My dearest man

***

— Ты очень нужен мне… Я не могу без тебя! Я чувствую его аромат с горьковатым запахом сигаретного дыма, знакомый и родной, вижу его глаза, так близко, которые с нежностью смотрят на меня, с нежностью и отчаянием. Будто бы рушился привычный мир, а я — единственная и последняя надежда в этом зыбком мире. Я ругаю себя за малодушие, как последнюю скотину, ведь всего лишь каких-то несколько часов назад я собирался с ним расстаться! — Тсс… Все хорошо… Я здесь, я с тобой! Глажу его по голове, касаюсь его губ быстрым поцелуем, потом дольше, и который постепенно втягивает в себя нас обоих. — Все будет хорошо, — как мантру, твержу я, то ли самому себе, то ли говорю нам обоим, в перерыве между поцелуями. Я всегда думал, что поцелуи Алана очень нежные, трепетные, он медленно вбирает и втягивает мои губы, доводя меня до головокружения. Не давая мне упасть, он поддерживает меня за плечи и спину, а его руки ласкают мне затылок. Изголодавшееся за эти несколько месяцев по его ласках тело потряхивает от возбуждения. Внизу живота закручивается болезненный и одновременно сладкий, и такой знакомый, долгожданный водоворот желания. Он оторвался от моих губ и медленным движением убрал мои волосы с глаз. Его глаза так близко, полуприкрытый ресницами взгляд скользит по моему лицу, губам, шее, и в тоже время он будто дразнит меня, слегка отстраняется от дальнейших поцелуев. — Пожалуйста, не останавливайся, — умоляю я, тяжело дышу ему в шею. Он и не думает останавливаться. Проходит по моей шее языком, нежно захватывает ее губами и слегка прикусывает зубами, не давая толком вобрать воздух в лёгкие. К сожалению, я не взял с собой много вещей и шейный платок остался дома, но мне было наплевать, что теперь все увидят на шее красные пятна. Я думаю, что никого это не удивит. Я плавлюсь под его ладонями, поцелуями и языком он постепенно вылизал из моей головы весь разговор, который я старательно придумывал всю дорогу из аэропорта на виллу, когда Флад, утомленный перелётом, спал на моем плече в салоне такси. Одной рукой он придерживает мой затылок, второй рукой пытается распустить мой ремень. Нелегко это сделать с моим «стояком», и он помогает себе другой рукой. Слишком долго его не было рядом, и результат не заставил себя ждать. Он рывком спустил джинсы и боксеры. От прикосновения к горячей, пульсирующей головке кончиками его пальцев я не могу удержаться и он еле успевает накрыть ее ладонью. Потом уткнулся мне в плечо: — Все, как в первый раз! Прости меня, пожалуйста. Наверное, я перестарался! Должно быть, ты чувствуешь себя ужасно? — Я чувствую себя прекрасно, потому что ты наконец-то со мной рядом! Я скучал по тебе! Все искал повод, чтобы приехать… Я просто хотел поздравить тебя с днем рождения… Я сшил твои костюмы… чтобы только тебя увидеть! — Не нужно было искать повод, нужно было просто приезжать, и все! Мне очень плохо было без тебя! И я больше никуда тебя не отпущу! Его горячее дыхание обжигает мочку моего уха, шустрые и беспокойные пальцы пробираются на мою спину под рубашку, проводят вдоль позвоночника вверх и вниз, затем пробираются мне на грудь, оглаживая мышцы на груди и легко задевая соски. Он их едва касается, знает, что мне это не очень нравится. Мое сердце бьется, как ненормальное, я задерживаю его руку на нем. Это нравится нам обоим — чувствовать его бешеные удары. Второй рукой Алан касается моей руки, переплетает и сразу же отпускает мои пальцы, такой обыденный жест, но окончательно вырубает мне сознание и подсознание. Остаётся только концентрация на его прикосновениях и желание, чтобы эти ласки не прекращались. Слик одинаково страстно любил и «отдаваться» мне, и «принимать», но сегодня он был стопроцентным «доминантом» — властным, требовательным, страстным. Он отпускает мою руку и силой прижимает меня к себе, на его рубашке отлетают пуговицы от моих нетерпеливых движений. У меня больше нет терпения, только острое желание почувствовать его в себе. Но он медлит, он дразнит меня, доводя этим до дрожи. Ласкает внутреннюю поверхность бедра, мошонку, ягодицы, пульсирующий каменный член, где-то нажимает или задерживается