My dearest man

***

— Ох, Милко… Бедный ты, бедный, как мне тебя жалко! И его жену жалко… Я была практически на ее месте, только я долго не могла поймать любовницу Андрея. Этот твой Слик, он сделал несчастными сразу два человека! — Какие страшные слова ты говоришь, Кирюш! Это не так! Я был очень счастлив! Эта любовь была одновременно и великим благом, и болью! И пусть наши пути разошлись, но я ни о чем не жалею! — Что было дальше? — После этого разговора я несколько дней не выходил из дома. В квартире я наматывал круги или лежал на кровати и смотрел в потолок. И размышлял над нашим разговором, все время прокручивал его в мозгу. Я вспоминал его сияющие глаза, улыбку, робкое доверие, постепенно переходящее в полное, все больше и больше набирающую силу страсть, наше сбившееся дыхание, его пальцы, еле-еле скользящие по моей коже и вызывающие волны мурашек, а через минуту судорожно сжимающие простынь и хриплый «охм», срывающийся с его губ! «Присунуть мальчику», боже, как это цинично и грубо прозвучало! На самом деле все было не так, как она сказала! Это с ней он был вегетарианцем и трезвенником, следящим за своей фигурой послушным мужем, занимающимся сексом по расписанию и в темноте, а со мной он был самим собой, не стесняющимся выражать свои эмоции, а самое главное — не скрывать свои чувства! — Почему же он тебе не рассказал историю с цыпленком? — спросила Кира. — Думаю, потому, что он предпочел бы об этом эпизоде не вспоминать. И это совсем не меняет мое отношение к нему! Я твердил себе, что должен с ним порвать, но вдруг понял, что люблю его еще больше! Это просто была какая-то нерешаемая задача, адское наваждение! — Ты хотел с ним порвать? Но зачем, если у вас так было все замечательно? — Я хотел избавиться от этого наваждения. Как я уже сказал, любить его было одновременно и сладкая мука, и боль. Боль выматывающая и отнимающая силы.

***

Я решил отвлечься работой, взял себя за шиворот и стащил буквально себя силой вниз, в мастерскую. Оказалось, что у нас накопилась куча работы. Мэри несказанно обрадовалась моему появлению. — Здравствуйте, мастер Милко. Надеюсь, что с вами все в порядке! — Здравствуй, Мэри! Я в полном порядке. Мы можем начинать работать! Но, начав работать, я понял, что не все в порядке. Работа не клеилась, я задыхался в прямом смысле слова. Работал на автомате, чтобы не подвести Мэри и своих постоянных клиентов. В марте по радио я снова услышал о Дубровнике, что в городе была снята блокада. Я сказал Мэри, что обязательно должен уехать туда на какое-то время, иначе здесь я скоро сойду с ума. Она мне сказала, со вздохом: — Что ж, поезжайте, мастер Милко! Я справлюсь, я вас не подведу! Я обнял ее. — Спасибо тебе, дорогая Мэри. Я постараюсь вернуться как можно быстрее! — Понимаю вас, мастер. Я буду ждать вашего скорейшего возвращения, и главное — полностью здоровым! Она имела ввиду мое ментальное здоровье, видела, как мне было плохо. Я и сам надеялся, что перемена обстановки излечит меня от этой сликозависимости. В Дубровник ещё не летали самолёты, я поехал туда старым испытанным способом — паромом из Триеста. В разрушенный город пачками возвращались люди. Хорошо, что я приехал, в то время практиковалось такое, что если твой дом стоял пустой — могли его занять и спокойно себе жить кто угодно. Была в то время путаница с документами, со всем на свете. Я привел в порядок семейную могилу, занимался ремонтом в доме. Несколько раз, когда я там был, приходили люди, вроде чего-то ищущие, но на самом деле они искали пустующее жильё. Это были и местные горожане, дома которых были разбиты, и приезжие, которые под шумок хотели себе оттяпать недвижимость у моря. Сначала я жил в отеле «Аргентина», где мы встречались с миссис Мара, но она там уже не жила, переехала с мужем в свой особняк. Потом, по мере ремонта, переехал в свой дом, уже непривычно пустой. Я не делал там капитальный ремонт, всего лишь убрался там, вставил