Бывший город

      После очередного кошмара Дайнслейф проснулся на влажных от пота простынях; наклонился с кровати. Его тошнило. Рушащаяся Каэнри’ах — и самое худшее: появившееся во сне от этого зрелища неуместное счастье, будто Дайнслейф стал одним из Грешников, будто он к ним примкнул; он так радовался во сне — Сурталоги по левую руку, Рейндоттир по правую, и они танцевали на руинах, и Бездна была открыта им…       Дайнслейф закашлялся. Боль сдавила грудь. Он упал обратно на кровать, обессиленный; рука пульсировала. Пальцы дрожали, и он вряд ли удержал бы меч. В воздухе пахло гарью и металлом.       Уничтожить надо не богов. Время кончается. Месяц позади.       Уничтожить надо Грешников.       Наутро Дайнслейф осознал, как глупа эта мысль: против Пятерых ему не выстоять в одиночку, — и усомнился в том, что на самом деле просыпался: он ведь так кашлял, почему Кэйа не пришёл проверить, что случилось? Наверное, это всё было лишь дурным сном.       И даже тревожиться, что он покинет столицу на три дня, глупо. Он хотя бы узнает больше, ведь до этого его не выпускали из-за дворцовых стен.       В конце концов, у него нет выбора, а болезнь…       Болезнь неумолима, и ей плевать на мнение Дайнслейфа. И очередной ночной приступ безумия — то, почему Дайнслейф обязан взять эти три дня, чтобы напомнить себе, за что он сражается.

***

      Что ждало их в Трелбурге? Какие новые сюрпризы? Ночная боль не отпускала, и Дайнслейф слишком сильно сжимал поводья лошади. Своих рыцарей он заметил издалека. Серкир седлал разукрашенный автоматон; Ретель — гнедую кобылу.       — Капитан, грибного отвара? — воскликнул Серкир, едва завидев Дайнслейфа. Дайнслейф подъехал ближе, вскинул вопросительно бровь.       — Прошу прощения?..       Серкир, лучась от гордости, наклонился в кабине и дёрнул за какой-то рычаг. Пристройка его автоматона зашипела, зашкворчала; Серкир подставил чашку, подъехал поближе — лошадь под Дайнслейфом заволновалась, — и протянул чашку.       — Попробуйте! — воскликнул. — Только недавно доконструировал!       — Очень вкусный, капитан, — подтвердил Ретель. — Напоминает сумерский кофе. Недавно Рери зёрен немного привезла. Вас Его Величество поил?       Дайнслейф моргнул.       — Да пейте, пейте, что вы! — Серкир подъехал ещё ближе; лошадь под Дайнслейфом взвилась на дыбы, Ретель охнул и заругался на Серкира; Дайнслейф почти не слышал этого, пока успокаивал лошадь. Потом Ретель спешился, взял у Серкира чашку, донёс до Дайнслейфа…       Казалось, что Дайнслейф смотрит на происходящее через толстое стекло, и звуки едва доходили до него. Он не смел разрешить себе мысль: его ребята — родные, звёзды, какие родные, — такие же, как всегда.       И здесь… хорошо.       — Попробуй, — сказал Ретель. — Серкир старался. Эдгето не оценил, сказал, что в дороге искусственная бодрость вредна — и Серкир расстроился… — в голосе Ретеля Дайнслейф ясно услышал: только посмей.       Ретель, при всей своей грозной наружности и боевых шрамах, на удивление заботился о младших в отряде. Как хорошо знал в нём Дайнслейф эту черту!       Дайнслейф принял чашу. Отпил. Ударил вкус, похожий на сумерский кофе. Должно быть, это казалось изюминкой его рыцарям: нечто иное, будто пришедшее из-за границ, с поверхности.       Дайнслейфу «нечто иное» за годы странствий осточертело.       — Очень похоже, — похвалил он и вернул чашу Ретелю. Тот улыбнулся в бороду.       В дороге Серкир много разговаривал, пил много своего отвара, — «только не говорите Эдгето, капитан!» — «расслабься, если что, сошлёшься, что капитан разрешил». «Конечно, я разрешил», — проворчал Дайнслейф. — «Я, вон, пробовал запретить автоматон разрисовывать, и как, сработало?».       В памяти вспыхнуло воспоминание, как недавно датчик, встроенный в автоматон Серкира, предупредил их о близости скверны.       Недавно. Месяца два назад.       Дайнслейф снова сжал поводья слишком сильно, а потом, заставив себя расслабиться, потрепал лошадь за ухом. Постарался вернуться в беседу.       — …возле восточной башни. Там растут вот точно такие цветы. И я их ей приношу, показываю — а она говорит, на поверхности не такие! Я говорю: откуда тебе знать? Она отвечает — на лекциях рассказывают… Говорит, лекции про поверхность один из Шести ведёт…       Дайнслейф покачал головой. Снова поверхность.       — Какие цветы? — перебил.       Серкир с готовностью вскинулся, полез вниз автоматона, пока тот ехал на автопилоте. Ретель покачал головой. Серкир вылез из-под панели, держа в руках увядший, но похожий на мондштадскую светяшку цветок.       — Похож, — заключил Дайнслейф. — Точно тебе говорю, похож. И Хрофтатюр просто не бывал в Мондштадте.       — Но и ты не бывал, — сказал Ретель.       — Но я знаю. Можете считать, что вырыл это в королевской библиотеке.       — Вот так и рождаются слухи, — заключил Ретель. Дайнслейф усмехнулся.       — Какие слухи? — оживился Серкир. — О, я недавно слышал такой слух…