сильнее, где-то едва касается. Он изучил мое тело, как свой синтезатор и играет на мне свою музыку. Нет тормозов, нет боязни, что кто-то нас услышит. Только полная концентрация друг на друге. Удивительно, как нам удавалось чувствовать друг друга без слов! Он угадывал мои желания. Оно было одно — чтобы он поскорее трахнул меня и закончил истязать меня своими прикосновениями! И он даёт мне и это, доведя уже практически до сумасшествия. С каждым разом он делал это по-разному, ни разу не повторяя свой путь. Оставил меня лежать на своей кровати практически обессиленным, а потом устроился рядом, обняв меня крепко и прижав к своему все ещё разгоряченному телу. Не хотелось больше ни говорить, не двигаться, а просто доверчиво прижиматься к нему, наслаждаясь как можно дольше этим моментом близости. В доме полно народу, но о нас будто забыли, и остаток вечера нас не беспокоят. Даже не знаю, слышал ли кто весь тот шабаш, который мы издавали? Его комната находится на втором этаже, рядом с комнатой Дэвида. Дэвид все равно живёт в каком-то своем мире, ему не до нас, а остальным… Впрочем, какое мне дело до остальных? Мы засыпаем в сладкой нирване, а когда просыпаемся — за окном белый день. Вернее, просыпаюсь я один, в объятиях осьминога, который мирно посапывал мне в ключицу и так опутал мое тело своими щупальцами, подмял меня под себя, что я не знал, как мне освободиться. Я осторожно сдвинул его руку, но он тоже проснулся. — Сколько время? — спрашивает он и вскидывает руку к глазам, на которой нет часов. — Неважно, — отвечаю я ему. — Я поздравляю тебя с днём рождения! Целую его очень нежно. Он сладко потягивается, улыбается и говорит: — Ммм… Спасибо! Я люблю тебя! Глаза его прикрыты ресницами, а по губам скользит легкая улыбка. Он приводит меня в замешательство этими словами. Я их так долго ждал! Как вы думаете, мог ли я ему сказать, что эта наша последняя ночь вместе? У такого тонкослезого болвана, как я, на глаза, конечно же, выкатывается слезинка, и это не укрывается от Алана. — Ты плачешь, Милко? Откуда слезы? Большим пальцем он стирает мне ее с ресниц. — Я столько ждал от тебя этих слов! — Я готов повторить их еще раз! Я люблю тебя! — совершенно просто и непринужденно повторяет он. Я сжимаю его руку, целую ее. Чувствую огрубевшую кожу на кончиках пальцев, расправляю их и вижу мозоли. Провожу по ним кончиками пальцев, целую их: — У тебя мозоли на пальцах! — Да, знаю. Это от барабанных палочек. — Ты совсем не жалеешь себя! — Может быть. Но пока похвастаться нечем! — Ничего… Все будет! Потому что иначе быть не может! — Ты слишком… слишком самоуверен! Но мне это нравится! Он снова целует меня, в губах от его поцелуев горение и покалывание. Но я прикрываю его губы ладонью. — Наверное, нас уже ждут! Нужно спуститься к ним. — Да ну их! Пусть ждут! Мы слишком давно не виделись! — Нет, Алан. Так нельзя! У тебя все же день рождения! Флад привез тебе подарок. — Даже боюсь представить, что это? — Ничего такого. Небольшой тортик. — Хорошо… Я сделаю это из уважения к Фладу. Но знай, что я не горю желанием возвращаться туда! С большим удовольствием я бы сам куда-то завеялся… с тобой! Мартин это делает регулярно. Чем мы хуже? — У нас еще будет время на это. Пойдем? — Подожди! Давай посмотрим твои костюмы. — Но нас там ждут? — неуверенно возражаю я. — Подождут! Давай, тащи их! Только нужно привести себя в порядок! Не возражаешь, если я приму душ? — Конечно, нет! — Ок. Я скоро! Он вышел, а я начал доставать из сумки костюмы, собрал на молниях все «запчасти» и развесил оба костюма на стульях. Когда он появился из душа с мокрым полотенцем через плечо и мокрыми волосами, увидел их и присвистнул. — Круто! Я знал, что это будут бомбические костюмы! Только вот тут ты все же не стал так делать, как я просил? — заметил он с досадой. — Я категорически настаиваю, что та фишка будет лишней! Их и так куча на квадратный сантиметр! И вообще, твое недоверие мне, как профессионалу, меня задевает! — Перестань. Я тебе доверяю абсолютно! И слушаю беспрекословно. Если ты считаешь, что так будет лучше — ок. Пусть будет так! Он бросил полотенце на стул и натянул