окна, починил проводку. Не сам, конечно, помогли с этим всем соседи в память о моей маме. Ещё я ходил к могиле моих родных и подолгу там сидел. Я говорил с мамой, явно ощущал ее присутствие, и мне становилось легче. Как я уже упоминал, на счёте моей матери скопилась некоторая сумма, которую я решил пожертвовать городу. Как это сделать, я не знал. Разыскал миссис Мару, которая мне сказала, что в городе готовится выставка моего одноклассника Паво Урбана, и как раз ищут спонсора. Я пожертвовал все эти деньги на выставку и мемориальную доску рядом с местом, где он был убит, в память о нем и всех погибших горожанах. Иногда я звонил Мэри, узнавал, как у нее дела. Статья сделала свое дело, и на нас обрушились заказы. Людей не отпугивали высокие цены. Это было очень лестно, что они хотели одежду от Милко, но Мэри одна не справлялась. — Вы должны вернуться, мастер, — сказала она мне. — Да, Мэри, я возвращаюсь через несколько дней, — сказал я ей. — Мастер Милко, — замялась как-то Мэри. — Я не решалась вам сказать, но… Вернее, я хотела сказать позже, когда вы приедете… — Что случилось? — спросил я. — Что-то серьезное? — Я взяла ещё помощницу, мы все это время, пока вас не было, работали вместе. Я вас уверяю, она очень хорошая швея! Она не подведёт вас! — Замечательно, Мэри! Я не против! А, когда я приеду, мы купим ещё одну машину. — И ещё… Тут это… Ваш друг приезжал. — Алан? — Да, он. — Разве он не в Мадриде? — Он сказал, что приехал буквально на пару дней. Наверное, уже уехал, это было несколько дней назад. И еще мне показалось, что он очень огорчился, что вас не застал. — Хорошо, Мэри. Спасибо за информацию! Я вернулся в Лондон в конце апреля, постаревшим в душе лет на 10 и с твердым намерением расстаться со Сликом. В Дубровнике я обрел «дзен», но скорее, этот дзен был похож на пустоту внутри. Я это понял, когда купил новый выпуск журнала, в котором должно было выйти опровержение. Никакого опровержения они не напечатали, и я больше не бежал воевать за справедливость, а просто сунул этот экземпляр в мусорник, пообещав при этом себе никогда не соглашаться ни на какие интервью. В музыкальном магазине рядом с домом я увидел рекламу Recoil и приобрел винил. На нем, помимо треков, что я слушал у Алана, затесался один трек с Дагом Маккарти, голос которого я сразу узнал, и который мне Алан предусмотрительно не поставил. Это странно, но я даже перестал ревновать к Дагу. Отрезало в один момент. Я устроил «экзамен» новой швее, такой, какой я сделал Мэри, девушка справилась с работой, не без косяков, но Мэри меня заверила, что поработает с ней над ошибками. Я все равно позволил ей остаться, потому что нам нужны были позарез дополнительные рабочие руки. Немного помог девочкам разгрести заказы, а в один из майских дней я убирался у себя дома и наткнулся в ящике прихожей на эскизы костюма для тура, которые мы создавали вместе. Я замер с этими эскизами в руках. Повод расстаться найден. Я отвезу ему готовые костюмы и скажу, что это мой прощальный подарок ему на день рождения! — Отвез бы ему воздушные шарики, да и делов, — протянула Вика. — А то целыми костюмами заморачиваться! — Нет, Викуля! Я спустился в мастерскую, сообщил своим помощницам, что начинаю работать над костюмами, и основную работу какое-то время придется делать им двоим, и для этого мне будет нужна одна машина. Они переглянулись, но согласились. Я мог бы купить ещё одну машину, но хотелось побыстрее разделаться с этими костюмами, чтобы вообще ничего больше о нем не напоминало… — Тогда ты должен был избавиться от кассет Депеш Мод и той пластинки, которую ты недавно купил, — сказала Кира. — Да. Мог бы избавиться! Но это ничего бы не дало. Эта музыка очень прочно поселилась в моем сердце! Почти также прочно, как и моя любовь к Алану. Как и прежние костюмы, я их примерял на себя и сострачивал сразу на машинке, и в конце мая они были готовы. На мне они смотрелись… скажем так, непривычно, надеюсь, что