Порох и серый рассвет

Костёр догорал, из последних сил выплёвывая редкие угли, которые лениво светились в траве алыми отблесками. Трое сидели молча. Один вертел автомат, проверяя затвор с каким-то ленивым упорством, будто знал: скоро всё равно пригодится. Второй почесал щёку, что-то жевал — может, старую жвачку, а может, просто привычка. Третий устроился у камня, вытянув ноги, и крутил в пальцах сигарету. То поднесёт её к губам, то убирает обратно. — Завтра на мост, — бросил тот, что с автоматом. Голос был сухим, словно высохший тростник, ни капли эмоции. — До рассвета. Без задержек. Жующий поднял глаза. — А если там нас уже ждут? Тот только пожал плечами, не отрывая взгляда от последних углей: — Тем лучше. — Смелый, — фыркнул второй. — А если не нас? Он бросил короткий взгляд на третьего, будто проверяя, слушает ли. Но тот молчал, вертя сигарету в пальцах. Лишь спустя мгновение, медленно поднял глаза. — Ночью гадать — занятие для дураков, — отозвался он, голос хриплый, как у человека, который слишком долго молчал. — Утро всё решит. Первый хмыкнул, но в этом звуке не было ни веселья, ни согласия. — Всегда ты так. Будто в стороне сидишь, а копнёшь — чёрт тебя поймёт, что в башке у тебя творится. Тот ответил коротким движением плеч — то ли соглашаясь, то ли отмахиваясь. Сигарета в пальцах скрипнула, но к губам больше не поднялась. Костёр окончательно погас. Ночь сомкнулась плотной завесой, будто тёмная вода затопила всё вокруг. Лишь иногда ветер шевелил траву, да что-то далеко скрипело, словно кто-то бродил, осторожно ступая по камням. Первым поднялся тот, кто сидел у камня. Его движения были настолько тихими, что казались почти незаметными, но в них сквозила странная уверенность — он точно знал, что делать. Лезвие блеснуло в тусклом свете лишь на мгновение, но этого хватило. Автомат упал с глухим стуком. Второй дёрнулся, но только успел выдохнуть. Он вытер нож о траву — медленно, с каким-то ритуальным спокойствием, сунул сигарету в карман и взглянул на тела. Ничего не тронул. На рассвете он стоял у моста. Лёгкий туман стелился по земле, словно вылизывая её, скрывая тропы. В пальцах снова была та же сигарета. Но зажигалка так и осталась в кармане.