на себя сначала первый костюм. Оба были исполнены в серой гамме, один светлее, серо-сизый, другой темно-серый, почти графитовый. Как раз абсолютно «его» цветовая гамма. В комнате не было зеркала и ботинок, и он смотрелся одновременно и круто и комично в этом наряде с босыми ногами и мокрыми волосами. — Чего улыбаешься? — спрашивает он. — Образ немного недоработан, — киваю я на его ноги. Он разглядывает свои босые ступни и тоже начинает смеяться. — Да, представляю, если бы я так вышел на сцену. Мне элементарно больно будет жать на педаль барабанной установки! — Зато с такой отросшей шевелюрой ты сможешь ею трепать, как заправский рокер, играя на своих барабанах! — Нет-нет, — оставим этот образ Дэйву! Не будем отбирать его хлеб. Я, наверное, состригу это все нафиг. Мне мешает такая длина, если честно! Что-то я на такой дискомфорт не рассчитывал. — Не нужно, оставь, пожалуйста! Мне очень нравится твоя прическа. Он загребает все свои волосы наверх своим характерным жестом. Под кожей «гуляют» бицепсы. Я слегка касаюсь их кончиками пальцев. — Не знал, что барабаны действуют, как тренажеры! — Я и сам не знал. Ну, что скажешь? Я обхожу его вокруг. В его комнате нет зеркала. — Смотрится замечательно! Честно говоря, когда я их примерил на себя, на мне они смотрелись, как на корове седло. В смысле, село все идеально, конечно, но просто это не мой стиль. В зеркало не хочешь глянуть? — Ближайшее зеркало в ванной. И то, там только верхнюю часть увидишь. Я доверяю тебе, если ты говоришь, что все нормально, значит, так и есть! Он снял первый и надел второй костюм. — Отлично! Как обычно, я попал «в яблочко»! — Ну ладно, не загребай все лавры себе! Эскизы все же были мои! — Хорошо, — улыбаюсь я великодушно. Мне для него ничего не жалко, даже поделиться гордостью за хорошо сделанную работу, несмотря на то, что я сомневался в конечном результате. Он взял валяющуюся со вчерашнего вечера рубашку, увидел, что оторвана добрая половина пуговиц, улыбнулся, видимо вспомнив вчерашнее, взял другую. Мы спустились вниз. Идя по лестнице, я слышал голоса. Депеши и Флад уже собрались все. Подходя к control room, я вдруг внутренне заметался, замедлил шаг. Мне стало неловко почему-то туда заходить. Хотя все знали о наших отношениях с Аланом, а может, потому, что там был Флад? Впрочем, какое мне до него дело? Алан, почувствовав мои метания, крепко сжал мою руку, и таким образом мы появились перед «всем честным народом», рука в руке. На секунду разговор смолк и через секунду вся компания разразилась радостными воплями и начала аплодировать. — Нам нужно сказать спасибо, что они вообще появились! Флад был ершист и так смотрел на нас, изрёкши эту фразу, что мне стало не по себе. Никогда его не видел таким раздраженным, даже злым. — Ну ладно, — сказал Алан, — мы немного проспали. Совсем чуть-чуть! — Чуть-чуть? Еще немного — и будет закат солнца! Ничего, что через час приедут музыканты? Флад внимательно, выразительно и демонстративно осмотрел мою шею своими увеличивающими очками. Но я сделал вид, что мне все равно, хотя щеки мои пылали. Засосы сегодня расцвели красивой сине-красной расцветкой. Я их увидел позже, когда наконец-то добрался до зеркала. Но и тогда я подозревал, что они слишком бросаются в глаза. — Через час? — спросил Алан и посмотрел на свои часы. Он тоже немножечко опешил от Фладового напора. Но быстро взял себя в руки. — Час времени — это очень много! Мы все успеем. — Ничего, сегодня можно, — сказал Дэйв. — Хотя бы в честь дня рождения они могут немножечко опоздать! Садитесь, друзья! Он подвинулся, и мы сели к столу. На столе было немного еды, выпивка, Мартин бренчал на своей гитаре. Еще присутствовали два незнакомых мне человека из персонала студии. Флад тоже взял себя в руки, поставил на стол еще два чистых стакана, и разлил виски по всем стаканам. — Ладно, проехали. Хоть мы уже здесь давно сидим, но все же я хочу поднять этот тост за тебя, Алан, и за твой талант. С днем рождения! — С днем рождения, — повторил я. Стаканы всех присутствующих соединились с нежным звоном. Ничто не предвещало беды, как говорится. Беседа протекала довольно