на нем они будут смотреться по-другому. Там же, в ящике, валялась визитка Флада, которую я туда засунул сто лет назад. Сейчас, кажется, она сослужит мне службу. На мое счастье, Флад взял трубку почти сразу же. — Марк? — сказал я. — Здравствуй. Это Милко! Пауза. И ответ ровным голосом: — Здравствуй, Милко. Давно тебя не было слышно! — Я звоню по делу. (Ну да, по делу, а то вдруг Флад подумает что причина моего звонка в другом?) Я сшил Алану костюмы для тура, хочу, чтобы он их примерил. Ты можешь дать мне адрес их виллы в Мадриде, я хочу туда съездить? Флад снова ответил после небольшой паузы: — Ты очень вовремя позвонил. Я лечу туда завтра! Вылет в два часа дня из Хитроу. Если хочешь, полетим вместе! На следующий день (это было 31 мая 1992 года) я встретился с Фладом в ресторане аэропорта. Он вскочил, приветствуя меня, с удовольствием оглядел мою фигуру. Мы обнялись, как старые друзья. Это было странно, но я был рад его видеть! — Милко, тебя не узнать! Сто лет тебя не видел! Мать моя женщина, ты вырос! Косая сажень в плечах появилась! Я уже кажусь на голову ниже! — Не преувеличивай, Марк. До тебя мне еще расти и расти во всех смыслах! — Как твои дела? Я вкратце рассказал ему о насыщенных событиях прошедшего года. Он слушал, внимательно поглядывая на меня из-под своих очков круглыми, увеличенными линзами глазами, и живо реагируя на мой рассказ. О себе же сказал, что у него все по-старому, он весь в работе и на личную жизнь времени нет совсем. — Когда мы приедем туда, ты только не удивляйся, — изрек он. — В смысле? — Что-то странное с ними всеми происходит. Мало того, что работа не идет, к тому же каждый на своей волне. Дэйв совсем сторчался, Мартин пьет, у Энди депрессия, а Алану все похер. Он сутками стучит на барабанах. Я пробыл с ними две недели, у самого чуть крыша не поехала! — Обычный рабочий процесс, — пожал плечами я. — И все же. Я давно с ними работаю, и вижу, что все очень неладно! И меня это тревожит, особенно этот их пофигизм! Ты же знаешь Алана, он пытался как-то наладить процесс, собрать всех в кучу. Но все слишком долго не работали вместе, и с ними произошли личностные изменения. Я не имею ввиду сейчас зависимости Дэвида и Мартина, просто произошло нечто неуловимое. Алан это чувствует, и бесится. Март бесится, что ему не с кем выйти в город побухать, ну а Дэйв бесится, потому что хочет записать роковый альбом. Рокер хренов! Он постигает дзен в нирване. Я имею ввиду, он увлекся творчеством группы Nirvana. Кстати, ты его когда увидишь, сильно не удивляйся. Он немного… эээ… сменил имидж. Один раз я психанул, и заставил их играть вместе, как нормальных музыкантов. В прямом смысле, они взялись за гитары, Алан и Мартин, у кого-то еще из персонала студии был тамбурин, хоть это было похоже на лебедя, рака и щуку, но тем не менее, это немного сработало… Вот у них сейчас идет, все сложно, как говорится… Потом он взял меня за руку: — Я, правда, очень рад, что ты поехал со мной! Я только сейчас понял, как я скучал по тебе! — Марк, — сказал я. — Пока ты там с ними был, Алан не вспоминал обо мне? — Нет, — ответил Флад. — Поверь, ему было не до этого! Кстати, смотри, что я везу! Подарок Алану! Он приоткрыл небольшую коробку, в которой находился симпатичный тортик с цифрами «33», выложенных наверху шоколадной крошкой. Вилла была огромная, гораздо больше, чем в Дании. Но внутри было тесно от обилия аппаратуры. Место там было организовано крайне бестолково. Первым, на кого я там наткнулся — был Алан. Он сидел в наушниках за ударной установкой и самозабвенно лупил по ней. Казалось, он ничего не замечал вокруг. Длинная, отросшая челка падала ему на глаза. У меня сжалось сердце, когда я вспомнил, что это наша последняя встреча. — Алан… — негромко позвал я. Он не реагировал, а мой голос утонул в сплошном барабанном грохоте. Тогда я подошел к нему, и схватил его за руку. Он остановился, стянул с головы наушники и отложил палки в