***

      — Закажу в Трелбурге меч, — сказал Ретель. — Там есть кузнец, говорят, настоящий мастер.       — Твои мечи… — фыркнул Серкир. — Старьё.       — Старьё? — вскинул кустистые брови Ретель. — А не с твоим ли автоматоном я недавно схватился?       — Это была прошлая версия!       — И тем не менее.       — И ты его не сломал!       — Я его пощадил.       — Капитан! Помните, вы нас заставляли драться с механами?       Дайнслейф повернул голову на Серкира. Тот сидел, едва ли не закинув ноги на приборную панель; в руках — чашка отвара. Дайнслейф учил его даже в поездке сохранять бдительность; звёзды небесные…       — Помню, — ответил. И он правда помнил. — Сядь нормально…       — И я же тогда победил!       — Понимаешь ли, — начал Ретель. — У всякого автоматона есть слабое звено. Слабая сторона, если угодно. У хорошего, тренированного рыцаря — таковой нет.       — Говоришь как Эдгето.       — И Эдгето всегда прав.       — Даже когда заставил меня тащить телегу с припасами?       — Ты знаешь, что это сделало тебя сильнее…       — Он просто любит смотреть, как мы страдаем. Я и Хергер в особенности.       Упоминание имени Хергера прекратило беседу. Несколько мгновений молчали. Серкир сел ровно.       — Капитан, вы навещали его? — спросил потом Серкир.       — Нет.       — Он держится. Скверна не попала глубоко, и говорят, его осматривала сама Вельгунда; может, не заболеет…       — Хватит, — сказал Ретель. — Ничего не будет. Меня самого много раз так ранили, и видишь? Жив-здоров.       Серкир смотрел на свою чашу.       — Кхемия творит чудеса, — сказал Ретель.       Дайнслейф поджал губы. Потом — заговорил первым.       — В Трелбурге переночуем в казарме, но поужинать можем в таверне, — сказал. — Пить я вам не позволю, но между патрулями можете сходить на базар. Ретель, ты говорил про кузнеца. Серкир, может, найдёшь там какие детали.       — О, — оживился Серкир. — Мне не хватает одной штуки, я разработал макет, но не могу собрать; может, закажу её целиком у того же кузнеца. Ретель, покажешь, кто там? Я обновлю и своего, и к выздоровлению Хергера подготовлю подарок…       — У тебя явно слишком много времени, — пробормотал Ретель.       — Чудеса не нашей смены на линии! — воздел палец в воздух Серкир. — Лучшие рыцари страны должны хорошо отдыхать! Я, может, пытаюсь супа на месяц вперёд наесться!       — В Трелбурге есть таверна с очень вкусными супами, — сказал Ретель. — Мне Скельд рассказывал.