***

Ветер пробирался под одежду, острыми порывами вгрызаясь в кожу. Лесная тропа под ногами будто сама решала, кого пустить дальше: мокрая глина скользила, корни выпирали наперекор каждому шагу. Следы, уходившие в глубь чащи, вели их молча. Тишину нарушали лишь скрип ботинок да хруст веток. — А как думаешь, что за ребята оставили эти следы? — Гнедой притормозил, прислонившись к облезлому стволу. Улыбнулся криво, но в голосе сквозило беспокойство. — Может, уже костёр развели, нас ждут? С пловом там, с шашлычком... Тихий не отвёл взгляда от глинистой тропы. Его голос прозвучал сухо: — Если ждут, то явно не с шашлычком. Гнедой хмыкнул, натягивая воротник повыше: — Ну да, скорее с пулей. Вот бы сейчас стаканчик пропустить для разгона... Тебе бы тоже не помешало, а то как натянутый трос идёшь. Тот замер, обернулся через плечо, глядя хмуро, будто хотел прожечь взглядом. — Лучше за спиной смотри. — А ты нервный, однако. — Улыбка получилась кривоватой, да и спокойствия в ней не было. — Не дрейфь, я как собака — если что, залаю первым. Ну, или застрелю. Ответа не последовало, но что-то изменилось. Воздух стал тяжелее, будто наполнился скрытым напряжением. Гнедой лишь пожал плечами и двинулся следом, стараясь не отставать. Шли дальше молча. Гнедой то и дело бросал взгляды в сторону, где среди деревьев мелькали смутные движения — тени, дрожащие ветви, то ли зверь, то ли игра ветра. Пошутить ещё раз не успел: впереди Тихий внезапно замер и слегка качнулся, словно на мгновение потерял равновесие. — Эй, ты чего? — голос прозвучал громче, чем он планировал. Тихий молчал. Его лицо исказилось, он выдохнул сквозь зубы и схватился за голову, пытаясь другой рукой удержаться за дерево. Промахнулся. Пальцы скользнули по коре, и он пошатнулся, будто ноги больше не слушались. — Слышь, ты там вообще живой? — теперь в голосе Гнедого проскочило что-то жёсткое. Он резко шагнул ближе, обхватил плечо напарника, встряхнул, как будто того можно было разбудить этим движением. — Ну-ка, давай без выкрутасов. Ты мне тут не сдохнешь, понял? У меня планы, чтоб ты меня первым прикрыл, если что. Но маска легкой болтовни слетела, как только Гнедой уловил выражение лица Тихого. Перекошенное, будто кости черепа пытались разойтись в стороны, а глаза смотрели сквозь него, как будто в другой мир. Он сразу перестал трясти Тихого и перешёл на другой тон — сухой, выверенный. — Сядь. Слышишь? Просто сядь, не упрямься, — голос был тихим, почти командным. — Если свалишься, хуже будет. Но Тихий не реагировал. Он был где-то далеко. Его тело словно застыло, а разум утонул в вихре боли. В висках гулко стучало, как отбойный молоток, уши заложило оглушительным звоном. Но сквозь эту адскую какофонию пробивался чужой голос. Мягкий, густой, словно напев волны, но тягучий и неотвратимый, как прилив. Он шептал, медленно и настойчиво, не предлагая — требуя: «Иди… сюда…» Гнедой понял, что дело дрянь. Всё сложилось в голове за секунду: ломка, блуждающий взгляд, чужая тень в лице Тихого. Это не просто усталость. Он тихо выдохнул, отбросив привычное притворство. — Ну ты влип, — пробормотал он, скорее себе, чем Тихому, и скользнул взглядом по лесу. Лес будто застыл в ожидании, но Гнедой знал: тишина здесь обманчива. Она всегда чем-то заполнена. — Ладно, сейчас разберёмся. Главное — не вздумай дёргаться, слышишь? Если начнёшь буянить, будет больно. Гнедой говорил почти спокойно, но внутри что-то замирало. Он разжал плечо Тихого, тихо выдохнул, не отводя взгляда. Потом хлопнул его по щеке — не сильно, просто чтобы попробовать вернуть. Ноль реакции. — Прекрасно. Просто отлично, — пробормотал он себе под нос, взялся за напарника так, будто тот был уже безвольным мешком, и потащил в сторону ближайшего поваленного дерева. — Не дури. Если тебя заклинит, у меня только один вариант, и он тебе не понравится. Гнедой почувствовал движение задолго до того, как звуки прорезали гулкое молчание леса. Едва заметный шорох — не зверь, слишком размеренно. Человек. Или несколько. Его рука машинально легла на рукоять пистолета. Движения стали плавными, глаза метались в поисках подходящей точки для укрытия. Тихий всё ещё был в отрубе, прислонившись к дереву, как марионетка с обрезанными нитями. Гнедой скользнул взглядом по напарнику, потом перевёл его дальше — туда, откуда шли звуки. Он встал, поставив ноги чуть шире, чтобы устойчивее держаться. — Стоять! — его голос прозвучал глухо, низко, почти как у другого человека. — Руки, чтоб я видел и шаг вперёд. Медленно. Трое. Спереди — мужчина с крепким телосложением, автомат на ремне, но руки подняты. За ним двое: первый, высокий, двигался уверенно, как человек с опытом; второй, моложе, выглядел слегка нервным, но держал дробовик вполне уверенно. — Тише-тише, свои, — сказал передний, подняв ладонь. — Не кипятись, парень, мы просто мимо шли. Гнедой молча смотрел, глаза прищурены. Несколько секунд в воздухе висела напряжённая тишина. А потом, будто по щелчку, его лицо изменилось. Он опустил пистолет и выдал кривоватую ухмылку. — Мимо, говоришь? Ну и что, решили на наших спящих глянуть? Глаза старшего сталкера сузились, но он быстро перевёл разговор в другое русло: — Успокойся. Мы вряд ли ищем проблем. А твой товарищ? Что с ним? — Да ничего. Просто устал, — Гнедой махнул рукой, в голосе появилась легкомысленность. — У нас тут курортная зона, так сказать. Все падают от счастья. Старший прищурился, будто вглядываясь. — Тихий? Это ты? — он сделал шаг вперёд, а потом резко развернулся к Гнедому: — Это точно он? — Да тебе-то что? — ухмыльнулся Гнедой, но глаза остались настороженными. — Знакомый, что ли? — Ещё какой. Мы с ним у Кирилла пересекались. Меня Гром зовут. Он меня точно вспомнит, когда очнётся. Гнедой скользнул по нему взглядом, будто прикидывая, стоит ли верить. Потом махнул рукой: — Ну, раз всё по-доброму, давайте лагерь разобьём хоть. Чё стоять-то? Только сильно к нам не лезьте. Товарищ-то нервный, когда очухивается.

