Порох и серый рассвет

Тихий шагал вперед, как заведённый. Его лицо было бледным, взгляд стеклянным, будто он не видел ни дороги, ни того, что творилось вокруг. Гнедой плёлся следом, тихо ругаясь сквозь зубы. Отчего-то всё его раздражало — и этот бесцеремонный, отрешённый Тихий, и вездесущие аномалии, и тягучая, липкая тишина вокруг. — Куда ж ты так прёшь, чёрт тебя дери... — буркнул он себе под нос, но громко. Как будто ждал ответа. Тихий, разумеется, промолчал. Только шаг ускорил, будто в насмешку. Очередная аномалия дрожала на дороге впереди — расплывчатое, подрагивающее пятно воздуха, где камни странно замирали в полёте. Тихий даже глазом не моргнул, пошёл прямо туда. — СТОЙ! — рявкнул Гнедой, в три прыжка догнав его и, ухватив за плечо, резко дёрнул назад. — Ты что, сука, бессмертный? Тихий будто и не услышал. Он лишь качнулся, посмотрел куда-то мимо. Гнедой готов был снова заорать, но тут заметил: в его глазах мелькнуло что-то... глубокое, необъяснимое, как тень или проблеск света в самом себе. Будто внутри Тихого бушевала буря, но наружу она не выходила. Дальше всё пошло по тому же сценарию: Тихий упрямо двигался вперёд, будто не замечая ни аномалий, ни звуков. Гнедой дважды ловил его, раз ещё и подстрелил псевдособаку, прыгнувшую прямо под ноги Тихому. Та скульптурно осела в пыли, с раздробленным черепом, и Гнедой нервно смахнул пот со лба. А потом они вышли на группу сталкеров. Четверо человек стояли у разрушенной лестницы, оживлённо переговариваясь. Гнедой по привычке отметил, что двое держали оружие расслабленно — явно те, кто к бою привык. Третий выглядел новичком, судя по блестящей чистоте комбеза, а четвёртый... Четвёртый заметил их первым и сузил глаза, настороженно хватаясь за автомат. Тихий шёл, будто не замечая их. Когда он проходил мимо, один из сталкеров поднял руку, как будто хотел остановить его. — Эй, ты! — окликнул. — Стоять! Тихий не остановился. Ещё шаг — и они почти столкнулись. Тихий задел его плечом, не обратив внимания. — Ты что, оглох? — Сталкер схватился за ружьё, явно обидевшись. — Я с тобой разговариваю! — Оставь, — быстро вмешался Гнедой, подходя ближе. — Он не в себе. Всё нормально. — Нормально? — один из компании ухмыльнулся, криво, зло. — У него глаза как у зомбированного. Мы таких не спрашиваем. Пристреливаем. Чтоб потом хлопот не было. Гнедой прищурился, будто взвешивая слова. Его взгляд мазнул по рукам сталкера, задержался на напряжённых пальцах, стиснувших приклад. — Ты правда хочешь начать разбираться с ним сейчас? — его голос остался ровным, но в нём звякнуло что-то стальное. — Да он просто устал. Ты знаешь, как это? Когда мозги плавятся после выброса? — Знаю, — неохотно ответил сталкер, но взгляд его метался, словно он всё ещё искал подтверждение своей правоты. — Так если знаешь, то рот закрой, — резко бросил Гнедой, подняв ладонь, будто ставя точку в разговоре. — У нас тут своего дерьма хватает. Хочешь проблем — получишь. Он выдержал паузу, глядя сталкеру прямо в глаза. Тот отвёл взгляд первым. Ружьё едва заметно опустилось, напряжение в воздухе ослабло, но не ушло. — Смотри, чтоб этот твой «уставший» на меня ночью не кинулся, — буркнул сталкер, отступая. Гнедой выдохнул сквозь сжатые зубы, будто сдерживая что-то внутри. Повернул голову к Тихому — тот уже успел пройти дальше и остановился чуть в стороне, не обращая внимания ни на людей, ни на разговор. Его взгляд был прикован куда-то в пустоту впереди. Первый сталкер с автоматом