***

      Дорога — полдня конного пути, — прошла хорошо. Единожды наткнулись на очаг скверны; заголосил автоматон Серкира, заболело в груди у Дайнслейфа.       — Его Величество велел обходить, — сказал Ретель.       В два раза больше. Дайнслейф сделал так, что их стало больше. Он мог бы его уничтожить, но это было бы так… бессмысленно.       Новые указания Его Величества по взаимодействию с очагами скверны были прочитаны рыцарям. Кэйа сообщил их Дайнслейфу первому.       «Благодаря тебе, рыцарь ты мой ненаглядный, мы знаем, что их нельзя уничтожать. Доволен? Совершил открытие?»       Они обошли по недостаточному радиусу: сверху спикировали заражённые скверной хищные птицы, но не пришлось даже обнажать мечи: Серкир сбил их на подлёте. Затем, правда, порывался собрать трупы. Пришлось останавливать.       Стены Трелбурга, одного из пунктов обороны столицы, были видны издалека. Патруль отдал честь Змеям; при въезде в город проверяли каждого, но Сумеречного Меча и его воинов пустили без вопросов. Герб Чёрного Солнца горел на воротах. Внешний сектор города гудел и жил полной жизнью.       — Хочу на ферму грибов, — пробормотал Серкир. — Когда ещё свободный день выдастся. Вы там с капитаном едьте, куда хотите, а я к кузнецу и на ферму грибов.       — Разбежался, — ответил Ретель. — Что поддержит боевой дух лучше, чем Чёрный Змей, рыскающий в поисках пищи?       — А сам-то…       — Я обещал Сольвейг что-нибудь привезти…       — Девушка у королевского рыцаря, — насмешливо сказал Серкир. — Капитан, вы посмотрите, тут у кого-то слишком много времени.       Ретель промолчал. Дайнслейф усмехнулся, не поворачивая головы.       Навстречу им вышла капитан гарнизона, Миме — выпускница Телема и Университета Мастеров. Дайнслейф дал знак своим рыцарям оставаться конными; сам спешился.       — Господин Сумеречный Меч, — отсалютовала. — Разрешите доложить.       — Здесь не место для доклада, — ответил Дайнслейф. — Ретель, Серкир, через час на площади.       — А обещаний-то про таверну было… — пробормотал Серкир, и Ретель шикнул на него. — Так точно, — поправился Серкир, и теперь Ретель кивнул.       Штаб — массивное здание с гербом Чёрного Солнца, — был в самом сердце города. Крепость внутри крепости; то, что требуется от города-военного пункта. Капитан провела Дайнслейфа в кабинет; на столе была расстелена карта — точная копия тех, над которыми трудился Дайнслейф последние дни.       — Всего хватает, — начала Миме без вступлений. — Недавно наблюдали резкий скачок в количестве очагов, но об этом доложено Его Величеству. Сумеречный Меч, вы здесь для отчёта или?..       — Или, — ответил Дайнслейф. Миме кивнула.       — Я бы сама попросила об этом, если бы вы не приехали, — сказала. — Людям нужно видеть связь со столицей. Им нужно видеть не только возвращающихся с фронта, но и силу королевских рыцарей. Слухи ужасны, и у нас уже не получается их контролировать. Королевская служба кхемиков регулярно обследует рыцарей и собирает больных, направляет в столицу, но пару раз уже были случаи, когда больных пытались укрыть.       — Его Величество получает ваши отчёты.       — Мы честны с Короной.       Дайнслейф немного помолчал.       — Госпожа Миме, — сказал потом. — Вы и сама были на линии, не так ли? — та кивнула. — Что вы там видели?       — Чёрный туман, — ответила она. — Как и все мы.

