Бывший город

      Каэнри’ах не была шуткой, не была иллюзией.       Само по себе это — мысль, не укладывающаяся в голове.       Добравшись до койки — оказалось, в этой Каэнри’ах его отправили не в лазарет; нет, у него были покои во дворце, — Дайнслейф устало сел на простыни прямо в одежде. Ему нужна была информация, как можно больше и как можно скорее. Он должен был разобраться… лучшим и очевидным вариантом было расспросить Золото или брата; Вёдрфёльнир знает всё и немного больше по долгу службы, Рейндоттир же пронырливей речной рыбы — но гордость не позволяет. Кто угодно, только не они.       — Мне нужно к моим Змеям, — бросил Дайнслейф. Он… плохо помнит их, но, кажется, Эдгето мог рассказать всё?       — Кэйа сказал держать тебя здесь, — на мгновение отвлеклась от книги Золото.       — Тогда мне нужно, чтобы кто-то из них пришёл ко мне…       — Так ты же сам отправил их на линию, — фыркнула та.       Значит, вариант был только один.

***

      Человек в королевских одеждах пришёл к Дайнслейфу вечером и сперва обратился к Рейндоттир.       — Как он? Пришёл в себя?       — Вновь в разуме. Я могу даже оставить вас наедине, но буду за дверьми.       Альберих кивнул и повернулся к Дайнслейфу. Сел возле кровати; проследил, как Золото выходит за дверь.       — Как ты? — спросил негромко.       И что должен был ответить Дайнслейф?       Он — дома, и перед ним — представитель Короны. Той или не той, которой он присягал.       — Я ничего не помню, — глухо выдавил Дайнслейф. — До своего падения — ничего.       — Ничего? — севшим голосом проговорил Альберих. — Совсем?       Наверное, Дайнслейфа должно было это тронуть, но он собирался узнать как можно больше до того, как раскроет свои карты. Прежде всего — его ли эта Каэнри’ах, его ли этот мир, насколько они похожи.       И — подкрадывается ли катаклизм.       — Ничего, — повторил он. Дайнслейф не присягал Альбериху и не питал к нему тёплых чувств; ничто не мешало лгать.       — И меня?       — Тебя помню. Ты Кэйа Альберих, верно?       — Да. Но ты помнишь, кто я?       — Судя по всему, король Каэнри’ах, — пожал плечом Дайнслейф. — Но как ты оказался на престоле?       Кэйа съёжился.       — Значит, и правда не помнишь, — сказал горько. — Дайн, мы же вместе.       Дайнслейф моргнул.       — Это шутка такая? — осведомился очень спокойно, и Кэйа вздрогнул.       — Нет.       — Есть кто-то, кто может это подтвердить?       — Кто угодно. Весь дворец, — Альберих дрожал. — Дайн, пожалуйста…       Если бы Дайнслейф не был глух к мольбам, он бы проиграл века назад. Порой ловушки Бездны пытались сыграть на его лучших чувствах.       — Как ты оказался на престоле? Если я верно помню, Альберихи заняли его после безумия Его Величества Ирмина…       — Альберихи? Ты про маршала-регента Анфортаса? — Дайнслейф нахмурился, кивнул. — Дядя умер полгода назад.       Анфортас погиб только через годы после катаклизма, сделав немалое для остатков Каэнри’ах. Какой же теперь год?       — Как ты оказался на престоле?       — Меня избрал Совет, — пожал плечом Альберих. В это верилось охотнее, пусть и с трудом. — Ты же и был среди тех, кто меня поддержал. Дайн, почему ты помнишь Ирмина, помнишь дядю, но не меня?       — Я и тебя помню, — отмахнулся Дайнслейф. Ему следовало собраться с мыслями… — У тебя есть какой-нибудь учебник по новейшей истории? Что-то в нормальном кратком изложении?       Кэйа смотрел на него исподлобья, сгорбившись.       — С какого момента тебе нужно? — отозвался.       — С… болезни короля Ирмина, — решил Дайнслейф.       Ведь, кажется, это было ключевым.

