Бывший город

      Кэйа открыл ему дверь сам. Сперва смотрел равнодушно и с раздражением — Дайнслейф поймал себя на мысли, что, должно быть, он репетировал выражение лица, потому что обычно король расцветал улыбкой, едва завидев своего меча…       Но потом Кэйа окинул его взглядом и нахмурился.       — Дайн? Что с тобой? — позвал, склонил голову набок, рассматривая лицо. — Зайди скорее, — и, едва закрыв дверь, положил мягкую руку на плечо, провёл к кровати, усадил, сам сел напротив в кресло. Дайнслейф не стал сопротивляться — почему-то сопротивляться этой руке было сложно.       Кэйа заглянул ему в глаза. Коснулся лба кончиками пальцев — холодными и приятными.       — Дайн, ты как себя чувствуешь? — с беспокойством.       — Нормально. Я сегодня зачистил…       — Ничего не нормально, ты весь бледный и дрожишь! — перебил его Альберих. — Звёзды, да у тебя губ на лице не видно. С утра же всё хорошо было! Сейчас я позову Рейн…       — Не нужно, — только не Рейндоттир.       Кэйа вздохнул.       — Ты как обычно, — сказал тише. Поджал губы, помолчал мгновение — и вновь его тон стал командным, как утром. — В таком случае оставлю тебя здесь на всякий случай. Ложись в свою постель — твоя тут соседняя комната. Когда ляжешь, тогда и расскажешь, что с тобой за день стряслось и почему ты выглядишь… так.       Но ведь ничего не случилось. Дайнслейф чувствовал себя отлично. В сравнении с пятьюстами годами под проклятием…       Кэйа поднялся с кровати, потянул за руку, и Дайнслейф последовал за ним. Отвели в соседнюю комнату. В сравнении с роскошью королевских покоев та казалась бедняцкой, но у Дайнслейфа не было сомнений, что дизайн и количество украшений выбирал он сам. Никто иной не сумел бы обставить комнату настолько в его вкусе…       Сюрреалистичным казалось то, что ему принадлежит комната в покоях короля. Это напоминало, что, кажется, они были вместе.       Он — и Кэйа Альберих.       Как Дайнслейф вообще мог быть «с кем-то», тем более — с мужчиной? Это казалось невозможным. Может, его заставили, ему приказали? Кажется, Дайнслейф был скован клятвой, и в таком случае, прикажи король так себя вести, он бы послушался…       — Раздевайся и ложись, — приказал Альберих. Дайнслейф кинул на него неуверенный взгляд. Он никогда не смущался наготы, но раздеваться при человеке, с которым они… ну… Кэйа закатил глаза.       — Звёзды небесные! Что я там не видел?       Почему Альберих оставался в комнате?       — Давай скорее, и потом я прикажу принести тебе горячего алкогольного напитка, и ты мне всё расскажешь.       Опустив голову, Дайнслейф принялся раздеваться. Альберих сопровождал каждое его движение внимательным взглядом, будто ища что-то. Когда Дайнслейф разделся до белья, Кэйа удовлетворённо кивнул, а потом шагнул к шкафу, вытянул набор одежды и бросил на кровать. Это оказалась белая пижама из какой-то очень мягкой, ласкающей тело ткани. Дайнслейф не помнил, чтобы такие были даже в будущем.       — Я пойду прикажу принести вина. Ты ложись, и, видят звёзды, если я приду и увижу тебя не в кровати, я позову Рейн, — пригрозил Альберих и вышел. Дайнслейф остался один в комнате.       Взаимодействовать с Кэйей было… странно. Это было так и в их единственную встречу в Сумеру, когда Альберих делал вид, что не знает, о чём говорил Дайнслейф; так и теперь. Глядя в голую белую стену, Дайнслейф подумал: не значит ли происходящее, что ему следовало иначе вести себя с Кэйей на своей ветви Ирминсуля?       Но нет. Потомок регентов — одно; полноценный же король Каэнри’ах…       Если Альберих потребует присягнуть ему под страхом смерти или изгнания, то будет совершенно прав. Дайнслейф должен будет сделать это, и он сделает, а клятвы свои он воспринимает всерьёз.       Почему-то Дайнслейф не сомневался, что Альберих понимает всё это.       Почему тогда не приказывает?       Дверь снова без скрипа открылась; Дайнслейф потянулся к снятому уже с пояса мечу — но опустил руку, увидев Кэйю с подносом.       — Молодец, — похвалил Альберих, видя, что Дайнслейф действительно в кровати. Дайнслейф опустил взгляд. Ему протянули бокал, и он принял. Отпил глоток.       