прищурился, глядя на Гнедого: — Ты угрожаешь? — Я предупреждаю, — голос Гнедого прозвучал низко, почти бесцветно. — Вы не понимаете, с кем дело имеете. Тихий, он... он это... как сказать... — Гнедой вдруг усмехнулся. — Знаете, сколько он кровососов положил, пока вы тут, у лестницы, яйца чешете? — Что, герой местный? — с насмешкой бросил сталкер, но уже чуточку осторожнее. — Герой, — процедил Гнедой. — Эй, — Гнедой склонился ближе к нему, понизив голос. — Они сейчас тебе пулю всадят, и весь твой «зов» до фонаря станет. — Пусть попробуют, — коротко ответил Тихий, и от этой лаконичности у сталкеров побежали мурашки. — У них будет один шанс. Секунда тишины затянулась. Один из сталкеров не выдержал: — Слушай, мужик, забирай своего друга и катитесь отсюда. Нам оно сто лет не нужно. — Вот и славно, — хмыкнул Гнедой, снова накинув на лицо маску спокойствия. Он обернулся к Тихому. — Пошли. Время жмёт. Тихий двинулся дальше, не обронив больше ни слова, а Гнедой, чуть задержавшись, обернулся к сталкерам и, тихо, но выразительно добавил: — Больше мы не встретимся. Молитесь, чтобы не встретились. Гнедой шагал следом за Тихим, стараясь не отставать, но и не подходить слишком близко. Что-то в нем сейчас было чужое, отталкивающее. Тихий двигался словно машина: прямой, упертый, как будто не видел ничего вокруг. Его взгляд был направлен куда-то вперед, поверх остатков развалин и оплавленных заборов, а тело работало в каком-то ритмичном автоматизме, лишенном естественной человеческой гибкости. — Ты хоть скажи, куда идём, — бросил Гнедой, но ответа не последовало. Тихий даже не повернул головы. Его молчание уже не раздражало — пугало. Гнедой давно видел всякое в Зоне: и тех, кто слетал с катушек, и тех, кого накрывало после выброса. Но тут было что-то другое. Живой, но не живой. И даже не тот, кто выгорел изнутри. Это был не Тихий. — Слышь, ты, погоди-ка, — Гнедой ускорился, чтобы поравняться, и хватанул Тихого за плечо. Тот остановился так резко, что Гнедой чуть не отшатнулся. Тихий медленно повернул голову, его взгляд упёрся куда-то сквозь собеседника. — Не трогай, — коротко выдавил он, и это было не просьбой. В голосе звучал ледяной приказ, такой чужой и незнакомый, что Гнедой на секунду замешкался. — Да ты хоть пойми, куда тебя несёт, придурок, — огрызнулся Гнедой, пытаясь заглушить внутренний страх злостью. — Ты что, выбросом долбанулся? Так и скажи, я тебя обратно потащу. А если думаешь так до центра дойти, то гони эту дурь. Ты уже хромаешь, ноги подкашиваются, куда тебе ещё дальше? Но Тихий снова пошёл. Шаг, другой, третий. Казалось, слова Гнедого растворились в воздухе, словно их вообще не было. Гнедой посмотрел ему вслед и чертыхнулся. «Упрямый сукин сын», — мелькнула мысль, и он уже хотел было плюнуть на всё, развернуться и уйти. Но что-то удерживало. Неправильность происходящего. Не с руки было оставлять Тихого в таком состоянии, даже если этот гад когда-то перешёл ему дорогу. Тьма подступала быстро, и Зона, словно хищник, потихоньку закрывала свои пасти. Воздух наполнился сыростью и звуками, которые могли бы заставить кого угодно нервничать. Но не Тихого — он будто не замечал ничего вокруг, двигался вперед на автопилоте, опираясь лишь на странное, невидимое чувство, которое вело его. Гнедой, плетясь следом, все чаще поглядывал на него. — Ты хотя бы отдышаться подумай, — буркнул он, пробуя зацепить Тихого словами. — Или боишься, что без тебя там праздник начнётся? Тихий не остановился. Только