***

      Небесный Порядок не проснулся.       Маршал Анфортас — вечная память герою — взял управление в ответственный момент. Трое из шести сильнейших — Сумеречный Меч, Лунная Охотница и Мудрец — заняли его сторону; Вёдрфёльнир воздержался. Рейндоттир и Сурталоги оказались в меньшинстве.       Их хрупкий баланс держался на том, что никто из шестерых не сумеет противостоять вместе взятым остальным, — сработал и тогда.       Катаклизм должен был случиться немногим позже регентства Анфортаса. Почему не произошёл? Рейндоттир отказалась от своей задумки? Маловероятно. Запретное Знание не просочилось наружу? Не было толчка?..       Регент Анфортас продержался на престоле пару лет. Его правление было бурным и насыщенным. Он ввёл в Окончательный совет новых членов; убедил, что следующий король должен быть выборным — и предложил кандидатуры: будущие главы влиятельнейших кланов и шестеро сильнейших.       Шестеро отказались — каждый по своим причинам.       Из будущих глав под давлением в том числе Дайнслейфа избрали двадцатилетнего Кэйю.       Он и взошёл на престол со смертью дядюшки.

***

      Дайнслейф потёр переносицу. Он не помнил Кэйю Альбериха среди будущих глав кланов в его время. Или так оно и было? Его память слаба.       Он не смотрел на Альбериха. Не потому, что избегал его взгляда, а просто не видел смысла: думал. Почему не произошло то, что произошло в его Каэнри’ах? Почему катастрофа отодвинулась?       Какие ещё отличия есть в этой Каэнри’ах? Можно ли назвать эту страну — его? От одной мысли, что Дайнслейф, возможно, вернулся домой, становилось хорошо, но отдаться этому чувству он пока не мог. Не мог позволить себе тепло.       Мысль, которую не хотелось допускать: грозит ли этой Каэнри’ах что-то?..       Катастрофа случилась в четыреста тридцать втором от Воздвижения. Дайнслейфу было двадцать семь.       — Какой сейчас год? — спросил он, не отрывая взгляда от собственных рук. Сколько времени прошло с момента, когда должна была случиться катастрофа?       — Тридцать первый.       И Дайнслейф замер, уставившись на Альбериха.       — Почему ты так смотришь? Дайн, — Альберих протянул к нему руку так же, как когда Дайнслейф на него напал, но теперь рефлексы не отреагировали.       И Альберих обнял его. Вот, что он собирался сделать?       — Дайн, — прошептал на ухо. — Ты всё забыл, но я верну тебе воспоминания и верну себе тебя. Хорошо?       Следовало ли Дайнслейфу говорить ему о том, что было пятьсот лет вперёд? О случившейся катастрофе? Следовало ли раскрывать все карты сразу? Или сначала — нужно убедиться, что это его страна и что катастрофа правда грядёт?       Ясно одно: король, кажется, будет на его стороне. А это уже хорошо.

***

      — Лорд Альберих, — Дайн склоняет голову. Кэйа оборачивается на него.       Странно это — видеть одного из сильнейших людей Каэнри’ах таким… покорным. Из шестерых пятеро обладали характером пираний; общаться с Сурталоги или Рейндоттир без бокала крепкого напитка под рукой Кэйа и вовсе считал невозможным.       А Дайн?..       — Да? — откликается Кэйа.       — Я хотел доложить: Лебеди вернулись от западного выхода.       Кэйа кивает. Он никогда не имел дела с Лебедями лично, но дядюшка всегда говорил, что им следует верить в первую очередь — и Кэйа верил, помимо… помимо его Сумеречного Меча. Пока — не его, конечно, но однажды…       Кэйа уже знает, что будет работать, чтобы престол достался именно ему.       Личные амбиции? Или?       — Это здорово, — откликается Кэйа с улыбкой. — Гостинцы привезли?       Дайн смотрит на него, хмурится. Вздыхает.       — Лорд Альберих, — теперь имя звучит с укоризной. — Они привезли лишь доклад. Маршал-регент сказал, что и вам следует знать.       — Я весь внимание.       — Небольшой новый очаг.       Настроение резко падает.       — Третий, — тихо говорит Кэйа. Дайн кивает.       Звёзды. Звёзды.       — Что приказал маршал-регент? — интересуется Кэйа, и Дайн поджимает губы.       — Огородить. Оставить. Продолжить готовить армию.       …Кэйа трёт переносицу. Смотрит на Дайна. Тот не отводит взгляда, и Кэйа вдруг понимает.