В точности тот вкус, какой он помнит, разве что с добавлением какой-то новой пряности. Какой — не понять.       — Спасибо, — неохотно сказал.       Звёзды, что за абсурд. Он в покоях короля Каэнри’ах, который только что едва ли не прислуживал ему.       Кэйа улыбнулся, поставил поднос на прикроватную тумбочку. Отпил из своего бокала, уселся прямо на ноги Дайнслейфу. Его тёплая тяжесть оказалась приятной.       — А теперь рассказывай, — распорядился.       — С утра встретил Змеев. Почему ты не сказал мне, откуда они возвращаются?       — Ты не спрашивал, — Кэйа беззаботно пожал плечом, отпил ещё.       — Что это за линия? От кого мы обороняемся?       — Если я верно помню, существование этого «мы» ты отрицал ещё вчера, — хмыкнул Альберих. — Не бери в голову. От монстров. Созданий Бездны. Есть места, где они базируются; откуда они приходят, мы не знаем, — тут Альберих кинул на него краткий взгляд.       — Как они выглядят?       — Они приходят из чёрного тумана. Мы их не рассматриваем и живыми не берём.       — Я хочу съездить посмотреть…       — Исключено, — обрубил Кэйа. Посмотрел прямо в глаза. — Абсолютно исключено. Я не могу быть уверенным, что ты на линии будешь в нормальном состоянии. Что не будешь представлять опасности для себя и других. Отправить тебя в Сумеру — и то было на грани.       — На грани?       — Очаги.       — Очаги никак не влияют на меня, — попытался слукавить Дайнслейф, и Кэйа криво ухмыльнулся.       — Потому-то ты выглядишь так, будто вылез прямо из Бездны?       — Ты ведь понимаешь, что это опасно близко к правде? — усмехнулся Дайнслейф.       Кэйа покачал головой.       — С этого дня тебе запрещено приближаться к очагам.       Дайнслейф сморгнул.       — Что?..       — Ты слышал меня. С этого дня тебе запрещено приближаться к очагам.       Дайнслейф нахмурился. Он уничтожал очаги быстро и эффективно; насколько он понял, больше никто так не мог.       — Я — лучшее орудие в борьбе с ними. За сегодня я уничтожил седьмую часть от всех очагов; дай мне неделю — и я разберусь с ними по всей Каэнри’ах…       — И они будут появляться вновь и вновь, а ты будешь вновь и вновь уничтожать их? — с иронией уточнил Кэйа, и Дайнслейф кивнул. — С тем, каким ты вернулся сегодня — не вариант. Сумеречный Меч — одно из сильнейших моих оружий, и стачивать его о скалы — расточительство. Как-то мы жили до того, как ты сумел делать с очагами… это, чем бы это ни было, проживём и дальше.       Дайнслейф отвернул лицо.       — Почему? — глухо спросил. Это было пока единственное, что он сделал для новой Каэнри’ах; единственное, где он был полезен…       Кэйа протянул руку и коснулся его щеки. Мягко повернул лицо на себя. Следовало ли Дайнслейфу сопротивляться?       — Мы уже много раз говорили об этом, хоть ты и не помнишь, — ласковый, даже увещевающий тон. — Я знаю, что ты хочешь этого. Я знаю, почему. И я готов объяснить тебе заново, что это вредит тебе. А пока — просто прими, что я найду тебе иное применение.       Следовало ли Дайнслейфу снести ему голову с плеч за то, какой снисходительный тон Альберих себе позволял?       Дайнслейф задушил снова разгорающееся в груди тепло, сглотнул ком в горле.       — Я рассказал тебе, почему я могу их так легко уничтожать. Потому что это — часть скверны, часть того проклятия, что на мне…       — Дайн, — шепнул Кэйа.       — Звёзды небесные, это ли не достаточное доказательство?       — Дайн. Я тебе объяснил. — Кэйа набрал ещё воздуха, будто собираясь что-то сказать, но промолчал и отвёл взгляд.       — Иди в Бездну, Альберих, — Дайнслейф выплюнул фамилию так, будто она была ругательством.       — Ещё слово в таком тоне — и я позову Рейндоттир, чтобы она дала тебе как следует выспаться, — голос Кэйи даже не стал твёрже.       Дайнслейф рвано вдохнул и откинулся спиной на подушку. Он ощущал себя на редкость беспомощным.       Как тогда.       Он едва-едва выбрался из этого ощущения. Едва-едва научился делать что-то, чтобы не чувствовать эту отвратительную уязвимость…       Кэйа посмотрел на него с каким-то странным пониманием, а потом поднялся с кровати.       — Спи сладко, — пожелал. — Если будут нужны снотворные — позови, — и вышел из комнаты, бесшумно притворив за собой дверь.