чуть замедлил шаг, но этого хватило, чтобы Гнедой заметил — ноги его будто подкашивались, плечи всё сильнее оседали вниз. Казалось, тело Тихого не соглашалось с его упорством. Через полчаса стало ясно: Тихий не выдержит долго. Он споткнулся, едва не упал, и снова двинулся, цепляясь за очередной шаг как за спасение. Но спасение не пришло — через несколько минут он вдруг замер, медленно качнулся вперед и упал лицом в землю. — Ну ёк-макарёк... — выдохнул Гнедой, подлетая к нему. Он опустился рядом, перевернул Тихого на спину. Тот был без сознания, лицо серое, дыхание неглубокое. — Красавчик, дотопался, — пробормотал Гнедой, осматриваясь. Вдалеке, метрах в ста, виднелись остатки какой-то постройки. Высокая труба, обвалившаяся крыша — идеальное убежище для ночи в этом чёртовом краю. Он подхватил Тихого под плечи, приподнял и, кряхтя, потащил его в сторону здания. — Ты мне ещё спасибо скажешь, падла... — пробормотал Гнедой, с трудом переставляя ноги. Добравшись до входа, он замер. С виду дом был давно заброшен, но дверь была приоткрыта, а изнутри лился слабый, едва заметный свет. — Ну, вот и твоя пятизвёздочная гостиница, — выдохнул Гнедой, подтащив Тихого к крыльцу. Грудь ходила ходуном, пот катился по вискам. Он пнул дверь носком ботинка. Доски жалобно скрипнули, словно сопротивляясь. Внутри стояла глухая тьма, но воздух был теплее и отдавал сыростью. Гнедой шагнул внутрь и тут же замер. В углу что-то лежало. Обмякшее тело. Слепой пёс. — Ну ты глянь... — процедил он сквозь зубы, рука уже сама потянулась к кобуре. Пёс приподнял голову, пустые глазницы блеснули в тусклом свете. Двигаться он, похоже, не собирался. Гнедой медленно поднял пистолет, нацеливаясь. — Оставь. Голос прорезал тишину, спокойный, но странно давящий. Гнедой вздрогнул и резко обернулся. В полумраке, у заброшенного очага, кто-то шевельнулся. Мужчина. Лет сорока, жилистый, с шрамами, пересекающими лицо, как паутина. На нём — куртка, потрёпанная временем, а на шее грязный платок. В руке — кружка, из которой вился тонкий пар. — Пса не трогай, — повторил он, делая шаг вперёд. Голос всё такой же ровный, но в нём ощущалась непрошеная власть. — Ты кто такой? — резко бросил Гнедой, пистолет не опуская. — Тот, кто здесь живёт, — коротко отозвался мужчина. — А ты? — Путник, — Гнедой мотнул головой в сторону Тихого. — Ему место найти нужно. Есть тут хоть что-то? — Диван, — хрипло бросил сталкер и кивнул на мебель у стены. Гнедой поморщился, глядя на слепого пса, но оружие не убрал. Подтащил Тихого к дивану и осторожно уложил его, отступив на шаг. — Что с ним? — спросил сталкер, подойдя ближе. Взгляд его был быстрый, внимательный. — Упал, — буркнул Гнедой. — Всё. Силы кончились. Сталкер молча осмотрел Тихого, словно видел что-то, чего Гнедой не понимал. Потом выпрямился. — Он не просто устал, — тихо сказал он. — Он не здесь. — Чего? — Гнедой нахмурился. — Ты о чём? — Зона зовёт его. Таких она не отпускает. — И ты, значит, эксперт? — Гнедой усмехнулся, но сухо, без искры. — Тоже слышишь голоса? — Смотрю. Слушаю. — Сталкер сделал глоток из кружки. — Видел таких. Не все возвращаются. — Философия пошла? — Гнедой качнул головой. — Как звать-то, философ? — Горец. — А это твой пёс? — кивнул он на животное, которое улеглось обратно, не обращая на них внимания. — Зови как хочешь, — безразлично ответил Горец. — Забавный ты. Я думал, эти твари бросаются на всё живое. — Этот своё уже отжил, — отрезал Горец. Наступила короткая тишина. Гнедой