***

      Миме не знала, что происходит с больными и что с ними делают. Она не знала, что это за болезнь. Дайнслейф попытался выяснить это аккуратно, косвенными вопросами, но он был на грани: в конце концов, точную выписку их разговора получит Кэйа, а выдавать, что Сумеречный Меч понятия не имеет о происходящем… так же опасно для боевого духа, как и если бы Миме узнала, что Дайнслейф болен.       Дайнслейф встретился со своими рыцарями на площади, как и уговорились. Те успели пройтись по базару, поговорить с людьми. Дайнслейф отправил их присоединиться к здешним солдатам; сам — направился в город.       Он хотел лично увидеть, что происходит.       — Его Величество, вроде, хотел, чтобы мы провели весь день вместе с вами, — сделал замечание Ретель.       — Мне он этого напрямую не говорил, — ответил Дайнслейф.       И пошёл в город.       Он честно выполнял свою задачу: излучал оптимизм, говорил с людьми, «отдыхал». Его узнавали, робели, пытались корчить из себя звёзды знают что; Дайнслейф не был лучшим кандидатом на роль пропагандиста, но он мог сделать вид, будто ему можно рассказать всё-всё-всё, — и слух быстро расплылся по городу, и в какой-то момент Дайнслейф обнаружил себя посреди жалоб.       «Только вы доложите Его Величеству, господин Сумеречный Меч, — просили. — Мой сын отправился на линию, и я даже не знаю, что с ним».       «Соседка заболела и пропала. Совсем пропала, с семьёй. Со всей семьёй».       «Что это за очаги, господин Сумеречный Меч? От нас что-то скрывают?»       «Пища стала дороже! Раньше я ел другой сорт, а теперь должен довольствоваться тартуфолами!»       «О чём вы там в Регнуме думаете? Скажите им, господин Сумеречный Меч! Скажите! Когда месячный Регнум?»       «Цистерны наполняют только раз в неделю! Это безобразие. Неужели кхемики не могут что-то придумать?»       Дайнслейф чувствовал себя как в дурном сне: эти люди, в обычных каэнрийских одеждах, с привычным говором и жестами, жаловались ему на проблемы, будто городскому старосте. Пятьсот лет назад Дайнслейф не позволил бы такому произойти: гордость повелела бы прекратить, это не его обязанности, это ниже его уровня, он, в конце концов, один из Шести и Сумеречный Меч Каэнри’ах, — но теперь…       Он не мог решить их проблемы. Он был беспомощен перед главным источником. Он был вынужден лгать, а лгать Дайнслейф терпеть не мог. Если и оставалось у него то, чем он мог гордиться, — его честь, его правдивость, — то сейчас и ими приходилось поступиться.       — Я всё передам Его Величеству, — говорил он. — Всё будет решено.       Кривое зеркальце в руках Рейндоттир…       С патруля вернулись Ретель с Серкиром; Дайнслейф побрёл с ними в таверну ужинать. Они рассказывали про патруль, перекидывались колкостями; он молчал. В таверне попросил тартуфолы и рыкнул, когда Серкир спросил, что есть из алкоголя.       — Капитан, вы сам не свой, — сказал Серкир, когда официант отошёл. — Вас Эдгето покусал?       — Нет, нет, — отмахнулся Дайнслейф. — Просто много забот.       — «Многие заботы требуют от нас чаще улыбаться; лишь тот, кто смотрит на жизнь с»… э…       — «Необходимой бодростию», — подсказал Ретель.       — Да, «лишь тот добивается благ, ибо веселье — есть острота меча».       Дайнслейф моргнул.       — Пергамент, «Наставление к рыцарям», — похвастался Серкир.       — Заучил наконец-то? — слабо усмехнулся Дайнслейф.       — Пришлось.       — Наставление верное, — Дайнслейф постучал кончиками пальцев по столу. — Ладно, разрешаю по бокалу.       Серкир хлопнул в ладоши, заэгегекал, — официант быстро подошёл, Ретель первым выбрал коктейль… Дайнслейф смотрел на деревянные узоры стола и улыбался краешком рта.       — Ну наконец-то, — пробормотал Ретель. — А то, ей-звёзды, будто кто позади него стоит и по хребту колотит.