***

      Небо погасло.       Дайнслейф уснул.       Проснулся он от того, что его трясли за плечи. Открыл глаза, выныривая из привычного моря огня; боль горела в груди — как и всегда, обычная, правильная. Он заслужил. Он заслужил всё, что с ним случилось, каждый кусочек боли. Он заслужил хляби в небесах каждую ночь, заслужил…       — Дайн! — восклицал Кэйа опять и опять. Боль рвалась наружу; лёгкие покрывались волдырями изнутри, наполнялись ледяной водой — и она вновь вскипала вместе с кровью во вздувшихся жилах. Единственное, чего Дайнслейф не заслужил — это смерть: смерть прервёт наказание; хорошо, что она никогда не наступит — звёзды, как он хочет, чтобы она наступила прямо сейчас…       — Дайн, звёзды небесные! — щёку опалило, потом другую, и Дайнслейф смог сфокусировать взгляд. Кэйа Альберих, потомок основателя Ордена Бездны…       …король Каэнри’ах.       — Дайн! Звёзды, ты в порядке? Что случилось?       Дайнслейф заморгал. У него в руках не было оружия. Почему? Обычно, едва он просыпается, он хватает его. И он не атаковал Альбериха. Почему?       …потому что этому телу знакомо такое пробуждение — вот, почему.       — Со мной всё нормально, — хрипло выдавил Дайнслейф. Кэйа отстранился немного, заглянул в лицо, а потом — сжал в объятиях, крепко, выбивая воздух из лёгких. Боль постепенно отступала, в объятиях было жарко и тесно, но не как тогда, а иначе. Безопаснее. Дайнслейф вдруг понял, что много раз был в этих объятиях. Что много раз чувствовал этот морозный запах, много раз прижимался в ответ.       — Ты кричал. Совсем немного, но…       Кричал?       В тот день Дайнслейф не издал ни звука, кроме выдаваемых ровным и уверенным тоном команд.       — Тебе, наверное, послышалось, — голос всё ещё был неровным, хриплым.       Кэйа покачал головой. Немного отстранился, всё ещё держа руки на плечах и продолжая гладить.       — Нет. Я точно слышал. Дайн. Успокойся. Этого не повторится. Этого не произойдёт. Я обещаю. — Дайнслейф вскинул взгляд. — Ты дома. Ты в безопасности. Дыши ровно.       Но Дайнслейф был совершенно спокоен?..       — Ты весь дрожишь. Дайн, пожалуйста, смотри на меня. Всё хорошо, ты в безопасности.       Но Дайнслейф был совершенно спокоен. Правда.       Воздуха только немного не хватало, и больно в груди.       — Смотри на меня. Глубоко вдохни. — Дайнслейф попытался вдохнуть, но воздух будто заменили на какую-то тяжёлую и густую жидкость. Он был спокоен и не понимал: почему Альберих так нервничает? — Выдохни, — Дайнслейф выдохнул, выталкивая жидкий свинец наружу. — Вдохни… — снова попытка вдоха, — …выдохни.       Вдохни. Выдохни.       Спокойствие оставалось на месте. Мёртвое, абсолютное.       Дайнслейф не боялся.       А прижимался так к Альбериху лишь потому, что тот слишком близко сел на кровати.       …и в руках Альбериха сон был глубоким и чёрным. Дайнслейф помнил, что заснул, когда Кэйа ещё не ушёл, но когда он открыл глаза — в комнате был один. И если бы не заколка Кэйи на тумбочке, можно было бы подумать, что ничего не случилось.       