***

Через несколько минут возле костра уже трещал огонь, а трое сталкеров расслабленно устраивались рядом. Гром, севший ближе к Тихому, заметно беспокоился, время от времени кидая взгляд на друга. — Что с ним на самом деле? — спросил он у Гнедого, отводя в сторону небольшую жестяную банку с готовящейся тушёнкой. — Устал, говорю, — ответил Гнедой, лениво потягиваясь. — Или ты думаешь, я бы тут рядом сидел, если б его кондрашка хватанула? — Да что-то он совсем плох, — вмешался младший сталкер, которого звали Колючий. — Вы уверены, что ему не хана? — Слышь, Колючий, ты лучше ешь, чем языком болтай, — лениво бросил Гнедой. Но его рука снова аккуратно вытерла лицо Тихого мокрой тряпкой. — Всё-таки заботишься, — пробормотал Мох, молчаливый лысоватый сталкер, усмехнувшись уголком рта. — Конечно, забочусь, — фыркнул Гнедой, поправляя подложенный под голову Тихого плащ. — Кто ещё меня прикрывать будет? Вы, что ли? Смешно. Тихий слабо пошевелился, и Гром тут же склонился ближе. — Очнётся? — Очнётся, — резко отозвался Гнедой. — Ему бы поспать. Гнедой накинул на него куртку, бросив через плечо: — Если начнёт буянить, будите меня. А пока он спит, я поем. Вы ж его не сожрать сюда пришли, а? Раздался тихий смешок, напряжение немного спало. Гнедой сел рядом с костром, но взгляд изредка возвращался к Тихому. Усталый, но бдительный.