***

      — Я пока не советую вам его отпускать, — сказала Кэйе Рейндоттир за дверью. Король в ответ покачал головой.       — Он что-то задумал, я это вижу, — отозвался. — Он, кажется, совсем не помнит меня, но он не навредит Каэнри’ах.

***

      В одиночку Дайнслейф ехал по улицам столицы. Он мог бы воспользоваться автоматоном, но выбрал коня: не был уверен, что вспомнит, как управлять роботом.       Он смотрел вокруг, и в памяти на удивление легко всплывало строение столицы. Смотрел на дома. На заборы и на растения.       Его узнавали на улицах, а ведь он привык быть тенью за пятьсот лет.       Он намеренно выехал из города не через главные ворота: не хотел столкнуться с возвращающимися Чёрными Змеями. Пятьсот лет вытравливая из головы воспоминания о последних годах Каэнри’ах, мог ли он подумать, что будет возвращаться к ним?       Возвращаясь с бесцельной прогулки, Дайнслейф услышал оклик. Обернулся. Эдгето во главе небольшого отряда, и с ним бок о бок — неприметная всадница на автоматоне. Выбора не было: направился к ним.       — Капитан? Разве вы не должны быть на севере? — тут же поинтересовался Эдгето. Если бы Дайнслейф знал, зачем он был там, было бы гораздо проще.       — Форс-мажор, — честно ответил Дайнслейф.       — Дайн, ты-то мне и нужен! — воскликнула всадница, скидывая капюшон, и Дайнслейф узнал её. Рери. Одна из пяти Грешников; одна из тех, чьи глаза не заслуживают более видеть свет. — Я доложу королю о том, что в Сумеру, и отправлюсь в Монд, и попрошу отправить тебя зачистить пару крупных очагов в Сумеру, хорошо? Сам понимаешь, звать для этого Сурталоги — всё равно что расписаться в сожжении пары окрестных деревень, а очаги там правда большие: обычному отряду не справиться.       Дайнслейф кивнул.       — Отлично, — улыбнулась собеседница. — Знала, что ты не подведёшь.       — Но капитан, в Каэнри’ах слишком много растущих угроз, вы не можете сейчас покинуть нас…       — Пусть решают Дайн с королём, — оборвала его Рери. — А я в переговорах обещала Сумеру помощь. Король требовал добиться союза после Анфортаса? Вот я и добилась.       О чём речь, Дайнслейф не понимал.       — Не ценой же отправки капитана, — прошипел Эдгето.       — Много ты понимаешь, — отмахнулась Рери. — Регнум решит.