Звёзды, какой позор. Как мальчишка, проснулся от кошмара. Ещё и при проклятом Альберихе. С этими воспоминаниями следовало смириться давно; смириться — и принимать огонь в горле снова и снова безропотно и бесстрастно.       Дайнслейф с трудом поднялся с кровати: голова болела. Грудь болела. Вышел в соседнюю комнату.       — Ты как всегда рано, — зевнул Альберих с кровати. Приподнял голову. — Как себя чувствуешь?       — Забудь то, что было ночью, — бросил Дайнслейф.       Кэйа потёр глаза и сел. Прочесал рукой взлохмаченные волосы. Опять спал без косы, подумал Дайнслейф; опять будет долго расчёсываться и ворчать, что пряди путаются… и если дать ему расчёску в руки самому, то выдерет половину волос, лучше своего короля — своего маленького принца — расчешет Дайнслейф…       — Подойди, — позвал Кэйа. — Сядь.       Дайнслейф послушался.       — Я ни капли не злюсь на тебя за произошедшее, — Дайнслейф хотел бросить, что плевать ему, что там думает Альберих, но именно от этих слов будто упал с души один из бесчисленных камней. — Это нормально. Это бывает со всеми. Я просто попрошу у Рейн какое-нибудь снадобье для твоего сна, и спать ты теперь будешь здесь, чтобы, если что, я слышал. Тебя ж никто иной не осмелится разбудить, — нежно усмехнулся, — ты сразу бьёшь на поражение, ещё глаза не открыв.       Это было правдой. Правдой, пусть обескураживающей, было и то, что Кэйа подошёл к спящему Дайнслейфу и всё ещё был жив.       Следовало ли Дайнслейфу использовать этот кошмар как доказательство того, что он говорил правду? Альберих опередил его.       — Что тебе снилось? Падение Каэнри’ах? Катастрофа?       Отведя взгляд, Дайнслейф кивнул. Стыдно, что он позволяет этому так влиять на себя.       — Этого не произойдёт. Больше не подходи к очагам, на линию вместо тебя будет возглавлять отряды Эдгето. Сегодня начни составлять план… — Кэйа зевнул. — План эвакуации. Отчитываться по прогрессу будешь лично мне, я организую всё так, чтобы знали только доверенные лица, и чтобы по рыцарю из твоей элитной гвардии было в каждом городе.       Дайнслейф кивнул.       — Вот и всё. Лучше? — но ему и не было плохо.

***

      — Ваше Величество, новый заболевший.       Кэйа поднимает глаза от бумаг. Глаза красные, болят. Кэйа устал.       Он хотел бы, чтоб ему принесли иные вести.       — Рейндоттир и Хрофтатюр в курсе? — осведомляется он. Докладчик кивает. — В какой стадии болезнь?       — Соответствует третьему коду.       Кэйа трёт лоб.       — Как, Бездна подери, это проскочило мимо меня так долго? — ворчит. — Изолировать. На… восток, там сейчас образовалось свободное место. Завтра снарядить экипаж. Что родные?       — Мать согласна уехать с больным. Остальные выбрали пункт второй.       — Сегодня изолировать в Университете. Ночью я спущусь к Ирминсулю. Завтра снарядить экипаж; направить в восточный лагерь вместе с матерью по стандартной процедуре. Выполнять.       Когда дверь закрывается, Кэйа опускает голову. Сжимает руками виски. Не такое наследство он хотел получить от Анфортаса. Не так он представлял себе царствование.