. Пусть у него и было лазерное зрение, в остальном он все еще оставался хлипким младенцем. Хотя всех подробностей о его силах Бен пока не знал.       — На каких правах я буду жить в этой вашей утопии равенства?       — О, а ты знаешь о чем-то еще, кроме нашей любви к красному цвету, — она выгнула бровь, все еще смотря на него сверху вниз.       — Не подумай неправильно: я обратился к вам не из любви, а только потому, что в вашей дыре меня никто не найдет.       — Я понимаю это, — она кивнула. — Любовь не в наших интересах. Думаю, я уже могу сказать тебе, что в Советском Союзе тоже есть свои герои, однако они далеко не так… надежны.       Бен усмехнулся. «Надежны»… его суперский зоопарк, Расплата, переебал половину своей же армии в Никарагуа. Что тогда должны были творить коммунисты?       — Дай угадаю: хочешь затащить меня в лабораторию на опыты?       — Не обязательно. Хватит того, что ты станешь донором. Сыворотка находится в твоей крови — ее будет достаточно.       — Что я получу в обмен?       — Квартиру, зарплату…       — Няню для спиногрыза, — он утверждал, а не спрашивал. К его разочарованию, Рита покачала головой.       — Лазерное зрение ребенка может убить любую няню. Пока он не научится его контролировать, ты займешься его воспитанием.       — Тогда никакого донорства.       — Никакой квартиры и достатка, — парировала Рита с легкостью, усаживаясь в кожаное кресло напротив. — Будешь жить во дворе-колодце, зато в центре города.       — Нет, послушай-ка, — он наклонился вперед, нависая над ее маленькой фигуркой. — Я серьезно. Я не имею ни малейшего понятия, как заботиться о детях. Это женское дело, не мое.       — Тогда зачем спасать его? Почему не оставить в лаборатории и не подождать, пока он вырастет? — блондиночка выгнула бровь.       — А это уже не твое дело.       — Нет, очень даже мое. Я должна знать, с какой целью в СССР направляются два крайне опасных героя. Может быть, ты хочешь убить Генерального Секретаря лазерными глазами своего сына.       — Если я захочу, справлюсь и сам, — голос Бена угрожающе понизился. Ей не следовало допрашивать его.       — Так скажи, зачем тебе нужно было врываться в лабораторию, разрывать связи с Воут и бежать из страны. Не лучший поступок для национального героя.       — Потому что он мой сын, женщина! Я не мог оставить его там. Эти докторишки ни черта не смыслят в воспитании детей.       — А ты? Ты смыслишь? — она откинулась на спинку кресла и закинула ногу на ногу.       — Я… — Бен стиснул челюсти. — Ты понимаешь, о чем речь. Младенец — не то же самое, что ребенок, понимающий слова. Вытирание соплей — это не воспитание.       — И все равно он твой сын и твоя ответственность. Только учти, что тебе нужно хорошо следить за ним, чтобы нам не пришлось вмешиваться.       — Ну, можете попробовать, а потом сама решишь, стоит ли угрожать, — он усмехнулся и только тогда осознал, насколько херово у него получается помалкивать и «держать себя в руках».       Блонди посмотрела на него немигающим взглядом и принудила себя улыбнуться. Он видел такое. Грэйс Мэллори вела себя похожим образом, но он замечал, что она все же умела улыбаться искренне. А вот эта советская сучка — вряд ли.              Они летели целую вечность, не меньше половины суток. Время тянулось настолько медленно, что запас шампанского на борту подошел к концу, а ожог на его плече затянулся наполовину. Рита пошутила, что за время рейса он бы успел выучить русский, но Бену было все равно. Даже в Советах кто-то должен был говорить по-английски, разве нет? Они ведь не совсем дикари?       — У тебя будет квартира в центре, сталинка. Потолки три метра, роскошная люстра, новый магнитофон — в общем-то, все, необходимое для жизни.       Бен только скептически хмыкнул в ответ и взглянул в крохотное окошко самолета. Обычно ему было просто не интересно: он привык к видам на такой высоте и больше не находил в них ничего увлекательного. Судя по мрачным и тяжелым серым облакам, он летел в холод собачий. Куда именно они направлялись? В самую северную столицу мира? Да еб твою…       Как только самолет приземлился, к нему подскочил доктор со свертком на руках — с его сыном, подумать только, — торжественно всучил ему ребенка и отошел поговорить с блонди. Бену было легко подслушать их разговор, но он не узнал бы ничего нового или неожиданного. Его сын был неуязвимым и нечеловечески сильным, это было очевидно, иначе Воут бы не держал его в лаборатории.       — Мы провели всевозможные тесты, — сказала Рита, подойдя к нему. — Думаю, будет лучше, если мы разместим по соседству наших специалистов.       — Каких еще специалистов? — нахмурился Бен.       — Специалистов по обезвреживанию сверхлюдей, — сладким, не предвещающим беды голоском ответила блондиночка. Бен хмыкнул. — Они не станут докучать, если все будет идти хорошо.       — Да, просто будут подслушивать и надрачивать.       — Это проблема? Разве в башне Воут не было камер даже в туалете?       — Я тебя умоляю, женщина, что за дешевые оправдания?       Она прыснула. Да, твердолобости ей не занимать.       — Продолжим. Тебе нужно выучить язык, если не хочешь выделяться. Раз в две недели тебя будут ждать в больнице, адрес найдешь в квартире в записной книжке. На время твоего отсутствия к Джону будет приходить няня.       — А в остальное время?       — Ты же хотел воспитывать сына, солдат, так что радуйся: он твой, его никто не заберет.       Бен вздохнул. Блять. Придется потерпеть… сколько, лет восемнадцать?       Он опустил взгляд и наткнулся на льдисто-голубые глаза младенца, изучающе смотрящие на него. Черт, он попал, он вляпался просто намертво, но эти глаза ему даже нравились. Не понятно, в кого они такие голубые, но у Бена не было сомнений, что это был его сын. Он уже чувствовал это.