***

      — Ваше Величество, я закончила с Сумеру.       Скользнув взглядом по Дайнслейфу, король взглянул на Рери. Сейчас Дайнслейф верил, что перед ним не капитан кавалерии из Мондштадта: Альберих двигался и смотрел совершенно иначе.       — Как успехи? — Альберих говорил равнодушно, но Дайнслейф слышал нотку интереса — так ярко, будто провёл с Кэйей всю жизнь.       — Я говорила с их советом и Дендро Архонтом, — если бы Дайнслейф знал Кэйю хуже, он бы не заметил того, как король поморщился… но звёзды, он же не знал Кэйю вовсе! — Они, как и остальные на поверхности, не знают, что мы замешаны в деле с очагами скверны. Они считают политику регента Анфортаса ошибочной, но готовы согласиться с вашей, если мы поможем им справиться с очагами. Кроме того, они недовольны некоторыми действиями Университета Мастеров, — взгляд на присутствовавшего в зале с независимым видом Хрофтатюра. — Но едва зашла речь о взаимодействии Сумерского университета и Университета Мастеров, как несколько мудрецов встали из-за стола и горячо заверили меня, что дела Университетов — то, с чем они справятся сами, и настоятельно просили не обращать на это внимания и в идеале — даже не докладывать вам. Разумеется, я любезно согласилась.       Кэйа кивнул.       — Применять силу в присутствии Руккхадеваты было бы чудовищной глупостью, но и без силы я заметила некоторый разлад. Затем меня сопроводили осмотреть очаги: с самыми крупными не в силах справиться обычные люди. Я предлагаю послать Дайнслейфа.       Кэйа нахмурился.       — Они так близко к населённым пунктам?       — Верно. Сурталоги не подойдёт.       — Биологическое оружие?       — Помилуйте, — Рери издала безрадостный смешок. — Я вообще-то стараюсь предотвратить войну.       — Верно, — отозвался Альберих. — Их Архонт, конечно, ни шагу к скверне?       — Ни шагу.       Мгновение тишины.       — Ваше Величество, нам ни к чему демонстрировать возможности кого-либо из нас Архонтам, — подал голос Хрофтатюр.       — Провокация?       — Я так думаю.       Дайнслейф хотел бы понимать, о чём идёт речь. В его время Каэнри’ах мало сотрудничала с наземными странами, в основном с презрением относясь к тем, кто добровольно остаётся под гнётом богов; легко принимала беженцев — но не стремилась налаживать контакты.       — Дайнслейф, ты как считаешь? — обратился Кэйа к нему, и Дайнслейф не сразу это понял.       — Я… не знаю, — честно ответил, хотя хотелось спросить, зачем вообще помогать им? Зачем Каэнри’ах кто-то ещё, зачем ей Сумеру?       — Вот что, — проговорил Кэйа спустя ещё секунду молчания. — Я отправлю туда Хадуру с её Лебедями. Сила, достаточная, чтобы хотя бы оцепить очаги, и при этом не игра мускулами. Лебеди умеют справляться с очагами…       — Они там чрезвычайно велики, Ваше Величество. Лебеди не справятся даже при поддержке големов. Нужен Дайнслейф.       — Дайн? — это был не вопрос короля. Это была тревога любовника, причём тревога привычная, регулярная. Откуда Дайнслейфу было об этом знать? И что он мог ответить?       — Если нужно, — сказал негромко.       И Альберих кивнул.

***

      — Дайн, ты выглядел потерянным, — сказал Кэйа, едва двери покоев закрылись за ними. Когда небольшое совещание кончилось, он поманил Дайнслейфа за собой жестом, и Дайнслейф пошёл.       — Я не помню, что мы делаем в Сумеру и зачем вообще водимся с землями Архонтов, — честно ответил Дайнслейф.       Кэйа взглянул на него, нахмурившись.       — На Регнуме, когда мы обсуждали это, ты голосовал за разворот к наземному миру, — заметил.       Но Дайнслейф не состоял в Регнуме до катастрофы. Он не имел голоса в Большом Окончательном совете Каэнри’ах; он был молодым капитаном стражи — да, одним из шести, но слишком молодым для голоса…       — Я не помню, — снова повторил Дайнслейф.       Кэйа остановился, развернулся к нему.       — Я планирую всё-таки послать тебя на поверхность, — сказал. — Инкогнито в составе Лебедей под предводительством Хадуры: расчистишь очаги — по минимуму применяя силу — и домой. Мы решили так на Регнуме, помнишь? Но теперь я не уверен, что ты готов к такому. Не после вчерашней выходки и не после нынешних слов.       Дайнслейф моргнул. Этот план неожиданно понравился ему. Это и возможность взглянуть для него на эти «очаги», и проверка оставшихся в теле способностей и рефлексов, и… раз уж на то пошло, возможность пообщаться с Лебедями. Вспомнить их.       До сих пор Дайнслейф не осознал, что он может поговорить с умершими. Воспринимал их как должное.       Но звёзды. Он может поговорить со своими Змеями…       — Кэйа… — он собирался привести аргументы в пользу этого, но его перебили:       — Дайн. Ты вчера впервые обратился ко мне на «ты». Я месяцами приучал тебя обращаться ко мне по имени, а теперь ты делаешь это так небрежно. Не пойми неправильно, мне нравится, но я хочу услышать правду: что случилось?       Должен ли был Дайнслейф рассказывать об этом?       — Это приказ, — надавил Альберих, но Дайнслейф не приносил ему присягу и не был скован клятвами. Он не был обязан слушаться.       И уверенности в том, что, выслушав, ему поверят, не было.       — Я в состоянии драться. И я способен съездить на поверхность, выполнить миссию и вернуться. Остальное расскажу потом.       Кэйа нахмурился, покачал головой.       — Это первый раз, когда ты так себя ведёшь, — сказал. — Я поверю тебе лишь в знак твоих былых заслуг и лишь потому, что я знаю, что ты не желаешь зла Каэнри’ах. Я сделаю вид, что ты только что не пренебрёг приказом и не совершил государственной измены тем самым — тоже лишь ради твоих былых заслуг. Завтра отправляешься на поверхность; я немедленно отдам приказ Лебедям подготовиться. А теперь — вон из моих покоев.       Как только Дайнслейф закрыл дверь снаружи, его грудную клетку схватил приступ боли. Он согнулся, зажмурился, но не издал ни звука. Будет нехорошо, если это произойдёт в дороге.

