Death Dance

«Дружба кончается там, где начинается недоверие.» Конфуций.

***

Танцы. Музыка. Тренер. Все эти факторы, звуки и чувства, что они излучают, слились в одно. Превратились в бессмысленную кашу, и уже не разобрать где что. Боль – единственное, что пробиралось сквозь всю эту пелену застилающих разум чувств. Острая, колкая, невыносимая, она поселилась в нём, и они стали соседями в этой жестокой оболочке. Чонгук ещё с раннего детства грезил танцами и музыкой. Это была его особенная частичка души, что давала неисчерпаемую надежду. Ему все говорили, что у него талант, что он прекрасно танцует. Он думал, что за несколько лет подготовится, станет профессионалом и завоюет первое место, думал что таланта и желания хватит. Знал что будет нелегко, сложно. …Но мечтал он не об этом.

~~~

Молодой парень, который стоял в большом тренировочном зале, познал каждый кусочек этого понятия. Что иногда мечты остаются мечтами, не больше, но стало слишком поздно, чтобы отступать назад и говорить «не получится», он слишком многое поставил на кон. В том числе и себя…

~~~

Руки, словно веточки цветущей сакуры, развиваются в танце, будто бы на ветру. Его движения, как волны: то спокойные, как штиль, то взрывные, как бушующее море. История, что рассказывается через каждое подрагивание пальцев, каждый вздох и поворот головы. С каждым новым звуком он становился уверенней в своей стихии. Он был рождён для этого… Чонгук искусный во всём и искушает всем. Тот самый запретный плод, от которого так и норовишь откусить хоть маленький кусочек, но как только попробуешь – хочется всё больше. Но искушается он только себе и танцу. «Танец – это глоток чего-то нового. Чего-то, что спрятано глубоко внутри тебя. Танец – это возможность на время стать кем-то другим». Он не ангел, но дьявольски искушает… Его тело во время льющихся битов музыки раскрывается, подобно бутону лилии, и медленно, но страстно движется, захватывая дух. Подобно закату после рассвета или яркой луне в ночи, он приковывает взгляды к себе… Ни как иначе. Алое пламя страсти будет гореть до того момента, пока он не остановится, пока не прозвучит последний аккорд. «Музыка – это откровение более высокое, чем мудрость и философия». Бедра, сильные и пылкие, рисуют самую прекрасную картину совершенства. Двигаются в такт, ни на секунду не опаздывая, иногда даже кажется, будто он быстрее звука. Он двигается не под музыку, а делает это вместе с ней, сливаясь воедино… Он ей живёт. «Музыка должна высекать огонь из души человеческой». «Она не может мыслить, но может воплощать мысли». «Музыка поистине общечеловеческий язык». Силуэт его многие называют идеальным. Многие осуждают. Многие завидуют. Каждый волен говорить, что угодно. Ведь всегда будет человек, который и на идеальном найдёт недочёт. В жизни Чон усвоил два урока: 1. «Всю жизнь ожидаешь встречи с кем-то, кто поймёт тебя и примет таким, какой ты есть. А в самом конце обнаруживаешь, что этот кто-то всегда с тобой. И это ты сам…». 2. «Чаще всего людям неинтересно ваше мнение, они просто хотят, чтобы вы с ними согласились». Поэтому он одинок. Поэтому не слушает мнения людей и их обвинения.

***

Чон старается, правда, но чем больше он это делает, тем хуже становится, ведь не оправдывает трудов даже на один процент. — Ужасно! Чонгук, ты позорить меня собрался?! — произнёс Хосок, устало потирая виски.

