Бывший город

      Дайнслейф рассказывал честно, не скрывая деталей. Когда он только начал, на лице Альбериха были шок и горе; когда произнёс слово «катастрофа» — Альберих вздрогнул всем телом и поёжился, но, надо отдать ему должное, быстро собрался и стал внимать. Попросил описать поподробнее хиличурлов; описать то, как скверна поражала организм и как взаимодействовала с теми, кто не был в этот день в Каэнри’ах — и нахмурился, услышав, что пострадали все, даже те, кто был на поверхности, просто потому, что они были каэнрийцами. Заинтересовался процессом превращения, его длительностью.       Но когда Дайнслейф дошёл до основания Ордена Бездны, Кэйа прервал его.       — Чем дольше ты говоришь, тем больше мне кажется, что ты сошёл с ума, — сказал задумчиво. — И, признаться, я предпочёл бы именно такой вариант. Как ты можешь доказать свои слова?       — То, как быстро я вернулся, — само по себе доказательство, — усмехнулся Дайнслейф.       — Этого недостаточно.       Дайнслейф вздохнул, а потом вытянул руку и продемонстрировал силу, обретённую уже после падения Каэнри’ах, — но вместо того, чтобы замереть в ужасе, Альберих поджал губы.       — Дайн, — сказал с укором. — Мне гораздо больше верится, что ты как-то модифицировал энергии, как и ты, и Сурталоги уже делали, или залез в закрытый отдел библиотеки.       Дайнслейф замер.       — Ты мне не веришь? — уточнил.       — Ни на мгновение, — подтвердил Альберих. — Не после того, как ты напал на меня тогда. Мне нужно обдумать всё то, что ты мне сказал… — Альберих опустил взгляд, шумно втянул воздух носом, но потом опять поднял голову. — Дайн. Ты точно ничего не помнишь?       — Я рассказал всё, как есть.       Кэйа сглотнул. Снова уставился на свои руки.       Дайнслейфу захотелось извиниться, но он смолчал.       — Звёзды, — прошептал Кэйа. Хапнул воздуха ртом, рвано выдохнул. Потёр лоб. — Иди к себе. Я подумаю до утра, и тогда скажу.       Закрывая за собой дверь, Дайнслейф слышал сбивчивое, щумное дыхание.       В эту ночь он спал плохо.

***

      С утра к нему заявился слуга. Постучал в дверь — Дайнслейф снял руку с меча и позвал войти.       — Его Величество просит вас к себе, — высокопарные фразы Дайнслейф надеялся оставить в далёком прошлом, он терпеть не мог такое обхождение, но это — очередное напоминание: он — дома.       Кэйа оказался взлохмаченный, полусонный, в халате поверх сорочки. Под глазами — глубокие тени, и сосуды в белках полопались; шторы задёрнуты, в комнате — ни следа утренних горничных. Король ещё никого к себе сегодня не допускал…       Откуда Дайнслейф это знает?       — Я думал всю ночь о твоих словах, — сказал Альберих без приветствий. Сам уселся в кресло и кивнул Дайнслейфу на другое. — Есть два варианта: ты сошёл с ума или… сказанное тобой правда, — Альберих взял чашку с холодным вчерашним кофе; подул на него зачем-то. Поморщился и отхлебнул. — Я не рассматриваю вариант, что ты лжёшь, потому что не вижу, зачем тебе это. Даже если твоё отношение ко мне коренным образом поменялось за пару мгновений, ты всё так же предан Каэнри’ах.       