наконец опустил пистолет, но в глазах осталась настороженность. Он устало опустился на диван рядом с Тихим. Деревянная рама жалобно скрипнула, будто протестуя. Он коротко кивнул Горцу, пробормотав: — Спасибо, что приютил. Горец ничего не ответил. Сел на своё место, взял кружку и, словно забыв о Гнедом, сделал неторопливый глоток. Его движения казались беззаботными, но взгляд — острым, как лезвие. Гнедой же время от времени бросал косые взгляды на пса, будто ожидал, что тот вдруг сорвётся и вцепится в горло. — Расслабься, — произнёс Горец, не глядя на него. — Этот тебя трогать не будет. Он своё отбегал. — Знаю я, как они «не трогают», — хмыкнул Гнедой. — Видел одного такого. Сначала лежал смирно, потом половины человека не хватало. — Этот другой. — Горец не стал объяснять. Просто сделал ещё глоток, словно этим и заканчивался разговор. Гнедой тяжело выдохнул, опёрся локтями о колени, потер лицо руками. Тишина тяготила, но он всё же спросил, осторожно, как будто невзначай: — Ты раньше их тоже встречал? Таких, как он? — Он мотнул головой на Тихого, избегая прямого взгляда. — Встречал, — спокойно ответил Горец. — Некоторые молча идут, как по нитке, другим срывает крышу. Но всех тянет в одно место. — И что с ними потом? — голос Гнедого дрогнул, но он быстро взял себя в руки, выпрямившись. — Ну, с теми, что крышу теряют? Горец внимательно посмотрел на него поверх кружки, чуть склонив голову. — Обычно до финиша не доходят. Иные — сами на себя руку поднимают. Другие… — он пожал плечами, — становятся чужими. Горец подошёл к старому чайнику, достал из потрёпанного пакета пригоршню сухих трав и забросил в кружку. На вид всё это выглядело неказисто, но аромат разошёлся по комнате приятный, терпкий. — Ты здесь для чего-то нужен, — снова заговорил он, расставляя кружки. — И неважно, понимаешь ли ты это сейчас. Гнедой ничего не ответил, только глубже вдохнул запах чая. Это странное спокойствие, которое исходило от Горца, начинало понемногу притуплять тот хаос, что бурлил в голове. Горец поставил перед ним кружку. В паре, который поднимался от напитка, что-то было обыденное, почти домашнее, но и настораживающее одновременно. — Пей, — спокойно сказал Горец, вернувшись на своё место. — Помогает разобраться в себе. Гнедой хмыкнул, взял кружку обеими руками, почувствовал тепло, пробивающееся сквозь холод в пальцах. Сделал первый осторожный глоток, терпкий вкус заполнил рот. — Ты думаешь, что всё можешь контролировать, — снова произнёс Горец, будто между делом. — Что твои решения — твои. А потом вдруг ловишь себя на мысли, что уже давно идёшь не туда, куда хотел. Гнедой молчал. Только крепче обхватил кружку, глядя на темнеющий чай. — Оно всегда так. — Горец снова поднял свою кружку. — Здесь нельзя иначе. — Может, — наконец выдавил Гнедой, глядя в кружку так, будто искал в ней ответ. — Но если это правда, то зачем мне здесь быть? Горец усмехнулся, но грустно. — Это каждый сам для себя решает. Иногда поздно, иногда слишком рано. Но точно не здесь и не сейчас. Гнедой сделал ещё один глоток. Внутри что-то начинало отпускать, медленно, но верно. Аромат трав смешивался с тишиной, и она впервые за долгое время перестала давить. Вспомнился разговор в баре, тот, что Гнедой слышал краем уха. Тогда он особо не обратил внимания, но сейчас, глядя на Горца, слова всплыли в голове, как тяжёлые камни со дна. — Дед этот, Горец? Да кто ж о нём не слышал, — говорил какой-то старик с прокуренным голосом, грея руки о