***

      Наутро проснулся рано. Чёрный, глубокий сон без сновидений — не иначе, работа Рейндоттир. Спасибо ей за подарок… Дайнслейф и забыл, каково это — хорошо спать.       Облачившись в стандартную форму — белая, как когда-то, — он спустился вниз. Отряд уже собирался; люди провожали его — провожал и король. Кэйа Альберих, одетый чуть более щегольски, чем вчера, едва ли не демонстративно проигнорировал Дайнслейфа.       Если бы он этого не сделал, разумеется, план с анонимностью был бы провален. Но всё равно…       — Пожаловать тебе, доброволец, — усмехнулась Хадура, когда Дайнслейф присоединился к отряду.       Бездна подери, он всё-таки скучал.       И Хадура была такая же, как и в прошлом. Строгая, пусть и немного взбалмошная.       …перед глазами встали останки Лебедей в пещерах пустыни. Гигантский голем, в котором Дайнслейф провёл не одну неделю, силясь отыскать следы товарищей и хоть намёки на то, что кто-то остался жить. На мгновение стало страшно. В груди отдалась боль.       Хадура предала Анфортаса в будущем. Была казнена.       Но и она, и её нынешние подчинённые — сражались до последнего.       — Под твоё командование на время операции, — улыбнулся Дайнслейф.

***

      Они наткнулись на первый «очаг» всего спустя полдня пути, едва успели отойти от столицы и миновать небольшую деревеньку. Сперва заволновались кони под всадниками; затем — замигали датчики. Хадура приподняла руку, отдавая команду замедлиться и приготовиться.       И Дайнслейфа скрутило приступом боли.       Его счастье, что взгляды были направлены не на него, а на очаг.       Это была безусловно она. Скверна, лившаяся в тот день реками; скверна, терзавшая Дайнслейфа и его сородичей. Он не мог её не узнать. И, вызванные болью, в памяти вспыхнули воспоминания об «очагах» до катастрофы — полустёршиеся, едва узнаваемые. Они начали распространяться от границ; несколько лет — и первый очаг в столице; из них в том числе распространялось проклятие, они были частью оружия Каэнри'ах и частью кары богов.       Показалось, что пахнет гарью. На мгновение белое небо стало красным, но Дайнслейф остался спокоен.       За пять веков Дайнслейф научился уничтожать такие вещи эффективнее, пусть и не был уверен, что сила осталась с ним. По-хорошему следовало бы проверять не в Каэнри’ах и не перед Лебедями, но он видел, как Хадура и её рыцари приближаются к тому, что не должно существовать…       Они отдали достаточно жертв.       (записки, сумерский голем; перед глазами — трупы, разъеденные скверной; с них слезли слоями покровы, и полусгнившее тело в рыцарских доспехах выглядит насмешкой.       Хорошо, что Итэр не видел тел, а видел только записки.       Жаль, что Люмин видела тела.)       — Уступи-ка, — Дайнслейф планировал это как просьбу, но тон оказался приказной. Хадура обернулась, нахмурилась, но с кивком отвела свою команду чуть дальше.       Дайнслейф спешился. Подошёл ближе к очагу. Скверна резонировала с его проклятием; боль становилась такой же, какой была пятьсот лет… а это тело не было приучено терпеть её. Приступ тошноты скрутил горло, но Дайнслейф подавил его.       Дайнслейф позволил Бездне выйти наружу, потом — позвал обратно, и та послушалась.       — Как ты это сделал? — нахмурилась Хадура.       — Как вы убираете их обычно? — задал Дайнслейф встречный вопрос и повернулся к ней. Руки тряслись; колени подгибались. Он бы предпочёл сейчас поехать на механизме вместо коня, но не мог демонстрировать слабость.       — Манипуляции с энергией, — пожала плечами Хадура. — Кхемия. Механизмы. Иногда приходится огораживать их. Что ты сделал, Дайн?       — Ничего особенного, — бросил он и подозвал коня, чтобы не идти к нему самому: в верности шага он уверен не был.