мирно, до того момента, как Дэвид вышел, сказав, что скоро вернется. Не знаю, кто завел эту тему, но разговор перешел на его зависимость. Флад сказал, что это мешает ему работать. — Оставьте его в покое — сказал Алан. — Он сам разберется, как ему жить. Главное, чтобы это не мешало работе! — Ты считаешь, что это не мешает работе? — спросил Флад. — Я считаю, что его голос стал звучать грубо! Я постоянно накладываю фильтры на его вокал! Алан пожал плечами, давая понять, что ничего такого не заметил. — Нужно сказать ему, чтобы завязывал, — вдруг подал голос Энди. — Пусть завязывает, или катится из группы! — О, еще один спец по вокалу Дэвида, — ехидно заметил Алан. — Катится из группы… И кого же ты доить будешь, Флетч? — Что значит «доить?» — вскипел Флетчер. — Ты хочешь сказать, что я зарабатываю на нем? — Ты паразитируешь на нем, — сказал Алан. — На нем, и на нас всех! — Знаешь что, Чарли, — зло прищурился Энди. — Я не посмотрю, что у тебя день рождения, и прямо сейчас набью тебе морду! Я давно мечтаю сделать это! — Валяй! — сказал Алан. — Ни в чем себе не отказывай! Энди и правда хотел наброситься на него, но Флад резким движением усадил его на место. — Давайте, вы потом выясните все отношения? Или я сейчас уеду, и будете записываться сами! Еще не хватает мордобоя для полного счастья! Вернулся Дэвид, увидел красного, как рак и тяжело дышащего Энди, Алана, который зло зыркал на него глазами и Флада, выражении физиономии которого имело всех участников этой сцены ввиду. Те два члена команды студии, которые сидели вначале, поняв, что что-то пошло не так, благополучно испарились. Мне тоже нужно было исчезнуть, но я сидел, как парализованный. — А что здесь происходит? — удивленно осведомился Дэйв. Все промолчали. А Мартин сказал: — Происходит то, дорогой, что группа выставляет тебе ультиматум. Или ты завязываешь с героином, или уходишь. — Я в этом не участвую! — сказал Алан. — Не группа выставляет ультиматум, а Мартин и Флетч! — Я не понимаю тебя, Март. — Не нужно падать на дурачка! — почти выкрикнул Мартин. — Ты прекрасно знаешь, что твоя зависимость мешает работе! — А твоя зависимость не мешает работе? — вышел из себя тоже Дэвид. — Я хотя бы не приползаю на четвереньках, не скидываю с себя всю одежду, распевая при этом песни! Я веду себя культурно! И у меня никакой зависимости нет! — Ну и что, что я распеваю песни, как ты говоришь? Когда нужно работать, я хотя бы могу появиться в студии, а не таскаюсь по злачным местам Мадрида, разыскивая очередную дозу! — В общем так, — сказал Дэвид Фладу. — Я сегодня тебе не нужен? Ок! Я пойду к себе. Ал, прости за эту мерзкую сцену. Я потом поздравлю тебя, без этих… Ибо они не ведают, что творят! И он ушел. Больше я его не видел. А остальные остались сидеть за столом, понурив головы. Честно говоря, я был шокирован этой сценой и жалел, что не исчез сразу. Видно, взаимные претензии настолько разрослись, что уже волей-неволей полезли наружу. Потом мне Флад сказал, что это не первая их была ссора. НО еще не поздно было «сделать ноги». — Алан, — сказал я и встал. — Я подожду тебя в комнате! — Останься, пожалуйста, — сказал он мне. — Я хочу, чтобы ты остался. Прости меня пожалуйста, что стал свидетелем этого, я не сдержался. И ты, Энди, тоже прости! Энди меньше всего ожидал извинений и удивленно посмотрел на него. Алан протянул ему руку. — Мир? — Мир, — буркнул Флетчер, немного поколебавшись и тоже протянул ему руку. Кое-как удалось разрядить атмосферу сменой темы на нейтральную. Вроде как сгладились острые углы, и Флад, наконец, притащил свой торт. Он даже раздобыл где-то одну свечу, которую Алан торжественно задул, загадав при этом желание, и разрезал его. Флад всю «церемонию» снял на камеру, а после чаепития с тортом приехали музыканты из Мадридской оперы, струнный оркестр. Они какое-то время репетировали, потом записывали с Фладом оркестровую часть One caress, а после того, как они уехали — Алан сам сел за рояль, а не за свои барабаны и… Я снова пропал! Я его очень хорошо видел, как его руки скользят по клавишам, это было сказочное зрелище! Не так часто выпадало оно мне! Они с Мартином