кружку дешёвого пойла. — Говорят, он чуть ли не каждому встречному помогает. Только помощь эта… странная. — Странная как? — хмыкнул один из молодых, подтягивая к себе стул. — Что, за бутылку вытащит из аномалии? — Да не, не про то. — Старик отмахнулся, глотнул и задумчиво посмотрел в угол. — Он вроде как людей вытаскивает. Из беды, из себя. Только потом не каждый рад этой помощи. — Чушь, — отмахнулся другой. — Если он такой добрый, чего ж его никто в лицо не знает? Сказки. — Сказки? — Старик бросил на него тяжёлый взгляд. — А ты того парня помнишь, что из Болота вернулся, весь перемотанный, будто мясорубка его жевала? — Ну? — Молодой нахмурился, вспомнив. — Ты про Игорька? Да, был такой. — Был, да. А знаешь, кто его оттуда вытащил? Горец. — Старик выдохнул, словно сам только что вспомнил это. — Говорил, что очнулся, а этот мужик рядом стоит. Не говорит почти ничего, только велел идти за ним. А потом исчез. — Ну и что? — Молодой пожал плечами. — Помог, и что с того? — А то, что парень после этого через месяц сам в аномалию шагнул, как дурак. Сидел с ним в одном рейде, говорил, что слышал голос, видел что-то… странное. Будто Горец ему не просто так помог, а за что-то. Как будто он не человек, а Зона в человеческом обличье.

***

Ночь была густой, как кисель, разлитый по углам комнаты. Сквозь щели в стенах тянуло холодом, но внутри всё ещё держалось тепло, будто Лесник что-то сделал с этим местом, чтобы оно жило по своим законам. Тихий лежал на диване, натянутый плед лишь частично прикрывал его плечи. Дыхание его было ровным, но лицо оставалось напряжённым, словно даже во сне он с чем-то боролся. Гнедой сидел рядом, на краю дивана. Он привалился к спинке, глаза то закрывались, то снова открывались. Где-то в углу возился слепой пёс. Его почти неслышное дыхание, смешанное с лёгким скрипом пола, тянуло к себе внимание, как магнит. Гнедой краем глаза следил за ним, но движения не было. Только неподвижный силуэт, тёмный, словно вырезанный из самой ночи. Пёс не издавал звуков, только иногда шевелил головой, будто слушал что-то, недоступное остальным. «Тварь ты или просто остаток Зоны?» — подумал Гнедой, украдкой глядя на пустые глазницы. Пёс вдруг повернул голову, точно почувствовав взгляд, и Гнедой вздрогнул. Он быстро отвёл глаза, пробормотал под нос: «Хрен его знает, что ты за чудо…»

***

Когда Тихий зашевелился, это было едва заметно. Сначала он тихо вдохнул, словно перед нырком, потом резко сел. Грудь ходила ходуном. Взгляд блуждал по комнате, не находя опоры. — Эй, ты чё? — Гнедой вскинулся, голос ещё хриплый от сна. Рука потянулась к ремню. Тихий не ответил. Он не слышал. Его глаза метались — от тёмных углов к световому пятну, к лежащему псу, к Гнедому, будто не узнавая ни одного из них. Лицо застыло в выражении пустой, бессмысленной паники. — Тихий, ты тут? Чего молчишь? — Гнедой приподнялся, навалившись на локоть. Интонация сменилась — из привычно насмешливой в более осторожную. Тихий вздрогнул, будто ударили током, и рванулся. Его рука дернулась к поясу, где висел нож. Блеснуло лезвие. Всё произошло в одно движение — рефлекторно, инстинктивно. Гнедой был быстрее. Он перехватил запястье, дёрнул с силой, заставив нож лезвием вниз вонзиться в обивку дивана. Но этого хватило — лезвие скользнуло по его предплечью, оставляя алую линию, пропитывающую ткань куртки. — Чёрт! — коротко выдохнул он, подминая под себя Тихого, как щенка, и крепко зафиксировал его руку. — Тихий, очнись! Ты куда