Дайнслейф поймал себя на мысли: если Кэйа верит так каждому, то Каэнри’ах обречена. Но ведь Кэйа верит не каждому, правда?       Кэйа верит ему.       И, видят звёзды, он не ошибается.       — Ночью я говорил с Рейндоттир и с Хрофтатюром, — продолжал Кэйа. Приподнял чашку. — Кофе принесла Рейн. Она ужасно его варит. Рейндоттир сказала, что твоё физическое здоровье — как у сумерских тигров; за душевное она не ручается, поскольку это не её сфера деятельности. Хрофтатюр же сказал, что он видел подобные случаи сумасшествия: настолько детальные и проработанные картины… они случались с его лучшими студентами.       Запоздало Дайнслейф осознал, что, конечно же, король Каэнри’ах имеет советников — и, конечно же, информация дошла до как минимум трёх из пяти грешников; не им, не им надо слышать эту историю, это риск…       — Но затем Хрофтатюр передал мне слова Вёдрфёльнира: Вёдрф заявлял, что ты искренне веришь в происходящее и что контакт с Древом изменил твоё мнение. Второе говорит в пользу того, что ты говоришь правду… и тем не менее, ты должен понимать, Дайн: если я прислушаюсь к тебе…       Дайнслейф было собрался возмутиться, подался вперёд, приоткрыл рот, но Кэйа вскинул руку, и Дайнслейф, сам того не поняв, замер и замолк.       — Если я прислушаюсь к тебе, — с нажимом продолжил Альберих, — это будет означать многие, очень многие изменения. Ты предлагаешь мне большой нынешний вред, изменение сути нашего общения с миром ради потенциальной большой ненадёжной выгоды…       — Это не выгода, — не вытерпел Дайнслейф. — Это опасность для самого существования Каэнри’ах…       — Не первая и не последняя. Пока я на троне, я успешно веду дела с наземными королевствами. Ты же утверждаешь, что Архонты примут участие в «катастрофе».       — Верно.       — Дайн. Я выезжал на поверхность, и ты сопровождал меня. Я лично говорил с некоторыми из Архонтов. Разве ты не помнишь, как обходителен был с нами Гео Архонт; как радушно приняла нас Царица? После дяди было тяжело убедить их, что с нами можно сотрудничать, но я это сделал. Они верят. С чего бы?       Дайнслейф опустил глаза.       — Именно, — подытожил Альберих. — Что лучше спасёт от надвигающейся бури: пусть и ненадёжные, но союзники, или закрытость от всего мира в собственной скорлупе?       С каждым словом Альбериха Дайнслейф сильней верил, что да, он занимает трон.       — Ты веришь в то, что я рассказал, или нет?       Пауза длилась долго.       — Нет, — ответил Альберих.       Почему-то хотелось, чтобы Кэйа верил.       — Я найду тебе доказательства, — пообещал Дайнслейф не столько Кэйе, сколько себе. — Пока что…       — Пока что, — перебил его Альберих, вскинув подбородок, — ты будешь, для начала, вести себя как Сумеречный Меч и тот верный воин короны, которым я тебя знал. Ты не будешь нападать на своего короля, не будешь врываться к нему посреди ночи, потому что тебе показалось, что это верно. Не будешь своевольничать.       Дайнслейф сощурился, положил руку на эфес. Кэйа хмыкнул, отпил ещё холодного кофе и закинул ногу на ногу.       Он не боялся, запоздало осознал Дайнслейф. Не боялся с самого начала.       — Не посмеешь, — негромко сказал Кэйа. — Что ж, как пожелаешь, ультиматум: либо ты будешь вести себя, как положено, либо я обращусь за помощью к, предположим, твоему братцу. Подумать только, — вдруг опустил голос до шёпота, сам взглянул куда-то в стену. — Я не мог и вообразить, что мне придётся говорить с тобой так.       Дайнслейф поджал губы. Нахмурился. Он умел проигрывать, если бы нет, умер бы много лет назад, но сейчас…       Почему больно?       — Хорошо, — неохотно отозвался Дайнслейф.       Кэйа кивнул.       — Надеюсь, что ты так же хранишь верность своему слову, Сумеречный Меч, — припечатал. — Теперь — я слушаю, каковы твои предложения для «пока что».       Уверенность в том, что их примут безоговорочно, рассеялась, как ветер.       — Возведение защит ты не примешь…       — Ни под каким предлогом.       — Хорошо. Тогда… — Дайнслейф будет работать над тем, чтобы Кэйа услышал его и поверил ему, но времени мало. Год — ничтожный отрывок в сравнении с его половиной тысячелетия. — Организация путей наружу? Я… тогда я и мои товарищи выводили людей, как придётся. Многих потеряли… потому что не было заранее налаженных защищённых маршрутов, потому что импровизировали на ходу.       — Идёт, — уже более заинтересованно сказал Кэйа. — Ты укажешь, где их класть, затем — направлю к архитекторам…       — Нет, — перебил Дайнслейф. Кэйа поморщился, но промолчал. — Не надо архитекторов. Это… не должно выйти наружу, оно не должно было дойти даже до остальных пятерых…       — Ты забыл, кто правит Каэнри’ах? — ехидно поинтересовался Альберих.       — Ты?       — Ни в коем случае. — Кэйа улыбнулся. — Окончательный Совет. Регнум. Сильнейшие и избранные.       — Они все приносили тебе присягу, — ударил вслепую Дайнслейф. — Ты мог бы приказать…       — Мог бы, — согласился Альберих. — Но не стану. Дайнслейф, ты учил меня беречь принесённые клятвы. Я берегу.       Нельзя позволить подготовке выйти за рамки кабинета короля. Нельзя позволить Небесному Престолу узнать об этом; нельзя, чтобы кто-то из будущих предателей услышал… нельзя, чтобы катаклизм случился вновь, потому что Дайнслейф не сумел удержать запретное знание — при себе и не дать ему попасть в руки Рейндоттир…       — Неужели ты совсем не умеешь хранить секреты? — как Дайнслейф ни старался, нотка отчаяния прозвучала в голосе.       И Альберих вдруг помрачнел, сжал зубы — желваки заиграли на его подбородке.       — Никогда не говори о том, чего не знаешь, Сумеречный Меч, — процедил он. — Аудиенция окончена. Твои предложения жду в письменном виде. Сегодня ты должен принять миссию, которую оставил на своих солдат; они вернутся скоро после полудня. Затем — раз уж ты так хорошо умеешь очищать очаги и так быстро перемещаешься, займись-ка этим. Я прикажу выдать тебе карту. Тебе нужны люди в качестве поддержки во время работы?       Дайнслейф покачал головой. Он привык справляться один.       — Хорошо, — кивнул Альберих. — Вечером — зайдёшь ко мне. Между восемью и половиной девятого.       Дайнслейф кивнул.       — Свободен, — бросил Кэйа и, будто потеряв интерес, отвернулся к камину. И Дайнслейф мог бы подумать, что ему показалось тихое: — Мне жаль.