***

В жизни главное иметь мечту или цель, к которой ты стремишься. Если её нет, то мир убьёт тебя, или же ты сделаешь это сам. Жестоко, но другого и не может быть. Каждому дорога – своя мечта, своя личная ниша в любом деле. Моргнул – ты на дне. И попробуй встать, если ты после падения хотя бы выжил – уже великая удача. А ему просто повезло, главное не опустить руки. …Даже если надежды больше нет… Даже зная все эти правила, люди всё равно играют в игру на выживание. Те, кто с этим смирился и просто пашет, как не в себя, выживают, но и им бывает не везёт. Наш Чонгук, к слову, неудачник по жизни. Похоже, судьба шутит крайне неостроумно. Или же просто Чонгук не любимец удачи. Но это не останавливает его. День за днём он проводит часы в хореографическом зале. Иногда задумываясь: «Когда же я в последний раз гулял на улице?», «Когда просто отдыхал?». Его путь всегда будет устилать кровь… И не всегда только его, но и соперников. Мораль в таких «битвах» перестаёт существовать или её просто и не было, чувство сочувствия проявляется разве что к себе, и то не всегда. Слёзы катятся с глаз так часто, что щёки практически не сохнут, а со временем вообще перестают вырабатываться организмом. Со временем пройдет, наверное. «Слёзы – это та жидкость, которая выливается из глаз, когда выжимают твою душу». Несмотря на всё, Чонгук продолжает верить в «светлое будущее», которое на деле не больше жалкой фальшивки. Счастье, которого не больше капли в море. Частые мысли о мироздании, смерти и жизни, кажется, съедят Чона изнутри. Сквозь длинный и тягучий внутренний монолог пробивается музыка. Красивая, нежная, точно такая, которая подошла бы Чонгуку и его танцу. Связка танца, что он упорно репетирует, с каждым разом всё лучше и лучше. Но это только в воображении Гука. На деле – хуйня. В зеркале всё те же движения, что и вчера, что и позавчера, что и недели назад. Прогресс остановился, и началось время отсчёта. Оно не стоит, не ждёт, пока к нему придут – ты либо успел, либо нет. Глупо строить планы на всю жизнь, когда не властен даже над завтрашним днём. — Чонгук, нет! Ты глухой? Музыка идёт, а ты тащишься сзади. Там тебя за такое повесят. Права на ошибку у тебя нет, начинай заново! — кричал раздражённый Хосок, который уже не первый день наблюдает одно и то же, без изменений. Когда-то он был таким же, только он, по его мнению, старался, а Гук, видимо, нет. Когда Хо впервые его встретил и увидел, как тот танцевал, он был свидетелем самого, что ни на есть, настоящего искусства. У него был талант, это правда, но только этого мало. Тогда он взял его к себе и начал учить технике, со временем готовить для всяких конкурсов, и всё было более-менее хорошо. Но то, что происходит сейчас, началось относительно недавно, только Хосок не может исправить то, над чем не властен, то, чьей причины не знает. — Простите! — Чонгук пытался перекричать музыку. Мелодия остановилась, в зале повисла тишина. Такая вязкая и тяжёлая, хоть ножом режь, и такая ненавистная Чону-младшему. — Слушай, я таких, как ты, видел сотни. Думают пробиться в известность, стать популярными, но не понимают, что это просто не для их. И ты, кажется, не станешь исключением, — слова пронзили сердце и разум Чонгука, словно сотня игл. — Но думаю, если бы ты занимался больше, то я смог бы хоть немного быть в тебе уверен. — Но… — Чтобы пробиться, ты должен думать только о танцах и ни о чём больше, и я даже помочь тебе не могу, ведь причины всего этого не знаю. Где тот мальчишка, который выступал на улице? Где тот, кто танцевал и вкладывал душу? Что с тобой, Гук? Ему бы самому это знать. «Делай то, что должен, чтобы иметь возможность делать то, что хочешь». — Тренер Чон, но я и так в зале каждый день, у меня нет ещё больше времени на танцы, — пытался объясниться Чонгук, но Хо даже не слушал. — Ты слышал мои слова, — прошептал Хосок и удалился в глубь зала, чтобы снова включить музыку, в который раз за этот день. — И раз, и раз, и раз, два, три, — диктовал ровный голос тренера под начинающуюся мелодию из колонок, которая медленно и сладко растекалась по телу, заставляя двигаться всё интенсивнее и быстрее. Каждое движение выполняется уже на автомате. Вкладывая всего себя, Чонгук старался изо всех сил, точнее из тех, что ещё остались. Их не хватало, но он ничего не мог сделать, это всё, что у него было, всё, что осталось. Язык тела не врёт. Даже если тело уже в могиле.