ломишься, а? Тихий замер, дыхание сбилось, как у загнанного зверя. Лицо побелело, губы сжались до боли. Его взгляд наконец сфокусировался на Гнедом. Он с трудом сглотнул. — Прости, — выдавил хрипло, сдавленно. Рука дрожала в хватке Гнедого. — Я… Я не знаю, что со мной. Гнедой молча смотрел на него. Потом, будто решившись, разжал пальцы, но остался близко. Выхватил из кармана бинт, быстро обмотал свою руку. — Сиди, понял? — резко сказал он, но тон был мягче, чем обычно. — Не вздумай дергаться. Тихий вдруг ссутулился, как будто из него вышел весь воздух. Он сидел неподвижно, уперев руки в диван. Гнедой потянулся к нему, осторожно коснувшись плеча. — Всё нормально. Слышишь? Ты в порядке, — слова были короткие, почти выдохи, но в них было что-то твёрдое, уверенное. — Нет, — Тихий судорожно выдохнул. — Не в порядке. Это… оно меня… Пальцы слегка дрожали, как и всё его тело. Он тяжело дышал, словно пытался подавить в себе что-то неконтролируемое, но эта борьба лишь истощала его ещё больше. Гнедой молча наблюдал, стоя рядом, его взгляд метался между лицом Тихого и его руками. — Успокойся, — выдохнул Гнедой, опускаясь на корточки рядом. Его голос прозвучал глухо, но в нём не было приказа — только осторожное, почти неуверенное предложение. Тихий не ответил. Он даже не посмотрел на него, будто слова Гнедого прошли мимо, затерявшись в каком-то невидимом внутреннем вихре. Гнедой протянул руку и осторожно накрыл ладонью дрожащую кисть Тихого. Жест был почти неуловим — касание, лёгкое, как дуновение ветра, но оно сделало трещину в стене, за которой тот укрывался. — Я сказал, успокойся, — повторил Гнедой чуть твёрже, но голос всё равно оставался низким, почти шёпотом. Он чувствовал, как под его пальцами пульсирует напряжение, как мышцы под кожей остаются каменными, несмотря на внешнюю хрупкость этого жеста. Тихий наконец поднял голову. Его глаза, потемневшие от усталости и чего-то большего, встретились с взглядом Гнедого. Лицо оставалось каменным, но дрожь выдала всё: страх, злость, уязвимость. — Что ты пытаешься сделать? — хрипло спросил он, голос сорвался на последнем слове. Гнедой медленно опустился на колени и перехватил другую руку Тихого. Его пальцы аккуратно разжали сжатые в кулак пальцы собеседника, будто раскрывали слишком плотно завязанную узловую верёвку. — Просто держись, ладно? — Гнедой не отводил глаз, его пальцы мягко, но настойчиво держали руки Тихого, словно боялись, что тот может снова замкнуться в себе. — Ты мне нужен в порядке. Не сейчас, Тихий, не сдавайся. Тихий резко вдохнул, опустив взгляд. Гнедой чувствовал, как сопротивление начинает уходить, уступая место чему-то более мягкому — отстранённой усталости, которую Тихий больше не мог скрывать. Гнедой нахмурился и медленно притянул его ближе, наклоняясь так, чтобы их плечи соприкоснулись. Лицо Тихого на секунду дрогнуло, но он не сопротивлялся. — Ты же ненавидишь меня, — сказал Тихий, будто сам себе, но напряжение в голосе было ощутимо. — Возможно, — пробормотал Гнедой, поправляя ворот его куртки, который сбился и открывал худую шею. — Но это ничего не меняет. Ты сейчас важнее. Тихий вздрогнул от этого прикосновения, но не отстранился. Гнедой почувствовал, как его дыхание становится ровнее, дрожь понемногу утихает. Он осторожно прижал его к себе крепче, рукой обхватывая плечо, а другой продолжая удерживать ладонь. — Дыши, — спокойно сказал он, почти шёпотом, как будто это было заклинание. — Только дыши. Всё остальное потом.