***

      Дайнслейф согласился с приказом, конечно, только потому, что находил его верным. Раз уж на то пошло, он и сам собирался заняться вычищением этих очагов…       Но прежде — сердце сжалось, и на мгновение полоснула такая боль, что Дайнслейф подумал: приступ, — встреча со Змеями.       Даже работая уже на благо Каэнри’ах, даже видя перед собой знакомые места, Дайнслейф не мог до конца поверить, что он дома. Не мог позволить себе почувствовать тепло. Каменные здания казались хрупкими: дунь — и развеются.       За пятьсот лет, проведённых в борьбе, он должен был принять, что дома больше нет. Должен был перестать желать вернуться в Каэнри’ах, но он не смог.       Он хотел бы навестить Университет, в котором прослушал немало курсов; королевский приют, где они с братом выросли и возмужали. Хотел бы выпить вина с Хадурой, хотя та и уехала в Сумеру; вообще — посетить хоть какую-нибудь, самую захудалую придорожную таверну со знакомым вкусом еды… зайти в сад у дворца, в котором когда-то целовались по углам девушки с рыцарями, и которых он немало гонял оттуда; в тронный зал, где он приносил клятву в торжественной обстановке и где ему рукоплескали после…       Было не время. Было слишком много дел.       Но со Змеями он поговорить мог. Лучше бы, наверное, нет.       Как и сказал Кэйа, прибыл отряд после полудня. К этому времени Дайнслейф успел зайти к оборонному картографу — выпускнице Университета Мастеров, недавно, кажется, закончившей обучение, — и получить карту очагов.       Их было… много.       Настолько много, что это пугало.       Дайнслейф собирался сегодня справиться с максимальным количеством.       Когда он выехал навстречу отряду, он запоздало осознал, что не помнит, зачем посылал их. Кэйа, конечно, знал, и, конечно, он не сказал специально, чтоб поставить Дайнслейфа в неловкое положение в отместку или в наказание за утреннее: обычно Кэйа внимателен к таким мелочам…       …откуда Дайнслейф знает, каков Кэйа «обычно»?       Он встретил их на подъезде к городу. Хальфдан при коне: он недолюбливал механизмы, считал их лишёнными души. Серкир и Хергер — на автоматонах; Серкир, конечно, украсил свой рисунками, которые Дайнслейф находил неуместными, нарушением воинской дисциплины. Сколько раз они спорили по этому поводу? Сколько раз Дайнслейф объяснял Серкиру, самому юному среди Змеев, что это равно нарушение маскировки и одинаковости строя? Сколько раз Хергер выступал в его защиту, сводя всё в шутку?..       Дайнслейф сглотнул ком в горле.       К нему направлялись его рыцари.       Не иллюзии. Не фантомы. Настоящие. Живые.       Кажется, когда Дайнслейф убивал Серкира в Разломе, на его доспех был приколот какой-то цветок в качестве украшения.       Живые…       — Капитан! — первым заметил его Хальфдан; поднял руку, размахивая. Дайнслейф на мгновение зажмурился, вдохнул побольше воздуха.       — Как успехи? — улыбнулся, подъезжая ближе. Метнул взгляд на автоматон Серкира. Тот виновато пожал плечами.       — Линия в норме, — отрапортовал Хальфдан. — Просят подкрепления, но держатся. Удивились, что мы без вас и без Эдгето, я похвастался, что мне впервые доверили командование отрядом.       …что?       — Подробнее? — попросил Дайнслейф, и Хальфдан, поравнявшись с ним, криво улыбнулся.       — Держат оборону на востоке и у третьего входа, — пояснил. — Монстры выходят из тумана лишь по ночам; это не изменилось, но стали иногда появляться и дневные. Сам туман держится на месте.       Туман? Монстры? Линия обороны? Звёзды небесные!.. В памяти — монстры скверны, которые терзали Каэнри’ах во время катастрофы; почему, звёзды, почему Альберих даже не напрягся, когда Дайнслейф про них сказал? Почему так спокоен? Что ещё он утаил?       — Я доложу Его Величеству, но буду благодарен, если ты мне вдобавок разметишь на карте и покажешь.       — Конечно, капитан, — отозвался Хальфдан.       — Жаль, что вы не поехали с вами, — встрял Серкир. — Одна из ночей была тяжелой…       — И ещё у них отличное вино, — хохотнул Хергер.       