***

      Дайнслейф в конце концов поддался уговорам и тоже заказал бокал; в конце концов, из-за проклятия он совершенно не мог опьянеть. Порой хотелось; не раз и не два Дайнслейф в злачных местах заливал в себя литры огненной воды, потом — выблёвывал её же, до тех пор, пока внутри не оставалась одна только желчь; физические последствия он испытывал на себе во всей красе, но желанного помутнения сознания, веселья — не наступало.       А ведь веселье, как заметил Серкир, есть острота меча.       Дайнслейф старался забыть обо всём в этот вечер. Уделить больше времени своим рыцарям.       Мешали лишь ловленные краем уха разговоры — про болезнь, про очаги, про чёрный туман.

***

      — Традиция исполнена, вернёмся — небось, снова на месяц пропадёшь, — усмехнулся Ретель, когда ложились спать.       Дайнслейф насторожился.       — Какая традиция?       — Ну, Его Величество заставил тебя выехать куда-то с нами, — пожал плечом Ретель. — Иначе ведь из столицы да с линии никуда не вылезешь.       …заставил выехать?       Дайнслейф сжал кулак.       — Ложитесь спать, — сказал. — Я пойду прогуляюсь вдоль стен города.       Его пытались остановить, но он вышел. Возможно, он и правда просто прогулялся бы…       Проходящие мимо него горожане обсуждали появившийся на дороге из города очаг; «теперь — не проехать, и от него заразился болезнью сын подруги, и они пропали»… Проходя мимо Дайнслейфа, горожане метнули на него опасливый взгляд. Дайнслейф отсалютовал им и направился в конюшню. Ухватил первую попавшуюся лошадь и погнал во весь опор.       Сперва Дайнслейф хотел нарисовать в воздухе портал, но его остановила мысль о том, что скверны и без того слишком много разлито в воздухе. И клятва — клятва, которая велела соблюдать приказ; звёзды! до чего раздражает эта необходимость!       Он гнал лошадь, не щадя; до пены на боках, до ветра, бьющего в лицо. Если мчаться, до столицы можно добраться за два-три часа, но звёзды, как это долго! Мысли вертелись вокруг одного: что делает Кэйа Альберих? Зачем отсылает? Разум рисовал чудовищные картины: Кэйа Альберих, разжигающий очаги скверны, манипулирующий с Ирминсулем — прямо сейчас. Проклятие тупым молотом било в грудь, и думать о чём-то ином было невозможно.       Два часа пролетели как одно мгновение — в сплошном мареве боли.       Быстрым шагом Дайнслейф шёл по улицам столицы. Едва ли не бежал к дворцу. Когда он ворвался в дворец, навстречу вдруг шагнул Вёдрфёльнир. Вспыхнуло воспоминание: Провидец редко когда показывался днём; всегда — ночью, как и сейчас…       — Младший братец, — сказал Вёдрфёльнир. — Я здесь, чтобы поговорить.       Дайнслейф рыкнул, хотел обойти его — но ноги отказались слушаться. Проклятый Грешник. Сжав зубы до боли, Дайнслейф развернулся к брату.       — Чего тебе?       — Я могу безучастно стоять и смотреть за каким-либо бедствием, — сказал Вёдрфёльнир. О, Дайнслейф знал об этом. — Но когда оступаешься ты — я обязан вмешаться, пусть и не имею на это права.       — Так научи же меня, — прошипел Дайнслейф.       Звёзды! Как хотелось высвободить силу и напасть в ответ! Но битва двух из Шести в городе, где полно людей, в спящей столице…       …но если он убьёт Вёдрфёльнира, если есть хоть малейший шанс, что ему это удастся, то не спасёт ли это больше?       — Ты чувствуешь, как оно растёт, — сказал Провидец. — Ты можешь попросить помощи.       Дайнслейф почувствовал, как сила брата отпускает его.       — Я сказал всё, что хотел.       — Умница, — огрызнулся Дайнслейф и бегом бросился в покои Альбериха.       Он жестом велел отойти страже, распахнул двери без стука, прошагал в спальню, включил свет…       Кэйа сонно заворочался под одеялом. Сел на кровати, взъерошенный, и заморгал.       — Дайн? — спросил. — Ты чего? Ты уже вернулся?