сторону. — Привет! — сказал я ему. — Привет, — ответил он. Реакция его на меня была какая-то «фиолетовая», будто и не было разлуки длиной в полгода. — Я сшил костюмы, — сказал я. — Помнишь, те… Которые мы придумывали вместе? Я хочу, чтобы ты их примерил. — Хорошо, — сказал он. — Только немного позже, ладно? Мне нужно еще потренироваться. — А что ты играешь? — спросил я. — Разучиваешь барабанную партию к новой песне? — Это не совсем барабанная партия к песне, это специальные упражнения. У меня еще не хватает мастерства. Хотя, ты прав, я буду играть на ударных в туре. Это Дэвида идея. Он возомнил себя рокером и требует того же от всех. Вот, теперь мы пытаемся быть рокерами. Я скоро закончу, ок? Какая-то язвительность сквозила в словах о рокерах. Он снова вернулся за установку, а я пошел разыскивать остальных. Остальные сидели в control-room, разговаривали и смеялись с Фладом. На столе стояла выпивка и какая-то закуска. Дэвид отсутствовал. Никакого напряжения не было между ними и близко, во всяком случае, я ничего такого не заметил. Энди вообще был весел, улыбался и встретил меня, как родного, чего не скажешь об Алане. Да, меня это задело! Он вскочил и организовал мне место на этом импровизированном «пикнике»: — Привет, Милко, — сказал он. — Очень мило, что ты нас посетил своим присутствием! — Я посетил еще присутствием ваш офис недавно, — сказал я. — Хотел отдать тебе деньги. — Деньги? Не вопрос! Я же говорил тебе, что это не к спеху. Там что, не было Селларса? — Был, но я привез большую сумму. Почти всю. Поэтому хотел отдать ее тебе! — Даже не думай об этом! — замахал он на меня руками. — Отдашь потом! Потом, гораздо позже, я узнал (мне сказал Алан), что он принимал антидепрессанты, которые вскоре перестали ему помогать и он снова уехал в Prior. Спустился из своей комнаты Дэвид, и я чуть не выронил изо рта оливку, которой как раз закусывал. От него осталась половина. Он очень исхудал, был весь в татухах и пирсинге, но, о черт, как же ему шла эта испанская борода и длинные волосы до плеч! Если кому и удалось воплотить образ рокера, так однозначно первый приз получил бы Дэвид. — Привет, — сказал он мне. Я встал, чтобы пожать ему руку. — Привет, Дэйв, — сказал я. — Отлично выглядишь! — Спасибо, Милко. Я знал, что ты заценишь, в отличие от остальных, которые все пытаются меня откормить. Конечно, его худоба была чересчур болезненна и это очень бросалось в глаза, но я не стал ему об этом говорить. Пришел Алан и вскоре они все уселись на своего любимого конька — обсуждение записи. Я в этом ни черта не понимал, и сидел просто молча, как и Дэйв. Его, казалось, вообще ничего на свете не интересовало. А я стал обдумывать, как начать разговор с Аланом и тоже выпал из реальности. Они договорились на следующее утро собраться, чтобы отметить день рождения Алана и записать песню One caress. На сегодня все были свободны, и Мартин сказал Фладу, что хочет с ним поехать в город в бар на его машине. — Снова ищешь приключений на свой зад? — сказал Флад. — Я еду с тобой! С меня хватило прошлого раза. А завтра ты вообще должен быть в форме! Так что я просмотрю за тобой на всякий случай. И они уехали. Дэвид тоже удалился к себе. Персонал студии тоже разошелся по своим делам, мы остались вдвоем с Аланом. — Ну что, пошли смотреть костюмы? — Пойдем. Я взял сумку с костюмами пошел с ним наверх, в его комнату. — Так и живем, — сказал он. — Все друг у друга на голове. Рядом вот комната Дэйва. Там у него свечной алтарь. — Он что, молится? — спросил я. — Нет, медитирует со свечами. И рисует котов. А здесь вот мои апартаменты. Он толкнул рукой дверь. — Заходи. — Алан, — сказал я с замиранием сердца. — Нам нужно поговорить! Он закрыл дверь, постоял какое-то время в такой позе, потом шагнул ко мне, крепко обнял, хватаясь за меня, как утопающий за соломинку. — Ну почему так долго? — пробормотал о мне в шею. — Почему так долго ты не ехал ко мне? Ты мне очень нужен!

***