Дайнслейф шикнул на него, немного поговорил обычных вещей о воинской дисциплине под заинтересованные вопросы Серкира и подшучивания Хергера. Упрямый ком никак не желал проходить в горле, и время от времени болело — всполохами, то сильнее, то слабее, — но у Дайнслейфа не было времени на то, чтобы подумать об этих эмоциях и уделить время своим солдатам.       Едва прибыв во дворец, Дайнслейф отправил Змеев отдыхать —       (— Ага, отдыхать, — фыркнул Хальфдан. — Ты не слышал, как Эдгето зазывал на тренировочную площадку сразу после…       — Скельд хотел пострелять. Пойдёте с нами, капитан?       — Погоди, они должны сначала вернуться с запада… капитан, кто сегодня на городе?       — Вроде, должны были быть Беовульф с… с… звёзды, какой день недели, чёрт возьми, это было слишком хорошее вино…)       …а сам — направился подальше от города пешком, где открыл первый портал.       Нацелиться на координаты было бы трудно, если б Дайнслейф не исходил Каэнри’ах вдоль и поперёк пятьсот лет назад, а потом — ещё раз, и ещё раз, и ещё раз, когда возвращался к руинам. Он знал каждый камешек, и потому легко было обратиться к Бездне, пронизывающей Тейват, и проложить с её помощью нужный маршрут.       На очаги было больно даже смотреть. Тщательно выпестованные подземные растения — сильны, как и подземный народ; корнями под огромным давлением они бурят камень, но очаг скверны заражал их — и заражал безвозвратно. На что он влиял? Наверное, это вопрос к Рейндоттир; обратишься к ней — и выдаст длинную тираду.       Но чёрные листья сперва оползали, затем — постепенно расслаивались. На растениях появлялись безобразные наросты; единожды подошедший к очагу зверь скоро умирал в муках. Сколько времени прошло, прежде чем звери поняли, что подходить туда, где светится опасный синий, нельзя? Сколько поколений сменилось? Пожалуй, это было первое, что сменила под землёй природа, а не руки людей.       Если скверну можно назвать природой.       Дайнслейф впитывал её снова и снова, пропуская через себя. Некоторое время стоял, согнувшись и уперев руки в колени, после. Перетерпевал приступ боли. Затем — огораживал пострадавшее место подручными средствами, чтобы показать, куда нельзя, и отправлялся к следующему.       Ему было легко от того, что действия эти приносили боль. Легко и понятно. И правильно. Наконец он был в своей среде, наконец понимал, что происходит.       К моменту, когда заревели скрытые под камнем турбины — вдали от города они гудят; в черте города не слыхать, — и стало темнеть небо, Дайнслейф вымотался. И всё-таки он бы продолжал, постарался бы исправить всё…       Если бы не приказ прийти.       Ради этого Дайнслейф даже вернулся во дворец немного раньше необходимого. Смыл с себя пот, пропахший страхом — невольной ненужной реакцией на боль, которую не вытравили годы. Переоделся в чистое. Почему-то перед Кэйей предстать в ином виде было не то что нехорошо — недопустимо.       И ровно в назначенное время постучал.

***

      Регнум в полном составе собирается гораздо чаще, чем в малом. Малый — для важнейших, секретнейших решений. Малый состав Кэйа собирает впервые.       Он чувствует себя неуверенно. Он знает, что должен говорить, но… звёзды, почему так сложно?       Кэйа открывает Регнум. Поднимается, и с мест встают остальные. Лишь он и шестеро лучших; никто больше. Так велят традиции; так обеспечивается неравенство голосов. Воздержаться от голосования права не имеет никто.       Кэйа сообщает, почему собрал их.       Дайнслейф смотрит на него тревожно. Заглядывает в глаза, видно, что хочет коснуться, но сдерживает себя при остальных.       Рейндоттир хмурится, разглядывает кольцо с камнем, в котором то и дело вспыхивают огоньки.       Вёдрфёльнир, единственный, кто знал заранее, даже не двигается.       Сурталоги хмыкает, щёлкает пальцами, закидывает ногу на ногу, и Кэйа чувствует, как вокруг него собирается дымка силы.       Хрофтатюр что-то записывает. Потом — отвлекается ненадолго, смотрит в стену, будто считает; снова наклоняется к блокноту; в нём видно, что намечены два столбца и в каждом — строки летящим почерком.       Рери отбивает пальцами по столу сложный ритм, то и дело поглядывает в блокнот к Хрофтатюру, а потом — на лежащую перед ней карту.       Они голосуют.       Пять — два.