Мрачной Похьолы хозяин

Калле гнал на лыжах по заснеженному лесу, все больше осознавая, что заблудился. Высокие ели проносились мимо него, холодные и пустые; их подмерзшая хвоя на шумела на ветру человеческими голосами, и Калле казалось, будто он слышит обрывки разговора. Лапландия смотрела на него тысячью глаз, но в этом ледяном взгляде не было ни капли тепла. Он поднялся на холм и осмотрелся. Куда ни кинь взгляд — один снег, лес и бескрайняя тайга, и никакого намека на цивилизацию. Колючий ветер, пробиравший насквозь, снова напомнил Калле о его жалком положении, но он пересилил себя и поплелся дальше. Лыжи пробивали хрупкую корку наста, оставляя в ней колеи, и скоро он совершенно выбился из сил. Вокруг не осталось ни единого живого существа, только ветер гудел в ветвях, да снег взлетал из-под лыж, когда он делал особенно резкий поворот. Калле сбавил ход, привалился к стволу ели и закрыл глаза. «Надо двигаться дальше, — пронеслось у него в голове. — Иначе я погибну». Северное сияние разгоралось все ярче, в его медленном, тусклом свете снег сверкал, как полированное серебро. Замерзшие деревья казались прозрачными, а сквозь них просвечивал мир, равнодушный ко всему, кроме своей бесконечной пустоты. Идти стало еще труднее. Сколько он тут уже бродит? Пять часов, день, два? Во тьме полярной ночи он не различал времени. В голове сразу вспыли все легенды Йонне, и успокоения это не принесло. Калле криво усмехнулся, подняв взгляд на тревожное мерцание над головой. Он уже не чувствовал холода — даже окоченев до костей, он по-прежнему испытывал желание двигаться вперед. Скоро его лицо стало таким же белым, как и снег вокруг. В какой-то момент он решил, что в довершение всех бед заехал в самую глушь, и присел передохнуть. Снова вспомнился Йонне, и Калле даже стало немного обидно вот так просто взять и умереть, не попрощавшись. Йонне, как и все саамы, — человек суеверный, и, бывало, рассказывал, что нельзя свистеть при северном сиянии — духи леса заберут к себе. Калле попытался отгородиться от этих мыслей и, сделав над собой большое усилие, встал, пристегнул лыжи к ботинкам и побрел по снегу, щурясь и преодолевая боль в натруженных мышцах. — Ну что, духи леса, — усмехнулся он, — посмотрим, правда ли то, что о вас говорят… Он рассмеялся слегка истерически и пронзительно свистнул. Мир вокруг ничуть не изменился, и даже ноги по-прежнему мерзли. Где-то вдалеке раздался треск, еще, и еще. Калле застыл на месте, весь обратившись в слух. В подлеске что-то мелькнуло, мелькнуло и исчезло, потом он различил тихий шорох лыж по снегу, треск ломающихся веток — и движение в темноте. Духи леса точно не собирались проявлять к нему интереса. Подождав немного, Калле свистнул еще, на этот раз гораздо громче, чем раньше. Человек вынырнул из лесного мрака и остановился в нескольких шагах. — Тсс, — прошептал он еле слышно, — не свисти! Беду накличешь. Калле всмотрелся. Мужчина, стоящий перед ним был одет, пожалуй, слишком легко для лапландских морозов. В руках он держал лыжные палки, а к его куртке была привязана кожаная поясная сумка со вышивкой, похожей на изображение оленя. Еще одна сумка висела у него на плече, тоже с вышитой на ней птичьей головой и какими-то странными знаками. Точно саам, подумал Калле, заметив у незнакомца на шее амулет со схематичным рисунком шамана — точь-в-точь, как на лого их группы. — Я заблудился, — начал Калле. — Добрый человек, не подскажешь, где… — Тихо! — зашипел незнакомец, крепко схватил Калле за плечо и потащил в сторону, согнувшись, будто ожидая ударая. Глаза его беспокойно бегали. — Нельзя шуметь, духи услышат. Они видят таких, видят и запоминают, а потом уносят с собой… Калле подавил желание покрутить пальцем у виска. Однако, этот духовидец был его единственным шансом выбраться к цивилизации, и он послушно пошел за ним, стараясь не отставать. Ватные ноги не слушались, холодный воздух обжигал легкие даже через балаклаву. Сзади послышался тихий смех, и его провожатый вцепился в него мертвой хваткой, пальцы его мелко дрожали, но он продолжал тащить Калле за