репетировали вокальную партию, голос Мартина на репетиции звучал божественно, ну, а когда сделали запись… Да, не удивлю вас, если скажу, что слушал ее со слезами на глазах, а когда Флад свёл все вместе и дал всем послушать… Удивительно, никто не дрался и не спорил, а все согласились, что это было круто! Закончили уже так хорошо за полночь. Мартин с Энди засобирались в город, и Флад вдруг объявил, что улетает в Лондон и едет тоже в Мадрид, хотя говорил, что пробудет на студии пару дней. — Но почему? — спросил его Алан. — Ты же говорил, что приехал на несколько дней! — Я хочу поработать в Лондоне, — ответил Флад. — У меня появилась одна идея, а здесь я не могу ее реализовать. — Это из-за меня? — Вовсе нет, Ал. Не бери в голову! — Хорошо. Тогда приезжай, как сможешь. Я тут тоже кое-что придумал… — Да, смотрю, что у тебя появилось вдохновение, — ревностно ответил Флад и выразительно зыркнул на меня. — Если бы я знал, что это встряхнет тебя, я бы давно разыскал Милко! Алан решил, что тоже нужно «уносить ноги». — Ладно, мы пойдем, — сказал он, беря меня за руку. — Счастливо, — буркнул Флад. Алан привел меня в свою «берлогу» и спросил: — Ну что, может тоже съездим куда-нибудь? Или… — Подожди, Ал! Я хочу поговорить с Марком. Дай мне минутку, пожалуйста! Такси уже подъехало, и Флад как раз грузил сумку в багажник. — Марк, — окликнул я его. — Что, собственно, происходит? — Ты разве сам не видишь? Я же говорил, что они теперь постоянно «собачатся»! — Я не об этом! Почему ты уезжаешь? — Я уже говорил, почему! Я остановил его руку «в полете», когда он хотел захлопнуть крышку багажника. — А если серьезно? Он выдохнул, и весь его гонор слетел с него. Он захлопнул эту несчастную крышку и уперся руками на багажник. — Ты разве сам не видишь, не понимаешь? — Ты хочешь сказать, что… до сих пор не ровно дышишь ко мне? — Можешь считать меня идиотом, но это так! Я думал, что справился, что все забыл. Но, как оказалось, мне невыносимо видеть (и слышать то, что я вчера слышал) тебя с другим! А когда вы оба появились, такие счастливые, с этими… синяками (он провел себя рукой по шее), меня порвало, извини. — Почему ты раньше не сказал? — Когда? — За столом. — Чтобы ты сделал? — Уехал бы я! Я вообще не должен был приезжать, если мой приезд так повлиял на рабочий процесс! — На рабочий процесс влияешь не только ты! Все идет наперекос, и одному Богу известно, куда все это вырулит. — Не знал, что ты такой набожный! — Да. Я такой с некоторых пор! — Марк! Если тебя это утешит… Я приехал, чтобы порвать с Аланом. Я хотел сделать это вчера… Но ничего не могу с собой поделать! Когда он касается меня, я… схожу с ума! — Только не сейчас, — отвечает Флад. — Что «не сейчас»? — «Рви» с ним не сейчас! Он сейчас очень уязвим, ему нужна поддержка! Если ты его еще пошлешь, это будут кранты! Он сейчас нужен здоровым, ясно тебе? — Почему ты так говоришь? Ты всегда найдешь себе работу, если ты о деньгах! Флад фыркнул. — Какой же ты наивный! Дело не в деньгах, и не в висящем на волоске их новом альбоме! А в том, что я люблю Алана! Он очень дорог мне! — Знаешь, я запутался, кого ты любишь? — Не ерничай! Ты хоть и наивный, но не дурак! И все прекрасно понимаешь! Ладно, мне пора ехать! — Прощай, Марк. Прости, если что не так! И спасибо тебе! — Пока! Мы обнялись на прощание, и он сказал мне где-то в ухо: — Можно, я позвоню тебе? — Конечно, можно! Звони, приезжай, я всегда тебе рад! Он сел в машину к остальным, и такси удалилось с территории виллы, я только видел, как вдалеке исчезли красный свет задних фар. Я поднялся к Алану. — Ну, что? Едем куда-нибудь? — Нет, Алан. Я хочу провести этот вечер здесь, с тобой! Он крепко обнял меня и сказал: — Спасибо тебе! Я ничего не ответил, только гладил его по руке, спине, затылку, почувствовал, как его руки снова забираются мне на затылок, его мягкие и теплые губы на своих губах. — Милко, мой мальчик, — шепчет он. А может, это голос моего воображения? Мы, конечно, поехали с ним в город, но позже. А через пару дней я тоже вернулся в Лондон, в довольно растрепанных чувствах. Примерно в таком же состоянии, в каком Флад покинул виллу.

***