***

      Когда Кэйа увидел выражение лица Дайнслейфа, он вздохнул, отбросил волосы назад, поднялся — в ночной рубашке с длинными рукавами, в которых пропадали его руки, — и мягко взял Дайнслейфа за плечи. Отвёл к креслу; усадил. Сам присел на корточки и заглянул в глаза.       — Дайн, всё в порядке? — позвал. — Как ты себя чувствуешь?       — Ты раз в месяц уводишь меня из столицы, — прошипел Дайнслейф. — Сейчас. Поездка в Сумеру, когда я только потерял память. Три раза до этого.       Кэйа нахмурился.       — Это совпадает со временем, когда стали появляться очаги…       — Ну да, — внезапно согласился Кэйа. — Разумеется.       — Как ты это объяснишь?       — Когда появились очаги, ты стал всего себя уделять работе, — пожал плечом Кэйа. — Я был бы отвратительным королём и партнёром, если бы не заставлял тебя отдыхать.       Дайнслейф оскалился. Кэйа заглянул ему в глаза и сложил локти у него на коленях. Глядящий снизу вверх, доверчиво открывший шею, он смотрел так, будто произошло недоразумение, которое легко разрешить.       — Дайн, — прошептал Кэйа. — Дайн. Может, всё-таки лекарства? И во имя звёзд, ты что, выехал сразу, как приехал? Где Ретель с Серкиром?       — Я прибыл конным, — угрюмо ответил Дайнслейф. — Они в городе.       Кэйа ахнул.       — Звёзды небесные! — воскликнул и поднялся на ноги. — Ещё и сбежал от товарищей. Сумеречный Меч, ты разочаровываешь меня.       Дайнслейф тоже встал с кресла. Посмотрел на Кэйю уже снизу вверх; тот без малейшего страха встретил взгляд.       — Да, я вижу, что ты большой и угрожающий, — сказал. — А сейчас иди в ванную, а затем — ложись спать. Это приказ.

***

      Ночью снова пламя пожирало Каэнри’ах, но теперь Дайнслейф был слишком далеко, чтобы это заметить и хоть что-то предпринять. Он много раз просыпался, ворочался, думал, что всё зря, что он теряет время; порывался встать с кровати и шёл к картам на столе в углу комнаты. Смотрел на них минут десять и задувал свечу; возвращался в постель. Вспоминал Ретеля с Серкиром, мгновения нормальности в поездке. Вспоминал Ретеля с Серкиром, но пожранных скверной, и их чёрную кровь на своём мече.       Он поступил как сволочь, покинув их. Опять.       И солгав людям, что всё будет хорошо.       И он наверняка напугал Миме своими расспросами…       Быть может, это хоть частично компенсируется тем, что пока Дайнслейф во дворце, Альберих вряд ли сумеет… что он там делал? Ради чего отсылал? Вдруг и правда просто ради отдыха?       Дайнслейф снова садился на кровать, сжимал голову в ладонях. Если он продолжит действовать так, как действует, то ничего не добьётся, и его просто сочтут угрозой — мечом, вынутым из ножен и неспособным остановиться, пока не прольётся кровь. Так продолжать нельзя. Ещё немного, и кредит доверия Альбериха подойдёт к концу.       Что он может сделать? Убить Грешников — невозможно, строить пути эвакуации — бессмысленно… вызнать, что творит Альберих, нарушив клятву — к чёрту её, если на карте то, что он готов защищать; расчистить линии — чтобы монстров скверны стало больше?       Что он может сделать?       Ясно одно: мечом он здесь ничего не добьётся.