собой. — Тихо… Тихо, только не оборачивайся, — бормотал он, — и не смотри им в глаза. Смотри лучше под ноги. Слышишь? Не смотри в их глаза! Бродить по Лапландии в одиночку было неуютно, но в обществе этого странного типа Калле еще больше стало не по себе. Пару раз они останавливались, чтобы отдохнуть, потом снова шли вперед. Лес вокруг постепенно редел. Их обступила мрачная тишина, нарушаемая лишь скрипом лыж и завыванием ветра в голых ветвях. Дважды Калле и его спутник делали короткие привалы, вставали на лыжи и шли дальше, обходя по широкой дуге оленьи тропы и большие поляны. Каждый раз незнакомец замирал на несколько секунд, вглядываясь в снежную пелену, затем принимался бубнить себе под нос непонятные слова и сворачивал в самую глухую часть леса, подальше от открытых мест. Проплутав так некоротое время, Калле совсем перестал понимать, куда и зачем они идут. — Опять духи шалят? — спросил он, когда его проводник внезапно остановился около булыжника, исписанного неровными угловатыми знаками. — Нет, пока все в порядке, — ответил тот неожиданно спокойно. Калле, ожидавший услышать причитания про всякую мистическую чертовщину, приподнял брови. — Нам сюда, — он указал на еле заметную тропинку, уходившую в густую заснеженную чащу и исчезавшую за деревьями. — Скоро выйдем к Севеттиярви, небольшой поселок, транспорт ходит редко, связи нет, но от цивилизации не так далеко. Переночуешь у меня, пока погода не наладится. Он остановился. Секунду-другую смотрел на Калле, а потом вдруг так улыбнулся, что у того по спине пробежали мурашки. — Кто бы мог подумать, что в моем родном лесу найдется так хорошо сохранившийся образец саамского искусства! — воскликнул он. Потом в его глазах мелькнули хитрые огоньки. — Да, подожди здесь, — добавил он, как будто соглашаясь, хотя Калле, собственно, ничего ему и не говорил. Его спутник скрылся за упавшим деревом, и до Калле донеслись слабые звуки, похожие на стук палки по льду. Несколько минут он не решался двигаться с места, памятуя предостережние незнакомца, однако любопытство оказалось сильнее страха, да и в конце концов, разве это было опаснее, чем насмерть замерзнуть в лесу? Его худощавый попутчик легко пролез в узкое отверстие между двумя елями, даже не замедлив шага, а вот Калле пришлось немного повозиться, прежде чем он протиснулся в эту же дыру вслед за ним. Среди валежника и веток царил непроглядный мрак, сквозь который едва пробивался слабый зеленоватый свет северного сияния. Что-то на секунду коснулось его ноги, словно бы дохнуло холодом, но Калле предпочел не обращать на это внимания, стараясь идти как можно медленнее и все время прислушиваясь. Его новый знакомый нашелся неподалеку — он пытался расколоть мерзлую землю среди раскопанного снега. На его лице блуждала загадочная улыбка. Калле полез в рюкзак. — Возьми хоть топор, бедолага. Тот искоса посмотрел на него и покачал головой. — Топором только дрова рубить, — ответил он и фыркнул. До Калле долетели обрывки мелодии, которую до того из-за ветра нельзя было расслышать. — Опасное время ты выбрал для прогулки. Его спутник разрыл снег, пошарил в нем рукой и протянул Калле что-то маленькое и узкое. Это был кожаный амулет с черными пятнами — похожий на охотничий, только знаки на нем были очень уж странные. В нескольких местах края амулета были обгрызены, кожа на нем разошлась, и от него исходил какой-то резкий неприятный запах. Обвязав бечевкой амулет вокруг своего запястья, незнакомец двинулся вперед, постепенно забирая влево. Вскоре тропинка превратилась в узкую просеку, и другой дорогой они вернулись к тому самому камню, который так привлек внимание его спутника. Только теперь он светился слабым светом, а снег вокруг него был истоптан до такого состояния, что идти на лыжах стало почти невозможно. Он надел амулет на ветку дерева и вдруг замер, настороженно к чему-то прислушиваясь — Калле от неожиданности чуть не врезался ему в спину. Оглядываясь по сторонам, он осторожно приложил палец к губам, давая Калле понять, чтобы тот молчал, сам же медленно сделал несколько шагов в ту сторону, откуда