***

Ночь в лесу укрывалась густой, вязкой тишиной. Костёр догорал, угли потрескивали лениво, лишь изредка выбрасывая слабые искры в прохладный воздух. Сталкеры раскинулись у своих вещей: Гром лежал рядом с автоматом, Колючий свернулся под плащом, а Мох устроился чуть в стороне, почти слившись с тенью дерева. Гнедой сидел на плоском камне, чуть в стороне от остальных. Его поза казалась расслабленной, даже ленивой, но взгляд не задерживался на костре — он скользил по границе света и мрака, настороженно вглядываясь в темноту. Пальцы неосознанно играли с краем старой ткани на штанине, выдавая внутреннюю напряжённость. Он выглядел как человек, привыкший ждать: терпеливый, настороженный, но позволивший себе на миг погрузиться в мысли, не отрываясь от наблюдения. Тихий спал рядом, уткнувшись в сложенный плащ. Его дыхание стало ровным, лицо немного разгладилось, словно сон хоть ненадолго вернул ему покой. Гнедой краем глаза следил за ним, ничего не меняя в своей позе. Это было привычное для него занятие: наблюдать, подмечать мелочи, которые другие упускали. Он вспомнил недавнее: тот момент, когда Тихого словно накрыла невидимая волна. То, как его глаза потеряли фокус, как его тело едва не рухнуло на землю. Воспоминание заставило Гнедого напрячься. Рука сжала край колена, но через секунду он расслабился, сбросив напряжение выдохом. — Спишь как убитый, — пробормотал он вполголоса, словно обращаясь к Тихому, но скорее для самого себя. Несколько секунд он молча смотрел на его лицо, едва освещённое оранжевым светом умирающего костра. Подтянул ногу ближе, опёрся локтем о колено, и его взгляд невольно упал на растрёпанные волосы Тихого, которые чуть раскинулись по плащу. Рука сдвинулась, будто сама собой. Осторожное движение — почти неосознанное — пальцы коснулись прядей, провели по ним, словно пробуя их на ощупь. Мягкие. Гнедой даже хмыкнул едва слышно, будто удивляясь самому себе. — Вот ведь… — тихо пробормотал он, но не закончил. Рука замерла на мгновение, потом отступила, и он выпрямился, наклонившись вперёд. Казалось, что-то не давало ему отвлечься. Может быть, эта непонятная ситуация, может, сам Тихий. Он поправил край куртки, накинутой на Тихого, слегка дёрнул её вверх, чтобы прикрыть его шею. Потом поджал губы и посмотрел на лес, растворяясь в звуках ветра и лёгкого потрескивания углей. Но мысли не уходили. Он снова бросил взгляд на Тихого, в этот раз чуть дольше задержавшись. Что-то было в нём… неуловимое. Странное сочетание силы и уязвимости. Это притягивало, хотя Гнедой никогда бы этого не признал. Не перед ним. Не перед собой. — Ладно, — тихо сказал он, словно подводя черту. Рука снова легла на оружие, но взгляд всё ещё скользил к лицу Тихого. — Утро всё расставит. Если не сдохнем до рассвета.

***

На рассвете, когда лагерь еще спал, он тихо ушел. Огонь костра едва тлел вдали, скрытый шумом леса. Ночной ветер, словно проверяя деревья на прочность, хлестал их ветви. Под ботинками чавкал влажный мох, а деревья, утопающие в темноте, казались ближе, чем они были на самом деле. Остановившись, он вытащил рацию из кармана. Голос его прозвучал приглушенно — только для того, кто был на другой стороне связи. — Это я. Эфир ожил треском и глухими помехами. — Наконец-то. Долго. Что там? — голос прозвучал резко, как удар обухом, но с оттенком нетерпения. — Нашел одного, — прошептал он, словно опасался, что лес услышит. — Нашел, говоришь? — голос на том конце был ровным, почти бесстрастным, но в нем сквозила едва заметная тень сомнения. — Целый? Или опять наполовину? — Как новый, — глухо ответил он, вытирая лоб рукавом. — Мозги на месте. Не орет, не рвется. Выдержанный. — Повезло. Хотя, зная тебя, неудивительно. Не спугнул? — Справлюсь, — тихо ответил он, — Не нужно вмешиваться, я знаю, что делаю. В ответ — пауза, будто на том конце провода размышляли, стоит ли ввязываться в спор. Рация треснула, затихла. Он шумно выдохнул, сунул ее обратно в карман и провел рукой по лицу. Ладонь ощутила прохладу — даже она казалась тяжелой и липкой. Шел обратно, но ощущение, что за ним кто-то наблюдает, не отпускало. Лес, казалось, ожил. Где-то в стороне с хрустом осыпались ветки, шорох пробежал по зарослям. Он замер, медленно повернул голову, но вокруг была только тьма. Непроницаемая, давящая. Лес словно ждал чего-то. — Тьфу ты, нервный стал, как ребенок, — пробормотал он себе под нос, ускоряя шаг. Костер мелькнул впереди, но облегчения это не принесло. Темнота вокруг будто сгущалась, мешая дышать.