***

      Оказалось, что на самом деле он отвык от путешествий. Здесь не было возможности использовать порталы, не выдав себя; лишь кони да автоматоны. С ним пытались заговаривать старые знакомые, а он не мог поддерживать разговор: не знал, чем они дышат сейчас. Они пересмеивались друг между другом, но на Дайнслейфа смотрели тревожно.       Кажется, у него была репутация весельчака когда-то? Он не помнил.       Он зачистил ещё пару очагов скверны по пути. На ночной стоянке ему выделили отдельную палатку: Хадура заметила, что Дайнслейф «не в себе» и велела не спорить. Поутру он понял, что это было верным решением, когда, услышав человеческие голоса, схватился за меч. Он бы попросту обезглавил товарищей, не успев сообразить, что к чему.       Когда выехали на поверхность, Дайнслейф отнёсся к этому буднично, в то время как Лебеди не скрывали воодушевления.       В Сумеру их приняли радушно, выделили дом; Архонт говорила с ними — но Дайнслейф узнал об этом со слов Хадуры.       — Я не пойду на приём, — категорично заявил он. — Ей не надо меня видеть.       Хорошим предлогом было то, что Архонт Мудрости наверняка легко запоминает лица, но истинной причиной — то, что Руккхадевата наверняка узнает скверну.       На следующий день Дайнслейф зачистил очаги. У последнего братался с каждым из Лебедей на прощание, обнимал, желал удачи.       — Ты будто навсегда прощаешься, — заметила Хадура.       Он надеялся, что увидит их ещё раз, но помнил, что в будущем они до единого полегли в пустыне.       Ночью одинокая фигура отошла подальше от города и открыла портал — первый в этом Тейвате.

***

      — Мне нужно к королю, — заявил Дайнслейф во дворце.       — Ночь, Его Величество спит… — было возразил стражник, но Дайнслейф отодвинул его от входа.       — Ничего, меня примет, — сказал только.       Теперь Дайнслейф видел очаги скверны; видел признаки приближающейся катастрофы. Он заметил волнение в Сумеру по поводу будущего, наслушался разговоров Лебедей. Он пока не успел рассмотреть методы Альбериха и не знал, следует ли ему доверять, но, кажется, Хадура доверяла? Кажется, доверял Эдгето? Хотел бы Дайнслейф помнить, как действовал Анфортас.       Альберих действительно спал. Когда Дайнслейф вошёл и сразу включил свет, Кэйа заворочался, поднял голову. Сел на кровати, недовольно щурясь.       — Ты с ума сошёл? — поинтересовался. Потом — вдруг вскинул голову, моментально просыпаясь. — Я только вчера получал известия, что ты в Сумеру. Как ты так быстро?       — Свои методы, — буркнул Дайнслейф. — Я готов рассказать.       Альберих подобрался, отодвинулся к спинке кровати, чтоб опереться. Вперил внимательный взгляд.       — Рассказывай, — велел.       И Дайнслейф вдруг почувствовал себя уязвимым. Захотелось взяться за меч.