доносилось тихое поскрипывание. Дойдя до края тропинки, упирающейся в высокий сугроб, присел на корточки и стал вглядываться в сумрак, царивший под елями. Калле уже начинало надоедать это бессмысленное блуждание. Незнакомец, похоже, сильно нервничал, оглядывался через плечо, часто наклонялся, гладил рукой хвою, тыкал палкой в снег — но почему-то не двигался дальше. Через несколько долгих минут он вдруг осторожно повернул назад и прошептал: — Пойдем-ка отсюда. Калле был только рад подчиниться. Его спутник повел его меж елей и старых трухлявых стволов, выписывая странные пируэты на лыжах. Вскоре они дошли до развилки, за которой начиналась дорога, пересекавшая пролесок. Параллельно ей проходила еле заметная лыжня, ведущая куда-то в чащобу. Под ногами тихо хрустел снег. Онемевшие пальцы вновь напомнили о себе, но даже мысль о том, чтобы разогреть их, показалась Калле пыткой. Полчаса растянулись в вечность, к тому же все это время его спутник хранил молчание, погрузившись в какие-то свои таинственные размышления. К Калле же будто вновь вернулась чувствительность. До этого он просто не замечал холода, теперь же его начинало бить мелкой дрожью, несмотря на несколько слоев теплоизолирующей одежды. От слабости кружилась голова. Хотелось прилечь прямо на этот ослепительно серебристый снег, ни о чем не думать и ни на что не реагировать. Но идти было надо — и скоро они вышли на дорогу, едва различимую под слоем снега. — По лыжне пойдем, немного осталось, — словно отвечая на мысли Калле, сказал его спутник. — Заодно и согреешься, а то у тебя зуб на зуб не попадает. Калле вяло кивнул. — Как хоть звать тебя, добрый человек? — Туомас. — Совсем другое дело, — сказал Калле и неожиданно даже для себя рассмеялся. Он догнал Туомаса и поравнялся с ним. — Ну-ка скажи, я трезвый? Он дыхнул в его сторону, заставив Туомаса отшатнуться. — Зубы почисти, — скривился он, сворачивая в сторону. — Значит, действительно, не спьяну почудилось, — удовлетворенно заключил Калле. — А еще в Инари хотел ехать… — Поехал — и не нашли бы тебя. — Взгляд Туомаса был одновременно и насмешливым, и задумчивым, и еще непонятно каким, незнакомым. — Сегодня еще терпимо, а скоро и метель будет, и ветер, и мороз минус сорок. — Да, повезло мне с тобой, — честно ответил Калле. Они уже поднялись на небольшой бугор, с которого открывался вид на деревеньку вдалеке, куда, судя по всему, они и держали путь. — И мне в какой-то мере тоже. Чем ближе они подходили к селу, тем больше охватывало Калле чувство необъяснимого счастья. Свежая кровь прилила к его щекам, глаза оживились, даже пальцы перестали дрожать. Уж что-то, а выпутываться из всяких передряг он умел, и ни Лапландия, ни полярная ночь, ни странные ритуалы его нового знакомого не были для этого помехой. Под полозьями лыж скрипел белый снег, в небе сверкала полная луна, проносились редкие снежинки. — Такую погоду редко здесь увидишь, — сказал Туомас, заметив его воодушевление. Глядя в снежное пространство перед собой, он меланхолично насвистывал что — то печальное. — Настоящая зимняя ночь всегда лучше весеннего дня. И пусть она принесет нам удачу. А теперь… — Туомас повернулся к Калле, посмотрел на него долгим взглядом и вдруг с силой ударил палкой по снегу. Тонко, пронзительно зазвенело. — Двигай, если хочешь жить! Калле мог себе поклясться, что краем глаза увидел в темноте какую-то тень, хотя за все время их путешествия с Туомасом не встретил ни души. Это могло быть обманом зрения, игрой воображения, но он так отчетливо чувствовал взгляд на своем затылке, словно кто-то стоял за его спиной. Калле поежился и прибавил ходу, перейдя на бег. Лыжи всегда были его коньком, и вскоре он обогнал Туомаса, который с трудом поспевал за его размашистым шагом. Впереди, между редкими стволами деревьев, промелькнула какая-то неясная фигура, затем она метнулась прочь и исчезла в снежной мгле; в следующую секунду до ушей Калле долетел далекий тоскливый вой. Они приближались к деревне, стоявшей в низине. Туомас открыл калитку ближайшего дома, и Калле не замедлил воспользоваться его приглашением.