***

«Что не так?» – поворот. «Что со мной не так?» – движения бедрами. «Почему мне так сложно?» – выпад. «Может… Это не м…» – резко подворачивает ногу и падает, слыша со стороны, как старший порывисто выдыхает, стараясь сохранять спокойствие. — Чон Чонгук, ты хоть когда-нибудь думал… — голос Хосока звучит слишком спокойно (затишье перед бурей). Тренер прерывается и поворачивается к зеркалу, в котором видно его и Чонгука, который сейчас лежит на полу, подобно маленькому, раненому котенку, — …Бросить? — а вот и буря. — Ч-что? — переспрашивает Гук, боясь ответа. — Понимаешь, неважно, сколько времени ты проводишь в зале, неважно, сколько раз прорабатывал связку и насколько она идеальна. Когда просто повторяешь движения, то это выглядит сухо, обычно. Но когда вкладываешь душу, историю и чувства, то танец становится живым. Однако у тебя он мёртвый, — заканчивает Хосок. Бьёт в самое больное то, что осталось ещё живым. Чонгук вдруг чувствует, как задыхается, он ощущает слишком быстро нарастающую боль. Она слишком сильна, что хочется закричать, вырвать сердце, чтобы больше не болело. Но он научился держать всё в себе, и как бы не хотелось разрыдаться, он вытерпит, уже не впервой. Гук только внешне останется спокойным, но в его глазах можно увидеть живой ад и сильнейшую боль. Моя боль – это только моя боль. Она никогда и никого не интересовала, так всегда было, и так всегда будет. Она останется только со мной. — Прости, Гук, но я не смогу тебе помочь, как бы мне не хотелось, только ты можешь оживить танец. Я даю тебе три дня, во время них ты должен отдохнуть и хотя бы попробовать вложить душу, не просто повторить танец, а прожить его. И я буду надеяться, что когда мы встретимся через эти три дня, я увижу то, что когда-то уже видел прежде. Поэтому, прошу, отдохни и отпусти все мысли во время танца, — мягко, но строго произнёс Хосок, и только эти двое знают о чём речь, ведь не каждый способен не выживать, а жить. Цветы, растущие во тьме. Во тьме лишь выжить могут… Чонгук боится больше всего на свете - сдаться. «Отдых» – то самое слово, которое Чонгук, кажется, позабыл давным-давно. Он действительно не помнил, когда просто так гулял в парке или ходил в кино с приятелями. Да и товарищей у него толком то не было. Пара одногруппников и тренер, которого он всё же считал своим другом. Как он может расслабиться? Отдых для Чонгука был равен остановке, проигрышу или тому, что он сдался. А он не мог позволить себе этого, не сейчас. Собирая сумку в раздевалке, он в сотый раз прокручивал слова Хосока в голове, которые, как пчелы, мельтешили вокруг, наводя ужасный гул, от которого невозможно было избавиться ни таблетками, ни сном. Отдохнуть дома? Нет, это не для него. Мать, которая постоянно в командировках и вообще не интересуется жизнью сына, и отчим, который ласков с пасынком только при матери, а на деле ненавидящий чужого отпрыска всем сердцем – эти люди точно не создают в доме обстановку тепла и уюта, в которой можно отдохнуть и телом, и душой. Ему некуда идти. Да даже дома для него нет.. Придётся ещё потерпеть...