***

      — А вот теперь можешь попробовать оправдаться, — сказал Кэйа, когда Дайнслейф неизбежно был вынужден пройти через его комнату поутру. Дайнслейф стиснул кулаки.       — Эта странная болезнь — обращение в монстров, — сказал Дайнслейф. Кэйа кивнул.       — На самых последних стадиях.       — Что вы делаете с заболевшими?       — Только уничтожение.       Дайнслейф кивнул. Это было единственным верным вариантом. Но… у него было чувство дежавю, будто они много раз обсуждали это с Кэйей…       Так они много раз это и обсуждали. До… до потери памяти.       — Почему ты не сказал мне сразу? — спросил Дайнслейф. — Я бы всецело одобрил это решение. Это милосердно и не тратит ресурсы.       Кэйа пожал плечом, неловко улыбнулся.       — Не знал, как ты отреагируешь.       — Пойдёт, — отозвался Дайнслейф. Прошёл к креслу напротив Кэйи; сел — сам, без принуждения. Потёр лоб. — И что ты хочешь услышать?       — Для начала, зачем ты оставил Серкира и Ретеля одних в Трелбурге вместо того, чтобы ещё одну ночь и полдня провести с ними.       Соль на рану.       У него было то, чего не было уже пятьсот лет, и он так легко к этому относился. Если бы Дайнслейф пару лет назад узнал, что получит то, что было у него в руках сейчас, и _так_ к этому отнесётся…       Он бы врезал самому себе по лицу.       — Я не верю, что ты раз в месяц прогоняешь меня из столицы только для того, чтоб дать мне отдохнуть.       Кэйа вздохнул. Поднялся, подошёл к Дайнслейфу. Уселся на подлокотник кресла и зарылся рукой ему в волосы. Дайнслейф нахмурился, скрестил руки на груди, но отталкивать и отстраняться не стал.       — Раньше ты верил, — сказал Кэйа.       — Это не ответ.       Рука Кэйи в волосах напряглась, и секунду спустя Кэйа убрал её. Встал с подлокотника, — тепло, которое шло от него к плечу, испарилось, — сел в кресло напротив.       — Я нечасто мог отлучить тебя от себя, — сказал Кэйа. Его голос был мягок. — Ты был слишком нужен мне здесь, ну и… я сам просил тебя остаться. Да и ты при любом удобном случае хотел побыть рядышком — и разве мог я тебе отказать? Дайнслейфу было плевать, что было у его предыдущей версии с Кэйей Альберихом. Он слушал лишь потому, что это могло дать новую информацию…       Ему было совершенно плевать, но от мысли, что он обладал кем-то, кто мог попросить его остаться, в груди болело — или это проклятие?       А Кэйа продолжал.       — Когда стали появляться очаги, когда пришлось организовать линии — у тебя появилось много дел снаружи, и ты был лучшим моим инструментом в них. Мне пришлось отпускать тебя дальше. Я не хотел, — Кэйа пожал плечом, улыбнулся, — но пришлось. И если когда ты был при мне, я видел, сколько ты работаешь, а сколько отдыхаешь, то там… звёзды тебя знают. Потом ко мне пришли Эдгето с Хальфданом. Жаловаться на тебя. Сказали, что ты выжмешь из себя все соки. Можешь их спросить, ты знаешь, что они скажут тебе правду, да кого угодно из Змеев можешь спросить… и мы договорились, что раз в месяц я буду тебя отправлять подальше от столицы и линии. С рабочей задачей или просто развеяться. Вот и всё.       Дайнслейф смотрел на свои руки. На чёрную жилку, пульсирующую под ногтем. Да, он знал, что его рыцари заботились о нём.       — Ты бы наверняка знал, если бы спросил Ретеля или Серкира.       Это правда. Если бы он просто спросил одного из своих рыцарей…       Дайнслейфу хотелось закрыть лицо руками. Кэйа был прав. И в запрете уничтожать очаги изначально, и… теперь.       Кэйа Альберих и правда не был идиотом. И сейчас следовало уступить.       — Я навещу Хергера сегодня, — хрипло сказал он. Кэйа кивнул.       — Навести, — сказал. — Передохни немного, а потом — приходи ко мне.       О, Дайнслейф придёт. Им было, что обсудить.